Сказки старого Абати. Не начинай войну, которую ты

  Прошло две недели, но моя рана на голове не заживала. Мать, наконец, не выдержала и намекнула отцу, чтобы отвез меня в город:
– Расползается. Боюсь, загноится.
Отец, как обычно, отмахнулся:
– Пусть едет сам. Не маленький.
Не знаю, чем бы все закончилось, если не Абати. Обеспокоенный моим долгим отсутствием, он спустился к нам ранним утром.
– Вы дома, – крикнул старик в окно, прежде чем войти в дом.
– Дома-дома, заходи, Абати, – откликнулась моя мать, выходя навстречу.
Я притворился спящим.
– Как наш парень себя чувствует? – спросил старик, присаживаясь у моих ног.
– Не знаю даже Абати, – ответила ему мать с еле скрываемой тревогой. – Вроде бы заживало хорошо, но в последние дни рана распухла. Не знаю даже из-за чего. Просила отца отвезти его в город, но он и думать об этом не хочет.
В разговор вмешался отец.
– И шага не сделаю, – отрезал он сухо. – Не надо было играть в футбол. Мало того, что бегал, так еще и головой бил по мячу.
– Откуда ты знаешь? – спросила мама, защищая меня.
– Сам видел.
Отец скорее был зол на меня, чем ленился.
– Перестаньте оба. Случилось, что должно было случиться, – сказал Абати и легонько пощекотал мою пятку.
– Не притворяйся. Спящий человек дышит ровно.
Я открыл глаза.
– Правду говорит твой отец? – спросил Абати с необычной для него нежностью.
Отпираться было бессмысленно.
– Да, Абати. Я не удержался. Приезжали мескетинцы. Первый матч в этом году.
Абати внимательно осмотрел мою рану.
– Элиса, – обратился он к моей матери. – Не надо в Грозный. Там выпишут такую же мазь, что и наш сельский врач. Надо лечить в реке. Ни одна мазь из аптеки не поможет так, как воды Ясси.
– Можно заразиться от разных бактерий и еще больше запустить рану, – попробовал возразить я старику.
– Все бактерии этого большого мира ты уже собрал на своей голове.
– Вода Ясси мутная, Абати.
– А то, чем ты мажешь эту царапину, оно что, прозрачное и не воняет?
Абати продолжал оставаться спокойным. Я понимал, что таким он будет до того дня, пока не уверится в том, что моя рана зажила окончательно.
– Вода Ясси, Абати, глинистая. А мазь Вишневского сделана из чистого вещества. Да, плохо пахнет, но заразы не занесет в кровь.
– Как человек может заразиться от глины, если сам создан из глины?
– А наука говорит, что на 70 процентов из воды.
– Сколько это будет на человеческом языке?
– Что на человеческом языке?
– То, что из воды.
– Если сырный пирог разрезать на десять кусков, то семьдесят процентов будет как раз семь кусков из десяти.
Абати повернулся к матери.
– Элиса, между небом и землей не найти такого умного человека, как твой сын.
Потом вернулся в наш разговор.
– Я тебя понял. Человек состоит из семи частей воды.
– Да, Абати. Ровно из семи.
– Верю, хотя это и трудно представить, но «семь» – убедительное число.
Я согласился:
– Абати, Бог создавал Вселенную семь дней. Не восемь, не шесть, а именно семь. А мог и за секунду. Мог же?
– Мог.
– Но он сотворил все за семь дней. Значит, бог любит число «семь» – согласен со мной?
– Только я не понимаю, чем провинились перед богом остальные числа. Ну, а из чего состоит оставшаяся треть от нашего пирога? – с усмешкой спросил старик.
Я полез за журналом «Наука и жизнь». Как раз недавно я наткнулся на статью, где говорилось о человеке.
– Вот послушай, что говорит наука: «Тело человека состоит из семидесяти процентов воды, двадцатичетырех процентов органических веществ, шесть – из неорганических. Основными химическими элементами, формирующими органические вещества, являются углерод, кислород, водород и азот, помимо этого, в состав органических веществ входят фосфор и сера. В состав неорганических веществ тела человека входят двадцать два обязательных химических элемента – кальций, фосфор, кислород, натрий, магний, сера, бор, хлор, калий, ванадий, марганец, железо, кобальт, никель, медь, цинк, молибден, хром, кремний, йод, фтор, селен.»
Абати терпеливо меня выслушал.
– И ни слова о глине?
– Даже одной буквы нет.
Я протянул Абати толстый журнал в жирных пятнах.
Абати знал все буквы русского алфавита, но читал очень плохо, поэтому очень тщательно, не спеша, просмотрел треть книги.
– В нормальных книгах бывают картинки, чтобы было понятно читателю, о чем идет речь. А тут ничего, кроме букв и жирных пятен – сказал он, возвращая журнал. – Даже в древних каменных могилах я не замечал, чтобы от человека оставалось что-нибудь, кроме костей и земли.
