Без гнезда родового

Одно время я публиковала на сайте Проза. ру страницы будущей книги "История семьи - история страны". Работа над книгой шла долго и сложно. В результате она появилась на свет под другим именем: "Без гнезда родового" .

В первой части воспоминаний ветерана Байконура, капитана первого ранга в отставке Виктора Суднова лежит история семей Крыловых и Судновых, переживших крепостное право и революцию, сталинские репрессии и коллективизацию, две войны. Во второй части — рассказ В. Суднова о своей собственной жизни, пришедшейся на советский и постсоветский периоды, о годах службы на Байконуре и в Военном издательстве МО СССР. Книга рассчитана на массового читателя, адресована всем, кому интересна история России.

Думаю, некоторые главы из книги будут интересны и авторам, и читателям  нашего сайта...


Так мы жили

...А полигон тем временем продолжал разрастаться, да и город прирастал новыми скверами, улицами, зданиями. Поначалу наш Звездоград, который потом стал называться Ленинск, а позже привычным для современников именем Байконур застраивался четырех-пятиэтажными кирпичными с плоской крышей домами — «хрущевками». А первые строители космодрома, приехавшие сюда лютой зимой 1955 года, жили в продуваемых всеми ветрами времянках, железнодорожных вагончиках, ютились в хибарках местных жителей. Воду для питья, которую сутками приходилось отстаивать в стеклянных банках, привозили из Сыр-Дарьи. Жили трудно, холодно и даже голодно.

Но уже в середины 60-х годов в городе стали появились новые кварталы с довольно развитой инфраструктурой, была введена в строй вторая очередь ТЭЦ, во всех домах — горячая и холодная вода, центральное отопление, канализация. Построено здание железнодорожного вокзала, функционируют уже три поликлиники, более десяти детских садов, несколько кинотеатров, библиотек, комбинат бытового обслуживания, универмаг, книжный магазин, Дом офицеров — все это строилось и начинало работать на моих глазах. Уже открылись бассейн, стадион «Десятилетие», спортзал и другие спортивные площадки. Электро-радио техникум набирает студентов, в музыкальных и спортивных школах не умолкают голоса детей, с новыми постановками приезжают артисты Ташкентского театра драмы...

 Город, построенный на зыбучих песках, теперь утопал в зелени! Все жители города от мала до велика принимали участие в озеленении Ленинска. Одна беда, когда корни деревьев разрастались вглубь, они погибали — соли, залегавшие в полуметре от поверхности земли, уничтожали все живое. Но жители не унывали, на месте засохших деревьев разбивались газоны, высаживались новые деревья, кусты. Некоторые, наиболее предприимчивые жители даже умудрялись разводить огороды, тем более что северо-восточная часть микрорайона «Даманский» (так между собой горожане называли территорию между улицей Мира и проспектом Карла Маркса) использовалась под огороды официально. Семейные офицеры из общежитий и коммуналок переезжали в отдельные квартиры. Улучшилось продовольственное снабжение города, которое в первые годы моей службы было, мягко сказать, не ахти какое. Появилось местное телевидение. «Жить стало лучше. Жить стало веселее…»

Осенью 1960 года ко мне на полигон приехала жена, и жить действительно стало веселее. Нам выделили комнату в трехкомнатной коммунальной квартире, где мы соседствовали с еще двумя молодыми офицерскими семьями. Самодельная кушетка и стеллажи для книг во всю стену — наша первая мебель. Книг было много: знакомая продавщица из книжного магазина снабжала нас дефицитом в обмен на помощь моих солдатиков в качестве грузчиков. Холостяцкая жизнь с питанием в столовой, где каши, готовые пельмени и консервы уже не лезли в глотку, сменилась некоторым уютом и домашней едой. Правда, в это время и в магазинах продавались одни лишь консервы: излюбленный «Завтрак туриста» или овощные консервы из Болгарии и Венгрии. Фаршированные перцы, лечо, какие-то салаты и острые закуски составляли наш ежедневный рацион. Со временем ассортимент продуктов расширялся, однако, получить их можно было только по талонам, например, яйца или молочные продукты. Подходишь к прилавку, а там продуктовые наборы, помеченные фамилиями командиров частей, служб, управлений: Курушин, Блинов, Свирин…

Женам офицеров часто приходилось ездить за продуктами в небольшой город Казалинск или в ближайший поселок Джусалы, где они покупали на базаре свежие овощи и фрукты, одежду, бытовую мелочевку. Иногда на железнодорожном вокзале у проводников поездов, проезжающих через Тюра-Там, удавалось купить мясо, молочные продукты, картошку. Машинисты, зная, что за пару минут купить что-то сложно, специально увеличивали время стоянки, за что наши жены были им благодарны.
Дефицитные вещи — мебель, холодильники, стиральные машины и другие товары — также распределялись по службам. Зато появились в продаже свежие фрукты и хорошие вина. Сухой закон, существовавший в первые годы функционирования полигона, был негласно отменен. Появились даже пивные ларьки. Любителям пива уже не нужно было ехать на железнодорожный вокзал, чтобы выпить холодного пивка в привокзальном буфете. В память о сухом законе у меня до сих пор хранится толстенный альбом с наклейками от бутылок, выпитых за время действия сухого закона.

