Теософское движение 1875-1950 Глава 3

ТЕОСОФСКОЕ ОБЩЕСТВО И ЕГО ОСНОВАТЕЛИ

ИСТОРИЯ Теософского общества как первого практического проводника теософского движения XIX века неразрывно связана с жизнью и деятельностью Е. П. Блаватской. Какими бы ни были внешние шаги, ведущие к формированию Теософского Общества, именно осознание ею своей миссии и необходимости создания Общества вызвало интерес у других людей, которые стали её помощниками в этом предприятии.
По происхождению русская из дворянской семьи, мадам Блаватская более двадцати лет скиталась по многим странам, как на Востоке, так и на Западе. Записи об этих путешествиях частично содержатся в её собственных сочинениях, а описание её ранних лет представлено А. П. Синнеттом в его книге «Случаи из жизни мадам Блаватской». Хотя события этого периода могут иногда проливать свет на неясные проблемы Движения, такие подробности неуместны для данного сочинения, и их невозможно понять должным образом без глубокого понимания теософской философии. В настоящее время нас интересует её общественная деятельность в мире, которая началась вскоре после её приезда в Нью-Йорк в июле 1873 года. Она вела уединённую жизнь в Манхэттене и Бруклине более года. В октябре 1874 года она посетила фермерский дом братьев Эдди недалеко от Читтендена, штат Вермонт, где братья Уильям и Горацио Эдди прославились совершением необычных спиритических феноменов. Там она познакомилась с полковником Генри С. Олкоттом, которому газета «New York Graphic» поручила исследовать феномены братьев Эдди и докладывать о них её читателям.
Олкотт был американцем, получившим военное звание во время гражданской войны. На момент знакомства с мадам Блаватской ему было сорок два года, то есть он был на год младше неё. Он был редактором по сельскохозяйственной тематике в газете «New York Tribune», писал множество статей на различные темы для многих печатных органов и был в то же время известным юристом, хорошо известным среди выдающихся людей. Будучи в течение многих лет спиритуалистом, он в начале года отправился к братьям Эдди записывать свидетельства медиумизма для газеты «New York Sun», а в сентябре опять поехал на ферму братьев Эдди для публикаций в газету «The Graphic».
Феномены братьев Эдди, подробно описанные полковником Олкоттом в письмах в газету «The Graphic», а затем в его книге «Люди с того света» (опубликованной в январе 1875 г.), относились к тем феноменам, что спиритуалистам известны как «материализация». Его образное описание этих феноменов, в том числе его тщательные меры предосторожности против всякого мошенничества, привлекло значительное внимания, равно как и его описание замечательного эффекта, производимого присутствием мадам Блаватской на «спиритуалистических» манифестациях. По его словам, эти феномены значительно изменились по характеру и разнообразию сразу после её прибытия в усадьбу братьев Эдди, и азиатские «призраки» в причудливой национальной одежде добавились к компании американских индейцев и других «духов-наставников» Уильяма и Горацио Эдди. Заинтригованный этими событиями, Олькотт продолжил знакомство с мадам Блаватской после их возвращения в Нью-Йорк.
Первыми сообщениями мадам Блаватской, публично появившимися в Соединённых Штатах, были её письма в газету «The Daily Graphic» от 27 октября и 10 ноября 1874 года, в которых она защищала братьев Эдди от обвинений в мошенничестве доктором Джорджем М. Бирдом, «врачом электротерапевтом из Нью-Йорка». Нападки высокомерного Бирда на подлинность феноменов братьев Эдди вызвали пламенный и блестящий ответ русской женщины, которая благодаря этим и другим подобным письмам в прессу вскоре приобрела репутацию одной из самых талантливых защитниц спиритуализма. Так как она была защитницей честных медиумов, её письма и статьи часто перепечатывались в спиритических журналах, в результате чего слава о ней быстро распространилась среди всех серьёзных исследователей психических или спиритуалистических феноменов. Зимой 1874-1895 гг. мадам Блаватская посетила Филадельфию, где познакомилась с несколькими ведущими спиритуалистами, в том числе с Робертом Дейлом Оуэном, автором книги «Звук шагов с того света», и сыном Роберта Оуэна, реформатором экономики. Находясь в этом городе, она приняла участие в ещё одной защите медиумов, на этот раз мистера и миссис Нельсон Холмс, которых бывший коллега обвинил в мошенничестве. Защищая Холмсов, мадам Блаватская оказалась в трудном положении, когда ей приходилось признавать, что некоторые из их феноменов были обманными, в то время как другие манифестации, как она утверждала, были безошибочно подлинными. Её умение в подборе фактов и ведении интеллектуальной полемики фактически раскрылись в этих ранних статьях о подлинных психических феноменах. (Ряд статей и писем мадам Блаватской в прессу, опубликованные в 1874 и 1875 годах, были перепечатаны в «Современном панарионе», выпущенном в 1895 году Теософским издательским обществом).
