Марк Лоуренс - Тысяча лет перевод

                Тысяча лет

Рассказ из цикла "Война красной королевы". Без редактуры и корректуры. Без сносок.



Перевод: Р. Гимазов
Корректура и редактура: В. Бананов; К. Каржавина

                Предисловие
Это приквел к трилогии "Война красной королевы", действие которой происходит в том же мире и времени, что и цикл "Разрушенная империя". Данная история посвящена Снорри и Туттугу — двум (в конечном итоге) верным спутникам Ялана Кендета, глазами которого мы наблюдаем действие "Войны Красной Королевы" (начиная с романа "Принц шутов"). Эмоциональная составляющая этих книг берет свое начало в предыстории Снорри, и мне всегда хотелось продолжить её дальше. Так я и сделал.
Рассказ относится к юности Снорри и Туттугу, до того как Туттугу получил свое прозвище, съев двадцать цыплят за один присест. На первый взгляд, это история о встрече с троллем. Однако основное ее внимание, как и во многих других моих рассказах, уделяется развитию персонажей. В данном случае — тому, как отцовство начинает влиять на молодого Снорри,  и он становится тем человеком, которого мы встречаем в книгах цикла.

Тролли — это семь видов плохих новостей. Тролль оторвет человеку голову и высосет его глаза так же легко, как ребёнок сорвёт цветок. Но на груди Снорри стояла не нога тролля. Это было нечто гораздо хуже.
Тремя днями ранее жрец Ингольф Магнорсон прибыл в Восемь Причалов с заходящим Солнцем позади и проблемами впереди. Его фаеринг , увешанный черепами мелких волков, на котором гребли два слепых старика, ударился о причальный столб.
— Ярл Торстефф поручил мне найти воинов, достойных места за высоким столом в Валхалле. Сам Один благословил это дело кровью и огнём. Слава ждёт тех, кто принесёт нашему ярлу сердце Железного Тролля! — Ингольф прокричал это толпе, собравшейся на длинном причале.
Жрец был одет в огромную вонючую медвежью шкуру, один его глаз был закрыт кожаной повязкой, хотя Снорри слышал, что с глазом под ней всё в порядке. На правом плече Ингольфа сидел старый ворон. Он редко улетал, судя по белым следам птичьего дерьма, обляпавшего одежду жреца спереди и сзади. Жрецы из Эйнхаура часто держали воронов в память о Хугине и Мунине, которые сидели на плечах Одноглазого Одина.
Олаф фыркнул и встал рядом со Снорри.
— Неужели он забыл взять с собой Мунина? — он встал на цыпочки, ибо не обладал большим ростом Снорри. При этом Олаф был толст в тех местах, где у его друга были могучие мышцы. — Забыл Мунина. Понял? Мунин назван в честь памяти!
— Я понял, — пробормотал Снорри. — А у тебя есть смешные шутки?
Олаф нахмурился.
— Все мои шутки смешные. Просто некоторым требуется больше пива, чтобы оценить их по достоинству.
— Может быть, — сказал Снорри. — Неужели он думал только о том, чтобы взять Хугина? — Он сделал паузу. — Хугин назван в честь раздумья, поэтому он подумал взять...
— Ты лучше занимайся убийством людей топором. А я буду шутить.
— Железный тролль! — Ингольф повысил голос, когда новоприбывшие спустились из деревни по крутому склону. — Ярл Торстефф предложил мешок золота и место в своём медовом зале тому, кто его убьёт.
Олаф снова фыркнул.
— Ох, уж эти истории — вот насколько близко я хочу оказаться к троллю. И даже тогда мне понадобится сначала залить брюхо элем, — он говорил всё тише, пока задавали вопросы люди, ближе всего стоявшие к воде.
— Говорят, этот носит доспехи! Представь себе! Эти проклятые твари — убийцы и без брони, а уж с ней-то!
Некоторые из старших мужчин уже начали отворачиваться, возвращаясь к своим лодкам, или шли на ступьчатые берега, где просто могли найти между камнями то, чем заработать на жизнь. Другие, недавно вернувшиеся из набегов с ярлом Торстеффом, хвастаясь, рассказывали истории о троллях. Хотя никто, кроме Ульфа Серое Сердце, никогда не сражался с ними.
В толпе собралось около сорока человек в основном с Восьми Причалов: мужчины и женщины, а также дети с сопливыми носами. Большинство молодых людей были светловолосыми, но у некоторых имелись шевелюры и потемнее. У кого-то волосы были такими же чёрными как у Снорри. Там был даже юный Карл, сын Снорри, которому от роду было всего два лета. Его белые волосы, словно свежевыпавший снег, как и у матери, казались чем-то не реальным, а пришедшим из снов. Маэри умерла в тот день, когда впервые увидела своего ребёнка. Может быть, Боги решили, что в мире есть место только для одного из них.
— Вот ты где! — появилась мать Снорри в фартуке, готовая забрать младенца.
Глаза Снорри заслезились, как и всегда, когда он думал о Маэри, и тупой, еле сдерживаемый гнев наполнил его, заставляя дрожать конечности.
— А насколько тролль большой? — спросил мужчина из толпы.
Женщина выкрикнула что-то в ответ, вызвав гогот у торговок рыбой неподалёку. Снорри же не расслышал её слов.
Толпа на Восьми Причалах была скорее похожа на публику, ищущую развлечений, чем на викингов, которым не терпелось взяться за топор и меч во имя своего ярла. Эйнхаур лежал далеко, а ярл все же не был королем. Он не был королем даже в своем собственном зале, а на берегах далёкого Уулиска его власть была скорее данью старым традициям. Он не приказывал людям присоединяться к его набегам. Скорее он соблазнял их разговорами о золоте и славе. Такой соблазн привёл отца Снорри на одну из лодок ярла. Он пустился в южные моря, откуда так не вернулся, даже спустя год. Ходили слухи, что скоро прибудут новые драккары, и понадобятся еще воины. Снорри уже решил, что он тоже отправится с ними.
С шаткого причала перед своей лодкой жрец Ингольф рассказывал о жутких деяниях Железного Тролля в деревнях на северном берегу фьорда. Снорри смотрел на тёмные воды Уулиска. Четыре мили в ширину и неизвестно, сколько в глубину. Но каким глубоким не было бы дно, в суровую зиму лед сковывал воду от берега к берегу. В иные зимы он был достаточно прочным, и вся деревня выходила на него для празднования Йоля в ожидании возвращения Солнца. Толщина льда была достаточной, чтобы тролли могли перебраться через реку. Даже огромные и в броне.
— Мы должны пойти за ним, — сказал Снорри.
— Ха! — Олаф ударил его по руке. — А ты всё-таки умеешь шутить.
— В конце концов, мы все уулискинды, — заметил Снорри. — Северный берег или южный — разницы нет.
— Безрассудству — своё время, — сказал Олаф. — Каждый должен знать, когда остановиться.
— Мы должны быть готовы пролить кровь за наших братьев, — стоял на своём Снорри.
— О боги, ты серьезно? — Олаф горестно вздохнул.
— Ингольф говорит, что у нас есть долг, — Снорри повторил то, что жрец сказал за мгновение до этого.
— Твой долг — воспитать своего сына, — сказал Олаф. — Это — трудный путь. А не сбегать каждый раз, когда ярл призывает взяться за топоры.