Абати не собирался отступать.
– Хорошо. А из чего состоит глина? – спросил он.
Я полез за учебным справочником по географии. В разделе «Полезные ископаемые» нашел нужную статью.
– Гли;на – мелкозернистая осадочная горная порода, пылевидная в сухом состоянии, пластичная при увлажнении. Глина состоит из одного или нескольких минералов группы каолинита.
– Погоди. Не морочь мне голову. Скажи, из чего состоит глина нашим языком.
Пробежав страницу, я перечислил ряд химических элементов, в числе которых назвал алюминий, железо, серу.
В глазах Абати забегали огоньки.
– Разве все эти вещи не извлекают из земли?
– Да. Их добывают из земли.
– Так о том я тебе и говорю.
– Но причем тут мутная вода Ясси?
– А притом, юноша, что река мутная из-за глины, которая состоит из железа, серы и всех этих вещей, что пишут в твоей книге. Поэтому ничего опасного в глине для человека нет. И не может быть, раз он сам состоит из глины.
Меня всегда поражало умение моего старого друга объяснять сложные вещи простым изложением фактов, но в этот раз к моему удивлению добавилось новое. Никогда Абати не называл меня «юношей».
– Что с тобой случилось, Абати? Ты же всегда меня обзывал последними словами.
– Больного лечат еще и добрым словом, - заверил меня старик.
– Тогда понятно. Если не твоя вина в моей ране, ты бы обозвал меня подлецом.
– И не только. Но сейчас нужно думать, как быстрее тебя вылечить. Оставим споры. Сегодня же спускаешься к реке. Держи голову под водой против течения. И поменьше думай о своих книгах. В них нет главного – участия Бога во всем.
– Абати. Бог создал человека из красной глины, а вода в Ясси желтая.
– Кто тебе сказал?
– Иосиф Флавий. И в Библии так сказано.
– А в Коране?
– Не знаю.
Наш разговор грозился, наконец, перейти в обычную перепалку, но вмешалась моя мать:
– Абати говорит правду. Вода Ясси действительно лечит рваные раны лучше всяких мазей.
Я последовал совету старика и каждое утро спускался к Ясси, подставляяя голову ее быстрым волнам. Не прошло и двух дней, как опухоль рассосалась, а еще через три дня отошел струп, оставив на лбу едва заметный шрам.
– Всегда слушайся настоящего ученого, – сказал Абати, внимательно рассматривая мой лоб. – Теперь осталось проверить твои мозги. А вдруг ты свихнулся?
– С чего ты взял?
– Только умалишенные гонятся толпой за одним мячом, тем более с такой раной. Разве я не прав, Элиса? Смотри, по-моему, он косить стална левый глаз.
Абати был настолько серьезен, что я подскочил к трельяжу.
– Что ты врешь? Мои оба глаза на месте.
– Поднимешься завтра ко мне. Проверим…
Я поднялся на гору в полдень. Абати поручил мне разобрать старый забор и разложить отдельно доски, рейки и собрать в старое жестяное ведро все гвозди. Я выполнил задание, а, чтобы обрадовать старика, еще и выпрямил все гвозди, не поранив при этом свои пальцы.
Осмотрев работу, Абати одобрительно кивнул головой.
– Обнадеживает!
Второе поручение обязывало меня поехать в Хаси-юрт. Я должен был купить Абати отрез белой материи для савана у даргинца, державшего лавку похоронных услуг справа на выходе с моста через Яман-су.
– Будь внимателен, – наставлял меня старик. – Ткань должна быть без пятен, новой и чистой. Попробуй на ощупь. Смотри, чтобы была еще и мягкой.
После этого я должен был заглянуть в лавку Максуда-кумыка, передать ему салам  от Абати, купить два стакана арбузных семян и одну литровую банку мелкого лука.
Отправляя меня в дорогу, старик предупредил, чтобы покупки были совершены именно в этих лавках.
– Все остальные – мошенники! – заявил он, оправдывая свою дотошность.
Я клятвенно заверил старика, что поручение будет выполнено именно так, как он велит и протянул открытую ладонь.
– Что тебе? – настороженно спросил меня старик.
– Деньги. Там же не раздают бесплатно?
– Арбузы мы сажаем для тебя, – сказал Абати. – А лук ты ешь даже без хлеба целыми снопами!
Я молча засунул руки в карманы штанов и потянулся к калитке, насвистывая мелодию французской песенки Джо Дассена о Елисейских полях.
– Ты их для себя покупаешь, – крикнул Абати вслед.
– Но они будут расти в твоем огороде. Да и ты можешь в любой момент запретить мне ступать на свой огород.
– Да, могу, – согласился старик, хотя за все годы нашей дружбы ни разу этого не делал.