Этими сочинениями она привлекла внимание наиболее умных спиритуалистов, и по возвращении в Нью-Йорк она все дни проводила за перепиской, а вечера посвящала долгим дискуссиям с многочисленными посетителями. Один репортёр назвал её квартиру на Ирвинг-плейс, 46 «ламасерием», и это название быстро стало популярным, поскольку несло аромат таинственности, окружавший её и темы, обсуждаемые на этих вечерах. На них почти всегда присутствовал Олькотт, а также молодой юрист Уильям К. Джадж, которого Олкотт представил мадам Блаватской по её просьбе. Джаджу тогда было чуть больше двадцати (он родился в 1851 году), он был ирландцем и приехал в Америку ещё мальчиком. В молодости он отличался тем, что проявлял большой интерес к религиозной философии, мистицизму, месмеризму и спиритуализму.
Со встречей этих троих Основателей Теософского Движения появилась организация, которая существовала на протяжении всей их жизни – мадам Блаватской, которой вскоре было суждено привлечь внимание общества экстраординарными демонстрациями оккультной силы и столь же экстраординарным, хотя менее сенсационным, учением оккультной философии; Г. С. Олкотта, журналиста, светского человека и известного спиритуалиста; и У.К. Джаджа, молодого, ревностного человека и, как покажут годы, наделенного редкой проницательностью и беспрецедентной целеустремленностью, хотя в те дни он был неизвестной величиной и останется таковой в течение десяти или более лет.
В первые месяцы 1875 года Олкотт и Джадж осознали, что мадам Блаватская не была обычной «спиритуалисткой» – если она вообще была таковой. Хотя она начала свою публичную деятельность как воинствующая защитница честных медиумов, но вскоре в её сочинениях проявился другой тон, осторожный, но безошибочный. Несмотря на необходимость принять многое из спиритического словаря, она писала с возрастающей энергией философа, демонстрирующего очевидное знакомство с понятиями и практиками, как древних, так и средневековых теургов. Некоторым из своих корреспондентов она намекала на великую миссию, которую ей доверили оккультные Учителя. И16 февраля 1874 года она написала профессору Хираму Корсону из Корнельского университета, которого привлёк её анализ медиумизма Холмсов из Филадельфии:
«Я нахожусь здесь, в этой стране, так как меня послала моя Ложа во имя Истины в современном спиритизме, и мой самый священный долг – раскрыть то, что есть, и разоблачить то, чего нет. Возможно, я пришла сюда на сто лет раньше. Возможно, и я боюсь, что это так… при нынешнем состоянии спутанности сознания. В моих глазах Аллан Кардек и Фламмарион, Эндрю Джексон Дэвис и судья Эдмондс – всего лишь школьники, которые просто пытаются написать азбуку и иногда делают грубые ошибки».
Первое публичное свидетельство её знаний и целей появилось в журнале «Spiritual Scientist», независимом бостонском еженедельнике, посвящённом спиритуализму. По указанию её «Ложи» и поскольку эта статья, отредактированная Элбриджем Джерри Брауном, показала философские характерные черты, отсутствующие у большинства спиритических журналов, мадам Блаватская начала поддерживать его и публиковаться на его страницах. В журнале «Spiritual Scientist» от 17 апреля 1875 г. появилась заметка, озаглавленная «Важное для спиритуалистов» и подписанная «Братство Луксора». Олькотт написал эту заметку, известную как «луксорский» циркуляр по просьбе этого оккультного братства, членом которого была мадам Блаватская. В циркуляре кратко рассматривается ситуация со спиритуализмом в Соединённых Штатах. Отмечая, что с момента возникновения западного спиритуализма в 1848 году прошло двадцать семь лет, он упрекал американских спиритуалистов в том, что они учат «лишь немногому, достойному внимания вдумчивого человека», и предложил, чтобы журнал «Spiritual Scientist» стал печатным органом более основательного исследования «законов, лежащих в основе феноменов».
Это заявление, конечно же, вызвало бурю негодования. Один автор оспаривал существование «Луксорского братства». Другой, за подписью «Хираф» предоставил журналу«Spiritual Scientist» статью, посвящённую знаниям розенкрейцеров, тем самым предоставив мадам Блаватской возможность начать обсуждение оккультизма, которое появилось в июле (позже перепечатано в «Современном панарионе» под название «Оккультизм или магия»). Это изложение, названное полковником Олькоттом «письмом Хирафа», а мадам Блаватской – её «первым оккультным выстрелом», имеет особое значение, так как в нём излагаются несколько основных понятий того, что позже стало известно как теософская философия, и устанавливает также некоторые исторические факты, относящиеся к теософскому движению на Западе.