— Ты слишком молод, чтобы метить на место старухи, Олаф, — Снорри хлопнул по плечу своего меньшего товарища, мощнее, чем намеревался. Настолько сильно, что его друг пошатнулся и упал на колени. Вместо того чтобы помочь Олафу подняться, Снорри задрал голову и рыкнул. — Я пойду!
Смелость чаще всего вызывается толпой. Её нужно разжечь. Подобно лавине на высоком перевале она будет скрыта, замаскирована под повседневную жизнь, а затем одним небольшим толчком всё может прийти в движение.
Вслед за голосом Снорри последовали другие. Вскоре склон огласился могучими криками, взывающими о возмездии, жаждущими крови, требующими мести за убитых людей.
Позже, поднимаясь по склону к своим домам, Олаф злился на поступок Снорри.
— Тебе проще умереть, чем растить этого мальчика? Вот ты какой! Могучий Снорри боится собственного сына?
— Захлопни пасть, Олаф Арнссон, — прорычал Снорри.
Но Олаф, краснолицый и запыхавшийся от подъёма, не желал останавливаться.
— Ты утратил в себе что-то хорошее в день смерти Маэри.
— Ворчишь как старуха, — Снорри свернул с тропы на голый камень. Но это была правда. Он лишился чего-то хорошего в себе в тот миг, когда рядом с завывающим ребёнком Маэри испустила последний вздох, а дух оставил ее тело.
— Снорри! — Олаф позвал его, но решил не идти за ним по мокрому от дождя камню.
Снорри ссутулил плечи и пошёл по направлению к дому своих родителей. Карл уже должен был быть в постели, погруженный в сновидения. Когда мальчик был совсем маленьким, Снорри любил наблюдать за ним, пока тот спал. Иногда он протягивал к нему крупную мозолистую руку, достаточно большую, чтобы обхватить ребенка. Рука замирала, дрожала. Снорри отводил ее, словно тело мальчика был раскалённым углем, слишком горячим, чтобы терпеть его жар.
Однажды Снорри уже отдал своё сердце. Слишком молодой. Слишком свободный. А она умерла, сраженная врагом, с которым невозможно было бороться. Всю свою жизнь Снорри принимал любые вызовы: бился с мальчишками вдвое больше него и охотился с отцом в зимнюю стужу. Он вступал в поединки с радостным криком, который пугал его друзей почти так же, как и врагов. Страх был ему незнаком. Однако теперь... теперь, после того, как Маэри причинила ему боль, просто умерев, всё стало иначе. Снорри познал страх. Страх потерять то, что любишь. И защита от этого была проста. Он оградил своё сердце броней, отдав ребёнка на попечение матери.
В ночь приезда жреца казалось, что все жители Восьми Причалов готовы мгновенно прыгнуть в лодки и поплыть к северному берегу. Но когда с востока пришло холодное утро, и солнечный луч окрасил в багровый цвет туманные кромки фьорда, на длинном причале собралось всего пятеро добровольцев.
Снорри плохо спал, размышляя над словами Олафа. Их правда не давала ему покоя. Он должен остаться и воспитывать Карла. Этого хотела бы Маэри. Хотя, когда родился ребенок, ей было всего четырнадцать. Возможно, если бы появление сына на свет не убило её, она была бы такой же плохой матерью, как он — плохим отцом. Они оба были слишком молоды, и она навсегда останется молодой, запертая таковой в глубинах его памяти. А он всё ещё очень молод.
Мать не спорила с его решением отправиться охотиться на тролля.
— Ты похож на своего отца, — сказала она, а затем кивнула в сторону Карла, спящего в кроватке. Над красным шерстяным одеялом виднелись только белокурые волосы. — Он, вероятно, вырастет таким же, как ты. Все вы сотню раз готовы встать с топором на защиту своих детей, но не желаете вытирать с них дерьмо и блевотину. Вы думаете, что суровые реалии жизни — это зубы и когти, копья и мечи. В то время как настоящая борьба идёт прямо здесь: возделать землю и воспитать ребёнка так, чтобы он знал, как выжить в этом жестоком мире. — Она покачала головой и сдалась. Слова не меняют сердца.
Снорри кивнул появившимся на пристани мужчинам. Никто из них не был таким крупным как он — в этом он походил на своего отца: рост между шестью и семью футами, природная предрасположенность к хорошей физической мощи. Но в добровольцы записались люди, которые пережили не одно испытание.
Первым пришел Аудун вер Болдорфсон — крупный мужчина со светлой бородой и беззаботной улыбкой. Он был на пять лет старше Снорри, и в прошлом они являлись соперниками. У Аудуна имелся круглый щит, окованным железом, и меч, доставшийся ему от красных викингов из Хардангера.
Спотыкаясь и ворча, по склону спускался Эрик Красная Борода. Это был худощавый человек в чёрном шерстяном плаще, прекрасно владеющий луком и ножом. Казалось, что он всё ещё пьян. У Эрика было две дочки, чуть моложе Снорри. Старшая из них, Фрейя, нравилась Снорри, однако он не сделал ни одного шага, чтобы привлечь её внимание.
Следом вдоль береговой линии шёл Ульф Серое Сердце. Когда он в знак приветствия поднял руку, его кольчужная рубашка зазвенела словно металлический дождь. Это немного ослабило напряжение Снорри. Через плечо он нес шестифутовый полэкс — лезвие с одной стороны, молот с другой. Шрамы Ульфа наглядно олицетворял урок, который когда-то ему преподали: никогда не приближайся к троллю.
Мужчины уже грузили снаряжение в лодку Ульфа, когда по склону спустился пятый член их охотничьего отряда.
— Возвращайся домой, мальчик, — проворчал Эрик. — Это работа для настоящих мужчин.
Олаф остановился. Казалось, что слова Эрика его одновременно и успокоили, и рассердили. Было легко понять, почему Эрик Красная Борода назвал его мальчиком. Там, где щеки Эрика покрывала роскошная растительность, у шестнадцатилетнего Олафа были скромные островки рыжего пушка. Он был невысокого роста, и, несмотря на долгую голодную зиму, толстый. Хуже того, он не был воином. Снорри не раз видел, как его друг отказывался от боя, уходя от враждебности при помощи юмора. И если нужно, то Олаф убегал. Когда все это не помогало, он просто лежал и терпел побои.
Снорри поднял Хель — двулезвийный топор своего отца, который прошёл сквозь года: оружие передавалось по наследству из поколения в поколение. Отец оставил его на хранение, когда отплывал в последнее плавание, утверждая, что вёльва посоветовала ему сделать это на удачу. Но Снорри знал, что если Снага действительно советовался с ведьмой, то она должна была сказать ему, что он не вернётся из плавания. Отец не стал бы расставаться с Хель только ради удачи. Мать Снорри сказала ему через год, после того, как Снага не вернулся, что он знал свой путь. Именно тот, что указали ему Боги. Поэтому передал топор, понимая, что это его последний шанс сохранить неразрывной цепь наследования.
— Тогда почему он ушёл? – однажды спросил Снорри.
— Когда Норны открывают человеку его вирд  — это дар ему. Пытаться отвернуться от него — нанести оскорбление, и ничего хорошего из этого не выйдет.
