Мертвая рука. Глава 3

3

     Некоторое время, предшествующее тому моменту, с которого события нашего повествования начали развиваться особенно драматично, Никию не раз приходилось подвергаться соблазну, которому ему было трудно противостоять. Возвращаясь домой из школы, он проходил мимо трактира, из распахнутых дверей которого исходил запах жареного мяса, опьяняюще приятный учителю, проголодавшемуся за несколько часов рабочего дня. Ему тем более было трудно удержаться от соблазна свернуть с пути, что мясо здесь стоило гораздо дешевле, чем в любом другом подобном заведении и к нему подавали неплохое вино. Если пояс приятно отяжеляло достаточное количество денег, то наш герой не мог отказать себе в удовольствии посидеть в трактире, хотя решение это давалось ему не без колебаний, ибо он знал за собой скверную привычку не считать чаш поглощаемого вина, знал, что любимая жена всегда сильно волнуется, когда он долго не возвращается домой, где ожидает его тоже с вкусным обедом, в котором, правда, вряд ли есть мясо: заметим, что у древних греков оно бывало на столах довольно редко, обычно только во время религиозных праздников, когда часть жертвенного мяса имели право забрать себе те, от кого исходило заклание. («…пояс приятно отяжеляло достаточное количество денег…»: пояса древние использовали часто, как кошельки, храня в его складках деньги – П. Г.).

     В день, когда начались страшные приключения нашего героя, он тоже посетил это заведение. Мясо оказалось еще дешевле, чем раньше, и он позволил себе даже заказать добавочную порцию. Правда, едва ли притронулся к ней, ибо вскоре стал замечать на столе только чашу, расторопно пополняемую рабом хозяина трактира напитком, состоящим из вина, разбавленного водою один к трем, как пили это хмельное зелье цивилизованные греки. Никий был уже близок к тому, чтобы вновь поддаться так называемому «скифскому греху». (Так древние греки называли питье неразбавленного водой вина – П. Г.). Несмотря на сильное желание так поступить, он еще не был по-настоящему пьян. Поэтому сумел заметить, что из всех посетителей трактира, кроме него, здесь остались лишь четыре человека, несмотря на то, что, судя по свету в двух окошках под потолком, еще было только предвечернее время, когда обычно в заведениях подобного рода бывает особенно людно и шумно. Никий сразу понял почему большинство посетителей уже покинули трактир. Это заставило вспомнить то ужасное, при мысли о чем наш герой мгновенно почти совершенно протрезвел. Он вспомнил также, что прошлый раз, когда был здесь приблизительно в такое же время и заметил то же самое, не придал этому значения, за что на другой день, когда протрезвел, сильно ругал себя, понимая какой опасности подверг себя, возвращаясь пьяный домой затемно, а главное, что не мог в таком состоянии быть хорошим защитником дочкам и жене. «Вообще-то не я один сегодня засиделся здесь», – сказал он мысленно, словно успокаивая себя, но тут же подумал: «Впрочем, те трое, что сидят в углу, явно чужеземные купцы, остановились в этой гостинице. Вот и не уходят. Куда им идти? Ночевать здесь будут. А тот детина, что около выхода сидит, не уходит, потому что не боится. Чего ему бояться? Вон, здоровый какой – как слон. Кто его обидит? Никто подойти не осмелится к такому».

     Никий встал из-за стола, не забыв, однако, допить чашу, быстро расплатился и вышел из трактира. Он шел по совершенно безлюдной улице. Было странно видеть в светлое еще время везде наглухо закрытые двери, ставни окон. Солнце уже не было видно за домами, но закатное зарево еще не разлилось по небосклону. Только его предвестник, мягкие едва заметные глазу рыжеватые оттенки появились на верхних кромках черепичных крыш. На какие улицу или переулок ни сворачивал торопящийся домой учитель, все они были пустынны. Лишь изредка вдали мелькали между домами фигурки также запоздало спешащих домой людей. Но что же заставляло горожан еще даже до наступления вечера прятаться и запираться у себя дома?  Уже более четырех месяцев весь город держал в страхе каннибал, жертвами которого уже стали двадцать восемь человек.

