Сибирские светлые маги - книга вторая

ОТРЕДАКТИРОВАННЫЙ ЧИСТОВОЙ ТЕКСТ

                СИБИРСКИЕ  СВЕТЛЫЕ  МАГИ
                «ХРОНИКИ  БРАТСКА, 2004 – 2005: – ЧУВСТВА,
                ШЕФ И ДЕВУШКА»
                КНИГА  ВТОРАЯ
          (Написано по сценарию «Сибирские Светлые Иные – 2015»)
                18+
                (Книга содержит элементы эротики)

Особая благодарность Евгению Люлякину – лучшему другу - без его отзыва на первые три части и идеи не получилась бы эта книга. Именно он возмутился – «а почему в третьей части Энрике только поцеловал Тиль, и все? Почему у них нету отношений? Напиши срочно про их любовь, нечестно так»! Я исполнила его просьбу, написав эту книгу. Вторую по счету – с чего все началось. Также по этой книге был мной снят сериал. Мной. Как авторское кино. Получилось по – своему интересно. Но народ его не понял – посмеялся. А зря.

Предыстория ВСЕХ трех частей саги – с чего все началось. Про Илльо тут не будет – не к месту повторяться. Автор – Ия Ваулина (Эльфизаур Силириец (тусовочный ник).
 
                1

     …Ветерок в далеком городе Братске вновь возвестил о том, что утро наступило. А зачем наступило – фик его знает. Весна стояла на улице, Братск просыпался от ночной мглы. По улице Мира уже вовсю шумели машины разных марок с такими же разными водителями, в парках бегали дети и подростки, да просто люди спешили на работу или в больницу. Больниц там достаточно, да экология оставляет желать лучшего. Свежая, только что родившаяся из почвы трава сияла в золотых лучах солнышка. В голубом небе кричали стрижики, и от этого душа начинала петь. И лишь легкий, слегка различимый  аромат алюминиевых выбросов БРАЗА из выхлопных труб, с примесью метилмеркаптана и прочей дряни, слегка давил на виски. Но вся эта гадость настолько была привычна населению, что люди как – то с этим свыклись. Вдалеке за Водохранилищем синели древние сопки, гора Коврижка была правда едва видна, заросшая лесом, где вдобавок находятся загородные дачи за поселком Падун. Синева неба звенела в воздухе, красивая, майская…

     …Бабушка сегодня с утра уехала на дачу с дедушкой, - немного прибраться в домике и поглядеть, что с грядками. Мама ушла на работу во «Дворец Творчества Детей и Молодежи» вместе с сыном, понятное дело, - она взяла мальчика с собой, чтобы сестра, - ее дочь, - могла отдохнуть от всех…

     Девушка восемнадцати лет стояла в ванной комнате, в легком алом халатике, умывалась. Достали ее все, ой как достали… И легким споласкиванием лица, изможденного постоянными придирками и скандалами с матерью, успокаивалась. Тем временем на сковороде в кухне готовился скромный завтрак, – яичница с колбасой, пахла вкусно, но от всех этих ароматов, - в том числе и алюминиевых, - становилось не по себе. И проще как следует прочистить зубы, после прикидывать, что делать дальше. Вода журчала, действительно успокаивая нервы, которые итак уже были изодраны в клочки. Грудь болела, желудок тоже, лекарство от сего недуга одно – тишь и изоляция. Юная Ира врубила ледяную воду, совершенно не соображая, чем все это может обернуться. Ну и хрен с ним, все равно деваться некуда. Розовые дома – хрущевки тоже измозолили глаза, и потому очень хотелось напиться от безысходности, только вот запой ЧТО даст?!

     Да ничего. Временное облегчение. Сама девушка не курила, не ходила на дискотеки и в ночные клубы, по одной причине – противно. Потому что ей было совершенно непонятно, ЧТО дают молодежи все эти ползания сначала по стенам в укуре, а после и по полу в блевотине. Выпьешь раз, выпьешь два – а что же дальше? Очередная доза. Здесь почти все так живут.

     У Иры вообще не было в Братске ни друзей, ни любви. И понимания тоже… Даже с родителями. Вот уже два месяца идет дома вечная война за право не пилить беднягу: «Братск – твой дом!» и «Питер – говно, черный город!» Для Ирины Питер стал самым настоящим Раем, - до тех пор, пока ее не вывезли оттуда против воли. А ведь Ира была еще и магиней, да не простой, а Волшебницей. Имя среди своих ее было - Тильсирвэ. Ее инициировали аж в тринадцать лет, - чисто из любопытства, в шутку. В результате, набрав чудовищную для своего возраста Силу, Ира и взяла себе другое имя. До пятнадцати лет она не знала, куда девать свои способности, а потом…

     Вот и сейчас – полное непонимание со стороны родителей, их постоянные шепотки о том, что дочь бредит, вопя о черноте в воздухе. Да, здесь Зло рассеяно везде, почти в каждом микроне, оно вселяется в людей и магов, заставляя их служить себе. Тильсирвэ знала, что при таком раскладе в Братске должен существовать и штаб Светлых магов, но ее ужасала даже мысль о том, кто там сидит в качестве шефа. Просто подумать страшно.

     И вот, вчера Тиль нашла в невидимом мире, в газете, адрес штаба и позвонила, спросив, есть ли вакансия для работы. Ей ответил на другом конце довольно приятный мужской голос, и пояснил, что шефу Светлых по имени Энрике срочно требуется сильный напарник, - способный, что называется, взять ситуацию в руки и после держать марку. Который не будет ныть и скулить, постоянно проситься выпить кофе, покурить, - и тем более, не будет вешаться на шею другим.

     По голосу сразу чувствовалось – у шефа и правда железная рука, пищать там нельзя будет. Голос со стальным перезвоном спросил, что за клиент звонит, во сколько может подойти на собеседование. Тиль принялась объяснять администратору или кому там: в городе она сравнительно недавно. Что ей позарез требуется работа.

     Мужчина помолчал секунд десять, потом, с явным подозрением, ответил: «Девушка, приходите и не опаздывайте! Опоздания не прощаются, учтите. Зайдете в здание Горисполкома, подниметесь на восьмой этаж, войдете в магический мир, увидите деревянную дверь. После постучите, вас впустят». - И повесил трубку, даже не попрощавшись. Волшебница поняла – здесь маги к подбору персонала относятся очень строго, уже порядком устали от лентяев. Девушка тяжело вздохнула и стала после прямо дома писать заявление о приеме на работу. А примут или нет, – это как карты лягут. Ведь делать что – то надо, а иначе свихнуться можно…

                2

     …Легкая и тоненькая фигурка Тиль вынырнула из подъезда на улице Мира, достаточно ежась от холода утра. Все – таки восемь утра на часах, и, несмотря на свитер, что называется, кожу морозило. Волшебница порядком не выспалась, долго думая, ЧТО бы смочь сказать на собеседовании. Очень ее насторожил не по – детски серьезный, но молодой голос, только скоро тревога была отброшена: это же всего лишь администратор, а после передал  по факсу этому шефу: к нему придет девушка. Вот как раз о Энрике Тиль вообще было думать страшно. Если в самом Братске вся аура черная, то шеф наверняка не лучше, гром и молнии мечет. Так не спеша и шла Тиль по утреннему Братску, - в сторону центра города, и хрустел каскад битого стекла под ее ногами, вокруг сплошь и рядом валялись окурки, банки, и прочее дерьмо. А по дорогам гудели машины, шурша колесами, а троллейбусы напоминали своими «рогами», что люди здесь еще живут, что они, эти жители, на самом деле так привыкли, и так будет всегда…

     Люди, шедшие впереди юной Волшебницы, курили, - не переставая. Все как один – насквозь пропитанные чернотой. Тиль - Ира уже успела успокоиться, но дискомфорт все равно не покидал ее. Вся энергия города очень отличалась от питерских местечек, - и что самое страшное, в ауре Братска не было природной живости. Мертвая, искусственная «скорлупа», работала как машина, высасывая последние силы. Злые взгляды пробегали по девушке, но Тиль уже было все равно. Даже свежесть утра не то что не взбодрила, - а наоборот, усугубила состояние, и вначале нечто тяжелое принялось давить на затылок, а после голову в этом месте расколола БОЛЬ.
     Энергоболь. Она особенная, не касается физического тела вообще, но кусающая энергетически столь крепко, что мало не покажется! Звенели комары в парке на улице Кирова, летали первые бабочки, да сама трава, еще сияющая от росы, похожа на искусственную. Здесь ничего не строили нового, а самими людьми правит СТРАХ. Замороженные глаза горожан наводили Тиль на мысли: это вовсе не живые люди, а какие – то марионетки! Даже бабульки, продающие семечки возле городской поликлиники, злобным взором проводили Ирину. А в невидимом мире картина утра была поистине чудовищна…

     Тильсирвэ дышала ровно и глубоко, не обращая никакого внимания на выбросы алюминия и метилмеркаптана. Она не человек, потому людские болезни никогда не коснутся это вечно юное тело. Но в городе под названием «Братск» у нее никогда не будет любви к какому – нибудь юноше. Ведь все нормальные здесь давно в земле, на кладбище! Либо с разрубленными венами, либо с пулей в голове. И девушку охватил дикий страх: она всегда будет одна, здесь, в этом краю. Уж лучше отдать себя на растерзание шефу, чем жить веками, - или лучше годами, - одной, испытывая страшное искушение от одного только вида влюбленных парочек… Восемнадцать лет – чудовищный возраст, когда свет клином сходится на отсутствии любви или развлечении по горло… И Тиль чувствовала, как ореол Сил кипит, бурля в венах, что чудовищная мощь Великой Волшебницы ищет выхода… Сердце билось так, будто вот – вот готово было из груди выпрыгнуть. Из глаз хлынули горячие, безудержные слезы отчаяния. Захотелось умереть прямо здесь, на площади, и больше не подняться…

     Девушка еще раз глянула в невидимое, потом на свои джинсы. Старые и полурваные. Ей нравился этот стиль, простой… С самого детства девушка любила сидеть в гараже с дедом, вдыхать гаражный запах, варить на плитке картошку и потом уплетать ее с тушенкой или с салом. Гнуть проволоку, зная, что тебя не учат шить, вязать и не вбивают в голову, что все мужики сволочи. Тиль со своим мужским характером многого натерпелась от сверстников, и потому согласилась на инициацию в тринадцать лет, чтобы обрести хоть какой – то покой. И правда, обрела: мир изменился, в школе ровесники хоть и обижали, но по – своему стали бояться новоявленную магиню. Цвета стали ярче, а к новоиспеченному существу со всех сторон потянулась Сила Света…

     Тиль научилась в короткое время различать различный ее окрас и тип происхождения. И потому у нее стали безошибочно работать сверхъестественные способности: с первого взгляда она могла распознать, кому можно доверять, а кому нет.

     «Интересно, - думала Тиль, идя на собеседование, - а что там за шеф такой, раз в городе нет порядка? Поскольку если бы Светлое управление было в Силе, то в Братске не расплодилось  бы столько мерзости. И не развилась бы непонятная энергетика бывшего Города Юности»… 

     Мимо нее вновь прожужжал троллейбус, и тут же его усы – антенны, с треском описав дугу, слетели с проводов, парализовав машину. «Вот – вот, допрыгались, - подумала Волшебница, - а фиг было так гнать…» В высыпавших на дорогу людях было столько злобы и ненависти, что энергоболь снова шарахнула по затылку, словно по наковальне. Ира встряхнула головой, отшвырнув негатив прочь, и свернула на Проспект Ленина, в центр города… Уже начинало припекать, стрижики верещали в вышине, и девушке стало страшно… Вдруг сейчас, на восьмом этаже, в Штабе к ней прицепится какой – то говнюк малолетний, и начнет гадости говорить… Ира уже представляла его, шефа: малолетнее чмо, сосущее за столом энергетик, дымящее сигаретой, лузгающее семечки на пол… Стало противно, но любопытство перебороло омерзение: придет Тиль, оставит заяву и свалит…

     Возле бывшей Школы Детского Творчества, перед зданием Мэрии Братска, Тильсирвэ взглянула на часы. Десять минут до собеседования, можно и отдохнуть… Она устало бухнулась на скамейку и прокашлялась. Образ сопляка – малолетки не выходил из головы. Сделав усилие над собой, Волшебница зашла в здание Горисполкома, поглядела в сторону внутреннего ларька, где продавались сувениры из бересты, зашла за колонну и нырнула в невидимую реальность. Уши заложило, а в глаза бросилась холодная мгла. Продвигаясь вдоль стен в полумраке, девушка нащупала на стене едва светящуюся кнопку лифта и нажала. Машина с треском открыла двери, Тиль медленно шагнула туда и нажала цифру восемь. Лифт медленно пополз вверх. Наконец, выйдя на свободу, девушка увидела в черной стене деревянную дверь. И в ступоре остановилась.

     Набрав в легкие как можно больше воздуха, Ира было собралась стучать, подняв руку, но тут же опустила. Стало страшно. И вдобавок, распирало любопытство – а кто там? Но делать было нечего, Тиль постучала несколько раз. За дверью раздался тот же голос, что был в трубке:

     «Войдите, свободно!»

     Приятный тембр. Волшебница неуверенно и неловко толкнула дверь, вошла…

                3

     Едва она переступила через порог, как неожиданно ей в глаза хлынули солнечные лучи… только шторы плотно занавешены! В Штабе весь офис был напичкан электроникой, да вдобавок он напоминал простую комнату. Несмотря на небольшой бардак, кроме одного девятнадцатилетнего парня там никого не было… НО…


     Тильсирвэ стояла на пороге, изумленная, с распахнутыми глазами, раскрыв рот: перед ней сидел самый настоящий реликт ушедших веков, и ТАКОЙ красавец, что глаза отказывались в это верить. Лик парня, да весь его образ словно сошел с картин Возрождения художников Рафаэля, Леонардо да Винчи. То самое «солнце», ударившее Тиль в глаза, оказалось золотыми, длинными локонами красавца, - тяжелыми, крупными, свивающимися на концах в тяжелые, толстые КОЛЬЦА… Невозможно было не признать, что они были невообразимо мягкими. На лоб ниспадала небольшая, такая же челка, а власы цвета Солнца по – прежнему завораживали, кажется, ЛЮБОГО. Тонкие, но выразительные брови немного хмурились, голубые глаза смотрели на Тиль строго, но по – доброму. Ресницы парня были русыми и пушистыми, почти как у девушки. Сами черты лица собеседника Тиль словно вырезаны из кости талантливым мастером.

     Ведь это был самый настоящий юный сакс, последний из всех – остальные давно сгнили в земле тысячу лет назад. Неописуемая и неувядаемая красота манила, парализовала, и Тиль, прежде стойкая к внешности парней, не по – детски дрогнула. Сакс это понял и улыбнулся. ВОТ ТЕБЕ И МАЛОЛЕТНЕЕ ЧМО!!!

     А Тиль как к стене припечатало, и ей стало стыдно за свои мысли.  И похоже, она стала не первой, кто офигел от такого зрелища. И, не в силах оторвать глаз от парня, девушка неловко потопталась на месте, и только потом, смущаясь и краснея, произнесла:

     «Э… Эээ… Э… Здравствуйте, я к вам на работу в Штаб… Пресветлый Энрике… Ваша Светлость»… - И снова стала мяться, смущаясь и стараясь перебороть это. Парень что – то щелкнул клавишами в компьютере и спокойно посмотрел на Тиль.
 
      «Здравствуйте, - Собеседник вновь сразил Тиль своим тембром, - Светлая магиня, какого вы уровня»? - И снова щелкнул в компьютере. Потом он настороженно поднял голову, принялся изучать ауру девушки. Тиль сразу почувствовала холод: Энрике тщательно прощупывал ее магическое поле, при этом не причиняя никакого вреда. Было видно: он профессионал в этом деле, сканирует. После сакс вздохнул и принялся дальше опрашивать. А потом выдал:
     «Светлых магов, - адекватных, - в моем Штабе очень мало, а вот Темных по городу полно, как грязи… У вас питерская метка, она сильно светится в третьем слое нашего мира. А вот аура – ого – го!!! Волшебница… Вот это очень хорошо»! - Он снова на некоторое время уставился в монитор, бегая пальцами по клавиатуре – видать, составляя отчет.

     «Да… Я Великая Волшебница…  - Тиль снова засмущалась, зачем – то подняв глаза к потолку. – Пришла к вам работать, если подойду».

     Волшебница чувствовала мощь коллеги, старалась вести себя тактично. Постепенно она перестала мяться и смущаться, в ее голосе зазвучал стальной перелив.

     «Прибыла из Питера в ваш город, на очистку территории от Темной швали. Когда очистится баланс, - возможно, я уеду назад. А деваться мне в рабочем плане пока некуда, вот и пришлось звонить».
     Энрике, выслушав, что – то записал, а потом кивнул:
     «Ясно. Как вас зовут»?
     «Меня зовут Тильсирвэ… - и ударная волна негатива города вдруг шарахнула девушку, прямо в переносицу. Кандидатка слегка качнулась на месте, сначала схватившись за лоб, затем опустив голову. – Ой, извините, закройте пожалуйста форточку, мне заплохело… Это у вас что, такая черная аура по всему Братску? Косматая какая – то, рычащая, страшная… будто… будто какой – то колпак! Неужели от плотины несет?! Морская какая – то… А можно цитрамона выпить, не могу… - Одновременно Тиль представила, ЧТО творится в городе, сопоставила с поведением местного быдла, и на душе стало еще страшнее… - Похоже, в Братске творится нечто кошмарное»…
     Энрике кивнул и снова начал:
     «Вы здесь одна, или с кем – то живете? И то, что Вы к нам пришли работать, это очень хорошо. Замужем»? - последний вопрос Энрике спросил, что называется, прямо в лоб. Наверняка проверял, падла или нет. К его удивлению, Волшебница четко ответила:
     «Здесь живут мои родители. И брат. -  Далее девушка немного рассказала о себе, добавив: - Я пришла сюда работать, а не мутить с кем – нибудь. И вообще – то у меня была в Питере любовь к Темному магу, он меня кинул, как последняя мразь… Так что я настроена далеко не игриво, предупреждаю сразу. Здесь, в этом городе, мне НИКТО не нужен».
     На предложении «Мне никто не нужен» Энрике внезапно поднял голову, слегка тряхнул головой, и, прищурив один глаз, искоса глянул на будущую напарницу так, словно она зашла сюда, в офис, - обнаженная, - при этом в его глазах мелькнул огонь искушения. Парень подозрительно покосился, мысленно взглядом раздевая девушку, затем в его мимике мелькнуло нечто такое, будто он знал Тиль слишком давно. Словно перед красавцем стояла жена, и юноша думал, застукают их вместе или нет.
     «Ты слишком темнишь, милая, - я же тебе понравился, но ты умело это скрываешь… Ты мечтаешь обрести защиту, любовь, - но при этом отшвыриваешь любую мысль о личной жизни вообще… Ты совсем не веришь в чувства, - они все выгорели не на тех парней, ты разочарована, обижена, обозлена… И считаешь, - на всей этой почве, - что в этой дыре не существует Света. Ладно уж, я попробую потом тебя переубедить… Поработаешь, а там поглядим… Ты умна, красива и добра. Знаешь, мы непременно подружимся. Я гляжу на тебя и понимаю, что мы были когда – то давно знакомы… Да, словно знакомы сто лет… Ты девушка со средневековым ликом. И ты мне уже нравишься. Но я не стану приставать сейчас, я не сволочь…»
     Кому – то это покажется диким, что шеф запал на девушку с первого взгляда на собеседовании. Но всякое бывает в жизни, даже такое.  И Энрике снова стал объяснять распорядок работы, при этом любуясь, не подавая вида, неподражаемой внутренней красотой девушки. Тиль и не знала о его мыслях насчет себя, - у Энрике была настолько мощная броня энергии на этот счет, что даже при всем желании взломать ее было невозможно. Еще раз повторив, что работник из Тиль может выйти хороший, он спросил, предоставить ли ей жилплощадь, - но тут же осекся, вспомнив, что у девушки есть родители в городе.

     «Я забочусь о своих подчиненных. Еще ни одного случая не было, чтобы маги из моего штата на улице прозябали. – Юноша с золотыми волосами поднял голову и улыбнулся. – Только предупреждаю: работа у меня в Штабе очень нервная, поскольку быдла слишком много».
     «А оно хоть Устав наш соблюдает»? – поинтересовалась Тиль, немного похолодев. Братское быдло еще в школе ее хорошо покусало, толкнув этим к решительному шагу раз и навсегда перестать быть человеком. В городе даже в воздухе витал негатив, крича: «Да к черту ваш Устав»! Энрике это словил и спокойно сказал:
     «Устав, заключенный века назад между Светлыми и Темными, а проще говоря, - перемирие, чтобы никто не убивал друг – друга просто так из неприязни, или потому что кто – то отнял у другого корку хлеба или меч… Много может быть причин, - точнее, было века назад, и мы грызлись, как собаки за территорию, резали друг – другу глотки. Пока не настал предел и не возникла Инквизиция Магов. Мощнейшая организация в Мире. Я ее представитель, - точнее, основатель. Наш Устав здесь, в этом городе, пропитанном отборной химией, НЕ ДЕЙСТВУЕТ. Всем здесь плевать на ответственность за свои поступки, всем все равно, - КРОМЕ МЕНЯ. Потому, несмотря на мою внешность, меня боятся даже Светлые из Штаба. – Он снова скользнул взглядом по девушке. – Так – так… Где заявление о приеме на работу? Вы написали его еще дома».
     Тильсирвэ, теперь ошарашенная не по – детски, молча подала Пресветлому бумагу. Тот принял, поставил свою подпись, потом добавил печать и вернул, предварительно скопировав в компьютер. После Тиль попросила показать места, где можно будет работать. Энрике, ласково глядя на новенькую, предложил посодействовать, так как у него имелась в гараже своя личная машина. Возле собственного коттеджа. Новая «Mazda». Она приспособлена к поездкам как в реальном мире, так и в невидимом. Юноша, обмолвившись о ней, прекрасно знал: Тиль не будет, - ни при каких обстоятельствах, - предлагать интим в машине, или лежать на капоте в нижнем белье где – нибудь на природе.
     Стальной характер Леди пришелся Энрике по вкусу и по душе. Кончилось собеседование тем, что он в результате назначил Волшебнице встречу в офисе - в девять утра, на следующий день. Все еще несколько смущаясь и краснея, окрыленная успехом девушка вежливо поблагодарила шефа. Тот вдобавок предложил ей взглянуть на окрестности под Братском, видя, что здоровье Тиль несколько подорвано. Та согласилась.

