Маленький мушкетер

- Андрейка, давай, не бойся, - кричал другу Генка, размахивая снятой с руки варежкой.
Андрейка стоял на вершине береговой кручи, опасливо поглядывая сверху вниз, туда, где далеко-далеко внизу, возле самого берега замерзшей реки, у подножия горки, его ждал Генка. Нерешительно теребя в руках задубевшую на морозе веревку санок, мальчик все никак не мог решиться ринуться вниз, туда, куда только что смело нырнул на своих стареньких санках Генка. Всего лишь минуту, нет, буквально мгновение назад Генка, усевшись на санки и, весело подмигнув растерянному Андрейке, крепко вцепился озябшими, раскрасневшимися на морозе, ладонями в деревянные борта своего неказистого транспортного средства, и без оглядки ринулся вниз со склона. Андрейка со страхом смотрел как Генкины санки, весело подскакивая на занесенных снегом бугорках береговой кручи, вздымая густую, искрящуюся в отблесках яркого февральского солнца, поземку, несутся навстречу темнеющим вдалеке, возле самого берега реки, зарослям ивняка. Кажется, еще один прыжок, еще один вираж и… Случится страшное… Но Генкины санки уверенно скользили вниз, будто вцепившись полозьями в занесенный снегом склон. Каждый раз, когда Генкины санки скрывались за очередным виражом склона, Андрейкино сердце тревожно начинало биться. Но санки и не думали сдаваться, впрочем, сами санки ли? Или все дело в их седоке, в стареньком серо-коричневом пальтишке, смело скользящем вниз, навстречу новым виражам и новым приключениям?
Наконец, санки вылетели на пологий речной берег и возле запорошенного снегом ивняка остановились. Генка вскочил на ноги, вытащил из кармана порядком намокшие варежки и весело замахав ими над головой, закричал:
- Андрейка, не бойся.
Еще бы, не бойся, легко сказать, думал Андрейка. Круча вон какая, это только снизу кажется, что склон пологий. А на деле склон весь в рытвинах и ухабах, а сколько их еще кроется в местах, где снег не утрамбован, а лишь сверху прикрывает кажущийся безопасным пологий склон речного берега.
Нет, надо решиться, думал Андрейка, сжимая кулаки. Ведь в прошлом году, когда он вместе с двоюродным братом, Олежкой, отдыхал в деревне на Оке, он не испугался перелететь на «тарзанке» через глубокий, метров семь в глубину, а в ширину - около трех метров, лог. Лог, который за дурную славу в народе называли еще «чертовым логом». Правда, в тот день за ними гнался соседский пес Шашлык, который почему-то невзлюбил двух незнакомых московских мальчишек. Андрейка помнил, как вместе с Олежкой они изо всех сил вцепились в гладкое, отполированное древко сидушки тарзанки и, резко оттолкнувшись, вмиг перелетели через разверзшуюся пасть лога, стараясь не смотреть вниз. Прежде чем мальчишки успели испугаться, они уже стояли на другом краю лога и с торжеством смотрели на Шашлыка, который, скуля, то ли от обиды, то ли от удивления, таращился на двоих смельчаков, посмевших бросить вызов ему, грозе всей деревенской ребятни.
Но тогда с ним был Олежка, а когда вместе, то не так страшно… К тому же Олежке уже исполнилось десять, а ему, Андрейке, еще не было и девяти. Впрочем, подумаешь, год разницы, с досадой на самого себя, подумал Андрейка. Сейчас ему уже девять с половиной. Впрочем, Генке уже одиннадцать, а в одиннадцать, наверное, уже вообще ничего не страшно. Наверное, стыдно как-то бояться, особенно, когда рядом с тобой друг, который младше.
Нужно взять себя в руки. Нужно… Ведь это так просто… Так просто…
Это опасно, успокаивал Андрейку своим ласково-лживым голосом внутренний страх. Это ли самое главное в твоей жизни? Всего лишь какая-то горка. Подумай о маме, которая, наверняка, уже переживает за тебя. И о третьей серии «Трех мушкетеров», которая начнется уже совсем скоро. Надо торопиться…
И в конце-то концов, разве это так важно. Ну, сегодня не получится, получится завтра. А Генка… Нет, он не будет смеяться. И называть его «трусишкой-зайкой сереньким», как любит обидно его обзывать соседская Галка Темнякова, Генкина одноклассница. Генка – он что… Улыбнется… Добродушно похлопает Андрейку по плечу, да смешно щелкнет по носу, чтобы не грустил. Ну, может скажет еще:
- Ладно, не переживай ты так… Сегодня не получилось, завтра получится. Пойдем, а то мама твоя всыплет нам обоим под первое число.
Хороший он, Генка… Хоть и старше. И не задиристый, как многие его сверстники, не задавака, как Галка Темнякова или Лешка Васильков… А главное – он ко всем относится «на равных» - и к своим сверстникам, и к «младшакам». Когда прошлым летом Андрейка с ребятами из класса собрался построить за заднем школьном дворе домик из старых досок, оставшихся после ремонта школы, то Генка был единственным из старших ребят, кто согласился помочь Андрейке. Принес из дома ножовку, гвозди, молоток, прочие инструменты. Весь день с ребятами возился во дворе. Перепачкались все просто жуть, а Генка вдобавок еще и несколько заноз загнал себе в пальцы. Но не пожаловался, нисколечко. Хороший домик получился, прямо как из сказки. С окошками, с дверью на петлях, которые Васька Петров нашел где-то у себя дома, в инструментах. Андрейка сбегал домой и притащил карманный фонарик, чтобы в домике можно было сидеть не только днем, но и вечером. А Римка Тихонова из дома принесла в маленьком цветочном горшке фиалку. Совсем крошечную, только-только начинавшую выглядывать на свет темно-фиолетовым любопытным глазком раскрывающегося бутона. Хорошо там было… Правда, через три дня приехал какой-то самосвал, и какие-то дядьки в серой спецодежде погрузили обломки домок а кузов, а заодно и их домик разломали. Обидно… А главное – фиалку жалко. Сметенный тяжестью пыльных досок нежный росток фиалки был жестоко втоптан в землю тяжелыми ботинками рабочих.  Римка так плакала…
А стенгазета… Когда в школе всем третьеклассникам дали задание нарисовать стенгазету, посвященную двадцатипятилетию выхода человека в открытый космос, то Генка на совете пионерской дружины первым вызвался помочь ребятам из младшего класса. А потом вместе с ребятами рисовал, клеил, вырезал…
А главное… Генка, никогда, ни при каких обстоятельствах не подведет, не бросит одного… И в минуту неудачи, когда что-нибудь не клеится, не выходит, никогда не засмеется, не покажет пальцем и не обзовет тебя «неумехой», «безруким» или еще каким-нибудь обидным прозвищем. Никогда.
Может, все потому что Генка верит ему. В Андрейку… По-настоящему, как своему товарищу. А он, Андрейка… Своим страхом он, Андрейка убивает в нем, в своем старшем товарище, веру в самого себя. Разве это правильно, чтобы вот так?
Нет, он не имеет права. И мама, она… Она поймет, обязательно.
В отчаянии Андрейка сел в санки, и зажмурив глаза, резко оттолкнулся вперед…
Поначалу не было страшно. Совсем. Спуск был пологим и Андрейке на миг показалось, что он будет таким до самого конца. Но санки будто уловили его мысли и тут же ринулись резко вниз, по обнажившейся занесенной снегом круче. И, не успел Андрейка испугаться, резко рванули вверх и, весело взлетев на трамплине, снова ринулись куда-то вниз. А потом опять вверх… Вниз, вверх… Ветер бил в лицо, снежная стружка, вылетая из-под полозьев, и, распадаясь на мельчайшие колючие ледяные брызги, сотней миллиардом колючих иголок впивалась в замерзшее Андрейкино лицо. Хотелось кричать, от страха, от холода и от бешеного восторга скорости, несущей Андрейку, будто на крыльях ветра, вперед, там где его ждал Генка.
Казалось, это будет длиться вечно. Но санки все замедляли ход и, наконец, ткнулись носом в запорошенные снегом Генкины валенки. Неужели уже все, разочарованно подумал Андрейка…
- Ну, как, не страшно? – склонился над товарищем Генка, весело улыбаясь,  – а ты боялся, ехать не хотел.
- Здоровско, - чуть ли не кричал в лицо товарища раскрасневшийся Андрейка, - ты видел, как на трамплине я подскочил. А потом вниз… Ух…
- Да видел, видел. А потом ты чуть не перевернулся…
- Да нет, это у меня чуть варежка не слетела, - оправдывался Андрейка, - я перехватился поудобнее, а тут кочка эта…. 
- Ладно, - щелкнул Андрейку по носу Генка, - давай, пойдем домой. Пора.
- Как, уже? -  разочарованно протянул Андрейка.
- Ага. Ведь «Три мушкетера» через полчаса начнутся, - ответил Генка, глядя на циферблат старых отцовских наручных часов «Слава», - а мне еще в «Булочную» зайти надо.
Жаль. Как жаль было Андрейке, что все так быстро закончилось. Ах, если бы не его нерешительность, там, на вершине, то,  глядишь, они еще бы успели по разу скатиться.
- Ну, ничего, завтра мы опять сюда придем, - ответил Генка.
- А Галка, она пойдет? – опасливо спросил Андрейка.
- Не знаю, если мама ее опять за пианино не посадит заниматься на весь день после школы, то может…
Ну и пускай, сердито подумал Андрейка. Может, хоть теперь не будет обзываться.
- Ну что, до автобуса бегом марш? – весело скомандовал Генка.
- До автобуса? – задумчиво протянул Андрейка, теребя в заиндевелых варежках веревку от санок.
До автобусной остановки было порядком. Сначала нужно было пройти вдоль замерзшего русла реки, до моста. Перейти мост, а там уже и остановка. Идти недолго, минут 10. Но вот кто знает, когда подойдет автобус.
- А, может, напрямки, а ? – потянул товарища за рукав Андрейка.
- Напрямки…
Генка взглянул на противоположный берег. Там, далеко, за укрытой белым снежным покрывалом холмистой кручей, поросшей густым ивняком, в ярких холодных лучах предзакатного февральского солнца тонули серые контуры новостроек. Новые городские районы или, как их называли старожилы, выселки, расположились менее, чем в километре от русла замерзшей речки. Попасть туда быстрее всего было по льду. И узкая тропинка, уютно виляющая между снежными ухабами, будто приглашала ребят воспользоваться этим, более быстрым путем.
Генка помнил, что мама неоднократно напоминала ему о том, что по льду ходить опасно. Даже рассказывала случай из своего детства, когда один из ее одноклассников, зимой, катаясь на коньках по льду замерзшей речки, в деревне, провалился под лед и утонул.
- Ген, ну пойдем, же, - просил Андрейка.
- По льду опасно, Андрюш, - возразил Генка.
- Но все же ходят, - возражал Андрейка, - а если все ходят, то и мы пройдем. А если на кино опоздаем…
Ничего, подумал Андрейка, пусть Генка увидит, что он не трусишка и способен сам принимать важные решения в нужный момент. И, подхватив санки, бросился на лед.
- Андрейка, не беги, - бросился следом Генка.