«Хираф» был псевдонимом молодого юриста по имени Фейлес, который, очевидно, много читал о розенкрейцерах. Его статья, вышедшая в двух номерах журнала «Spiritual Scientist», по словам Олькотта, была «полна теософических идей, интерпретируемых с точки зрения розенкрейцерства». Однако мадам Блаватская, хотя и принимала во внимание эту попытку исследовать предмет, который был практически неизвестен в Америке, использует статью «Хирафа» в собственных целях. Её ответ «Хирафу» закладывает основу для тем, которые постоянно повторяются в литературе теософского движения. Вначале она подчеркивает неадекватность только «книжного обучения» в области оккультизма, делая акцент на необходимости «личного опыта и практики». Она ссылается на свои собственные «длительные путешествия из края в край по всему Востоку – этой колыбели оккультизма» и уверяет читателя в том (в чём сомневался «Хираф»), что в Индии, на Ближнем Востоке и в других странах всё ещё существуют академии обучения неофитов оккультной науке. Она считает ошибочным предположение «Хирафа» о том, что практические знания тайной науки вымерли вместе с розенкрейцерами, и критикует его отождествление всех «адептов» с розенкрейцерами.
Чтобы исправить эти заблуждения, она рассматривает историю ордена розенкрейцеров с момента его основания немецким рыцарем Кристианом Розенкранцем и сообщает своим читателям, что каббала розенкрейцеров основана на более древней и полной восточной каббале, трактат которой, по её словам, «бережно хранится» в штаб-квартире Восточного Братства – таинственной Ложи, которая существует до сих пор и «не потеряла ничего из первых тайных способностей древних халдеев». Ложи этого Братства, продолжает она, немногочисленны и «разделены на отделения, известные только адептам; никто не может их обнаружить, только сами Мудрецы находят неофита, достойного посвящения. Нам сообщают, что доктрины восточной каббалы, которыми владеют эти живые мудрецы, передаются из поколения в поколение среди мудрецов, и их чистота ревниво охраняется посвящёнными Халдеи, Индии, Персии и Египта, претерпевая искажения только в еврейской каббале, в которой некоторые символы древнего учения были намеренно неверно истолкованы. Но восточная каббала осталась нетронутой, и мадам Блаватская заявила о своей приверженности её доктринам, сказав:
«Как практический последователь восточного спиритуализма, я уверена в том, что настанет такое время, когда при своевременной помощи тех, «кто знает», американский спиритуализм, который даже в его нынешней форме оказался такой язвой в боку материалистов, станет наукой и предметом математической точности, а не будет рассматриваться только как безумное заблуждение эпилептических маньяков».
До появления письма «Хирафа» публичные сочинения мадам Блаватской ограничивались полемикой во имя медиумов, подвергшихся несправедливым нападкам, или письмами, призывающими к беспристрастному исследованию психических феноменов. После июля 1875 года её вклад стал убедительным подтверждением реальности оккультной науки. К этому времени её личная переписка была полна вопросов, касающихся оккультизма, а в ещё одной статье для журнала «Spiritual Scientist» она установила принципы, которые, по её словам, должны были быть приняты в поисках тайного знания. Она писала, что оккультизм – не для дилетантов, людей нерешительных или просто любопытных.
Она не рекомендовала никаких книг на эту загадочную тему по той причине, что… «то, что может быть дорого интуитивному человеку, при прочтении в той же книге другим человеком может оказаться бессмысленным. Если человек не готов посвятить этому всю свою жизнь, поверхностное знание оккультных наук обязательно приведёт его к тому, что он станет мишенью для миллионов невежественных насмешников».
Она продолжала:
«Если человек пойдёт по стопам философов-герметиков, он должен заранее подготовиться к мученической смерти. Он должен отказаться от личного тщеславия и всех эгоистичных целей и быть готовым к постоянным встречам с друзьями и врагами. Он должен раз и навсегда расстаться с любым воспоминанием о своих прежних понятиях, обо всех и обо всём. Существующие религии, знания, наука должны снова стать для него пустой книгой, как и в дни его детства, потому что, если он хочет добиться успеха, он должен выучить новый алфавит, написанный на лоне матери-природы, каждая буква которого даст ему новое понимание, каждый слог и слово – неожиданное откровение.
