По Ветлуге Гл. 8-10

VIII

Восход на Ветлуге. – О стоге сена. - Через сосновый лес. – Встреча на лесоповале. – Дальше по тропе. - Пересечение границы. - Деревня Вознесенка. – В деревне и о деревне. – Рассказы местной жительницы.

Пора вставать. На востоке уже наливается тихим светом заря. Становятся видны на небе очертания деревьев, меркнут звезды. Восходит солнце. Песок, по которому мы идем к реке, холодит ноги. Заходим в чистые воды Ветлуги, умываемся. Виктор, недолго думая, первым бросился в воду, обдав нас прохладными брызгами. Мы, следуя этому примеру, ныряем за ним, сон окончательно сходит, омытый прозрачными освежающими струями реки.
Разжигаем костерок, валежник весело трещит, а мы наслаждаемся запахом нашего туристического очага. Ведь это «дым Отечества».
На траве обильная роса, это один из признаков того, что предстоящий день будет жарким. После снятия палатки мы собрали сено, которое подкладывали под ее брезентовые полы, и отнесли его к стогу, стараясь уложить как надо. Надо уважать крестьянский труд.
Подобный урок я запомнил еще с детства. Лет девять мне было, и однажды отец взял меня на рыбалку с ночевой. Вечером, когда уже стемнело, он собрал по берегу остатки деревянных обрезков, сучьев, разжег костер, у нас с собой был котелок, он вскипятил чай с листьями смородины, мяты, с корнем шиповника. Чай мы пили с хлебом, который испекла бабушка, тогда в деревне почти все пекли свой хлеб. После ужина отец сходил к стоявшему на поляне у леса стогу и принес охапку душистого, мягкого сена, положил его рядом с костром и сказал: «Вот твоя постель, спи». Я долго смотрел на улетающие из костра искры, они затухали в вышине, а мне все казалось, что они стремятся к звездам. Утром я проснулся от холодящего речного ветерка. Даже немного дрожал, как от озноба. Вместо костра осталась тлеющая куча головешек, в которой поблескивали горячие искры. «Подожди, сейчас согреешься», - сказал отец и мою сенную лежанку бросил на тлеющие угли. Сено почти сразу занялось пламенем, действительно стало тепло. Из прибрежных кустов в это время вышел ранний рыбак, старик из деревни. Он напустился на отца: «Ты что же делаешь? Ты это сено косил, сгребал, стоговал? Кто такой?» Отец назвался. «Вот так-так, сын уважаемого в деревне Николая Сергеевича Лебедева. Ты сам-то уж забыл поди, что такое крестьянский труд?» Отец начал объяснять, что, мол, сынок замерз, вот и подпалил не подумавши, попросил у старика прощения. Тот немного убавил свой пыл, поворчал еще немного и пошел своей дорогой, видно, к берегу Ветлуги рыбачить. Вот такой у меня был в детстве случай с объяснением о важности нелегкого крестьянского труда. На всю жизнь запомнил я происшествие на Ветлуге, мимолетную, но многому научившую меня встречу.
С такими мыслями шагал я по тропе, которая вилась среди вековых сосен, а солнце освещало ее, пробиваясь сквозь розовые стволы деревьев. Мы с радостным настроением шагали сквозь это солнечное царство после целого дня отдыха, который выдался полезным и приятным для нас.
Вдруг, что это такое? Непонятно откуда взялся здесь в лесу высокий забор из колючей проволоки, в одном месте за ним открылась широкая поляна с людьми в черных робах, слева и справа от них стояли солдаты - «краснопогонники» с автоматами АКМ на плечах. И вдруг я понимаю, что это – заключенные. Думаю, что и все остальные мои друзья поняли, кто эти люди. Поневоле мы ускорили шаг. Ведь поселок Красный Яр – это леспромхоз, занимающийся разработкой и сплавом древесины по Ветлуге на Волгу. А лесоповал в основном, по-видимому, наряду с вольнонаемными производили и заключенные.