Снорри отмахнулся от воспоминаний, будто увиденных в лезвии его топора, и заметил, что Олаф всё ещё стоит у причала с дерзким и в то же время испуганным видом. Олаф всегда всего боялся. Это было в нём самом, в его нутре, частью его сущности.
-— Друг мой, мне нужно, чтобы ты присмотрел за Карлом, если я не вернусь, — это был самый безобидный отказ, на который Снорри был способен. Но даже в этом случае он увидел обиду на лице Олафа.
— Мы – Ундорет, — Олаф снял с пояса секиру и начал петь клановую песнь.
— Не делай этого, — проворчал Ульф, отвязывая нос лодки от причального столба. — Это не для тебя, парень.
Олаф нахмурился, его лицо покраснело, но он продолжил петь:

Рожденные в битве.
Поднимите молот,
вскиньте топор.
Под наш боевой клич
да дрогнут Боги.

Он вздохнул.
— Я совершеннолетний, как и Снорри.
Ульф покачал головой.
— Но ты не изменился.
Тем не менее, он позвал Олафа на борт. Когда человек из Ундорета публично приглашал сам себя на битву, никто не мог ему это запретить.
— Залезай и постарайся не мешать. Тебе понадобится одно из моих копий, — он кивнул на свёрток, завёрнутый в промасленные шкуры. — Твой маленький колун годится только на растопку. Ты же не хочешь приближаться к троллю вплотную. Другой берег фьорда — идеальное место для лучника. Дальность стрельбы замечательная, но много стрел не всегда успеешь выпустить. А с копьем или полэксом у тебя хотя бы будет один шанс для удара, если повезёт.
 Олаф сел на корму, внезапно побледнев. Снорри нахмурился, вздохнул, затем кивнул в знак понимания — и всё это в одно мгновение. Он наклонился, погрузил весло в воду и серией плавных взмахов начал приближать их к далёкому берегу.
Никто из них не промолвил ни слова. Викинги не любили попусту болтать, когда нервничали. Снорри наблюдал за Олафом и за тем, как хижины Восьми Причалов удаляются, а козы превращаются в рыжие точки, разбросанные по склонам.
Пока он греб, то думал о глупом поступке Олафа, присоединившегося к ним. Это постепенно стало казаться их общей глупостью, по которой все они отправились на охоту. У зимних костров "отправиться охотиться на троллей" означало совершить самоубийственный поступок. Арне Мёртвый Глаз ходил на троллей, подзадоривая таким образом Эрланда Эскильсона. Чтобы сбежать от своего пьяницы-мужа, который её поколачивал, Бере Аслаугдоттир тоже пришлось пойти охотиться на троллей. Конечно, Железный Тролль не увидел бы разницы между Олафом и Снорри. Для него все люди казались детьми.
Путешествие Олафа через фьорд было, по мнению Снорри, величайшим подвигом храбрости среди всех, кто был с ним. Олаф жил со страхом, и все же он сумел преодолеть его ради дружбы. У него не было причины убегать, и всё же он решил отправиться на охоту.
Снорри не знал, от чего бегут другие, но он понимал, что великий воин, которым он надеялся стать, прятался от ответственности — своего ребёнка и убеждал себя, что сыну будет лучше с бабушкой, чем с отцом. Снорри бежал от этого, и одновременно с этим его толкала неугомонная потребность в совершении подвигов, которая двигала им всю его сознательную жизнь. Из-за своей потребности в насилии, он чувствовал себя не таким человеком, каким хотел бы быть. Но иногда, в редкий безветренный день, Снорри смотрел на своё отражение в холодной глади вод фьорда и понимал, что ему нет места среди мирных людей. Как бы ни печально это было осознавать.
Группа охотников с Восьми Причалов остановилась в деревушке под названием Рольфовая Скала. Деревни на северном берегу были меньше, чем на южном. По сравнению с Рольфовой скалой Восемь Причалов выглядела как город. Снорри легко мог понять, почему людям деревни необходима помощь. Те, кто пришел поприветствовать охотников, были старыми и исхудавшими. Молодежь бежала с этого берега при первой же возможности . Но именно в этих стариках чувствовалась сила викингов. С малых лет суровое воспитание на грани выживания подавляло в них страх. Благодаря умению владеть топором перед Снорри открывались новые возможности. Он мог вернуться с чужеземными богатствами или умереть и пировать в Валхалле. Любой из этих вариантов был лучше, чем выращивать урожай на малоплодородной земле в короткие промежутки между лютыми зимами.
— Не бывал ли здесь тролль?! — прокричал Ульф, обращаясь к высокому старику, закутанному в волчью шкуру. Несмотря на груз прожитых лет, он стоял прямо.
Мужчина покачал головой.
— Там, куда приходит это зло, мало чего остается, — он указал на женщину, наблюдавшую за ним с дальнего склона, — седовласую старуху, согнутую подобно дереву под сильным ветром. — Миргиол выжила в Утгаре. От того места ничего не осталось.
— Утгар. Хижины под Бараноголовой Скалой? — спросил Ульф. — Дом Магьяра Утесона?
— Ага.
Снорри слышал о Магьяре Утесоне, но не об Утгаре. Серебряные изделия мастера пользовались большим спросом. Говорили, что даже у ярла Торстеффа есть кубки, сделанные стариком и его подмастерьями. Любой другой талантливый кузнец открыл бы мастерскую в Эйнхауре, но Магьяр, как говорили, обрёл музу там, где родился.
Ульф пошёл вверх по склону, чтобы поговорить с женщиной. Остальные охотники держались позади, а за ними следовали местные жители. Олаф пыхтел рядом со Снорри, с трудом поспевая за более длинным шагом своего друга.
— Старая Мать, — Ульф встал перед Миргиол и склонил голову, проявляя уважение к её годам. — Мы приплыли с Восьми Причалов, чтобы убить тролля. Но сначала мы должны найти его. Расскажи нам, что ты помнишь о той ночи, когда он пришел в Утгар.
— Он пришёл днем, — она смотрела на Ульфа глазами, которые были такими же поразительно зеленовато-голубыми, как озеро в кратере вулкана, к которому Снорри когда-то взбирался два дня, чтобы им полюбоваться.
Ульф тряхнул гривой седых волос.
— Тролли охотятся по ночам.
— Он пришел днём, — повторила старуха. — И что-то прорычал — это были почти слова. Мы увидели его со ступенчатых полей. Магьяр вышел из мастерской, трое его парней взяли копья, а старый Арне — свой большой топор. Хотя этот дурак в его-то годы едва ли мог его поднять. Молодой Арне взял меч, который вручил ему лично ярл Торстефф. Остальные попрятались в своих хижинах.
— Как он выглядел? — спросил Снорри.
Миргиол уставилась на него, словно увидев впервые. Хотя он был самым крупным мужчиной,  из всех, кого она видела за всю свою долгую жизнь.
— Ты очень молод, — сказала она.
— Достаточно, чтобы иметь сына и забирать сыновей у других, — Снорри попытался смягчить сказанное улыбкой. — И стану еще взрослее, если ты расскажешь нам больше о чудовище.
Миргиол облизнула пеньки оставшихся зубов и нахмурила брови от мучительных воспоминаний.