     Вернувшись в реальный мир, Тиль поняла, - на самом деле Энрике ей очень понравился, не только внешне, но и внутренне. Более того, у них оказалось по аурам очень много общего. Стальной изнутри, почти что дьявол во плоти, этот юный менеджер – шеф был двуликий только для эгоистов. На самом деле парниша оказался не только красив, но и добр, - добр и к ней, замученной девушке. Эх, вот бы подержать в ладонях ЭТИ тяжелые золотые пряди, понюхать еще раз их можжевеловый аромат, и еще раз взглянуть в глаза цвета озер… Но Волшебница, несмотря на свои тайные желания, прекрасно понимала -  ЭТО НЕВОЗМОЖНО, она только подчиненная. НО КАК ОНА ОШИБАЛАСЬ!

     Тиль была не из тех наивных дурочек, что влюбляются лишь во внешний образ. Она спокойно через портал вернулась домой, приняла успокоительные и стала ждать, что же будет дальше. А в голове была только одна мысль: «Боже, КАК он красив и благороден»! А вдруг правда этот Пресветлый поймет ее по – настоящему и пожалеет, и у них что – то будет? Нет, нет, он взрослый мужчина, только вечная юность не дает это понять… что юношеский максимализм выгорел еще … лет назад. Что ему далеко не девятнадцать, тридцать, или пятьдесят лет, а НАМНОГО больше. Да вдобавок она и сотрудников еще не видела, но чувствовала – там сопли зеленые сидят, которым надо еще веселиться на полную катушку, а не головой думать! И Ире очень не хотелось, чтобы ее поставили управляющей над всем этим сбродом. Да и от молодежи она давно плевалась. Поскольку говорить с абсолютно незрелыми юнцами было не о чем. Их всех в основном интересовали секс, деньги родителей, гулянки и побеги из дома. Все это вызывало в Тиль невыразимое бешенство. Она подумала: «Если здесь хоть одна сопля пискнет против меня – размажу по стене»! Одновременно Тиль стал мучить еще вопрос – ЧТО в такой глуши забыл Пресветлый Маг?! С его внешними данными и опытом надо где – нибудь в Европе сидеть. Хотя… может он вырваться в силу обстоятельств отсюда не может, страдает от этого? Или еще хуже – вдруг, неужели он строил плотину в течение двенадцати лет?!


                4

     На следующее утро Волшебница уже сидела на лавочке у Горисполклома. Потом ей это надоело, она встала и стала пристально вглядываться в здание. Тяжелый металлический шарик страха провалился в желудок, начав кататься по нему. Страшное предчувствие будущего молнией влетело в мозг, и словно поразило его насквозь. Тем более, Энрике еще на собеседовании сказал, просто и понятно, что:
     «Над городом висит чудовищная Химаура, - из химвыбросов и массовой гибели лесов при стройке, также на этой стройке была куча смертей добавлена. Итак, кто наши Темные? Это подростки эдемовские, куча менеджеров, ничего не делающих, проститутки и прочее, и прочее, и прочее… Не знают выродки Устава, и знать не могут, поскольку над Братском…» - и далее слова Энрике неслись стальным перезвоном, не поверить в их достоверность было просто нереально… Тиль сидела и думала, как теперь ей жить в таком дерьме, где нет ничего ДОБРОГО и СВЕТЛОГО.
     Везде подростки, которые судят всех по себе, - в силу возраста, и ненавидят все то, что не сходится с их мировоззрением… Тиль, зная это, с ужасом думала – КТО же из таких ублюдков вырастет впоследствии?! В свое время она, - в первый день возвращения в Братск, - чуть ли не на крови поклялась здесь: ни с кем не связываться, чтобы какой – нибудь ублюдок не принялся переделывать ее на свой лад. Никогда, ни под каким предлогом не соглашаться на встречи, цветы, секс, обещания и замужество… Двигали Тиль в основном при этой клятве страх перед жизнью и личная неприязнь к сверстникам. О да, она их не переносила, настолько, что представить страшно! Тильсирвэ бесили замужние девицы и женатые парни, которым НИ ЗА ЧТО все сыпалось, как из рога изобилия. Также она люто ненавидела свадьбы и все прочее в этом роде.
     Проще говоря, девушка всех молодежных радостей была начисто лишена и очень страдала от этого. Вот действительно, – внешностью не обделена, фигура тоже очень даже ничего… Лик средневековый… такие же давно вымерли, а вот Тиль осталась жить на этом грешном свете… Исходя из всего этого, она думала: возможно, Энрике собирается принять ее на работу чисто за внешние данные? Ведь он тоже хорош – в смысле красив, как древний юный сакс, и умен. Ира прекрасно понимала – этот юноша измучен Братском и вот – вот слетит с тормозов. Ира решила не лезть к нему в душу – мало ли что…
     Вот так, - пока утро отступало в ночь, переходя в день, - Тиль заставило очнуться от своих мыслей бибикание навороченной машины. Она резко подняла голову. Неподалеку, у тротуара, стояла алая «Mazda», ее дверь открылась. Юный Энрике, махнув рукой и выйдя из салона, окликнул девушку. От волнения и неожиданности у Волшебницы взмокла спина, и, скрывая свое смущение, Ира, несколько спотыкаясь, подбежала к шефу, ледяная от нахлынувшего чувства симпатии к начальнику.
     Его взрослые глаза на вечно юном лице сияли холодным огнем, изнутри обжигая ментолом девушку. Энрике в знак приветствия и уважения вначале поцеловал руку Тиль, потом кивнул головой и спокойно произнес:
     «Садись, дорогая. Не думай, что я женоненавистник: заснул в пять утра, устал очень. Но я не могу подводить коллег, особенно тех, кто почти дорос до моего ранга. Тебя не смущает моя внешняя холодность»?
     «Нет, Пресветлый. Я не такая уж и дура, чтобы строить глазки такому сильному магу, как Вы. Я пришла работать, а не мужиков клеить, Ваша Светлость».
     После этих слов взгляд Энрике несколько потеплел.
     «Я сразу это понял, Тильсирвэ. Ты принята. Теперь сегодня я хочу показать тебе места, где собираются Темные маги, вампиры и оборотни. Оценишь по Силе каждую зону и скажешь, где сможешь работать, а где нет. И не ври в своем выборе».
     «Я и не собираюсь Вам врать. Еще раз говорю – Я ПРИШЛА СЮДА РАБОТАТЬ. Что же здесь такое случилось, раз Вам нужен такой напарник, как я»?
     Энрике посмотрел в сторону Братского водохранилища и стал рассказывать следующее.
     «Этот город построен на негативной энергии. Я сам не могу с ней справиться, поскольку невозможно подобрать ключ. У самой Химауры очень сложный состав. Она вроде и живая, и мертвая одновременно. Вот если бы выбросы заводов прекратились, что – то могло бы вылезти на поверхность и ликвидировать черноту. Я видел ТАКОЕ в жизни за свои годы, что и в страшном сне не снилось, но вот с живой химией встречаюсь впервые». – Он резко сел в машину, потом захлопнул дверь и стал наблюдать за спутницей, севшей на переднем сидении. Та, молча пристегнув ремень, опустила тонкие руки на колени, даже не зная, что сказать в ответ. Она несколько растерялась. Дар речи вдруг исчез, а кровь будто стала сплошным ментолом. Энрике повернул ключ зажигания, спокойно глянул на девушку и положил изящные руки на руль.
     Машина неслась по Братску почти бесшумно, а на Тиль словно нашел столбняк. Хотя это было понятно – у нее расшатаны нервы от скандалов дома и переживаний. И отдохнуть она толком не успела. Ее колотило, - и от нервов, и от растерянности. Она говорила мало, и Энрике эту растерянность очень ясно почувствовал. Наконец, свернув во двор на улице Обручева, Пресветлый остановил машину и прямо спросил Иру:
     «Дорогая, тебя кто – то вчера после обидел? Ты перенервничалась, вся сжалась, да руки холодны как лед! Меня это не на шутку беспокоит. Что стряслось? Я понимаю, что я начальник, - но как мне вести сейчас себя и дальше ехать, если подчиненного вовсю трясет? Объясни».
     Тиль подняла глаза на парня и неуверенно стала говорить, запинаясь:
     «П… Понимаете, п… Пресветлый Энрикккке, я всегда робею, к… кккогда  оккказываюсь в нннеззз… знакомом помещении… Ил…ли эт… то… сам…мое»…
     На самом деле Энрике понимал, что дома у девушки не все гладко. Он догадался: напарница не ожидала встретить ТАКОГО парня в провинции, и теперь не знает, как себя вести. Юноша молча полез в аптечку, достал успокоительное. Вложил в руку ошарашенной девушке.
     Та: «Что это»?
     «В смысле»? – спокойно спросил начальник.
     «Что это за фигня, Ваша Светлость»?
     «Это сильное успокоительное. Съешь и все пройдет».
     Ира проглотила лекарство и немного прикрыла глаза.
     «Так в чем дело»? – снова вопрошал шеф, хотя знал, - не только нервы вызывают робость новичка.
     Сам подумал: «Видать, ты увидела во мне мужчину своей мечты, но тебя отпугивает моя мудрость. Зря… Вижу, натерпелась от сверстников досыта. Мое появление здесь – простой психический шок легкой формы. У тебя стоит блокировка на отношения с кем – либо здесь. Твоя неподражаемая внутренняя краса в моем вкусе. Ладно, ты потом от моих недетски мудрых глаз перестанешь шарахаться, и прямо сегодня! Я же не собираюсь Вас насиловать на заднем сидении, вот и все».
     «Понимаете»… - все мялась новенькая.
     «У ТЕБЯ ОСТРЫЙ НЕВРОЗ ОТ ОТЧАЯНИЯ И СТРАХА ПЕРЕД ЖИЗНЬЮ. Не надо меня бояться, милая. Я телом молод, но внутри скрыта неимоверная силища… Я могу быть и заботлив, и страшен. Это от ситуации зависит. Перестань»…
     «Это все верно, Энрике, просто»…
     «Да ты что»?! – изумился юноша.
     «Да. Именно потому и позвонила, пришла работать в Штаб. Чтобы успокоиться. – Слезы хлынули из больших серых глаз Тиль. – Извините. У меня просто… нервное перенапряжение… наверное и личного плана».
     «Ах, вот оно что… Ладно, просто тебе надо нормально отдохнуть от всего нехорошего. – Шеф отстегнул ремень, потом достал бумажник. – Подожди меня, я сейчас. Отдохни и расслабься. Это все Химаура страхи вызывает, поверь».

     Он вышел из машины и направился к магазину «Гамбринус», прекрасно зная, что откатано по городу уже три часа. Спустя десять минут вернулся назад с пакетом продуктов. С чего бы это? Да ладно, кому какое дело – просто дома жрать нечего. Тильсирвэ заметила: Архимаг напрочь игнорирует восхищенные взгляды девушек, курящих у магазина, и понимала: они, наивняк, запали на сногсшибательную внешность. Им же до лампочки было, что внутри красавца скрывались непрошибаемая воля и тончайший интеллект. Волшебница сама невольно залюбовалась душой Энрике. Похоже, он это понял, - потому что, когда сел в кабину, протянул спутнице коробку конфет и подвеску.
     «Пожалуйста, возьми. Это от меня в качестве подарка в честь знакомства».
     Пораженная, она приняла подарок и смущенно улыбнулась.
     «Мы знакомы уже второй день, и я ясно вижу, НАСКОЛЬКО тебе здесь одиноко. У тебя есть парень? Незамужняя девушка, такая красивая, а как же пара»?  – Спросил чисто из любопытства, хотел глянуть, что будет.
     «Они все УРОДЫ. – Холодно произнесла Волшебница. – Любовь достается самым худшим существам на Земле в наше время. У Вас, наверное, есть семья, дети. А я здесь не хочу ни с кем связываться. БЫДЛО ОНО И ЕСТЬ БЫДЛО».
     «Про него ты права. У меня здесь тоже никого нет. Я и не собираюсь в этой газовой камере дарить любовь шлюхам». – Отчеканил шеф довольно уверенно и холодно.
      «Но э… Как Вы живете здесь с ТАКОЙ внешностью? Ведь женщины при ней лежат штабелями».
     «Ты что, правда решила, будто я бы потащил в кровать соплячку, у которой в башке лишь гормоны и внешние данные играют? Если бы я и раздел женщину, то только равную мне и умную не по годам. Возлюбленную. Невесту. Жену. Вчера ты обмолвилась у меня в офисе о своей несчастной любви. Я итак все знаю, милая, умная и красивая девушка… (его взгляд потеплел) к которой просто подходить страшно всяким щенкам, у которых одно в голове и в одном месте стоит. Ты еще со вчерашнего утра ошарашена моими данными, поскольку думала, - здесь шеф полное чмо, малолетнее. Вот видишь, все оказалось наоборот. Вот и не знаешь, как себя повести. Не стоит шарахаться от меня морально, милая. Да, я такой. Один НОРМАЛЬНЫЙ на весь город. Давай, попробуем конфеты, они с ликером. Не бойся, я ликер сделал безалкогольным через магию. И знаешь, – я впервые встречаю девушку, с интеллектом взрослой женщины. – Он ухмыльнулся и легонько встряхнул Тиль за плечо. Та уже несколько «разморозилась». – А насчет нервов мы потом спокойно поговорим. Ладно, поехали в Эдем. Успокаивайся, давай. Ладно»?

     Эдем представлял собой заброшенный Дом Пионеров в овраге на конечной остановке заброшенного троллейбуса. Полуразрушенное изнутри здание, всем своим видом напоминавшее гробницы древних индейцев. Здание, наводящее ужас и страх на многих. Тиль видела эту постройку и раньше, но как – то не обращала на это внимания. И больше ее при подъезде к нему добила башенка, напоминавшая фаллос. Также в Эдеме было множество этажей, большинство лестниц от времени осыпалось, и провалы в них стали смертельно опасны.
     Энрике остановил машину неподалеку, вышел вместе со спутницей и направился к зданию. Спутница старалась не обращать внимания на небесную красу шефа, но внутри нее рвало и метало – чего доброго, еще к сотрудникам ревновать начнет. Архимаг объяснил, что это здание – место сборищ Темных, и соваться сюда чисто из любопытства не следует. Парочка немного побродила по заброшке, чувствуя чуть ли не кожей негатив, потом поехала дальше, - в Энергетик. Так Тиль и Энрике за полдня изъездили не только Братск, но и Гидростроитель, и Падун, и вышеупомянутый Энергетик… Девушка сказала потом, - ее ничего не смущает, а здешние Темные – слабаки, от  которых мокрое пятно останется, коли в них плюнуть… После этого шеф предложил поехать далеко, - за поселок Чекановский, - за которым расстилаются поля, поросшие несъедобной пшеницей, - туда, куда не долетают дымы БРАЗА, где нет власти Химауры. Светлая согласилась.


                5

     Тиль знала, - где – то за городом существуют места, чистые, без городского негатива. Но только где? Энрике знал и потому повез спутницу на природу, под поселок Чекановский. Его руки лежали на рулевой колонке, он вел машину изумительно легко, словно с пеленок знал все – и коробку передач, и прочее…  Его красивое лицо стало завораживать новенькую все больше и больше. Серый пиджак Энрике со значком «Восточная Сибирь» только подчеркивал статус главы всех Светлых города. Только мудрый взгляд, что называется, «затыкал» красу парня, выдавая его истинный возраст.
     Сколько же ему лет? Сто? Двести? Нет, мало… мало ста лет, и даже пятисот… Да ладно, плевать… Главное – чтобы машину не занесло в кювет. Кто бы знал, КАК Волшебница возжелала, почти по – подростковому, чтобы шеф ее обнял, поцеловал, и ДАЖЕ предложил близость… какой на свете не было. Но он уже руку поцеловал, этого достаточно. Но, увы… чудес на свете не бывает.
     Как раз в этот момент Энрике повернул голову, улыбнулся, и стал снова глядеть на дорогу. Он все понимал без слов, - ему самому девушка с первого взгляда очень понравилась. Вот и повез – то ее за город чисто потому, чтобы сделать ей приятное, утешить, а не показать места, которые не охвачены Химаурой. Одновременно юноша понимал, каждой клеточкой своего тела, – Тиль, - воплощение всех его грез на протяжении вечности, со времен падения Рима. Потому – то изредка и поглядывал на спутницу, невольно любуясь ею. А та спокойно глядела куда – то вдаль.
     «Такая чистая, как слеза, никем еще нетронутая в плане секса, некурящая, непьющая, русоволосое воплощение Девы времен Возрождения»… Холодок прокрался к сердцу парня, и Архимаг решил во что бы то ни стало помочь ей. Помочь стать веселой и счастливой. «Боже, как же питерская Волшебница страдает»! – пронеслась мысль в голове.
     Шефу Светлых захотелось остановить машину прямо сейчас, потом сжать свой идеал в объятиях, зацеловать насмерть, раздеть потом постепенно наконец… В конце концов, кельт, сглатывая слюну и порой облизывая губы,  с чудовищным трудом заставил себя успокоиться, при этом не подав вида, что в его сердце бушует светлое чувство. Он даже с ужасом подумал, с ужасом радости: «О Боже, неужели я не импотент»?! Сладостное желание охватило его существо. Ведь последний раз он прикасался к девушке оооочень давно. Но главное – следить за дорогой, чтобы не улететь в кювет.
     И тут же зарубил все эти мысли, всерьез и надолго, – мол, эта хрень про здоровье в интимной сфере свойственна лишь подросткам, у которых гормоны в кровь ударили… Сглотнув слюну, Энрике несколько нахмурился и на этом окончательно успокоился, благо до конца пути, – до места в поле, поле, где пшеница осенью всегда опалена выбросами Химауры с метилмеркаптаном и алюминием, осталось не так уж далеко. И он вновь решил заговорить.
     Тиль же почти всю дорогу молчала. А зачем разговаривать? Это же шеф. Не стоит его отвлекать. Даже несмотря на коробку конфет и подарочек. Да и вообще, никто так никогда с ней не поступал, - подъехал на машине, поехали после на природу, подарки, а дальше – то что будет? Ну приедем, после, наверное, расплачиваться натурой придется. Так всегда происходит с наивными особами. Плюс здесь далеко от города, бежать некуда… разве что в портал, если его не заблокирует этот красавец. А дома рыдать и свернуться калачиком от боли.
     «Я итак знаю, что ты согласна выезжать на природу, - не с кем же, благо здесь дышится гораздо легче, чем в городе. Я приставать не буду, не маньяк. У меня кучу лет женщины не было, и я привык. Проблем не будет, Тиль».
     Гора рухнула с плеч. Девушке стало весело.
     «Эта поездка – совсем не то, о чем ты сейчас подумала. Не бойся. Я буду платить тебе зарплату, а не ты мне. Девушка в штате… ну и что? Их много здесь. Тупых и много хотящих. Я не обязан удовлетворять их потребности в парнях и остальном. На меня многие западали, ничего у них не вышло. Да и вообще, насильно мил не будешь. Работа есть работа. Увидишь все сама. С кем придется работать… Волшебница»… - Энрике улыбнулся весело и поглядел на красавицу. А та теребила салфетку в руке. 
     Она хихикнула и сказала:   
     «Мне СОВСЕМ не нужен секс, я же даже приставать не умею, и не хочу интима вообще».- Ее глаза засияли солнышком, а губы расцвели в улыбке. Алые и тонкие.
     Архимаг вновь тепло улыбнулся, немного склонив голову. Что ж, повезло… Осталось лишь ее нервы привести в порядок.
     «Дорогая, я понимаю, что тебе нравятся объятия, поцелуи, но сексуальное влечение еще не пробудилось. Так что жди. Я не из той породы начальников, которые тащат при каждом удобном случае в койку подчиненных. Прежде всего ценю внутреннюю сущность. А вот если девушка на собеседовании начинает мне глазки строить, отказываю в работе в Штабе без разговоров, чтобы не вешалась на шею и нервы не трепала. Да ты, как вижу, тоже плюешь на оболочку»…
     «Да, здесь мы ОДИНАКОВЫ». – Тихо произнесла Ирина.
     «Знаешь, почему я со второго дня открываю тебе душу? Ни с того, ни с сего»? – Спокойный голос успокаивал и обнадеживал.
     «Знаю. Потому что если бы не подошла, то Вы бы не позвали меня на осмотр рабочих объектов, а после этого не предложили съездить на свежий воздух. Я также люблю бывать на природе, – там становится гораздо легче, без искушения и выбросов. Конечно, я не по – женски умею колоть дрова, но избу не смогу построить», - улыбнулась Светлая и прихлебнула минералки «Гелиос» из бутылки.
     Когда она сказала про дрова и искушение, Энрике удивленно приподнял бровь. Ого… Таких еще не было тут. Случись что в жизни – не пропадет точно. Но хочет пару себе, поскольку сравнивает себя с другими. Не любит поцелуи на улицах – показных, цветы никогда не получала, и очень страдает от этого. Все понятно, - розовые очки пора снимать с этих прекрасных больших и серых глаз. Чтобы стало легче.
     «Мда, если бы ты знала, ЧТО такое на самом деле эти парочки, цветы в восемнадцать лет… Скорей всего, родители держат Тиль в неведении об этом, запугивая фразой: «Все мужики сволочи и им нужен секс», даже не рассказав об особенностях организма в этом юном возрасте. Как так можно?! Молчать, как рыбы, а потом удивляться. Цветочки и остальное… Это приманка, - для того, чтобы поиметь и выкинуть. Девушки потом за всю романтику и прогулки расплачиваются постелью. Наивно думая: раз встречаются, то это на всю жизнь. Конечно, на всю жизнь, когда гормоны бьют в кровь, рождая инстинкт охотника на самку… лишь бы удовлетворить свое «я тебя хочу» в подростковом и юношеском возрасте. Она же хочет доказать свою любовь. И потому раздвигает ноги. Поскольку у парня работает стереотип: «Если она мне отказала и не хочет меня, значит, она меня не любит, совсем». Обижается и уходит. К другой, коя даст сразу, на первый зов плоти. Я потом покажу, как все бывает по – человечески, по – хорошему. Ты просто нормальных мужчин в своей жизни не видела». – подумал Энрике. Искушение… Зря. Но насколько ее так хватит?
     Но пора перевести тему. Что он и сделал.
     «Да, Тильсирвэ. Теперь, с этого дня, ты моя правая рука. У тебя отнюдь не первый уровень Силы – Высший… И это в восемнадцать лет… Как же ты сумела набрать такую силищу, так рано?! Обычно на это уходят десятки лет. Но мне это нравится. На коллектив особо не обращай внимания – они все меня достали, до самой печени… кроме того, ко мне должны прислать Инквизитора из Москвы. Ему пообещали за эту командировку два миллиона. Два года здесь поработает. Тогда авось будут умнее, блин… Буду держать его, как визитку для устрашения. Чтобы не рыпались. Ведь в Сибири НЕТ Инквизиторов… Ладно, давай остановимся в поле – сил наберемся. Все – таки сегодня красота, одуванчики… Чем не прелесть? Кстати, ты что, и правда не собираешься здесь, даже в среде магов Света, себе кого – то искать? В личном плане»? – еще раз решил убедиться шеф, удивленно посмотрев на Тиль.
     «Я в личной жизни НАМЕРТВО разочарована. Рассказала бы, чего желаю в свои годы, но не буду. Это все фигня, Пресветлый… которая грызет измученную душу, как червь, от этого никуда не деться. Спасибо большое Вам за подвесочку, на самом деле мне никогда не дарили не то что их, но и цветов тоже. Я никогда не целовалась под березами, не почувствовала еще всего этого драйва, - потому что все вокруг законченные скоты, и все это существует только для быдла, у которого детство в заду не отыграло».
     Энрике изумленно глядел на нее. Он был до корней волос ошарашен. Конечно, он сразу понял, что его напарница страдает от одиночества, но чтобы ТАК… «ВОТ СКОТЫ! – в сердцах подумал он, - ЛИШИТЬ лучшего ТАКУЮ красавицу?! Ласки, цветов от хороших парней… да и обычного похода в кафе. Ладно, исправим положение, тем более мы оба оказались в одинаковых вкусах насчет друг – друга. Дальше посмотрим. Я же читаю мысли. И они отнюдь у тебя, девочка, не детские».
     «Получается, что»… - он не мог поверить.
     «Да, Ваша Светлость. Вы первый, кто подарил мне подвеску. Спасибо, я очень тронута»… - и смущенно вжала голову в плечи. Ее огромные глаза, русые волосы, губы и сама фигура заворожили Светлого мага с первого взгляда, более того! Ему показалось, что эта встреча не случайна, что они уже встречались очень давно, в прошлых жизнях Тиль, любили друг – друга… Сам Энрике не мог понять состояние своей души в данный момент, последний раз оно его посещало ТАК давно, что начинаешь невольно отвыкать от прекрасного в среде людей, на работе, еще где – нибудь… Сам золотоволосый кельт НИКОГДА не лез в Сеть на сайты знакомств, порно ненавидел и не смотрел, и всех послал кого мог за все время существования нового Братска… Но эта девушка… с ликом древних Богов…
     «Почему ты не родилась в мое время?! Зачем Судьба изувечивает тебя чужим личным счастьем?! Вечно юная, но такая печальная»…