Долг каббалиста перед наукой (бессодержательной и бесплодной, разумеется), – доказать, что с начала времён существовала только одна позитивная наука – оккультизм; что это был таинственный рычаг всех разумных сил, Древо познания добра и зла аллегорического рая, из гигантского ствола которого во всех направлениях вырастали ветви, сучья и веточки, причём первые поначалу росли достаточно прямо, а вторые отклонялись с каждым сантиметром роста, принимая всё более и более фантастический вид, пока, наконец, один за другим они не потеряли свой жизненный сок, деформировались и, высохнув, в конце концов, отвалились, засыпав землю вокруг грудами сора. Оккультист будущего должен будет доказать богословию, что боги разных мифов, элохим Израиля, а также религиозные и богословские таинства христианства, начиная с троицы, изошли из святилищ Мемфиса и Фив; что их мать Ева – всего лишь одухотворенная Психея древности, и оба они платят одинаковое наказание за своё любопытство, спускаясь в Аид или ад, вторая, чтобы вернуть на землю знаменитый ящик Пандоры, первая, чтобы найти и сокрушить голову змея (символ времени и зла), преступление обеих искуплено языческим Прометеем и христианским Люцифером; первого освобождает Геракл, второго покоряет Спаситель».
Здесь было нечто большее, чем спиритуалистические споры, какими бы блестящими и искусными они ни были.
Мастерство владения предметом очевидно в каждой строчке этой статьи мадам Блаватской. Она пишет с уверенностью и силой, бросая проницательный взгляд обученного оккультиста на современную сцену; она даёт определения с уверенностью того, кто одержал победу над препятствиями, стоящими на пути искателя тайной истины. Эти статьи, напечатанные в журнале «Spiritual Scientist» в 1875 году, содержат подлинный аттестат Е. П. Блаватской как Учителя и Адепта. Знание из первых рук – вот содержание того, что она писала; её слова исполнены значения, которое является не результатом «литературных исследований», а очевидной личной силы, основанной на практическом опыте науки оккультизма. Ярко описав страсти на пути к некоему знанию, она переходит к опасностям, с которыми сталкивается каждый оккультист, который применил то, что открыл для общего блага – презрительное отрицание научного материализма и мстительное противодействие традиционной религии. Пророчествуя о своём трагическом будущем и о нападках, которым будет подвергаться Теософское движение, она писала о злобном враждебном мнении общества, всегда откликающегося на хлыст демагога, который, не выслушав, осуждает попытки изучающих оккультизм вести массы к истинам, игнорируемым как наукой, так и религией. По её словам, оккультисты должны быть готовы к встрече и борьбе с безжалостными силами фанатизма и предрассудков (врагами, которые редко ошибаются, видя любую реальную угрозу своему контролю над сознанием масс), которые «никогда не сговариваются против кого-либо, кроме как против реальной Силы».
Ещё до основания Теософского общества мадам Блаватская недвусмысленно высказала своё истинное мнение о медиумах и спиритических феноменах. Когда выдающийся редактор-спиритуалист Лютер Колби из журнала «The Banner of Light» намекнул, что «представление о том, что существует такая вещь, как магия», является просто «обманом», она написала интересную статью для журнала «Spiritual Scientist», предлагая научное определение магии и различая использование магических или оккультных сил от непроизвольных феноменов медиумов-спиритуалистов. Она обращается к мистеру Колби:
«Вы думаете, что магия ограничивается ведьмами, летающими верхом на помеле, а затем превращающихся в чёрных кошек? Даже последний суеверный вздор, хотя он никогда не назывался магией, но колдовством, не кажется большей абсурдностью для того, кто твёрдо верит в превращение миссис Комптон в Кэти Бринкс.
Практика магических сил есть эксорцизм  сил естественных, но превосходящих обычные функции природы. Чудо – это не нарушение законов природы, кроме как для несведущих людей. Магия – это всего лишь наука, глубокое знание оккультных сил природы и законов, управляющих видимым или невидимым миром. Спиритуализм в руках адепта становится магией, поскольку он обучен искусству совмещения законов вселенной, не нарушая ни один из них и тем самым не нарушая природу. В руках же опытного медиума спиритуализм становится бессознательным колдовством, поскольку, позволив себе стать беспомощным орудием различных духов, о которых он ничего не знает, кроме того, что те позволяют ему знать, он открывает, сам не ведая того, дверь общения между двумя мирами, через которую являются слепые силы природы, скрывающиеся в астральном свете, а также хорошие и плохие духи».
