Вот и ты начал...

После случая в леске, где пятнадцатилетняя барышня по кличке «Седая» у Сашки на глазах соблазнила двух пьяных мальчишек, он сидел вечерами дома. "Седая" витала перед его глазами, возбуждая и отвращая.  Дружки Сашкины заскучали без гитары. И он заскучал. И  ожидаемо, наконец, отправился, отработав,  в лесок. «Седая» была там.  Боясь взглянуть на неё, он сел на пенёк и забренчал на струнах. Мальчишки заорали песни, довольные возврату музыки, вскоре зазвякали стаканы. «Седая», поглядывая на  Сашку, не пила. Но её трезвость мальчишек не смутила. Без лишней суеты белобрысый верзила бросил на траву пиджак и кивнул на него «Седой». Она взглянула косо на Сашку. Он подумал: «Не пойдёт, меня застесняется…» «Седая», и правда, не двинулась с места. Но один из подростков подошёл к ней с бутылкой вина. «Выпей, а то киснешь, у нас так не положено » - скривив улыбку, он  сунул ей в руку откупоренную бутылку. «Седая» опустила глаза, но потом, вдруг вскинув голову, приложилась к горлышку. Паренёк,  стоя рядом, улыбался. Но тут произошло то, что никто не ожидал. Сашка  подошёл к «Седой».  Вырвав из её рук бутылку, он бросил  её, схватил "Седую" за руку, и потянул  резко. Она, поднявшись, поневоле, обняла его, чтобы не упасть.   Мгновение стояли они вот так. Он даже растерялся, но потом  оттолкнул её и выдохнул:
- Ух, падла! Подстилка подзаборная!
Мальчишки застыли. Тот, кто стоял рядом, отступил. Но скоро и он, и остальные опомнились и придвинулись к Сашке, хотя не слишком решительно, помня, что гитарист прибыл из колонии, поэтому наверняка ходит с ножиком.
- Вот что, - бесстрашно  возвестил Сашка. - Мы  уходим. Возражения будут?
- Как это уходим?  – чей-то голос.
- Вот так. Мешать  не советую, - оборвав голос, Сашка поволок «Седую» в сторону, попутно прихватив гитару, при этом, удивляясь, что им так просто дали уйти.
Но он чувствовал злые взгляды. « Если были бы пьянее, накинулись бы» - подумал он.  Они отошли шагов на триста; он высказался: 
- Наверно, тащатся сзади. Если нападут, они и тебя не пожалеют.
Она в ответ вложила хрупкую ладошку в его руку, и они побежали на огни города.   Наконец показались фонари окраинной улицы. Сашке, при свете фонаря, бросилась в глаза красота белокурой девушки: на плечи скатывались белые волосы,  тонкие  черты лица были совершенны. Вдруг залаяла собака. Они перешли на шаг, тем более, что  Сашка стал задыхаться – результат  курения.
Мальчишки их не преследовали. Теперь беглецы стояли лицом друг к другу, обмениваясь взглядами, точно встретились впервые. Молчали. Сашке казалось, что он может так стоять до утра: ему было хорошо! Но «Седая» протянула к нему руки, обняла и крепко прижала к себе. Маленькие, твёрдые груди пронзили его зноем;  детская ручка погладила ему плечо.
- Можно тебя поцеловать? – задохнувшись от волнения, неожиданно для себя прошептал Сашка.
Она покачала головой, шепнув в ответ:
- Нет.
- Дура! – брякнул Сашка.
Она хихикнула и, охватив рукой его затылок, впилась губами в его рот. При этом, другая её рука, пока длился поцелуй,  нырнула вниз, под ремень его брюк.
- Ты что… – освободив рот, дёрнулся Сашка.
Но её ручка была дерзкой и оставалась под резинкой трусов. Пламя поползло к ногам и животу его.   
- О-о-о, ты   хочешь… - зашептала она.
Отстранившись, она потянула его за собой, на лавочку, на которую клонились ветки малины: лавочка касалась палисадника большого дома. Они сели, обнявшись. Сашка почувствовал рядом с собой опытную женщину, которая манила его в сладкую неизвестность.
- Сашенька, - зашептала она, - у меня ни с кем  такого не было, с ума схожу. Зачем тебя встретила…
Он посмотрел ей в глаза – они были правдивы, в слезах. Он притянул к груди её голову, заговорил жарко:
- Давай здесь, на этой скамейке, дадим клятву: никогда не бросать друг друга до самой могилы. Я клянусь!
- Милый Саша, - зашептала она с грустью, опустив глаза. - Ты не знаешь меня,  даже имя моё не знаешь… Давай знакомимся - я Зося.
- Зосенька, родная…
- Да погоди ты, Саша. Я заметила там, что тебе жалко меня. Вот и жалей. Тебе всего-то четырнадцать, а я и в самом деле седая в пятнадцать. И  меня никто  не жалел… Только у нас ничего не получится.
Она вдруг зарыдала, отстранилась. В эту минуту она Сашке показалась ребёнком – беззащитным, обиженным. Но «Седая» вдруг выпрямилась, вытерла слёзы и встала:
- Пошли ко мне.