                6


     … То бескрайнее поле было похоже на гигантское одеяло, или на зеленое море с живыми волнами, которые тянулись к Солнцу… Они колыхались на ветерке слабыми, ласковыми и ароматными всполохами. В них вплетены золотые одуванчики, своей мягкостью напоминавшие оперение цыплят. Впрочем, еще дальше горизонт становился золотым - от их бессчетного количества. Иногда, в этом живом океане, появлялись первые веселые жарки. Зелено – желтое море, с примесью огонечков… оно как бы говорило о Вечном, о двух Мирах… В таком поле было бы обалденно заниматься любовью, - особенно в первый раз, по обоюдному согласию, когда только – только начинает расцветать юность в членах…
 
     Энрике на самом деле очень часто бродил по этой Вселенной, с наслаждением из года в год, вдыхая ароматы летних и весенних трав. Лично для него такое место, на протяжении пятидесяти лет, стало Священным… Просто потому как сюда не долетали выбросы БРАЗА и ЛПК, - основные поставщики питания для Химауры… местного монстра.

     Здесь пели птицы в небесах, летали ласточки, иногда соколы… Гигантский организм отдавал от себя Добро в пространство, насыщая все и всех живительной энергией… Было видно, – Химаура сюда и правда не дошла, потому эти места сохранились в первозданном виде, какими были до строительства плотины. Отравив Природу, люди получили взамен Химауру от собственной корысти. Среди местных магов ходила легенда, что на границах Химауры и Природы существуют священные Тропы, они идут по брошенным рельсам в лесах, и даже по свалкам за городом, по берегам Водохранилища, что ТОЛЬКО там возможно исполнение САМОГО заветного желания на Свете… Если очень чего – то пожелать, - да не с корыстной целью, а искренно, встав у рельсов или на сами рельсы, покрывшиеся мхом и черноземом от времени, либо просто лечь на эту святую землю, проникнуться Силой, - то Вселенная откроет свои Врата, откликнется на Зов…
     Энрике знал об их существовании, - знал: останки рельс да сами рельсы идут также по дну Братского Моря, - но там по ним текут Ручьи Смерти, смешиваясь с ядом погибших деревьев… Ведь они до сих пор покоятся на дне Водохранилища, и никогда даже люди не очистят свое детище от почти истлевших стволов… Больше никогда, никому не проехать по утонувшим рельсам, не перезахоронить останки мертвых с размытых кладбищ… Только Небо останется неизменным с начала времен, но даже ему тошно от выбросов. Вот оно такое – чувство Жизни и Смерти на берегах Братского Моря… Даже дети в этом городе иногда рождаются с рассеченными ДНК, и не только! Есть инвалиды с рождения, и многое еще чего… нехорошего. Чего местные попросту НЕ ЗАМЕЧАЮТ. На ЛЮБЫЕ замечания такого рода реагируя ОЧЕНЬ агрессивно, - из собственного НЕВЕЖЕСТВА.
     Энрике взял Тиль за руку, когда та вышла из машины, с наслаждением вдохнув свежий воздух, и молвил:
     «Я хочу, чтобы ты выздоровела. На самом деле, юность имеет и негативную сторону. Но взгляни на меня: я юн, только глаза говорят обратное. Они взрослые. Очень редкое сочетание души и тела. Как думаешь, сколько мне лет? Знаю – теряешься в догадках. Мне далеко не сто, не двести и не пятьсот лет… А гораздо больше. Я никогда не состарюсь, не умру. Как и ты, Тиль. Современные подростки слишком глупы, чтобы догадаться, ЧТО на самом деле может скрываться под красивой оболочкой. Они наивно считают, будто красота оправдывает ВСЕ… Юность ужасна тем, что у многих голова зеленая, мозги спущены с тормозов. Но не у всех. Молодые всегда хотят всего и сразу, при этом из них прет ТАКОЙ эгоизм, что страшно становится. В этот период человек не думает о других, а лишь о себе или удовольствиях. А старость несет негатив в одном плане, – ты мудр, опытен, солидарен и можешь подать руку помощи. НО ТЕЛО УЖЕ СОВСЕМ НЕ ТО. Нелюди - маги сочетают в себе обе стороны: они мудры, одновременно вечно юны. Но здесь, в Братске, Химаура травит их мировоззрение, потому здесь кишмя кишат Темные.  Она неспособна создать Светлое и доброе. Во мне перемешаны мудрость и вечная Юность. ТЫ ТАКАЯ ЖЕ. Мне тоже тяжко сидеть здесь, в дыму, смотреть, как деградируют многие. Когда мне невыносимо горько и одиноко, я приезжаю сюда и получаю колоссальное облегчение… Шелест листвы и ароматы цветов, трав, даже снега залечивают боль. Честно говоря, мне тошно в этом городе».
     «Я испытываю точно такие же чувства, Энрике. Вот потому и хочу разгрузить голову от негатива на природе и в Штабе Светлых. Простите, что стала вываливать все о себе, сил уже нет. В этом поле так свежо, так красиво и тихо! Травы не умеют ненавидеть, они могут любить только Солнце… которое было Богом во времена древних кельтов. Как жаль, что этой Эпохи больше нет. Мне было бы очень хорошо, если бы я могла носить средневековое платье, умела играть на флейте».

     Энрике после этих слов словно током ударило. Удивительно… Он умел играть на этом музыкальном инструменте, особенно обожал древние мелодии своей юности… человеческой. Песни, которые уже никто не помнит. Юноша ошарашено глядел на напарницу, не в силах поверить, - наконец – то встретил родственную душу, в этом Аду. Тут, под прицелом его бездонных, голубых глаз, Тиль стала еще больше улыбаться, довольно кивнула. Юноша принял это к сведению и предложил пройтись, очарованный кроткостью собеседницы. Его душа сама запела, наконец, - за все эти пятьдесят лет в Братске, словно флейта, - а может быть, эти двое предназначены друг для друга? Стройный, как тростиночка, сногсшибательный красавец шеф скинул с себя серый пиджак, потом аккуратно свернул его, оставшись в рубашке и галстуке. Сел в зеленую, душистую траву. Тиль, вся светясь от радости, присела рядом. Также как  начальник, она стеснялась своей симпатии к нему, а он – к ней… Вернее, эти образы сложились у обоих в головах. Энрике поднял голову к небу, и задумчиво молвил:
     «Когда Солнце было Богом, Мир жил по законам Природы, в сонме язычества. Женщины не знали наркоты, вкуса табака, были всегда свежи и молоды очень долго. Ты мог пойти на поляну, помолиться Одину, или эльфам, - они тогда еще жили среди людей. Боги женились на простых девушках, тщательно скрывали свою истинную природу от всех. Один решал, кому жить, а кому достойно умереть. Его валькирии также любили и ненавидели, да и я бы был не прочь провести пару ночей с этими воинственными Девами. Я по своей природе язычник, от мозга до костей, нелюдь, как ты. Слушай, переходи ко мне на «ты», надоело на «вы».
     «Хорошо. Как тебя звали раньше»? – Любопытство взяло верх.
     «Мое настоящее имя ГВЕЛД, потом я стал Энрике. Но оба этих имени прекрасно гармонируют друг с другом. Гвелдом меня зовут только в особых общинах, в той же Инквизиции. Есть еще одно имя, русское, - Олег Аренский. Для простого люда. По сути, у меня эльфийская душа, вот она тянется на волю, в лес. Долго я не могу находиться в городе. Природа с язычеством ЕДИНЫ. Это истинная религия. А во что веришь ты»?
     Тиль очень осторожно положила Энрике на плечо руку. Ей действительно стало немного легче.
     «Я тоже язычница. Вот еще вопрос, – почему Братск докатился до Химауры, и ничего нельзя сделать, даже людям»?
     «Это Мертвая Зона. А о мертвых либо все, либо ничего. Насчет природы ты права. Проще жить в лесу, чем связываться с быдлом. Я сижу здесь уже пятьдесят лет. И все эти годы нещадно посылал всех наглых и хамоватых девиц. Я обручен с Природой, Тиль, этого достаточно».
     День вступал в свои права, подул ветер.
     Золотые локоны Энрике сливались с цветом и звоном голубого неба, - в котором все еще летали птицы, крича разными голосами, - рождая красивое сочетание цветов, - локоны, такие древние и красивые. Трудно было поверить: эту шевелюру НИКОГДА не красили всякой химией. Золотые власы свивались на концах в тяжелые, благородные кольца, о чем уже говорилось, сбегали по стройной спине волнами, почти достигая пояса. Нереально сногсшибательный парень чах в городе алюминиевого смога. И насколько ужаснее ситуация в городе, настолько он прекрасен. Хотя, он же нечеловек, что тут гадать? Черты лица скрывали страсть, - которая могла вырваться на свободу, снося ВСЕ на своем пути. Но особенно, как говорилось выше, поразили девушку глаза шефа. Большие, мудрые, голубые, как ясное небо… Их юный, и одновременно тяжелый взор мог пригвоздить на месте любого, кто считал Энрике сопляком. Не верилось, - эти красивые очи видели СТОЛЬКО, что представить страшно.
     И вот, теперь Светлый Маг отдыхает. Его тонкие губы ТАК манили к себе, прося поцелуя достойной женщины, ласки. А вышеописанные власы, цвета глубокого золота и спелой пшеницы, тщательно расчесаны, уложены в пряди на плечах и частично закрывали галстук. Вот он, женский идеал, - ангел, уставший от груза веков, кельт, - сидит, мечтает, немного прикрыв глаза. Выглаженная белая рубашка пахнет одеколоном, лицо гладко выбрито, без усов, - и легкий, едва заметный румянец на щеках…
     Зеленые волны поля успокаивали эту пару. Иногда шеф тоже бросал на девушку взгляд. Весьма заинтересованный. Когда Ирина рассматривала в траве интересное для себя. По траве скакали молодые кузнечики – кобылки, их всегда здесь очень много, они не знали слез. Пушистые шмели вились вокруг цветов, и паре показалось – вот она, настоящая жизнь – в поле… А не в городе, где все достало до невообразимых пределов.

     Ира вспомнила, как один раз она пришла домой, - выжатая как лимон, издерганная, - а тут еще родители полезли, с придирками. Бедная девушка закрылась в туалете и стала рыдать навзрыд, - а потом, когда ее пришла утешать бабушка, просто вцепилась в нее, а та обнимала внучку, целовала, говорила:
     «Не надо так, моя хорошая, - это все нервы, понимаешь? Выпей валерьянки и успокойся. Давай я дам тебе ее, а? А полыни? Ну, ты только посмотри на себя, у тебя руки, как у алкоголика, трясутся»!
     Типичный нервный срыв… Загоняющий каждый день, - почти ежедневно, несчастную в туалет, чтобы ее НИКТО из домашних НЕ ТРОГАЛ. Так Тиль и жила, - пришла, дальше ор, крик, упреки, брат, лезущий не в свое дело и хамящий, и некуда от всего спрятаться, как в толчке, сидя на унитазе в брюках и читая книги. Вот в очередной раз доконали родители по приходу домой своими пытками прямо с порога,  - что случилось, почему пришла на минуту позже, да вот по улице кругом маньяки, и прочее. Понятное дело, - квохтанье старухи допекло до крайних пределов. Как и матери. Та вообще ничего вокруг не видела, кроме своего сына, и часто с дочерью ругалась из – за обычной кураги, кою Ирина взяла поесть из – под кровати, либо нельзя поглядеть видик с кассетами, пока мать на работе, а брат, - в садике или еще где. Это была не жизнь, а кошмар. Где молодую Волшебницу НИКТО не желал понимать. Вот и лила она слезы каждый день и мечтала повеситься. Тут не только как у алкаша руки затрясутся, - кожа станет гиперчувствительной, и на плечо даже невозможно стало положить руку – больно. Нервы. Матери – плевать, дед пьет, не переставая, брат считает себя хозяином. Ему да, все можно, ведь это любимчик! А Тиль, - так, эксперимент: захотелось матери ребенка в молодости, сделала – а дальше оказалась НЕ ГОТОВА растить, - тяжело, да охота жизнь построить. Личную. Построила, - уже несколько месяцев в разводе. Скинув дочь на бабушку. Ненавидящая мужчин, причем всех, считая их козлами и дерьмом. Феминизм.
     В такой семье и выросла Тильсирвэ. Где счастья и не видал никто. Никогда. Три  поколения, а то и четыре уже, всегда страдали в браке. Женщин там либо били, - в дореволюционной России, - либо тупо заводили любовниц. Поскольку зачем нужна только кухарка да уборщица? С такой скучно. Так решали мужчины. И веселились на всю катушку. Видя такое и слушая с детства рассказы о горе, Ирина решила когда – нибудь разорвать этот порочный круг. Не уподобиться родителям – не терпеть и прощать, а послать козлов навеки, найти отличного мужчину и осчастливить его. Но пока такой на горизонте не встретился.
     «Я устала от всего этого, я не хочу больше так жить, я не могу выйти на улицу и спокойно посидеть даже в парке, – кругом эта погань: влюбленные парочки, с цветочками в руках девиц, а девицы эти, - размалеванные, пустые, дикие и тупые, как бревна! Ненавижу их! Почему им все, а мне ничего?! Почему они радуются, а я плачу сутками?! За что мне все это, черт возьми?! Я не понимаю, почему?! Почему я не могу радоваться, как все, какого… я здесь живу»?!
     От такой триады бабушка еще крепче прижала внучку к себе, принялась гладить по голове. Спросила:
     «Мы все тебя любим, неужели это плохо? Вот, посмотри: подарили сапоги, куртку, брюки, любя выбирала, – неужели не нравится?»
     «Нет, я рада, конечно, но ведь вещи это вещи, - они не обнимут тебя так, как ты, не подарят цветов, не проводят до дома, не будут целовать! Мне обидно до слез, что я трачу свою юность на пустоту! Я не курю, не гуляю, не требую ни от кого денег, а все равно одна»!
     «Моя ты красота, - да они же, все эти девчонки и мальчишки, ГЛУПЫЕ! Сами не разбираются, с кем гуляют, подарки дарят чисто как приманку, а потом у них все перегорит, исчезнет! Поверь! Не стоит из – за этого плакать. Да, обидно, но что сделаешь? Придет и твое время».
     Ира взглянула едва видящими от слез глазами в доброе, родное лицо, прошептала:
     «Раз так, тогда ПОЧЕМУ ЗДЕСЬ Я НЕ МОГУ никого найти для себя, чтобы склеить разорванную в клочья душу?! Я не хочу так сидеть и ждать всю жизнь, я тоже хочу целоваться и любить! Мне не нужны флэты и дискотеки! И не нужен сопляк, которому бы только с друзьями сутками болтаться»!
     «Ира, да они же еще умом не выросли! У них мозги вареные, потому как опыта нет! А ты  выше всего этого быдла, потому подожди, и к тебе придет счастье, - лучшее на свете, ты этого достойна»!
     «А вся юность в трубу вылетит, бабушка, - буду старая, вот тогда – то придет счастье… Я лично не хочу этого! Или все, или ничего! Просто страшно так жить, ждать, страдать от одиночества… Знаешь, как это страшно – сидеть одной в Новый Год, в комнате, осознавать, - никто никогда тебя здесь не поздравит, не придет в радости, не поиграет в снежки, не выпьет шампанского! Обычно народ тупо напивается, плюет на все. Я так не могу. Обидно сидеть, ровно в полночь горько рыдать от обиды, зная, - так будет ВСЕГДА. Зачем тогда молодость эта чертова, если ты никому не нужен? Я скоро, в прямом смысле, свихнусь от такой жизни, бабушка! А лучше будет, если умру рано, - этак лет в двадцать пять, тридцать, тридцать два года – зачем жить, если никому не нужен? До двадцати пяти можно пожить – побиться, а потом – нахрен, на Небо, там круто и здорово, правда! Там нет нервов, злости, зависти. Там юность может быть вечной, а разум чистым. Вот поэтому у меня страх перед жизнью – страх одиночества, бабушка. Ты ведь не хочешь видеть, как я страдаю, так? А зачем мучиться, если можно упросить Богов о милости»? – рекла девушка, не понимая даже, О ЧЕМ  говорит.
     Пожилая женщина все понимала, ей было невыносимо горько, что любимая внучка ТАК страдает. Одновременно, бабушка сама не могла взять в толк, отчего молодежь стала НАСТОЛЬКО эгоистичной. В годы ее молодости парни в прямом смысле носили девушек на руках, берегли, ласкали, а теперь… Теперь ужас творится. Поиграются, бросят, как тряпку, веселые такие… Одновременно удивлялась, ОТЧЕГО у ее Иры в свои года НЕ ПО – ДЕТСКИ МУДРЫЙ ВЗГЛЯД… ДА ТАКОЙ, ОТ КОТОРОГО КРОВЬ СТЫНЕТ В ЖИЛАХ…               

     Энрике сел к Тиль еще ближе, положил ей руку на шею, и принялся тонкими пальцами ее массировать. У Иры несколько побаливали мышцы. Потом, он немного подержал руку на затылке, спросил, как коллега себя чувствует. Боль прошла. После Архимаг сказал, - будет возить девушку на природу часто, чтобы та поправлялась. И снова напомнил ей, - «в юности почти нереально понять, - на самом деле партнер не рассматривает тебя, как серьезную кандидатуру в спутники жизни. Просто принюхивается, вот и все». По энергетике, его с виду хрупкие кисти рук, оказались схожи с оголенными проводами, а в венах кипела мощь веков. Он не каждому подаст руку. Вся внешность говорила, - в венах как бы течет не кровь, а что – то покрепче… Любая бы запала только за глаза, за вишневого цвета губы… НО НЕ ТИЛЬ. Хотя кто ее знает… После той поездки ей стало легко, весело.

