Летающая корова

.
;.
Но симулировать безумие ему все же пришлось. Выхода он иного не видел. Это его спасло от немедленного расстрела как отказника но не спасло от холода. Когда его жена пришла передать ему что у неё было последнего-кусочек хлеба её прогнали и сказали иди домой твой муж всё равно уже умер.
Видимо он замерз.
Только я не верю. Не может он замерзнуть. Он обязательно что-нибудь бы придумал. Он просто улетел.
Он знал, что тепло всегда поднимается вверх, туда где всегда светит солнце. И потом, если лететь вниз то ведь обязательно разобьёшься. Потому оставался только один путь, наверх. Он тогда так и поступил
с уважением, как автор автору
только смотри, чтобы корова и чайки не выдергали солому..


2 февраля 1942. Четыре тридцать утра. Тюрьма. Кресты. Больничка. Третий этаж.
Снились: корова и чайки и ?  Соломенный матрац. Снилось что тепло вокруг, что тепло поднимается всегда к верху, это понятно, я знал, а вниз, значит, летит всякая дрянь. Там, внизу остаётся холод и всё то темное что  нам мешает жить. Это, пожалуй самое главное-  жить начинать надо  только тогда по настоящему  когда избавишься от страха и  ненависти. От всего того, что мешает тебе жить. По настоящему. Уже не во сне, когда тебя дёргают за верёвочки как паяца и ты кривляешся и хохочешь и не можешь никак проснуться.
Просыпайся. Слышишь? И   выброси наконец все то ненужное из своего  окна.
Жаль что бумажных листов мне не дали. Писать нечем. Пишу все равно, мысленно, чернила в перьевой ручке застывают, капля силится упасть и никак не может. Она повисает в воздухе и замерзает.

Приснилось мне под утро, что жена моя Марина передала мне в больничную палату посылку:
Цельную какую то курицу. Сырую, естественно. Я то этого не знал, схватил обеими руками и впился зубами как мне кажется в самую мягкую часть. Тогда я понял что курица эта абсолютно заморожена и есть ее в таком виде ну никак нельзя.

