Глава I. Возвращение

Долго стоял перед дверью, любуясь медной табличкой с надписью на немецком: "Baron und Baronin Kurstein". «Барон и баронесса Курштайн». Это же та, что была в их Санкт – Петербургской квартире. Догадался, супруга распорядилась её снять перед отъездом.
Стало приятно от того, что покинув свою квартиру, вновь ощущал себя дома. Как много связано всё же у них именно с этим местом. Его предок Яков воевал с шведом, за Выборг, комендантом которого был Захариас Аминофф, дальний родственник его Валерии. И, теперь он с женой возможно нашёл тут своё новое счастье. Но, такая дальняя дорога, что оставалась позади, всё ещё не давала его памяти покоя. Мысленно был ещё там, в такой недалёкой России.
Позвонил.
Вскоре дверь открыла баронесса. Будто всё время ждала этого звонка, не просила домработницу, оказавшись быстрее неё в прихожей.
- Яков! – увидела своего супруга. Почти четыре месяца не виделись они. Сильно изменился за это время.
- Что, не похож? – боком, словно виноватый в том, что остался жив, вошёл в квартиру Яков Карлович.
- Постарел, - с грустью заметила Торбьорг Константиновна.
- Валерия, – назвал её второе имя, -  Я так скучал по тебе. Знаешь, все эти проблемы с недвижимостью не стоят того, что приносит с собой разлука. Вчера, волею судеб оказался в нашей брошенной квартире. Там мне показалось; больше не увижу тебя. Это так страшно. Уверяю тебя. Так страшно.
- Ну, что ты! Что ты! Теперь ты дома, и мы опять вместе. Скоро потеплеет и поедем к нашим молодожёнам, Лизавете и Фёдору, увидимся с внучкой. Может они приедут к нам. Видишь, на зиму решили остаться в Кякисалми. Всё будет хорошо, - гладила по голове.
- Это невыносимо Торби, - назвал её так, как давно, в молодости, когда ещё только поженились. Редко употреблял это слово. Слеза прокатилась по его лицу. Ах! Эта проклятая революция! Как же опасна для людей.
- Мой милый Яшенька, - гладила его по седой голове баронесса. Волосы носил не очень длинные, с юности зачёсывая назад, тем самым открывая большой лоб.
Снял пальто, прошли в гостиную. Присели на диван.
- Скоро будет обед. Здесь он немного раньше, чем в Питере. Так уж повелось. Впрочем, тебе надо помыться с дороги. Думаю, как раз успеешь. Маша всё приготовит, - вскочила, побежала звать прислугу.
- Что ты? Я тебя умоляю! Вечно ты спешишь. Посиди со мной. Последнее время я стал чересчур лиричен.
- Ты таким был всегда. Я то тебя хорошо знаю, - раздавалось уже из кухни.
- Валерия, а нет ли у тебя в квартире свежих газет? – постепенно успокаивался Яков Карлович.
- На консоли у дивана.
Взял первую, наугад. Выборгские ведомости. Раскрыл.
Начал читать. Жадно вчитывался. Искал информацию о том, что ждёт их впереди. Хорошо было известно; выезд русских в близлежащую Швецию категорически запрещён её правительством. И, в случае волны репрессий скрываться было негде. Выборг становился последним их пристанищем. И, даже Шведская родословная его супруги не могла помочь в оформлении визы – имея второе гражданство, не могла обеспечить им всю семью. Слишком много воды утекло с тех пор, как её предки покинули свою Родину. Впрочем, если начать заниматься этим вопросом, то, какая-то надежда всё же имелась. Но, для этого следовало переселиться в Гельсингфорс, революционная обстановка которого пугала своей схожестью с пережитым однажды в Петербурге.
Писали о гражданской войне, расколовшей Финляндию надвое. Многие статьи намекали на скорую близость ввода Германских войск, собственно уже находившихся на Аландских островах, и высадившихся на полуострове Ханко.
Нет, не скрыться теперь нигде от всей этой большевистской заразы, делившейся, размножавшейся, как клетка холеры, или правильнее сказать чумы, на территориях, хоть какое-то отношение имевших к России. Словно та, очень давно занесла в них заразу, которая теперь, когда минул инкубационный период, стремительно развивалась. И, не имея противоядия, не зная о прививках, оставалось только переболеть этой болезнью, дабы получить некую индульгенцию на право самостоятельной жизни, оставшимся в живых.