     Конечно, одной природой знакомство не ограничилось – Энрике пригласил девушку к себе, на чашечку чая. Та согласилась. Хотя чувствовала себя неловко. Даже успела пожалеть об этом мысленно, но было поздно. Уже на подъезде к дому шеф снова сказал, - приставать не собирается. Кельт, остановив машину, сначала серьезно посмотрел на Тиль, а потом вышел, подав ей руку, помогая покинуть транспортное средство. Приняв с улыбкой такую заботу, Волшебница уловила дрожь в изящной кисти спутника: было видно, - он несколько нервничает. Мило улыбнувшись, Пресветлый предварительно поставил машину на магический замок, чтобы не угнали Темные. Девушка, снова насторожившись, думая глупо, будто с ней хотят переспать, шла неуверенно. Даже подумала:
     «Природа – это хорошо, конечно, но зачем после домой тащить»?!
     Энрике, вдруг встрепенувшись, изрек:
     «Я пакет в машине забыл, подожди, пожалуйста».
     Пройдя твердым шагом к своему авто, он приложил ладонь к замку багажника и через мир магов открыл его, достал оттуда все необходимое, и, запечатав замок, пошел назад, доставая из кармана ключи. Тиль последовала за ним, повеселев.

     Дом Энрике оказался просторным, внутреннее убранство ничем не отличалось от многих интерьеров, если бы не одно «НО»: бардака не было и в помине, кровать аккуратно заправлена, везде расставлены маленькие свечечки в гильзах. В одном из углов просторной комнаты находилась великолепная катана, - в блестящих черных ножнах. Тильсирвэ постепенно оглядела помещение, – советские обои, пара карт на стене, картины природы, несколько шкафов, тикающие часы, компьютер последней марки, платяной шкаф в другой комнате, - почти до потолка… В доме не оказалось ни одной пачки сигарет, а следовательно и пепельниц. Не оказалось там места и бутылкам из – под пива, нет пыли, нет даже «Кама – Сутры»! Этого здесь не присутствовало. Вместо каких – то бездарных книг, - типа мужских по закадриванию женщин, на полках полно литературы о стройке города, городе Братске, мутациях, НЛО, психологии, и даже о древних кельтах… И – никакого упоминания о буддизме или кришнаитах, то есть про Индию. Тиль знала, - в городе кришнаитов достаточно, лишь ленивый не интересовался тем, что это такое. Куда ни ткни, – у всех на полке то Шри Ауробиндо, то йога, то Карлос Кастанеда… Где ж свое, русское?

     А здесь – другое… 
     Пока гостья изучала интерьер, мужчина стоял в дверном проеме, лучезарно улыбался, наблюдая за реакцией и умиляясь. Потом попросил ее подождать минут пятнадцать, пошел принять легкий душ, переодеться. Тильсирвэ еще раз прошлась по комнате, потом поглядела на компьютерный стол с дисками. Этно, кельтика, классика… - и снова, никакой порнушки в фильмотеке!
     И опять взгляд Волшебницы устремился на катану. Как оказалось, она вовсе не сувенирная, - а самая настоящая, с царапинами на лезвии. Резная ручка содержала на себе китайских драконов, цветы, и какие – то непонятные знаки. Тиль обожала мечи, но НАСТОЯЩЕЕ оружие она видела ВПЕРВЫЕ. Ножны были с шелковым ремешком, что очень умилило.
     Неизвестно, СКОЛЬКИХ Темных тварей убил Энрике этим божественным оружием, да дело не в этом. А вдруг он и правда строил ГЭС, тогда ГДЕ ж он хранил все это добро? Этого Ира не знала. Она сидела на стуле, тихо вслушивалась в шум воды в ванной, думая, как выглядит тело Пресветлого… в древних одеяниях. Потом пошла на кухню, поставила чай греться. И ей действительно стало гораздо легче, - так, что не хотелось возвращаться домой. Объекты, природа, подарки, угощение сладкое, приглашение домой на чай… Сколько всего замечательного на второй день! Девушка продолжала думать о шевелюре парня, о его внешних данных, о мудрости. Налив себе кипятка в кружку, Волшебница сняла с полки книгу о городе Братске. Там говорилось о выбросах, о том же метилмеркаптане, но на фото не присутствовало ничего интересного.
     Тем временем, шеф закончил свои дела в ванне, и, запахнувшись в белый халат, сушил волосы феном на кухне. «Тильсирвэ, я сейчас!» - крикнул он, довольно скоро появился в комнате, - в обыкновенном пиджаке, рубашкой под ним, в выглаженных брюках. Похоже, у Энрике висело сразу несколько комплектов офисной одежды. Парень выглядел просто великолепно. Его шевелюра обалденно пахла шампунем, а юное тело вызывало неописуемый интерес. Казалось, что это была на самом деле ожившая восковая фигура, или модель. Только одна разница – краса природная. Мужчина – «юноша» прислонился к дверному косяку, улыбнулся и спросил:
     - Как тебе мое жилье, Тиль? Небольшой развал присутствует, не смущает? Славно мы с тобой сегодня поездили по городу и пригородам, правда?
     Тиль немного покраснела, но неуверенно ответила:
     - Да, Энрике, я рада…! Я ОЧЕНЬ ДАВНО так не каталась, правда! Особенно меня поразило красотой то поле… Как в детстве, в поселке Чекановский, когда некоторое время мы с мамой там снимали квартиру. Мне было семь лет, я очень любила бегать по такому золотому ковру и ловить белых бабочек. Все казалось таким Светлым и добрым… Мама потом сказала, - из поселка нужно уехать, – коленки, косточки болят у взрослых и детей, потому как там плохой воздух. Я испугалась. А потом узнала, - большинство жителей больны раком костей. Я знаю, что это такое. Это единственный вид онкологии, когда можно точно назвать день и час смерти. Мы уехали. Я не знаю, что теперь творится в поселке.
     - Дорогая Тиль, его эвакуируют, но люди все равно упорно не желают уезжать. Оправдываясь тем, будто им так ближе ездить на работу – на БРАЗ. После этого поселок даже стали заселять Темные, всех мастей, которым рак костей не страшен. Они им не болеют. Как мы. Я о другом хочу спросить, дорогая: как тебе сами места, где собираются наши враги? Понятно теперь, как работать? Или тебя что – то настораживает?
     Тиль улыбнулась, ответила:
     - Здесь не так уж сложно работать, Энрике. Темные Братска очень слабы, – они занимаются всего лишь тем, что сосут всякую дрянь, гадят и блюют, где попало. Для таких я могу надеть на себя ложную личину, они не смогут распознать, КТО перед ними. Так что проблем не будет. ЭТО СЛИШКОМ ПРОСТО.
     Гвелд улыбнулся и, тряхнув чистыми волосами, сощурил глаза, - уточнив, склонив голову чуть набок:
     - А тебя не смущает ОДНА вещь, и причем серьезная: их СЛИШКОМ МНОГО в городе? Даже ОЧЕНЬ? В других городах количество не так зашкаливает. А здесь – кишмя кишат, даже в лесах. Оборотни, вампиры, маги… Справишься? Ведь придется их УБИВАТЬ почти каждый день. Независимо, КТО это, - подросток, женщина взрослая, ребенок, старик… Темные, которые творят дичь. Несусветную. Особенно подростки с тусовок, там вообще мозги отсутствуют. Голова у них – лишь бы шапку носить и есть ею. Да органы, чтобы совокупляться. В оргиях и на улице. И придется ЭТИХ выродков уничтожать, нещадно. Забыв, - у них есть отец, мать, родня… И на их место придет ЕЩЕ БОЛЬШЕ тварей. Сама понимаешь, ЧТО их порождает. Химаура. Некоторые даже своего прошлого не помнят. Это те, кто создан ею. В них вложена программа – убивать и сношаться, и рушить все хорошее в Братске. В общем, дерьмо. Люди видят их всех как себе подобных.
     - Все зависит от сложности задания, Пресветлый Энрике. Братские Темные, в отличие от питерских, очень слабы. Тупые твари, которые только и делают, что пьют, срут и трахаются. Как ты и сказал. Их уровни – шестой, седьмой, плюнешь, – мокрое пятно останется. У нас в Питере Темные гораздо опасней, чем здесь. Сколько раз приходилось и защитные амулеты носить, даже чуть ли не защитную молитву Богам читать перед боем… Здесь стоит лишь махнуть рукой – все… Так что у меня проблем не будет, даже если эти выродки увидят мою питерскую Печать. Понимаешь?
     Энрике спокойно, с доброй улыбкой, глядел на юное создание, думая:
     «Милая, ты даже не понимаешь, не представляешь, НАСКОЛЬКО опасны твари из Братска, - ведь их всех питает не просто невидимый мир, а Химаура! Если даже я не могу победить чудовищный Купол, нависший над городом, то что о другом говорить?! Ты еще никогда не сталкивалась с этими «гремлинами», они же сами не знают, не понимают, что творят! Это тебе не хухры – мухры! Они очень скользкие и способны втереться в доверие наивных, доверчивых. Ну что – ж, давай работать, милая, - а я тебя поддержу в этом, помогу… И не только….Все же ты, Тиль, внешне очень хрупка, очень красива. Только сама себе цены не знаешь. Слушай, давай общаться на равных, без выканья. А далее сработаемся, после я покажу себя НАСТОЯЩЕГО в отношениях».
     Энрике после мыслей повернулся вполоборота к двери, направившись в кухню.
      Достав из морозильной камеры бутылку вина, повертел ее в руках, прикидывая, в какие бокалы разлить этот напиток. Вино оказалось очень слабой крепости, но Тиль отличалась от большинства сверстников тем, что вообще не пьянела! Оно для этой Леди было лимонадом. То есть свалить никак не могло. Потому Энри спокойно поставил все на стол, достал из шкафа хрустальный сервиз, разлил брагу по бокалам. Слабое шипение сбраженного виноградного сока как – то успокаивало нервы и внезапно забившееся сердце. Кто бы знал, - Энри хотел накачать девушку спиртным, по самые гланды, после обнять сзади, стащить со стула, припечатать к стене, а потом… Архимаг с трудом выкинул эти мысли из головы:
     «Энри, спокойно, это все твоя физиология, - как всегда, вылезает наружу, но ты ее, умница, замораживаешь. Тем более эта девушка несколько растеряна, запуталась в чувствах. Да, ты ей понравился, только Тиль очень умело это скрывает. Да и сам хорош: задобрить решил бухлом беднягу. Но традиция есть традиция, ты ведь Тиль трахать не собираешься! Хотя сам втайне очень, очень хочешь этого! Желаешь разорвать на Волшебнице блузку, а дальше… А вот дальше по шее получишь. С утреца. И какой после этого будешь Пресветлый»?
     Энрике тряхнул чистыми волосами, еще раз прислушался к мягкому, ласковому шипению благородного напитка. Потом закрыл глаза, сглотнул ком в горле. Вечно молодой, мужчина не мог толком объяснить свое состояние, - его как магнитом тянуло к Тильсирвэ, словно они были знакомы тысячу лет! Ему самому хотелось сожрать пару таблеток снотворного, упасть и отрубиться, – настолько перевозбудился. В свое время, очень давно, он называл свое семя Жемчужинами Счастья, а что тогда можно сказать о месячных девушек? Будто это розы, плачущие алыми слезами? Ждущие Святых Фаллосов? Шеф, в конце концов, не выдержал, залпом выпил свой бокал, мысленно приказав своим гормонам заткнуться окончательно. Почувствовав так называемый наждак - оргазм в мозгу, - после очередного, мысленного образа Тиль, - вылетевшей наждачной болью из ясно чего, кельт стиснул зубы, и, перетерпев хлынувший в вены адреналин, приведя себя в порядок, - понятно как, после таких ощущений, - вернулся к Тиль.
     Та спокойно сидела и думала о чем – то своем. Ее голубые одежды, большие серые глаза как – то странно дополняли друг – друга. Необычайно мудрый взгляд Волшебницы вызывал еще больший трепет. Девушка спокойно подняла голову и тихо улыбнулась. Улыбнулся и Энрике, стоящий с пустым бокалом в дверном проеме. А после легким жестом руки пригласил следовать за ним. Ира радостно вскочила, подчинилась.

     - Тильсирвэ, я решил порадовать тебя. Почему бы после одуванчикового поля не отведать вина? Никто никого здесь не собирается поить, да и видно, кстати, - тебя никто и никогда так не угощал, до меня. Думаешь, подвох?
     - Нет, Энрике… - Тиль опустила голову.
     - Вот видишь… я иногда люблю угощать своих подчиненных, но не всех. А раз уж здесь Волшебница, почему бы не отметить принятие на работу? Кстати, спасибо, что оценила мой подарок, - он с улыбкой перевел взгляд на подвеску, на шее девушки. – Не бойся меня, милая. Ну вот не повезло в жизни с настоящими мужчинами, попадались одни уроды, а тут – хлоп! – сам парень инициативу проявляет! Пусть кулон станет оберегом. Вот так. Я хочу выпить за это. – Энрике сидел вполуоборота, держа узенький, винный бокал за ножку тремя пальцами. – Специально выбирал вино слабой крепости. Ты же это любишь. – И отпил немного, изумляясь светлому перезвону бокалов при свечах.
     - Мне даже неловко... Мы очень здорово съездили на те поля, где Химаура не властна, я очень рада, что ты меня сразу понял. Когда я первый раз позвонила в Штаб, то ты отвечал по телефону довольно холодно. Поэтому подумала не так о таком прекрасном мужчине.
     - А что «так»? Я же не знаю, кто ко мне заявится. Вот и держу такую марку. Ты не испугалась. Зато поняла: я не чмо зеленое, пьющее из банки «ягуар». Ненавижу всю эту химию, меняющую структуру ДНК. Это та же Химаура, только в банке. Теперь о другом. Я не люблю, когда навязываются и строят глазки. Потому разговариваю именно так. Для своих есть сотовая связь. Слушай, надо бы обменяться телефонами. Только одно прошу насчет этого: не звони в пять утра.
     - В такое время я никогда не позвоню: понимаю, - так не делают. Меня воспитали по – другому, приучили не вестись за парнем в дом после первой встречи. Вот и все… - Девушка пригубила вина из бокала.
     - Мне нравится с тобой разговаривать… Очень приятно. – Энрике улыбнулся.
     - Мне тоже. Можно задать вопрос, не к столу?
     - Давай. А какой? – Энрике поставил бокал рядом с собой и спокойно посмотрел на собеседницу, сложив пальцы в замок.
     - Почему ты так увлечен историей строительства Братска? Здесь книг об этом, – аж целый шкаф… Я никогда раньше столько не видела! У меня был давний друг, историк, его звали Вова, у него этого добра в квартире под потолок, желтые газеты, очерки, рисунки. Это вовсе не маг, а человек. Он любил собирать очерки об Ангарской деревне, рисовал карикатуры. Хороший очень. Был мне как отец, вот только мать моя его не любила. Но ты, – зачем собрал у себя столько литературы? Причем очень редкой.
     Гвелд опустил голову, кашлянул, а после продолжил разговор.
     - Я говорил, - над Братском висит Химаура. Должна же она изначально, откуда – то взяться. Логично? Вот и собираю все о строительстве города. По – моему, Тиль слишком рано задала этот вопрос. Я потом расскажу. Хотя нет… Я здесь давно, пытаюсь найти ключ к Химауре уже много лет. Она на меня не действует: прибыв сюда, поставил вокруг себя мощный энергетический барьер, с тех пор все излучение Братского кошмара отлетает, как мяч от стены. У тебя же такого барьера нет, поэтому черная гадость может подействовать, Волшебница. Я подарил кулон, - оберег от первосортной грязи. Кроме книг о городе, есть куча кассет, - с записями хроник. И там, поверь, есть такое, от чего волосы дыбом встают! Девяносто первый год чего стоит, когда здесь проходили митинги против выбросов… Я сам был на них, и, поверь, хорошего мало. Одни и те же лица, бесконечные похороны детей и молодежи, - алые, обитые бархатом гробики, жуткие надгробия со «срезанным» наискось верхом, а сами люди все постаревшие, - лет на десять. Серые лица начала девяностых, пустые, злые глаза. Ни улыбок, ни смеха. Все одеты одинаково. О детях вообще не говорю. Ходячий ужас. Что морально, что физически.
     - Да, Энрике. – Тиль опустила голову, словно вспомнив былое. - Мое детство пришлось на самое начало девяностых. Я очень хорошо помню, как было множество собраний в центре города, мои бабушка и дедушка ходили туда. Один раз взяли и меня, но я не понимала, о чем там говорят. Очень скучно. А сами выбросы да, очень превышали норму. Когда мы однажды ехали в машине на дачу зимой, - через завод, - то я, шестилетняя, обратила внимание на непонятный, рыжий осадок вдоль дороги на снегу, и не только там. Родители объяснили, будто это грязь от колес. Снег пах… выбросами. Очень много людей тонуло на льду Водохранилища. Как говорила бабушка: «Одни шапки остались». Чистого снега в городе почти не наблюдалось. Потом, почти каждую неделю, Энрике, под нашими окнами играл похоронный марш. И на соседней улице то же самое. Как – то раз летом с бабушкой пошла за хлебом, прошли в ближайшие дворы, видим: у подъезда гроб. Я, пятилетняя, удивилась, спрашиваю: а кто это умер? Отвечают: «Бабушка умерла». Меня в те годы насторожило, почему столько смертей.
     Архимаг утвердительно кивнул.
     - Да, Тиль, именно так. Бесконечные гробы, над ними плач. Смерть гребла всех, без разбора. Что ни неделя, – то горе. Да и меня самого тошнило от выбросов аж в невидимом мире. Мне показалось тогда, будто даже Тьма отступила назад, слыша бесконечные вопли на кладбищах. Ты тогда была еще совсем маленькая, и девочке говорили, будто умирают лишь пожилые. Там и молодые гибли. Мимо моего дома также проезжали грузовики с гробами. За ними шел оркестр, после этого мне стал сниться весь этот ужас… Когда Темные начинают слабеть, Химаура принимается именно так косить местное население, чтобы уравнять весы. И, Тиль, в роддомах у младенцев иногда не раскрываются легкие, вообще. Такие дети живут всего лишь несколько часов, а после умирают. Уму непостижимо, КАК они в утробе еще выживают?! Либо рождаются с двумя – тремя сердцами, и аппендицитами. Было такое. А тебе говорили совсем другое, чтобы не шокировать. Я сам не знаю, почему в самом начале девяностых гробы обивали алым бархатом. Выглядело устрашающе. Даже наши Светлые маги иногда боялись лишний раз на улицу выходить.
     - Энрике, а как же тогда город не вымер? Мне было страшно. Я, помню, переживала за бабушку, - боялась, - она уйдет за хлебом, например, не вернется обратно. Тогда впервые задумалась о том, чтобы стать чем – нибудь волшебным. И вот, я нечеловек. Странно, но тебя в детстве на улицах города не видела. Единственное, - видела один раз мельком парня с такими же волосами, как твои. Высокий, стройный, невыразимо прекрасный… От него струилось Добро.
     Улыбка, мягкая, пробежалась по устам Гвелда, а щеки порозовели от смущения.
     - Возможно, это я был. Но я тебя не могу помнить. Это неважно. Главное – мы познакомились, общаемся, и сейчас сидим здесь, за столом при свечах… - Шеф сидел, немного откинувшись на стуле, снова держа бокал с вином. Он совсем не пьянел, а наслаждался общением с прекрасной девушкой. – Хорошо, милая, не будем больше говорить о экологии и гробах. Я потом объясню, отчего у меня столько хлама про Братск. А ты не треплешься о тряпках да прочей дряни! Мне это нравится. Странно, как мы не встретились раньше? – Гвелд почесал переносицу и откинул челку со лба. - Меня бесит, когда я иду по улице, а девицы без царя в голове на золотую шевелюру таращатся. Приходится иногда мысленно внушать им: я опасен. Знаешь, даже на сходках магов зеленые подростки на шею пытались броситься. Но нет! Я что, не знаю разве, - малолетнее быдло мечтает поставить меня рядом с собой, хвастаться, – «вот мы какие крутые, красавца отхватили»! А вот этого в моем случае никак быть не может! Моя работа заключается в том, чтобы мочить особо опасных тварей, насилующих наивняк. Вопрос решается обычно либо арестом, с лишением Силы, - либо убийствами. Обычно я сам всякую мразь бью насмерть, либо этим занимается кто – то другой. Ладно, поработаешь потом, все сама увидишь.