Абати зашел в дом и вернулся с одним бумажным рублем и двадцатикопеечной монетой.
– Арбузные семена обойдутся в50 копеек. Банка лука – 50 коп. На двадцать копеек купишь себе мороженого. Целых два.
– На 20 копеек я куплю только одно мороженое.
– Мороженое стоит 10 копеек.
– За 10 копеек можно купить фруктовое, а его не ем. Я люблю пломбир в брикете, Абати, и он стоит ровно 20 копеек.
– «Палбир» купишь на свои деньги. А на мои купишь те, что по 10.
Торговля вокруг мороженого продолжалась долго. Наконец, Абати согласился с тем, что я заслужил все-таки пломбир и вытащил из кармана еще один «эппаз»:
– На, возьми, попрощайник. 
– С семенами мы разобрались Абати. А как быть с саваном?
– Купи мне с запасом. Вдруг опять пригодится для тебя. Слишком болтливым ты у меня стал в последнее время.
– Деньги.
– Какие деньги?
– Твой даргинец разве раздает материю бесплатно?
– Э-э-э, – протянул Абати. – Я израсходовал свой саван на тебя. Иначе ты истек бы кровью.
– Но все это произошло по твоей вине. Ты разбил мне голову. Между прочим, умышленно.
– Я не умышленно.
– Как не умышленно, когда даже Бога призывал на помощь.
– Это я просто шутил. Ты же прекрасно знаешь, что я готов умереть, чтобы даже волосинка не упала с твоей головы.
– Знаю, Абати! Сколько стоит саван?
– Не много. Думаю, 5 рублей хватит, но на всякий случай возьми 10. Кто его знает, может цены поднялись.
– Зачем тебе такая роскошь, Абати? Может, обойдешься мешковиной?
– Мне хватало того, что было, но из-за твоего сорочьего языка и трусливой душонки я его лишился. Значит, на тебе мой долг. Что будет, если я завтра утром умру? Так и будешь ходить с грехом до встречи со мной в «эхарте»?
– Абати, ты меня знаешь столько лет. Как ты думаешь, я со своим характером и дурными привычками попаду в Рай?
– Если верить проповедям нашего муллы, то двери рая закрыты для всех, кого я знаю.
– И для меня тоже?
– Чем ты лучше, если не хуже?
– Значит, никакой надежды?
– Даже с луковое зернышко.
– Разумеется, в раю ты будешь один.
– Получается, что один, если мулла говорит правду.
– Хорошо, Абати. Раз для меня нет перспективы там, то не вижу резона вернуть тебе долг. Грехом больше, грехом меньше – какая разница? Все равно гореть в адском пламени.
Абати не знал, что такое «перспектива» и что такое «резон», но прекрасно понял, что я не собираюсь возвращать ему долг.
– Значит, 10 рублей для своего старого друга жалко?
– Не вижу смысла, когда этот друг приготовил для меня место в аду. Лучше я потрачу их для себя. В город поеду, кино посмотрю, в ресторане посижу.
Наш спор закончился тем, что саван покупаем поровну. А кто прав из нас двоих, решили оставить на судный день. Все равно выиграть спор по шариату и уголовному кодексу у Абати не было никаких шансов. Наш сельский кадий не любил Абати, а для тяжбы в народном суде у Абати не было паспорта.
Потом перешли на дорожные расходы. Я насчитал 4 рубля.
Абати взревел.
– Ты что, в Баку едешь?
– Абати. Мне не нужно ни одной твоей копейки. Таксист Каса берет с человека 2 рубля в один конец. Туда и обратно получается ровно 4 рубля.
– Поедешь на автобусе Хамида.
На дорогу тоже скинулись сообща. Я дал уговорить себя, что в Хаси-юрт я поеду на автобусе, а вернусь на такси за свой счет.
К вечеру мы договорились обо всем.
Старик протянул мне еще 10 рублей.
– Оставшееся – вернешь.
– До копейки!
Абати, несмотря на огромные денежные потери, был доволен итогом наших переговоров.
– Я теперь убедился, что с мозгами у тебя в порядке. Что себе нужно, знаешь хорошо. В дурдом Брагуны везти тебя нет особой необходимости.
Поездка в Хаси-юрт заняла весь день. Я зашел сразу к даргинцу, торговавшему всем, что необходимо для покойника.
– Мне, пожалуйста, материал для савана.
– Сколько?
– Не знаю.
– Какого роста?
– Кто?
– Покойник.
– Он нас еще переживет.
– Тогда зачем ему саван?
– Запасливый.
– Добрый мусульманин. Знает, что смерть всегда под нашими ногами. Так какого он роста?
– С меня. Может быть чуть выше.
Даргинец измерил мой рост. Ровно 186 сантиметров.
– Толстый – худой?
– Кто?
– Наш будущий покойник?
– Тощий, но плечи в сажень.
