Из родословной

     Дед мой, Харчевников Сергей Иванович родился в деревне Иваньково Горностаевской волости Михайловского уезда Рязанской губерни и как многие деревенские мужики до Октябрьской революции уезжал в город Москву на заработки. Вот почему в 1916 году там родился мой отец, со слов которого они жили в Бауманском районе, рядом с садом, где был убит известный революционер Бауман, в доме №20, в квартире 50.

     Дед занимался у богатого хозяина извозом и служил звонарём в Елоховской церкви, где и крестили моего отца. После революции хозяин сбежал во Францию, дед воспользовался этим моментом и поживился в его доме, вывезя в деревню картины, мебель, посуду. А когда ломали в Иваньково барский дом, то купил часть его и построил свой на слободе, именуемой Змеевкой, который сильно выделялся среди крестьянских халуп. Был на высоком фундаменте, с резныи крыльцом, кованными запорами и щеколдами на дубовых дверях, красивыми наличниками, к тому же крытым железом. Пол был деревянным, что тогда представляло большую редкость. Уже в мою бытность в больших семьях пол оставался в домах земляным, поэтому сидящие на лавках дети с босыми ногами всегда поджимали их, ведь от пола даже в зной тянуло холодом. Двор был обнесён высоким непросматривающимся забором с большими воротами. Под домом находился подвал. С барской усадьбы дед пересадил в полисадник кусты жасмина и когда они цвели дом утопал в белой метели, а запах останавливал прохожих. Через десятки лет я нашёл пятиметровые, одичавшие кусты среди непроходимых зарослей растительности.

     Дед был хорошим хозяином, да и бабушка Пелагея Ивановна (девичья фамилия Матвеева)была непростой женщиной, всё таки внуковских, помещичьих кровей, очень властная, решительная. Произошёл случай, когда она узнала, что дед загулял, связался с женщиной, жившей напротив по-фамилии Астахова, то она взяв дамский пистолет браунинг (дед привёз из Москвы) спокойно пошла к ней, чтобы застрелить обоих, но дед огородами сбежал на конюшню. А её предупредила под стволом. Отец, вспоминая это, говорил, что бабушка вроде бросила пистолет от греха подальше в колодец перед домом.

     Она правдиво гадала на картах, но не всем. Бывало посмотрит в глаза, слегка прищурившись и скажет:" А тебе любезный, я гадать не буду". И как отрежет, проси не проси. Было в её взгляде что-то такое, чего ни каждому дано понять. А о правдивости её гадания говорит случай, произошедший с жительницей деревни Рябцево Исаевой Марией, потерявшей в войну мужа и оставшейся с сыном Шуркой. В голодном сорок седьмом к ним в деревню приехал дальний родственник из города Ростова-на-Дону, где случился большой неурожай и он решил подзаработать. С Шуркой по дешёвке скупили у местных жителей картофель и погрузив в вагон, отправили на юг. Шурка остался дома, а поехала мать. В Ростове-на-Дону за спекуляцию её задержали, а так как она была вдова, абсолютно неграмотна и ничего толком объяснить не могла, её отпустили, вот Шурку, как закупщика арестовали, ему грозило не менее десяти лет лагерей, ведь вагон картошки - это спекуляция в особо крупном размере. Мать не находила себе места, очень боялась потерять сыночка-свою единственную кровинушку, была готова сама проситься отбывать за него наказание. Своим горем она поделилась с родственницей Татьяной Никишиной, такой же вдовой, как она сама, последняя и пошла к бабушке Поле узнать судьбу рябцевского Шурки. Она разложила карты и сказала, что с ним будет всё хорошо, что его скоро отпустят, а поможет ему в этом посторонняя девушка. Татьяна никому ничего не сказала, а через некоторое время благодаря, именно, девушке-адвокату, Шурка был выпущен на свободу и как ни в чём не бывало, уже на вечёрке отплясывал в иваньковском клубе.

     Когда умер дед, она какое-то время жила одна и как вспоминают соседи к ней на чёрной "Волге" приезжал старый, седой, опиравшийся на трость контр-адмирал, её первая, ещё до революции, девичья любовь. Тогда она жила с родителями в селе Внуково, а он уйдя служить на флот, затерялся в водовороте революционных событий. Её же вскорости , отдали замуж без её согласия за красивого, шустрого, обещавшего золотые горы иваньковского парня Сергея, которому родила двух сыновей и трёх дочерей. Родители бабушки соорентировавшись в обстановке,
быстро продав землю, дом, часть имущества, боясь большевистской власти тайно уехали в Подмосковье, полностью прервав связь с родовым имением, лишь изредка через кого-то слали весточку дочери. А приехавший из далёкой молодости старик предлагал устроить бабушку в элитный пансионат для престарелых, но она категорически отказалась, предпочтя прожить оставшиеся годы у младшего сына Владимира.

     Дед до работы был горяч, всё делал быстро, постоянно куда-то спешил, всё хотел успеть, даже будучи уже в преклонном возрасте на работу и с работы только бегом. Односельчане называли его чумой, шальным. Всё горело в его руках. По характеру скрытен, компаний не водил, спиртное не употреблял, я уж бы точно знал, ведь жил почти по соседству.В армии он никогда не служил, в войнах не участвовал, хотя имел отменное здоровье, но был хитрым, изворотливым и всегда оставался дома, хотя многих иваньковских мужиков военное лихолетье ни обошло стороной. Дед видно обладал хорошей интуицией и когда пахло "жаренным", он тут же уезжал в Москву, а там ищи ветра в поле, но один раз интуиция его всё же подвела, пришлось откупаться крупной суммой денег, а так пришлось бы ему кормить вшей в окопах первой мировой. За что в деревне многие его мягко говоря недолюбливали.

     Дед и бабушка были людьми грамотными, что являлось большой редкостью. Я, будучи мальчишкой, очень редко заходил к ним, случалось только тогда, когда у бабушки Лизы не было денег, всего-то пятидесяти копеек, столько стоил билет в колхозный клуб в кино. А мне очень хотелось посмотреть фильм и я, пересилив гордыню, шёл к ним и просил, хотя, что здесь такого, попросить у родных бабушки и дедушки денег на кино.

     Но я до сих пор помню какие-то непонятные, в то время для меня, отношения между родителями отца и бабушки по материнской линии. Они никогда не заходили друг к другу, не вели разговоров, лишь только здоровались при встрече, как чужие люди. И только спустя много лет после их смерти, из догадок лишь на немного преоткрылся занавес далёкой тайны. И что удивительно, живя в деревне среди простых, иногда неграмотных людей, мне никто не поведал из них, что же на самом деле произошло когда-то с моими родственниками.