     Тиль внимательно слушала. Ее сердце учащенно билось. Она решила спросить, наконец, о катане в углу.
     - Очень древняя катана, я могу таким лезвием легко гвоздь перерубить. Ей где – то лет семьсот. Рад, она тебе понравилась. Вы похожи…
     - Я тоже умею неплохо обращаться с мечом, в Питере учили. Конечно, с тобой не сравняюсь, но фехтовать люблю. Это здорово освежает голову и душу. Особенно когда чувствуешь непереносимое одиночество. А после наступает легкость, сексуальная разрядка.
     Энрике оживился.
     - Здорово! Мне бы хотелось поглядеть на твое умение рубиться. Это красиво очень, – девушка с катаной. Как гимнастка с лентой. В Братске есть кадры, очень любящие мечом махать, где не надо. За тебя, милая! – это оказался такой своеобразный тост.
     Бокалы звякнули друг о друга.
     - Как же уживаешься - то в современном ритме, – тусовки, дискотеки… джин – тоники, и, конечно, сногсшибательная внешность? Что касается меня, то я, клянусь, не собираюсь вешаться на шею. Целоваться тоже. Зачем мне морально насиловать мужчину, если он не виноват в том, что его мать – природа создала симпатягой?
     Энрике глянул на гостью с безграничными благодарностью и уважением:
     - Хм… Спасибо. А если я пройду мимо, случайно задену рукой или плечом, или позову в кафе, в знак благодарности? Если сам начну глазки строить? Или подойду сзади, обниму за талию в знак дружбы у себя в кабинете, когда все разойдутся по домам? – Улыбался он. Кельт понимал, - у него снова пошло возбуждение, и так решил немного «спустить пар». Заодно проверить, сорвется Волшебница, или нет. Нет, она была спокойна, очень спокойна. Потому Пресветлому эта девушка все больше и больше нравилась. Он с чудовищным трудом пытался не представлять ее обнаженной, но нет! Сейчас кельт все скинет со стола на пол, возьмет Тиль силой.
     «Твою мать, да что это со мной?! Я хочу тебя, всю, отиметь прямо здесь, и сейчас, потому как остальные подобные давно в земле сгнили! Прекрасна, как звезда в ночном небе, невинна и чиста! Дай мне себя, и вся наполнишься смыслом! Твою мать… заткнись»!
     – Это же не приставание, не насилие. – Добавил он.
     - На меня это не подействует, Энрике. – Тихо произнесла Тильсирвэ. - Хоть за грудь бери – не дамся. Я не реагирую на манипулирование взглядом. Только отчаяние заставит меня уступить. Никакие уговоры не заставят спать даже с другом, Ваша Светлость. Даже ради того, чтобы было о чем вспомнить. Даже ради золотых волос и великолепного тела. Даже если ты на самом деле ас в сексе. Я дам понять, - я не вещь. Хотя по тебе видно: в случайных связях не состоял. Необычайно мудрые голубые глаза, а глубокая, внутренняя составляющая блокирует вожделение.
     - Кхм… - Энрике удивлялся гостье, ее словам. – Даже если за грудь возьму, и будет приятно? Но сможешь ли после себя контролировать? Ведь сама никогда такого не позволяла… Я прав? Зачем тогда говорить о том, чего не случилось? Не пытайся меня запугать. У меня много браков за плечами за века. Я отлично знаю женскую психологию. Но ведь боишься… Будто вино ударит в голову и потеряю контроль… Это видно по глазам той, коя сидит напротив. – Гвелд встал и открыл холодильник, чтобы достать салат и суши. Угостить. Не одно же вино со сладким пить. Пора и поесть.
     Хотя сама она думала иначе: «ХОЧУ, ХОЧУ ТЕБЯ обнять, поцеловать! Хочу, чтобы ты вошел в меня, хоть поцелуем, хоть членом, - научи любить! Я целую твое тело, губы, локоны… и никак не могу насытиться! Этот аромат ментола в венах… Я отдамся, если сам предложишь, но не сразу, а потом… когда поработаю! Сам припечатаешь меня к стене, порвешь блузку, потом уста начнут целовать шею, одновременно рука крепко сжимает грудь, а после плечо, попеременно, мне это нравится! Ты берешь меня за бедра, начинаешь целовать, причем очень аккуратно и нежно. Легким шоком тело полуобнаженной Волшебницы пронзает святая Боль, которая называется Гранью Детства и Юности. Я тебя чувствую везде, вот начинаешь ломать мою детскую Сущность, по всему телу разливается золото – огненная нега, а после мне уже плевать – бери, бери, люби… Твое стройное тело пахнет медом и орехами, и меня все это еще больше возбуждает».
      Это тайное желание не могло никак долететь до Энрике. А может быть, он вновь прочел ее мысли, лишь вида не подал. А кельт, налив чая в кружку, принялся расспрашивать напарницу о ее интересах. Ему понравилось следующее: Тиль имеет художественное образование, обожает палеонтологию, любит Средневековье и кельтику. Доев свои порции салата и суши, пара переместилась с кухни в комнату.
     Потом шеф включил тихую музыку, предложил вспомнить все Светлое и чистое в Мире, откинуть, наконец, Химауру из головы и морально окунуться в море одуванчиков. А когда гостья спросила, сколько Архимагу лет, то тот ответил: «Люди столько не живут». Тиль, по сути, стало плевать, какой у Энри возраст, но поражалась его выдержке – железной. Ему же через пару дней заступать на смену, и даже раньше. Не спал всю ночь.
     - Я помогу адаптироваться на местах, Тиль, не волнуйся. Если надо будет поправить здоровье, я могу сделать лечебный массаж. Будешь ходить ко мне в гости, будем общаться. И хрен с ней, с Химаурой, выдержим и ее! – Кельт приобнял напарницу, положив ей руки на плечи. Они оба уже сидели на диване, слушая гармонию звуков Рейки, а молодая листва за окном вторила паре. Которая сама не представляла, ВО ЧТО выльется их взаимная симпатия со временем.
     Так прошел целый день. Наконец, часы, висевшие на стене, пробили десять вечера, и Тиль, серьезная и повеселевшая, стала с мобильника звонить домой, сообщив: скоро будет. Конечно, она не могла остаться ночевать у шефа, которого знала уже второй день. Энрике довез девушку до дома, после поцеловал руку в знак уважения. Его волосы на фоне постепенно темнеющего неба стали очень яркими, их цвет бил в глаза своими древними оттенками. 
     - Послезавтра приходи на работу, буду ждать. И не опаздывай. И помни – несмотря на юный вид, я начальник. Если будут вопросы – обращайся. – Тут он слабо улыбнулся. – Спасибо за то, что пришла. Ты замечательная!
     Тильсирвэ покраснела, ее губы налились кровью. Застеснялась, смутилась, сраженная красотой мужчины. Если бы у него за спиной распахнулись крылья, то нереально отличить от Ангела. Энрике ласково погладил Волшебницу по голове, сел в машину. Девушка хотела заорать: «Стой!», но кельт уже повернул ключ зажигания, поехал. Слезы наворачивались на глаза похорошевшей Девы, она мечтала побежать вслед. И снова мысль: «КАК же он красив! Я хочу его, всего, НАВСЕГДА»!
     В кармане заверещал мобильник. Звонили родители. Тиль стала объяснять, - ее типа задержали, - но те, осыпая Волшебницу бранью, заставляли подняться в квартиру. Дома последовал скандал до небес вместе с бесплодными попытками Иры – Тиль объяснить: ей уже восемнадцать, она имеет право хоть до утра гулять. Предки не слышали ее, - и, в очередной раз хлопнув дверью своей комнаты, несчастная принялась пить валерьянку, прекрасно понимая при этом: спирт уже, может быть, перерабатывает печень. Но, тут же вспомнив о Энрике, девушка рухнула на кровать и забылась сном.
     Ей снилась божественная сцена секса с золотоволосым парнем, как все её естество растворяется в этом благороднейшем мужчине. Его тело стало похоже на ожившую статую,  - белизна кожи цвета снегов. А нектар, бьющий в тело Тиль, оказался слаще меда. В образном, конечно, смысле. Очень не хотелось приходить в себя от поцелуев шефа, так как девушка утонула в золотом поле его локонов. С губ парня лилась Нега, красивое тело Энрике бы «заткнуло за пояс» любого паренька – модель. Действительно, а что этот красавец делает в Братске, где скоро совсем житья не будет? Сон сладок, пробуждение тяжелое. Утром Тиль уже не хотела никуда идти, потому как боялась встретить шефа где – нибудь в аллее. Следующее утро выдалось таким же ясным, но зато Волшебница полна радости.

                8

     Братск слишком много воспевался во время стройки. Люди верили в те годы: Город Юности заткнет за пояс многие тогдашние мегаполисы, поскольку построен чисто на энтузиазме. Почему? Здесь скрывалась одна причина: молодежи послевоенного времени хотелось выплеснуть свою энергию, - неважно куда, - лишь бы излить, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вот и подались на стройку. По – своему их заворожила река Ангара, безумно красивая природа, но дело есть дело… И юность, как знают все, кто уже пожил, ОЧЕНЬ коварная вещь. Поскольку это всего лишь переход из юношества во взрослое состояние организма, и следовательно, дикий выброс гормонов в кровь, а после и адреналина. Далее отключаются тормоза и начинаются голые инстинкты. В большинстве. Такое стало и с теми, кто город строил. Молодость сделала свои загоны даже в лесах. 
     На стройке плотины изначально не было девушек, - только моряки, а парням жутко, как это бывает, приспичило трахаться. В те годы такой народ отличался распущенностью. Обезумев от воздержания, мужики дали объявление на радио: хотят видеть там – то там – то возле себя красивых девушек, на стройке очень скучно да тому подобное… Раз – два, дело недолгое, зов плоти услышали, посчитали поездку на строительство плотины за честь и подвиг, не подумав о дальнейших последствиях. И наконец, в один из весенних или осенних дней, понаехали на поездах девки в коротких юбках, - а чуваки, понятно, озверели. Парни брали их на руки, и, укрыв кителями или куртками, уносили куда – то.  По палаткам пошел повальный трах, - грубо говоря, - другого исхода быть не могло, - да тока ума у девиц, видать, совсем не было, - зато груди и остальное при себе. А еще строить нужно плотину, а не только с мальчиками по лесам гулять. Стройка шла дальше, в палаточном Братске скоро стал раздаваться младенческий вопль. Кажется, жизнь удалась: событие века идет, у каждой девицы есть парень да ребенок. Но! НЕ ВСЕХ ЭТО УСТРАИВАЛО. НЕ ВСЕХ!

     На стройке ГЭС ЕДИНСТВЕННЫМ молодым человеком, кто не поддался массовому искушению приезда девиц да зарплате, наградам за труд и этой истерии по поводу строительства пяти плотин на Ангаре, оказался некий Олег Аренский, по характеру и внешним данным совершенно непохожий на остальных строителей. Его в прямом смысле тошнило от вышеперечисленной романтики, он носил длинные волосы и периодически получал за них выговоры, а то и вообще угрозы ссылки в лагеря. Нередко бригады вешали на него ярлыки: то «баба с членом», то «враг народа», и похуже словечки. За выделяющуюся внешность. Никто тогда не носил такой шевелюры. Да и порой Олег прогуливал работу, скрываясь в диком лесу, утешаясь в компании зверья, и рыдал.
     Угрюмый, сторонящийся от выпивок по вечерам, этот строитель больше всего ценил красу души. Безумно красивый, непьющий и некурящий, он не желал общаться со сверстниками. Совсем. Всегда одетый в клетчатую рубашку, черные штаны и старые сапоги, незнакомец носил также на себе некое подобие кепки. Под которую волосы и не помещались. Слишком густые и тяжелые. Зачем приехал в такую глушь, чего забыл в этом коммунизме? Наверное, просто так, от нечего делать. На стройке был еще один Олег Аренский, но что с того? Первый Олег, который полностью проигнорировал приезд на ГЭС девиц, - плюнув на эшелоны баб, видя, как моряки, побросав все, рванули туда, как на пожар, - почти никогда не улыбался, и чаще обычного бродил в лесу, когда была возможность. ПОКА… ПОКА ВСЕ НЕ СКРЫЛОСЬ ПОД ВОДОЙ ПОСЛЕ ПЕРЕКРЫТИЯ АНГАРЫ.
     Этот парень, когда пришло несколько поездов с девицами, напрочь проигнорировал постановление начальства их встречать, как говорилось выше, а после праздновать такое… Хотя и сами вышестоящие туда явились, дальше – природа свое взяла. Надоело пить, в карты играть и не только. Даже когда из поездов стали выходить пышногрудые девицы, а строители принялись с бешеными глазами их хапать, утаскивать, Олег остался у себя в палатке, - один, а после долго плевался от омерзения, запивая его чаем из граненого стакана, кусая бутерброд.
     «Твою ж мать, - думал он, снимая кепкообразный головной убор, расплетая свои длинные, золотые локоны, расчесывая их деревянным гребнем, - во маразм: трахаться алкашам, мамкиным сынкам и лентяям захотелось! Это же надо додуматься, допиться, дотерпеться – дать объявление по радио, еще наврать в три короба, будто здесь царит сплошная романтика! Романтика, конечно, - в мороз под пятьдесят градусов! Когда даже собака из своей конуры не вылезет! А сношаться в такой дубак, – вообще эксклюзив! В палатках… даже таких крепких… Сугробы здесь – почти по шею. Желаю вам всем зарыться в свои норы да совокупляться там, пока х… не отмерзнет!»
     Да, от такого положения вещей Олегу давно было плохо, вдобавок его все, кому не лень, - о чем говорилось выше, - называли бабой в брюках: за золотые длинные волосы. Смеялись:
     «Зачем нам бабы – у нас есть Аренский! Вблизи или издали увидишь – пока подойдешь, уже перепихиваться не хочется! Лучше бы обрезал свои лохмы, а то скоро в палатке вставят! Зачем тебе член, ты же у нас девушка! В твои двадцать лет надо бы переиметь девок сто, - а ты у нас, кажись, импотент! Скоро приедут девушки – будет счастье! Так ревновать начнешь… Поскольку больше внимания не станут обращать».
     Такие обидные вещи приходилось мужчине выслушивать. Но он не обижался, понимая, - быдло переделать нереально, они никогда не поймут его душу. Быдло рано или поздно наберет себе в койки «лягушек», станет наконец счастливо.
     Аренский допил первую кружку чая, сыпанул на дно ложку соли. Отрезал себе ломоть черного хлеба с салом, глубоко задумался. Большая зеленая палатка вполне протапливалась, пахло табаком, дровами, мороженой рыбой, - вперемешку с ароматами грязной одежды, особенно носками, и многим еще чем. Никакой романтики от стройки Олежа не испытывал. Лишь глубокое отвращение. Он достал из внутреннего кармана теплой куртки амулетик, в виде некой древней подвески кельтов, и долго, любовно глядел на это маленькое чудо. Потом опять налил себе чая, вновь закусил.
     «Очень плохо, что люди, понаехавшие сюда, не представляют даже, ЧЕМ закончится их затея»…
     Он ЗАРАНЕЕ ЗНАЛ БУДУЩЕЕ, какой будет город и ЧЕМ закончится эта стройка. Откуда? Об этом позже. Это будущее порой строителю снилось ночами в виде кошмаров. Но он ничего изменить не мог. Видел, с высоты жизненного опыта, - энтузиазм приносит лишь слезы, горе и разочарование впоследствии, когда волны радости и пыла улягутся. Да плюс здесь кто? Бабки, чтобы нянчить грудничков, которых расплодилось очень много, да молодняк без мозгов и жизненного опыта. Ничего не понимающий. И говорить с ними абсолютно не о чем. А разговоры про коммунизм до тошноты достали. Люди отрицали все зарубежное, хаяли Германию, хвалили Сталина и Ленина, и чем больше грязи лилось на ту же Америку или Бельгию, тем веселее становилось работникам и работницам. Конечно, они же лучшая страна, - которая передрала с Запада и Германии все, до чего руки дотянулись. Только все сие засекретили на многие десятки лет. Будто и мотоциклы наши, и остальное тоже. Как же это все надоело! До нервных тиков и желания повыбивать коммунистам зубы.
     Думать об этом уже стало невозможно, молодой строитель Братска вовсе не желал делить «счастье» молодежи по поводу стройки. Он остро страдал от одиночества в моральном плане, потому давил его в постоянном чае с бутербродами. А то и с рыбой, которой пока полно. Рыбачил. Принося в палатку пару ведер карасей или окуней. А после коптил.
     Когда появлялась возможность, Аренский уходил в лес, как говорилось выше, - унимать всю свою душевную боль. Тайга приняла его с распростертыми объятиями. С восхищением, зачарованно, мужчина разглядывал сосны, лиственницы, доселе невиданные травы, слушал пение птиц… Ангара была в то время еще совсем юной, невинной девушкой – красавицей, никогда не видевшая людей. Далеко – далеко, насколько видел глаз, простиралось великолепнейшее плато, заросшее девственным, смешанным лесом. Как бескрайняя зеленая пена, несколько агрессивная, лечебная, - плато впустило на себя человека, который яро начнет все крушить и ломать. Пропитанный сосновыми фитонцидами воздух успокаивал вечно юную душу Олега, исчезала тревога, наступало блаженство. Единение с Природой. В Ангаре плескалась самая различная рыба, хариусы, и еще много кто… Пожить несколько дней вдалеке от всех можно, жаря рыбу на костре и наедаясь.
     Там плескался и Аренский, сначала догола раздевшись, - а потом, в чем мать родила, прыгал с разбега в девственно – чистые воды. Красивое юное тело не боялось холода, хрустальная вода даже осенью не приносила парню никакого вреда. Он так даже зимой иногда плавал, и вообще довольно часто так занимался любовью с речкой. Лежал на спине, смотрел в голубое, бездонное небо, изучая облака, мечтая здесь остаться навеки… имея девушку Ангару постоянно, почти каждый день. А она, в благодарность, будет одаривать рыбой, много еще чем. Иногда строитель оставался ночевать возле небольшого костра, сложенного у берега, - не боясь ни волков, ни медведей. Только тогда он мог быть самим собой, играть на флейте, говорить Природе спасибо: за понимание, рыбную лювлю, за грибы и ягоды.
     «Ты идеальна, Ангара… Ты живая женщина, воплощение всех моих грез. Не требуешь невозможного, не кричишь, что я урод или импотент, -  последнее, кстати, неправда. У меня все со здоровьем, - в мужском плане, - в порядке. Своим святым журчанием, Ангара, ты лечишь, радуешь мою бессмертную душу. Как же я хочу встретить девушку, подобную тебе»!
     Олег не знал, не представлял: спустя двадцать с немногим лет родится Та, которую он полюбит до беспамятства, и на всю оставшуюся жизнь…
     «Олег, почему ты не приводишь сюда своих товарищей»? – послышался мужчине ответ.
     «Девочка моя, они коммунисты… Создали свои идеалы и явились сюда за наживой. Хотят построить здесь город. И не только».
     «Я знаю, что такое город. Ты мне нравишься. Поэтому плавай во мне, о странник. А я отблагодарю».
     Олег глубоко вздохнул, нырнул. В этот момент он действительно напоминал девушку с золотыми волосами. Холодная вода возбуждала, жгла сердце. Вертясь, словно русалка, строитель думал:
     «Как же люди глупы! Приехали сюда, ради наживы и денег! Я мерзну в этой мерзкой палатке, терплю унижения, безразличия, насмешки… но иначе мне нельзя. В России террор. Мне некуда деться, поэтому приехал на стройку, чтобы пустить здесь Светлое начало. Если выйдет при таких обстоятельствах. Природа этих древних мест девственно чиста. Она как ребенок, который всем доверяет, никому не желает зла. А люди – что люди? Братья меньшие».

     Стройки еще толком не существовало, когда люди обдумывали план: взрывать лед, и вбивать сваи для фундамента ГЭС следует на Падуне, на Порогах. Между скал. В мороз. Олег не думал об этом, изумляясь наивности приехавших. Конечно, иногда он помогал таскать бревна, укладывать их, куда надо. Уже тогда его сердце почуяло: творится нечто страшное. Когда мужики валились от холода и усталости, Аренский пытался находить с ними общий язык. Иногда это получалось, давало свои результаты, но все равно на молодого рабочего глядели, как на марсианина, плюс спрашивать прямо, какой хрен его сюда понес. Со своей внешностью. Крутили пальцем у виска, ругали. А после разговоры стали примерно такими, - независимо где, на свежем воздухе, или в той же палатке:
     - Олег, - всегда подсаживался кто – нибудь, пахнувший табаком и спиртом, - я вот смотрю на тебя, думаю: чего тебе здесь надо? Ты ни с кем почти не разговариваешь, не куришь, не пьешь, девиц не ебешь, - непорядок! У нас вон, в каждой палатке, - по красавице, все пышногрудые, накрашенные, только ты дурак, не пошел выбирать себе девку! С фонарями обыскались тогда: а где наш Олег?
     Аренский строго, мудрыми глазами глянул на сопляка – матроса, явившегося сюда гормоны вышвырнуть к чертям на природу, иметь девок и быть как все, потому молвил довольно холодно:
     - Какое твое дело, зачем я здесь нахожусь?! То, как я бревна таскал для свай, тоже моя работа. Советую не лезть ко мне в душу вообще! Что касается девок, - для меня все они, как крашеный забор, в них ума – то нет! Как жирная тарелка от блинов! Я когда их увидел, – захотелось бутылку водки залпом выпить, - лишь бы глаза не глядели на этих ****ей! Вообще не в моем вкусе! Я лучше коня отымею, чем этих лягушек! В свое время я СТОЛЬКО женщин перетрахал, - ты бы на моем месте сдох! Стер бы член до основания, как морковь о терку. Еще вопросы имеются, товарищ?
     Пару секунд собеседник молчал, а затем запрокинул голову, принявшись громко ржать. Потом согнулся пополам, вытирая слезы от смеха. Олегу захотелось стукнуть его чем – нибудь тяжелым, чтоб совесть проснулась.
     - Да… Ну и выдал! Да кому ты такой нужен, - убогий, дурашный?! Вот когда загремишь в лагеря, – тогда поймешь, что такое настоящая жизнь! Мы коммунисты, и не должны подводить тех, кто нас сюда отправил! Есть партбилет? Добегаешься в лес, - башку обреют, и закончится эта бабья манера, - носить длинные волосы! А то отымеем, всем скопом, Олег же ненормальный!
     Вот этого Аренский снести не смог. Он схватил стоявшую рядом на пне бутылку водки и от души врезал эгоисту по морде. Тот, выплевывая зубы, вцепился в обидчика. Они катались по земле, нанося друг – другу удары. Обычная драка закончилась разниманием соперников. Прибежавшие на крики товарищи поначалу пинали обоих, после едва растащили.
     Только Олег знал, ЧТО начнется еще на стройке Братска… и всеми силами пытался убедить многих в ошибке расчетов стройки и ложа Водохранилища. Разговаривал, орал, приводил формулы. Но тщетно: молодые коммунисты были упрямы и эгоистичны. Лишь Аренский не оказался затуманен бредовой мечтой, коммунизмом – потому как являлся МАГОМ. НЕЧЕЛОВЕКОМ. ВЕЧНО МОЛОДЫМ.
     «Ангара, девочка моя, они всем скопом тебя изнасилуют, очень страшно изнасилуют… Будешь кричать, молить о пощаде, но никто не услышит этих криков, только я… Окровавленная, смиришься с участью. Невинная природа будет стерта с лица Земли. Словно ножом, тебя пополам рассечет гигантская плотина – БРАТСКАЯ ГЭС, превратит невесту в рабыню. Часть пропитается ядом, будешь отравлена, здесь находится гигантское месторождение алюминия, - самое большое на планете. Поделят Ангару пополам, как батон, - никто, кроме меня, не услышит девичьих криков… еще раз говорю. Но в обмен на девственность Боги покарают слепышей»…
      Природа здесь действительно оказалась чистой, как слеза.   
               