– Как у тебя?
Даргинец измерил мои плечи.
– Если заворачивать нашего будущего мертвеца в три слоя, нужно будет 13 с четвертью метров. Могу предложить материю из Баку. Есть еще ивановский текстиль
Даргинец, судя по разговору, был умным и опытным торговцем. Точность приводимых цифр говорила мне о том, что я торгуюсь с очень честным человеком.
– Никак не пойму, какая разница покойнику, во что его завернут, – заметил я продавцу.
– Большая, сынок. У людей разные вкусы. Сколько лет было нашему покойнику?
– Так сказал же, что он еще не покойник.
– Тогда еще лучше. Спроси у него и вернись.
– Зачем? Дай, что обычно покупают.
– Сколько лет старику?
– Не знаю, но помнит Петра 1.
Даргинец оказался слаб в истории. Конечно, он слышал, что был такой царь у русских, но понятия не имел, кем он доводился царю Николаю Второму, поэтому попросил меня уточнить другим примером.
Я тогда спросил даргинца.
– Ты про хромого Тимура слышал?
– Был такой царь.
– Так вот, наш будущий покойник пил с ним чай.
–Так, – заключил после моей исторической справки даргинец, – ему значит не меньше 80 лет.
– 80 лет ему, наверное, было, когда русские свергали своего последнего царя.
– Если он подождет немного с похоронами, то скоро я поеду в Баку и привезу турецкую материю.
– Зачем?
– Она мягкая. Нежная.
– Нельзя ждать.
– Если твой старик пережил самого Микал-падишаха, почему он не может подождать каких-то три дня?
– Не может. А вдруг завтра утром он умрет и люди не найдут, во что его завернуть.
Даргинец охотно со мной согласился.
– Ты прав, молодой человек. Каждый правоверный мусульманин должен быть готов предстать перед Аллахом в любую секунду.
Даргинец выложил на стол три тюка материи.
– Выбирай. Для такого хорошего молодого парня сделаем скидку.
Я выбрал самую белую. На ощупь она же была и самой нежной. Попросил отрезать все 15 метров.
– Хватит и 12, – сказал даргинец.
– Мне нужно 15. У меня язык болтливый и плохой характер.
Даргинец протянул мне аккуратно свернутую в картонную бумагу материю. Не знаю, почему, но я поднес его к лицу. Запах свежей ткани вселил непонятное состояние тревоги. Я представил, как заворачивают в льняную ткань Абати…
Семена лука купил не торгуясь. Узнав, что я от Абати, хозяин лавки сразу свернул два бумажных кулька, ловко выдрав листы из книги Энгельса «Диалектика природы» и насыпал туда мелкий лук. Для арбузных семян Максуд свернул кулек из газеты «Сельская жизнь».
– Абати, конечно, будет возмущаться, что я не взял его деньги. Ты скажи ему, чтобы прислал мне потом пару арбузов. Они у него вкуснее астраханских…
…Старый Каса был одним из трех жителей моего аула, у кого был личный автомобиль, но единственным, кто зарабатывал себе на жизнь извозом.
Его тарифы были в два раза больше, чем у «государственных» таксистов, но Каса объяснял это очень просто.
– Не нравится, есть труповоз Хамида.
Понять Касу было не трудно. «Государственные» такси в наши края не ездили.
– Возьмешь меня? – спросил я Касу.
– Садись сзади. Скоро должна подойти Дали.
Ее пришлось ждать долго.
– Что это у тебя в руках? – спросила она меня заигрывающим тоном.
Я промолчал в ответ. Толстый слой жирного крема на лице, на которое сел не меньший слой хаси-юртовской пыли, яркая алая губная помада на губах и стройное тело в обтягивающем платье говорили о приближающейся старости, которой она не собиралась уступить. Я не любил Дали, хотя никогда не замечал за ней ничего плохого.
Каса усадил ее рядом собой. Я сел на заднее сиденье.
– Будем ждать еще двоих пассажиров? – спросил Каса.
Дали отказалась:
– Не нужно никого ждать. Я тороплюсь, и сама заплачу эти 8 рублей.
– Я заплачу за себя, – ответил я.
Дали обернулась ко мне. Я отвел свой взгляд.
– Фу, даже в мою сторону не смотрит. Боишься меня?
Если бы не усмешка в ее голосе, можно было бы подумать, что она обиделась на меня.
–А чего я должен бояться?
– Юноши твоего возраста боятся красивых женщин.
Дали потянулась к пакету, лежащему на моих коленях.
– Так что же ты купил сегодня?
– Саван, – ответил я ей равнодушно.
– Ты что мне грубишь?
– Я ответил на твой вопрос. Это и есть саван.
– Для кого? Твои родители молодые же.
– Для Абати.
Дали рассмеялась, сверкая золотые зубами.
– Неужели помирать собрался, старый дурак.