— Мой мальчик, Торсон, трижды уплывал на юг, пока его не забрали красные викинги, — она сплюнула на камни, будто пыталась очистить рот от поганого ругательства. — Он рассказывал мне о южных рыцарях, таких толстых в их железе, что даже стрела не может найти и дюйма кожи для кровавого поцелуя. По его словам они похожи на омаров. Этот тролль напомнил мне ту картинку, которую слова Торсона нарисовали в моей голове.
Позади Снорри фыркнул Аудун.
— Где тролль смог найти рыцарские доспехи?
— И для какого же человека они были сделаны, чтобы смогли подойти троллю? — вторил ему Эрик.
Ульф покачал головой.
— Тролли хитры. Умеют убивать. И им не нужно оружие, даже дубина. Я думал, возможно, один из них накинул на плечи кольчугу мертвеца в качестве личного трофея. Но это... — он снова покачал головой. — Я видел южные доспехи в порту Ден-Хаген. Для того чтобы надеть на человека такую металлическую броню, нужны инструменты. Те воины, которые сидят в своих стальных доспехах на лошадях, таких больших, что вы подобных и не видели... они не могут сами залезать в эти железки или вылезать из них. Им нужен обученный слуга, чтобы помогал им в этом.
Мужчины собрались на краю деревушки, готовые отправиться в Утгар.
— Ты должен остаться здесь, Олаф, чтобы охранять, — Красный Эрик указал на лодку Ульфа, взвалив на плечи свой свёрток. — Ты уже пересёк Уулиск вместе с нами, поэтому будет, что рассказать матери.
— Хватит, — прорычал Снорри. — Он сказал, что идёт с нами.
Эрик, который годился им в отцы, переводил взгляд со Снорри на Олафа.
— Что он умеет, кроме, как жрать?
— Он забавный, — сказал Снорри. — Прежде чем всё закончится, нам, вероятно, понадобится шутка. Или даже две.
— Нет ничего забавного в том, как толстяка разрывает тролль, — сказал Красный Эрик,  пожимая плечами. И пошел прочь, сжимая в руках свой лук.
— Забавный? — Олаф зашипел на Снорри. — Это лучшее, что ты можешь сказать обо мне? А как насчёт того, что я умнее вас всех вместе взятых?
Настала очередь Снорри пожимать плечами.
— Если бы ты был умным, тебя бы здесь не было.
Они вышли в Утгар рано утром, надеясь добраться к ночи. Тролль напал на западные поселения, некоторые из которых находились ближе к Рольфовой Скале, чем Утгар на востоке. Но новость от Миргиол была самой свежей. Железный Тролль убил Магьяра Утесона не более трех дней назад.
Прежде чем Ульф увел их от жалких хижин, Олаф задал Миргиол последний вопрос:
— Если все остальные мертвы, то как же ты сумела выжить?
— Я слышала, как тролль убивал людей, которые сражались с ним. Он наступал на них, издавая невероятный рёв, снова и снова. Тролль продолжал реветь, разрушая наше поселение. Когда я увидела небо и почувствовала, что вокруг меня падают обломки моего дома, я закрыла глаза и лежала неподвижно, молясь госпоже Фрейе, чтобы та отвела меня к священной горе.
— А что случилось потом? — спросил Снорри после долгой паузы, которые так любят делать старики.
— Ничего, — Миргиол обратила на него свои любопытные глаза, похожие на драгоценные камни. — Когда я очнулась и села, чудовище с криками удалялось в горы. После этого я направилась сюда.
Когда пришли охотники, руины Утгара уже покрыла темнота. Свой лагерь они расположили  у подножья гранитного хребта, круто спускающегося во фьорд. Благодаря тому, что лето только наступало, окружающий воздух не полнился комарами, чему Снорри был рад. Он слышал, что комаров можно встретить по всему миру, и везде их очень много. В землях викингов, однако, было лишь несколько по-настоящему теплых дней, чтобы кровососы могли не просто выжить, но и доставить массу неудобств. В эти дни жители севера получали годовой запас комарья в виде туманного роя.
Они разбили лагерь, не разводя огня, и установили часовых. Дозор Снорри сначала проходил под звездным небом. Он следил за дыханием своих спутников и прислушивался к темноте, чтобы уловить малейшие звуки возможного приближения кого-нибудь. Когда шёпот рассвета прогнал с неба последнее сияние звезд, Снорри встал и зашагал вдоль хребта. Он пытался разобраться в серой путанице очертаний, в которых стоял Утгар. Постепенно тени отступили подобно приливу, уходящему в чёрные глубины фьорда, и как ответ на загадку в лучах утреннего Солнца открылись руины.
— Клянусь зубами Одина! — к Снорри подошёл Олаф.
— Ты никогда в жизни не клялся Одином, тем более его зубами, — удивленно заметил Снорри.
Олаф фыркнул.
— Просто вхожу во вкус, раз уж я стал воином. Кроме того, я никогда в жизни не видел, чтобы дома с бревенчатыми стенами были разрушены словно детские игрушки.
Снорри кивнул. Это зрелище ошеломило и его. Он и раньше видел последствия набегов на деревни, когда мёртвые тела лежали там, где упали, скрутившись от полученных смертельных ран. Но всегда наибольший ущерб причинял огонь. Как только пламя вонзало зубы в древесину, итог всегда был один — пепел и чёрные руины.
Аудун, Эрик и Ульф присоединились к ним. Вместе они исследовали разгромленные остатки Утгара. Хижины с дерновыми крышами, должно быть, были похожи на те, что стояли в Восьми Причалах. Издалека они походили на зелёные холмы, покрытые густой травой. В самом ближайшем к земле месте на них могли запрыгнуть козы и провести там весь день, пасясь над головами людей.
— Эй! — позвал Аудун, сжимая в кулаке что-то яркое.
Остальные подошли к нему посмотреть. Когда Аудун раскрыл руку, на грязной ладони блеснул кусочек серебра.
— Наверное, из мастерской Магьяра, — он нахмурился. — Разве тролли не любят сокровища?
Ульф тоже нахмурился.
— Они жаждут золота, драгоценных камней и всего того, что блестит или сверкает. Это они точно бы взяли.
— Вот ещё один, — Эрик быстро присел и достал что-то из грязи.
— Разве они не любят поесть свежатинку? — было заметно, что Олафа мутило.
— Конечно, — огрызнулся Аудун. В детстве он часто бил Олафа. Но все прекратилось в тот день, когда на его защиту встал Снорри и свалил обидчика ударом бревна. Хотя ему было двенадцать, а Аудуну семнадцать лет.
— Почему же он его не съел? — Олаф ногой приподнял кусок дерна с провалившейся крыши и увидел бледное лицо человека, на боку которого зияло кровавое месиво. — Или это свинья? — Он кивнул в сторону тела, валявшегося у разрушенной стены другой хижины.
— Думаю, выследить его будет нетрудно, — Снорри сдвинул в сторону ещё больше разбросанного дёрна и обнаружил то, что он сначала принял за яму.
— Это... след ноги? — удивлённо спросил Олаф, наклоняясь, чтобы лучше разглядеть.
Отпечаток был гораздо больше человеческой ступни, неестественно ровный. Глубиной же он поход на колею, что оставляет сильно гружённая телега.
— Что будем делать? — спросил Аудун  неуверенным голосом, который больше подходил мальчику, а не мужчине.
