Яблочко от яблоньки

На узких кроватях с панцирными сетками сидят, прислонившись к стене, мать и сын, читают книги. Комнату освещает единственная лампочка без абажура.

– Мам, ты что читаешь?

– Чехова. Вечная классика… Его можно перечитывать бесконечно.

– А я «Тарантул» в библиотеке взял, о советских контрразведчиках в блокадном Ленинграде. Интересно!

– Любому человеку нужно знать историю, тем более мужчине.

– Мам, а папа что любит читать?

Ирина Дмитриевна отвечает не сразу.

– Он хорошо разбирается и в классике, и в современной прозе. А любимый его автор
– Пикуль.

– Мам, а расскажи, как вы познакомились! – просит Андрей.

– Я же уже говорила…

– Ну и что? Еще расскажи.

– Ладно. Это было давно-давно… Я тогда закончила медицинский институт, и меня распределили далеко-далеко, на самый крайний север, на атомный ледокол «Ленин». В экипаже было семьдесят человек, а женщина только одна, то есть я. У меня был свой кабинет и даже операционная.

– Мам, ты и операции делала в открытом море?

– Да, пришлось однажды аппендикс вырезать. А так народ весь здоровый, все после строгой медкомиссии. В кают-компании стоял черный рояль. По вечерам я на нем играла классическую музыку. Твой отец был капитаном этого ледокола. Он часто сам стоял за штурвалом, часто выходил из рубки, не боясь ни мороза, ни сильного ветра. Но однажды всё-таки простудился. Пришел он ко мне с кашлем и высокой температурой. Легкие вылечил,  а сердце воспалилось…

– Мам, а почему он к нам не приезжает?

– Ты же знаешь: он много работает. Капитан не может надолго оставлять корабль. Всё! Давай спать!

Ирина Дмитриевна резко захлопывает книгу и выключает в комнате свет.

Майское утро. К трехэтажному зданию больницы с желтой облупившейся штукатуркой размашистой походкой подходит Ирина Дмитриевна. На ней строгий брючный костюм в черно-белую полоску и шнурованные туфли на низком каблуке и толстой подошве, более напоминающие мужские ботинки. Волосы пепельного оттенка с ранней сединой коротко подстрижены, на лице ни следа косметики. Она входит, поднимается на второй этаж и уверенно открывает дверь с табличкой «Хирургическое отделение».

 
По длинному коридору Ирина Дмитриевна идет в ординаторскую. Из палаты выглядывает заспанная пациентка в выцветшем фланелевом халате и желто-серой ночнушке с больничными штампами. Она ставит в ящик у двери банку с мочой и здоровается:

– Доброе утро, Ирина Дмитриевна!

– Здравствуйте! Вы почему нарушаете постельный режим? Вам еще два дня лежать!

– Да я только банку поставить…

– Это обязанность дежурной медсестры! А вы – немедленно в постель!

Женщина испуганно пятится к своей койке, придерживая живот.

Ирина Дмитриевна заходит в рабочий кабинет. Открывает шкаф, снимает пиджак, аккуратно вешает на плечики. Поверх черной водолазки надевает белый накрахмаленный халат, подвертывает рукава. Ногти у нее коротко подстрижены и перепачканы йодом. Она садится за письменный стол, смотрит на большие квадратные часы на левом запястье – ровно восемь. Недовольно хмурит широкие брови и поглядывает на дверь. Наконец появляются два врача и две медсестры с журналами в руках. Садятся на стулья напротив письменного стола.

– Почему опаздываете? Уже три минуты девятого! – Ирина Дмитриевна стучит пальцем по стеклу часов.

– Извините, это в последний раз, – оправдывается молоденькая медсестра с длинными ярко-красными ногтями.

– Марина, тебя только могила исправит! Уже год как у нас работаешь, а к дисциплине так и не приучилась! Это что у тебя? – Кивает на свежий маникюр. – Ты где работаешь? В хирургическом отделении или в борделе? Немедленно коротко остричь и снять лак!

