Глава VII. Первый класс

Первый класс отсутствовал в этом дополнительном составе. Казалось; всё население России теперь село в поезда, пароходы, автомобили, у кого имелись, и лихорадочно пустилось в путь, который был у каждого свой, но все они пересекались, сталкивались, переплетаясь, создавая хаос. Словно ещё недавно существовавший порядок и спокойствие так же, как и сами люди отправился в дорогу.
Яков Карлович возвращался из Киева домой. Думал сейчас о жене, детях, внучке. О том, что мог бы так много ещё успеть сделать для своей страны. Вспоминал предков, которыми гордился. Но, прежде всего тем, что попав в Россию, принял её в своё сердце, не стремясь обратно на Родину. Нет, конечно же, основоположник рода, Яков возможно и мечтал вернуться, но, только разве, что первое время. Ведь даже после смерти Петра I не решился на это, что называется прикипев к стране сердцем.
Будучи сподвижником самого Петра, носящий с Яковом одно и то же имя, дальний родственник, был хорошо вознаграждён молодым царём за свою преданную службу. Уже в 1706 году имел возможность построить свой первый собственный дом в будущей столице. Никто тогда не знал, что вся эта суета и возня на только разбиваемых, будущих проспектах, страшное месиво под ногами, воплотится в скором времени в виде города. И уделом только самых приближённых к царю людей было верить в бредовые для всех остальных мысли будущего императора.
Пока же вместе с ним терпели все тяготы и лишения «болотной» жизни.
- Я тебе Яшка доверил командование одним из нескольких, самых больших, строящихся на верфях фрегатов. Потерпи, через пару месяцев спускаем его на воду и, тогда пойдёшь в первый поход по местным шхерам, Шведов вытравливать. Глядишь и на Выборг сходим. А то совсем Швед распоясался, покою не даёт.
- Komm, mein tapferer K;nig, mein Liebster. (Пойдём царь мой отважный, горячо любимый). – отвечал по-немецки. Плохо знал ещё русский.
Древняя фамилия досталась от отца – Канцов. Хоть и звучала, как немецкая, всё же, нечто забытое угадывалось в ней. Гордился ею Яков. Считал самой, что ни на есть морской. Но, как ни старался, не мог найти в ней смысл.
Уходя от реального мира, что разваливался на глазах, вспоминал своего славного одноимённого с ним предка стоя в очереди у вокзальных касс. В честь него и был назван Яковом. Но правильнее будет сказать, проигрывал в голове страницы будущего романа. Давно мечтал сесть за его написание. Происходящее в стране, как никогда подводило вплотную к тому, чтобы взяться за перо. Да и, как понимал, ни о какой государственной службе теперь не приходилось думать.
Деньги хоть и грели душу Якова Карловича, знал; теряют свою силу. Хлеб стремительно рос в цене, увлекая за собой всё остальное. И дело тут вовсе не заключалось в том, что пшеницы и ржи слишком мало было собрано в этот урожай, просто никто не хотел отдавать заработанное нелёгким трудом за бесценок. Именно в тот момент, когда Германия могла быть полностью разбита, прогнивши революционными идеями изнутри проникшими словно тараканы в квартиру, через «щели» революционерами создавалась искусственная инфляция.
- Скажите, а плацкарт есть? – отжимаемый толпой от кассы, отстояв большую очередь, лихорадочно спросил у кассирши, с красным лицом. Оно горело у неё от неимоверного натиска толпы, с которой не в силах была справиться, молясь о том, чтоб все уже билеты закончились, и она смогла бы закрыть кассу, пусть и навечно. Но, до конца смены оставалась ещё уйма времени, и это угнетало ещё больше чем сама обстановка, царившая за окошком.
- Купе и плацкарта нет!
- Плачу двойную цену! – умолял Яков Карлович.
- Хоть тройную, - как на сумасшедшего посмотрела кассир.
- Уважаемый, если не берёте, отойдите в сторонку. Не мешайте добрым людям, - обратилась к нему баба в платке, и чемоданом зажатым между ног. Руками протягивала деньги в кассу.
- А, что есть? – вцепился в окошко Яков Карлович.
- Третий класс. Да и то, осталось всего пара десятков мест, - как можно громче, специально для и без того волнующейся очереди объявила она.
- Один без багажа, - дрожащей рукой доставал из кармана портмоне Яков Карлович. Открыв его чуть не лишился денег, так, как оно вывалилось из рук, упав к счастью на маленький прилавок, что был несколько ниже, перед окошком кассы задержалось на нём.
- Да отойдите же изверги! – обратился к толпе, готовой растерзать его, запихивая в портмоне наполовину вылезшие из него ассигнации.
Боялся, что очередь сметёт его ещё до того, как получит билет в руки. Сдача уже не столько интересовала его. Не понимал; обесцениваясь деньги становятся ещё привлекательнее для народа, в панике старающегося урвать как можно больше.
Поезд отходил ровно в девять вечера. Завтра к половине десятого, если всё будет в порядке должен быть в Питере. До отправки оставалось ещё около трёх часов. Но, не хотел покидать вокзал, чудом заняв освободившееся место, боялся встать.