Ленинск — это город, в котором в 60-е годы проживали в основном молодые офицеры. Одни привозили своих жен с прежнего места службы, другие создавали семьи уже здесь, на полигоне. Для девушек, которые прибыли на космодром с первым призывом женщин в армию, было построено общежитие. Можете себе представить, какие сцены разыгрывались под окнами общежития каждый вечер! Молодые, красивые, здоровые офицеры умели не только хорошо работать, но и крепко любить! После службы устраивались танцы, спортивные соревнования, спартакиады, популярные в те годы игры КВН. Работали клубы по интересам: филателисты, литераторы, туристы, охотники и рыболовы — всем находилось место и в Доме офицеров, и в библиотеках, и в кинотеатрах.

 Где-то года через полтора после прибытия первого «морского десанта» в Ленинск прибыл еще один выпускник Каспийского военно-морского училища, мой курсантский друг Сергей Черепанов. Он занимался эксплуатацией низковольтного оборудования, работал в монтажно-испытательном корпусе (МИКе), затем в вычислительном центре полигона. В свободное от службы время мы частенько ходили с ним на моей яхте «Чижик», которая появилась у меня практически в первый же год службы, по Сыр-Дарье и Кара-Узяку.

С байконурских времен у меня осталось много друзей и знакомых. Одних уже нет с нами, а с другими я перезваниваюсь и встречаюсь регулярно. В 1959 году на полигоне я познакомился с военным строителем, молодым лейтенантом Юлием Бохоровым. Тесная дружба сохранилась на всю жизнь, правда, с некоторым, довольно большим перерывом. Юлий работал на строительных площадках полигона, строил, жилые и промышленные объекты, Гагаринский домик. По праздникам и семейным торжествам мы всем «морским десантом» приходили в «Деревянный городок», где жил Юлий. Скромный стол всегда украшали свежие куриные яйца: жена Юлия завела кур и с удовольствием за ними ухаживала. На Байконуре у моих друзей родился сын Костя, и мы часто по очереди нянчили его. Присутствие маленького ребенка не мешало нашим веселым застольям, розыгрышам и песням под гитару. Ах, молодость, молодость, как же ты быстро пролетела…

 В память о днях нашей дружбы у моих сослуживцев до сих пор хранятся незамысловатые работы, которые я в свое время дарил им на дни рождения и праздники. Вряд ли они имеют художественную ценность, но сделаны мной собственными руками и с большой любовью. Это простенькие чеканки с изображением старинных парусников и храмов, с портретами наших прекрасных жен и подруг, с забавными верблюдами — кораблями пустыни. Для свадьбы соседей по квартире, Галины и Льва, я оформил пригласительные билеты и поздравительные плакаты-напутствия. Свадьба была шумная, с танцами и песнями, розыгрышами и прогулкой под луной. А однажды кому-то из своих друзей-соперников я подарил на день рождения дерущихся петухов с роскошными хвостами, которых рисовал несколько дней акварельными красками. Как-то даже написал маслом небольшую картину «Стоянка катеров на Сыр-Дарье».

 Иногда рисовал дружеские шаржи и юмористические зарисовки, карикатуры на друзей и начальство. Интерес к такому виду творчества сохранился у меня еще со школьных и курсантских времен, когда я вместе с друзьями выпускал школьную стенгазету и сатирические листки. В моем письменном столе накопилось довольно много таких рисунков, и я решил отправить их в журнал «Крокодил». Вскоре мне пришел ответ: «…Ваши карикатуры не лишены остроумия. Исполнение рисунков тоже говорит о Вашей склонности к этому искусству, но пока Вашей руке еще не достает твердости, нет меткости в передаче форм… Рисунки, к сожалению, использованы быть не могут…»
Нет так нет, понятно, что не Кукрыниксы… Но каково же было мое удивление, когда я увидел в одном из номеров журнала «Крокодил» мои карикатуры, нарисованные, по мнению редакции, недостаточно твердой рукой и в которых нет «меткости в передаче форм», но зато подписаны они были чужой фамилией. Друзья утешали, подтрунивали надо мной, предлагали разные смешные сюжеты. Все их душещипательные разговоры заканчивались моими новыми карикатурами и забавными картинками ко дню рождения друзей или к праздничным датам.
 