Девушка прячет руки в карманы и стыдливо опускает длинные, густо накрашенные ресницы.

– Последний раз напоминаю: в отделении запрещается пользоваться косметикой, духами и дезодорантами! Всем ли ясно? Так, совсем отвлеклись… Докладывайте, как прошло ночное дежурство.

Марина открывает журнал и читает сводку:

– За время дежурства в отделение поступили пять человек, переведены в реанимацию двое, умерли два человека с острой сердечной недостаточностью…

– Как это случилось?

– Я подошла к Ершову, а он уже не дышит… – начинает объяснять Марина.

– Реанимацию проводили?

– Уже поздно было…

– А кто второй?

– Кудряшова из двести пятой, старушка. Утром соседи стали ее будить, а она уже окоченела…

– А тебе не кажется странным, что после каждого твоего ночного дежурства есть умершие?

– А я-то здесь при чем? Бог дал, бог и взял… Я бумаги все правильно оформила…

– Сергей Михайлович, сколько сегодня плановых операций? – спрашивает Ирина Дмитриевна.

– Три. Голощапов из двести первой палаты с грыжей, Бурлаков с язвой желудка и Смирнова с холециститом.

– Ясно. Готовьте операционную. Начнем, пожалуй, с грыжи.

Медработники поднимаются со стульев и выходят из кабинета.

Марина подходит к сестринскому посту, выдвигает ящик письменного стола, перекладывает в сумку пакет с вязанием и пузырек с красным лаком для ногтей. На ее лице явственно читаются недовольство и обида.

Санитарка в косынке и клеенчатом переднике поверх белого халата катит по больничному коридору тележку. На ней громоздятся эмалированные ведра с рисовой кашей и какао. Она стучит большим алюминиевым половником по стенке ведра:

– Завтракать! А ну, шевелитесь быстрей!

Пациенты откидывают одеяла, с тарелками и стаканами подходят за скудными больничными порциями. Из тумбочек достают домашние передачки.

– Теть Кать, это вам!

Санитарка обходит палату, складывая в карманы шоколадки, конфеты и фрукты.

– Вот спасибо-то, люди добрые! Зарплата у нас копеечная, а Мишке, сыну моему, витамины нужны, школу в этом году заканчивает. Учителя обнаглели совсем – уроками замордовали, погулять деткам некогда!

Ирина Дмитриевна размашистым шагом идет по отделению. На сестринском посту замечает книгу «Анжелика и король».

– Татьяна, это что такое?

– Извините, я в свободное время читаю…

– На рабочем месте позволительно читать только «Медицинский вестник»! Для повышения квалификации. И проверьте в процедурном кабинете сроки годности препаратов! Завтра будет комиссия из Минздрава.

– Хорошо, Ирина Дмитриевна, – медсестра послушно убирает книжку в ящик стола.

Ирина Дмитриевна заходит в операционную, тщательно моет руки под краном. Операционная медсестра надевает на нее стерильный халат и завязывает на спине.
На каталке привозят больного. Ему помогают лечь на операционный стол, включают бестеневую лампу. Анестезиолог надевает на больного маску и велит ему считать до десяти. Ирине Дмитриевне подают скальпель. Она уверенно и четко делает надрез на животе. Кровь брызгает на желтоватые стерильные покровы.

У дверей операционной сидит пожилая женщина, время от времени вытирая платочком слезы. Двустворчатая дверь распахивается, и сестры выкатывают каталку с прооперированным мужчиной. Его глаза еще закрыты. Женщина вскакивает с кушетки, бросается навстречу:

– Как он?! Все в порядке?

Медсестры кивают и увозят больного в реанимацию.

Выходит Ирина Дмитриевна, снимает маску и сует в карман халата. Она заметно устала.

Женщина кидается к ней.

– Скажите, что с ним?

– Вашему мужу провели резекцию желудка. Удалили две трети. Всё хорошо, прогноз благоприятный. Проще сказать, жить будет.