Увидев нас, заключенные оставили работу и подошли к колючей проволоке, солдаты им это делать не запретили, но взяли автоматы на изготовку. И вот, пока мы проходили мимо колючей проволоки по лесной тропинке, заключенные молча смотрели нам вслед, я в тот день шел замыкающим в группе и услышал, как кто-то из них сказал: «Слышь, Клык, люди идут. А куда они идут?» «А куда хотят – туда и идут». «Гляди, бабы у них. Две, а их трое». Другой ответил ему: «А у тебя ни одной».
Тропа повернула в сторону Ветлуги, и мы скрылись за поворотом. С неприятным чувством тревоги и беспокойства уходили мы из этих мест. А может, подмешивалось к тревоге и чувство жалости? Кто эти люди? Встретившиеся на нашем пути в удивительных и могучих ветлужских лесах? Все они выглядят совершенно одинаково, даже лица мало чем отличаются одно от другого, как будто эти люди родились от одной матери. Не запоминающиеся лица. Конечно, они не разбойники, не убийцы, не грабители, но члены одной семьи, название которой – преступность. Все выглядели угрюмо. По всей видимости, в жизни своей они научились держать себя наружно, то есть не выказывать внутреннего своего душевного настроения, своих чувств. Но все же еще что-то человеческое осталось в этих людях, которое не было уничтожено ни преступлениями, ни лагерным режимом.
День выдался жаркий, но большая часть пути пришлась на преодоление лесных просторов. Удивительно, но, как в сказке, идем по тропинке никуда не сворачивая, как будто волшебный клубочек ведет нас вперед и вперед. Ребята утомились, чувствую по снижению темпа ходьбы, девчонки идут молча, но не подают вида, что рюкзаки с каждым шагом становятся все тяжелее и тяжелее.
Но вот, совсем неожиданно для нас. тропа вынырнула из лесной чащи на луговину, и впереди мы видим деревенские избы. Вдоль Ветлуги тянутся две прямые улицы, а еще несколько изб образуют в сторону от реки другую улицу. И мы, сверившись по карте, понимаем, что пересекли границу Горьковской области и находимся уже в Марийской автономной социалистической республике. А перед нами – деревня Вознесенка.
Избы обычной деревенской постройки, отделены друг от друга огородами. На пустырях растет трава – зеленые лужайки, на которых пасутся гуси, ковыряются в траве куры. В огородах грядки моркови, свеклы, капусты, отдельными делянками растет картошка, ни единого деревца. В палисадниках перед домами кое-где растут рябина и черемуха. Плодовых деревьев нет – за Волгой на север земля холодная, ни яблонь, ни вишни, ни груш не родится.
Избы устроены так, что под одной двухскатной крышей находится жилое помещение, рядом скотный двор с сеновалом, к нему пристроены курятник и свинарник. Такие большие дома выглядят довольно внушительно. Избы бревенчатые, почерневшие от времени, четырьмя окнами на улицу, кое-где светятся голубые резные наличники. Необычная для деревни тишина, ни детского крика, ни мычания коров, лишь изредка петухи подают голос. Осмотрелись, в деревне около тридцати домов. На улице вдоль Ветлуги дома можно по пальцам одной руки пересчитать.
В далекой лесной деревне можно почувствовать полную, не изгаженную людьми природу. Простота отношений, отсутствие городской вычурности между людьми. Здесь полной грудью вдыхаешь освежающий воздух, отдыхаешь от городского гомона и суеты, освобождаешься от утомительной бесплодной деятельности, от мелочных хлопот, от постоянных бесполезных размышлений, от неблагодарных забот. В общем: «В Саратов, в глушь, в деревню!».
Мы расположились на отдых около высокого деревянного частокола, сработанного основательно из заостренных горбылей. Рядом обычная срубная изба с двухскатной крышей, навес во дворе, рядом с избой хлев, сарай, отдельно в огороде баня. Не существует почти никакого отличия между нижегородской и марийской деревней.