Недоброе предчувствие охватило сердце мальчика. Так бывает, например, когда ты забыл выучить какой-нибудь важный урок, а в школе сидишь как на иголках и чувствуешь – ну, вот сейчас тебя вызовут, вот сейчас, а ты с тяжелым сердцем встанешь и срывающимся голосом ответишь:
- А я не выучил.
Все обойдется, думал Генка. И лед под ногами кажется совсем-совсем крепким. Ведь все же взрослые ходят тут, а они еще дети.
Генка шел следом за Андрейкой, не сбавляя шага.
- Андрейка, с тропинки ни шагу в сторону, слышишь.
- Да слышу, - отозвался Андрейкин голос, что я, маленький что-ли?
Вот и противоположный берег – уже рукой подать. С десяток метров осталось. Генке даже самому стыло стыдно за свои страхи. Андрейка уже стоял в паре-тройке метров от берега и осматривался по сторонам.
- Ой, Ген, - вдруг воскликнул мальчик, - указывая на что-то на льду, - там, флажок какой-то торчит, во льду. Может, потерял кто-то?
И сделал шаг в сторону…
- Андрейка, стой, - крикнул Генка.
То, что произошло потом, Генка помнил как в полусне. Треск льда, падающий будто сраженный невидимой пулей Андрейка. И голос, полный неописуемого страха…
- По… Помоги… Помогите, - кричал Андрейка.
- Андрейка, - мальчик бросился к другу.
Наверное, Генка на всю жизнь запомнит барахтающегося в полынье до смерти перепуганного Андрейку, отчаянно пытавшегося ухватиться на выступающие из-под снега ледяные кромки. Он хватался за эти спасительные островки, и они рассыпались в его руках, так, как рассыпается в руках последняя надежда спастись.
И еще бледное, будто неживое Андрейкино лицо, полные еще не до конца осознанного ужаса, глаза. И белые губы, и которых с еле заметными облачками пара, вырываются крики:
- Помогите, помогите.
Генка скинул заиндевевшие варежки, упал на грудь, по-пластунски подполз к Андрейке и холодеющими от мороза и от ужаса пальцами ухватился на Андрейку.
- Я держу, - простонал Генка, пытаясь вытянуть Андрейку из холодного жерла полыньи.
Теперь нужно пытаться ползти назад. Ах, если бы тут был еще кто-нибудь… Кто мог бы помочь…
Нет, не получается… Не получается, не могу сдвинуться с места, со слезами отчаяния на лице думал Генка. Но он не мог отпустить холодеющие Андрейкины руки…. Равно как и не мог отвести взгляд от полных ужаса Андрейкиных глаз. Которыми он готов был цепляться до последнего вздоха за него… За Генку…
- Сейчас, я сейчас, - шептал Генка, а по его лицу лились слезы, мгновенно превращаясь в тоненькие ледяные сосульки.
Он и сам не понял, как ему это удалось… Всем телом припадая к льду, цепляясь за ледяные кромки каждой частичкой своего тела, обдирая лицо, локти, колени… Чувствуя, что сердце буквально выпрыгивает из груди, а легкие сдавливает до такой дикой боли, что невозможно ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он тянул Андрейку на себя изо всех сил. Тянул, пока были еще силы….
Мгновенье – мальчики, тяжело дыша, без сил упали на лед. Андрейка заплакал…
- Андрейка, - прошептал Генка, мучительно поднимаясь на колени.
Андрейка сидел на снегу, еще не в состоянии оправиться о шока. Генка прикоснулся к его руке и почувствовал,  что Андрейка весь дрожит, каждой частичкой своего тела… Незримо уставившись себе под ноги…
- Андрейка, - все еще не в силах сдержать слезы, шептал Генка.
Андрейка поднял глаза, непонимающе-испуганным взглядом уставившись на Генку:
- Мама ругать будет,  да? - шептал он.
И будто что-то внутри подстегнуло Генку. Будто легкие, вдохнув с новой силой, нашли в себе новый источник живительного кислорода.
- Андрейка, нужно спешить… Бежим же, -потянул Генка друга за руку.
Андрейка попытался подняться, но коченеющие на морозе ноги не подчинялись ему.
- Я не м-м-м-м-м-могу, - заныл Андрейка.
Генка схватил друга за плечи, взглянул Андрейке в заплаканные глаза. У мальчика сжалось сердце… На ресницах и бровях Андрейки, на выбивающихся из-под старенькой ушанки волосах, застывали маленькие ниточки инея, отчего волосы казались подернутыми сединой.
- Бежим. Быстрее, иначе ты замерзнешь, понимаешь? Ты понимаешь? – чуть не плача кричал Генка в лицо Андрейке,.
Андрейка снова попытался подняться, но тут же со стоном упал.
- Н-н-н-ноги, - дрожал он, - я нн-н-не чувствую…  И тут, - он приложил дрожащую ладонь к животу, - все т-т-т-т-так холодно. И б-б-больно…
Нужно  было что-то делать. Что-то.. Ну, конечно, как же он сразу не подумал.
Генка подхватил Андрейку на руки, дотащил до своих санок. Усадил. Свои санки прицепил сзади, прицепом, чтобы не потерять.
- Держись, слышишь, - закричал Генка, - можешь держаться?
- М-м-м-могу, - прошептал Андрейка.
Генка и сам сильно озяб, но сдаваться было рано. Только бы успеть. Только бы их не снесли еще. Те дома…
…На самом берегу замершей речки, некогда раскинулось большое село. Но лет 10 тому назад поблизости начало строительство нового микрорайона, в котором и жили Андрейка с Генкой. Большую часть домов выселили, а сами дома пустили на слом. От некогда большого села осталось лишь несколько потемневших от времени хат, наполовину вросших в землю, да заброшенные, заросшие  лебедой, яблоневые сады, оставшиеся тут с былых времен. О том, что в домах еще кипит жизнь, напоминали лишь небольшие подслеповатые окошки, с укоризной глядящие на вырастающий неподалеку микрорайон, да печные трубы, дым из которых холодными зимними вечерами все еще напоминал жильцам окрестных новостроек, что жизнь еще теплится в этих старинных избах и что рано их еще списывать на покой.
Из-за холма Генка мог видеть лишь верхушки печных труб. Трубы еле-еле дымились, а это значит, что там люди. И они помогут. Обязательно помогут.
Только бы сил хватило дотащить Андрейку. Генкины ноги, порядком озябшие, вязли в глубоком снегу, дыхание перехватывало от внезапно налетевшего ветра.
- Генка-а-а-а. Я  б-б-б-больше н-н-н-не могу, - шептал Андрейка.
- Сейчас, - кричал в ответ Генка, стараясь перекричать ветер, - сейчас… Только до тех домов доберемся.
Дотащившись до потемневших от времени изб Генка почувствовал, что сил больше нет. Хотелось  упасть, привалиться к вон той, занесенной снегом завалинке и чуть-чуть перевести дух. Нельзя, думал он, сжимая кулаки до боли в суставах, скрипя зубами. Нельзя… Минута промедления и Андрейка, он…
Генка оглянулся – Андрейка сидел в санках, уронив на грудь голову. Казалось, он спит…
- Андрейка, - кинулся к нему Генка, хватая озябшими руками пригоршни снега и начиная растирать им лицо друга, - нельзя засыпать, нельзя, слышишь.
Генка почувствовал, что к глазам вновь подбираются слезы. Нет, нельзя плакать. Нельзя…
Андрейка измученно взглянул на друга.
- Я н-н-н-нне сплю… Я просто…
- Сейчас. Подожди. Мы уже почти… Почти…
Генка из последних сил дотащил санки с Андрейкой до наполовину занесенного снегом штакетника, толкнул обледеневшую калитку и вошел во двор. Двор был чисто почищен от снега. Из большой собачьей конуры, притулившейся возле покосившегося сараюшки, выскочил большой лохматый черный пес и угрожающе залаял.
- Полкан, - умоляюще протянул руку Генка, - Полкан это же я, ты забыл? Забыл?
В этом доме жила Елена Михайловна, мамина знакомая. Прошлой осенью они вместе с Генкой ездили к Елене Михайловне покупать пряжу. Хорошая пряжа, овечья. Из той пряжи мама сшила свитер, да еще по паре хороших шерстяных носок для сына. Эх, если бы сюда тот свитер… Понадеялся на теплое зимнее пальто – в нем удобнее и не вспотеешь. Если бы знать, что вот так все обернется.
- Полкан, это я, Генка, мы свои. Свои же, - умолял Генка, не решаясь сделать ни шага.
Полкан, настороженно навострил уши, ткнулся носом в протянутую озябшую мальчишескую ладошку и, будто извиняясь, приветливо замахал хвостом. Признал…
Скрипнула дверь и в дверном проеме хаты показалась пожилая женщина в накинутом на плечи полушубке. Она подозрительно глянула на ребят.
- Полкан, место, - скомандовала она Полкану, - а вы, ребята, кто такие будете ? Постой-ка… Ты же Гена, кажется… Сын Оксаны Валерьевны.
- Тетя Лена, - кинулся к ней Генка, - помогите, пожалуйста. Мой друг, он…
Женщина перевела взгляд на сжавшегося в санках Андрейку. Ни слова не говоря подбежала к санкам, подхватила Андрейку на руки, как кутенка, и прошла в хату. Генка за ней.
В хате было натоплено, да так, что у Генки с непривычки закружилась голова. А Елена Михайловна, усадив замерзшего Андрейку на скамейку возле пышущей жаром печки, принялась буквально сдирать с мальчика задубевшие, будто рыцарские латы, валенки, ватные штаны, носки. Андрейка морщился, вскрикивал от боли.
- Ничего, сиди уж, - ворчала Елена Михайловна.
- Ай, т-т-т-ттолько н-н-н-нне надо штаны рвать. М-м-м-ммама заругает.
- А как я их с тебя сниму сейчас? Только так, - ответила женщина, - а заругает или не заругает дело третье. Как это тебя угораздило, скажи-ка, друг ситный?
Стоящий рядом Генка стыдливо отвел взгляд.
- Это из-за меня он… Я не уследил и Андрейка, - начал Генка.
- Д-д-д-да не он это, тетя, - возразил Андрейка, - Генка говорил берегом пойдем, а я з-з-заупрямился, говорю, что по льду быстрее. И побежал. А т-т-т-там полынья и…
Елена Михайловна не ответила, лишь кинула Генке.
- Так, неча тут столбом стоять, - скомандовала она Генке, - неси вон, чайник с горячей водой. Да не возле печки, на плите он. Да таз еще, возле плиты. И полотенец. Полотенец, вон, на веревке сушится, давеча постирала, уже поди высохло все. Да и полушубок незабудь, вон, у печки висит.
Генка скинул с себя пальто и бросился помогать…
Через несколько минут Андрейка, закутанный в полушубок, все еще стуча зубами от холода, сидел на скамейке, а Елена Михайловна растирала ему ноги и грудь какой-то противно пахнущей жидкостью. Генка сидел ту же, прижавшись к теплой беленой печке, с наслаждением чувствуя, как тепло впитывается в его озябшее тело и начинает понемногу клонить ко сну…
- Фу, - шептал Андрейка, - и запах же... Что это такое, бензин что-ли?
- Сам ты бензин, - усмехнулась женщина, - растирание, самое лучшее. Лучше всяких ваших магазинных. Из ягод да кореньев целебных. Еще по рецепту матери-упокойницы делала.
- Пахнет мерзко, - морщил нос Генка.
- Ничего, зато средство самое действенное, - ответила, улыбаясь женщина.
- Ай, ноги колет, - поморщился Андрейка, инстинктивно отдергивая ногу , - будто иголками.
- Ага, - обрадовалась женщина, - колет, значит хорошо, значит, обморожение твое излечивает. А впредь знать будете, как по льду пешими гулять. Места тут коварные. У середины течение спокойное, будто и нет его в помине, а возле самого берега ключи бьют, оттого и лед тонкий, некрепкий….