По щекам женщины бегут слезы; то ли от радости, то ли от пережитого волнения. Она достает из сумки конверт и пытается вручить его хирургу.

– Это вам… за труды.

Ирина Дмитриевна меняется в лице и едва не отталкивает женщину.

– А вот этого не надо! Нам государство платит!

Она идет по отделению и скрывается за дверью ординаторской.

Тетя Катя заканчивает свой рабочий день. В раздатке-столовой она складывает в кастрюльку целые котлеты, а объедки сбрасывает в синее пластмассовое ведро.
 
Из больницы она выходит изрядно нагруженной: при ней ведро с объедками, авоська с пустыми бутылками и сумка с продуктами. Подходит к покосившемуся деревянному дому. Ставит поклажу на крыльцо и долго давит кнопку звонка. Никто не открывает. Пошарив в кармане серой фуфайки, она достает связку ключей и сама открывает дверь.

Не разуваясь, заглядывает в комнату. Там на полную громкость включен цветной телевизор «Рубин». На диване храпит муж, рядом валяется пустая бутылка из-под водки и граненый стакан.
 
Тетя Катя выходит с ведром из дома и направляется к сараю, откуда слышится хрюканье и повизгивание, отмыкает огромный навесной замок. В загоне носится грязный поросенок. Женщина вываливает в лохань больничные объедки, и свин радостно набрасывается на еду. Тетя Катя треплет животину по щетинистой спине, закрывает сарай и возвращается в дом.

Из комнаты на кухню выходит заспанный муж в вытянутых спортивных штанах и голубой майке. Он открывает сумку и шарит в ней.

– Кать, што сегодня принесла? Котлеты? Да с гречневой кашей? Эх, Катька, работа-то у тебя кака хороша, с тобой с голодухи не подохнешь!

Хозяйка ловко накрывает на стол. Достает из холодильника бутылку самогона, разливает по стаканам. Чокаются.

– Вась, поросенка придется зарезать.

– Да ну… Рано еще, пусть еще жиру нагуляет.

– Меня вчерась в школу вызывали. Классная руководительница на Мишку жаловалась. Прогуливает, говорит, много и уроки совсем не делает. А у них скоро экзамены, десятый класс всё-таки! Марь Пална грозилась, што тройку не поставит, значит, аттестат не дадут, со справкой выпустят…

– Да ну, брось ты! Пугает, чай, детишек.

– Не-а, она вправду грозилась пару выставить. Надо Борьку резать и отнести ей мясца парного, самого лучшего…

Василий залпом допивает самогон. Из ящика с инструментами достает топор, правит его на бруске, потом на кожаном ремне.

Мужчина идет к сараю, откуда слышится хрюканье. Отворяет дверь, обитую ржавым железным листом. Борька подбегает к хозяину, тычет пятачком в волосатую руку с наколкой. Василий приоткрывает загон, хочет зайти внутрь. Борька выбегает во двор и носится кругами, словно предчувствуя неладное. Василий его догоняет и с размаху вгоняет топор в загривок. Животное падает на землю, из раны хлещет темно-красная кровь. Борька визжит и дрыгает копытами. Василий подходит ближе, бьет топором по голове и ногой в резиновом сапоге наступает на шею. Кровь брызжет на сапог, на брюки. Вскоре поросенок затихает.

На кухне тетя Катя разделывает свежее мясо, раскладывает в эмалированные тазы жир и потроха. Василий сидит рядом, пьет мутный самогон и закусывает котлетами.

Тетя Катя складывает свиную вырезку в новый красивый пакет.

– Завтра отнесу в школу, Марь Палне. Скоро экзамены, а Мишку с улицы домой не загонишь… Жалко ей, что ли, ребенку тройку выставить! Кому все эти книжки в наше время нужны? Вон мы с тобой ничё не читам, а живем хорошо: всегда есть чего выпить и поесть. Правда, Вась?

Муж не отвечает. Его голова склонилась на грудь. Он уже спит, слюна капает на голубую майку.

