Платок

Оря наклонилась и подняла лопату, которая самопроизвольно выскользнула  из уставших рук.  Тело не слушалось, она никак не могла собрать его в цельный комок. Серая ситцевая кофта, которая уже и не помнила сколько ей лет, прилипла к потному пропитанному солью телу. Когда-то синий,  а теперь бесцветный  старый платок, подбирающий волосы,  от ветхости еле держался на голове.
  Еще три тачки гравия вывести из карьера  на дорогу, и,  сегодня рабочий день будет закончен. Казалось, не так и много, но сил почти не осталось. Даже то, что ноги были без обуви и все от камней в кровоточащих ссадинах, не трогало так, как бесконечно сосущий под ложечкой голод. В обед она съела постный суп и выпила стакан молока. Свою пайку хлеба она отдала шестилетней дочурке, которая все просила есть. Старшего сына Володю , которому уже исполнилось шестнадцать лет,  увезли работать на месяц в тайгу. Она обула ему свои ботинки, чтобы он не ходил  разутым, понимая,  – они долго не продюжат. Вроде как,  ей  должны были выдать уже новые, но задержались. Хорошо,  что младшему сыну Вале, которому шёл 14 год, сосед, с которым он работал на строительстве амбаров отдал старые кирзачи.   Они ему были великоваты, но всё не босиком.
Оря, работая, не думала обо всем этом – в голове была звенящая пустота и чувство сдавливающей тоски.
Здесь, в холодном и сыром бараке, она с детьми,  жила второй год, а от мужа с фронта не было ни одной весточки.
Ей 36-летней, когда-то певунье и хохотушке,  казалось, что она древняя старуха, у которой нет прошлого и никогда не будет  будущего – всё покрыло страшное роковое время  - война. Спасало то, что рядом с ней жили такие же женщины с кучей детей, полуголодные и  ждущие мужей с фронта.
Вот и последняя тачка с гравием, высыпанным на дорогу,  стала легче, так с ней бывало, когда ноги отказывали и она боялась не завершить свой маршрут. Завтра бригадир одноногий Степаныч  пересчитает  все привезённые ею кучи и запишет трудодни. Если не хватит одной кучи - ей не получить  лишних  ста граммов  хлеба,  которые не съест её маленькая дочь Тамара.
Оря поставила под навес тачку, и пошла по тропинке к баракам. Шелковистая трава будто гладила  обезображенные ссадинами ноги. Она свернула с дорожки к роднику, который вытекал из под горы. В нескольких метрах от родника был небольшой водоем,  за день нагревавшийся до состояния парного молока. После тяжёлого труда  она любила здесь омывать тело, вода прибавляла ей сил,  на какой-то миг она чувствовала себя  снова молодой и цветущей.
Выйдя  на дорожку, подумала, о том, что может сынок заработает немного денег на лесоповале и они купят ему обувь. От этих мыслей и от голода, от подступившего к горлу кома ей стало тяжело  дышать. Она вытерла ветхим платком лицо, по которому потекли совсем не прошенные слёзы.
Маленькая Тамара, увидев идущую к бараку маму побежала на встречу обняла за ноги и уткнулась в коленки. Оря погладила её по голове, но даже просто нагнуться не хватило сил.
На минуту привалившись спиной к белоствольной берёзке, которая выросла рядом с бараком, она посмотрела на грунтовую дорогу, что бежала вдоль тракта, и увидела идущего к дому сыночка Володю. Совсем ещё парнишка – худенький, невысокого росточка, в расстёгнутой рубашке ,  с засученными рваными на коленях брюками, и босиком по пыльной дороге – он шёл на встречу маме и улыбался.
Будто крылья выросли у неё, кинулась к сыну на встречу – обняла.  А он всё так же улыбаясь, протянул ей сжатый в руке кулёк:  - Это тебе, мама!
Шелковый, с тёмно-красными цветами платок струился по её руке, даря надежду на всё лучшее на земле.