- Тетя Лена, а с Андрейкой… Ну, не заболеет? – встревожился Генка
- Ну, дай бог, обойдется. Главное, что самого спасли. А на все остальное – божья воля.
Женщина поднялась, вынула из печки большой горшок с горячим топленым молоком. А через минуту ребята, нахохлившись, будто два воробышка на ветке, с наслаждением пили ароматное, пахнущее медом, топленое молоко. Даже Андрейка почувствовал, что ноги уже не болят, а по всему телу струится горячим потоком жар, выгоняя последние очаги февральского мороза. Даже полушубок захотелось скинуть, но Елена Михайловна не позволила. Она раскрыла шкаф, достала оттуда шерстяные домотканые штаны, свитер, пару теплых шерстяных носок и, несмотря на Андрейкины протесты, одела все на мальчика.
- Это одежа простая, - улыбалась Елена Михайловна, - зато лучше ней ничего не придумали еще, особливо в зимнее время. Теплая и добротная. Скажи Катьке спасибо, это овечка моя, если бы не ее шерсть – сидели бы мы в рваных портках да на улицы носа б не казали. Вот не знаю, что будет, когда наш дом под снос пойдет. Куды ее девать?
Разморенных теплом русской хаты, убаюканных неторопливым говором Елены Михайловны, под негромкий перестук стареньких настенных ходиков, мальчиков потянуло в сон. Нет, спать рано, думал Генка. Нужно бежать домой к Андрейкиной маме. Рассказать все. Ведь она переживает, волнуется…
Елена Михайловна взяла Андрейку на руки и, закутав в полушубок, уложила на кровать.
- Так, хлопец, - обратилась она к Генке, будто угадывая его мысли, - друг твой далече живет?
- Рядом со мной, в доме напротив.
- Вот, это ладно. Значит, так. Друг твой отдохнет пускай, ему покой нужон. А ты беги к нему домой, матери сообщи, мол, так и так. Справишься, не сробеешь?
- Справлюсь, - признался Генка.
Хотя, наверняка, объяснится с Андрейкиной мамой придется. Что тут поделаешь. В любом случае, горько думал Генка, напяливая пальтишко, вся вина на нем за Андрейку. Чего тут отпираться ?
*************
Закутанный в теплый овчинный полушубок Андрейка забылся в тревожном и беспокойном сне. Всего на какое-то мгновение, казалось. Но, когда он открыл глаза, за окном густой синевой расстилались сумерки. Под потолком ярко горела лампа, освещая горницу ровным спокойным светом. Весело потрескивали дрова в печке. Настенные ходики мирно отсчитывали свой час. Рядом, в старом кресле, уткнувшись в вязание, мирно подремывала Елена Михайловна.
- Генка… Где Генка, - забеспокоился мальчик, оглядываясь по сторонам.
В горле что-то щемило, отчего Андрейкин голос звучал немного сипло. И голова немного кружилась. Может, оттого, что в горнице было слишком жарко натоплено.
- Генка, - прошептал Андрейка.
- Что… Ох, господи, - проснулась Елена Михайловна, беспокойно озираясь по сторонам, - что такое?
- А Генка где ?
- За мамой твоей побежал Генка, вернется скоро. Ты не переживай. Отдыхай спокойно, - ответила Елена Михайловна, ласково поглаживая мальчика по голове.
- Только… Только вы знаете что… Вы скажите маме, обязательно скажите… Что это я во всем виноват, что Генка ни при чем… Генка ведь спас меня, а потом волочил на себе в санках. Скажете? Скажете же? – умолял мальчик.
- Да скажу, скажу, - отвечала Елена Михайловна, улыбаясь.
Через несколько минут Андрейка уснул. Уснул, незаметно для себя самого, подложив ладонь под щеку. И улыбаясь чему-то во сне. Может, чему-то доброму, хорошему, тому, что снится каждому мальчишке в его неполные 10 лет. И он не увидел, как дом Елены Михайловны озарили фары подъехавшей машины, из которой выбежала Андрейкина мама, а за ней Генка. Он смутно помнил, как его, закутанного в старый полушубок, несут куда-то.
В машине Андрейка на мгновение проснулся. Но от тихого спокойного покачивания машины на дорожных ухабах вновь уснул.
*************
Когда Андрейка проснулся, то поначалу не понял, где находится. Ведь они были дома у Елены Михайловны. Он и Генка. А теперь… Все вроде такое знакомое. Белый шар абажура висящей под потолком лампы. Знакомые до боли цветастые обои на стенах. Книжные полки над письменным столом у окна. Старое кресло у кровати. То самое кресло, в котором Андрейка так любил коротать долгие зимние вечера с какой-нибудь интересной книжкой в руках.
Значит, он дома… Удивительное дело – ведь он совсем не помнил… Хотя, нет… Андрейка вспомнил как его куда-то несли на руках, потом вспомнил мерное урчание автомобиля, томно покачивающегося на придорожных ухабах. Значит, его везли на машине… А он все это время спал. Интересно, сколько же он проспал. Всего несколько часов? А, может быть, целые сутки? Андрейка вспомнил старую сказку про охотника Рип Ван Винкля, который в лесу напился из ручья и уснул, а когда проснулся, то выяснилось, что проспал он по меньшей мере тридцать лет. Андрейка на всякий случай взглянул на свои руки – уж не покрылись ли они старческими морщинами. Нет, руки как руки, его, Андрейкины…
Жарко… Просто невыносимо. И голова тяжелая какая-то, будто не своя. И хочется пить. Ужасно… Надо маму позвать…
- Мам, - пытался позвать Андрейка, но из горла вырвался лишь хрип, а горло обожгло так сильно, будто кто-то затолкал ему в горло гвоздей.
Открылась дверь и в комнату вбежала Андрейкина мама.
- Господи, проснулся наконец. А я уж будить не стала, думала, врача дождемся, тогда уж, - ответила мама, наклоняясь над Андрейкой.
- Мама, - попытался улыбнуться мальчик, но улыбка вышла очень уж вымученной.
- Ну, как ты себя чувствуешь, сынок? – обеспокоенно спросила мама, трогая своей холодной, будто лед, ладонью Андрейкин лоб.
- Ой, холодно, - прошептал Андрейка.
- Температура у тебя, сынок, ну да ничего, это пустяки, - успокаивала его мама.
- Мам, - ответил Андрейка, пытаясь убедить маму, что ему на самом деле намного лучше, чем ей кажется, - мне хорошо, правда. Только горло щекочет…
- Щекочет, - ответила мама, отворачиваясь, - Андрюш, но разве нельзя было обойтись без этих игр на льду, а?
- Мам, мы… Я, просто, - шептал Андрейка, , - мы на «мушкетеров» торопились. И я боялся, что ты волноваться будешь…
- Волноваться, - не выдержала мама, - господи, как же ты не поймешь… А если бы ты замерз насмерть. Я как раз в магазин собиралась, думала, в «Кондитерскую» зайти, чего-нибудь к чаю посмотреть. Сходила, называется… А тут Генка прибегает… Пальто нараспашку, весь красный. Кричит, мол, Лариса Николаевна, там Андрейка провалился под лед. Ты представляешь, что я испытала в тот момент? Что передумала? Думала, что сердце прямо тут не выдержит. Поймали такси, едем. А я все думаю, гадаю, как ты, жив ли еще? Господи, я с ума с вами сойду, мальчики…
- Мам, не надо, - губы у Андрейки задрожали, а на глазах выступили слезы, - пожалуйста…
- Прости, - мама поцеловала сына в лоб, - распереживалась вся, сил не больше...
- Я больше не поступлю так, честно. И мам… Генка, ты не думай… Он не виноват ни в чем.
- Ох, да отстань ты со своим Генкой, - махнула мать рукой, - и без него тут…
В прихожей раздалась веселая трель дверного звонка.
- Ох, врач , наверное, - выдохнул мать, подымаясь, - наконец-то.
- Мам…
Не верит… Ну как же она не поймет, мучительно думал про себя Андрейка, что Генка не виноват. Что он, Андрейка, первым скакнул на от проклятый лед. Да, старшие должны заботиться о своих младших  товарищах, тем более, что Генка пионер, а его, Андрейку, в пионеры будут принимать только через год. Но ведь и он, Андрейка, не малыш уже. И наказы матери о том, что на лед выходить нельзя, он помнил еще с раннего детства.
Все равно, почему все взрослые такие… Такие непонятливые, что-ли… Ведь он, Андрейка, хотел доказать, что он никакой не трусишка, как говорят Галка Темнякова или Лешка Васильков. Нет, они хорошие ребята, но разве они не видят, что он уже не малыш.
Размышления мальчика были прерваны скрипом открываемой в Андрейкину комнату двери. Пришел врач…
Врач, добродушный усатый старичок, похожий на доктора Айболита из любимого Андрейкой фильма «Айболит 66», долго осматривал мальчика, попросил открыть рот и сказать «Аааа», а потом с помощью металлической «ложки» осматривал горло. Покачивая головой попросил Андрейку сунуть подмышку градусник.
- Так, как вы себя чувствуете, молодой человек? – наконец, спросил врач, улыбаясь.
- Хорошо, - прохрипел мальчик, - только горло щекочет, дышать немножко тяжело… И голова немножко болит…
- Голова, - усмехнулся врач, - ладно… давай градусник, посмотрим…
Мальчик протянул ему градусник…
- Та-а-а-а-к, - протянул врач, - температура у вас, юноша. 37 и 9. И горло краснющее…
- Доктор, это не опасно? – волнуясь, спросила мать.
- Пока делать выводы рано… Как бы не было осложнений, - ответил врач, обращаясь к матери, - знаете, я выпишу рецепт, пропишу мальчику препараты. Помимо этого, давайте ему побольше питья, лучше горячего молока с медом. И строгий постельный режим. Если утром температура не спадет, то…
Андрейка почувствовал, что душа в пятки уходит… Только не в больницу… Пожалуйста…
- В любом случае, завтра днем вызовите врача на повторный осмотр. Конечно, все обойдется, но если будут осложнения…
Врач и мама долго еще разговаривали в коридоре. А Андрейка думал только об одном – только бы в больницу его не положили. Только бы не в больницу.
А горло и правда болит… И дышать тяжело, будто на живот сверху положили большой тяжелый камень. Ничего, отлежится денек, а назавтра выздоровеет. Обязательно… Вот мама-то удивится.
Наконец, хлопнула дверь. Врач ушел, а вместе с ним и последние опасения, что его, Андрейку, увезут в больницу.
Немного погодя вошла мать и заставила Андрейку выпить чашку горячего молока с медом. Молоко было с пенкой, но Андрейка, морщась, все же выпил молоко до последней капли. А потом мама укрыла Андрейку одеялом, включила настольную лампу и выключила верхний свет. Комнату поглотил полумрак, растворяющийся лишь возле Андрейкиного письменного стола, на котором горела его любимая настольная лампа с зеленым абажуром.
- А теперь отдыхай, - ответила мама, укрывая сына потеплее.
- Мам, но я не хочу спать, - сопротивлялся Андрейка.
- Ничего, ничего… Сон – лучшее лекарство.
То ли дневная усталость вновь дала о себе знать, то ли молоко так подействовало, но, когда спустя пятнадцать минут она заглянула к сыну к в комнату, Андрейка уже крепко спал, по своему обыкновению подложив ладонь под щеку.