     В один из вечеров водки на стройке было море – праздновали день рождения кого – то. Неважно кто в тот день угораздил появиться на свет, - Аренскому на это чихать. Народ откровенно устал есть одну и ту же камбалу, немногие могли полакомиться другой пищей. Плюс ко всему, строители получили от родных посылки с бельем, продуктами, еще чем – то. Молодежь радовалась по - крупному.
     Раньше первых строителей селили в бывшем Озерлаге, выселив оттуда всех заключенных. В особенности врагов народа, которые всегда говорили только правду, да немцев, - последних пустили на стройку, но отношение к бывшим солдатам Вермахта царило соответствующее: как к собакам. Хотя нет, к собакам относились гораздо лучше. Европейцы уже и не знали, как им выслужиться перед победителями. А один из них даже стал видеть в том же лагере вещие сны. Запишет их на немецком, запечатает в стену. Бутылку с предсказанием о будущем города, о Сталине и остальном найдут лишь в нулевых годах, в развалинах этого лагеря бывшей Страны Советов. Содержимое потрясет всех. Люди задумаются: несправедливо власти обошлись с военнопленными, поскольку там встречались и благородные люди. Погибшие в застенках за ненавистный коммунизм. Против которого они боролись.      
     Парни веселятся, отогреваясь спиртным, довольно часто на их коленях сидят молодые девчонки, - некоторые уже беременные. Никто не мог замерзнуть. Палатки отапливались круглые сутки. Непрерывно. Огромная, армейская зеленая палатка стояла в сугробах, частично занесенная снегом, - откуда шел пар, дымок – фик разберет. Сегодня весь день мужики в сорокапятиградусный мороз таскали доски в ледяную воду(!), укладывая их на дно Ангары, - точнее, на первый фундамент. ГОЛЫМИ РУКАМИ(!), в сапогах, меся ими ледяные волны, совсем не боясь заболеть, отморозить почки и умереть. Лед перед этим взорван, понеслось. Неизвестно, заплохело ли кому от такого драйва, - сей план придумал один из начальников стройки – Марчук. Он расчертил схему, приказав делать, как велено. Доски сколачивали во нечто типа коробок, крепили туда сваи – и на дно затаскивали, спускали в воду, все вместе. Зато вечером народ едва не перепился. Сделали… к празднику кого – нибудь. 
     Что касается Олега Аренского, то он удивил всех своей выносливостью в такой холод, – в одной рубашке, сапогах, штанах, на все плюнув, поднимал эти тяжеленные доски, как соломинку, даже сколоченные три – четыре доски (друг на друге), на плечо. Легко, словно нет веса, не сгибаясь, вытянув в сторону руку, быстро шел к ледяной воде. Также он таскал еще большего веса бревна, поражая всех. Принесет на плече, скинет – дальше назад, за следующей. Архимаг шел прямо, с непокрытой головой, с инеем на ресницах.
     Он поразил в те дни всех. Своими трудолюбием, неимоверной выносливостью. Когда первый раз прошел с грузом на плечах, не оглянувшись, чуть ли не бегом, наступила мертвая тишина. Хотя, иногда мужики кричали:
     «Ни х…я себе Аренский дает! У самого мускулов нет»!
     Мужчине это стало только на руку. Некоторое время народ чествовал кельта, как героя. Тот продолжал кайфовать в том же духе, мечтая втайне о своей настоящей цели здесь.
     Когда все это кончилось, - и ледяная вода, и день, то прошел еще месяц. Наслушавшись о силаче, к Олегу вновь стали подкатывать по поводу длинных волос, - выпытывая насмешливо, отчего идет такая антисоветчина в рядах. Аренский не выдержал в очередной раз, снова кому – то дав в морду. Лишь бы прекратились подобного рода издевательства. Как назло, потом состоялась пьянка, с песнями и танцами. Праздник для своих, не для чужих. Да делать там совсем нечего умному Архимагу.
     Еще некоторое время спустя, когда ГЭС уже была заложена, строилась вовсю, - стали приезжать в Старый Братск артисты, музыканты, а поскольку надо как – нибудь себя оправдать,  веселили народ как умели. Присутствовали там поэт Евгений Евтушенко, Иосиф Кобзон, еще люди.
     Но кроме них, явилась ЕЩЕ ОДНА ЛИЧНОСТЬ, вместе с Фиделем Кастро, на самолете. Темная, молодая, интересная, инициированная аж в Тибете, в Анненербе. Кем – вопрос. Засев далеко, наблюдая с элитными гостями за стройкой. Молодой мужчина, красивый, темноволосый, советского происхождения. Хотя советского в нем не осталось ничего за двадцать лет с лишним. Он стал европейцем, немцем. Эстетом, обожающим все красивое, элитное. Даже плюющийся от своего прошлого, вспоминая, когда приходилось жрать человечину из ведра, сварив ее на костре в блокадном Ленинграде, завалив немца в столовой самолично. Лишь бы не погибнуть от страшного голода. Пробравшись за корочкой хлеба. Конечно, после мальчишку нехило обработали, поймав. Чисто за сверхъестественные способности. Прибрав Сережу себе, выбив коммунизм из мозгов. Этот Сережа расцвел, заматерел. Пил немецкий шнапс, ел шоколад и видел, куда катится СССР, и понимал: правильно, нафиг его, лучше Европа. В прошлом  влюбленный в саму Илзе Кох, являясь подростком.
     Артисты, играющие разное. Но это будет не скоро. А пока зима, мороз под пятьдесят, особенно утром. И водка, водка, водка… Бесконечная. Со всеми вытекающими последствиями.
     «До каких пор эти молодые петухи будут меня донимать?! Я понимаю: гормоны прут наружу, но не до такой же степени, чтобы наглеть! Скоро камни в Ангару полетят, - чувствую, без жертв не обойдется. Обезумевшие Смертные, отольются вам все слезки жителей сел и деревень, которые вы собираетесь топить, жечь! На чужом несчастье не выстроишь своего счастья»!
     Шло веселье, кто – то легко тронул кельта за плечо. Он с раздражением оглянулся. За его спиной стояла довольно симпатичная девушка лет восемнадцати, с двумя косичками. На щеках плыл румянец, - то ли от мороза, то ли накрасилась слишком вызывающе. Запах духов резко шибанул в мозг. Веселая девица, сразу видно по манерам, - деревенская, вертлявая, в фуфайке. Грудастая. Как все на этой стройке. Незнакомка заулыбалась и гордо выпятила свои буфера, надеясь на положительную оценку. Мужчина дотянулся до стакана чая на столе, глотнул, а после, с омерзением поглядев на дурочку, коей дадут орден за труд, спросил:
     «Тебя что, тоже заинтересовало, почему у меня длинные волосы, а не как у всех? Или явилась за перепихоном, лишь бы детей зачать? Этого НИКТО от меня здесь не получит, поскольку я себя не на свалке нашел».
     «Нет, но странно другое, - не хочешь ни с кем веселиться. А давай я спою»? – Девка продолжала флиртовать. Надеясь: Олег в конце концов сломается и полапает ее.
     «Нет, спасибо». – С нескрываемым раздражением произнес Архимаг, сдвинув брови. Заметив – дура пялится на его роскошные золотые локоны.
     «Не куришь табак, ни с кем не выпиваешь. Это вызывает интерес. И эти волосы. Обрежь их. Станешь своим. Или придет НКВД, расстреляет за принадлежность к Америке поганой, либо отправит в лагеря. Где яйца проволокой перетянут и отрежут».
     Ничего нового. Абсолютно. Она пришла за сексом. Когда все заснут. Лишь бы в старости вспомнить.
     «Давай я задам вопрос такой деревенщине, как ты, - не знаю, как там зовут девку. – Аренский повернул голову набок, осушив чай залпом. Рядом стояла бутылка водки. Наполовину пустая. Она сейчас очень кстати придется. Чтобы успокоить нервы и скрыть неистовое раздражение. Рядом лежат топор и хлеб. Его давно тут рубят на морозе. Дерьмо есть дерьмо. Придется дальше в нем плавать. – Вам всем с детства, даже на войне, вашим родителям наглухо и упорно ВБИВАЛИ в голову, будто коммунизм, - благо. А остальное нужно уничтожать, посадить в лагеря в страшные условия ВСЕХ инакомыслящих. Чтоб те не развалили существующий строй. Закидав трупами Германию и ее войска. Ложась под каждого встречного, по первому зову: «Если баба не дает, - значит, она мещанка». То есть, плохая. Да, да, я слышал эту несусветную брехню. Лозунги «Долой стыд», привет распущенность и половые связи. Шагая голыми с транспарантами, обосрав семью и институт брака, полив его говном, вы хоть думали, КАКАЯ жизнь вас ожидает после? Закон о трех колосках, страшный голод тридцать третьего года, тридцать пятого, тридцать седьмого… Когда НКВД и КГБ расстреливало всех неугодных, как свиней, оставляя трупы мерзнуть на морозе тысячами или миллионами, - на Украине и в СССР? Это, по – твоему, счастье? Я лично видел эти горы мертвецов, когда побирался в поле! За теми же колосками гребаными! Я не ходил голым по улицам, не трахал девок типа той, коя передо мной стоит! Потому не постыжусь своих локонов. Своего наследия от отца и матери»!
     Улыбка и хитрость, насмешка разом сбежали с лица деревенской девки, даже взгляд ее как – то поник. Настроение упало напрочь. А Олег буравил ее взором, своими взрослыми, прекрасными глазами, темно – золотые локоны падали на его плечи, грудь и спину. Древнее червонное золото, лишь местами появлялись светло – золотые оттенки в этой шевелюре.
     «Моя мать коммунистка, я также! И никогда не буду мещанкой! Хочу – дам, хочу, - не дам. Все должны рожать деток, пока молоды»! – Деревенщину охватил ужас. Сразу видно: в школе не училась. А только ходила от дома к дому за стаканом самогона и сигаретами, лишь бы получить свое, природное удовлетворение ненасытной плоти. Сейчас тварь получила нехилый отлуп.
     «Я на ваш коммунизм и мать твою болт клал. Мне не стыдно за свои волосы. Мне стыдно бы стало выйти голым на площадь! Тебя под чем делали, в каком сарае? Манеры колхозные, - да, колхозов по всему СССР много, накормим всю страну, трещим почище сорок обо всех, остальные по углам от этих сплетней плачут, шлюха палаточная! В чем вред того, что я длинноволосый, скажи? Я жду ответа»!
     «Это противозаконно, неправильно, смешно! Не должен мужик быть таким! Он должен быть комсомолом, спортсменом, военным, тогда на него поглядят с уважением. Ходишь как петух, тряся своим хвостом, вызывая лишь насмешки окружающих».
     После этого Энрике вскочил, резко подошел к дряни, коя присела на кровать напротив, и сжал рукой ее за горло, сделав сильный хват:
     «А на этой ноте прошу этот ****ский, минетный ротик накрашенный захлопнуться, помолчать и послушать мою речь! Я прибыл сюда вовсе не для того, чтобы получить славы и свою порцию адреналина на стройке! Приехав сюда на поезде, ты сама хоть думала, КУДА явилась?! Здесь условия не райские, поверила в чушь самцов, и даже не представляешь, ЧТО здесь творится под носом! Да, иногда будет постоянный секс, ну в смысле как детей делают, поскольку парням не хватает баб? Такой не жалко быть дыркой в бублике, бродя по лесу, ища кусты для соития… - Энрике шипел сквозь зубы, одновременно смотря будущее жертвы. Покачал головой. - Не надоело по утрам отдирать примерзшие косички от брезента, или ****у после секса, коя облита их спермой? Не надоело спать задницей кверху, разнося ароматы соития по палаткам?! Самой не тошно, шлюха»? – Аренский говорил жестко, ему хотелось убить недотрогу, коя рожей походила на свинью со своей косметикой. Он не испытывал к ней ничего, кроме ненависти и отвращения.
     Та, вытаращив глаза, ловила ртом воздух, вцепившись в руку Архимага. Пытаясь освободиться. И голос приобрел другие нотки, когда Энрике отпустил местную давалку. Флирт испарился, на смену пришел страх. За свою жизнь.
     «Олег, про тебя ходят слухи, что ты каким – то чудом можешь обходиться без женщин! Таскаешь, как говорят, такие тяжеленные доски, какие один мужик даже не поднимет! Никогда не веселишься со всеми. Это со стороны выглядит очень странно! Дико! Ты не из попов, не из монастыря, в лесах не скрывался после Революции? Очень похожие манеры».
     Тот плюнул на пол. С гордостью взглянул на бабу. 
     «А чего здесь странного? Я с детства таскаю груз! И я не из поповских семей, не поп сбежавший, не дьякон! И даже не монархист… Не дворянин… Я воспитанный человек, в отличие от всех вас! Мне неинтересно говорить о женщинах, коммунизме, социализме, лживом подвиге уничтожения природы строительством ГЭС. Я совсем другой человек. Какое х…ло принесло подобную сюда?! Не жаль молодости?! Здесь холодно, грязно, мошка летом будет, табак, водка, постоянные случайные связи с моряками... Здесь детей дальше начнут зачинать под тулупами, в мороз, в лесу. Отмораживая гениталии и матки, почки, - после, заработав острейший цистит, в крик сливая свою мочу в туалете, - при этом наблюдая, как детородный мешок мышц вываливается на глазах наружу, от тяжелой работы, повиснув на так называемых веревочках! Такой жизни захотела»?!
     Местная шлюха, прокашлявшись, уже сто раз пожалела о своем приходе. Облом так облом!
     «Это же стройка века! Ее будут вспоминать поколения, которые заживут после нас! Мы все делаем великое дело, построим заводы! Неужели ты не понимаешь, ЧТО это такое?! Я буду счастлива, обязательно! Здесь возникнет Город Юности, а ложе Водохранилища уже готовится, все рассчитано, Олег, мы прославимся, на весь мир! – тут она как бы ненароком, но блеснув глазками, встала, тронула ладонью локоны Энрике. – Хотя… ты достоин лучшего, но не в СССР, неужели эти роскошные волосы так мешают жить»? 
     Тот ухмыльнулся:
     «Дело не в волосах. А деревенщина… пасущая свиней, пьющая самогон в материнском доме, могла жить не здесь. Не надрываться на морозе или в туче мошки. Что – ж, давай поговорим о чем – нибудь. О будущем. Твоем».
     «Давай лучше потанцуем, Олег». – Страх сковал гостью. Все замерли, испугавшись и не в силах пошевелиться. Авось убьет. Вдобавок, девица уже многих парней из этой палатки опробовала. Остался один Аренский. Кто к ней не прикоснулся.
     Мужчина словно получил удар под дых. Но, как во сне, он протянул руку девчонке, коснулся лба. А после произнес следующее:
     «Да, этот город будет построен. Да, ты будешь в нем счастлива, начнешь вести свою жизнь так, как посчитаешь нужным. Но придет расплата за водку, энтузиазм, интимные шалости. Умрешь страшной смертью в старости, а то и раньше, кожа покроется черными, рыжими пятнами, кости рассыпятся в прах еще в живом теле. Никакие врачи не помогут, поскольку не смогут понять, какая болезнь охватила чело. Мешком с костями ляжешь в могилу. Ни стакана воды, ни детей, ни мужа рядом не увидишь. На этом все. Убирайся»!   
     Больше Аренский после того дня девушку так и не видел. Она, услышав такое, вытаращила глаза, завизжала и выбежала вон. А так Энрике вообще мало видел событий, - кроме как последствий в будущем. Стройка продолжалась и дальше, молодежный энтузиазм, в конце концов, поборол осторожность, поскольку экстрима всем не хватало.
     Вот как раз, после этого всего, Олег стал чувствовать: он здесь не один такой, равнодушный ко всему. На стройке присутствовали еще маги, только кто это, - Темные или Светлые?


                - 9 -

     Однажды, - под вечер, летом, очень устав, - Олег нырнул в невидимый мир. Другая реальность магов очень помогала ему набирать силы, не истощая одновременно. Через такую необычную призму Ангара виднелась кельту, как обычная река, - с рябью по воде, лес оказался такой же зеленый, как в людском мире, но вот запахи преломлялись. Строитель разлегся на траве, повернулся на бок, клубочком свернулся, вырубился. Птицы в лесу не пели, зато слышалось очень легкое, тихое стрекотание непонятных существ, - может, это птахи? Скорее всего, да. Может, монстры. Воздух здесь наполнен озоном, мух с комарами не наблюдалось.
     Издалека палаточный Братск стал похож на сгоревшие дома, - как те деревни, которые собирались затоплять, разровняв с землей впоследствии. Хотя, дома хорошего вида перевозили целиком. У Олега болело сердце за те населенные пункты, которые скоро навсегда исчезнут с лица Земли. И там, где уже частично, на Ангаре, стоял будущий мосток для перекрытия реки, невидимый мир показывал чуть ли не спичечные дорожки. Самое необычное, – воды в районе моста окрасились кровью. Аренский сначала не заметил этого всего – он спал. Спал, зарывшись лицом в сочную траву. Спал, унесшись душой вдаль, куда – то в прошлое…
     Солнце стало Красным Гигантом, растекшись по всему небу, -чудовищным, кипящим диском, сияя в водах сибирской реки, словно предчувствуя грядущую катастрофу. Во всем этом великолепии чудным образом сочеталась зелень. Она также быстро стала в лучах Солнца рыжеватой, осины «горели» пламенем листвы. Потом, вдруг, зеленые палатки вдалеке выгнулись, дугой и набок, люди оттуда выбежали, словно тараканы, а вода в Ангаре вскипела. Золотую челку Олега взвихрил горячий воздух. И сразу же, вдруг кто – то стал трясти его за плечо.
     - Убирайтесь отсюда, вы меня достали! Уже и в нашем мире покоя нет, всем интересно, почему я ношу длинные волосы! Уходите, пока я не врезал! – Пробурчал Аренский во сне. Даже не поняв: его заметили.
     Он сам не понимал, чего несет, даже и не думая о том, КАК еще кто – то залез в невидимый мир. Но наконец, стал просыпаться…         
     Вскочив от удивления, Аренский поднял голову. Увидел возле себя молодого парнишку, на вид двадцатилетнего, - еще совсем юношу, который изумленно пялился на него. Самое странное, – на груди строителя светилась Светлая точка, как опознаватель. Незнакомец всего лишь стоял, смотрел на сородича. Олег сидел, хлопая глазами, не понимая, – КАК этот тип к нему попал, – ведь никому больше невозможно залезть в магические дебри! Но, постепенно до Энрике стало доходить, – парень тоже маг, лишь очень слабый.
     К тому же, держал в руке  молоток. Убивать, что ли, пришел? Но программа распознавания своих давно заблокирована, даже нелюди не смогут понять, кто здесь кто. Да, Олег выглядит при таком раскладе, как обычный человек, но длинноволосый. Видно, строитель зла не держит, из любопытства полез… Но этот молоток… Юноша положил его на землю и склонил голову в знак подчинения. Подняв руки. Убило Олега другое:
      - Олег(!), зачем ты полез в мир магов? Скажи мне, ведь это место слишком опасное. Здесь все может случиться.
     Аренский, наконец, спросонья начал приходить в себя. И сдвинул брови.
     - Что?! Ты – то что здесь делаешь?! Как пролез туда, куда ЛИШЬ Я могу попасть?! КТО тебя сюда занес?! Отвечай! Или ударю магией Архимага…
     Парнишка поднял голову и пробормотал:
     - Здесь не только мы, здесь есть и Темные. Их много. Я давно сюда прихожу. Видел, как над тобой издеваются обычные люди. Давно желал познакомиться, да побоялся. Вот выбрал момент. Поговорить в спокойной обстановке. Сейчас нас нет в людской вселенной, собрат Светлый. Олег Аренский, зачем ты сюда залез? Мне, дураку, скажи! – Говорит настолько открыто, словно пили вместе вчера! – Я ведь тоже из мира магов, как видишь! Светлый я, из Новой Мамыри!
     - Это ты – то маг?! Ты мне никто, убирайся отсюда! Что, подослали сюда Темные?! Иди, откуда пришел!
     Любопытный парнишка уходить явно не собирался.
     - Ладно, раз нелюдь, то сколько лет? Двадцать? Из Новой Мамыри? Она уже давно сгорела. Деваться нам некуда. Ну – ка, показывай мне, что умеешь! Если маг! Быстро!
     Он оказался довольно резок и груб, - но защищаться нужно по – любому. 