Молча наблюдавший за нашим разговором Каса расхохотался.
– Почему он дурак? – спросил я ровным голосом.
– Как почему, – рассмеялась снова Дали. – Прожил всю жизнь в одиночестве, так и не женился.
– У него была жена, – заметил я все с тем же спокойствием.
– Хм. Жена была – усмехнулась Дали. – Пережила голодные времена под его крышей, а потом сбежала от него к своим евреям. И о чем думал? Он же на 100 лет старше ее был, если не больше.
– Армянка она была – заметил Каса.
– Какая разница? – усмехнулась Дали.
Я не выдержал ее колкости.
– Дали?
– Что?
– Абати сделал тебе в жизни хоть что-то плохое?
– Мне? Нет.
– Ты когда-нибудь слышала, чтобы он кому-нибудь сделал плохое?
– Честно говоря, нет?
– Тогда почему ты так о нем думаешь? Человек живет своей жизнью, никому не мешает. А кто была его жена, тебе какое дело? Никто же тебя не судит, что ты сто раз выходила замуж, но нигде не продержалась больше месяца. А наш Абати и сейчас красавец, любая за него вышла бы. Даже ты, ни секунды не раздумывая, побежала бы к нему.
– Зачем мне нужен старый иссохший пень? Я молода. На меня засматриваются даже парни твоего возраста. А под старость подумаю, если останусь одна и твой Абати доживет до этого времени.
Каса был лет на десять старше меня. Терпеть в его присутствии вольности Дали было невыносимо. Мы уже подъезжали к Билтой-аулу, когда я попросил остановить машину. Протянув Касе 2 рубля, я вышел из машины.
– Ты что? – спросил меня Каса.
– Я дойду пешком. Мне надо к Абати. Пойду лучше через хребет, напрямик. Это гораздо легче, чем потом из аула подниматься в гору.
– Вечереет же, – заметил Каса, но в его голосе не было и тени сочувствия ко мне.
– Зато подышу свежим воздухом, – ответил я и побрел через поле к дороге, которая вела в наши горы мимо дома Абати.
Дали не проронила ни слова…
…Семена Абати отложил, даже не разглядывая, но к белой материи отнесся серьезно.
– Что ты мне купил? Мешковину, а не саван. Будет натирать кожу.
– О Аллах. Ну что вы все заладили одно и тоже? Ты же сам учишь меня быть бережливым. Ну, какая тебе разница, во что тебя завернут?
– Мне – никакой, а вот тебе потом люди начнут язвить, что твой Абати пожалел денег на саван. И первым, между прочим, разговоры начнет мулла, которому я в своем завещании определил целых 10 рублей. Ему это покажется мало. Представляешь, десять рублей, чтобы просто ополоснуть мой труп.
– Люди и так скажут, что ты был очень жадный человек. А если тебя и вправду беспокоят разговоры, давай купим для савана кримплен. Сейчас это модно. Все ходят в кримпленовых костюмах.
– Нельзя.
– Слишком дорого?
– Дело не в деньгах. Ты же знаешь наших людей. Начнут соревноваться, кто круче. Дойдут до того, что в парчу начнут заворачивать мертвецов. А бедным это ударит по карману. И так мы на похороны тратим столько, сколько человек не тратит на себя всю жизнь.
Последняя фраза старика сразила меня глубиной мысли.
– Да-а-а, Абати. В Китае тебя почитали бы не меньше Конфуция. Угораздило же тебя родиться чеченцем.
– Кто такой Конфуций?
– Старик такой был в древности в Китае. Всякие глупые вещи говорил, как ты.
– Как давно он жил?
– Давно, Абати. Два с половиной тысячи лет назад.
– Не такие уж и глупые вещи он говорил, раз два чеченца на этой горе говорят о нем спустя столько времени.
– Абати. Хоть после смерти своей ты станешь таким, как все.
– Да, кладбище делает равными всех, – сказал старик равнодушно и позвал меня в дом. – Я сварил нам твою любимую гурму  с душицей.
Только сейчас вспомнил, что с утра ничего не ел. Запах супа в доме разбудил мой юношеский аппетит. Абати не стал жадничать. Налил мне суп в большую миску и положил отдельно в тарелку большой кусок вяленого мяса. Сам кушать не стал. Сел на паднар.
– Приходил участковый. Вызывают к прокурору.
– Зачем ты ему понадобился?
– Ты меня не понял? Это нас с тобой вызывают. Оказывается, мы с тобой хотели утопить Холу в реке.
– Почему же она не утопилась? – попробовал я отшутиться, но Абати совершенно не разделял моего оптимизма.
– Она подала на нас заявление в прокуратуру. В понедельник мы должны быть у него в 2 часа дня.
– Надо было тогда набить морду Мутушу. Зря ты тогда меня остановил.
– Не зря.