     Учитель услышал за спиной чьи-то шаги. С мыслью: «Ну, кажется, у меня будет попутчик. Это хорошо – не так страшно будет идти», он обернулся и увидел идущего за ним того самого посетителя трактира, который сидел у выхода. «Ну, с ним-то мне уж точно не страшно будет», – радостно подумал Никий. Вдруг его пронзила страшная догадка: «Так это же он! Это он! Да, это точно он! Как же я не догадался об этом сразу, еще там?! Ба.., да он поджидал меня! Ждал, когда я пойду домой, чтобы пойти за мной! И правда, большинство тех, кого он сожрал, возвращались из трактира или от кого-то с пира. Пьяненькие. Конечно, с такими легче справиться. Вот он как высматривает себе жертву. Сидит в трактире и ждет. И вот он идет за мной! По мою душу! Как же я глупо попался! И зачем только я свернул в этот проклятый трактир?!» Холодом ужаса объяло душу. «Но, может, это все же не он?! – с надеждой подумал Никий, но все более поддаваясь паническому страху, возразил себе: – Нет, он, конечно, он! Ведь говорят же, что он очень большой, могучий, с огромными ручищами, из которых невозможно вырваться. Да он ими любого прихлопнет, как комара».

     Все же продолжая надеяться, что незнакомец не людоед, учитель свернул на первом же перекрестке. Если испугавший его человек свернет сюда же, то скорей всего он, и правда, каннибал. И тот свернул. Никия охватил такой ужас, что он даже забыл, что сам очень силен и неплохой панкратиаст и даже два раза сумел победить намного превосходящего его ростом и весом противника, правда, все же не настолько крупного, как этот незнакомец. (Панкратиаст – спортсмен, занимавшийся панкратионом, популярным у древних греков видом борьбы без правил). «Сколько раз я говорил себе, выходя из дома, что надо бы меч с собой брать: мало ли чего. И никогда не беру. Какая беспечность! И вот попался! – мысленно кричал Никий. – А у этого наверняка есть, если не меч, то какой-нибудь большой разбойничий нож – под гиматием прячет».

     Учитель уже почти бежал. За спиной послышались пренебрежительно-надменный и торжествующий, как показалось Никию, смешок, а затем слова: «Что это ты припустил так?»
     Никий просто обезумел от ужаса, когда вдруг понял, что сам завел себя в ловушку. Да, плохо он знает еще этот город, раз не знал, что улица эта тупиковая. Понимая, что спастись бегством уже нет никакой возможности,   панически стал бросаться от двери к двери: толкал их в надежде, что вдруг какая-нибудь не заперта. Но, конечно, все они были неумолимо-наглухо заперты. Никакой надежды! Никия охватило отчаяние. Но тут вдруг одна калитка легко подалась и открылась. Учитель прошмыгнул в дверной проем в каменной ограде и мгновенно захлопнул за собой калитку и задвинул крепкий засов. Радостно перевел дух, едва веря в свое счастливое спасение. За калиткой послышались шаги. Они удалялись вправо и через несколько секунд затихли. «Ух», – снова с облегчением выдохнул Никий. Теперь он глядел, куда попал. Обычный внутренний дворик, обычные окружающие его двухэтажный дом и хозяйственные постройки. Все очень похоже на то, что имеет сам, как будто уже домой вернулся. Правда, хозяйственные постройки здесь все же и побольше, и подобротнее с виду.

     Из дома вышел рослый широкоплечий человек в рабской, но чистой хламиде, такой короткой, что мощные мускулистые огромные ноги были обнажены полностью и едва был прикрыт срам. У незнакомца были растрепанные светлые волосы на голове и такого же цвета свалявшаяся борода. Он уставился удивленно на Никия.