Тетя Катя трясет мужа за плечо.

– Вась, ты што, забыл, тебе седни за Кольку на станции дежурить надо?

Ирина Дмитриевна заходит в подъезд пятиэтажной сталинки. В ее авоське картошка и железные банки с морской капустой. Она поднимается на третий этаж, у двустворчатой двери опускает авоську на пол, достает связку ключей и отпирает замки.

Длинный коридор коммуналки со множеством дверей. Женщина небрежно, не развязывая шнурков, сбрасывает ботинки на толстой подошве и сует ноги в тапки со стоптанными задниками. Отпирает дверь в комнату, снимает черный пиджак в мелкую полоску, вешает на плечики. Из угла в угол комнаты натянута бельевая веревка, заменяющая платяной шкаф. На ней висят, тоже на плечиках, отглаженные рубашки сына. Ирина вешает пиджак рядом. Снимает с гвоздя клетчатый передник, повязывает вокруг талии.

Идет на кухню. Стены там выкрашены синей масляной краской. По периметру три одинаковых стола-тумбы, застеленные старой клеенкой, и навесные шкафы. Ирина Дмитриевна наливает воду в кастрюлю, ставит на плиту. Ловко чистит картошку: очистки получаются тонкие, почти прозрачные, непрерывной спиралью. Очищенные клубни бросает в кипящую воду, алюминиевой ложкой черпает соль из картонной пачки, добавляет. Ловко режет на деревянной доске ржаной хлеб, открывает пару банок с морской капустой. Через некоторое время вилкой пробует картошку, сварилась ли. Ирина сливает кипяток в железную раковину и посматривает на часы.
Из прихожей слышится лязг открываемых замков.

– Андрей?

– Да, мам, я…

– Иди руки мой. Ужин готов!

Мать и сын сидят за столом-тумбой в пол-оборота, едят дымящуюся картошку с морской капустой.

– В ламинарии очень много витаминов, микро и макроэлементов, больше сорока, – рассказывает Ирина. – В ней содержатся йод, цинк, магний, фосфор. Это особенно полезно растущему организму…

Андрей молча ест, виновато опустив глаза.

– Андрей, ты меня совсем не слушаешь. Что случилось?

– Понимаешь, мам, тут недоразумение…

– Что конкретно?

– Я забыл дома тетрадь по литературе, и мне Мария Павловна поставила двойку в журнал! Потом я нашел эту тетрадку, она оказалась за рваной подкладкой портфеля…

– Так в чем проблема? Тетрадь нашлась, преподаватель двойку
исправила….

– Мам, ты не поняла. Она двойку поставила ручкой, в журнал!

– Ничего не понимаю. У тебя же за все десять лет в школе одни пятерки были, ни одного опоздания и замечания. Может, с преподавателем какой-то конфликт?

– Нет, не было ничего такого. Просто не смог сразу найти тетрадь. Мне показалось, что она этому даже обрадовалась…

Флэшбэк:
– Ну, Беляков, плакала твоя золотая медаль! Растяпа! – перед всем классом отчитывает Андрея учительница.

Звенит звонок с урока. Мария Павловна с классным журналом под мышкой выходит из класса.

В учительской стоит у окна, выпуская в форточку сигаретный дым. Ее коллега что-то пишет за столом.

– Маш, за что ты так с Беляковым? Ведь его мать тебе жизнь спасла, когда ты с перитонитом в больницу попала…

Мария Павловна швыряет окурок в форточку и с треском ее захлопывает.

– Да лучше бы мне тогда сдохнуть на операционном столе! – Она поднимает кофточку. На животе уродливый бугристый шов. – Распахала мне все тело! Я теперь ни одного мужика найти не могу. Кто ни дотронется – у всех желание пропадает!

На стене длинного коридора звонит телефон. Ирина Дмитриевна подходит, снимает трубку.