Сомнительного вида личность стоя в непосредственной близости от кассы время от времени была окружаема людьми, которые сначала с некоторой даже агрессией, что-то спрашивали у него, затем, получив ответ, тут же били по карманам руками, в надежде мгновенно извлечь кошелёк. Затем несколько удивляясь, и пряча было его обратно, всё же уже с меньшим желанием доставали из него деньги, отдавая незнакомцу с тоненькими усиками и шляпой, надвинутой на самые брови.
О Боже! Он продаёт билеты! Как бы дорого ни стоил - обязан купить. Никогда ещё не ездив в третьем классе, не хотел привыкать.
- Уважаемый, не имею чести знать вашего имени… - всё же покинул насиженное, нагретое место. Вокзал плохо отапливался, а на дворе был январь.
- Оно вам и не обязательно.
- Вы продаёте билеты? – с дрожью в голосе поинтересовался он.
- Да. Но, на сегодняшний осталось всего пара.
- Продайте же мне один! – взмолился Яков Карлович.
- С превеликим удовольствием. Не извольте беспокоится, - оглядевшись по сторонам незнакомец вытащил из-за пазухи маленькую картонку, розового цвета.
- Сколько с меня?
- Всего-с двадцать пять рублей-с.
- Ну, вы и душегуб!
- Не извольте-с беспокоится. Цена, умеренная-с. Скажите спасибо, что остались ещё добрые люди. В Питере, слышал, по сорок бывало продавали.
- Дайте же скорее! – дрожащей рукой протянул три казначейский билета достоинством в десять рублей.
- Извольте-с получить сдачу-с, - протянул пятёрку незнакомец.

В Киев ехал прямым поездом. Но, ещё полгода назад, покупал до Москвы и обратно в Санкт Петербург по шестнадцать целковых.
Подошёл к вагону задолго до посадки. Не верил себе, что удастся добраться до самого Питера в более-менее комфортных условиях. На удивление проводник уже открывал дверь.
Подошёл, протянув билет. Боялся; окажется поддельным. Хотя, как не рассматривал его, видел – сработан на славу.
- Пятое купе. Десятое место. Проходите пожалуйста, - последовал ответ.
Зашёл в тёплый вагон. 
Нет, всё же ещё не коснулся развал поездов. И, несмотря на то, что переплатил за билет был счастлив ещё хотя бы один раз, напоследок ощутить себя человеком.
Не понимал, как этот маленький, лысый мужичонка, будто рабочий прикрывающий голову кепкой, называющий себя Лениным, сумел сосредоточить всю власть в своих руках. Ещё 4 (17) апреля, вернувшись в Россию не мог видеть своей решающей роли в деле революции. Партия большевиков, и тем более Ленин, не имели такой всеобщей поддержки, что чуть позже, но, так стремительно, в течении четырёх месяцев образовалась вокруг. Слишком рано вернулся в страну из политэмиграции.
Где же он видел этого,  всего в два месяца, что минули с того дня, как произошла революция и временное правительство было свергнуто ставшего таким известным, любимца всей революционной шантропы? Не мог вспомнить Яков Карлович.
Но, сегодня, когда в очередной раз столкнулся с проблемами, связанными с последствиями революции, лишний раз про себя помянул его. И, показалось; всё же видел его тогда, в Выборге, когда подбирал квартиру.
Хотелось купить в новом доме. Не обязательно в старом городе, но, большую и не особо дорогую. Отдельный дом покупать не собирался. Слишком уж не верил тогда, что будет так уж востребован в последствии. Хоть дело и шло к революции, надеялся; смутное время пройдёт. Не раз бывало так на Руси. Нужно только переждать, выехать из страны, но, не далеко. Туда, где чувствовали бы себя в безопасности.
Построенный на улице Ютеининкату финским архитектором Отто Вяйнё Вартиоваара в 1909 году дом привлекал его внимание. Продавалось две квартиры на одном этаже. Пяти и трёх комнат. При желании можно было их объединить. Хотел своими глазами посмотреть их планировки, не доверяя чертежам, предоставленным маклером.
Когда его коляска остановилась у подъезда, из него вышел мужчина с саквояжем в руках. - воровато огляделся по сторонам.
- Освобождаете? – обратился к Якову Карловичу.
- Да.
- На Кауринкату. – лихо вскочив на освободившийся облучок, тихо, практически на ухо кучеру сказал незнакомец.
В знак согласия тот кивнул головой.
Такая спешка удивила Якова Карловича. В небольшом, спокойном, с размеренной жизнью городе не ожидал встретиться со столичной нервозностью. От которой собственно и бежал, не желая покупать квартиры в Гельсингфорсе.
Это насторожило его. Задумался о целесообразности рассмотрения квартир по данному адресу. Но, как человек практичный, всё же обязан был довести дело до конца, раз приехал на место – просмотреть намеченный на сегодня вариант.
Только протянул руку к двери, та не менее нервно отворилась, и из неё часто перебирая ножками вышел маленький человечек, левой рукой натягивающий как можно ниже, тёмно-серую кепку, держа её за козырёк. Но, как бы ни старался тот тем самым скрыть в тени своё лицо, основные его черты успел разглядеть. Испуганные, пустые, колючие глазки. Взгляд будущего преступника, знающего степень возможной вины, но не желающего отступаться от своих принципов. За ним проследовала женщина в шляпке с опущенной вуалеткой.
- Быстрее товарищи, - протягивал руку женщине, незнакомец, стоя в коляске. За ней вскарабкался и мужичонка в кепке.
Развернувшись, кучер правил в обратную сторону.
Яков Карлович, не решался входить, долго смотрел им в след. Неприятное ощущение от быстро прошмыгнувшего мимо, подобно рыночному щепачу человека, долго не могло покинуть его.