*************

Андрейке приснился странный сон. Странный и страшный. Вернее, начинался он как простое воспоминание о том, далеком дне, 2 года назад. Теплом летнем дне…
…Андрейка совсем недавно переехал в этот новый микрорайон. И еще не успел ни с кем познакомиться. Ни с Генкой, ни с кем-либо еще из ребят. Да и ребят-то во дворе в тот день не было – как-никак лето за окном, все ребята поразъехались по лагерям, санаториям, дачам и деревням. Только вот он с мамой никуда не поехал. Андрейкина мама работала бухгалтером на каком-то крупном предприятии и работала практически без отпусков. В том году, еще зимой, она пообещала сыну, что этим детом они обязательно… Обязательно…
Вот и съездили называется. Нет, то, что исполком им наконец выделил отдельную квартиру в новостройке – это конечно здорово. Сколько можно ютиться одинокой женщине с сыном в десятиметровой комнате в коммуналке? Но Андрейке так хотелось, до боли, до слез увидеть… Море. То море, которое он на тот момент видел лишь на картинках в старых библиотечных книжках да в школьных учебниках. Да еще в кино… Но, видно не судьба.
Хорошо бы подружиться с кем-нибудь. Из ребят… Но, кроме мамаш с колясками во дворе не было никого. Андрейка покачался на качелях, полазил по металлической лесенке-паутинке. Скучно… Может, домой пойти? Но дома мама вместе с бабушкой клеят обои и он им будет только мешаться. А вторая серия про «Электроника» будет только в четыре часа, по второй программе.
Скучая, Андрейка побрел в соседний двор. И, еще не обогнув стоящую напротив Андрейкиного дома высотку он услышал чьи-то веселые ребячьи голоса. Ребята… Андрейкино сердце радостно забилось. И он прибавил шагу.
На соседней площадке несколько ребят, постарше Андрейки, человек пять или шесть, играли в… мушкетеров. Ну, или вернее – в мушкетеров и гвардейцев Кардинала. Правда, понять – кто из них кто, кто мушкетер, а кто гвардеец было сложно. По мельтешению загорелых ребячьих ног, по еле слышному свисту самодельных шпаг в крепких мальчишечьих кулаках это понять было невозможно. Лишь по веселым ребячьим окрикам можно было догадаться об этом.
- Вы ранены, сударь. Позвольте вашу шпагу, - торжественно произнес темноволосый мальчишка лет десяти, в коротких домотканых шортах и выцветшей клетчатой рубашке с коротким рукавом.
Мальчишка держал шпагу на вытянутой руке, в дюйме от груди своего соперника, светловолосого мальчишки, лет восьми-девяти в темно-синих трениках и такой же футболке. Светловолосый мальчишка стоял напротив своего соперника, опустив шпагу, сделанную из длинной тонкой ивовой ветки и тяжело дышал, переводя дух.
- Ты нечестно дерешься, Мишка, - начал он, - ты меня кулаком в грудь толкнул, а потом уже шпагу в ход пустил, а так не по правилам.
Остальные ребята прервали поединки и, затаив дыхание, стояли напротив, ожидая, чем закончится спор двух друзей.
- А в настоящем бою ты тоже по правилам сражаться будешь, да, Леш? – насмешливо спросил темноволосый.
Судя по всему, темноволосый мальчишка был самым старшим среди ребят и своим поведением и высокомерным тоном явно хотел показать остальным, кто тут лидер.
- У нас бой не настоящий, - возразил светловолосый, - а товарищеский. Мы вначале договаривались, что бой честным будет. И драться в бою только шпагами.
- Да ладно ? - усмехнулся темноволосый мальчик, - я же всего-навсего тебя толкнул, а ты уже и шпагу опустил, шляпа.
- Сам ты, - буркнул в ответ побледневший мальчишка и отвернулся.
Обстановка накалялась. И на появление незнакомого мальчишки никто не обратил внимания. Андрейка и сам, признаться, никак не мог собраться с духом и попросить ребят принять его в свою игру. Но одному просто невыносимо скучно…
- Ребя, а можно с вами? В мушкетеры? – наконец, раздался тихий голос на спинами ребят.
Ребята обернулись. Признаться, появление незнакомого мальчишки тут же разрядило обстановку – во всяком случае про нечестную Мишкину выходку все тут же позабыли. Ребята заинтересованно разглядывали незнакомого смущенного мальчишку лет семи-восьми в темно-коричневых матерчатых шортах, белой футболке и смешной салатовой кепке-панамке.
- А ты еще кто такой, мальчик? – начал высокомерно Мишка, делая явный акцент на слове «мальчик», будто давая понять, что они, собравшиеся здесь ребята, явно старше, чем этот новичок.
- Мне Андрей зовут, - ответил Андрейка, - а бабушка меня Андрейкой зовет. Мы недавно переехали…
Ребята захихикали. Один из них, рыжий растрепанный паренек, похожий на Антошку из детского мультика, даже засмеялся:
- Андрейка - воды налей-ка, пить охотца, дюже неймется, - в рифму вставил он.
Ребята засмеялись. Андрейка, побледнев, смущенно отвел взгляд. Ну, зачем они обзываться сразу?
- Мы малышей в игру не берем, иди вон, в песочницу играйся, - ответил Мишка.
- Мне уже семь лет. С половиной, - возразил Андрейка.
- Ну и что. А в нашу игру только взрослых принимаем. Мне вот 10 уже половиной, Лешке тоже, а Ромке (он указал на рыжего) 9 вчера исполнилось.
- К тому же у тебя шпаги нет, - добавил Ромка, смешно шмыгнув носом.
Подумаешь, шпага… Ее за пять минут сделать можно, проще простого. Взял палку, приделал с помощью бечевки другую, поменьше, крест-накрест, в качестве крестовины – вот и получилась почти самая настоящая шпага.
- Словом, гуляй, Вася, - усмехнувшись, фыркнул Мишка, и, повернувшись к ребятам, ответил, - ладно, ребзя, пойдемте на школьный двор, а то тут (он покосился на Андрейку)  малышни много. Еще заденем палкой ненароком, расплачется.
Андрейка почувствовал, как на глазах набухают слезы от обиды. Ну, почему они такие… Такие… А ведь этот, Мишка, наверное и пионер еще…
Нет, нельзя показать, что ты плачешь. Нельзя, уговаривал себя Андрейка, сжав кулаки. Иначе снова смеяться будут. Развернувшись, он печально побрел в свой двор. Обидно все же, что вот с такого глупого инцидента началось его знакомство со здешними ребятами. Теперь будут припоминать ему эту «водыналейку».
А что, если, вдруг мелькнула у него мысль? И правда сделать шпагу. Ну, конечно, не всамделишную, а такую, чтоб почти как настоящая была бы. И тогда, если ребята увидят эту шпагу, то, конечно поймут, что он не простой малыш там какой-то, а уже взрослый и руками мастерить может всякое. И в свою игру его примут, и смеяться не будут.
Но из чего сделать шпагу, мучительно размышлял Андрейка. Из простого прута – глупо. Но тут у него в голове блеснула радостной искоркой догадка – ну, конечно. Ведь только сегодня утром он отнес на помойку обломки деревянных штапиков. Ну, тех штапиков,  с помощью которых мама с бабушкой укрепляли оконные рамы. Главное, чтобы те обломки не растащили.
Ему повезло. Обломки штапиков валялись в картонной коробке возле переполненных мусорных баков (и когда этот мусор вывезут, все ворчала Андрейкина мама). Андрейка порыскал среди обломков и подобрал подходящий. Длинный, около 70 сантиметров, обломок штапика, чуть потолще Андрейкиного пальца, был обломан с одного конца – но это даже лучше было, так как место слома оказалось заостренным. Отлично. Теперь нужно сделать рукоять… Ну и тут мальчик не спасовал – он подобрал несколько одинаковых по длине палочек, длиной чуть шире ладошки и, обложив палочками будущую рукоять, с помощью обрывка найденной тут же, среди строительного мусора, бечевки надежно прикрепил палочки к рукояти. Конечно, дома нужно бы изолетной закрепить, чтобы понадежнее было, но пока и так сойдет. Вот из чего крестовину сделать… Чтобы руку защищала… К счастью, неподалеку валялись куски белого как снег пенопласта. Отломав подходящий кусок, Андрейка проткнул его своей шпагой и отрегулировал по длине рукояти. Получилась прямо-таки настоящая шпага. Как в том фильме про мушкетеров, где звучала любимая Андрейкой песня про «Пора-пора-порадуемся на мерси буку». Ой, или как там еще, что-то в этом духе….
Хорошо бы еще ножны придумать. Но это не к спеху.
Андрейка с замиранием сердца держал в руке новообретенное оружие. Шпага как влитая сидела в крепком Андрейкином кулаке. Он поднял шпагу над головой и ему на миг показалось, что на деревянном лезвии шпаги блеснула яркая искорка, будто лезвие и правда было самым настоящим, металлическим.
Эх, сейчас нужно поспешить к ребятам. Но увы, в школьном дворе их не оказалось. Да и в том дворе, где он встретился с ними, тоже никого не было. Видно, ребята разбежались по домам. Обидно…
Но оружие нужно было опробовать. Потренироваться, чтобы научится фехтовать как настоящий мушкетер. А там, глядишь, и ребята вернуться. Вот удивятся они новой Андрейкиной шпаге.
Андрейка вспомнил, что позади школы был пустырь, сплошь заросший крапивой. Высокие, выше Андрейкиного роста, дремучие стебли крапивы казались настоящими чудовищами. Они и были чудовищами, к тому же способными жалить, подобно злым ядовитым змеям. Буквально вчера Андрейка слышал, как их соседка в разговоре с Андрейкиной мамой пожаловалась, что, дескать, дворники никак не удосужатся скосить дикий бурьян за школой. А ведь там дети играют, жаловалась соседка.
Ну, скосить вряд ли у Андрейки получится, но посильную помощь он оказать попытается.
Через несколько минут Андрейка уже был на пустыре. Он совсем-совсем близко, нужно только обогнуть новостройку, что располагалась как раз напротив их дома, пересечь небольшой сквер, густо заросший сиренью. А там уже и школа.
Андрейка чувствовал, как сердце учащенно бьется от волнения. Прямо перед ним расстилались густые заросли крапивы, похожие на темный дремучий лес из детской книжки. Высокие, выше человеческого роста, с мясистыми, колючими листьями. Толстыми стеблями, покрытыми мельчайшими колючками. Одно прикосновение к такому стеблю – и ой-ой-ой, потом зудеть будет несколько часов, как после укуса пчелы. Но сейчас это были не стебли крапивы. Это были самые настоящие враги. Кто только? Гвардейцы Кардинала, замышляющие очередной мерзкий заговор против мушкетеров? Нет. Это, представлял Андрейка, были самые настоящие пришельцы из космоса. Замаскировавшиеся под простые земные растения, они давным-давно вынашивают заговор против нас, беззащитных землян. Почему же взрослые не видят очевидного? Неужели они не верят, что такое возможно? Или для них это очередная сказка, мальчишечья выдумка, над которой можно лишь посмеяться. Принято смеяться, не воспринимать всерьез. И тогда кто, как не они, простые мальчишки, смогут победить это воинство?
И он, Андрейка, сможет. Он не испугается. Подумаешь, что ему всего семь лет… Он уже взрослый, перешел во второй класс. И пуская мама считает его малышом, пускай бабушка каждый раз вздыхает, когда он, Андрейка, бежит во двор гулять один. Пускай другие мальчишки смеются, пускай заносчивый Мишка дразнит его обидными прозвищами. Он не сдастся, не отступит… И он покажет этим «зеленым» захватчикам, что и он, Андрейка, кое-чего стоит. Особенно теперь, когда у него есть шпага. Нет, вы не думайте, сам себе шептал Андрейка, это не какая-то там деревяшка с куском пенопласта. Это самая настоящая шпага, мушкетерская. Ведь в стоящих руках даже простой кусок дерева становится оружием, каждая сухая палка, сухая ветка. И, когда Андрейка поднял свою новую шпагу над головой, крепко сжав ее в своем кулаке, и взглянул вверх, он зажмурился от яркой искорки солнца, блеснувшей на остро отточенном металлическом клинке. Это был настоящий клинок. Настоящий. Андрейкин… Сердце часто бухало в груди, а ноги сами бросались вперед, на врага. Ну, теперь вы не уйдете. С таким оружием я…
И, похоже, коварный враг понял, что он, этот странный семилетний мальчишка, в старых домотканых шортах и замызганной футболке, с расцарапанными, давно не заживающими коленками, в стоптанных кедах и в смешной панамке на голове, разгадал их коварный замысел. Этому нужно помешать, во что бы то ни стало. И даже ветер, ласковый освежающий летний ветерок, казалось, стал на сторону врага. Он будто подтолкнул коварные зеленые стебли в бой, качнул усыпанными тончайшими шипами листьями над кажущимся беззащитным мальчишкой. Еще полметра, дюйм - и он, Андрейка, окажется в их лапах.
…Вж-ж-ж-жик. Стремительно просвистело остро отточенное лезвие, направленной ловкой мальчишеской рукой. И вот уже три врага, недоуменно покачнувшись, пали, поверженные острым клинком. Но на смену им тянутся и другие. Вот они уже нависают над Андрейкой, вот еще чуть-чуть и они схватят его своими коварными шипастыми лапами. Но снова свист клинка, взмах руки. И враг повержен. А затем еще. И еще…
Спустя несколько минут Андрейка, сжимая в уставшей руке шпагу, тяжело дыша, осматривал поле битвы. Вокруг него лежали десятки поверженных врагов. Врагов, не понимающих еще, что столкнулись с самим опасным для них представителем земной цивилизации – простым семилетним мальчишкой. И их, этих мальчишек, полно. Кругом, куда ни глянь. Их много, тех, кто еще не познал в своей жизни истинной сути лжи, предательства, недоверия, боли. Тех кто верит в дружбу, друг другу, верит так, как самому себе. И что только в их, еще нетвердых мальчишеских руках даже простое слово – это оружие, способное победить все зло, что еще существует в мире, в сердцах людей, в их поступках и свершениях.
Нас много и мы победим. Обязательно, думал Андрейка. Но сил подняться не было. Дышалось тяжело, будто в легкие мальчика засыпал кто-то острых колючек. Горло сдавливало, словно тисками. Все тело болело, покрытое следами от укусов коварных врагов, не готовых сдаться перед каким-то там мальчишкой. Да, им удалось таки достать его. Ранить… Но ведь это просто ранение.
Вперед… Андрейка сжав в кулаке шпагу, до боли в костяшках. Нельзя даваться… Нельзя. Ведь тогда они поймут, что я слабый. Я, другие мальчишки, все мы. А мы не такие. Нет…
И когда новые враги занесли свои шипастые лап над Андрейкой он из последних сил бросился вперед. Бросился, сжимая в руках оружие, уворачиваясь от шипастых лап, и разя… Разя из последних сил.
…И когда последний враг упал, подкошенный метким ударом, Андрейка без сил рухнул на колени, выронив оружие. Сердце тяжело билось, а дышать стало совсем невозможно. В горле стало жарко, голова, тяжелая, будто не своя клонилась к земле. Все равно. Он одержал верх. Победил… Он не сможет пасть сейчас, когда победа…
Ай… Что-то жгучее обожгло его шею. Андрейка, схватив шпагу, метнулся в сторону и огляделся. Сердце у него похолодело. Позади него, буквально в нескольких шагах, там, где еще мгновение назад лежали сотни поверженных им, Андрейкой, врагов, возвышался целый лес новых, будто пришедших на смену тем, кто оказался недостаточно быстр, недостаточно силен, чтобы справится с каким-то там мальчишкой. Они были еще выше предыдущих, минимум в два человеческих роста. Их стебли, покрытые огромными, словно гвозди, шипами, тянулись к Андрейке. Андрейка испуганно оглянулся. Но и там был враг. Повсюду, вокруг него, куда ни глянь. Смыкая плотные ряды, угрожающе шелестя листвой, они тянулись к испуганному смертельно уставшему Андрейке. Теперь-то он от них не уйдет.
Игра закончилась, резанула Андрейку страшная до боли мысль. А теперь начинается она, самая настоящая…
Война…
Ведь ты не думал о том, что настоящую война нельзя назвать игрой, даже в своем воображении, скользнула в испуганном Андрейкином сознании мысль.
Надо подняться… Но сил не было. И ноги, израненные шипами, не могли уже поднять Андрейку. А руки, дрожащие от страха, того страха, что приходит в минуту осознания своей беспомощности перед окружающей тебя действительностью, уже не могли удержать клинка.
Захотелось заплакать. Но нет, он не покажет им своей слабости. Своего страха. Нет. И, дрожащими от страха пальцами нащупав клинок, мальчик на непослушных ногах бросился на врага… Взмах шпаги…
Кр-р-р-р-ранк… Шпага, ударившись об толстый стебель, рассыпалась на мелкие щепки. А Андрейка, не в силах удержатся на ногах, упал. Навстречу раскрытым объятьям коварного злого врага.
Нет, так не может быть… Так не случится. Не с ним. Он не погибнет. Ведь такого не может быть, чтобы мальчишка погибал… Так рано…
Генка… Где ты… Почему ты не рядом, почему ты… Мамочка. Ну где же вы… Взрослые, те, кто всегда клянется нас защищать, а на деле… На деле…