Тогда я  пошел эту самую курицу готовить. Разжёг примус прямо на кровати и стал варить суп. Только масла и лаврового листа с солью у меня совершенно не оказалось. Ну нет масла и всё. Всё обыскал. Стал рыться в карманах.  Карманов в больничном халате всего два и оба почти пусты.  Да и примус какой то попался плохой. Горит себе, горит но не греет. Вот уже и вентиль на полную мощность выкрутил и все равно холодно, просто жуть как холодно. Представляете?
Пришлось проснуться по настоящему.
Комнатка два на два. На стенах роспись изморози, окна затянуты льдом. Хотел сделать зарядку чтобы согреться, только в предрассветных сумерках ни черта не видно. Но надо так чтобы был свет. Вдобавок, в окно влетел здоровенный булыжник. Хрясь. Половинки стекла выпали внутрь. В лицо кинуло ветром пригоршню снежинок. И всё.
Такое дело, что в помещении сильно холоднее чем снаружи. Батареи ужасно стылые. Несомненно что отопление паровое, но где же тогда пар? Куда он утек? Пришлось высунуться наружу и вдруг, закружилось всё в голове.
На минуту мне показалось что вываливаешься вываливаешься, но не весь. Половина тебя уже достигла земли и машет внизу, а половина сидит на подоконнике и все ещё боится спуститься.
Стал я тогда делать веревочную лестницу из того что было. А ничего у меня не было. Тут меня отвлёк тот, что уже выпрыгнул. Он махал и пел что то веселое.
-Ну, сказал я, - чего тебе? Раз выбрался, иди себе домой, к жене. Она верно заждалась уже.
-Эй, псих, - крикнул тот, вывалившийся, - тебе там холодно что ли? Выходи, хватит придуриваться.
Пригляделся я, а там пацан какой то. Босяк одним словом. Пританцовывает, на руки дует, прячет их под мышки куцего тулупчика.
-Погоди, верёвочную лестницу сделаю и спущусь, - крикнул я.
Тут от голода у меня в голове сделалось совсем темно и я вместо того чтобы вернуться на кровать, упал кулем возле батареи.
Вот опять курица. Она занимала все мое теперь больное воображение.
Ну, спросил я ее, ты уже согрелась-сготовилась, есть тебя уже можно?
-Псих, - не унимался тот что внизу, -псиих!
Я подхватил тот самый булыжник, схватил курицу за ее тощую шею и выкинул ему на голову.
Потом сел на кровати и стал думать. Лестницу то я так и не сделал. Из чего ее делать, если веревки у меня не было, узлы вязать не умею. Что у меня осталось? Соломенный вшивый матрац и железная кровать привинченная к полу. Вот и все.
Я встал, потом сел опять, сделалось мне опять дурно и тут мне пришла в голову такая замечательная мысль: если нельзя вниз, высоко, то может быть, можно вверх?
Потихоньку дошел до окна и боясь что опять закружится голова посмотрел наверх.
-Посторонись!
Мимо меня пролетела корова, шлёпнулась наземь и как ни в чем ни бывало ушла себе в сторону Невского. Потом держась за зонтик
медленно спланировала старуха в черном. Она погрозила мне пальцем и пошла вслед за коровой.
Я выдвинул матрац на подоконник и сел на него верхом. Было очевидно, что за мной больше не придут. Никому я здесь больше не нужен. Марина придёт вечером или после обеда. Но это уже все равно.
Я к тому времени замерзну и лучше пусть оставит себе свой кусочек хлеба. Съест и протянет бесконечно много лет.
Беспечно болтая ногами, я продвигался вместе с матрацем все дальше. Наступил решающий какой то критический момент и я подумал, что там, наверху несомненно теплее, ведь весь пар, всё тепло идёт вверх. И тогда я полетел. Сделал прощальный круг над этой замерзшей больничкой, над оторопевшим парнем и стал набирать высоту.
-Погоди, псих! - Донеслось снизу, - я с тобой.
Парень скинул тулуп и разбежавшись ухватился за край матраца. Я протянул руку и помог взобраться.
Мимо летела корова, летели чайки.
Они пытались надергать соломы, но я их прогнал. Ещё чего не хватало: портить такой замечательный матрац.







  Но симулировать безумие ему все же пришлось. Выхода он иного не видел. Это его спасло от немедленного расстрела как отказника но не спасло от холода. Когда его жена пришла передать ему что у неё было последнего-кусочек хлеба её прогнали и сказали иди домой твой муж всё равно уже умер.

Видимо он замерз.
Только я не верю. Не может он замерзнуть. Он обязательно что-нибудь бы  придумал.  Он просто улетел.

Он знал, что тепло всегда поднимается вверх, туда где всегда  светит солнце. И потом, если лететь вниз  то ведь обязательно разобьёшься. Потому оставался только один путь, наверх. Он тогда так и поступил

 с уважением, как автор автору
 только смотри, чтобы корова и чайки не выдергали солому..
 

2 февраля 1942

Приснилось мне под утро, что жена моя Марина передала мне в больничную палату посылку:

Цельную какую то курицу. Сырую естественно. Я то этого не знал, схватил обеими руками и впился зубами как мне кажется в самую мягкую часть.  Тогда я понял что курица эта абсолютно заморожена и есть ее в таком виде ну никак нельзя.
Тогда я проснулся и пошел эту самую курицу готовить. Разжёг примус прямо на кровати и стал варить  суп. Только масла и лаврового листа с солью у меня совершенно не оказалось. Ну нет масла и всё. Всё обыскал. Карманов всего два и оба почти оторваны. Да и примус какой то попался плохой. Горит себе, горит но не греет. Вот уже и вентиль на полную мощность выкрутил и все равно холодно, просто жуть как холодно. Представляете?