Мы обошли три избы – никого нет. Двери, калитки открыты, запоров нет и людей нет. Только в четвертом доме рядом с избой стояла отдельно срубленная постройка. Мы постучались. Из-за двери послышался женский голос: - «Кто там? Входи, чего стучать-то? Дверь-то не заперта». Мы вошли и сначала немного опешили – внутри был полумрак, но можно было рассмотреть и убранство помещения и того, кто в ней находился. Посередине постройки помещался открытый очаг с подвешенным, закопчённым до черноты котлом. Огня, правда, под ним не было. Не было в избе и потолка, а пол оказался земляным. Рядом с очагом сидела немолодая женщина в длинном платье, с вышивкой на груди, на плечах, на рукавах и на спине. Она сидела около небольшого стола и лузгала семечки, выплевывая шелуху прямо себе под ноги на глиняный пол. Как потом узнали, постройка, в которую мы вошли - это кудо, в нее переходят жить марийцы в летнее время. Стены постройки были голыми, но в углу перед темной от времени иконой горела лампадка. Изображение на иконе невозможно было рассмотреть.
Мы поздоровались, объяснили, кто такие, и спросили: - «Можно ли купить молока?» «А мы молоко-ат не продаем» - ответила женщина. «Да нам нужно-то с литр всего, девчонкам попить, а то устали они у нас». «Погодите-ка, принесу сейчас, в голбце возьму». Она вышла, но скоро вернулась, неся литровую банку молока, перелила его в наш котелок, но от денег отказалась. «Поди у вас у самих денег-то не много, пейте на здоровье». Мы разговорились с женщиной, спросили: «А где народ весь деревенский, не слышно и не видно никого?» «Да, знамо, где. На сенокосе все. Не ровен час, дожжи скоро начнутся, а сено-то еще не все убрано в стога-те, вот и ушли всей деревней, чтобы управиться поскорей. И робятишек с собой всех собрали, чтоб баловство какое не устроили без присмотра-то, огня бы не запалили, а то беда будет. Меня вот одну и оставили на всю деревню. А как же – сена-то много еще не убрано, да и накосили его немало мужики-то, теперь и пошли все гребсти, копны ставить, стога метать. Ну, как же. Ребятня, кто поболе, на лошадях копны свозит, мужики на стога сено мечут, бабы подгребают. Еду с собой в кошелках, да в пестерах тащат. Уж не дай Бог, дожжи пойдут, Ильин день –то давно прошел, а в народе и говорят: - «На Илью до обеда лето, после обеда осень». А покос-то год кормит, без сена никак нельзя. Лето припасиха, а зима прибериха». От нее мы узнали, что деревня Вознесенка была основана в 1928 году поселенцами с берегов реки Вятки, нынешней Кировской области. В деревне нет ни клуба, ни магазина, ни медпункта, ни библиотеки.
За Вознесенкой путь наш короток оказался – отдохнули, молочка попили, не успели разогнаться, километра через два или чуть побольше, вышли мы к речке Юронге, преодолели ее по каким-то жердочкам и недалеко от берега разбили палатку. Но об этом подробнее в следующей главе.


IX
Мы выходим на берег Юронги. - О реке. – Стоянка. – Хмурое утро. – Дневной «ситничек». – Село Марьино. – Переправа через Ветлугу. – Рассказы на переправе. – Одноглазая избушка. – Уютный ночлег.