— Мы возьмём серебро и еду, которую сможем унести, — заявил Ульф. — А потом мы сделаем то, зачем пришли: выйдем на охоту.
К полудню они поднялись на гребень хребта и увидели спуск в соседнюю долину. На залежалом снегу возвышенности Снорри встал и оглянулся, чтобы посмотреть вниз на Уулиск. Его серые воды шли волнами, поблескивая на Солнце то тут, то там, а восточный ветер нагонял рябь. Следы тролля были чёрными на белом фоне, будто ледяные корки снега, вдавленные под тяжестью. Там, где снега не было, а был только камень, охотники шли по отпечаткам его ног на камне.
— Я никогда не заходил так далеко на север, — признался Снорри.
— А я никогда раньше не пересекал фьорд, — задыхаясь, сказал Олаф. К гребню он подошел последним и опёрся руками о колени, чтобы перевести дух.
Снорри не сводил глаз с открывающегося вида: перед ним расстилались все просторы, на которые претендовали мальвикские ярлы.
— Тебе не следовало идти с нами.
Олаф выпрямился.
— Мы ведь друзья, не так ли?
— Да.
— Ну что ж, — сказал Олаф и тяжело сел на валун, доставая бурдюк с водой. — Кроме того, я в долгу перед тобой за то, что ты оберегал меня все эти годы.
Шедший впереди них Аудун фыркнул, но ничего не сказал.
— Я бился ради тебя с несколькими ублюдками, Олаф. Но я не смогу спасти тебя от Железного Тролля, — судя по тому, что он видел, Снорри сомневался, что сможет спастись и сам.
— Мы ещё посмотрим, кто кого спасет, — Олаф сделал глоток из бурдюка.
— Ха! — Эрик хлопнул Олафа по плечу, и тот поперхнулся. — Ты был прав, Снорри. Он забавный!
Тропа разветвлялась на север и восток, а далеко впереди лежали Суровые Льды. Однако Снорри  не мог представить, что тролль нападает на такие далёкие земли. Скорее всего, его логово находится не далее одного дня пути.
— Интересно, что кричал тролль? — задумчиво спросил Олаф.
— Кричал? — Снорри нахмурился.
— Да, старуха ведь сказала, что был крик, а не рёв.
Ульф подошёл к ним сзади и покачал головой.
— Ты лучше сосредоточься на том, где у него рот, а не на том, какие звуки из него доносятся. Мы охотимся на животное. В доспехах оно или без. Жестокое животное.
Снорри почувствовал в Ульфе перемену. Серьёзный войн, не склонный к пустой трате слов, он почему-то казался с каждой милей все более молчаливым и мрачным.
— Проблемы? — спросил Снорри, когда они остановились в месте слияния двух долин, открывшихся после таяния льдов.
— Тролль ведет нас к Драгсилу.
Снорри моргнул.
— Драгсил — это не миф?
Долгими зимними вечерами рассказывали много историй, и далеко не все они были правдивыми. Если история начиналась словами "К северу от Уулиска", то викинги понимали, что ее следует принимать с долей скепсиса. Кроме берега фьорда, к северу от Уулиска территории были необитаемыми. Пространство между Уулиском и Суровыми Льдами представляло собой сплошную мерзлоту. Там невозможно было ничего выращивать, и даже самые выносливые козы голодали бы на тех землях.
Ульф кивнул.
— Мой отец видел Драгсил своими глазами, — он вздохнул, подёргал себя за чёрную с заметной проседью бороду, и пошёл дальше в сторону северной долины.
Остальные следовали за ним, не говоря ни слова. Рассказывали, что Драгсил был местом Зодчих. Высеченные в склоне горы палаты пережили День Тысячи Солнц. Однако люди, находившиеся в них, не сумели выжить. Ходили слухи, что в туннелях до сих пор, спустя много веков, обитают призраки тех, кто в них погиб. Жрецы Одина твердили о необходимости  держаться подальше от подобных мест. По их словам, в таких местах не найти пути в Валхаллу.
Вершину, к которой, казалось, стремился тролль, озарило заходящее Солнце, окрасив её бока в холодный красный цвет.
— Кто знает историю о Драгсиле? — спросил Аудун в лагере после ужина. Смелость вопроса была подпорчена нотками страха в его голосе.
Ульф и Эрик хмыкнули и покачали головами.
— Я помню, — сказал Снорри. — Но не все, а только в общих чертах. Драгсил упоминается во многих сказаниях, и почти всегда как место, которого герои избегают. Или то, куда жестокий ярл грозится послать провинившихся.
— Итак... Получается "Охота на троллей" и "визит к Драгсилу" — это практически одно и то же, — заметил Олаф. — Просто ещё один вариант сказать "очень плохая идея". А мы идём в Драгсил охотиться на тролля.
— Поджилки затряслись, Олаф? — поддразнил Аудун, высунув нос из мехов.
— Как и всегда, — признался Олаф. — Но я бы предпочел бояться в Драгсиле, чем в большинстве других мест. Я разговаривал с Гроа о Драгсиле.
Аудун разразился смехом. Он не поверил ему, но это была правда. Когда два лета назад старая ведьма приехала в Восемь Причалов, мало кто отважился войти внутрь ее палатки из шкур, стоявшей на ступенчатых полях. Жрецы и вёльвы терпеть не могли друг друга, и многие мужчины, с легкостью ссылаясь на совет жрецов, избегали старую Гроа и её дурно пахнущую обитель. Однако истинной причиной был страх. Первобытный страх.
Из всех юношей Восьми Причалов только Олаф смиренно вошёл к ведьме, провозгласив о своём прибытие громким приветствием. Снорри думал, что Олаф будет последним, кто решится на такое, но позже был вынужден признать, что его друг обладает храбростью иного рода. Она была связана больше с любопытством, чем с гордыней, вызываемая скорее пытливостью ума, чем опасностью клинка.
Олаф никогда не рассказывал Снорри о том, что вёльва говорила ему, сидя среди костей и талисманов. Но теперь он рассказал им немного из той встречи.
— Гроа спросила меня, откуда я знаю о существовании Одина, и что он живёт и дышит. Мне пришлось задуматься, так как вёльвы не задают праздных вопросов. Я ответил ей, что мне так сказали, и что он фигурирует в тысяче историй. А еще потому, что его имя высечено в самом Камне.
— Она поведала мне о том, что есть разница между жизнью, которая есть, и жизнью, которая была, а также между историей жизни и историей жизни, которой никогда не было. Однако эту тонкую грань различий трудно определить. Подобно полярному сиянию, они смещаются, накладываются друг на друга и постоянно меняются.
— Ещё ведьма рассказала мне, что Зодчие создали множество машин, некоторые из которых предназначались только для того, чтобы наблюдать за самими их создателями: хранить истории их жизни и давать им новую жизнь внутри этих историй. Гроа сказала, что призраки Зодчих — это не настоящие духи, а воспоминания тех, кто умер, хроники их судеб, хранящиеся в машинах, наблюдавших за ними всю жизнь. Вёльва также говорила, что такой информации, записанной этими устройствами, несметное количество, сокрытое в глубоких мирах их машин.