- Господин барон, ванная готова, - только лишь заглянув на мгновение в комнату, поставила перед фактом Мария.
Как же давно не принимал ванной. Да и сама сантехника, которая ещё так недавно была для него в порядке вещей, сегодня не только удивляла, но и говорила о быстротечности жизни.
Но, нет. Теперь то уж точно поживёт ещё. Пусть и рядом с красными, большевистскими финнами, но не там, с русскими, которых теперь боялся. Нет, это не был страх получить пулю в лоб. Скорее другой, говоривший; дни его сочтены, впрочем, как и сама Россия, летевшая теперь в пропасть со всеми её победами, достижениями, великими смыслами. Что же оставляла она после себя?
Спрашивая не находил ответа на свой же вопрос. Да и не хотел ничего искать. Его род выполнил свою миссию, и теперь, как понимал, должен просто жить в этом новом, непонятном ему, тревожном, только наступающем мире.
Но, Алекс, каково же ему? Неужели придётся нарушить присягу. Сам, будучи человеком не военным, не так полнообъёмно, как сын представлял себе её значение. Давно решив; не предаст своего Господина, императора всея Руси. Теперь не видел его над собой, чувствуя себя потерянным, не в силах определиться с тем, была польза от его служения, останется ли в веках.
Не видел, не способен понять и представить того, что не нужен новому миру, приходящему повсеместно на всей планете. И виной этому именно та, обязанность, отжив свой век исчезнуть, не оставив и следа. Страна видоизменялась, пусть временно потеряв свои территории, забывая о истории, только лишь ради того, чтоб потом, но, без помощи прежде значимых для неё лиц, вернуть утерянное силой
- Какой замечательный куриный суп! – ел с аппетитом. Ещё бы! Сколько нервов было истрачено в пути. И, если бы не врождённая находчивость, доставшаяся ему возможно с генами предков, то, наверняка уже гнил в одной из чухонских канав, у железнодорожного полотна. Но, Господь был милостив к нему.
- Это наша дорогая кухарка Илма. Господь послал нам это богатство на старости лет, - улыбнулась прислуживающей за столом домработнице Марии. Последнее время Машенька, в страхе перед стремительно начинающейся в стране гражданской войны, подумывала о том, чтоб уехать обратно, в Россию.
- Продал нашу квартиру в Киеве.
 Существует негласный закон, говорящий; для того чтоб продать следует как можно меньше заботится об этом. Поэтому если что-то и продаётся в этом мире, то только по чистой случайности. Скорее вопреки, нежели чем благодаря.
Но, мне удалось!
Пусть и за полцены, но в валюте! Эти деньги ещё пригодятся нам. К тому же, такой хороший банк. Мог себе позволить оставаться ещё в Киеве в это тревожное время. Впрочем, не будем радоваться. Думаю, в любом случае нам останется на безмятежную старость. Лишь бы победили белые, или, как пишут в местных газетах – белофинны.
- Ах, мой милый Яков, неужели волна революции накроет нас дважды?
Поддерживала связь со своими престарелыми родителями, что теперь жили в Дании, уехав туда годом раньше. Не послушала тогда их, да и не смогла уговорить мужа, чтоб перебраться к ним. Теперь же была рада и тому, что жив-здоров, был с нею рядом в Выборге. Не исключала возможности переехать в Данию позже, но, в любом случае, только если на это решится супруг. Тогда бы и дочь с зятем последовали их примеру. Но, пока радовалась и тому, что Клара Александровна, вместе с Константином Сигурдовичем были защищены и могли рассчитывать на спокойную старость. Денег, что обладал к тому времени её отец, вполне хватало для этого.
- Рад за сестру и твоих родителей. Хорошо, что в своё время сумели покинуть тонущий корабль, - думал о своём, не слыша жену.
Ему было спокойно сейчас в тёплой квартире, уют которой расслабил. Клонило ко сну. Усталость, накопившаяся за все эти дни, давала знать о себе.