Из деревни Вознесенка вдоль Ветлуги в глубину леса побежала неширокая тропинка. Мы с радостью, отдохнувшие, напившиеся молока, с бодрым настроением, ступили на нее и не заметили, как километра через два вышли на поляну, поросшую лесными травами. Перед нами открылся берег реки, это была Юронга. Лесная заболоченная речка, воды которой текут по девственным лесам вдоль границы Горьковской области и Марийской АССР. Название Юронга происходит от марийского слова йорэм, что значит – греюсь, гасну. По другому марийскому варианту название ее идет от двух слов: юр - озеро, и онго – глухой, потому что река течет через Глухое озеро. Юронга - действительно, небольшая, неширокая, как будто угасающая речка. Марийский народ относятся к ней с искренней любовью. Рыбы ловят столько – сколько надо, деревья на берегу реки не пилят, считают, что прибрежные деревья принадлежат реке. Стараются не поганить ее мусором, иначе вода осерчает на них. Ночью нельзя купаться в реке – вода спит, и ее не надо будить. Даже воды набрать из реки, когда стемнеет – уже нехорошо.
Вот мы и у самой реки, тропинка подвела нас к небольшому мосточку, сделанному из жердей. Мост неказист на вид, но пройти по нему, пожалуй, можно. По одному перебираемся на левый берег Юронги. Природа вокруг нас затейлива: по берегу раскиданы растущие поодиночке белоствольные березы, их окружают невысокие, пышные ели, чуть повыше от воды, недалеко от ельника, раскинулись невысокие кусты смородины, на противоположном берегу - заросли можжевельника. Светит летнее солнце, небо глубокое, облака по нему плывут перистые высоко-высоко. Глядя на них, вспоминаешь, что перистые облака могут быть предвестниками дождя. Неужели в скором времени сбудется народная примета?
Недалеко от воды на взгорке разбиваем палатку. День тихо угасает, от жара костра в котелке забурлила вода, вот и готова наша дежурная каша, запах от нее, заправленной рыбными консервами, усиливает и без того неплохой аппетит. Потом был чай, который мы назвали юронгисским, потому что заварили его с листьями смородины, мяты, с корнем шиповника. Заходящее солнце окрасилось в желтый цвет, такого же цвета были и облака. Неужели и это примета сбудется - предстоящий день обещает быть и ветреным, и дождливым? Утро, прощаемся с Юронгой, а по всему небу, куда не кинешь взгляд, одинаковый хмурый и пасмурный вид. Небо окутано однообразным, серым слоем облаков. Приметы сбываются? И это произойдет обязательно сегодня? Собираемся, на всякий случай готовим плащ-палатки, ватники. Выходим на берег Ветлуги, - и в путь!
Через час, после того, как мы прошли километров пять или шесть, повеяло прохладой со стороны Ветлуги, небо над рекой обрядилось плотными серыми облаками, пошел дождь. Он сеялся мелкими каплями, такой дождь еще называют в народе - «пыльный». И «пылил» он нудно и противно на протяжении почти всего дня. Одежда на нас медленно, но верно размокала. На девчонок мы надели плащ-палатки, сами же вытащили из рюкзаков ватники - оделись, пригодились и шляпы соломенные – сомбреро, из них получились неплохие зонты.
Часам к пяти по полудни немного развиднелось, дождь утих, а нам на правом берегу Ветлуги открылось большое село – Марьино. Дворов около ста, которые почти все раскинулись вдоль Ветлуги на самом угоре. Часть домов расположилась немного ниже, образуя улицу ближе к берегу Ветлуги. Село ведет свою историю с восемнадцатого века.