– Ты думаешь, что я не справился бы?
– Нет, не справился бы. Где ты видел, чтобы благородный мужчина побеждал в споре с безродным ничтожеством, которым командует сварливая женщина? Тронешь ее мужа – прямая тебе дорога в тюрьму. Так что даже и не думай об этом. Ешь свой суп. В понедельник едем к прокурору.
– Если есть к нам дело, пусть прокурор идет сюда. У меня нет особой охоты ехать в райцентр.
– Не надо начинать войну, которую ты не выиграешь. Слышал такую пословицу?
– Ты уже который раз мне говоришь это. О какой войне речь? Мы же не собираемся с тобой объявлять войну Англии, как барон Мюнхгаузен. Объясни, что это значит?
– Я не знаю и знать не хочу твоего Мюнховзана, но в нашем случае нам не надо ввязываться в ссору с этими людьми. Конах никогда не победит в словесном споре с человеком без стыда и совести. Знаешь, я вспомнил одну историю. Было это на свадьбе в Ишхой-юрте. Известный в наших краях Солса женил своего единственного сына. Он не был богачом. Обычный сельский трудяга, в поте лица зарабатывавший себе на хлеб. Был кроткого нрава и жил очень скромно. Когда случались ссоры между людьми, виновные прежде всего шли к нему с просьбой выступить посредником. И не было случая, чтобы ему не удалось погасить вражду между людьми. Все потому, что он никогда не просил у людей то, в чем отказал бы сам другим. Бывает же так в жизни. Вроде бы живет человек тихо и скромно, со всеми в ладу, и со временем, сам того не замечая, становится уважаем всеми. Человек, стремящийся к добру, не нуждается в деньгах и подвигах, чтобы его уважали. Вот таким человеком был Солса.
Жил среди нас один вояка. Звали его Бута. Всем его наделил Всевышний, кроме ума. Вечно искал ссоры, но люди молча сносили его выходки. Даже когда обзывал их трусливыми зайцами. Была у него привычка такая. Выберет себе глазами красавицу на свадьбе, а потом пошлет к ней «човсу» с  предложением веселить друг друга на этой свадьбе. Если случается, что девушка откажет, то он выходил в центр круга и втыкал кинжал в землю. Мол, если кто захочет с ней танцевать, пусть сначала вытащит его кинжал. Обычно девушка, посмевшая ему отказать, незаметно для всех уходила со свадьбы, а кинжал нашего вояки так и оставался на месте до самого конца свадьбы. И когда човс объявлял, что свадьба завершена, он не спеша подходил к своему кинжалу и горделиво подняв его над головой, чтобы видели все, аккуратно клал обратно в ножны.
Конечно, были парни, которые, глазом не моргнув, отправили бы его к праотцам, но кому охота идти в Сибирь из-за какого-то придурка? Вот и терпели, в надежде, что Бута успокоится сам или в конце концов нарвется со своей дурью на того, кто не привык думать о последствиях.
Случилось так, что на этой свадьбе оказался Закри. Он был молод и безвестен. Можно сказать, впервые вышел в люди.
Свадьба была в самом разгаре, когда в круг вышел Бута. Обведя взглядом ряды девушек, он указал на ту, с которой хочет станцевать. Буту можно было понять. Это была красавица Азни, дочь Гани, которого жандармы сослали в Сибирь вместе с единственным сыном. Азни осталась с матерью одна. После ареста отца и брата, она совсем не выходила из дому, но в тот вечер женился ее родственник, поэтому никто не мог ее упрекнуть в том, что она забыла трагедию своей семьи.
Човс был парнем не робкого десятка.
– Наша свадьба, праздник для всех. Ни одна девушка не уйдет отсюда, не выйдя в круг для танца. Так что ты сначала станцуешь с той, у которой подошла очередь, а потом я дам тебе право пригласить в круг ту, на которую ты укажешь. Таковы мои правила, – сказал он твердо и пригласил в круг девушку, у которой подошла очередь.
Та скромно вышла из ряда и застыла в ожидании.
Бута даже не посмотрел в ее сторону и продолжал настаивать на своем. Дело шло к настоящей потасовке. Пытаясь избежать ссоры, в круг вышла пожилая женщина. Она усадила на место девушку и позвала в кругАзни.
Но она оказалась с характером и твердо ответила:
– Если мужчины не соблюдают правила, то это совершенно не освобождает девушек от их соблюдения. Я выйду в круг, когда подойдет моя очередь. Пусть сначала станцует та, которой подошла очередь.
Бута вскипел.
– Кем же ты себя возомнила?
– Я всего лишь сестра своего брата, – ответила скромно девушка, давая понять Буте, что разговор с ней окончен.