     «За мной людоед гнался, – сказал ему тот, – если б не ваш дом, то мне бы точно конец пришел. Еле спасся. Ваш дом, как спасительная гавань для меня». Глаза раба расширились и округлились, нижняя губа сильно выпятилась. Видно было, что он так изумлен, что не в силах сказать и слова. Потом, придя в себя, удивленно произнес: «Кто? Людоед?.. Не может быть…». «Как не может?! Я ж говорю, что вот сейчас только.., вот здесь… Я своими глазами его видел. Еле спасся от него.  Вот сейчас только, – говорил взволнованно Никий. И, сдерживая волнение, добавил уже тихим голосом: – Не бойся – если хозяин твой выйдет, не скажу ему, что ты калитку забыл запереть. Скажу, что я постучал, и ты впустил меня, чтобы спасти от верной гибели». Раб пренебрежительно махнул рукой, говоря: «Да он ругать не будет. Мы так рано не запираем калитку». «Даже сейчас, когда по городу рыщет вот этот?..» – удивился Никий. «Ну, да, – усмехнулся раб и взглянул на Никия так, словно вопрос его ему показался смешным, и спросил: – А ты уверен, что это людоед был?»  «Конечно! – воскликнул Никий, – еще бы». «Моему хозяину наплевать на этого людоеда, а мне и подавно». «Ну, значит, твой хозяин смельчак. Но неужели он за семью свою не боится?» «А у него нет ее. Молодой еще. Рано ему жениться, а родители померли. Сестры у мужей живут. Один живет. В свое удовольствие. А что касается людоеда, то пусть приходит – мы его с хозяином скрутим и стратегу сдадим». «Ну, вы молодцы, раз так в себе уверены! – восхитился Никий и спросил: – Ты случаем не одрис ли?» Раб широко и удивленно заулыбался и сказал: «Одрис – точно. Как догадался ты?» «По внешности твоей белобрысой и гигантской, а главное, по акценту. Уж я-то знаю – всю жизнь рядом с одрисами жил». «Да-а? А где?»  «В Лемнее Одрисской». «Да? Ну, знаю. Как не знать? Но я подальше жил. В Синей Долине за Пятигорьем. Из тувров я». «Слышал, слышал о туврах. Говорят, воины хорошие, – невольно льстил Никий рабу, желая расположить его к себе, так как опасался, что он, чего доброго, захочет выставить его на улицу: от этих рабов молодых хозяев чего угодно можно ожидать, особенно, если хозяин такой бесшабашный и дерзкий, что даже страшного каннибала не боится, которого весь город страшится. Да и невольную симпатию испытывал к этому могучему, мужественному на вид человеку, пусть и рабу. «Да, мы, одрисы, все воины хорошие. Поэтому нас так любят везде на службу брать. Никто войны не начнет, если у него в войске, хотя бы трех сотен одрисов нет. Вот и я четырнадцать лет назад в наемники подался. Да не повезло. В плен попал. Перепродавали меня не раз. Так вот здесь и оказался».

       В этот момент из дома вышел молодой человек, по всей видимости, хозяин. Он был чуть выше среднего роста. На роскошно-кудрявых черных волосах красовался венок из свежих роз, который удивительно шел к его красивому чисто выбритому лицу. Атлетически сложенное тело покрывала короткая голубая безрукавая туника, с красным орнаментом на груди и по краю подола.

     Он не меньше раба был удивлен причиной, которая привела Никия к нему в дом. С минуту, наверное, ничего не говорил и только с изумлением глядел на неожиданного гостя. Наконец сказал: «Ну, ничего… Зато благодаря этому каннибалу я получил возможность поближе с тобой познакомиться. Ты, кажется, Никий,.. Никий Логик, так зовут тебя. Тебя все в городе знают. Не раз слышал о тебе. Всегда только хорошее. Говорят, лучше учителя у нас еще не было». «Да, я Никий. К сожалению, не знаю, как тебя зовут, моего спасителя». «Вакхон я, сын Фотия. Рад приветствовать тебя в своем доме. Прекрасно, что боги тебя послали ко мне в гости. Аккурат к ужину. Идем же в андрон ко мне и возляжем». (Андрон – комната в древнегреческом доме, где хозяин принимал гостей и проводил пиры – П. Г.). Он обратился к рабу: «Готов ли у тебя ужин?» «Да, готов, владыка. Конечно, как всегда», – ответил тот. «Нет, Нет! – воскликнул Никий. – Я спешу домой. А завтра сам приду к тебе. И жертвенное мясо принесу. Потому что, конечно, совершу заклание, чтобы отблагодарить богов за спасение. Они спасли меня твоими руками. И тебя отблагодарю тоже». «О, я очень буду ждать тебя завтра. Приходи, Никий», – обрадовался Вакхон и улыбнулся ласково-похотливо. «Понятно, – с досадой подумал наш герой, – он, видать, из тех, кому дары Эрота сладостней, чем дары Афродиты». (Эрот считался у древних греков покровителем однополой мужской любви, а Афродита – покровительницей естественных любовных отношений между мужчиной и женщиной – П. Г.). «Вот что, Вакхон, дай мне свой меч, – попросил Никий и пояснил: – Хочу догнать людоеда и освободить наш город от этой нечести. А завтра, как в гости к тебе приду, так заодно с жертвенным мясом и меч тебе принесу». Вакхон велел рабу принести меч. Тот ушел в дом. «Только быстрее, а то людоед уйти далеко успеет, и наш доблестный учитель не сможет настигнуть его!» – крикнул ему вслед Вакхон и рассмеялся. Он явно воспринимал происходящее не как что-то серьезное, а как случайную интересную забаву. Он произнес: «Ты просто молодец, Никий. Если ты убьешь его, то весь город будет прославлять тебя, как мы, все эллины, прославляем Локсия, победившего Тифауна». (Локсий – культовое имя Аполлона. Тифаун – мифическое чудовище, которое он одолел – П. Г.). Никий уловил насмешливую интонацию в словах Вакхона и сказал: «Я столько раз слышал об этом каннибале, о его злодеяниях, но никак не мог предположить, что этот ужас может как-нибудь коснуться меня. Но чуть сам не угодил ему в лапы». «Да и я тоже столько раз слышал. Но думал, что это так далеко от меня. А он, оказывается, совсем рядом рыщет, – с посерьезневшим видом ответил юноша». Но сразу затем в глазах его опять заиграла усмешка. «А вы тем не менее даже дверь забываете запереть. Правда, это спасло меня. Но теперь ты убедился, что опасность совсем близко. Так что теперь уже вряд ли забудешь». «И не подумаю запирать. Пусть только сунется – я убью его и спасу город от этого чудовища. Правда, ты собираешься предупредить меня в этом. Но я не в обиде – пусть тебе достанутся лавры».