Среди лодок на правом берегу мы заметили двух мальчишек. Виктор громко свистнул, мальчишки обратили на нас внимание и побежали по крутой дороге вверх к деревне. Не добежав до деревенских домов, они заскочили в отдельно стоявшую небольшую избушку на косогоре. Потом выбежали из нее, а за ними вышел мужчина, который направился к лодкам, сел в одну из них, отчалил и поплыл в нашу сторону. Причалил, а сам смеется: «Вона как вы намокли. Вся одёжа поди насквозь. Озябли поди девчонки-то у вас? А я сижу в избушке греюсь, а парнишка-то мой и прибег, бает, на том берегу люди какие-то не наши стоят, с мешками и в больших шапках. Я и поспешил. Давайте в лодку, три рубля готовьте». Мужичок был немного, как говорится, выпимши. Ну, а нам-то какое дело, деваться некуда, все уместились в его лодке, хотя на вид она, вроде, и не очень большая. Лодочник гребет и с нами все заговаривает: «Не боитесь по лесу-то шастать, зверья тут много всякого. Я даве ходил по грибы тут вот напротив, уже назад из лесу выхожу, смотрю –идет. Собака. Ну я остановился недалече от нее и говорю – буде тебе шастать по лесу-то, иди домой. А собака и внимания на меня не обращает, мимо прошла - и в лес. Ну и ушла. А тут только до меня-то и дошло. Да ведь это волк был! А мне и горя мало, вот какой случай намедни со мной произошел». Виктор спросил его, смеясь: «Вы, что все тут на Ветлуге сговорились нас зверьем пугать? В Воскресенском мужик медведем запугал, ты волка на ночь вспоминаешь.  Где они, прошли семьдесят километров, даже зайца не видели?». «Мне врать-то что? Я вас седня увидел, завтра забыл. А верить, не верить, ваше дело. Только есть в лесах и медведи, и волки. Зимой-то часто наши охотники на волка ходят. За каждого в охотхозяйстве по пятьдесят рублёв плотят». Так за разговорами мы незаметно причалили к правому берегу Ветлуги.
Лодочник повел нас в свою избушку одноглазую. Внутри была печка с плитой. «Давайте, робята, раскуфтайтесь, одежу сушите, сейчас чайник поставим – горяченького попьете. Седня омик-то в Козьмодемянск уже ушел, теперь будет только завтра. Оставайтесь, ночуйте, сушитесь. Будет у меня к вам така просьба. Тут жена моя скоро зайдет, а я, как вы поняли, дерябнул немного, так вы уж скажите ей, что это вы меня угостили. А то она больно сердится, когда я, бывает, как говорится, за воротник принимаю. Не любит она, когда я один-то выпиваю. Пей за столом, а не пей за столбом, - любимая ейная присказка». Мы согласились выручить Николая, так лодочник представился нам. Разговорились. Он рассказал за чаем, чем занимается: следит за бакенами, зажигает их вечером. «Почти неразменная касса моя –перевоз. До моста-то отселе крюк чуть ли не десять километров, а то и поболе будет, когда из-за Ветлуги кто придет – грибники али ягодники, ну и сворачивают на Марьинский перевоз, а я тут как тут, пожалуйте на лодочку. Много не беру с них – по рублику, не разбойник же я какой. А почему касса эта «почти» неразменная, так жене кое-что отдаю, чтоб не очень ворчала, ну выпью иногда, так не из семьи же тащу, а на свои, кровные рублишки-то».
В скором времени и жена Николая пришла. Моложавая, русоволосая, стройная, было видно, что Николай ее, действительно, побаивается, а может, как по-русски говорится, уважает за крепкий характер и за то, что она внешне очень приятна на вид, красивые серые глаза ее излучали какую-то притягательную силу. Как в деревнях говорят: приглядная она была, да по всему видно и разумом вышла. Николай сразу к ней подступил и сознался, что «випимши седня, робята, вишь, угостили за перевоз». Ничего она не сказала, только внимательно и понимающе глянула на него. Николай засобирался домой, посоветовал нам вьюшку у печки не закрывать, чтобы чего недоброго не случилось, «не выстудится за ночь-то».

X
Утро в Марьино. – Прощание с Ветлугой. – Прибытие «речного трамвайчика». – По мелям и перекатам Ветлуги. – Козьмодемьянск. – Теплоход «Капитан Рачков». – По Волге. – Казань. - Главное в жизни.