Такая откровенность в отношении медиумов должна была вызвать к мадам Блаватской ненависть многих «духов-наставников» и потоки брани со стороны чувственных спиритуалистов, которые быстро забыли про её мужественную защиту своих феноменов и после этого посвятили себя ядовитым нападкам на теософов и теософские учения. Однако в этой важной статье она не закончила критическое сравнение магии и спиритуализма. Писатели-спиритуалисты называли всех великих учителей и чудотворцев прошлого «медиумами» и это заблуждение необходимо было исправить:
«Сомневаться в магии – значит отвергать саму историю, а также свидетельства её очевидцев в течение периода, охватывающего более 4000 лет. Начиная с Гомера, Моисея, Гермеса, Геродота, Цицерона, Плутарха, Пифагора, Аполлония Тианского, Симона Мага, Платона, Павсания, Ямвлиха, и далее следуя бесконечной веренице великих людей – историков и философов, которые все либо верили в магию или сами были магами, и заканчивая нашими современными авторами, такими как У. Хоуит, Эннемозер, Ж. де Муссо, маркиз де Мирвиль и покойный Элифас Леви, который сам был магом, – среди всех этих великих имён и авторов мы находим лишь одного мистера Колби, редактора журнала «The Banner of Light», который игнорирует, что когда-либо существовала такая наука, как магия. Он невинно полагает, что вся священная армия библейских пророков, начиная с отца Авраама, включая Христа, была просто медиумами; в глазах мистера Колби все их действия были под контролем!
Представьте себе Христа, Моисея или Аполлония Тианского, управляемого индийским духом-наставником! Достопочтенный редактор, возможно, игнорирует тот факт, что медиумы-спиритуалисты были лучше известны в те дни древним, чем они теперь известны нам, и он, кажется, в равной степени не осознает того факта, что охваченные вдохновением сивиллы, пифии и другие медиумы полностью руководились их верховным жрецом и теми, кто был посвящён в эзотерическую теургию и мистерии храмов. Теургия была магией; как и в наше время, сивиллы и пифии были медиумами, и их верховные жрецы были магами. Все секреты их богословия, включая магию или искусство вызова духов-служителей, были в их руках. Они владели наукой различения духов – наукой, которой мистер Колби не владеет вообще, к его великому сожалению, без сомнения. Этой силой они управляли духами по своему желанию, позволяя лишь хорошим духам увлекать своих медиумов. Таково объяснение магии реальной, существующей, белой или священной магии, которая должна быть в руках науки сейчас, и была бы, если бы наука извлекла пользу из уроков, которые спиритуализм предварительно преподает в течение последних двадцати семи лет».
Магия существует с доисторических времён. Начавшись в истории с самофракийских мистерий, она непрерывно следовала своим курсом и закончилась какое-то время затухающими теургическими обрядами и церемониями христианизированной Греции; затем снова появилась на какое-то время вместе с неоплатонической, александрийской школой и, пройдя через посвящение разных учеников-одиночек и философов, благополучно пересекла средневековье и, несмотря на яростные преследования Церкви, вновь обрела свою славу в руках таких адептов, как Парацельс и некоторых других, и, наконец, умерла в Европе вместе с графом Сен-Жерменом и Калиостро, чтобы искать убежища от бессердечного скептицизма на своей родине на Востоке.
В Индии магия никогда не угасала и процветает там, как никогда. Практикуемая, как и в Древнем Египте, только в тайных помещениях храмов, она до сих пор называется «священной наукой». Ведь эта наука основана на оккультных силах природа, а не просто слепая вера в то, что домашний попугай говорит о хитрых элементариях, готовых насильственно помешать реальным, развоплощенным духам общаться со своими любимыми всякий раз, когда они могут это сделать.
Спиритуалисты 1875 года ничего об этом не знали; достаточно просто полистать страницы журналов, посвящённых спиритуалистическим феноменам и верованиям, чтобы обнаружить разительный контраст между философской силой сочинений мадам Блаватской и психическими фантазиями обычного спиритуализма. Доктрины спиритуалистов были поверхностным отражением желаемого, выдаваемого за действительное, с благими намерениями, но без разумной силы или твёрдой духовной основы. Не обладая философией, религиозные идеи спиритуалистов получали поддержку фанатичных убеждений, а не метафизических глубин, имея тенденцию отталкивать, а не притягивать к разумному исследованию. У них была вера, в которой унаследованные чувства соединялись с сильной чувствительностью – вера, отрезанная от возможности рационального развития. Следовательно, принять ход исследований, предложенный Е. П. Блаваской, означало для спиритуалистов готовность признать жалкую неадекватность своих объяснений физических феноменов, также духовную слабость всех своих доктрин. Хотели бы они отказаться от нетребовательной простой доверчивости индийским «духам-наставникам» вместо их учений? Могли ли они признать, что двадцать семь лет их сеансов не принесли им никакого реального развития, а только огромное скопление тривиальных психических посланий, не имеющих особого значения, если не считать «таинственной» манеры их передачи?