– Да, мама… здравствуй! Как у вас в Ленинграде с погодой? Дожди? А в Москве тепло и солнечно…  Нет, Андрея гулять не отпущу, у нас ЧП – ему по литературе двойку поставили! Тетрадь забыл, а потом нашел.

– Ира, ты же деловой человек. Подойди к преподавателю, договорись! Нельзя же парню судьбу портить.

– Нет уж! Сам виноват! Пусть весь май сидит дома и готовится к экзаменам!
Ирина резко кладет трубку на рычаги. Телефон звонит вновь.

– Да! – раздраженно отвечает она.

– Ирина Дмитриевна, это из больницы. Голощапов из двести первой кровит. Нужна экстренная операция! Срочно приезжайте!

– Ясно! Готовьте операционную. Выезжаю.

Ирина быстро одевается, рассовывает по карманам ключи и прочее.

– Ты понял меня, Андрей? Никаких тебе больше гулянок с друзьями! Готовься сдавать все четыре экзамена в институт!

– Ма-ам, меня же все друзья засмеют! Скажут, что домосед и маменькин сынок!

– Сиди дома и занимайся!

– Ма-ам, ну хоть на часик!

– Нет! Я сказала – нет! Ты что поспорить со мной хочешь?! Смотри, всё расскажу отцу!

– Да знаю я всё! Давно знаю. Нет у меня никакого отца, и не было никогда. Это ты сама всё придумала, про отца-капитана. Безотцовщина я!

Мать с размаху дает сыну пощечину. Тот садится на табурет и закрывает лицо руками.
 
Ирина Дмитриевна громко хлопает дверью и быстро спускается по лестнице.

Под окном дома стоит компания подростков и громко скандирует.

– Анд-рей, вы-хо-ди!

Андрей залезает на широкий подоконник и высовывает рыжеволосую голову в форточку.

– У меня ключей нет, мама случайно забрала на работу! Да и уроков полно!

– Тогда скинь пожрать что-нибудь! – гогочут мальчишки.

Парень спрыгивает с окна на пол, идет на кухню. Он режет толстыми кусками ржаной хлеб, поливает подсолнечным маслом из заляпанной бутылки и посыпает крупной солью из бумажной пачки. Затем укладывает в целлофановый пакет и привязывает к веревке.
Андрей вновь высовывается из форточки и осматривает двор.
 
Санек висит на турнике. Мишка, Димка и Эдик играют в ножички. На ровной площадке начерчен большой круг, разделенный на четыре сектора. Водящий Эдик кидает ножик в сектор противника и с довольным видом отрезает себе солидный кусок завоеванной земли.

Андрей машет друзьям рукой и спускает груз.

Мальчишки идут по улице, жуют хлеб с солью.
 
– Беднота! – сплевывает Эдик, упитанный подросток в модных джинсах и кроссовках. – Мог бы и салями с сыром сверху положить! Врачом работать – отстой, зарплата нищенская! Лично я только в торговый институт пойду учиться, как моя мать.

– Да ну тебя, торгаш будущий! – подкалывает Димка, высокий и худой. – Вот я в авиационный пойду, самолеты буду проектировать!

– Дим, вот ты у нас такой умный, объясни, почему самолеты крыльями не машут, а летают? – спрашивает коренастый Санек.

– Есть такое понятие – аэродинамическая подъемная сила. Она возникает при движении любого объекта в воздухе, – нудно пытается разъяснить прыщавый Димка, поправляя на переносице очки в роговой оправе.

– Эй, физик-зануда, а почему пингвины, страусы, и куры крыльями машут, а не летают? – хохочет Мишка.

– Вы еще подеритесь, горячие русские парни, – вступает в разговор Эдик. – У нас какой девиз?

Мальчишки вмиг сбиваются в тесный круг и складывают руки одна на другую в высокую башню, скандируют:

– О-дин-за-всех-и-все-за-од-но-го!

Они переходят по железной трубе речку Ржавку и выходят к озеру.
Мальчишки сидят на бетонной плите. Мишка плещется в озере. Когда он выходит на берег, зубы стучат от холода. Он пытается натянуть футболку на мокрое тело.