– Посмотрим, – высокомерно крикнул тот и, выйдя в середину круга, чтобы было видно всем, воткнул кинжал в землю по самую рукоять. Это значило, что Бута вызывает на бой того, кто осмелится станцевать с Азни, но перед этим смельчак должен вытащить кинжал и ударить им Буту.
– Зря ты так поступаешь, – промолвил човс.
– Закрой свой рот, пока я не закрыл его вот этими двумя пальцами, – ответил тот и медленно зашагал к своему месту.
– Не нарушай правила. Не порть праздник людям, – крикнул кто-то из толпы.
Но Бута не собирался никого слушать. Он молча сел на свое место. Его лицо было красным, а глаза пылали яростью.
Човс обратился к людям.
– Я хочу завершить наш той.  Что скажете, парни? – обратился он к молодежи. Никто не стал возвражать в ответ.
– Тогда я объявляю, что той завершен. Благодарю наших гостей, что разделили с нами наш праздник.
Но не успел човс сделать обязательный для этого жест, как раздался юношеский голос.
– Можно я скажу несколько слов?
Човс призвал всех к тишине.
– Наш гость хочет что-то сказать.
– Прошу старших простить меня за то, что переступаю нормы приличия, но у меня есть оправдание. Я впервые в вашем ауле на свадьбе. Проехал для этого на своей худой кляче семь аулов. Этот длинный путь я проделал потому, что был наслышан о благородстве ваших юношей и красоте девушек. Увиденное сегодня подтвердило это. Неужели вы отправите меня обратно, не дав возможность станцевать с девушкой, которая ослепила мне не только глаза, но обожгла и сердце.
Човс внимательно выслушал юношу.
– Мы умеем чтить законы гостеприимства. Желание гостя для нас закон. Выходи в круг.
– Не торопись, уважаемый човс, – ответил юноша. – Если мое желание для вас закон, то я не хочу быть неблагодарным вам. Я не нарушу ваши правила, човс, и выйду в круг, когда подойдет моя очередь. Пусть так закончится ваш той.
– Это речь настоящего конаха, – сказал човс. – Сядь на свое место и жди очереди.
Через пару выходов подошла очередь юноши. Човс спросил его, с кем он хочет станцевать?
– Я не из тех, кто в чужом ауле устраивает свои порядки. Пусть сначала выйдет та, кто должна. Потом, если позволишь, я приглашу ту, которая мне приглянулась.
Юноша умел танцевать. Надо отдать ему должное. Ни одного лишнего движения. Гордо вскинутая голова, ровный шаг. Рядом с ним девушка смотрелась дочерью падишаха. Завершив танец, юноша встал в середине круга.
Човс подошел к нему.
– Теперь мы узнаем, кто же обожгла твое сердце.
Молодой человек бросил взгляд на Азни.
– Укажи мне ее, – попросил човс.
– Та, которая в черной шали.
– Может не надо?
Юноша улыбнулся в ответ.
– Когда мне еще представится случай заступиться за честь полюбившейся девушки?
Човс понимающе кивнул головой.
Азни оказалось умной девушкой. Она никак не хотела стать причиной несчастья юноши, который умышленно шел на конфликт с Бутой.
– Пусть он станцует с другой, – сказала она тихо, но юноша все равно услышал ее.
– Я так сильно не пригож, – спросил он, – что ты брезгуешь выйти в круг? Если это так, то я приму твой отказ с пониманием.
Девушка покачала головой:
– Какая красавица не сочла бы за честь станцевать с тобой, но я натерла ногу. Со стороны мы будем выглядеть смешными.
– Твои аульцы знают, какая ты. Я же всего лишь гость, о котором вы все завтра забудете. Так что я переживу смех твоих сельчан.
Азни вышла в круг.
Йа Аллах, какой же красивый это был танец. Завороженные красивой парой, люди забыли про Буту, пылавшего от ярости. Поблагодарив после танца девушку кивком головы, юноша подошел к торчащему из земли кинжалу.
– Послушай меня, безрогий козел, - обратился он к его хозяину. - С чего ты решил, что, напялив на себя этот петушиный мундир, ты можешь покушаться на адат наших предков? Неужели ты не понял, что люди выносят твою дурь не из-за страха перед тобой? Любой из этих парней смог бы легко тебя призвать к ответу, но, клянусь Аллахом, ты не достоин их кинжала, потому что они не хотят марать свое имя. Пока ты живой, ты всего лишь безродное существо. Убьешь тебя – скажут, что убили человека. Ты ждешь сейчас, что я – Закри, сын Бахо, нагнусь при этих людях за твоей железякой?
Закри ногой брезгливо пнул ногой кинжал.
Народ замер.
Бута окинул озверевшим взглядом людей и бросился на юношу, но тот, откинув полу черкески, молниеносно достал пистолет и выстрелил под ноги Буты. Тот замер на месте.
– Сделаешь шаг, вторую пулю получишь в ногу.
– Да будь ты проклят, – крикнул Бута и опять бросился к юноше.