Они подошли к её халупе, которая был пародией на крестьянскую избу: перекошенная, с маленькими окнами. Дверь  была открытой. Из узких сеней пахнуло блевотиной.
- Не дом, а помойка, - сказала, как будто оправдываясь, Зося.
В кухоньке, на полу, валялись осколки  стакана; рядом со столом опрокинутая табуретка; в центре кухни, на полу, валялась тряпка; к печи приткнулся диван под серым покрывалом, с большой подушкой.
- Мне, Саша, получить бы свидетельство за семь классов,  я ведь учусь на одни пятёрки, -  сказала Зося.- Тогда  уехала бы на Север.
Он поставил на ножки табуретку и сел. Зося налила в стаканы тёплый чай из чайника, сняв его с плиты, высыпала из кастрюли в цветную тарелку варёную картошку, поставила на стол банку с капустой.
- Давай лучше чего другого, голова трещит, - поморщившись, сказала она и вытащила из шкафа начатую бутылку водки.
Вылив обратно чай, она налила обоим по полстакана. Выпили и закусили картошкой с капустой. 
- Мать моя – дрянь, - сказала она, опуская голову. - Всё из-за неё началось.  Ещё выпьем?
Выпили, и пустая бутылка покатилась по полу.
- Где сейчас твоя мать? – спросил Сашка, чтобы что-нибудь спросить; голова у него кружилась.
- На работе. Она у меня в будке на переезде дежурит. Притащится утром. – В глазах её блеснули искорки.
Она пересела на Сашкин табурет и склонила голову на его плечо.
- Это из-за мамаши сделалось, что у меня не будет детей. Врач сказала. – Зося ласково взглянула на него. – Ах, Сашок, был бы ты моложе, я бы увезла тебя на Север, как сына. Я ждала тебя с гитарой там, в лесу. Одного тебя  ждала.
- И я спешил, чтобы на тебя хоть взглянуть! – воскликнул Сашка. Он себя стукнул в грудь. – Ты здесь у меня, понимаешь!
Пылко потянулся к её губам. Зося откликнулась и стала целовать ему лоб, уши, щёки, повторяя за каждым поцелуем: «Прости, прости…»
- Что ты, Зосенька,  за что тебя прощать?
Поднявшись, она повлекла Сашку в комнату и подвела к кровати.
- Прости, что я, вот такая,  буду у тебя первой…
Она присела на постель, за собой потянув Сашку.
- На этой кровати спали мужики пьяные, и с ними мать;  по двое, а то и по трое. Они в губы и меня целовали, а потом  ложились с ней... – Она прижала Сашкину руку к губам и поцеловала. - Мне было ещё тринадцать лет, когда один мужик силком напоил меня и уговаривал расслабиться. Я была  пьяной, плохо помню, как и что…  После этого стали мужики и ко мне лезть... Здесь не хочу с тобой. Пошли на диван.
Они возвратились в кухню. Зося присела на диван. Дальнейшее всё Сашка воспринимал, как сон. Она, поглядывая на него пьяными глазами, неторопливо освободилась от блузки, юбки, лифчика, белых трусиков; оголившись, потянулась к нему и помогла  раздеться. Он не отрывал глаз от её тела. Когда он остался в  трусах, она его отстранила от себя и стала ладонью водить по его  животу. И вдруг опрокинула на спину и, изогнувшись,  сняла  с него трусы. От стыда он закрыл глаза и попытался прикрыться ладонями, но она, отбросив его руки, села на него. Дальнейшее он плохо воспринимал; он ощущал удивительное блаженство, даже сжал зубы, чтобы не заорать.  А она восторженно смотрела ему в лицо, понимая, что видит первое  удовольствие мальчика. Потом опрокинулась на спину и вытянулась. Он лежал, потрясённый случившимся.
- Понравилось, вижу, – сказала она тихо. – Вот и ты  начал…

 
Он проснулся от шума шагов. Было уже утро. Приоткрыв глаза, он увидел мужика, который, не обращая внимания на парочку, раскрывал бутылку водки. Выпив  полный стакан, он аппетитно захрустел капустой. Зося проснулась, протёрла глаза.  Здоровяк с недобрым прищуром посмотрел на неё. Сашка перетрусил, глядя то на пришельца, то на Зосю. Верзила не удостоил вниманием Сашку и, когда тот выбрался из-под одеяла и стал одеваться спешно, он, шатаясь, подошёл к дивану и свалился на освободившееся место. Зося обняла его бычью шею. В дверях Сашка услышал, как заскрипел диван, как она застонала. Поняв, что девонька эта неисправима, он вышел на свежий воздух и почувствовал, как вместе с тухлым воздухом кухни исчезла навсегда и его наивная любовь, зато осталось отвращение, хоть оно и подслащалось приятными минутами ночи.