*************
Андрейка раскрыл заплаканные глаза, приходя в себя. Все еще ощущая жуткое жжение шипастых вражеских лап. Голова кружилась. А горло по-прежнему сдавливало немыслимыми колючими путами, не давая ни единого глотка живительного воздуха.
Кругом темнота, лишь из-за окна бледным холодным светом глядит полный диск луны. Да на стене отсчитывают свой неторопливый ход старые дедушкины часы.
Где же он? Дома? Значит, это только сон… Только сон, эхом отдалось где-то далеко в глубине уходящего сна. Но почему… Почему тогда так тяжело дышать. Ведь это не взаправду все, не по-настоящему.
Нужно позвать… Кого-нибудь… Ну, хоть кого..
- Мам, мама, - попытался крикнуть Андрейка, но из горла вырвалось лишь сипение, а само горло обожгло дикой болью, будто ножом.
Никого… Никто его не слышит…
- Мама, мам… Генка, - закашлялся Андрейка, морщась от боли и уже не в силах сдерживать слезы.
Где же вы? Где?
Раскрылась дверь и в лицо Андрейке брызнул яркий  свет из коридора. К нему спешила встревоженная мать. В руке у нее была чашкой горячего молока.
- Сынок, что? Что? – наклонилась к нему мама.
- Дыша-а-ать. Тяжело, - прошептал залитый слезами Андрейка.
Мать протянула ему чашку с молоком.
- Вот, молочка горячего. Выпей. Легче станет. Ох, горюшко ты мое, - запричитала мама.
Андрейка глотнул молока, пахнущего вкусным деревенским медом. Еще… Стало чуть легче. Мальчик без сил откинулся на подушку.
Это был просто сон, повторял он про себя, закрывая глаза от вновь надвигающейся пелены сна… Просто…
Сон…