Николай, как и обещал, пришел рано утром, с ним были его сынишка и деревенские мальчишки, прибежавшие посмотреть на «гороцких» туристов. Мы к его приходу были уже на ногах. Не обошлось у меня и без казусов. Дело в том, что в поход я надел на ноги свои старые футбольные бутсы, которые были ладно пригнаны по моим ногам, и основательно размягчены от ударов об мяч. Я снял с них шипы, и они надежно выручали меня своей легкостью в походе. Дождь основательно промочил кожу туристическо-футбольной обуви, и я решил высушить бутсы на печи. И они за ночь до такой степени усохли, что стали меньше на два размера. Пришлось их выбросить, и надеть прихваченные в запас старенькие кеды, обувь, которая не подводит ни в дождь, ни в грязь, ни в лесу, ни на шоссе.
Весь наш скарб мы плотно и аккуратно сложили по рюкзакам, оставив Николаю на память два ведра, топор и сковороду. Наши шляпы-сомбреро надели на головы, обалдевших от счастья деревенских мальчишек.
Когда мы вышли из бревенчатой избушки на вершину угора, перед глазами открылась чудная панорама живописной поймы обоих берегов Ветлуги. На несколько километров вверх было видно и русло замечательной русской реки. Широкая, светлая полоса Ветлуги рассекала расположенную перед нами панораму на две половины. Из Марьино виднелись луга на просторной пойме около реки, за ними зеленая и бескрайняя тайга. И все это почти не тронутая природа, в чем мы убедились сами, прошагав берегами реки по лесам и лугам около семидесяти километров. Конечно, мы не видели ни медведей, ни лосей, ни волков, о которых с таким восторженным упоением рассказывали нам местные рыбаки. Но мы прошли эти сосновые и еловые леса, заросли пихт и ягодных кустарников, пили воду из серебряных студеных ключей, встречались с добрыми и простыми в обращении ветлугаями. Все это было, все это и останется в наших сердцах – добрая память о ветлужской земле и о ее сердечных людях.
И вот наступило утро прощания с Ветлужским краем. Воскресенье, шестнадцатое августа, 1970 года. Мы стоим на берегу реки и удивляемся: а где же пристань, куда же будет причаливать теплоход? Но вместо ответа пошел мелкий дождичек – ситничек. Будет дождичек, будут и грибки; а будут грибки, будет и кузовок. Но мы уже окончательно попрощались с грибными ветлужскими лесами и эта пословица не для нас.
Наконец, по Ветлуге снизу из Козьмодемьянска показался речной пассажирский теплоход ОМ (Озерный Москвич), или, как его называли разговорно, «речной трамвайчик». Теплоход прямо носом упирается в речное дно около берега, матросы опускают сходни с палубы на сушу и по ним начинают подниматься пассажиры – несколько марьинских женщин, за ними и мы спешим на борт «омика». Теплоход отчаливает, и мы с грустью смотрим на удаляющийся берег, на село Марьино, раскинувшееся на самой вершине яра, на деревенских мальчишек, машущих нам руками и широкополыми шляпами-сомбреро.
Русло Ветлуги, по которому плывет теплоход, извивается немыслимыми зигзагами. Капитан едва успевает руководить курсом корабля. И это продолжается на протяжении чуть более тридцати километров, вплоть до поселка Юркино, находящегося на левом берегу Ветлуги. Все расстояние, которое мы преодолели от села Марьино до поселка Юркино, наш теплоход плывет очень медленно, то и дело преодолевая ветлужские мели и перекаты, теплоход буквально ползет, царапая днищем по песчаному дну реки. А ведь осадка теплохода ОМ чуть больше полутора метров, и это при полной его загрузке, то есть на борту должно находится двести сорок – двести пятьдесят человек. Но сейчас во всех салонах теплохода нас значительно меньше. Скорость теплохода по свободной воде составляет в среднем чуть больше двадцати километров в час, но мы плывем раза в два медленнее по извилистому и мелкому руслу Ветлуги, и преодолеваем весь путь до Юркино за три часа.
Однако остальное расстояние от поселка Юркино до города Козьмодемьянска, которое составляет тоже около тридцати пяти километров, теплоход проходит уже за полтора часа.