Задача, которую взяла на себя мадам Блаватская, заключалась в привлечении внимания широкой публики к учениям, которые она должна была передать. Её защита спиритуалистов относительно того, что касается реальности их феноменов, сделала членов этой гонимой секты её друзьями и временными союзниками; но что они скажут, когда она отвергнет их утверждения и теории о «существовании духов умерших» как ложные и даже вводящие в опасное заблуждение? Когда она раскрыла, что ее намерением было разоблачить ошибки спиритуализма, а также установить факт психических феноменов, смогли ли приверженцы некромантии девятнадцатого века распознать ещё большее значение их движения и стать, как древние иерофанты, хозяевами психических феноменов, а не рабами, поклоняющимися фетишу?
То, что она могла открыто сказать от имени спиритуалистов, она делала с той щедростью души, которая характеризовала все её публичные высказывания. И хотя большинство из них в тревоге отступило от оккультной критики спиритических теорий, были некоторые, кто видел многообещающую перспективу этих идей и был достаточно рассудителен, чтобы признать справедливость критики мадам Блаватской относительно низкого духовного уровня большинства сеансов передачи посланий. Настоящая её работа велась с немногими, а также с Олкоттом и Джаджем, которые встречались с ней ночь за ночью в течение 1875 года для получения инструкций по философии оккультизма и объяснения психических или спиритических феноменов.
Из книги «Страницы старого дневника» полковника Олькотта, опубликованной много лет спустя в «Теософе», мы узнаём, как проходили часы его раннего знакомства с мадам Блаватской. На вечерние собрания в её «ламасерий» приходили спиритуалисты, каббалисты, платоники, люди, изучающие науку и древнюю религию, скептики, любопытные и искатели чудесного. Собственные интересы Олькотта в значительной степени были обусловлены его спиритуалистическими наклонностями. Медленно осознавая всю важность анализа мадам Блаватской опасностей медиумизма  и погони за феноменами, он в своём рассказе о тех днях 1875 года делает особый акцент на оккультных способностях и демонстрирует своё ограниченное понимание великого замысла движения, которое он должен был помочь основать. Он так и не смог полностью утолить свою жажду к спиритуалистическим «чудесам» и его бесхитростное хвастовство чудесами, совершаемыми мадам Блаватской, его письма в прессу об оккультных феноменах и его неспособность понять, какими будут неизбежные результаты этого акцента, должны были взыскать большой штраф в будущем – скрывая для широкой публики подлинное духовное воздействие теософского движения, и подвергая его учителя и благодетельницу насмешкам и несправедливым обвинениям со стороны общества. Почитайте между строк книгу «Страницы старого дневника», и это поможет вам объяснить, почему мадам Блаватскую невежественно называли «медиумом» и спиритуалисткой, а также покажет её непомерное терпение к слабостям Олькотта и его любовь к «феноменам». Его восхищение ею было в общем основано на благоговении перед её способностями, а его преданность её работе, которая стала причиной Теософского общества, часто находила выражение в словесной несдержанности. Тем не менее, он был непреклонен в своих усилиях и был настоящим другом и сотрудником, несмотря на многие ошибки. За это он получил бессмертную благодарность мадам Блаватской.
Уильям К. Джадж, молодой американский юрист ирландского происхождения, не оставил подробных записей о периоде, предшествующем основанию Общества, но некоторые из его опубликованных заявлений раскрывают характер его отношений с мадам Блаватской. По случаю её смерти в 1891 году он упомянул об их первой встрече в её квартире на Ирвинг-Плейс в январе 1875 года. Встреча этих двоих людей, которые впоследствии были неразрывно связаны работой в теософском движении, не была случайным событием. Вот слова Джаджа:
«Меня привлекли её глаза, глаза того человека, кого я, должно быть, знал в давно ушедших жизнях. В то первое мгновение она посмотрела на меня с пониманием, и с тех пор этот взгляд не изменился. Я пришёл к ней не как исследователь философии, не как тот, кто ищет в темноте огоньки, которые затемняли разные школы и фантастические теории, но как тот, кто, много раз бродя по лабиринтам жизни, искал друзей, которые могли бы показать, где были спрятаны планы этой работы. И верная этому зову, она ответила, ещё раз раскрывая планы и не говоря ни слова объяснения, просто указала на них и продолжала рассказывать о задании. Как будто накануне вечером мы расстались, оставив ещё не нерешённой некоторую деталь этого задания, имеющего одну общую цель; это были учитель и ученик, старший брат и младший, оба были одержимы одной целью, но она обладала силой и знаниями, которые принадлежат только львам и мудрецам».
Джадж, как и Олкотт, был свидетелем многочисленных демонстраций оккультных способностей мадам Блаватской, совершаемых для иллюстрации какого-то принципа или догмата, которому их наставляли. Её цель в этих демонстрациях состояла в том, чтобы установить разницу между полностью контролируемыми силами адепта и непроизвольными чудесами, производимыми медиумами во время спиритуалистического транса. Более поздние работы Джаджа демонстрируют плоды этого обучения, поскольку он обсуждает оккультные темы как пишущий на основание личного опыта; этого качества не хватает большинству авторов теософии, за исключением самой мадам Блаватской. Спустя годы он говорил об этих «удивительных подвигах магии, сотни которых я наблюдал среди бела дня или при свете газовой лампы с 1875 по 1878 год».
