Поиск беглецов из колонии строгого режима

Летом я приехал к друзьям отдыхать на дачу, расположенную недалеко от города, рядом с целебными нафталановыми озёрами, но ... вблизи с колонией строгого режима. Работники органов внутренних дел, вооружённые пистолетами и автоматами, на автомобилях часто проезжали по дачному посёлку, иногда останавливались, беседовали с дачниками. В небе патрулировал вертолёт и днём и ночью,  иногда  повиснет в задумчивости над подозрительным дачным строением, развалюхи сарайчиком,  и дальше летит до следующего строения.

Поначалу я приятно был удивлён такой заботой и защитой простых дачных тружеников. На мои восторги соседка сообщила неприятную новость, что недавно из колонии сбежали два опасных преступника, вот их-то и ищут.   Посмотрев внимательно на меня, она просила не волноваться, ведь побеги заключённых-это дело обычное, что недавно видели в посёлке двух подозрительных чужих бритых наголо парней, они никого не обижали, просили еду, хлеба,  папирос. Рассказывала она ровным, спокойным, певучим волжским говорком, с ленцой в голосе. Вчера, правда, о пропавшей козе и милом муженьке-растяпе эта приятная женщина оповестила большинство населения посёлка резким и визгливым голосом с небольшими вкраплениями ненормативной лексики.

Наступил вечер. Стали мы готовиться ко сну. Расположиться решили в недостроенном домике, без электричества, в единственной комнатушке, очень похожей на купе в вагоне железной дороги. Из мебели-только двое нар.  Ни стола, ни стула, ни кровати. Втиснули раскладушку, вторая-не поместилась, поэтому рядом на пол расстелили матрас и мои ноги расположились внизу нар,  в "багажном отделении". Дверь и окно, несмотря на невыносимую жару, закрыли на запоры; решили не рисковать, в воздухе витал дух тревоги, опасности. Зажгли свечку, в полумраке улеглись, поговорили о фильме «Холодное лето пятьдесят третьего», о  побегах, об убийствах, о казематах, о пытках инквизиции и прочем подобном. Погасили свечку, стали засыпать тревожным, чутким и тяжёлым сном...

У меня наступило полусонное состояние, переходящее в кошмар, раскалённый воздух начал уплотняться, пространство сжиматься. Дышать стало тяжело, словно на груди лежит стальная плита. Вспомнилось, что дверь открывается внутрь, вплотную к двери стоит раскладушка, значит, всё, конец, дверь не открыть, в этой коморке я буду лежать на матрасе вечно, задыхаясь и зажариваясь заживо. Мозг лихорадочно начинает искать решение, что делать? Кричать-бесполезно и опасно, ещё неизвестно кого могут побить в кромешной тьме взбудораженные и напуганные друзья; бить стекло в окне-глупо и дорого, значит, нужно прорываться к выходу, распахнуть дверь и на воздух, на веранду!

В полной темноте, на четвереньках начинаю выползать в сторону двери на ощупь:по ушам, носам и другим частям тел спящих. Кстати, а где расположена эта дверь-спасительница? Не вижу, не помню... Охватывает ужас. Наконец нащупываю дверь; бужу спящего на раскладушке, пытаюсь сонному объяснить, что мне нужно. Как мне показалось, с широко открытыми глазами, невнятно бормоча то-ли проклятья, то-ли мольбу о пощаде, сонный дружбан, наконец, поняв, что перед ним не беглый каторжник, а я, слегка очумелый, начинает осознавать невыполнимую задачу: на ощупь сложить раскладушку, причём желательно аккуратно,  чтобы не выбить  зуб или глаз себе и друзьям, открыть дверь, вжаться в свободный закуток и пропустить ползущего страждущего. После некоторых манипуляций, слегка задев и разбудив половину обитателей «камеры пыток», мы расползаемся в разные стороны и я, о чудо! на свободе!

Сердце перестаёт бешено колотиться. Как сладко вдохнуть чистого, прохладного воздуха! Дверь закрывается, возня и шум затихают. Мирное посапывание, лёгкое храпение, сонное причмокивание...

Вокруг тьма непроглядная. Всё выглядит призрачно, очертания слегка угадываются. Небо затянуто мрачными тучами, звёзд не видно, луна угадывается слабым светлым размытым пятном. Тучи ползут медленно и плотно, слегка подсвечены на горизонте грязно-коричневыми, бордовыми  отблесками от горящих факелов нефтеперерабатывающего завода. Самих факелов не видно, очень далеко расположены, но отблеск дают жуткий, словно расплывающееся пятно крови в тёмной речной воде.