Кончается устье Ветлуги, и наш кораблик заходит в воды Волги, отсюда уже виднеется пристань города Козьмодемьянска, и на ней мы видим стоящий на причале трехпалубный теплоход. Подплываем ближе, весь город, как на ладони, и уже можно различить на борту большого теплохода золотые буквы «Капитан Рачков». Причаливаем и сразу устремляемся к билетной кассе на пристани, узнаем, что «Капитан Рачков» идет вниз по Волге до Казани, но места в каютах теплохода все заняты. Покупаем дешевые билеты без мест, надеясь, что средняя и верхняя палубы еще не совсем забиты пассажирами, да и нам не привыкать, всего одну ночь перетерпеть. Да, такие были времена, когда по Волге ходили пассажирские теплоходы, и на них разрешалось брать пассажиров без мест.
И вот теплоход «Капитан Рачков» в пути, плывем по русской реке-красавице Волге. Козьмодемьянск обошелся без нашего внимания, некогда было даже на берег сойти. Водное путешествие на борту теплохода мы совершили, если можно так сказать, почти схематично. То есть все, что было нами пройдено по Волге, мы видели только с борта теплохода. И весь день в пути нас сопровождал дождь-ситничек.
Козьмодемьянск с его церквями и небольшими деревянными домами с резными ставнями проплыл перед нами по правому берегу Волги. Считается, что город был заложен по указу Ивана Грозного в 1552 году. Закладка города пришлась на канун дня святых бессребреников и чудотворцев Космы и Дамиана, отсюда и название. За Козьмодемьянском в правобережье кончается Марийская АССР и начинается Чувашская АССР.
Примерно через полтора часа хода вдоль красивого правого берега теплоход вошел в бухту старинного города Чебоксары – столицу Чувашии.
Небо над Волгой совсем почернело, ни единой звездочки на нем не видно, за вечерними сумерками начали скрываться и берега реки. Пассажиров на палубе нет, одни мы прячемся от дождя и ветра на корме теплохода около красного флага, который хлопает своим полотнищем над водяной дорогой, тянущейся за теплоходом по поверхности реки. Но долго оставаться на ветру было неуютно, мы спустились в трюм, там оказалось тепло, нашли туалетные комнаты с зеркалами и умывальниками. Увидев это чудо цивилизации, решили привести себя в надлежащий вид – достали бритвы и с радостью соскоблили недельную щетину со своих щек. А то в фуфайках, да небритые мы имели вид, мягко говоря, подозрительный. Девочки тоже обрадовались теплой воде и с удовольствием умывались.
Потом здесь же в трюме нашли в проходе подходящее место, устроились прямо на полу и проспали под шум двигателя теплохода до самой Казани. Под голову рюкзак, телогрейку на пол, нам ли привыкать после ветлужских ночлегов на песке у реки. Однотонный шум двигателя, мерные всплески волн о борт теплохода, дрожание пола в трюме – все это нисколько не мешало нашему сну, который быстро наступил после сегодняшнего дня, наполненного впечатлениями. Мы прошли пешком по берегам реки Ветлуги более семидесяти километров, и так оказалось, что это была дорога не просто домой, это была дорога из юности во взрослость. И мы взяли с собой из юности все, что было нам дорого – и мечту, и шутку, и горячее сердце, оставляя навсегда и беспечность, и несерьезное отношение друг к другу, и мальчишество.
Ведь очень важно вовремя остановиться и осмотреться, понять, что главное в жизни, куда дальше идти, и с кем, и с чем идти. И наши походы, которые мы совершали и после Ветлуги – по Жигулям, на Волге, по Жигулевской кругосветке - были не просто прогулками для созерцания природы, а являлись событиями, в которых мы познавали себя, друг друга, познавали главное в жизни – умение жить среди людей, умение уважать и любить, умение оставаться человеком в любой жизненной ситуации. Перефразируя слова песенки из одного старого советского фильма, можно сказать: «И над Ветлугой песня прозвучала: «Один за всех и все за одного!».