*************

…Полдня прошло как в полусне. Утром Генка без аппетита позавтракал холодными, оставшимися с вечера, сырниками и припустил в школу – до занятий оставалось всего двадцать минут. На уроках Генка сидел мрачный, нелюдимо уставившись перед собой.
- Гена, ты не заболел случайно? - беспокоясь за мальчика спросила на переменке классная руководительница.
- Да нет, все хорошо, Светлана Андреевна, - ответил Генка, натянуто улыбнувшись, - просто, задумался.
Может, в семье что-нибудь, думала учительница. Вроде бы, семья как семья, мать санитаркой, в больнице работает, посменно. Отец, правда, на севере, под Мурманском, кажется, на ледоколе служит, и дома подолгу не бывает. Может, с отцом что, не дай бог…
Генка думал об Андрейке. Его мама вчера долго по телефону говорила с Андрейкиной мамой, Ларисой Николаевной. Все успокаивала. Мол, простая простуда, ничего страшного.
А если бронхит? Или воспаление легких…
- Ладно тебе, не переживай так, - говорила мама за завтраком, наливая себе и сыну ароматного чая, - Андрей мальчик  хороший, конечно, но тут он сам виноват. Зачем на лед полез. Ведь знал же, что опасно.
Эх, мама, с болью думал Генка. Разве дело в том – виноват или не виноват. Все дело в том, что плохо ему совсем, страдает Андрейка... А он, Генка, просто стоял, раскрыв глаза, не помешал, не уберег товарища. Младшего товарища, который в него, Генку, верит больше, чем самому себе. И самое поганое, что помочь ему, своему товарищу, Генка не мог. Не знал как…
Лучше бы он, Генка, провалился тогда под лед, в отчаянии думал Генка.
После уроков ребята звали Генку в парк, кататься на лыжах. Он не пошел, соврав, что «много на дом задано». Хотя, задано было совсем немного. Только по английскому письменное упражнение сделать, с артиклями, да по математике две задачки решить. А он их еще в субботу сделал.
По телеку показывали продолжение «Семнадцати мгновений…». Но смотреть телек не хотелось. Хотелось сходить к Андрейке, проведать. Может, помочь чем-то. Но Генкина мама была неумолима.
- Вот еще, - ворчала она, - ему и без тебя плохо. Температура под 38 и кашель. Сиди уж дома.
Но дома сидеть не хотелось. Хотелось просто придумать повод какой-нибудь и улизнуть… Генка вдруг вспомнил, что сегодня как раз срок сдачи книг в библиотеку. Он еще в пятницу хотел сбегать, но с уроками провозился.
Натянув пальто и нахлобучив на голову зимнюю шапку Генка, предупредив мать, подхватив сумку с книжками и выбежал на улицу. Но побежал не к остановке, а к дому напротив. Андрейкиному дому.
… Дверь открыла Андрейкина мама. Бессонная ночь явно сказалась на ней – темные круги под глазами, бледное лицо. Но Генку она рада была видеть.
- Плохо Андрейке, - отвечала она, плача, закрывая за Генкой дверь, - вот, всю ночь не спал, мучился. Жар у него был, температура за 38. Утром опять врача вызывала. Врач антибиотики прописал, вот, слава богу, в аптеке достала без проблем. Сейчас вроде полегче, успокоился. Ночи боюсь… Как бы опять жар не начался. Да что там жар… Дышать ему тяжело, врач подозревает бронхит. Говорит, что если на следующее утро жар будет опять, то госпитализация потребуется.
Генка стоял в коридоре, опустив голову, молча слушая Ларису Николаевну, сжимая в руках сумку с книжками, которые сейчас казались совсем не к месту.
Тяжело ей с Андрейкой… Отец бросил их давно еще, когда мальчику и трех лет не было. И все хозяйство и забота о сыне на ней, на матери. Несправедливо это, мучительно думал Генка.
- Лариса Николаевна, - дрогнувшим голосом ответил Генка, - может, вам помочь? Я и в магазин могу, и прибраться, и суп сварить даже. Или с Андрейкой посидеть, в любое время. Вы не думайте, это… не из-за того, что вчера, из-за… Из-за меня, нет…
Женщина прижала к себе Генку, ласково погладила по голове.
- Ну что ты, Гена, при чем тут ты? Это тебе спасибо, что не бросил Андрюшу, не оставил… И заботишься…
Она не договорила, а лишь украдкой вытерла из под глаз слезы.
- Не переживай, у нас все есть. И продукты, и лекарства. Знаешь… Андрюша несколько раз ночью просыпался и тебя звал. Во сне, что-ли… И днем, когда врач ушел, все просит меня, мол, мам, позвони Генке, попроси прийти.
У Генки дрогнуло сердце. Андрейка его звал… Что же он раньше думал, зачем вообще сегодня в школу пошел…
- Мам, кто там? – раздался из комнаты слабый хрипловатый Андрейкин голос.
- Сынок, это Генка… К тебе пришел.
…Открылась дверь и Генка робко вошел в маленькую Андрейкину комнату. На кровати, накрытый плотным одеялом лежал Андрейка. При взгляде на друга у Генки дрогнуло сердце. Бледный, с каким-то неживым, осунувшимся лицом, растрепанный, будто воробей, Андрейка лежал, вцепившись тонкими бледными пальцами в край одеяла. Но при виде Генки на Андрейкином лице засиял слабый, будто отблеск холодного зимнего солнца, лучик улыбки.
- Пришел, - улыбнулся он белыми как снег губами.
- Ага, - ответил Генка, присаживаясь рядом, в кресло.
- А мама говорит, что Генку не надо беспокоить, у него школа и все такое.
Повисла немая пауза… Как много хотелось сейчас Генке сказать Андрейке, подбодрить как-то, но все слова путались между собой.
- Слушай, я… Хотел, - начал Генка, пытаясь подобрать слова.
Андрейка все понял без слов.
- Нет, не вини себя. Это из-за меня все. Я полез на тот чертов лед. И не послушал тебя.
Генка молчал, не зная, что сказать.
- И как ты только меня дотащил, - снова улыбнулся измученный Андрейка, - я вон тяжеленный какой.
- И ничего не тяжеленный, а легкий, как пушинка, - улыбнулся в ответ Генка.
- Ну да, - возразил Андрейка, - а ребята в классе говорят, что…
Он не договорил и отвернувшись, закашлялся. Кашель у Андрейки был тяжелый, надрывный. Генка положил руку на влажный от пота Андрейкин лоб. Горячий… Пощупал руки. Как горячие пирожки. Господи, как же ему сейчас тяжело. А делает вид, что все нормально. Даже улыбается…
- Ты не думай, - снова выдавил Андрейка, поворачиваясь к Генке, - мне уже лучше. Только дышать… немного тяжело… И голова, будто чугунная. И кашель… Мама говорит, что бронхит может быть, но это все… Все… Ерунда…
Слово «ерунда» было сказано так, будто Андрейка не пытался убедить в этом Генку, а, наоборот – пытался спросить у него, Генки, ухватиться за какую-нибудь, самую крохотную надежду, что это и взаправду «ерундовая болезнь какая-то». И у Генки опять дрогнуло сердце…
- Ген, мне сон приснился сегодня, - наконец, решился Андрейка, - страшный такой. Знаешь,  наверное, самый страшный сон в жизни… Вернее, там все как по-настоящему было, понимаешь…
И он рассказал Генке о том жутком сне. О том дне… о самодельной шпаге, о странных врагах в обличье крапивных чудовищ. О той неравной битве с врагом.
- … И понимаешь, мне так страшно стало… Когда, знаешь, дышать не могу, когда сил нет больше, а они, враги, уже надо мной. Нет, ты не думай, я не струсил. Я был готов до последнего. Биться… Даже когда шпага сломалась, и все увидели, что это простая деревяшка. Просто я испугался, что из-за меня… Мама… И… И ты… Вы будете…
Голос его дрогнул и мальчик отвернулся. Генка сидел рядом, чувствуя, что не готов, никогда не будет готов услышать те страшные в своей необъяснимой безысходности Андрейкины слова.
- Ген, - наконец спросил Андрейка, всхлипывая, но не поворачиваясь, - скажи… Ген, я… Я ведь не умру, правда?
У Генки сжалось сердце. Он взял в свою ладонь горячую Андрейкину ладошку и сжал ее…
- Ну, ты чего, - ответил он, каким-то не своим, будто чужим голосом, в котором застряли мельчайшие слезинки, - дурачок, разве можно так? Это ведь простая болезнь, простудная. Все люди болеют и все выздоравливают. И я болел, может, тыщу раз. И свинкой, и ветрянкой. А ты боишься. Главное, лекарства принимать и ни о чем не беспокоиться. А это всего лишь сон, понимаешь ты? Простой сон.
Андрейка повернулся к Генке, попытался улыбнуться сквозь слезы.
- Простой сон? Нет, там все по-настоящему было, взаправду, понимаешь. И я один совсем, совсем…
Слова застряли у Андрейки в горле, а наружу вырвался лишь хриплый кашель.
Вот почему он звал меня, там, подумал Генка и в его голове мгновенно сформировалась жуткая картина, на которой один девятилетний мальчишка со сломанной шпагой в руке стоит окруженный врагом. Совсем один. Попробуй тут не испугаться, и он, Андрейка, не испугался, бросился в бой и…
Если бы он, Генка, там был. И еще ребята… Вместе они бы не дали погибнуть своему товарищу. Не бросили бы его, ни за что… А получается, что Андрейка ждал помощи, надеялся, но никто его не услышал.
- Я теперь боюсь засыпать. А вдруг опять они придут за мной? – шептал Андрейка и в голосе его все еще звучали мельчайшие нотки страха.
- Знаешь, - попытался улыбнуться Генка, - несколько лет назад я свинкой переболел, целыми днями лежал в постели, в больнице. Один-одинешенек. Мама дома была, папа на службе. Только врачи, все незнакомые, строгие. Страшно было… И, знаешь, особенно страшно было ночью. Кошмары снились всякие и из-за них спать не хотелось. Но потом, знаешь, один мальчик, который выписывался из больницы, подарил мне маленького солдатика, смешного такого, из пластика, в каске и с ружьем наперевес. И я представил, что этот солдатик пришел сюда не случайно, а специально послан самими хорошими в мире людьми, чтобы охранять нас, ребят, от всяких кошмаров, от таинственных сказочных чудовищ и прочей нечисти. И становилось легче. Знаешь, я даже сказки про него всякие сочинять стал, интересно стало. Даже в блокнот потом записывать пытался, но вот потерял потом тот блокнот… Досадно, да?
У Андрейки в глазах загорелся живой интерес.
- А, может, это был не солдат? А, например, мушкетер? Помнишь, как в фильме?
- Может и мушкетер. Для каждого он свой, этот защитник. Для одного – солдат, для другого – мушкетер. И он самый-самый храбрый, он ничего не боится, и рядом с ним мы тоже не имеем права бояться. Только нужно уметь… Его представить, подумать о чем-то совсем-совсем хорошем, самом лучшем, что было когда-нибудь у тебя в жизни. И представить…
- Здоровско, - прошептал Андрейка, - жаль только…
- Что?
- Что мушкетеров вчера не посмотрели, да? Тогда бы точно представить можно было.
И тут у Генки в голове мелькнула мысль. Хорошая, стоящая мысль. Андрейке она точно понравится.
- Слушай, - начал Генка, - мне сейчас в библиотеку нужно, книжки сдать. Хочешь, я про тех мушкетеров книжку возьму, а потом, каждый день к тебе приходить буду и мы будем ее читать вслух. Вернее, я читать буду вслух, а ты слушать, тебе же еще тяжело говорить?
- Ты… Ты правда? Придешь? – не верил своим ушам Андрейка.
- Конечно, - улыбнулся Генка, - и тогда тебе не так одиноко будет, и мне тоже.
- Спасибо, Генка, - ответил Андрейка с горящими от восторга глазами…
…Открылась дверь и в комнату вошла Лариса Николаевна с подносом в руках. На подносе стоял стакан с молоком и несколько блистеров с лекарствами.
- Ну, мальчики, Андрюше нужно лекарства принимать. Гена…
- Фу, опять молоко, - скривился Андрейка.
Гена понял, что ему пора. Да и день, к тому же, клонился к вечеру – за окном уже стелились сумерки, потихоньку загорались уличные фонари. К тому же до библиотеки еще ехать на автобусе.
- Ну, я побежал, - ответил Генка, поднимаясь, - не вешай нос, ладно?
- Ладно, только… Скажи, ты ведь придешь еще? Придешь? – с мольбой в голосе просил Андрейка, будто боялся, что Генка и правда не придет.
- Конечно приду, - улыбнулся мальчик.

*************

…Автобуса ждать не пришлось. Не успел Генка добежать до остановки, как, словно по чьей-то команде, к остановке  неторопливо подкатил старенький «Икарус», разбрасывая в разные стороны комья грязного снега. Генка сел возле заиндевевшего окошка и задумался. Непросто, наверное, Андрейке, без отца. С одной матерью только. Вот у него, у Генки, отец в Мурманске служит, на настоящем ледоколе. Есть что и ребятам рассказать, да и самому о чем помечтать. А Андрейка? Что у него в жизни есть хорошего? Есть лишь дружба. Их, общая, одна на двоих. А это уже немало. Вообще, что может быть важнее в жизни?
До библиотеки ехать было прилично, минут двадцать. Когда Генка вышел на остановке, то на улице уже совсем сгустились сумерки. Генка взглянул на часы – пять часов. Нужно торопиться. А еще хорошо бы забежать в универмаг, в отдел канцелярских товаров, купить стержни для авторучки. А то опять в школе придется запасную просить у соседки Таньки Жуковой. К счастью, универмаг располагался тут же, недалеко от автобусной остановки.
В библиотеке пожилая библиотекарша долго искала Генкин формуляр, потом так же, неторопливо, записывала туда новые книжки, которые выбрал Генка. Он взял «Трех мушкетеров», а еще «Войну с Ганнибалом» Тита Ливия, за которой давно уже охотился.
- Ну надо же, - улыбалась библиотекарь, заполняя формуляр, - книжку какую интересную выбрал, про Ганнибала и всякие исторические события… А мой Вадик за книжки из-под палки только садится, все на улицу ему да баклуши бить. Я уж ему на день рождения и подписку на собрание сочинений Майна Рида достала, а он, нет и все тут. Ох…
Сжимая в руке сумку с новыми книжками Гена поспешил в универмаг. В отделе канцелярских товаров он купил несколько стержней и поспешил к выходу. Но рядом с выходом задержался. В ближнем ко входу в универмаг углу открылся новый отдел под названием «Сувениры». У мальчика невольно загорелись глаза. Чего тут только не было. И красивые фарфоровые чашечки с разноцветными узорами, и небольшие самовары с красивой фигурной резьбой на зеркальных боках, и симпатичные деревянные досочки с хохломской росписью, и гжелевский фарфор, и различные сувенирные игрушки. И тут… Сердце у Генки так и екнуло. На верхней полочке, притулившись в уголке, стояла небольшая, чуть пошире ладошки, фигурка мушкетера. Казалось бы, обычная фигурка и ничего более. Но было что-то в ней… Такое… Нет, с первого взгляда это был обычный мушкетер. В большой широкополой шляпе с пером, в светло-голубом плаще, в высоких, чуть повыше колена ботфортах. С остро отточенной шпагой на боку. Но в то же время… Нет, Генка и сам не понял…
- Тетенька, простите, - он обратился к полной добродушной продавщице, скучающей за прилавком, - а можно посмотреть поближе вон ту фигурку. Мушкетера.
Сказал и почувствовал, как его сердце тревожно забилось. С чего бы это вдруг?
Продавщица, ни слова не говоря, поставила на стеклянный прилавок фигурку мушкетера, прямо перед Генкой.
Генка взял фигурку в руки… Ого-го, тяжелая, явно отлитая из олова. Поставил фигурку на ладошку, присмотрелся. Ну конечно же, как он сразу не понял. Это был не просто мушкетер. Это был мальчишка-мушкетер. В плаще, который был ему явно велик, в сапогах, которые он, наверное, взял на время у отца и которые тоже были ему немного велики. Даже шляпа была ему великовата и потому спадала на нос, закрывая глаза. Но даже шляпа не могла скрыть главного… Веселой, задорной мальчишечьей улыбки, горящей на его лице. Улыбки, в которой было столько всего. Счастья, искреннего мальчишеского счастливого задора. И даже длинные светлые волосы мальчишки, ниспадающие на его плечи, яркие, будто солнечные, казались пропитаны этим веселым задором. И главное – фигурка была сделана просто филигранно, каждая деталь фигурки казалась живой. Казалось, что человек, создавшей эту фигурку, был настоящим волшебником. Ну да, наверняка, он нашел на улице мальчишку, попросил его одеться в мушкетерские одежды, после скомандовал ему «замри», а потом с помощью всепревращательной машины уменьшил его во много раз. Ну да, вот сейчас, кажется, мальчишка вынет шпагу из ножен и…
Но было в ней, этой фигурке, и что-то еще… Что-то до боли знакомое и то же время…
Генкино сердце отчаянно забилось… Андрейка… Ну, прямо вылитый. Фигура, овал лица,  даже волосы такие же, длинные, ниспадающие на плечи. И нос, небольшой, будто пуговкой. И румянец на щеках. Прямо настоящий мушкетер.
Вот что ему сейчас поможет. Лучше всяких лекарств и таблеток. Этот маленький мушкетер. Настоящий, будто сошедший со страниц книжки.
- Тетенька, скажите, а сколько стоит эта фигурка? – запинаясь, выдавил мальчик.
- Та-а-а-к, сейчас посмотрим, - ответила женщина, сверяясь с каталогом, - фигурка «мальчик-мушкетер». Пятнадцать рублей.
Пятнадцать… У Генки все оборвалось. Ничего себе…
- Коллекционная вещь. Недешевая, - констатировала тетка, ставя фигурка на полку.
Впрочем, может, в копилке и наберется нужная сумма. Ведь он уже год копит на новые коньки. А, все равно, махнул рукой Генка… Все равно уже февраль, а через месяц уже весна. А Андрейке она, эта фигурка, важнее, чем какие-то коньки.
- Тетенька, а магазин во сколько закрывается?
- В семь. Через час с четвертью.
Час с четвертью. То есть один час и пятнадцать минут. Он успеет? Успеет. Должен успеть.
- Тетенька, только вы... Пожалуйста, не продавайте его, хорошо? А я домой за деньгами сбегаю. Это важно, понимаете? Понимаете?
Хотя, разве эта добродушная с виду  тетка поймет, что там, далеко отсюда, лежит один человек, которому сейчас очень плохо. Его друг… Лежит и ждет его, Генку… Верит и ждет.
- Ладно, чего уж там, - ответила тетка, улыбаясь, - беги.
И откуда они деньги только на эту безвкусицу берут, подумала продавщица, вздохнув.

