Глава VIII. Бей Русских

Несмотря на кажущийся таким боевым революционный дух «красных», город был сдан практически без боя, не встретив серьёзного сопротивления. Многие позиции оставлены без единого выстрела. Те же, что раздались утром 29 апреля, не отличались большим количеством, способным навести панику среди местного населения, крепко спящего в своих домах и квартирах.  «Белые» вошли в город через районы Коликкойнмяки и Папула.
- Бей Русских! - орали, прорвавшиеся сквозь позиции «красных» белофиннские каратели щюцкоровцы. И, несмотря на то, что среди них были такие же Русские, те так же кричали эти страшные слова, в которых объединялось для них всё зло, накопившееся за последние месяцы к большевикам, так неожиданно пришедшим к власти, словно холера распространившимся по всей России, захватив и Финляндию. Попав в мясорубку истории уже не в силах были не только остановить, но и вырваться из её остро отточенных механизмов, созданных только для одной цели – уничтожать любое инакомыслие.
Многочисленные русские жившие в Финляндии, в основном в крупных городах оказались разобщёнными. Финляндия, являясь прежде всего неким сказочным царством для Русских, где принято было покупать, или строить дачи, наполнялась постепенно, как правило состоятельными и образованными сословиями. Именно поэтому после начала революционного движения многие русские симпатизировали «белым». В лице которых, в большей своей массе и выступал Щюцкор. Воинские части Российской императорской армии, расположенные на территории великого княжества финского к тому времени были деморализованы и разложены.
Но, если солдаты благодаря большевистской пропаганде симпатизировали «красным», то офицеры в соответствии с классовым подходом, как правило выбирали щюцкор, считая их такими же, как и они, выступающими против революции «белыми».
Финские националисты-каратели, щюцкоровцы, из которых в большинстве своём состояла армия «белых» тут же принялись за «зачистку» города. Действуя не только по наводке, полученной заранее, но и полагаясь на свою интуицию. В первую очередь интересовали дома в центре города. Там жильё было дороже, и, соответственно само население по большей части имело Русские корни. После отсоединения Финляндии, часть патриотически настроенной молодёжи, не поддержавшая «красных» почувствовав возможность найти самостоятельный путь развития своей Родины, объединялась в стремлениях, присоединяясь к «белому» движению, зиждущемуся в первую очередь на оставшихся после отречения царя и отсоединения Финляндии русских войсках.
Неоправданная, не основанная на здравом смысле ненависть ко всему русскому, выливалась в эту ночь в бессмысленном кровопролитии.