     Вернулся раб. В руке он держал широкий короткий меч в ножнах, который протянул Никию. Тот взял его и сразу почувствовал и спокойствие, и уверенность в себе. Он, конечно, не собирался сражаться с гигантом- каннибалом: попросил оружие только для самообороны, на случай новой возможной встречи с людоедом. При мысли, что нужно выходить на улицу, где возможна встреча с могучим каннибалом, Никием вновь овладело сильное волнение, такое, что он даже забыл сказать Вакхону что-нибудь на прощание. Повернулся и поначалу медленно и неуверенно взялся за засов. А вдруг людоед поджидает его. Ведь улица тупиковая, а значит, если тот оставил намерение поймать его, то должен был бы уже выйти из нее, но за оградой не было слышно никаких шагов. Хотелось задержаться, переждать здесь какое-то время. Однако пути к отступлению не было: он лишил себя этой возможности изъявлением своего героически-смелого намерения. Никий мгновенно представил, как завтра Вакхон вместе с соседями будет потешаться над ним, рассказывая о хвастливом трусливом известном в городе учителе. В надежде, что никакой каннибал его все же не поджидает, Никий, стараясь придать своим движением видимость быстроты и решительности, открыл дверь и переступил порог… и сразу увидел того рослого мужа. Он стоял в шагах пятидесяти от него перед калиткой другого дома. Никия окатил ледяной ужас, но он сразу сумел овладеть собой и действительно готов уже был ринуться на противника, даже начал обнажать меч, как вдруг калитка открылась перед незнакомцем, и тот скрылся за каменной оградой. До Никия донеслась брань: «Ты что ж, хрыч старый, не открываешь так долго?! Уже дрыхнешь что ли, да?! Так рано! Ну, погоди, прибью я тебя или высеку хорошенько!» Нетрудно было догадаться, что слова эти обращены были к рабу-привратнику, что сказавший их человек вряд ли гнался за ним, Никием, а просто шел к себе домой. Никий в душе посмеялся над собой. Хотел вернуться, чтобы возвратить меч хозяину, но тут же передумал: действительно, тогда придется объяснить, почему он ему уже не нужен, то есть рассказать, что ошибочно принял за каннибала его соседа. То-то будет смеху. Завтра весь город узнает о его, Никия, трусости и глупости. Кроме того, нужно еще до дома добраться, а этот случай, пусть и нелепый, и курьезный убедил в необходимости иметь при себе оружие, по крайней мере в эти тревожные дни, когда еще не обезврежен рыскающий по городу каннибал.

     Взволнованная жена дома встретила его словами: «Наконец-то! Что ж так долго?! Я уж идти искать тебя собралась. Опять, наверное, в своем любимом трактире застрял? Ну, я так и думала. Разве ты не знаешь, что сейчас даже уже в вечернее время по городу опасно ходить одному?.. А я такой обед хороший приготовила. А тебя все нет и нет. Мясо даже есть. Сестра прислала хороший кусок жертвенного мяса: за что-то с мужем они Гермеса благодарили закланием, наверное, прибыток какой-то хороший им послал. Но теперь это будет у тебя не обед, а ужин. Впрочем, ты сейчас, как мне кажется, уже сыт. Ну, значит, обед на завтрак переносится». «Ты права, дорогая, – я есть сейчас нисколько не хочу. Единственно, чего я сейчас желаю – это лечь спать, и чтоб, конечно, ты была рядом».