В 1875 году Олкотт и Джадж узнали от мадам Блаватской кое-что об её путешествиях и их целях. Среди прочего, она рассказала им о своей неудачной попытке создать группу в Каире, Египет, в 1871 году, чтобы исследовать причины медиумизма и его феноменов. Тронутый тем, что он видел и слышал, а также своим горячим желанием более глубоко исследовать увлекшие его феномены, полковник Олкотт предложил в мае 1875 года создать частный «Клуб чудес» для проведения психических исследований. Однако этот проект потерпел неудачу из-за отсутствия медиума. Затем Олкотт заинтересовался «оккультными» обещаниями некоего мистера Джорджа Фелта, египтолога, который утверждал, что может управлять «элементалами» или природными духами. Вечером 7 сентября 1875 года мистер Фелт читал на квартире у мадам Блаватской лекцию на тему «Утраченный канон пропорций египтян». Пока присутствующие обсуждали доклад, полковник Олкотт передал Джаджу записку со следующими словами: «Разве неплохо сформировать общество для такого рода исследований?» Мистер Джадж прочитал записку, передал её мадам Блаватской, которая кивнула в знак согласия, и Джадж призвал собрание к порядку, а полковник Олкотт выступил в качестве председателя для рассмотрения этого предложения. Все единогласно согласились тем, чтобы было сформировано такое общество, и на следующий вечер шестнадцать человек встретились и выразили желание приступить к основанию общества для изучения оккультизма. Собрания проводились также в адвокатской конторе полковника Олкотта и в доме г-жи Эммы Хардиндж Бриттен, известной писательницы-спиритуалистки. Название «Теософское общество» было выбрано 13 сентября, после чего несколько новых членов были добавлены в список «основателей». А 30 октября была одобрена преамбула Олькотта, приняты подзаконные акты, избраны должностные лица и совет. Среди должностных лиц были полковник Олькотт в качестве президента, мадам Блаватская в качестве секретаря по переписке и мистер Джадж в качестве советника. Вечером 17 ноября в Мемориальном зале Мотта, 64 Мэдисон-авеню, состоялось официальное собрание. Полковник Олкотт выступил с «Инаугурационной речью», и было заказано 500 экземпляров для «немедленного распространения».
Оглядываясь назад на событие основания Общества, мадам Блаватская писала в 1881 году:
«Наше Общество как единое целое, безусловно, может быть разрушено из-за плохого управления или смерти его основателей, но ИДЕЯ, которую оно представляет и которая приобрела такую широкую популярность, будет распространяться, как гребень мысленной волны, пока не накатит на скалистый берег, где материализм собирает и сортирует свои камешки. Из тринадцати человек, которые составили наш первый совет должностных лиц в 1875 году, девять были спиритуалистами с большим или меньшим опытом. Само собой разумеется, что целью Общества было не уничтожение, а улучшение и очищение спиритизма. Мы знали, что его феномены реальны, и считали их наиболее важными из всех современных предметов исследования.
Ибо, независимо от того, нужно ли, наконец, прослеживать их до действий усопших, или же они являются проявлениями оккультных сил природы, действующих совместно со скрытыми психофизиологическими силами человека, они открыли широкое поле для исследования, результатом которого должно быть освещение главной жизненной проблемы – Человек и его Связи. Мы видели, как феноменализм бунтует, и двадцать миллионов верующих хватаются за одну дрейфующую теорию за другой в надежде узнать истину. У нас хватило здравого смысла понять, что всю истину можно найти только в одном месте, в азиатских философских школах, и мы были убеждены, что истина никогда не может быть открыта, пока люди всех рас и вероисповеданий не соединятся, как братья, в поиске её. Итак, заняв эту позицию, мы начали указывать путь на восток».