Пришлось проснуться по настоящему.
Комнатка два на два. На стенах роспись изморози, окна затянуты льдом. Хотел сделать зарядку чтобы согреться, только в предрассветных сумерках ни черта не видно. Но надо так чтобы был свет. Вдобавок, в окно влетел здоровенный булыжник. Хрясь. Половинки стекла выпали внутрь. В лицо кинуло ветром пригоршню снежинок. И всё.
Такое дело, что в помещении сильно холоднее чем снаружи. Батареи ужасно стылые. Несомненно что отопление паровое, но где же тогда пар? Куда он утек? Пришлось высунуться наружу и вдруг, закружилось всё в голове. 
На минуту мне показалось что вываливаешься вываливаешься, но не весь. Половина тебя уже достигла земли и машет внизу, а половина  сидит на подоконнике и все ещё боится спуститься.

Стал я тогда делать веревочную лестницу из того что было. А ничего у меня не было.  Тут меня отвлёк тот, что уже выпрыгнул. Он махал и пел что то веселое.
-Ну, сказал я, - чего тебе? Раз выбрался, иди себе домой, к жене. Она верно заждалась уже.

-Эй, псих, - крикнул тот, вывалившийся, - тебе там холодно что ли? Выходи, хватит придуриваться.

Пригляделся я, а там пацан какой то. Босяк одним словом. Пританцовывает, на руки дует, прячет их под мышки куцего тулупчика.

-Погоди, верёвочную лестницу сделаю и спущусь, - крикнул я.
Тут от голода у меня в голове сделалось совсем темно и я вместо того чтобы вернуться на кровать, упал кулем возле батареи.
Вот опять курица. Она занимала все мое теперь больное  воображение.

Ну, спросил я ее, ты уже согрелась-сготовилась, есть тебя уже можно?
-Псих, - не унимался тот что внизу, -псиих! 
Я подхватил тот самый булыжник, схватил курицу за ее тощую шею и выкинул ему на голову.
Потом сел на кровати и стал думать. Лестницу то я так и не сделал. Из чего ее делать, если веревки у меня не было, узлы вязать не умею. Что у меня осталось? Соломенный вшивый матрац и железная кровать привинченная к полу. Вот и все.
Я встал, потом сел опять,  сделалось мне опять дурно и тут мне пришла в голову такая замечательная мысль: если нельзя вниз, высоко, то может быть, можно вверх?

Потихоньку дошел до окна и боясь что опять закружится голова посмотрел наверх. 

-Посторонись!
Мимо меня пролетела корова, шлёпнулась наземь и как ни в чем ни бывало ушла себе в сторону Невского. Потом держась за зонтик
медленно спланировала старуха в черном. Она погрозила мне пальцем и пошла вслед за коровой.

Я выдвинул матрац на подоконник и сел на него верхом. Было очевидно, что за мной больше не придут. Никому я здесь больше не нужен. Марина придёт вечером или после обеда. Но это уже все равно.
Я  к тому времени замерзну и лучше пусть оставит себе свой кусочек хлеба. Съест  и протянет бесконечно много лет.
 
Беспечно болтая ногами, я продвигался вместе с матрацем все дальше. Наступил решающий какой то критический момент и я подумал, что там, наверху несомненно теплее, ведь весь пар, всё тепло идёт вверх. И тогда я полетел. Сделал прощальный круг над этой замерзшей больничкой, над оторопевшим парнем и стал набирать высоту.

-Погоди, псих! -   Донеслось снизу, - я с тобой.
Парень скинул тулуп и разбежавшись ухватился за край матраца. Я протянул руку и помог   взобраться.

Мимо летела корова, летели чайки.
Они пытались надергать соломы, но я их прогнал. Ещё чего не хватало: портить такой замечательный матрац.