Олаф замолчал, а Аудун снова фыркнул. Но Снорри был уверен, что его друг поделился чем-то важным. Прежде чем они уснули, Снорри продолжил рассказ той части зимних сказаний, из которой помнил лишь обрывки. О том, как Сигурд из Хардангера, герой старых саг, задумал пробраться в залы Драгсила и забрать сокровища, оставленные там королями до Дня Тысячи Солнц. Воин пришёл с топором и мечом, благословленный Богами и их жрецами. Он бродил по множеству пустых залов и в конечном итоге обессилено уснул. Проснувшись и ничего не найдя, разочарованный он покинул это место.
Сигурд вернулся к Уулиску и обнаружил, что по обоим его берегам живут люди, которые не знают ни его имени, ни имен ярлов на юге и западе. Он шёл по изменившемуся миру, где города стояли на когда-то безлюдных берегах, и где даже вёльвы не помнили о нем. Сигурд был вычеркнут из собственной жизни.
— Или он просто спал гораздо дольше, чем ему казалось, — сонно предположил Олаф, похожий на пятно в темноте.
Они пришли в Драгсил ранним утром следующего дня. Снорри с трудом поднимался по склону за Ульфом, который, похоже, не знал усталости. Остальные плелись позади них. Особенно Олаф, который был далеко внизу. Идея о том, что кто-то должен отстать принадлежала Снорри. В этом случае, хотя бы один выживший сможет рассказать о них. Он хотел, чтобы это был Олаф.
Ульф и Снорри сидели на выступе, наблюдая за тем, как остальные поднимаются к ним по склону горы. В нескольких сотнях ярдов над путниками уже зияли окна и дверные проемы Драгсила. Тёмные и пустые. Простираясь во все стороны, земля вздымалась, словно море, подхваченное сильным ветром и неожиданно застывшее на месте. Одни скалы освещались Солнцем, другие лежали в тени. И чтобы понять этот грандиозный масштаб, на всём этом просторе не было никого и ничего — ни человека, ни дерева.
— Вот, — сказал Снорри, указывая на панораму из освещенных Солнцем камней. — Осознаю, Боги существуют.
Ульф хмыкнул в знак согласия и больше не говорил ни слова, пока не появился Эрик. А за ним, с трудом догоняя, шел краснолицый и задыхающийся Аудун.
— Если бы тут был тролль, мы бы его уже учуяли, — Ульф стоял, опираясь на топор, и глядел вверх на пустые окна, вырубленные в скале. — Тролли смердят. А этот уже два дня ходит, не оставляя после себя никаких знаков.
— Если он здесь, то его можно будет легко найти, — теперь Снорри был готов к бою. Руины Зодчих были финальной точкой этого путешествия. Он готов был встретить любой вызов, который ему могут бросить. Не важно: победит или проиграет, но так или иначе дело закончится.
— Один, береги нас, — Ульф поднял оружие к холодному небу. — Тор, храни нас. — Это была не мольба о помощи, а требование засвидетельствовать их деяние. — Мы — Ундорет!
Снорри, Эрик и Аудун присоединились к нему, и хор их голосов зазвучал ещё громче:
Рожденные в битве.
Поднимите молот,
вскиньте топор.
Под наш боевой клич
да дрогнут Боги.
Без лишних разговоров четверо мужчин начали последний подъём. Ниже в сотне ярдов по достаточно пологому склону из битого камня карабкался Олаф Арнссон. Его губы влажно блестели от слюны, дыхания уже не хватало даже на ругательства, но двигался он с мрачной решимостью.
Ульф взял с собой факелы и единственный бесценный фонарь, заправленный китовым жиром. Он предполагал, что их добыча может напасть в любой момент, в том числе и ночью. Тролля лучше избегать, но если уж человек по своей воле встречает его на своем пути, то лучше, если это произойдет на открытом месте под полуденным Солнцем. Выслеживать же тролля в его логове было абсолютно новым видом глупости.
Пустые залы Драгсила были настолько огромными, что Снорри никогда такого не мог себе представить. Даже гномы из легенд не вырезали такие большие площади в недрах гор.
Четверо охотников прошли сотню палат и не увидели ничего, кроме камня, пыли и ржавчины. Место казалось старым, одиноким и пустым. Кожа Снорри не покрывалась мурашками под взглядами скрытых наблюдателей. В коридорах не было эха печали исчезнувшего народа. Здесь было просто пустынно.
Всё изменилось, когда они двинулись вперёд по уходящему прямо в гору бесконечному туннелю. Его свод был дугообразным и низким, так что Снорри приходилось немного наклонять голову. Ему было удивительно, как тролль мог здесь протискиваться. Однако на полу виднелись не только царапины от его железных башмаков, но и множество других признаков того, что тролль уже тысячу раз проходил по данному пути.
Находясь в этом коридоре, Снорри казалось, что сквозь него проходят годы, десятилетия и целые столетия, остающиеся позади. Воздух становился всё теплее и постепенно насыщался чужеродными запахами, некоторые из которых напоминали о кузнице, а другие оставались незнакомыми и буквально терзали лёгкие.
Наконец, мужчины вышли из коридора в широкую, круглую залу с куполообразным потолком, находящимся настолько высоко над ними, что тень от фонаря или факелов не достигала его.
Это помещение имело около тридцати больших альковов, высокие арочные проёмы которых располагались равномерно по всему периметру. По каменному полу были разбросаны пластины доспехов. Снорри никогда раньше не видел таких металлических изделий, но он полагался на рассказы других, которые, скорее всего, тоже ничего подобного не видели. Некоторые из них, похоже, предназначались великанам. Огромные части железной брони валялась повсюду. На некоторых из них виднелись мутные тёмные пятна, похожие на змей.
Ульф шёл впереди, держа полэкс почти вертикально, таким образом, что тяжелое лезвие находилось выше его головы. Он медленно двинулся к центру залы. Эрик шёл следом, вертясь как танцор, чтобы обходить обломки доспехов. Он наложил стрелу на лук, готовый выпустить её при первой ж необходимости. Позади двигались Снорри и Аудун. Первый двумя руками сжимал топор, второй шел со щитом и факелом в одной руке и мечом — в другой.
Когда они приблизились к центру и стали заглядывать во все ниши, оказалось, что фонарь, висящий на запястье Ульфа, и факел в левой руке Аудуна — не единственные источники света в этом огромном помещении. В задней части трёх альковов виднелись светящиеся пятна, круглые как глаза, чужеродный свет которых толком не давал освещения. Некоторые из них светились, будто зеленые и фиалковые оттенки полярного сияния. Другие горели оранжевым цветом кузнечных углей и тусклым красным заревом остывающего железа.
— Это место духов, — прошептал Аудун сквозь треск факела.
— Возможно, — ответил Ульф непринуждённым тоном. — Думаю, это менее опасно, чем гнездо троллей, поэтому радуйся. — Он начал продвигаться к нише с наибольшим количеством огней.
Когда они к ней приблизились, Снорри увидел, что красные огоньки брезжат с двух сторон какого-то большого тёмного предмета, который собой загораживает источник освещения. Подойдя ближе, их факел и фонарь осветили то, что находилось перед ними.
— Что это, во имя Хели? — выдохнул Аудун.
Снорри вытянул шею. Гигантское существо было ростом в десять ярдов, и в такой броне, что не было видно ни сантиметра плоти. Его голова скрывалась в огромном шлеме, пронизанном маленькими отверстиями, сквозь которые пробивался свет, похожий на огонь.