Топот множества сапог по лестнице дома испугал не спящего по ночам Якова Карловича. Встал с постели, накинув халат, прошёл в прихожую. Но, побоявшись включить свет, прислушался. Этажом ниже громко стучали. На их этаже ломали дверь. Явственно слышал треск расслаивающегося пополам полотна. Затем дверь пала. Топот шагов затих в недрах соседней на много меньшей, чем у них квартиры.
Что это такое, не мог понять происходящего он.
Вскоре, в халате, накинутом на пижаму подошёл Фёдор Алексеевич. Прихватив с собой старый наган, доставшийся от Алекса, встал рядом молча. Последнее время, не расставался с ним, беря с собой в город, но отчётливо понимал, не сможет применить по назначению. Предчувствие чего-то страшного теперь, воплощалось наяву. Было жутко от ощущения безысходности происходящего. Так же прислушиваясь, спросил:
- Что вы думаете по поводу всего этого?
- Кого-то арестовывают. Но, почему же сразу в двух местах? – с не меньшим страхом взглянул на неумело сжатую в руке зятя рукоятку пистолета.
- Скорее всего, да. Но, думаю, тут ещё нечто другое.
Приглушённые крики донеслись из соседней квартиры.
- Не разобрать слова, - сняв очки, приложил ухо к двери, Фёдор Алексеевич.
- Послушайте, эта ваша игрушка, она не выстрелит случайно? – встал по левую сторону от зятя Яков Карлович.
- Что!? – будто только сейчас заметив в своей руке оружие, удивился Фёдор Алексеевич. Зачем-то переложив наган в левую руку, сказал; - Он на предохранителе, - тут же снял с него.
Отчаянный, но очень короткий детский крик пронзил ночь, моментально затихнув, будто захлебнувшись в чём-то жидком, клокочущем.
- Что это? – спросил Яков Карлович.
- Они всех режут, - уронил очки Фёдор Алексеевич.
С нижнего этажа, словно в подтверждение данному, довольно смелому предположению, донеслось: - Спасите! – затем - приглушённый выстрел, и удаляющийся грохот сапог на лестнице, ставший предвестником наступления тишины во всём доме.
Ринулся вперёд.
- Что вы делаете!? Нас всех застрелят! – схватил зятя за руку Яков Карлович.
В прихожую явились: Торбьорг Константиновна, её дочь Лизавета, с Анастасией, и заспанная Илма. У всех на глазах был немой вопрос. Мария, судя по всему, боялась даже выходить из комнаты.
Яков Карлович дрожащей рукой открыл замок. Сделав всем знак оставаться на местах, поманив за собой Фёдора Алексеевича. Тот решительно шагнул к двери.
При входе в квартиру Толсторуковых, прямо в прихожей, лежала их дочь, подросток лет четырнадцати, с перерезанным горлом. Она ещё корчилась в судорогах, сжимаясь в плотный комок, будто хотела спрятаться от всех, кто оставался в этой жизни, уходя в иную.
В спальне, поперёк кровати, раскинув руки лежала госпожа Толсторукова. Её голова была практически отделена от тела. Глаза открыты. Смотрели в сторону своего супруга, лежащего на полу, в луже крови. Сомнения не было, с ними было проделано то же самое. Видимо её убили первой. Он же ещё успел оказать сопротивление.
- Несомненно – это воры. … Воры. … Воры. … - выходил из квартиры Яков Карлович, держась за голову.
Едва успев убрать пистолет в карман, Фёдора Алексеевича стошнило тут же в спальне.
В стремительно просыпающемся доме началось движение. Но, разве могло оно хоть как-то вернуть вспять время, пустив события другим путём?
Яков Карлович понимал причину этих ужасных убийств. Резали Русских. Он же был немцем. Заботливая Торбьорг Константиновна, желая сделать приятное, перед отъездом из Петербурга сняла табличку с их квартиры и взяла её с собой в Выборг.
Нет, не облегчение после предрассветного ужаса испытывал сейчас, от того, что не тронули его семью. Поняли, немец. Но от немца у него оставалась лишь фамилия. Всё остальное уже давно вымылось из его сознания двумя столетиями жизни среди Русских. И, нисколько теперь не считал себя выше них, наоборот, думал, не в праве даже находится сейчас здесь, рядом с теми, кто был убит отчасти и вместо него, взяв на себя и частичку его смерти.
- Спасибо, - сказал супруге, увлекая её за собой с лестницы, входя в квартиру. Теперь ему было стыдно жить в этом доме. Несмотря на то, что в нём уже не оставалось русских, кроме его зятя и внучки. Стыд был прежде всего пред самим собой.
- За что Яков? – сумасшедшими глазами глядела на него супруга.
- За табличку.
- Что ты!? Что ты!? Какая мелочь! Но, почему ты именно сейчас решил благодарить меня за это? – искренне не понимала, уводимая в квартиру.
За ним вошёл Фёдор Алексеевич, прикрывая за собой дверь. Вытирая носовым платком лицо, ничего не говорил, стараясь не замечать вопросительный взгляда Лизаветы, смотрящей на сильно оттопыренный карман его пижамы.
- Русских порезали, - взяла на себя обязанность разъяснить женщинам случившееся Илма, хорошо понимавшая, так же могла быть мертва сегодня, пойди работать к Русским господам.

В городе происходила очередная смена власти. Но, никогда ещё прежде Выборг не видел такой жестокости, как случившаяся в нём именно, когда Финляндия становилась свободной.
98 пленных белогвардейцев, находившихся в Выборгском замке, завладели им этой ночью, быстро установив связь с вошедшими в город с его восточной стороны белофиннскими карателями шюцкоровцами. (егерями)
Утром в замок начали подвозить арестованных горожан, исключительно мужского пола. Это были по большей части случайные люди. Гимназисты, порою и двенадцатилетние. в форменных фуражках, служащие, все те, кто отдалённо напоминал русских. Среди жертв этнической чистки были также православные священники, несовершеннолетние, женщины и гражданские лица разных национальностей, принятые за русских: 23 поляка, 14 украинцев, итальянец, еврей, два татарина, эстонцы.