Раздался второй выстрел. Бута упал, схватившись за бедро.
– Я вытрясу твою душу, – крикнул он, корчась на земле от боли.
– Еще одно слово и получишь следующую пулю между глаз, – спокойно сказал юноша.
Бута замолк. Его глаза, минуту назад пылавшие от ярости, заплыли животным страхом.
Юноша не спеша стал целиться в голову Буты, давая страху пробиться в его мозг. Бута понял, что юноша выстрелит.
– Дай мне встать, – взмолился он юноше.
Тот покачал головой.
Бута покорно подполз к кинжалу.
– Подними его, – сказал Закри, а это и был наш Эла Закри, – и вложи его обратно в ножны, как подобает мужчине.
– Оставь его, – сказал човс. – Он нашел то, что искал столько лет. И прости нас за него.
Застывшая толпа людей пришла в движение. Одни увели Буту домой, другие взялись проводить юношу из аула, опасаясь засады. Но, как ни странно, история закончилась тем, что оба они стали друзьями. Как только Буту встал на ноги, он разыскал Закри.
– Закри, со мной случилось то, что случается с бесшабашным героем, которого вовремя не остановили свои же люди, – сказал он, заходя к нему во двор с обнаженным кинжалом.
-Ты пришел убить меня?
-Нет, Закри. Наоборот, пришел поблагодарить тебя. Знаю, чем бы закончилась моя дурость. Рано или поздно я бы кого-то убил и остаток жизни провел бы в бегах от кровной мести.
– Но я же унизил тебя!
– Я сам себя унизил в тот день, когда принял молчание людей на мои выходки за их трусость. А все оказалось очень просто. Люди, пережившие войны и тысячи смертей, считали меня просто сумасшедшим и потому молчали.
– Неужели не нашлось никого, кто остановил бы тебя?
– Был один. Старый Бетал-гири. Он мне сказал после первой же моей выходки: «Не начинай войну, которую ты не выиграешь». Но кто он был для меня тогда? Сухой, выгоревший в поле стебелек кукурузы, которого я смог бы сломать одним мизинцем…
Абати посмотрел сначала на меня, потом на чашку.
– А суп твой остыл. Оказывается, ты не был голоден, – заметил он с еле скрываемой обидой.
–Еще как голоден, – ответил я и взял со стола деревянную ложку. – Просто я забылся, слушая эту историю.
– Тогда налегай на свой любимый суп, а я пойду закрою калитку. Ты же останешься здесь ночевать?
– Нет, Абати, хоть и ночь сейчас, я пойду. Нана будет беспокоиться.
– Правильно. О матери надо думать всегда. Доедай. Я сейчас приду.
Абати вышел во двор. Убедившись, что он вернется не сразу, я быстро достал деньги, которые он мне дал на дорогу и покупки, и положил их под коврик рядом с его желтыми стеклянными четками.
Абати вернулся в дом с банкой меда.
– Отдашь Элисе, – сказал он. – Смотри, не урони. Она последняя у нас. А до нового сбора еще месяц.
– Абати, у нас осталось еще половина твоей банки.
– Это для ее сестры. Слышал, что она сильно захворала.
– Тетя может купить его сама.
– Для лечения всегда нужен чистый мед. А где его сейчас найдешь?
– Сколько мы должны?
– Ты когда видел, чтобы твой Абати продавал мед больному человеку? Подумай сначала, прежде чем что-нибудь ляпнуть старику.
Старик вышел провожать меня до калитки. Подождав, пока он повесит на ушко калитки тонкий железный обруч, я неожиданно для самого себя заявил старику.
– Я не пойду к прокурору. Мне не перед кем оправдываться.
– Отпустишь меня одного?
– Ты же умереть собираешься. Вот и погуляй перед своими похоронами. Райцентр увидишь, на красивых «жеро» поглазеешь. Может, после этого передумаешь?
Абати не дал мне перевести разговор в шутку.
– Что передумаю? – спросил он спокойным голосом.
– Умирать передумаешь. И женишься. Вон и Дали сегодня упрекнула меня твоим одиночеством. Призналась, что готова выйти за тебя замуж под свою старость. Так что стимул у тебя есть.
– Что такое «стимул»? – серьезно спросил старик.
– Это то, из-за чего интересно жить.
– Почему ты считаешь, что мне должно быть интересно жениться на Дали, когда она скрючится, как улитка, от старости? Неужели ты видишь меня таким бедолагой? – наконец улыбнулся Абати.
– Конечно, не вижу. Я ей сегодня это сам сказал.
– Правильно сделал. А теперь торопись. Жду тебя в воскресенье у себя. Переночуешь, чтобы с рассветом отправиться в дорогу.
– Не пойду. Пусть сами ко мне приезжают.
– Не начинай войну, которую ты проиграешь, – ответил старик.