Обман

Девочка была дрессированной. Она сидела на кухне, покорно ждала обеда и разглядывала свои руки. На правой ладони у основания безымянного пальца у девочки была родинка, очень красивая. Девочка любила её и гордилась ею, и ей хотелось разделить с кем-то эти чувства.
Кое-что в девочке, к счастью, не подверглось дрессировке: она любила играть, она любила заигрывать, фантазировать, она, не сознавая того, уже любила метафоры и аллегории, она любила красоту.

Маленький человечек, девочка, был сер и бледен. Меня до сих пор поражает, как могут так сильно различаться внутренний и внешний миры. Внутренний мир этой девочки пел и играл, и горел огнём. Она взяла коричневый фломастер и нарисовала левее своей родинки ещё одну родинку, по форме точно такую же, и подошла к бабушке, занятой обедом.

- Бабушка, смотри, у меня на ладони две родинки! Только одна настоящая, а другая нет! Отгадай, какая настоящая.

Бабушка бросила скучный взгляд на ладонь девочки, не отрываясь от помешивания супа, и ткнула пальцем в ту родинку, что была ярче, в нарисованную.

Девочка обрадовалась: ей удалось запутать бабушку! Сейчас она смоет рисунок и покажет ей, что настоящая родинка - другая, та, что правее! Она побежала в ванную, натёрла руку мылом, смыла пену водой и прибежала обратно в кухню.

- Бабушка, ты не угадала! Смотри - вот настоящая родинка! - И девочка ткнула пальцем в правую ладонь, показывая свою драгоценность.

Бабушка снова бросила скучный взгляд на то место, которое, очевидно, не представляло для неё никакого значения.

- Нет, она не настоящая. Ты её нарисовала.

- Она настоящая! Я нарисовала ту, вторую! Я только что смыла её. А эта не смывается и не стирается, смотри! - И девочка начала тереть свою родинку сухими пальцами левой руки, не щадя себя. Родинка не стиралась, она начала сливаться с порозовевшей кожей, но всё же выделялась. Девочка снова протянула руку бабушке, уже ближе поднося к лицу, и снова ткнула пальцем в родинку.

- Не стирается! - С торжественной улыбкой сказала она, но тут же почувствовала что-то неладное. Она застыдилась своего торжества, потому что оно не было разделено. И всё же она замерла в ожидании и надежде на скорую совместную радость.

Девочка плохо помнит, что было дальше. Она помнит только, как тёрла и тёрла, тёрла и тёрла свою руку до красноты, до боли и показывала бабушке свою настоящесть, но та не видела и не признавала её.

Когда девочкины слёзы и исступление стали мешать накрывать на стол, бабушка бросила:

- Ну, хорошо, хорошо! Я вижу эту родинку, она настоящая. Садись обедать.

Это был плевок в душу и наглый обман. Это был рассудочный шаг равнодушного взрослого человека.

С тех пор девочка остро чувствует, когда люди говорят одно, а думают другое, и уж, конечно, не доверяет бабушке ни одной тайны и не разделяет с ней ни одной радости.