— Это не наша цель, — прошептал Ульф и начал отступать.
Снорри без вопросов развернулся. Никто не возражал. Во-первых, это существо могло раздавить их, как человек давит каблуком муравьев. Во-вторых, следы, по которым они шли, не могли принадлежать этому великану. В-третьих, это существо было не в силах покинуть данное помещение через низкий коридор. Он был слишком велик для этого.
Не отрывая взгляда от стального забрала, освещённого изнутри теплящимся огнем, Снорри сделал ещё один шаг назад. По водам Уулиска спускались баркасы ярла Торстеффа, каждый из которых вмещал сорок гребцов. Этот гигант выглядел способным поднять одно подобное судно над головой.
Вой, раздавшийся позади них, был настолько громким, настолько поразительным и настолько чужим, что Снорри чуть не лишился чувств. Воин был на грани того, чтобы выронить топор, которым его отец и дед сражались во многих битвах. Он понял, что готов бежать, и это его удивило. Осознание собственной трусости наполнило Снорри гневом. Это помогло ему перебороть страх и развернуться навстречу опасности.
— Рррр! — снова раздался громоподобный рык, не похожий ни на что ранее слышанное Снорри: будь то рёв человека или другого живого существа.
Железный тролль оказался гораздо меньше стального гиганта, но всё же был крупнее Снорри. Слухи оказались правдивы: броня на нём полностью закрывала плоть. Первая стрела, выпущенная Красным Эриком, разлетелась в щепки, ударившись о голову существа. Вернее о то, что должно было быть забралом шлема, сделанным в виде лица. Однако оно больше походило на голову жука, чем на голову какого-либо тролля, которого Снорри мог себе вообразить.
— Рррр! — звук вырывался из глотки, находящейся за прямоугольной, защищенной толстой металлической сеткой щелью. Сбоку из нее торчал осколок металла, возможно, обломок чьего-то меча, ранее застрявший в сетке. Снорри утешился мыслью, что кому-то однажды удалось хотя бы пробить броню тролля.
— Мы — Ундорет! — полэкс Ульфа взметнулся по дуге, и его лезвие ударило в место, где соединялись шея и плечо доспехов твари.
Железная рука тролля сомкнулась на древке полэкса и с такой невероятной силой дернула оружие в сторону, что Ульфа швырнуло через всю залу. Причём первые десять футов он пролетел, не касаясь пола.
Ступор спал со Снорри, и он бросился в атаку, с размаху ударив топором в бок существа. Высоко подняв меч, за ним с ревом поспешил Аудун. Новая стрела Эрика со звоном отскочила от брони тролля.
Снорри нанёс ещё один удар. Ему показалось, что он сражается с валуном. Аудун принялся атаковать со всей своей силой. Удар о броню закончился такой отдачей, что он выронил меч из онемевших пальцев. Мгновение спустя взмахом руки наотмашь, который по силе напоминал удар кувалдой, тролль отбросил воина в сторону.
— Рррр! — оглушительный вой эхом разнёсся по всей зале.
Снорри ответил собственным рёвом и замахнулся, целясь в морду чудовища. Но сам каким-то образом оказался на спине. Его зрение поплыло, но все вокруг виделось еще  достаточным для того, чтобы он сумел разглядеть огромную металлическую ногу, опускающуюся на него.
— Ундорет! — услышал Снорри клич Ульфа, который снова бросился на тролля.
Несмотря на все усилия отползти, нога в железной броне сумела пригвоздить Снорри к полу. Когда навалившаяся тяжесть заставила трещать рёбра, вытесняя воздух из лёгких, Снорри увидел, как Ульф замахнулся на тролля секирой.
Только это не мог быть Ульф. Во-первых, воин был слишком широкий. А во-вторых, Ульф никогда не подошёл бы так близко к троллю. Это было его правило номер один. Снорри сморгнул слёзы или кровь и увидел, как Олаф, вытянув руку высоко над головой, ударил по осколку меча, когда-то застрявшему в шлеме существа. Снорри застонал от боли, вызванной быстро растущим давлением, которое очень скоро должно было раздавить его грудь. У Олафа был хороший план. Если бы он смог вбить этот осколок глубже в дыру, зияющую в доспехах тролля, то легко пробил бы голову чудовища. Однако его удар пришелся по касательной, и металлический осколок отлетел в темноту.
— Мэйли! — закричал тролль, и его голос прозвучал почти по-человечески.
Одна из стрел Эрика попала в чёрный шар — правый глаз чудовища — и срикошетила в сторону. Снорри откинул голову назад, не в силах дышать, и в его глазах потемнело. Как только тролль перенесет весь свой вес на ногу, которой тот прижимал воина, Снорри превратится в красное месиво из раздробленных костей и раздавленных органов. Чудище посмотрело на него сверху вниз, определенно готовясь раздавить врага.
— Мэйли! — раздался крик Олафа.
В этот миг тролль замер, и его огромное тело застыло на месте, став неподвижным, как когда-то высеченная во имя Одина статуя.
Нескольких ударов сердца никто из них не двигался. Кровь стучала в ушах Снорри, а его сдавленные лёгкие тщетно пытались сделать вдох.
— Мэйли? Читолг лагга намастай? — голос, доносившийся от тролля, гудел, ломался, а его громкость колебалась. Но теперь он звучал почти с женской тональностью, смешанной со страхом и надеждой.
— Я не понимаю тебя, — Олаф подбежал к Снорри, безуспешно пытаясь убрать железную ногу тролля с его груди. — Ты убиваешь моего друга.
— Айкантен, Мэйли? Доттирснейм гефанрен? — давление ослабло, а затем и вовсе исчезло. Снорри показалось, что существо изменило манеру изъясняться и говорит теперь на языке, который он почти узнавал.
— Я не говорю на языке империи, — объяснил Олаф, пытаясь оттащить Снорри.
Тролль ничего не сказал, хотя и убрал ногу, благодаря чему Снорри наконец удалось выбраться из-под него.
— Выкынгы? Эту вы? — спросил тролль.
— Да! Викинги! — вскричал Олаф.
Снорри попытался сесть. Его дыхание с хрипом и шипением вырывалось наружу, и он жадно хватал спасительный воздух, хотя каждый вдох отдавался болью.
— Почему ты назвал имя моей дочери? — спросил тролль, и его женский голос с каждым новым словом становился всё понятнее. — И почему, — из огромных железных рук тролля начал струиться свет, — я в техническом?
Прямо перед ними появилась сотканная из белого света женщина, будто до этого ее скрывал собой тролль. Ее образ, казалось, проявился среди колышущихся сотен висящих полотен, каждое из которых было потревожено морским бризом. Статная, длинноволосая, одетая в странные одежды, не предназначенные для прохладного северного лета, она была ростом с Олафа. Женщина воззрилась тёмными глазами на Снорри, когда тот с трудом поднялся на ноги.
— Мэйли — твоя дочь? — почтительно спросил Олаф, глядя на неё и чуть склонив голову. Ибо она, несомненно, была из самого Асгарда.