 Встреча очередного Нового года запомнилась особо. Встретили его, как и положено, под бой кремлевских курантов, и, когда все прилично приняли на грудь, гостям захотелось, чтобы в комнате пахло елкой. Взгрустнули: где ж ее в пустыне сыщешь? Единственная елка, украшенная игрушками и сверкающая разноцветными огнями, была установлена на центральной площади города. Виктор Казимиров, наш доблестный Казя, поднял тост: «За елку!» — и торжественно добавил: «Я достану ее вам! Готовьте пилу». Операция по добыванию елки прошла успешно. Мы с Эдиком Назаровым притаились за углом ближайшего к елке дома. Виктор, который отвечал за электроснабжение города, буквально на несколько секунд отключил на площади свет. Этого времени нам с Назаровым вполне хватило, чтобы отпилить у елки две нижние, ничем не украшенные ветки. Украденные ветки пристроили возле праздничного стала, и вскоре чудесный хвойный запах заполнил комнату. Тост за Новый год поднимали дважды: первый раз дома — по местному времени, а через два часа — по московскому, на главной площади, под празднично наряженной елкой. Такова была традиция жителей Ленинска.

 Была в Ленинске еще одна традиция. Весной жены офицеров сеяли вокруг домов клевер, мятлик, еще какие-то травы, создавая некое подобие газона. Приятно было остановить взгляд, уставший от однообразия песчаного ландшафта, на свежей зелени. Каюсь, иногда поздно ночью, когда город уже спал, я скашивал маленький клочок сочной травки для своего подопечного. Жил у меня на балконе маленький зайчонок-толай. Забавное существо с большими ушами, мелкий пушистый трусишка. К осени этот зайчишка превратился во взрослого, крупного зайца, но оставался все таким же трусливым. Держать такого огромного «зверя» в доме стало уже нельзя, и я отнес его к дальнему заливу Сыр-Дарьи, где росли непролазные тугаи и сплошная трава на склонах ближе к воде. Мой подопечный минут пять неподвижно сидел возле меня, а потом огромными скачками умчался в заросли.
 
 Жили у меня и птицы: очаровательная сизоворонка — небольшой птенец с необычайно ярко-голубым оперением, которую я выменял за килограмм конфет в поселке Джусалы у чумазых казашат. Это единственная птица, которая питается в основном майскими жуками. Такого добра на небольших островках Сыр-Дарьи было вдоволь. Вечером после работы мы с женой отправлялись на охоту. Трехлитровой банки жуков хватало моей сизоворонке на неделю. С другой птицей — ушастой совой — связано весьма неприятное воспоминание. Однажды сосед по дому, зная, что я привечаю различную живность, принес мне полуживую сову. Будучи в небольшом подпитии, он увидел птицу, сидевшую на натянутом между домами проводе, и запустил в нее камнем. Подбитую птицу поднял, хотел отбросить прочь, но, вспомнив, что у меня жила когда-то сизоворонка, принес эту птицу мне. Вид у совы был ужасный. Я сразу помчался к знакомому хирургу, который ловко соорудил маленькую шину, наложил ее на лапку бедной птицы и аккуратно прибинтовал. Но когда айболит стал вправлять вывихнутое крыло, сова встрепенулась и вонзилась своими острыми когтями в предплечье врачевателя, буквально вспоров его. Кое-как нам удалось остановить кровь у раненого Айболита, а за удачно проведенную операцию и здоровье доктора нам пришлось принять… по паре рюмок хорошего коньяка.

Ушастая сова прожила у нас почти все лето, скрашивая будни мелкими проделками и внося разнообразие в монотонное течение жизни. Очень любила эта проказница плескаться в тазу с водой, разбрызгивая ее по всему полу. Почувствовав себя хозяйкой, она снисходительно относилась к гостям, некоторым даже позволяла себя гладить, а моего друга Влада Родионова, страстного охотника, невзлюбила с первого взгляда и, учуяв в нем врага, относилась к нему крайне агрессивно…

В 1962 году у меня вдруг резко ухудшилось здоровье: невыносимые боли в ногах заставили ходить на костылях. По утрам, чтобы спокойно дойти до места дежурства, приходилось колоть себе большую дозу новокаина. Лечился в местном госпитале, в московском госпитале Бурденко, где на мне испытывали гидрокортизон, новейший, еще широко не апробированный препарат, потом — грязями в санатории города Саки. Ничего не помогало. Надо мной сгущались тучи, грозила демобилизация. После очередного лечения в санатории я несколько дней провел в Москве у родителей, которые, обеспокоенные здоровьем сына, отправили меня к знаменитому на всю столицу гомеопату. Лекарства, которые он выписал, — маленькие белые шарики — нужно было принимать строго по часам и в определенное время. Волшебные снадобья московской знаменитости быстро поставили больного на ноги. Жизнь налаживалось. В этот драматичй период меня здорово поддержали родные и друзья. Советами, вниманием, участием, да и деньгами тоже. Боли ушли… Служба на Байконуре продолжилась…

 Думали ли мы, четверо молодых лейтенантов, когда летом 1959 года «морским десантом» высадились в почти безлюдной пустыне, что здесь, где в ту пору, кроме землянок и наспех построенных бараков, еще почти ничего не было, вырастет не только огромный город, но и знаменитый на весь мир космодром — Байконур? Нет, не думали.