     - Подожди, Олег! Да, понимаю, - ты таскал в мороз тяжеленные доски, как соломинки. Потому я и удивился такому факту, – человек столько не сможет поднять! Никак! Вот, возникли подозрения. Я пошел следом. Незаметно. Что в этом плохого? Я покурю, можно? – Парень чиркнул спичкой. Энрике передернуло от омерзения. Он расхохотался.
     - Что?! Это все, что можешь?! Огонечек мне показать, спичечку?! Придурок! Скажи лучше, КАК тебя звать – то? И каким макаром ты меня вычислил, тоже удивительно! Я все каналы перекрыл к себе! Думал, - ты обычная шпана, коей полно на Падунских Порогах, лед тот мы еще зимой взрывали! Я сюда залез, чтобы не видеть вас всех! Вы как звери, понахватали себе хороших кусков, и довольны! Отгреб от всех куда подальше… но и тут нашли.
     Все, теперь этот непонятный Светлый не отстанет. Начнет ходить следом. Спрашивая обо всем. Но все равно… плохого он пока ничего не сделал. 
     - Я действительно могу! Правда! Обыгрывал народ в карты, еще многое делал! Ты все еще не веришь мне? Нечеловеком являюсь, зовут Станислав. Все побежали на стройку – я побежал. Это же честь, гордость! Самая крупная плотина в мире! – чуть не плакал молодой человек. Олегу было все равно. Он понимал – виной тому юношеский максимализм.
     - Ты сам понимаешь, КУДА ввязался?! – еще больше распалялся Олег. – Выходит, теперь нас двое. Вот какой хрен тебя, молодого, в тайгу понес?! Потому как желал не отличаться от толпы? – Энрике сидел на земле, прикусив травинку, смотря вполуоборота на спутника. Одновременно сканируя его. Безобидный, наивный, добрый парень. Ладно, пусть общается. А то от тоски тут можно коней двинуть.
     - Мама взашей из дома выгнала: чтобы я семью прославил!
     - А если ты здесь сдохнешь?
     - Я хочу прославиться! И детям после рассказывать о плотине.
     Вот наивный малый!
     - Меня это не волнует, Стас! Интересно и мило тебя назвали! Необычно также другое: ты смешанных кровей, как вижу… То ли австриец, то ли немец, то ли украинец с белорусом. Сюда не то, что дойти, – доехать невозможно! Зверье кругом и бурелом! Руки – ноги переломать хочешь? Мошка, гнус и прочая дрянь, от коей житья нет… И погнало же… Ладно, у меня свои причины… НО ТЫ ЗАЧЕМ ПОПЕР?! На свою погибель?
     - Я и правда был ошарашен, когда ты в морозище таскал на плече тяжеленные бревна лиственницы, сосны, их и пять мужиков не подымут! Один! Еще бы рельсы взял, понес, - крутя, как соломинку! Я обалдел, все понял, зауважал тебя, Аренский! Моя деревня в зоне затопления… точнее, уже обгоревшие избы и печи. Народ жил, - если тебе верить, - пока можно было. Родители переехали. А я не хочу ехать на новое место сейчас.
     На самом деле, Олега обрадовало появление коллеги – Светлого. Только он не подавал вида. Тут же возник вопрос – ЧЕГО они оба смогут поделать со строительством Братской ГЭС?! Вдвоем не смогут остановить ничего, даже начальство, Марчука, прочих, и тем более Наймушина! Скоро начнут окончательно перекрывать реку. Здесь никак не отвертишься. Придется подчиниться. Олег Аренский также знал: многие дома разбирают на бревна, перевозят на новые места, порой даже целиком. Хоть есть у кого – то совесть. Останется Брацкий Острожек… Как память о прошлом. Тут Олег снова подумал о истории края, идиотской теории, - мол, именно от строителей все и произошло на этой земле. Он снова распалился…
     - Я считаю варварством, святотатством уничтожать деревни. Вырастившие столько поколений за три века! Они же живые!!! Живые дома, которые все слышат и понимают, знают: умрут! Остановитесь!!! Погибнет гигантский лесной массив, многие не переживут переезда!!! Комиссия уже места выбирает, где кто жить будет. Крестьянские жители не смогут адаптироваться в новом Братске и работать на заводах. Для всех здесь стало чудовищным шоком, - знаешь, отчего, - край под воду уйдет. Навсегда. Похоронив под собой все. Население понять не может, - как может появиться вода там, где ее никогда не было! Сколько раз ученые говорили доводы против, - строить на Ангаре ГЭС НЕЛЬЗЯ… НА ЧУЖОМ НЕСЧАСТЬЕ СВОЕ СЧАСТЬЕ НЕ ПОСТРОИШЬ. ЭТО ФАКТ. ОТОЛЬЮТСЯ СТРОИТЕЛЯМ СЛЕЗКИ ИЗГНАННЫХ ЖИТЕЛЕЙ! А потом… начнется страшное. Для всех. И для Стаса в том числе. Если не выкинешь свои мысли из головы.
     Тот сел рядышком. Посмотрел в глаза Гвелду.
     - Но советский народ считает за честь строить ГЭС, так как они станут вырабатывать самую дешевую электроэнергию. Железная дорога ничего, пейзажи очень красивые! Жаль, - весь край утонет. Мне самому обидно одно – я лишился Родины! Вот приехали люди, - моряки, инженеры, да желающие почувствовать романтику стройки. Сам – то ты откуда, Светлый? Думал: специально отращиваешь волосы, чтобы позорить себя, других, словно у тебя не все с головой в порядке. Да, и сквозь другой мир нереально было узнать, - передо мной маг, невероятной силы… Но не могу понять, СКОЛЬКО этому магу лет на самом деле. Невозможно определить.
     Аренский усмехнулся:
     - Бред это все! Я волосы отрастил не ради того, чтобы меня принимали за бабу! Тот, кто говорит, будто я дурью маюсь, - вымысел, вульгарный! Невежды не понимают: можно жить иначе! Я голову никогда не красил. Знаешь, я не Олег Аренский, а Гвелд. Кельт. Мне почти две тысячи с лишним лет. Я родился в те годы, когда появились первые христиане, и еще существовала Римская Империя. Последний в своем роду. Из племени Секванов.
     Стас похолодел, вытаращил глаза. Ему стало не по себе. Он свистнул от изумления, после еле произнес от шока:
     - Кельт?! – Станислав отпрыгнул, как ошпаренный, ушам и глазам не веря. - Кельты вымерли! Вымерли!!! Все до единого! Смешиваясь с римлянами! – Он почти кричал, даже голос парня поменялся. - Их нет больше… а если это так, то вот откуда такой насыщенный, червонный цвет волос, с примесью оттенков светлой пшеницы местами. На солнце играющий более светлыми красками, в локонах блестя, - как лак, - переливаясь, как монеты средневековые! Очень красивый волос, тройная палитра золотого… Ты правда… не перепил? Правда кельт?
     - Да, я настоящий сакс. Знаю много языков. Могу продемонстрировать свое умение. Образован, умен, желанный был во всех веках, если любил. Удивлен?
     -Ты… это… настоящих викингов застал, и все Средневековье?!  - он испугался. – Хотя, золотоволосые, голубоглазые тогда существовали. Такой же. Я тайком прочитал, в книге. По истории Европы.
     Гвелд сощурил глаза:
     - Откуда же у себя, в деревне, нашел историю Европы? – усмехнулся Аренский. – Да, я кельт. А сколько мне лет, – посчитай сам. Единственный в мире реликт ушедших тех эпох. Остальные давно в земле сгнили. А вот я такой… Архимаг. – Засмеялся. – Видел Инквизицию, Крестовые походы, многое чего, - чего не поймешь. Ладно, проехали.
     - Зачем ты здесь тогда? – осел на землю паренек.
     - Моего собеседника надо бы вытащить из затеи стройки, но вряд ли. Уже в голове заложено. А зачем я сюда явился, - мое личное дело, понял? Не буду вдаваться в детали, - но раз уж здесь биться бесполезно, можно будет пустить по Ангаре Светлое Начало. – Олег кашлянул в кулак. Стас поглядел на Гвелда в упор. Понял со скрипом: перед ним – Учитель. Который может многое дать понять. И помочь. Чудовищное Солнце сияло в небесах, небо дрожало, мерцало, звуки растягивались. – Тем более, я знаю тебя, Стас, всего ничего. Минут десять, а то и меньше.
     Увидев: диалог наладился, парню захотелось поговорить о женщинах.
     - Олег, а почему не хочешь найти себе девушку? Вон их сколько, на стройке! Большегрудые, красивые, говорливые, голосистые! Выбирай, не хочу! Неужели ни одна не нравится? Вот у меня есть. Ты же красивый, как Аполлон!
     Глаза Олега блеснули гневом.
     - Мне это надо?! Спроси себя… А тебе зачем твоя?! Все они, как одна, состарятся и умрут. Ты жить продолжишь, - если, конечно, не навернешься здесь, головой, - или какой – нибудь дурак не прибьет, шутя. Вы же все молодые, глупые, энтузиазм, дурь в голове! Люди не знают, кто мы. Не такие, как все. Вон они, радуются стройке, - а Роза Ветров рассчитана в корне неверно! Не удивлюсь, если молодежь на берегах Водохранилища построит заводы. Тогда не жизнь будет, а сплошная «сказка», при неправильных расчетах – то… Местность тоже выбрана неверно. Такое впечатление, будто авторам проекта вообще плевать на все: собрали народ, и поехали. Молодость буйна, зелена, вот и понавезли сюда девиц! Позорно! – Олег сплюнул на землю. – ДЕВУШКИ НА СТРОЙКЕ НЕ В МОЕМ ВКУСЕ! Я люблю ДРУГИХ, - ТИХИХ, НЕ БОЛЬШЕГРУДЫХ! Только не говори, что если они с Волги, с Дона, Кубани, то хорошие! Очень давно нет у меня прыти молодежной, - все сгорело, я дядя… и даже больше. Все выгорело в свое время. Кстати, а сам как собираешься жить, когда Братск построят?
     Тот развел руками:
     - Буду жить со своей девушкой, деток родим, буду деньги зарабатывать, стану Героем Социалистического Труда. Все равно здесь нет Светлых магов помимо тебя, Аренский. Хочу писать картины, только не такие, кои мы видим обычно. А по – своему. Несоветские.
     Олег усмехнулся горько и зло:
     - Ты НЕ БУДЕШЬ жить со своей девушкой, не будешь писать картины, и Героем не станешь. Потому как ОЧЕНЬ СКОРО ВСЕ ЗДЕСЬ УМРЕТ, природа утонет НАВСЕГДА, о былой красоте останутся лишь воспоминания. Ты СЛИШКОМ молод, неопытен, глуп, Станислав, все лелеешь иллюзии о том, - будто в двадцать можно жениться, детей родить, работать там, где хочешь. Будь моя воля, я бы остановил безумие, творящееся здесь. НИЧЕГО У ТЕБЯ ЗДЕСЬ НЕ БУДЕТ!!! Иллюзии выкинь! Ничего, кроме горя, вреда здоровья эта стройка не принесет, - особенно заводы. МНОГОЕ ЕЩЕ НЕ ПОНИМАЕШЬ. В силу возраста.
     Второй Светлый опустил голову. И сказал:
     - Я не знаю, чем все это кончится. А ты знаешь, - в последнее время здесь оборотни появились. Еще завелась шайка в палаточном Братске, ворует все! Это зеки, - двадцать уродов, никто не знает, чего с этим делать. Расстреляют наверное потом, все. А несчастные оборотни чувствуют надвигающуюся Тьму, идущую от приехавших, им ничего не остается, как защищаться. Здесь Тьма настанет, если половина народа будет перекусана!
     - А знаешь, кто это? Несчастные жители уничтоженных деревень!
     - Они в нашем мире воют на чудовищное Солнце, люди их никак не могут услышать. Я много раз здесь их слышал. Вервольфы. Огромные, и медвежий рык. Темные понимают: творится нечто страшное. Темных, – шаманов, колдунов, да прочих выгнали насильно, с насиженных мест. Они подадутся на ГЭС, многих заставят служить себе.
     - Хорошо, что хоть это ты понял! Они выживут при затоплении, после начнут мстить. Переберутся на другой берег. – Спокойно ответил Энрике.
     - На чужом несчастье свое счастье не построить, - это еще мне мамка говорила. Когда горели дома, многие отказывались покидать их и погибли.
     Гвелд – Олег был ошарашен такой новостью. Хотя САМ не ожидал такого поворота событий, фраза про выживание при затоплении вырвалась совершенно неожиданно. Он понял окончательно: хоть природа пока здесь девственна и чиста, Зло УЖЕ поселилось в этих местах, с приходом чужаков. Архимаг, сжимая кельтский амулет, поклялся глушить людскую слепоту. Люди думали, - природа ничего не чувствует, не понимает. Потому все можно громить, перекрывать. Какая глупость! Гвелд глядел на сородича с укором, и не верил.
     - Как бы воды Ангары не расшумелись… - мрачно произнес он. – Зло погубит своих же создателей. Строители перегрызутся между собой. Дети девиц будут и радоваться, и плакать, - только будет слишком поздно. Смерть, невидимая, с появлением заводов поселится в этих местах, и начнет косить любого, - не сразу, а постепенно. Это явится расплатой: за гордыню, слезки местных жителей. А я буду бороться за Добро, искать единомышленников. Я не трону в этих местах во время стройки ни одного оборотня, ни одного вампира, - ведь они не виноваты ни в чем!!! Темные имеют право на месть, поскольку люди насильственно вторглись. Я знаю: меня никто не услышит здесь, из людей, а вот наши поймут.  Не могу поступить иначе… Не могу! Что ж, рад знакомству, будем дружить. – Энрике подал руку сородичу и они обменялись крепким рукопожатием.      

                -10-

     Оборотни действительно, стали в скором времени (когда стройка шла полным ходом, но Ангара еще не перекрывалась окончательно) шастать, - не так далеко от Старого Братска. Наводя ужас, страх на приезжих. Многие видели грибников неподалеку от городка, - который еще принимал народ, - да детей, родившихся на стройке. Никто даже не догадывался, КТО эти старожилы и местные. Мужики как мужики, парни как парни, - что им делать, раз гонят с насиженных мест? И находиться здесь скоро станет нереально?
       Разве благо это, – жечь деревни, рубить прекрасный лес? Нет. Олег уже был на стройке века несколько лет, ситуация для него только ухудшалась, - хотя он давно плюнул на отношение к себе. Стас даже вида не подавал, что дружит с ним. Аренский по – прежнему плевался от молодежи, ругался с начальством. Его не слышали. Уже после переселения местных туда, где власть ткнула пальцем, всем стало плевать на их мнение, - и на то, что на таких местах, - бараках, ничего посадить нельзя – камни одни. Не привыкли крестьяне так жить. На мертвой земле.
     Оборотни наблюдали за строительством прорана на Ангаре и думали, что можно сделать с этим. Комиссии по строительству приезжали проверять, какая обстановка на стройке, да Олегу на сие до лампочки. Плюс нашлось несколько Светлых магов, понимающих, - перекрытие Ангары приведет к катастрофе.
     Происходили случаи, - девушки сами лезли к Аренскому, он их посылал довольно жестко: не надо искать приключений! Лезли в палатку, даже прикалывались – подбрасывали белье, - например, бюстгальтеры. Даже пытались своих детей показывать позже, от кого – то. Такое положение дел Аренского бесило еще больше, в гневе он был страшен. Гвелд смотрел на каждую искательницу секса, как на дуру, у коей еще ума нет, прожигая ледяным взглядом. Делал лицо кирпичом и по – прежнему держался отдельно от большинства.
     Но ждал день, когда свидится с новым воплощением Анастасии – девушки, живущей аж в самом начале девятнадцатого века, покончившей с собой. Из – за насильственной выдачи замуж, за барина. Тогда Гвелд сам от горя чуть руки на себя не наложил, в результате ему предсказали возвращение Насти, - через двести лет… И Олежа ждал, терпя все…
      Один раз, в жаркий день, он домечтался до таких пределов… К нему в палатку вплыла душа погибшей возлюбленной. И, поначалу улыбнувшись, а после, сдурев от радости, Гвелд обнял ее. Принялся наслаждаться, лаская так, как умел, жадно слив уста с ее губами. Бедному мужчине мало стало поцелуев и ласк. Душа кельта пела и плясала, - он осторожно, словно вазу, обнимал девушку, сжимал в обьятиях, - очень жалея: это всего лишь мираж, мечта, пери в советском бежевом платье… Да, прекраснее ее нет никого на свете, Олег в результате с тормозов слетел, не в силах себя контролировать.
     Готова горела, желание вскипятило кровь, по телу разлилась сладостная нега… Настя была живая, теплая!!! Но в другом платье, - чтобы, наверное, Олег привык… Прикосновения Насти обжигали, словно электрический ток, и от этого становилось еще приятнее. Она утешала несчастного, лежа рядом, гладила его, заплетала косицы, целовала и говорила, - что видит всю его жизнь в Новом Братске, как на экране, - что он будет сильнее всех в городе, что пророчество сбудется…
     Но сейчас Анастасии позволено находиться на Земле совсем недолго, и только в ТАКОМ виде. Олег Аренский узнал свою милую, почувствовал, сначала просто обалдел: ТЫ ВЕРНУЛАСЬ!!! ТАК ОСТАНЬСЯ!!!
      Никто, кроме него, душу самоубийцы не видел, отлично… Видимо, на том свете девушке разрешили помочь жениху. Внутри парня все горело от невыразимого счастья, знал он: недолгой будет эта встреча, и Насте пора назад, к мертвым. И ужасало строителя, - то всего лишь мираж, мечта, душа…
     Обнимаясь в советской палатке, ласкаясь, целуясь как заведенные, Настя и Гвелд забыли обо всем – что на берегу есть люди, семьи с детьми, - что любой может из любопытства заглянуть, да рассмеяться… Ведь для смертных Аренский бы выглядел шизофреником. Им было плевать. Они словно оказались в другом измерении. Только время другое – СССР. Из его глаз текли горькие слезы, а Настя знала – это все не зря он терпит, а ради нее, и сказала она Архимагу: станет в будущем равной ему, - по силе, только нужно еще подождать, так как не прошло еще два века…
     «Ты станешь величайшим магом, и никто с тобой больше не сравнится, Энрике – Гвелд… Забудь о издевательствах и насмешках, возлюбленный мой, мы еще встретимся»…
     Как ни странно, после такой разрядки Гвелду стало гораздо легче. Но пришло время расставания, Олег крепко сжал руку девушки, но силы оказались не равны. Душа медленно, но верно уходила, на лицо Аренского снова пришла маска равнодушия. А сердце колотилось, как бешеное, голова болела от немыслимого количества гормонов и адреналина. После он видел, как Настя – крестьянка медленно вошла в воды Ангары, вскоре ее голова скрылась под водой, как положено самоубийце.
      И Олег рухнул на горячий песок, потеряв сознание от усталости…  после, как очнулся, вышел на жару, оперся рукой о палатку, наблюдая за людьми. Увидел он и старую баржу на Ангаре, которая медленно, величаво плыла куда – то в неизвестность. Ржавая, как временные прослойки в веках. Дети резвились и пищали, девушки плескались в волнах, смеясь, маня парней. Для Аренского это все смешно, горько… он не из их круга, и мерзки были ему собравшиеся.
     Потом мужчина один раз прикатил откуда – то велосипед, глубоко задумался, сидя возле той же палатки. Ему среди всех всегда невыразимо скучно, тошно, еще горько оттого, - что многие строители ничего из себя не представляют. Вроде бы в тот же день, к нему несколько девиц полезло в палатку, - о чем писалось выше.
     С надеждой позаниматься сексом, и зашипел Олег, отшвырнув лифчик куда – то в кусты:
     «ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ, МНЕ НЕ НУЖНЫ ЖЕНЩИНЫ! НАДОЕЛИ ПОДСЫЛАТЬ В ПАЛАТКУ ДЕВИЦ МНЕ! СРЕДИ НИХ ВСЕХ НЕТУ ТОЙ! ЯСНО, – НЕТУ»!
     Чудовищен был в тот момент взгляд Энрике, коим убить можно… Золотые волосы сияли холодным огнем.
     «НЕСМОТРЯ НА НОШЕНИЕ КОСЫ И ВОЛОС, - ЭТО НЕ ЗНАЧИТ ЧТО Я НЕНОРМАЛЬНЫЙ, ЯСНО?! ПОВЕРЬТЕ, ТА ДЕВУШКА, КОТОРУЮ Я ЖДУ, НАМНОГО ЛУЧШЕ… ЭТИХ… ОНИ ВСЕ ДЛЯ МЕНЯ, КАК КРАШЕНЫЙ ЗАБОР! ЗНАЕТЕ ЧТО, ШАКАЛЫ, ВАМ БЫ ЗАМОЛЧАТЬ, - НАКОНЕЦ, ОТРАВЫ БЫ ВАМ… ДА ПОБОЛЬШЕ»!
     Он забился куда – то в угол палатки и смотрел с яростью на похотливых самок. У коих в голове зияла пустота вместо мозгов. Коими двигали только инстинкты. Да желание понравиться любому там.
     Как в воду глядел… по поводу отравы, хотя ляпнул такое в состоянии аффекта. Многого он там наговорил еще, от него отстали. Новый образ Анастасии никак не выходил из головы. Народ веселился на побережье.

