Лошади со спутанными ногами

                (воспоминания)

   Жизнь наша, как зебра. Состоит из полосок. Белая - черная. Белая - черная. И так далее. С небольшими нюансами.
   Одна из таких полосок запомнилась мне на всю жизнь.
   В 1971 году приехал на киностудию «Беларусьфильм» известный в ту пору российский кинорежиссер-документалист Влад Ефремов. Его  последнюю короткометражку «Два дня в мае» знали почти все советские кинематографисты. Она лежала на полке. То есть, была запрещена руководством Госкино СССР для показа зрителям. В объединении «Летопись» Ефремова считали специалистом по деревенской теме и запустили с полнометражным документальным фильмом «Хлеб на кленовых листьях» по сценарию известного белорусского кинодраматурга Самсона Полякова.
   В поэтико-публицистической форме Ефремов рассказывал в этом фильме о жизни белорусской деревни с ее большими проблемами и маленькими человеческими радостями. Композиция картины строилась на письмах эмигрантов-белорусов из Канады, которые мечтают приехать на Родину.
   Музыку к фильму написал знаменитый композитор Шандор Калош. Она была лирическая и авангардная одновременно. В то время это считалось большой дерзостью.
   Я был оператором этой картины.
   Снимали мы ее около года. Объездили всю белорусскую провинцию. Познакомились с интересными людьми.
   Одним из героев фильма был дед погорелец. Немцы сожгли его деревню. Жителей согнали в церковь и подожгли. Сгорели почти все. А тех, кому удалось выскочить из огня, расстреляли на месте. В живых остался один он. Чудом выкарабкался из-под горящих обломков. И под прикрытием дымовой завесы уполз на погост. Спрятался в кустах цветущей сирени. И ждал смерти. Он был похож на кусок обгорелого мяса… Подобрала его женщина. Односельчанка. Она вернулась в деревню уже после трагедии. Выходила. Залечила раны.  После войны они вместе вернулись на пепелище. Построили хату. Обзавелись хозяйством. И остались жить на своем хуторе. Отшельниками. В стороне от людей. От колхоза… От советской власти…
   Другой героиней была пожилая женщина. Пенсионерка. Больная, она умирала в своей нетопленой хате. Всеми забытая. И заброшенная. С пенсией в 24 рубля. А ведь это был заслуженный человек. С потрясающей биографией. До войны она работала в школе учительницей. Потом ушла в партизаны. Возглавляла там партизанский колхоз. В тылу врага выращивала хлеб. Разводила скот. Снабжала продуктами целое партизанское соединение. После войны оставалась председателем колхоза. Потом директором школы. До пенсии. А теперь стала никому не нужной. Ни колхозу. Ни школе. Ни советской власти…
   На сдаче картины худсовету «Летописи»  возникли серьезные осложнения.
   Стилистика фильма не укладывалась в стереотипные рамки документального кино о советской деревне. В то время считалось почти преступлением снимать, например, тракториста или доярку в одежде, в которой они работали. Режиссеры их заставляли наряжаться в белые рубашки, выходные костюмы и расшитые платья. В кадре они обязательно улыбались.  Труженики сельского хозяйства выглядели на экране счастливыми, благополучными и жизнерадостными.
   Мы же снимали деревенских жителей в том затрапезном виде, в котором они оказывались перед нами во время встречи. И говорили наши герои не по бумажке. А то, о чем они думали на самом деле.
   Короче говоря, худсовет картину не принял.
   Нас с режиссером объявили «антисоветчиками».
- У вас даже изображение тенденциозное! - сказал мне член художественного совета - известный белорусский кинорежиссер-документалист (бывший фронтовой кинооператор).
- И в чем же выражается эта тенденциозность? - поинтересовался я.
- Ну… Например, вспомните план, которым начинается фильм.
- Помню прекрасно! Утро… Туман… Окраина деревни… На лугу пасутся лошади…  Утопают по колено в белом мираже… В глубине кадра торчат верхушки стогов свежего сена… Как кочки на болоте… В общем, живописный кадр. Так сказать, лирическая прелюдия к фильму.
- А музыку, которая сопровождает эту вашу прелюдию, вы помните? - наседал на меня член художественного совета.
- Конечно!  Гимн Советского Союза. В шесть часов утра все советские радиостанции начинают свои передачи с Гимна. Вот мы и создали образ просыпающейся деревни в такой поэтической форме.
- В поэтической форме?! - до крика повысил голос бывший фронтовой кинооператор. - А ноги у ваших лошадей, какие?
- Обыкновенные, - не понял я вопроса.
- Обыкновенные?! - брызнул он от ярости слюной. - Ноги у них - спутанные веревкой!!!
И до меня, наконец, дошел смысл его слов.
- Лошади со спутанными ногами под Гимн Советского Союза!!! - продолжал обличать меня член художественного совета. - И это вы называете поэтической формой?! Это тенденциозная, антисоветская форма! И сделали вы это с режиссером сознательно!
Честно говоря, на то, что ноги у лошадей были спутаны, мы с Ефремовым никогда не обращали внимания. Да и лошади паслись на лугу, по колено, провалившись в туман. Правда, когда они перескакивали с места на место, это, действительно, можно было заметить.
В общем,  картину не приняли. Набросали кучу замечаний. Предложили ее перемонтировать. Вырезать узловые сцены. И сделать из полного метража короткометражку.
Ефремов на это не согласился. Его  отстранили от фильма.
Переделывал картину потом сам председатель худсовета Борис  Сарахатунов. В то время он был худруком «Летописи». 
Но даже в таком изуродованном виде, фильм так и не дошел до зрителя.
Ефремов уехал в Москву. А я остался на «Беларусьфильме».
Полгода ходил без работы. И без зарплаты. И чувствовал себя той самой лошадью со спутанными ногами.
Режиссеры отказывались со мной работать. Извинялись. Придумывали повод. Боялись потерять место.
«Мы вам не доверяем!" - сказал мне директор студии. "- Вы сняли антисоветское кино!..» 
Но, как я уже говорил, после черной полоски обязательно приходит белая.
В это время, из Москвы на «Беларусьфильм» приехал, тогда еще не очень известный, кинорежиссер Леонид Нечаев. По заказу Центрального Телевидения он должен был снимать здесь детский музыкальный фильм-сказку «Приключение Буратино». Оператором к нему назначили Бориса Олифера. Но, в то же самое время, его пригласил кинорежиссер Виталий Четвериков на двух серийную картину «Пламя» о партизанском движении в Белоруссии. Олифер отдал предпочтение Четверикову. Место оператора оказалось вакантным. Подготовительный период уже шел полным ходом.
Вот тогда-то и разыскал меня на студии Нечаев и пригласил в свой кабинет. Захожу к нему. Он улыбается. И говорит, почти как гоголевский  персонаж:
- Я пригласил вас для того, чтобы сообщить вам принеприятнейшее известие… Я хочу, чтобы вы были у меня оператором-постановщиком! Надеюсь, вы не откажетесь?
Конечно же, я не отказался!  И снял «Приключение Буратино».
Это была моя первая игровая картина. После  ВГИКа.   
Потом мы с Нечаевым сделали еще один фильм. «Про Красную Шапочку».
Эти две картины стали для меня своеобразной визитной карточкой в кино.
Жаль, что на этом наша творческая связь оборвалась.

                Юрий Елхов
                yelkhov@list.ru