*************

Погода тем временем начала портиться. Подул неприятный холодный ветер, а с неба мелкой крупой посыпал снег. Ветер забирался за шиворот Генкиного пальтишка, до дрожи холодя сердце. Эх, побыстрее бы добраться до дома…
И снова с автобусом ему повезло. Только путь до дома показался Генке каким-то особенно долгим. Хотя на самом деле ехать было не так уж долго, всего пятнадцать минут. До дома Генка добежал как на крыльях, взлетел вверх по лестнице на пятый этаж. Позвонил в дверь.
Дверь открыла мать.
- Мам, я тороплюсь, - затараторил Генка, - ты не могла бы мою копилку принести?
Только бы она не стала ему сейчас нотации читать…
Но мать ничего не сказала, лишь улыбнулась Генке в ответ. Улыбнулась как-то необычно, будто загадочно.
- Мам, ты чего? – не понял Генка.
Мать отошла в сторонку и Генка, с замирающим от радости сердцем увидел, что в прихожей, возле трюмо, стоит, улыбаясь, сжимая в руках тяжелую шинель, тот, самый близкий и родной тебе человек, который…
- Папа… Папк-а-а-а, - бросился к мужчине ошалевший Генка, бросив в сторону сумку с книжками.
- Генка, - бросился к Генке отец, подхватил его на руки и легко, словно пушинку, подбросил его к потолку.
- Володя, ну поаккуратнее ты, - притворяясь сердитой возразила мать.
Генка прижимался к колючей, давно не бритой отцовской щеке, еще вдыхая такой знакомый и такой родной запах крепкого табака, соли, и чего-то еще такого, хорошего, теплого, близкого тебе… Запах моря, волн, соленого ветра… Запах, который пьянит, забирая с собой все беды и заботы…
- Ну, ты и вырос, юнга, - весело ответил отец, еще раз обнимая сына, - глядишь, за полгода вон как вымахал.
- Ну, ведь скоро мне двенадцать уже. Пап, а ты надолго вернулся? А?
Хоть бы он вообще не уезжал, никогда… Никогда, пожалуйста…
- Считай до конца апреля. Считай, незапланированный отпуск…
- Что-то случилось? – забеспокоился Генка.
- Да, считай, что случилось, - улыбаясь, ответил отец, - ну, да ничего, все обошлось… В школе про ледокол Сибиряков рассказывали вам? Ну, что в 30-е годы плавал?
- Рассказывали, - удивился Генка, - ты про тот, что во льдах дрейфовал?
- Ну да.
- А что, и ваш ледокол тоже? – не поверил Генка, - тоже дрейфовал во льдах.
- Да, было дело, - улыбнулся отец, потрепав Генку по взлохмаченной макушке, - потом расскажу. Главное, что все живы и здоровы. А вот наш боевой ледокол в ремонте будет, до весны.
Здоровско!  Генка закрыл глаза и, с замиранием сердца представил своего отца, в тяжелом флотском бушлате, на мостике, сжимающего бинокль и вглядывающегося в безбрежное ледяное безмолвие. И правда, его отец настоящий герой. Настоящий.
- Так, мать,  - весело бросил отец, - давай-как нам с юнгой то, что есть в печи, как говорится.
- У меня борщ, да гречка с котлетами, - улыбалась мать, - будете?
- Еще как, - ответил отец, подмигивая Генке, - съедим и добавки попросим. Пойдем, сына, поговорим…
И только сейчас Генка вспомнил о Андрейке. О книжках… И о фигурке маленького мушкетера, который ждет его там, на полке в магазине. Он глянул на часы – двадцать минут седьмого.
Нужно торопиться…
- Мам, пап, я тороплюсь… Потом, ладно? – выдавил Генка и бросился в свою комнату, мимо растерянных родителей.
Генка вошел в комнату, достал металлическую банку из-под крупы, которую использовал как копилку. Открыл и высыпал на ковер все содержимое – кучу монет и несколько рублевых купюр. Начал пересчитывать… Один рубль, два… Пять…
- Геннадий, - в дверях стояла мать и с укоризной смотрела на сына.
- Мам, я занят, - бросил Генка.
- Геннадий, - сердито ответила мать, - перед отцом бы постеснялся, а?
- Мам, я спешу, мне еще к Андрейке надо…
- Что за беспорядки на корабле? – осведомился отец, заглядывая в комнату.
- А, ты не знаешь, - выдохнула мать, - тут мальчик есть один, в соседнем доме живет, вчера они в Геной с горок катались и мальчик тот под лед провалился. Гена его спас, а потом до деревни добраться помог.
- О, молодчина, сынок, не струсил, - похвалил отец, - сам не замерз?
- Ничего, - бросил Генка, продолжая считать монеты.
- Так что, Гена, ему не до тебя сейчас. Давай, раздевайся и за стол. Все стынет.
- Я не могу, - упрямо ответил мальчик.
- Это еще почему? – сердилась мать.
Почему… Да разве вы поймете… вы ведь только и можете, что мерить все своими взрослыми категориями – виноват/не виноват. А то, что человеку плохо сейчас и он совсем один. Совсем…
- Я обещал, - не выдержал Генка, - понимаете, обещал прийти и помочь. Он же младше, ему страшно, понимаете? А помочь, защитить некому… Ведь это же несправедливо, когда твой друг… Ну…
Ну, как же вам же объяснить, чтобы вы поняли, мучительно думал Генка и сотни, тысячи мыслей роились сейчас в его голове подобно пчелам. Ведь он же обещал. И Андрейка его ждет, волнуется. Нет, сейчас главное не заплакать. Пусть видят, что он уже не ребенок. Ну и что, что ему всего одиннадцать.
- Ладно, мать, оставь его, - вдруг ответил отец.
- Володя, ну…
- Погоди, - ответил отец, подойдя к Генке и гладя ему на плечо свою тяжелую ладонь, - тут дело явно серьезное. Когда дело касается дружбы, тут все остальное может и подождать. Мне как моряку это известно лучше любой прописной истины.
У Генки внутри все потеплело. Ну, хоть отец его понимает по-настоящему. И не воспринимает как ребенка.
- Но учти, Геннадий, - с притворной строгостью пригрозил отец Генке, - чтобы в десять ноль-ноль был дома.
- Хорошо. Спасибо, пап, - крикнул Генка, сгребая мелочь в карман, выбегая в коридор.
Через минуту хлопнула входная дверь…
- Ох, - вздохнула мать, присаживаясь на кровать- ну что с этим мальчишкой делать?
- А по-моему, - улыбнулся отец, присаживаясь прядом, - нас сын просто вырос и все. А мы с тобой этого и не заметили.
За окном погода окончательно испортилась. Ветер дул уже не так настойчиво, но снежная крупа так густо сыпала с неба, что за этой снежной пленой не было видно ничего дальше кончика собственного носа. Запахнув поплотнее пальтишко и, жмурясь от летящих прямо в глаза микроскопических снежных брызг, Генка поспешил к остановке. Хоть бы автобус подошел вовремя.
Долго автобуса ждать не пришлось. Через минут десять, пронзая непроглядную снежную пелену плотным световым пучком фар, к остановке подкатил «Икарус». Теперь главное успеть…

*************

В универмаге оставалось лишь двое – кассир, пожилая женщина в больших «профессорских» очках  да продавщица из отдела сувениров.
- Ну что, я кассу закрываю? - спросила кассир, - без двух минут семь.
- Да погоди, еще две минуты, - ответила продавщица из «сувениров», - беспокойно выглядывая за окно.
- Что, мальчишку того ждешь что-ли? Да не придет он уже, вон буря какая за окном разыгралась.
Продавщица не ответила.
- Слушай, Ирин, -  начала кассирша, - тебе до Камчатской ехать через весь город на перекладных, а в такую бурю… Пойдем-как ко мне, идти-то всего пять минут, у  меня и пирог с вареньем в холодильнике, чай пить будем, а после программы «Время» четвертая серия «Дороги в дюнах».
- Ну что ж, - улыбнулась продавщица, - пойдем, только Егорке позвоню, чтоб не волновался.
- Ой, да брось ты, - махнула рукой кассир, вставая, - пятнадцатый год мальчишке, не маленький уже…
В это время в закрытые двери универмага кто-то забарабанил…
- Тетенька, откройте, - просил, пытаясь перекричать звук ветра, Генка.
- Закрыто, - протянула кассир, - завтра приходи.
- Откройте, прошу, - кричал, прижавшись щекой к стеклянной двери, мальчик, - у меня друг там… Он болеет, понимаете. Это для него, ему нужнее, чем мне. Пожалуйста.
- Ладно, Маш, - ответила продавщица, - открывай кассу. Минутное дело…
Только бы денег хватило, думал Генка, холодными пальцами пересчитывая на кассе монеты. Ведь ему так и не дали дома пересчитать все его накопления. Торопился…
- … Двадцать копеек не хватает, - заставил Генку очнуться резкий голос кассира, - двадцать копеек, мальчик.
Двадцать копеек. Всего двадцать…
- Тетенька, я завтра принесу, обязательно. Ну, честное пионерское… Пожалуйста.
В глазах мальчика было столько непонятной для женщины боли и отчаяния, что у нее дрогнуло сердце.
- Ладно, герой, держи чек.
- Спасибочки, - возликовал мальчик.