– Как водичка? – интересуется Санек.

– Нормально, – отвечает Мишка. – Хочешь искупаться? – обращается к Эдику.

Тот швыряет окурок в кусты, сплевывает.

– Нет, без снаряжения не полезу!

Подростки идут по песчаному берегу, проходят возле трех лодок и останавливаются неподалеку от проволочного забора, густо заросшего кустами. За забором виднеется кирпичное здание, во дворе которого стоит служебный вагончик. Они осматриваются по сторонам: стемнело, на пляже никого нет.

– Может, ну его? – выговаривает Мишка, все еще стуча зубами.

– Тс-с… – шипит Эдик.

Мальчишки вплотную подкрадываются к забору. Кусты служат им укрытием. Эдик водит руками по траве, пока не нащупывает камень. Он берет его в руку и метко швыряет в зарешеченное окно вагончика. Камень пролетает меж прутьев и разбивает стекло. Мальчишки замирают. Убедившись, что на шум никто не реагирует, они осторожно подходят к вагончику. Санька заглядывает в окно.

Внутри темно, острые осколки стекла по краям режутся, а прутья решетки мешают заползти внутрь. Он поднимает с земли палку, сбивает с рамы оставшиеся осколки и пытается пролезть между прутьев. Он самый маленький и худенький из всех, но даже для него это трудно.

Ребята нервно озираются. Наконец Санек начинает просовывать меж прутьев прорезиненную ткань. Со стеклянной маской приходится повозиться, но вскоре на земле оказывается первый гидрокостюм, похожий в темноте на шкуру какого-то гуманоида. Таким же образом из вагончика извлекаются еще три костюма. Когда Санек начинает выбираться сам, его плечи застревают.

– Помогите, спасите! – пищит Санька голоском Винни Пуха.

– Ты что, застрял? – дурачатся мальчишки.

– Нет, я просто отдыхаю! – в голосе Сани уже слышна злость.
 
– Похоже кто-то много ест! – ржет Мишка.

Саня делает еще одну попытку выбраться, но оставшийся в раме осколок стекла распарывает ему кожу до крови.

– Кажется, я капитально застрял, – шепчет бедолага. В глазах его появляется ужас.
Эдик поднимает большой камень, чтобы сбить с двери вагончика навесной замок. После нескольких попыток это ему удается, и Санька выходит из заточения.
Каждый берет по костюму. Они, надо сказать, отнюдь не легкие. В очередной раз убедившись, что поблизости никого нет, они выходят с территории спасательной станции через центральный вход.

Ребята волоком тащат гидрокостюмы по пляжу. Ноги увязают в песке. Разница в размерах костюмов и мальчишек очевидна. Наконец они подходят к бетонному сооружению, пристроенному к берегу. Заползают вглубь проема и прячут там добычу.

– Завтра проверим, – говорит Мишка, когда все вылезают из укрытия.

– Вы идите, а я в кусты отойду, – говорит Эдик, расстегивая пуговицу на фирменных джинсах. – Я догоню!

Ребята уходят в сторону ночного города.

Слышится звук тугой струи и тяжелое дыхание запыхавшегося от бега человека. На плечо Эдика ложится рука с татуировкой.

– А-а! Попался, ворюга!

Эдик оборачивается и видит небритое лицо пьяного сторожа.

– Я вас всех посажу! Будете знать, как гидрокостюмы воровать!

Мужчина пытается заломить Эдику руки за спину, но тот яростно сопротивляется. Завязывается драка, они катаются по земле, сторож дышит перегаром в лицо парню. Оказавшись сверху, Эдик хватает камень и бьет мужчину по голове. Тот дергается и затихает. Эдик встает, застегивает джинсы и догоняет приятелей.

20 лет спустя

Дождливый осенний вечер. Крупный торговый центр светится огнями и рекламными вывесками, завлекая покупателей: «Sale 70%», «Фитнес-клуб», «Салон красоты».
 