Таково было отношение мадам Блаватской к спиритуализму в 1875 году – компетентный подход к возможностям психического исследования, как к двери к познанию внутренней природы человека. Спиритуалистические феномены были для неё отправной точкой, а не самоцелью. Олкотт частично понимал эту точку зрения, но энтузиазм по поводу «оккультных» откровений нарушал равновесие его суждений. Его настроение точно отражено в инаугурационной речи, произнесённой 17 ноября. Не довольствуясь определением широкой философской цели Общества, Олкотт сделал экстравагантные заявления о «магических» способностях мистера Фелта, закончив тоном радостного предвкушения от смущения, которое, как он ожидал, настигнет спиритуалистов, когда эксперименты Фелта увенчаются успехом. В то время как мадам Блаватская в этот ранний период проявляла большой такт в своих попытках расширить горизонт понимания спиритуалистов, наивные утверждения Олькотта приводили многих спиритуалистов в ярость. Профессор Корсон, учёный спиритуалист, у которого Е.П.Б. побывала в Итаке, довольно несправедливо напал на Олькотта в письме, напечатанном в журнале «The Banner of Light», но в его обвинениях было какое-то обоснование. Конечно, именно мадам Блаватская в данном случае, как и во многих других, подставила себя под основной удар реакции на необдуманное поведение Олькотта. Она сразу же написала Корсону, пытаясь смягчить колкости в хвалебной речи Олкотта и уточнить его критику морали спиритуалистов. Обратившись к своему учёному другу строго конфиденциально, она объяснила чрезмерный тон инаугурационной речи, описав внезапную перемену в личной жизни Олькотта, вызванную его оккультными устремлениями. Она писала:
«Олкотт настолько фанатичен, что я боюсь, что эта резкая перемена от комфортной жизни, хорошей еды и питья, а также всевозможных мирских вещей приведёт его либо к безумию, либо к смерти. Он больше не ест мяса, отказывается от ужина и вина; его единственная цель в жизни – очиститься, как он говорит, от своей прошлой жизни, от пятен, которые он поставил на своей душе. Я ничего не могу с ним поделать. Я пробудила в нём дух фанатизма и теперь жестоко раскаиваюсь, потому что этот человек ничего не делает наполовину. Если Олкотт, возможно, смотрит на спиритуализм победоносно и выражается слишком резко (в этом я согласна с вами), то почему люди должны неправильно понимать его из-за того, что никогда не приходило ему в голову? Много и много раз, день за днём, я повторяю ему, что он не должен хвастаться тем, что ещё не сделано.
По поводу заявлений Фелта она сказала: «Я не знаю, выполнит ли он своё обещание и когда это произойдёт». Профессор Корсон успокоился этим письмом, но его главным интересом был спиритуализм, а не теософия, как позже стало ясно. Этот случай важен главным образом как иллюстрация того, что Олкотт обычно делает упор на феномены оккультизма, и он был склонен (и это никогда полностью не оставляло его) надеяться на обращение других людей в теософию посредством чудесных проявлений, для чего он, обычно напрасно, обращался к своей более мудрой коллеге. Недальновидность Олкотта в продвижении Фелта как человека, способного удивить мир оккультными феноменами, вскоре стала очевидной, поскольку этот джентльмен, получив сто долларов на «расходы» из казны Общества, вообще не смог произвести никаких элементалов – «даже кончика хвоста мельчайшего духа природы», как скорбно говорил Олкотт. Он нашёл это «унизительным разочарованием», и оно привело к уходу из Общества тех членов, чьи интересы ограничивались лишь погоней за сенсациями.
В то время дела Общества находились в основном в руках Олькотта. Встречи проводились нерегулярно, и предлагалось множество планов оккультных экспериментов. Ни мадам Блаватская, ни Джадж не принимали активного участия во встречах после первых нескольких сессий. Первая, как жалуется Олкотт в книге «Страницы старого дневника», «отказалась от исполнения малейшего феномена». В то время она была очень занята перепиской, письмами в прессу и постоянным потоком посетителей в своём «ламасерии». Она также начала писать свою первую книгу – «Разоблаченную Изиду». Днём мистер Джадж занимался адвокатской практикой, а вечерами он учился под руководством мадам Блаватской.
Первоначально Теософское Общество было полностью демократичным согласно своим уставам и организации. Все должностные лица были выборными. Устав предусматривал три категории членов: действительные, заочные и почётные. Раньше общества, созданные после основания родительского общества, приняли его преамбулу и создали дополнительные правила и подзаконные акты, не противоречащие друг другу, чтобы удовлетворять самих себя. Общение между различными обществами было более или менее бессистемным и неформальным, но все члены получали свои дипломы от родительского общества до тех пор, пока в Индии не начали формироваться отделения, когда дипломы подписывались полковником Олькоттом и мадам Блаватской. Были разные договорённости в выдаче дипломов до 1885 года, и после того как мадам Блаватская уехала в Европу, мистер Джадж был в Америке, а полковник Олькотт в Индии, все обычные дипломы подписывались полковником Олькоттом как президентом Теософского общества. Эти дипломы признавались как свидетельство его членов во всех ложах, где бы они ни находились.
Никаких официальных съездов всех обществ никогда не проводилось за время существования родительского общества, но в Индии своего рода собрание или «ежегодный съезд» проводился уже в 1880 году, а затем ежегодно в конце каждого года. На них присутствовали делегаты из индийских и цейлонских лож, а также случайные посетители из Европы и Америки.