*************

Через минуту мальчик, прижимая ладонь к заветному нагрудному карману, в котором лежал маленький мушкетер, бежал к остановке. Ветер снова усилился, а снежно-ледяная крупа безжалостно разила с небес, впиваясь своими лезвиями в озябшее Генкино лицо. Прикрывая лицо руками мальчик спешил к остановке.
Тут можно было перевести дух. Уф…. И как он только не додумался одеть что-нибудь потеплее. И мама говорила, Гена, одевайся теплее. Слава богу, за плотными мутными стеклами автобусной остановки  можно было не бояться снега. Все равно ветер дует с другой стороны.
А автобуса все не было. Да и на улицах было необычайно пустынно. Ну, еще бы, в такую-то метель только самый отчаянный молодец высунет нос за дверь.
Мальчик почувствовал, что начинает мерзнуть. Нет, сидеть нельзя. Иначе он и правда замерзнет. Нужно идти.
И мальчик, поплотнее запахнувшись в пальтишко, прижимая сумку с книжками, побрел по тротуару по ходу движения автобуса.
Ох, ну и ветер. Смешиваясь с микроскопическими частицами снежно-ледяной пыли он летел прямо навстречу Генке, стараясь всеми силами отвернуть мальчика с намеченного пути, стремясь повалить, опрокинуть оземь этого наглеца, посмевшего бросить вызов древней стихии. Мальчик подумал об Андрейкином сне… А может ветер и правда в сговоре – с теми врагами из Андрейкиного сна. Может, он всеми силами хочет помешать ему, Генке, добраться до дома. Ничего, думал мальчик, тяжело дыша, все равно у вас ничего не выйдет…
Сколько он так шел, он уже не помнил. И ни разу путь его не осветил фарами ни один автобус. Будто все автобусы разом провалились сквозь землю. Лишь ночные фонари, пронзая мглу ледяным цветом, освещали темноту, но даже этот свет не мог помочь побороть то бессчетное снежное войско, бросившее в эту ночь вызов всему человечеству в лице одиннадцатилетнего Генки.
… Он долго брел, переминая озябшими ногами снег, чувствуя, что колени подгибаются, а холодное дыхание ветра леденит ему сердце до такой боли, что не описать и словами… И в какой-то момент он упал, может, поскользнувшись, а может, просто оступившись. Потому что сил уже почти не оставалось…
Он должен дойти, ведь он обещал. Андрейке обещал. Он его ждет. Там, далеко. Может, даже плачет, думая, что Генка забыл о нем. Но он не забыл, нет… Ему даже совестно стало. Ведь ему, Андрейке, было во сто крат тяжелее, тогда, на речке. И он не сдался, не испугался. А в том бою против армии чудовищ, пусть даже во сне – он не испугался. Почему же? Потому что он знал, что друзья не бросят его в беде. Не оставят. Он, Генка, не оставит. Никогда…
А отец… Легко ли в сорокаградусный мороз нести вахту на судне. Ведь малейшая ошибка, твоя или одного из других таких же моряков может стоит жизни всему экипажу. А ты уже готов сдаться…
От злости на собственное бессилие у мальчика даже прибавилось сил. Поднявшись, он на негнущихся ногах побрел дальше.
Тогда, на речке, было во сто крат тяжелее. Во сто крат…
Впереди показались темные контуры автобусной остановки. Какой уже по счету. Четвертой? Кажется, да… А всего остановок восемь. Половина пути… Дойдя до остановки мальчик понял, что ни шагу не сможет ступить дальше. Если не передохнет. Хотя бы минуту.
Плюхнувшись на деревянный остов скамейки он, наконец, смог перевести дух. Смахнул с лица стыдливые мерзлые слезинки. Нет, он не имеет права плакать. Он ведь не ребенок уже…
Он обязательно дойдет. Доберется. И Андрейка… Он поймет, что Генка не предатель. А как он обрадуется, когда увидит мушкетера. Самого себя в старинном мушкетерском наряде. И с настоящей шпагой в руке. И тогда Андрейка перестанет бояться своих страхов. Обязательно…
А потом, когда Андрейка поправится, они вместе снова пойдут на ту горку, что возле речки. И будут кататься на санках до упаду. Веселиться, кричать от восторга. Ведь что может быть более здоровским, чем мчаться с горки на санках, навстречу теплому ветру. Совсем не зимнему. Теплому…
Хорошему…
А потом настанет лето и они вместе побегут сюда, на речку, купаться. Пусть Андрейка еще плавать не умеет. Он, Генка, его научит. И пускай вредная Галка Темнякова смеется. Сама-то небось тоже плавать не сразу научилась.
А потом они будут валяться в теплом песке, нежиться под ласковым солнцем, запивая этот неповторимый вкус лета холодной водой из родника, что бьет неподалеку, в перелеске.
Как же будет…
Хорошо…

*************

- Генка, не спи… Генка… Генка-а-а-а-а.
Генку тормошили чьи-то руки.
- Генка, ты замерзнешь, пожалуйста…
Генка очнулся, разлепил сонные веки. Огляделся. Он по прежнему сидел на остановке. Крупа с неба уже не падала, но из разверзнувшегося небесного свода крупными хлопьями, похожими на клочья ваты, падал снег.
Он что, уснул что-ли? Сколько же он проспал? И почему так холодно, что даже зуб на зуб не попадает?
- Генка, - снова послышался ему знакомый голос.
Перед ним стоял Андрейка, в свой привычной шапке-ушанке и длинном пальто до колен. Он улыбался Генке, но улыбка была какая-то. Печальная, что-ли…
Но как он тут очутился, подумал Генка, не успевая удивляться. Ведь Андрейка сейчас там, у себя дома.
- Генка, ты чуть было не уснул, - ответил Андрейка, - так и замерзнуть можно.
- Подожди, - рванулся к нему Генка, забыв о холоде, - почему ты не дома, не в постели?
- Потому что тебя нужно было спасать, вот и все, что тут не понятного, - буркнул Андрейка.
- Но как ты узнал, что, - Генка не договорил и осекся, заметив, как из-под полы Андрейкиного пальто выбивается… кусочек голубой материи, похожей на полы голубого мушкетерского плаща. Да и на голове у Андрейки уже была не шапка-ушанка, а самая настоящая мушкетерская шляпа, смешно спадающая Андрейке на нос. А на ногах у него были не ботинки, а остроносые старинные ботфорты. Как у мушкетеров в кино.
Это все по-настоящему? Мне не снится, мучительно соображал Генка?
- Ох, ну и жара тут, - ответил Андрейка, весело подмигивая Генке и скидывая с себя пальто. Под пальто, к небывалому удивлению Генки, у Андрейки оказался самый настоящий голубой мушкетерский плащ с позолоченной вышивкой, а на ногах высокие, до колена, черные ботфорты. А у пояса настоящая мушкетерская шпага с золоченой рукоятью, в ножнах из добротной кожи.
Генка зажмурился и изо всех сил ущипнул себя за руку. Потом открыл глаза. Нет, рука болела по-настоящему, а Андрейка, улыбаясь, стоял напротив.
- Ты… Ты настоящий? – не веря своим глазам шептал Генка.
- Нет, выдуманный, - обиделся Андрейка, - ну ты чего, Генка, сам не видишь что ли?
Генка подошел к Андрейке и дотронулся пальцем до Андрейкиной щеки. Теплая кожа, будто они и не на холоде. Андрейка улыбнулся.
- Ну что, поверил теперь?
- Ага, - прошептал потрясенный Генка.
Это и правда не сон.
- Так, - Андрейка поднял пальто и протянул его Генке, - накинь сверху, а то холодрыга собачья просто.
- А ты? Ты же… Болеешь, - не выдержал Генка.
- Выздоровел, только в горле чуточку щекочет, - улыбнулся Андрейка.
- Но ты же замерзнешь, - кричал ему Генка.
- Не замерзну, у меня под плащом теплый свитер. Ну, ты же маму мою знаешь, она пока на тебя кучу свитеров не напялит, из дома не отпустит.
Он улыбался, привычной теплой улыбкой. Это был он, настоящий Андрейка.
Генка накинул Андрейкино пальто. Стало теплее.
- Ну, пойдем, а то твоя мама волноваться будет, - вздохнул Андрейка.
Легко сказать, когда ноги совсем замерзли…
- Сейчас, только посижу еще чуточку, - ответил Генка, смущенно отводя взгляд.
Не хватало еще, чтобы Андрейка увидел, что у него ноги замерзшие и он не может и шагу ступить. Но Андрейка понял все без слов.
- Давай руку, - ответил он, протягивая свою ладошку Генке.
Он протянул. И… Будто тепло разлилось по всему Генкиному телу. Будто он вошел в теплую, натопленную деревенскую избу. Холод куда-то отступил, совсем, а Генкины ноги мгновенно налились силой. Словно под ногами был не снег, а горячие угольки.
- Ну, пойдем, - улыбнулся Андрейка.
И они двинулись в путь. Удивительно, но ни усталости, ни тяжести в ногах не было. Они будто и не шли, а летели по ветру. А вокруг них кружили хороводы стаи веселых снежинок. Снежинок из войска доброго снежного короля, победивших коварное войско злого ледяного тролля. Или нет, это никакой не снежный король. Это он, Андрейка, возглавлял то самое войско. Не испугался, не сдрейфил, как некоторые. И почему он раньше Генке не рассказал том, кто он на самом деле такой. Почему?
До дома долетели за считанные минуты.
- Ну, вот ты и дома. Поспеши, а то мама с папой волнуются, - улыбался Андрейка, - а завтра приходи в гости, мама очень рада будет.
Столько всего хотелось сказать Генке в тот момент, но все слова будто позабылись. Да и к чему слова, когда теплота руки твоего лучшего, настоящего друга говорит лучше любых слов.
- Тогда, до завтра.
- До завтра.
И, уже вбегая в подъезд, Генка вспомнил…
- Постой, а как ты узнал, что мой папа вернулся? – обернулся Генка.
Но Андрейки за спиной уже не было. Лишь снежинки, бешено кружащиеся в хороводе, отвечали ему, вторя свисту холодного зимнего ветра. Слышалось в этом бессвязном завывании ветра лишь одно слово…
Гена…

*************
- Гена, - его тормошили чьи-то руки.
Мальчик поднял глаза. Он сидел верхней ступеньке лестничной площадки. Знакомый подъезд. Окрашенные в темно-синий цвет стены. Беленый потолок. И забавная ушастая рожица, нацарапанная чем-то острым на стене. И смешная подпись «Галка - дюдюка».
Ох, это же Андрейка нарисовал осенью. Значит, он в подъезде Андрейкиного дома…
Стоп, а мороз? А Андрейка в мушкетерском плаще? Неужели ему все приснилось? Но, тогда как он очутился тут, в подъезде?
- Гена, да что с тобой? – звучал встревоженно женский голос.
Мальчик поднял глаза – перед ним стояла Лариса Николаевна, Андрейкина мама. В руке она держала мусорное ведро.
- Господи, а я мусор выносить пошла, гляжу – ты. Где ты пропадал? Мама твоя обзвонилась вся.
- А Андрейка… Как он, что с ним? – бросился мальчик к Ларисе Николаевне.
- Да хорошо все, - улыбнулась Лариса Николаевна, - температура спала, горло тоже получше. Врача вызывала опять, даже он удивился. Что за чудеса, говорит, еще вчера все признаки бронхита были, а сегодня… Словом, простуда и не более того.
Значит, все хорошо… Генка почувствовал, как на глаза надвигаются слезы… Значит, он все же успел. Добежать…
В кармане что-то мешалось. Генка сунул руку – да, так и есть… Смешной маленький Андрейка-мушкетер. Прямо как настоящий…
- Вот, - ответил мальчик, протягивая Лариса Николаевне фигурку, - передайте это Андрейке. Скажите, что от меня.
- Хорошо, Гена. Спасибо тебе, - улыбнулась Лариса Николаевна.
- За что? – удивился Генка
- За твою дружбу. И за все… Ну, ступай домой.

*************

Громко хлопнула дверь. Генка вышел на улицу, с наслаждением вдыхая морозный воздух. Как же хорошо… Он расправил ладонь. Веселые, искрящиеся в свете ночного фонаря снежинки падали на его горячую ладошку…
И не таяли…
Почему снежинки не тают, подумал мальчик. Как же странно все устроено в нашем непростом мире. Сложно и в то же время просто. Ведь все хорошее, что происходит на этом свете, кажется таким простым. Особенно когда тебе всего одиннадцать лет…

*************

Далеко-далеко, в темном ночном небе ярко горели звезды. Говорят, каждый раз, когда в мире случается что-то по-настоящему хорошее, в небе загорается новая звезда. И Андрейка, прижимаясь к покрытому чудесными морозными узорами стеклу, сжимая в руке маленькую смешную фигурку мальчишки-мушкетера, верил в это. Вернее, он поверил в это сегодня ночью… И потому не мог уснуть. Хотелось рассказать об этом всем, особенно Генке. Хотелось позвать его, крикнуть… Ведь он где-то там, внизу. Только что он видел его одинокую фигурку, темневшую в круге света ночного фонаря.
- Генка-а-а-а-а. Генка, не уходи. Пожалуйста.
Но во дворе было пусто. Лишь холодный зимний ветер, свирепствуя с новой силой, бросал в бой все новые и новые снежные легионы, разбиваясь о панельные высотки и наметая все новые и новые сугробы над одинокой, затерявшейся в далекой тьме, автобусной остановкой.