В спортивном клубе кто-то занимается на беговой дорожке, кто-то на велотренажере. Дверь распахивается. Эдуард с двумя телохранителями бесцеремонно проходят в зал, оставляя на полу грязные следы. Девушка-администратор выходит из-за стойки.

– У нас нельзя ходить в уличной обуви! Выйдите и переобуйтесь!

Мужчины не обращают на нее никакого внимания. Эдик подтягивается на перекладине. Телохранители стоят рядом, готовые по первому зову кинуться на помощь.

– И вообще, что вы здесь делаете?! У вас есть абонементы? – возмущается администратор.

– Что хотим, то и делаем! – Эдик спрыгивает на пол, кивает через плечо охране.
 Они уходят, прихватив с витрины несколько банок с протеиновыми коктейлями.

В кресле парикмахера сидит мужчина интеллигентного вида. Девушка ловко орудует ножницами и расческой над его головой. На пол летят пряди седых волос.
Дверь резко открывается. Входит та же троица.

Здоровяк подходит к креслу, хлопает по плечу клиента.

– Вали отсюда!

Тот недоуменно щурится – его очки лежат на стеклянной полке у зеркала.
Амбалы берут клиента подмышки и выволакивают из салона. В кресло плюхается Эдик и велит парикмахеру:

– «Площадку»! И чтоб идеально!

Девушка накрывает клиента пеньюаром, обрызгивает волосы из пульверизатора, ловко щелкает ножницами. Ее руки слегка дрожат от волнения.

Эдик высовывает мясистую руку из-под пеньюара и хватает девушку за коленку. Та напрягается, не зная как поступить.

– Лицо мне, вроде, твое знакомо, где-то я тебя видел… В Сочи отдыхала?

– Я вас, кажется, тоже узнала. Вы Эдик?

– Ну да! Откуда ты меня знаешь?

– Так мы до седьмого класса вместе учились, а потом наша семья переехала в другой район…

– Хм… А я тебя совсем не помню…

– У меня профессиональная память на лица, помню всех. Я слышала, в десятом классе наших мальчишек в тюрьму посадили за грабеж и убийство…

– Ха! Так это ж я тогда сторожа замочил! Но мы же один за всех, все за одного! Димку петухом на зоне сделали, Санек повесился в камере, а меня мамаша вытащила досрочно! Пока в тюрьме сидел, она состояние сколотила, настроила торговых центров. Теперь я ваш новый хозяин!

Постаревшая баба Катя, громко причитая, обходит больничную палату.

– Помогите, люди добрые. Сыну в тюрьму передачу собираю. Третий срок мотает и все по глупости, без вины виноватый. Помогите, чем могёте!

Пациенты суют ей в карман деньги, чай, шоколадки.

По дороге несутся машины. На старом здании вывеска «Травмпункт». В кабинете за столом сидит рано поседевший врач – Андрей Дмитриевич.

Заходит пожилая женщина с девчушкой лет пяти. Та плачет в голос – ее рука висит вдоль туловища, как плеть. Врач осматривает маленькую пациентку.

– Вывих плечевого сустава. – Он резко дергает руку и вправляет сустав.

Малышка вскрикивает от резкой боли и плачет еще громче. Потом бросается к бабушке и прижимается к ее объемистому животу.

– Всё? Легче стало? – Женщина гладит девочку по светлым волосам. – Доктор, огромное вам спасибо! Нам уже можно идти?

– Можно. Теперь всё в порядке.

Женщина достает из кошелька смятую купюру, пытается сунуть деньги в карман врачу.

Андрей Дмитриевич меняется в лице и чуть ли не отталкивает женщину.

– Спасибо, но не надо! Нам государство платит!

Дежурство закончилось. Андрей снимает белый халат, надевает черный пиджак в мелкую полоску и грубые ботинки со стоптанными каблуками.

Чуть погодя он заходит в подъезд пятиэтажной сталинки. В руке у него авоська с картошкой и консервированной морской капустой.