Срочно нужно было менять квартиру. Утренним поездом приехав в Выборг, не подумав, согласились с Надеждой остановиться в квартире на улице Ютеининкату у Хуттунена. Но, случайно обнаружили, что в непосредственной близости от дома находится отделение полиции. Вся жизнь, после окончания университета была проведена в подполье. Колоссальный опыт просто не дозволял совершать подобные ошибки, что с лёгкостью позволил бы себе неопытный товарищ. Он, такой нужный революции человек, оказавшись в России, после нелёгкого пути через Германию в опломбированном вагоне, вместе с 29-ю такими же, как и он нужными, незаменимыми людьми, теперь с лёгкостью мог оказаться арестованным.
Нет! Ни за что! Не для этого провёл большую часть жизни в изгнании, чтоб провалить дело на раз. В 1913-ом вступив в тайную ложу в Париже, должен был выполнять её решения.
И, пусть слишком рано оказался в революционном Петрограде, не будучи востребован временным правительством, как лидер большевицкой партии, вынужден был после этого отсиживаться в Выборге, всё же дождавшись своего звёздного часа был готов в любой момент покинуть город. Но, пока не давали добро товарищи по делу, придерживали его пусть и за условной границей, но, в непосредственной близости от революционной столицы.
Читал газеты, был в курсе каждой мелочи. Жадно поглощал текст глазами. Боялся пропустить начало революции. Но, следовало ещё чуть-чуть подождать.
Теперь направлялся вместе с финским журналистом, Социал-демократом Юхани Латуккой в его дом, что находился в рабочем районе, для того, чтоб пересидеть последние дни. Латукка отвечал за доставку Ленину утренних Питерских газет, подвозимых в Выборг к 11 часам утра.
Быстро пробегал глазами по страницам, жадно впитывая информацию. Ни одна новость не могла ускользнуть от его пытливых, хитрых глаз.
И, вот 3 октября разрешение было получено. Центральный комитет дал добро на возвращение в Питер.

Квартира не понравилась Якову Карловичу. Хоть и с эркером, но, слишком уж узка была гостиная. Боялся; супруга пожурит его за необдуманную покупку. Требовалось ей место для инструмента. Часто музицировала.
Впоследствии узнал; в этом доме поселился Рерих с семьёй. Был знаком с ним по Кексгольму, где тот в 1907 году, путешествуя по Финляндии снимал у них часть дома.
Долго не мог сопоставить эти глаза с теми, что видел теперь у лидера большевиков, на фотографиях в газетах, где те обрели смелость человека на деле доказавшего свою скрытую миссию. Какая-то непонятная ему сила, оттолкнула его тогда от этой квартиры. Буквально через неделю решился на покупку той, пусть и более дорогой из-за своего расположения, куда теперь собственно и стремился добраться.
Понимал теперь, не смог бы жить в доме, где скрывался этот неприятный человек.