По тёмной стороне

Река текла смиренно и строго, устремляясь вдаль неукротимой лавиной воды и времени. Этот вечный поток нельзя было объять, словно не было у него ни истока, ни устья. Великая река Ганг, кормилица мира, взрастившая на своих плодородных берегах пальмовые сады и диковинные травы, чтобы звери и люди могли утолить голод и жажду, найти приют и кров на её тёплых пойменных долинах. Направо, покуда хватало взора, до самого горизонта, освещенные солнцем простирались луга. Там дети играли на теплом песке и бегали по пояс в цветущих травах. Птицы, стрекозы и пчелы носились над их головами, а река тихо журчала, огибая подводные камни, словно пела детям что-то нежно и кротко. Налево, вниз по течению, река менялась. Высокая, острая скала рассекала поток на два русла. Правое уходило в солнечную долину. Там все так же, на фоне гор и зелёных холмов, укрытых лёгкой вечерней дымкой, играли дети. Молодые пары, держась за руки, подходили к воде и молча слушали всплески лёгких волн, хранивших отзвуки тысячелетий. Левое русло, обогнув скалу, срывалось вниз меж скальных выступов. Вода разбивалась о камни, пенилась и исчезала в темных непроходимых лесах. Перед скалой, делившей реку на два русла, возвышался каменной дугой мост. На вершине этой дуги была арка с воротами. Тяжёлая дверь иногда открывалась со скрипом и какой-то человек, неведомый странник переходил на другую сторону. Вот и он стоял здесь, на тёмной стороне реки, и с тоской  смотрел на другой берег, где у спокойной воды ватага ребятишек строила замок из песка. Нет, это какая-то ошибка. Он помнил, что тоже был среди них. На той стороне, совсем ведь недавно. И хотел идти дальше по солнечной долине, вправо от моста до вершин холмов. Когда и зачем, проходя мимо, он свернул на этот мост? Зачем он открыл тяжёлые ворота с отливающими позолотой фигурами змей и драконов и перешёл на эту сторону, где нет ни души? А если и есть кто-то из людей, то не найти их уже, блуждающих в чаще леса. Несколько раз он пытался вернуться, поднимался на мост и хотел отворить дверь, но ворота не поддавались. Тогда он часами стоял и ждал, что какой-нибудь путник отворит дверь и он, воспользовавшись моментом, проскользнет незаметно на другую сторону. Но сколько бы он не ждал, никто не открывал ворот. Иногда он хотел броситься в воду и переплыть реку, ведь тут всего лишь пара сотен метров до другого берега, но боялся, что течение утянет его вниз, на самое дно, и бросит со скал. Так он и стоял здесь, недвижимо смотря на жизнь на другом берегу реки.

Откуда-то издалека, словно из дымки на горизонте, появилась фигура человека. Он шёл по солнечному берегу совсем близко к воде. Шёл медленно-медленно, словно ноги его исходили уже все уголки Земли, и все, что можно было познать в душах людей и в этом мире, он уже познал. Странник приближался к мосту. В белых одеждах, с посохом в руке, он смотрел вперёд, будто взгляд его был выше далёких гор и он знал, что будет там, за краем пространства и времени. Да, этот мудрец знал все. Он знал, что правит нашими порывами, зачем мы переходим мосты, когда могли бы их не переходить. Для чего нас тянет в тёмные леса, когда жизнь могла бы течь счастливо в своём тихом русле. О, каким бы было счастьем поговорить с ним хоть пару минут, расспросить о причинах, мотивах, терзаниях этого мира. Несомненно, этот старец постиг сущность Бытия, метафизику явлений, причин и следствий. Он погрузился в грёзы раздумий, когда вдруг услышал скрип ворот. Человек в белых одеждах спускался по мосту, он был на этой стороне, шёл к нему. Но зачем?! Значит у него есть предназначение, значит он получит шанс задать вопросы, которые давно мучают его. А потом, когда суть собственных поступков, хаотичных, ошибочных решений откроется ему, может быть старец откроет ему ворота? Может быть поняв, как нужно было строить свой путь вдоль этой вечной реки, он получит шанс исправиться?

Старец приближался к нему и на морщинистом лице лице его не было и тени эмоций. Сосредоточенность, отрешенность, вот все, что он видел в глазах мудреца. Он уже приготовился почтительно заговорить со старцем, задать свой первый наивный вопрос, когда тот вдруг размахнулся посохом и со всех сил огрел его по голове, заорав:
- Очнись Петрович, с тебя бутылка!
Ещё не придя в себя, он мутным взглядом окинул кухню. Карниз от занавесок покоился на его голове, отлично сыграв роль посоха. На столе валялись окурки, перевёрнутые стаканы и пустые бутылки, в мойке возвышалась груда давно не мытой посуды. В дверном проёме маячила опухшая морда Серёги, продолжавшая орать:
- Давай, Петрович, разнежился мордой на столе! Я с похмелья умираю!
- Перестань орать Серёга, твою мать! Голова и так трещит. Ты мне сон важный испортил. Мне вопросы метафизики почти открылись.
- Какая метафизика Петрович!? Ты мне сотку задолжал. Сейчас до продмага дойдём, зальем твою метафизику метахимией.
- Сейчас, подожди. - Петрович потянулся к бутылке с водой и сделав несколько судорожных глотков, услышал монотонное журчание из туалета. Подойдя к двери уборной, он увидел, что ручеек уже взял свой первый порог и устремился вдаль по коридору, к входной двери.
-Тьфу ты черт! Вот он где, исток "Великой Реки..." Тут можно реальных проблем от соседей огрести, а не метафизических. - Петрович продолжал бормотать себе под нос, отключая воду.
- Ты что там возишься? - Серёга уже изнемогал на лестнице.
- Сейчас, Серёг, я только Ганг перекрою...
- Ты совсем охренел что-ли, Петрович? Какой Ганг? По-немецки чтоль заговорил? Давай на выход. Аусганг!

Они спустились по лестнице и вышли из подъезда. Направо, покуда хватало взора, искрясь огнями фонарей, уходил вдаль широкой рекой проспект. По теплым асфальтовым берегам его возвышались каменные глыбы домов. Они обещали кров и комфорт, поили и кормили за неоновыми вывесками супермаркетов всех тех, кто готов был платить. Проспект, маня вереницей огней, сворачивал направо. На стыке проспекта и тёмной индустриальной улицы стоял, словно скала, его обшарпанный пятиэтажный дом. Улица чёрной змеей уходила налево, скалясь уродливыми тенями гаражей, бетонными заборами и закоптелыми трубами остывших заводов. Многие фонари не горели, другие мигали в предсмертной агонии. Петрович уже было шагнул на освещенный огнями фонарей проспект, как вдруг Серёга развернул его и прокричал на ухо:
- На фига нам на проспект? По улице ближе!
- Хорошо Серёга, пошли. Ближе так ближе. Нам по тёмной стороне.