Однако же, чертовски хочется спать! Но где и на чём? Веранда без крыши, смутно виднеются балки и стропила. Другого навеса нет. На полу в полуголом состоянии спать жестковато и зябко. Ветерок холодный и промозглый. Нужно на ощупь найти раскладушку в кладовке. Наконец-то! Вот она, красавица, такая нужная и незаменимая. Меня охватывает чувство простора, бреду на середину поляны, расправляю раскладушку и с наслаждением валюсь на холодное, влажное полотно. Бр-р-р! К тому же начинает моросить мелкий, занудный, противный дождичек. Капли поочерёдно, не торопясь, холодными стрелами вонзаются в кожу несчастного. Боже мой! За что?

Я приехал наслаждаться теплом, фруктами, приятным сонливым бездельем... А тут столько проблем! Ладно, нечего ворчать, ищу, чем бы укрыться. Нашёл кусок полиэтиленовой плёнки со старой теплицы, завернулся, замотался весь, с ног до головы, стал коконом и замер. Внутри кокона теплеет, можно расслабиться и задремать, но, увы... Дождь постепенно наглеет, начинает хлестать всё жёстче. Если вы пробовали заснуть, приложив своё ухо к барабану, в то время, когда музыкант-барабанщик, войдя в творческий раж, колотит, как кузнец молотом по наковальне, то вы получите примерный звуковой ад. Затыкаю пальцами уши, впадаю в полубредовую дрёму. Начинаю наконец-то засыпать...

И сквозь начавшийся блаженный сон, как комариное зудение, еле слышное в привычном грохоте дождя, всей кожей начинаю ощущать приближающийся вертолёт. Это длится долго, очень долго... Вертолёт не торопится, наверно обстоятельно осматривает каждый дачный сортир, благо начинается жиденький рассвет. Ищет беглецов, хотя бы следы их пребывания или преступной деятельности: следов нет-перемещается и попадает в поле моего зрения. Я, наверное, попадаю в его поле зрения. Судя по всему, он заинтересовался мной больше, чем я им.

Вертолёт быстренько завис надо мной и радостно  застучал двигателем:"Так-так-так!». Представляю, какое оживление произошло в кабине вертолёта! На фоне скучных дачных пейзажей и планов участков вдруг появляется нечто неподвижное, похожее на тело обнажённого человека, может беглеца из колонии, замотанного плёнкой, слабо мерцающее фосфорецирующим сиянием. Ради такого чудного видения можно и нужно снизиться, направить прожектор на тело и рассмотреть всё подробнее, что и было проделано.

Я фатально решил, будь что будет, и мысленно пожелал, чтобы наша встреча закончилась мирно, без автоматных очередей, даже без отдельных пистолетных выстрелов. Для отдыха и мирного сна это будет уж слишком! Я замер, затаился, окаменел, старался меньше всего походить на убегающего каторжника, замотанного в плёнку. Ветолёт ползал ослепительным светом по мне,  по всему участку, по каждой травинке и деревцу, щепке и тяпке, ведру и лейке, по рукомойнику и мыльнице, по подозительно вывешенным для просушки (в дождь!) трусам и лифчикам, плавкам и полотенцам и, наконец-то, вволю и вдоволь-по мне, грешному.

Казалось, что просвечивается и исследуется всё: хорошо ли я поужинал и облегчался ли на ночь, сколько дней моей небритой щетине и похожа ли моя физиономия на фото беглых, какой у меня вес, рост, пол тела. И, главное, какие помыслы и замыслы, мысли и чувства, законопослушность и вольнолюбивость. Собрав и осмыслив все данные о загадочном теле, вертолёт разочарованно выключил прожектор и нехотя полетел к соседней даче. Как мне показалось, небрежно кинув взгляд туда-сюда, вертолёт набрал высоту и гордо удалился, не потеряв ни капельки своего достоинства.

Серенький рассвет постепенно розовел. Тучи нехотя разваливались на отдельные облака. Дождику ничего не оставалось, как тихо и незаметно уйти. Я обнажаю лицо, жадно дышу. Тепло, блаженство разливается по всему телу, и я сразу погружаюсь в глубокий омут сна...