На следующий день отказалась идти в город Илма. Но, продукты в доме ещё были. Жили слухами, просачивающимися словно сквозь стены. Для этого достаточно было выглянуть из подъезда, чтоб купить газету. Но, с русскоязычной прессой начались проблемы. Поэтому просили прочесть указанные статьи Илму, что плохо читала, с ещё большим трудом переводя вычитанное. Мария же теперь, окончательно решившись бежать, не знала, как это можно осуществить таким образом, чтоб остаться живой.
Путём длительных попыток часть текста всё же была расшифрована. На следующий день узнали, во второй половине вчерашнего дня шли массовые расстрелы между валов Фридрихсгамских ворот, унесшие жизни двухсот человек, что не разрешено якобы хоронить и лежат у собачьего кладбища.
По мере того, как расстрелы продолжались, на третий день Илма принесла новость; массовые аресты прекратились. Теперь командующему Восточной группой войск Эрнесту Левстрёму предстояло лишь разобраться с уже арестованными. Но, их по-прежнему было много. Газетные данные разнились, раздувая число до пяти тысяч.
Массовые расстрелы русских прекратились после выразившего протест официально британского вице-консула Вольдемара Фриска, вернувшегося в Выборг. Разыскав Якова Карловича, он передал волнительное письмо от Ангелины.
«…Ах милый мой Яков. Как же я была права тогда во время нашей последней встречи в Санкт-Петербурге! Потерянный город! Пропавшая навеки страна! Иван Павлович, по возвращении в Лондон было принялся подыскивать варианты для вашего переезда. Но, купленная тобой в Выборге квартира, несколько успокоила его. Как же был прав он, предупреждая; только лишь море, способно отделить от неизлечимой заразы большевизма!
Но, теперь, если ты читаешь эти строки, прошу тебя, умоляю, дай знать о себе, супруге, дочери и внучке с зятем подробнее, письмом, а не скудным текстом телеграммы, что хоть и порадовал нас, но не дал полной картины вашего состояния после всего пережитого. Бедный Алекс. Господь взял его к себе, не дав дожить до страшных дней…» - читал письмо, понимая сегодня, что, возможно для того, чтоб видеть ситуацию верно, не следует так уж углубляться во все её многочисленные составляющие. Требуется всего лишь узреть главное. А, оно-то, как раз спрятано от многих и открыто только единицам, со стороны наблюдающим за происходящим.
Мог ли он быть вне страны мысленно, для лучшего понимания наблюдая со стороны? Находясь в ней, будучи не готов к бегству, надеялся на лучшее.
Окружающая действительность пугала. Видел всю нелепость произошедшего. Волна «цунами», что накрыла собой Россию, дошла и до своевременно отделившейся Финляндии. И, теперь, когда всё было позади, знал; нет никакого смысла прятаться от неизбежности нового мира, что не мытьём, так катаньем накрывал планету.
Жизнь - вот что только хотелось сохранить ему прежде всего своим детям и внучке. Потеряв Алекса любил Лизавету. С самого детства зная, благополучие прежде всего состоит в финансовой поддержке, сохранил её, видя теперь; есть то главное, перед чем, и она бессмысленна.

Среди расстрелянных были финские красногвардейцы, жители Выборга, не принимавшие участия в военных действиях, считавшие себя нейтральными рабочие, в основном уже демобилизованные русские солдаты и офицеры бывшей  императорской армии, гражданские лица разных национальностей.
В апреле 18-го финский сенат принял решение о высылке из страны всех русских подданных. В течении весны и лета 18 года практически всё русскоязычное население, а именно 20000 человек оказались выдворены из страны.
Мария, с радостью воспользовалась этой возможностью, покинув так напугавший её город, оказавшуюся враждебной страну. Получив расчёт, села на поезд Випури-Санкт-Петербург, вновь ходивший, но уже через враждебную границу
Теперь, научившись многому у Марии, Илма, работала за двоих, получая при этом хорошие деньги.
Только благодаря своему двойному гражданству Торбьорг Константиновне удалось хоть как-то зацепиться самой за было приютившую их страну, и спасти семью, дабы не попасть в число тех, кто изгнан из неё обратно, в Россию. Фёдор Алексеевич был вынужден поменять свой паспорт, взяв девичью фамилию жены, Но Финляндия уже не являлась для них той, прежней, придающей уверенности в завтрашнем дне.
Стремительно возросший всплеск ненависти к русским, слега утих, как только была одержана победа над «красными» в гражданской войне. Но никогда уже не вернулось на прежний уровень уважение к русским. Та страшная ночь навсегда осталась в памяти семьи Курштайн. Каждый её член понимал теперь; быть русским, или хотя бы иметь отношение к России – подвиг в этой, приютившей их стране.
Теперь, имея общую с бароном фамилию Фёдор Алексеевич не столько не мог определиться с работой, сколько чувствовал некую, пусть и не ярко выраженную пока неприязнь к себе, как к носителю русской культуры. Это очень огорчало, ощущал себя недочеловеком. В Кякисалми. так же, как и в Выборге его все знали по прежней фамилии.
Это выработало в нём некий страх перед людьми. Раньше не особо стремился к требующим от него общения, теперь начал избегать общества, от которого зависел, боялся работать на других. Для семьи по-прежнему готов был на многое. Видел в этом начало некоего нервного заболевания, но держал в себе, не находя сил поделиться даже с Лизаветой.