— Это Древья  на севере Норвегии, — женщина огляделась вокруг. Там, куда падал её взгляд, на стенах вспыхивали огни. Одни из них шипели, другие не выдержали и гасли. Однако через несколько мгновений помещение было освещено лучше, чем зал любого ярла. Ульф и Аудун продолжали неподвижно лежать там, где упали. Эрик отступил к дальней стене, но свой лук не выпустил, хоть хватка его заметно ослабла. — Центр технического обслуживания гидроэлектростанций.
Снорри был впечатлен тем, как быстро Богиня овладела их языком. Но сейчас она, казалось, снова перешла на чужой язык.
Женщина махнула рукой в сторону гиганта, от которого они отступили раньше. Свечение за его забралом усилилось, и он с громким скрежещущим звуком сделал шаг вперёд и встал у входа в свой альков.
— Почему ты назвал имя Мэйли? — она выглядела серьёзной и печальной.
— Это же кричал он. Это был его рёв, — Снорри прошипел слова, преодолевая боль, и жестом указал ей на неподвижного чудовища с топором.
Глаза женщины расширились от удивления, и она повернулась к троллю.
— Как странно. Я не выходила из глубоких сетей уже... — она, призадумавшись, нахмурилась. — Получается... тысячу лет. Существует так много других миров что, так легко забыть про наличие этого. Но тысяча лет! Я не думала, что прошло так много времени. — Она оглянулась на Олафа и Снорри. — Ну, это, по крайней мере, объясняет ваше появление. Но не здесь... почему вы здесь? — она внезапно сузила глаза, будто встревожившись. — Ваш род не должен быть здесь. Тут повсюду оборудование с информацией, которая нуждаются в защите. Мы не можем допустить, чтобы кто-то копался в нем, повреждая сеть и ломая банки памяти. — Позади неё тролль и гигант зашевелились и начали поднимать огромные руки.
— Мы охотились на него! — Снорри указал на надвигающегося тролля. — Он совершал набеги на наши деревни, убивал и грабил...
— Нет, грабежей не было, — перебил Олаф. — И убивал ли он тех, кто не нападал на него первым?
— Мы видели мертвых, а Миргиол...
— Мы видели людей, погребённых под руинами их собственных домов, — возразил Олаф. — Но были ли они мертвы, потому что тролль напал на них, или...
Снорри подумал о том, что могло бы сделать это чудище, если бы захотело кого-то убить. Оно бы разорвало тела на мелкие кусочки или оставило бы от них лишь мокрые пятна.
— Может, он что-то искал?!
— Или кого-то, — добавил Олаф.
— Тролль… — Снорри прикрыл глаза, пытаясь забыть о боли. — Он искал Мэйли. Звал её, но его голос был неразборчивым.
— Где твоя дочь? — мягко спросил Олаф.
— Она мертва, — по свечению, из которого состояла женщина, пробежала дрожь. Пульсация темноты. — Она умерла еще ребёнком, в один-единственный день нашей войны. Она была слишком юной, чтобы попасть в систему. — Женщина уставилась перед собой, как будто что-то обдумывая, а затем, словно увидев правду только сейчас, её лицо переменилось: жесткий рот пришел в движение и уголки губ опустились. — Ох! — Слово, казалось, невольно сорвалось с её уст. Ей понадобилось какое-то время, чтобы собраться с мыслями. — Похоже, что некоторые подразделения действовали бессистемно и бесконтрольно. — Она заметила их замешательство. — Мои сны, — сказала она. — Это я влияю на эти машины своими снами, если хотите. У меня... сильные... сны.
— Этот... тролль, — сказал Олаф, — искал твою дочь, потому что ты всё ещё видишь её во снах?
Женщина смотрела в сторону, как будто думала о чем-то другом.
— Данное подразделение и одиннадцать других разбросаны по всему миру. Большинство из них слишком повреждены и поэтому неуправляемы. — Печаль отразилась на её лице. — Я изолирую утечку данных, и больше они не будут искать. — Она посмотрела на лежащих Ульфа и Аудуна. — Мне жаль ваших друзей. У них были дети?
Снорри покачал головой.
— У Аудуна нет, а у Ульфа есть две взрослые дочери, которые живут в Эйнхауре, — он думал, что уже закончил, но следующие слова вырвались сами собой, — у меня есть сын, ему два года.
Мысли женщины устремились куда-то далеко, и ее лицо казалось то грустным, то встревоженным. — Я должна идти. Другие дела требуют моего внимания. И вы тоже должны уйти. Было бы неразумно задерживаться здесь, — она сделала паузу и сосредоточила внимание на Снорри. — Присматривай за своим сыном. Оберегай его. Потому что ни один родитель не должен пережить своего ребенка — это та боль, которая длится вечно. И если ты когда-нибудь обрушишься в этот ад, то молись всем сердцем, чтобы тебе не пришлось тысячу лет мучиться мыслями об этой потере.
С этими словами она исчезла.
Сделав пять громких шагов, Железный Тролль отступил в пустой альков. Когда он прижался спиной к стене, все огни погасли. Только отблески пламени от разбитого фонаря Ульфа и огня от упавшего факела Аудуна всё ещё освещали залу.
Ульф застонал и перевернулся. Бросив короткий взгляд на Аудуна, Снорри понял, что тот больше не возьмётся за оружие.
— Быстрее! — Олаф поспешил к Ульфу. — Давайте убираться отсюда.
Эрик и Снорри последовали за Олафом обратно на освещаемый дневным светом выход, помогая передвигаться Ульфу Серое Сердце.
Позже они сидели на склонах, ели хлеб, пили воду и радовались, что сумели остаться в живых. Друзья говорили об увиденном и о гибели Аудуна. Они решили, что это была достойная смерть, и его встретят в Валхалле как воина, который противостоял и великанам, и троллям.
Ульф сидел с перевязанной головой и пересчитывал серебро, которое они взяли в мастерской Магьяра. На каждого приходилось по бруску.
— Ты заслужил это, Олаф Арнссон, — Ульф протянул парню самый большой брусок. — Я прошу прощения за то, что сомневался в тебе. Прости глупого старика. Любой, кто вырос на холодных берегах Уулиска, достоин уважения.
Олаф убрал свое серебро и прилёг рядом со Снорри.
— Ты отправишься с кораблём ярла? Когда его паруса отправятся на восток за людьми?
Снорри покачал головой.
— Человек не должен бежать от того, чего он боится. Даже если это битва. Ты знаешь, что меня пугает, Олаф. Ты всегда это знал. Но ты ждал и позволил мне понять все самому. — Он хотел бы сказать больше, но мысли покинули его, а губы дрожали. Гордость — странная штука. А Снорри в тот день провёл уже достаточно битв, поэтому промолчал. Он позволил бы гордости командовать его словами, но не его поступками.
Он вернется в Восемь Причалов и поднимет на руки того маленького ребёнка, которого зачал вместе с Маэри. Снорри отдаст мальчику своё сердце, как отдал его когда-то Маэри, и будет защищать его кулаком и топором от всех, от кого только сможет. Но если придёт враг, которого он не сможет победить... Лихорадка в ночи. Серая пустота. Жестокая уловка Локи. Тогда да, его сердце снова разорвётся. И он боялся этого больше, чем когтей любого тролля. Но пришлось смириться с этим, и если доведётся прожить тысячу лет, то он проживёт их с этой болью. Потому что его друг показал: истинное испытание человека часто находится прямо перед его носом и одновременно лежит глубже, чем может разрубить любой топор.