Mea Culpa, written on the Russian

Жить с ощущением вины. Данный рассказ, написанный как продолжение того романа, о котором я прочитал в Педивикии, а потом скачал, подразумевается «Приглашение на казнь» Владимира Набокова, я решил и здесь завершить эту эстафету. 
Рассказ, в котором со всех сторон это есть чувство. И Николай Ищущий, в тех жизнях, где он воевал, прекрасно это сейчас выскажет.

Я стоял в окружении многих людей, среди которых были все желающие из моих жизней. На этой сцене, что я сам себе вообразил, было то ли жарко, то ли холодно. Я представил, что я умер сразу и начал думать о том, как играл мой знакомый музыкант, как рисовал мой знакомый художник, как я писал свою последнюю, будучи ещё собою, книгу, которая довертела себя до всех. 
Впрочем, я стою. Все чего-то ждут, я тоже. Мне не то жарко, не то холодно. И я не могу понять, виноват ли я или нет? 
В литературе я оставил свои прежние образы, я был также полководцем, впрочем, это в литературе видно уже. Война, война, война... 
Что есть война по-настоящему? Это кровь. Все любят кровь. Но никто не любит войны. Соответственно, у меня возник вопрос, с которого начинается данный абзац. 
А что такое искусство? А что такое любовь? 
Помнится, касаемо искусства, я бы сказал, что искусство есть творчество, а творчество подразумевает собой лишь дух. 
Что такое любовь? Любовь есть ощущение, которое все хотят, но никто его не получает в полной мере, ведь все хотят получить от неё плоды. 
Я стою здесь и недоумеваю, почему все на меня смотрят и смеются. Нет, не смеются, это ощущение, значит. Как-то странно оно себя преподносит. Здесь нет ни одного любимого мною человека. Жена мертва, сестры мертвы, подруги-то, я молчу о том, что они также мертвы. 
Есть ощущение, что я виноват в ваших бедах. Я начинаю крутить глазами и вижу, что вы тоже начинаете крутить глазами. Я начинаю чувствовать в себе обиду, несчастье. Какое несчастье? Тут я вспомнил, что у меня постоянно ощущение на руках не смываемой крови. Я начинаю об этом говорить, они меня даже слушать не хотят. Я кричать уже начинаю, но мне говорят главный слоган моей жизни: заткнись. Заткнись, пока можешь. Шутка над самим собой весьма была бы уместна, будь здесь та, кого я убил из-за того, что подозревал в измене к себе же. Это было очень смешно. Но смешнее гораздо как себя повело государство, намеренно ожидая, что я сознаюсь в этом убийстве. 
Но убийство было как у Родиона Раскольникова, касаемо Лизаветы, она была также беременна. Я себе это уже простил, а вот окружающие... 
Я стоял на этой спортивной площадке. Среди них я увидел своего брата. Он пел не мне, но песню. Свою, у меня в голове всё начало смешиваться. 
Когда я очнулся, я увидел человека в плаще. 
– Твоё время пришло. Да, парень, пошли. У тебя сейчас будут ощущения ещё гуще. Ты убил мою сестру, тварь. И мне абсолютно плевать, что ты её любил. Мне абсолютно нейтрально на этот факт. Пошли, сука. 
Мы вошли в комнату, которая была абсолютно чёрной. Единственным светом была та свеча. Я не могу её забыть и сейчас, я лежу уже здесь, в лужах крови. Как я остался жив после того, что он делал, не могу понять. Но я ясно слышал, как он говорил: 
– Не бей женщин. Не бей детей. Не бей меня. Не бей себя. Не бей его. Не бей никого. Бейся. 
Когда я вспомнил окончательно его слова, он вошёл в комнату и убрал свечу, сказав тихо и спокойно: 
– Je ne pardone, je ne tradisien, ill est moi, je ne pardon, cause you understand now the real soul of Romanov Maksim. Thisismysoul, bustards. MeaCulpa. 
Судя по звуку, он подмигнул и закрыл намертво эту дверь. При этом продолжая мне в голову петь эту песню, длящуюся ровно пять минут.