     В то время молодые строители стали становиться жертвами Темных. Как и говорил Стас, - в лесу, недалеко от палаточного городка и Старого Братска, стали находить убитых изуверскими способами. Обнаружили сначала обреченную умирать молодую девушку, чьи раны оказались несовместимы с жизнью. След от когтей на животе, на горле, - напоминал медвежий и волчий одновременно. Оставалось только догадываться, КАКИХ размеров было животное. В другой раз нашли на полянке парня, с разорванным горлом, без кисти руки. Кто на него напал, - оставалось загадкой.
     Начальники стройки лишь руками разводили: не знали, что предпринять, лишь бы все ужасное прекратилось. Кроме трупов, от твари не оставалось никаких следов, даже запаха. Как будто что – то налетало: из ниоткуда, убивало и исчезало, вмиг. Несмотря на кошмары подобного рода, молодежь все равно ходила гулять, порой никого не трогали.
      Даже все привычные звери куда – то попрятались. Стихли птицы. Само плато словно почувствовало, ЧТО с ним хотят сделать строители. И только оборотни нереальных размеров, в образе волков, медведей, - еще ближе подбирались к палаткам, - выжидая, съедая еду для собак, пойманную рыбу… Мстя за поруганную местность, за сожженные родные деревни… Один раз Олег со Стасом лицом к лицу встретились с таким Темным – убийцей.
     Они бродили недалеко от палаточного городка. Неожиданно, в радиусе двадцати метров, - услышали истошный вопль какого – то парня. Потом он сразу стих, а следом разнесся леденящий душу рык. Вот и все, опять кого – то убили. Энрике – Олег даже бровью не повел, но Стас едва не обмочился от страха. Нырнув немедля в невидимый мир, рассекая магией пространство, Светлые выскочили на простого мужика средних лет. Стоящего рядом с несчастным убитым, вытирая окровавленные руки. Смеялся он, хищно оглядываясь. Счастливый, намеревающийся убивать дальше. Заросший щетиной, немытый, еще в нестиранной одежде, воскликнул:
     «Ну вот, еще один чужак сдох, так вам и надо, вандалы! Умрите все!!! Понаехали сюда, только и делаете, что разрушаете фауну, все собрались затопить! Вы убили мою мать, разрушили родную деревню, еще радуетесь, размножаетесь! Не будет вам счастья»!
     Олег Аренский поднял руку, в его ладони появилась молния. Полыхнула Светлая, чистейшая аура Архимага, заставившая Темного замолчать. Он вытаращенными глазами глядел на кельта, не зная, какие действия предпринять. Убежать или остаться, будучи убитым врагом. Стас тоже оторопел.
     А Гвелд ясным голосом крикнул:
     «Остановись, оборотень! Темный! Я Гвелд, Воин Света, здесь ты не можешь меня тронуть! – Энрике кинул в сторону Братска огненный шар, опалив траву так, словно метеор пронесся. В другой руке кельт сжимал свой древний амулет, – крест своего народа. – Мы пришли с миром сюда, мы не причиним тебе зла! Не станем тебя убивать, - местного, - за то, что ты лишил жизни строителя! Лишь выслушай»!
     Тот сначала, видимо ничего не поняв, яростно глянул на обоих. Станислав вздрогнул от его глаз: СТОЛЬКО ненависти и злобы в них, воевать тут было бы глупо. Страх подкрался к горлу. Губы грибника измазаны кровью. Нажрался; значит. Получив удовольствие.
     Тут Темный заговорил:
     «Тогда послушай меня, враг, Гвелд, - и ты, юный Светлый! Я имею право убивать этих приезжих людей, - выродков, коих еще земля носит, - к моему изумлению носит! Буду дальше убивать, поскольку они все явились в наш край без разрешения! Они сжигают наши деревни, села, рушат, громят! Свалились, как снег на голову, на край! Эти молодые варвары сожгли мою деревню, Престарелая мама сгорела заживо, не пожелав уезжать, в подвале заперлась… но огонь и его не пощадил. Убийцы! Ты вот, со своим юным другом, с миром пришел, - а почему тогда живешь в городке варваров, строишь Братскую ГЭС?! Как это объяснить?! Отвечай, Светлый! Почему вы с ними?! Как после гибели матери я должен себя вести, Гвелд?! Кто дал право этим людям, Смертным, - рушить чужое, уничтожать памятники архитектуры, вековые постройки, вдобавок считать: с них все произошло на этой земле?! Отвечай! Раз там живешь! Мы вам ничего не сделали, вы все отняли! Знайте оба: за горой собрались все недовольные нелюди, мы будем крушить ваш городок, - до тех пор, пока все не уберутся, хотя бы для начала по – хорошему… Я теперь бездомный! Хоть и оборотень, но хочу жить спокойно, - а не там, где ваше начальство пальцем ткнуло, – мол, переезжайте туда, туда! Подумайте оба: если бы к вам так явились, все забрали, что бы вы сделали? Посмотрел бы я на вас… когда кто – то бы на костях ваших родных прыгал, радовался! Строя счастливое будущее на чужом горе… Вы бы пошли защищать свой дом от гнид! Как мы! Твари! Только и умеете одно: жечь, смеяться»!      
     Несмотря на то, что это враг, Гвелд отлично понимал его. Потому как кроме этого оборотня, тысячи жителей потеряли почву родной земли, будущее, надежду жить дальше. Знал он: на счету молодых строителей – коммунистов полно самоубийств, горя, прочих кошмаров для местных жителей.
     И Архимаг опустил руку, сказав очень спокойно:
     «Я полностью с тобой согласен, Темный собрат. Ты абсолютно прав. Люди причинили страшное горе этой земле, отравили радость местных деревенских, сельских жителей своей алчностью! Я бы сам не стерпел такое! Поскольку считаю выродками, - всех тех, у кого совесть начисто атрофирована. Да, я против затопления, поскольку мне заранее известно, ЧЕМ все обернется. Всем, кто прилагает, приложил усилия к расчистке будущего ложа Водохранилища, кто будет прилагать, разрушать, - грядет ТАКАЯ расплата, какой врагу не пожелаешь… я знаю это уже давно»… - даже поклонился, в знак уважения.
     Темный сменил яростный взгляд на спокойный, а потом глянул на кельта, с уважением. Отошел от убитого строителя. Снова начал говорить.
     «Под воду уйдет сто тридцать тысяч гектаров полей и пастбищ, участок железной дороги с мостом через Ангару, двести тридцать восемь больших и малых селений, Старый Братск, сорок миллионов квадратных метров прекрасного леса. Строители уничтожают многим самое дорогое, и Высшие Силы их очень жестоко накажут за такое! Наши поселения здесь четыреста лет стояли, никто ничего не трогал! А тут какие – то пришли и все за нас решили, не спросив»!
     Гвелд снова кивнул, а Станислав стыдливо опустил голову. Он понял, что своим слепым энтузиазмом оплевал всех тех, кто жил до роковой стройки в этих местах.
     «Ваших архитекторов и проектировщиков покарают Боги, правы будут! Вы, словно испанские конкистадоры в Америке, пляшете на костях! Как бы на своих гробах танцевать не пришлось! На чужом горе не построишь счастья! Святое дело – защищать Родину от вандалов, кем бы они ни были, и пофиг, какой там возраст… Хорошо что у тебя совесть есть, Гвелд, Светлый».
     «Я на твоей стороне, собрат Тьмы. И потому никогда не остригу свои власы, буду молить Богов о моей защите, в этих оскверненных местах. – Энрике положил руку на сердце. – Я обещаю: буду искоренять вандализм здесь, сделаю все, что в моих силах! На самом деле, правда моя… в том, - я приехал сюда вовсе не ГЭС строить. А обрести потерянное много лет назад, снова радоваться! Но не постройкой нового Братска, а личным. Мне плевать на строителей, - я не рушу ничего, не жгу, не хаю местных. Строители мне противны! Я пущу в Новом Братске Светлое Начало, любой ценой»!
     Поначалу оборотень покачал головой. Прекрасно понимая: Архимаг даже не представляет, с чем придется столкнуться.
     «Золотые слова твои, Гвелд! Но мы, Темные, также будем отстаивать свою правоту, любой ценой. Убийствами, внедрением своих на эту проклятую стройку. Люди нелюдям не указ, вот так! – Темный сильно пнул труп. – Нечего соваться не в свое дело! Ты, Высший Светлый, никак не сможешь пустить здесь Светлое Начало, - никто не поддержит, ведь у строителей в голове ложное Светлое Начало - в виде электричества и плотины. Бороться с тупостью бесполезно, только Силу и Кару они поймут! И Смерть их может остановить, хоть как – то, только убивать осталось»…
     Стас еще крепче сжал руку друга, и, не отрываясь, смотрел на Темного. Выдал свое, чтобы чисто поддержать:
     «Я на стороне Олега Аренского! Я буду его поддерживать! Хоть я и ехал сюда строить плотину, - но встретив его, прозрел, стану поступать по – другому! Только обещай: не тронете меня»!
     Мужчина ухмыльнулся, уголки губ выразили улыбку на недельной щетине:
     «Мы убиваем только вандалов, Светлый. А ты, Гвелд, в благодарность за понимание и сочувствие, - можешь поговорить о стройке с Богами на реке Ангаре. Они очень часто здесь появляются, только люди их никак не могут видеть. Чувствую, что нашу Хозяйку тоже доконали»!
     У Олега Аренского глаза вылезли на лоб. Он опешил:
     «Хозяйку? Какую Хозяйку»? – еле проговорил он, рот свело, как от наркоза в зубоврачебном кабинете.
     «С первой зарей приходи на Ангару, все сам увидишь! Настрадалась она от людей»!
     «Я УВИЖУ САМУ АНГАРУ»?!
     «Да».
     Стас оживился:
     «Ух ты! Я с ним пойду»!
     Аренский сдвинул брови и строго посмотрел на друга:
     «Нет! Ты не пойдешь, нельзя: слишком слаб! Боги обладают такой мощью, с которой новички не могут совладать! Мне много веков, я рассказывал тебе о своей жизни, начиная с трех лет. Вот и думай. Мальчик… - Сам вспомнил, как Темные ему перед инициацией наобещали нереального секса с богами. Теперь ситуация аналогична: он сам увидит живых Богов этого края! По – настоящему! Вот это сюрприз! Чем все кончится? Может, именно эта встреча поможет пустить Свет на сибирской реке?
 


                - 11-

     В пять утра Гвелд тихо покинул палаточный городок, отправившись непроходимыми путями к Ангаре, через реку Вихоревку. На Вихоревке он долго рассуждал: что будет дальше, когда Боги явятся сами. Но боялся… Листва и ее шелест успокаивали мужчину, а он шел и шел, вдыхая сосновый аромат. Кельт оделся в свою обычную синюю с полосками рубаху, простые штаны черные, взял гитару, чтобы ублажить Богов, распустил волосы в знак мира.
     Олега всего колотило: от волнения и незнания. Кто там, у реки, окажется? Может старуха, с волосами седыми до земли, или девочка? Девушка? Все – таки надо постараться не ударить лицом в грязь. Невольно Аренский вспомнил тот переломный день инициации. Что теперь будет? Сын Элиндры и Торстейна, - влюбленных друг в друга кельтов, - был явно не готов к такому шагу – встрече с теми, кто обитал тут миллионы лет. Кто в тысячи и десятки, сотни тысяч сильнее его самого. Одно дело – маги, кои до какого – то там дня жили своей жизнью человека, и совсем другое – более Высшие существа!
     Мороз продирал до костей, - от страха, ладони вспотели, а в голову вихрем ударили гормоны. Кожа на какое – то время потеряла чувствительность. Или горела. Ветви хлестали по лицу. А Гвелд, невзирая ни на что, все шел и шел, повторяя одно и то же, как заклинание: «Я НЕ ЖЕЛАЮ ТЕБЕ ЗЛА, АНГАРА, Я С ДОБРОМ ИДУ И ПРИЕХАЛ С ДОБРОМ»!
     Пели птицы, звенели комары, попадалась мошка. Утро вступало в свои права. Наконец, Гвелд – Энрике - Василий – Аренский сам не заметил, как очутился на берегу великой реки. Солнце еще не встало, но волны уже мерцали серым, стальным блеском. Мощное течение несло воды Ангары вдаль, рыба играла, а в небе плыло утреннее марево. Голубо – розовый небосклон легко укутывал край, по нему легко и изящно летела белая чайка… Ища рыбу, проснувшись. Крича протяжно и жалобно.
     Гвелд присел у воды на корточки, уронил голову на колени. В нем все горело холодным огнем, рядом лежала гитара. Посидев так минут десять и успокоившись, кельт решил что – нибудь спеть. Дрожащими руками он провел по струнам и принялся петь, - песню детства, на родном языке. Он пел о воинах, эльфах, валькириях, величии Солнца. У самого слезы градом из глаз. И когда его голос растаял вдали, Архимаг краем глаза увидел неподалеку от себя еще кого – то.
     Вначале не придав этому никакого значения, но потом понял, - не один. Также услышал, как кто – то кинул в воду легкий камешек. А потом пара брызг прилетела в спину и на волосы. И Олег резко обернулся.
     Он увидел прелестную девушку, стоящую по колено в воде перед ним. Сереброволосую, ее волосы были частично украшены жемчужной нитью, - и она, - точнее они, - как ленты, ниспадали до земли. Дева оказалась босонога, ее платье, казалось, соткано из самой воды реки, а рукава, как крылья, взлетали в воздух. До одури прекрасное тело манило, возбуждало… Незнакомка улыбалась, брызгая водой, потом звонко рассмеялась. Ее лик при этом был белым, как смерть… Большие глаза с пушистыми ресницами подобны озерам в горах, с примесью зеленого оттенка.
     Когда, обернувшись, кельт увидел гостью, то Анастасия, ради которой он сюда приехал, показалась уродиной. Энрике прошелся туда – сюда вдоль берега, ошарашенный безумной красотой, с отпавшей челюстью, ему хотелось любоваться  Девой вечно. Защитить, приласкать, и стать подобным ей. Она глядела на мужчину с добротой. Все свои истинные намерения скрыть Гвелду стало при ней невозможно. Он снял сапоги и окунул ступни в холодную воду. Он точно не пьян? Или не выспался?
     Сначала Энрике не понял, откуда взялась красавица, - но вот, когда она приблизилась еще ближе, выйдя на берег, к валунам, - остолбенел и застыл, пораженный. Даже присев ненадолго.
     Руки и ноги у этой пери были переломаны - в самых разных местах. Везде рваные, незаживающие раны, но открытых переломов нет. Оттуда текла алая кровь, крупными каплями, а то и ручьями, как из порезанных вен, - да плюс царапины, кои не заживали. Она выглядела так, словно ее били битой, резали ножами, кололи, ломая каждую кость специально, целенаправленно. Несмотря на это, незнакомка словно не чувствовала боли, легко двигалась. Самое странное – конечности, по которым текла кровь, не пухли, не синели! Привстав, Гвелд понял: это и есть сама АНГАРА, - избитая людьми богиня, измученная, несчастная девушка, которую хотят уничтожить. Кельт, ошарашенный не по – детски, поздоровался и поклонился. Склонив голову, потом встал на колени.
     «Опа… Вот это да… Вот ты какова, Владычица водной Стихии, как же мне повезло – встретиться с Богиней. Чем же я заслужил такую блажь? Наверное потому, что понял Тебя, Ангарида. Живая река. Нежная… Такая опасная. Сможет ли Сила остановить Зло? Помоги мне, девица, у коей не зарастают раны от плотин… И несет в никуда твои воды Природа… Милая… Необычен и дивен твой облик, Ангарида… Я слыхал о тебе, представляя, но чтобы НАСТОЛЬКО воссияла бессмертная краса дочери Байкала… Я сражен! Тебя, дорогая, давно замучили строители, изломали, сволочи! Нестираемая юность богини, длящаяся миллионы лет, давит на меня, простого кельта, как пресс… Как же парнише повезло со своей мечтой юности – вживую увидеть Богов! Аж холод бегает по моим венам, Ангарида! ТАКУЮ девушку и впрямь видели только шаманы… Она ведь РЕКА… СТИХИЯ… Не могу налюбоваться… Что же сейчас будет? И как мне быть? Ах»…- думал он, потеряв дар речи. Не веря глазам. Подняв голову, как маленький ребенок, впервые увидев прекрасное. Разом обессилев.
     Он одновременно почувствовал, НАСКОЛЬКО сильна владыка, - ее аура давила на него, как многотонная плита, из – под которой нереально выбраться. Гвелд ощутил холодный комочек под языком, встал, подал богине руку. После очень осторожно помог сойти на берег дальше от воды, видя, как она страдает. Невольно вспомнил, как сам когда – то давно насиловал девушек, нанося точно такие же раны, чтобы своего добиться. Ангара глядела на кельта ясными глазами, тихо улыбаясь.
     Олег только и смог выдавить после, встав перед ней:
     «Богиня»… - а сам от шока едва не падает.
     «Я Ангарида, Владычица. Я услышала тебя, юный сакс, ведь не осквернять мои воды пришел. Мне понравилась мелодия твоего народа. Ты очень добр».
     Губы мужчины побелели от восхищения, страха и осознания: мечта сбылась. За это придется заплатить. Чем – нибудь.
     «Ангарида… Богиня… Встреча с тобой – это огромная честь для меня! Прекрасна, как сама Природа! Я не пришел делать больно, как остальные, Владычица. Остальные издеваются, как могут – ломают кости, ранят, даже не представляя, что покушаются на ЖЕНЩИНУ!!! А я не могу так! Я сам натерпелся от молодых строителей унижений и оскорблений за свою защиту в адрес Природы, потому не буду им помогать»! – Язык у Олега понемногу отнимался от изумления.
     «Я знаю, зачем ты здесь, мальчик… Красивое у меня тело, правда? Ведь пришел сюда, чтобы помочь мне. Да, меня видели лишь оборотни и шаманы. Но не люди. Не строители».
     Он стоял перед ней, рассматривая Деву с головы до ног. Не веря своим глазам.
     «Величественная Ангара… Твои руки в незаживающих ранах и шрамах! Это дико! Я могу помочь красе не увянуть. Дай мне возможность подарить тебе доброту! Дай защитить от варваров! И кровь отравлена выбросами молодых заводов и гниющего леса, на дне первых Водохранилищ…  Никогда тебя не трону»!
     После этого Энрике поцеловал Владычице руку, и по щеке скатилась слеза.
     «Гвелд, ведь ты сюда прибыл не за Корыстью, а чтобы сохранить чистоту вод моих. – Тихо говорила Ангара. – Поэтому я явилась тебе, мальчик. Все жаждешь остановить моих мучителей, но уже слишком поздно. Хоть я богиня, мои воды отравлены. Да, мое естество гибнет… Сама я не могу умереть. – Ангара стояла рядом с Олегом, держала его за руку, спокойно смотря на строителя. Жемчуг в ее волосах блестел в утреннем свете, платье скрывало тело немыслимой красоты. Олег не выдержал, заплакал. – Ты плачешь, потому что в груди бьется доброе сердце».
     «Вечно юная, древняя, как само ангарское плато… не ценят красоту современные люди. И оттого замучили, затюкали. Ты им ничего дурного не сделала! Будь моя воля – я бы выгнал всех мучителей отсюда! Я ненавижу плотины, как и тех, кто уничтожает деревни, лес! Ты сама сможешь остановить безумие? Здесь я один. Меня никто не слушает, Ангарида! Для всех, кроме меня, это просто вода, что невыносимо осознавать!!! Богине несколько сотен тысяч лет, и даже больше… миллионы… так юна, но уже замучена, словно не было этих лет»!
     Девушка улыбнулась устало:
     «Юный сакс, твоя миссия здесь в другом. – Она глубоко вздохнула. - Любовь привела. Не пошел бы, если бы не одно… Ведьмино предсказание. Ты не сможешь скрыть от меня свои мысли, желания: я в миллион раз сильнее. Видишь, на мне кровь. Она появилась совсем недавно, так будет и дальше, еще больше ран появится. До тех пор, пока все мои воды не будут перекрыты плотинами. Каждый раз, когда на мне появляется эта грязь, - рана, - чувствую, как ломаются кости в любых местах, кричу, словно роженица. Взгляни – они незаживающие, и будут кровоточить до тех пор, пока существуют ГЭС. Ты ЕДИНСТВЕННЫЙ, кто проникся сочувствием к Богам и понял, НАСКОЛЬКО им плохо». – После Ангарида села на поваленное дерево, горько заплакала. Кельт не выдержал, обнял ее, прижал к себе. Сердце бешено колотилось. В глазах стояли слезы. Поцеловал рану богини на руке, закрыл ладонью в надежде хоть немного облегчить боль. Ангара гладила его золотые волосы, ласкала шею пальцами. В знак благодарности.
     «Я помогу тебе, дорогая. Только попроси, я залечу раны! – Мужчина поцеловал дочь Байкала в лоб, перебирая пальцами жемчуг в волосах. – Давай я еще спою, моя милая, не плачь. Я как младший бог среди людей… О Боги, как же ты прекрасна»!
     «Я и раньше с тобой разговаривала, кельт Энрике, когда во мне нагим плавал. Ты тоже прекрасен, мальчик… Спой еще на гаэльском, измученной богине».
     И Олег Аренский запел. Дева слушала мелодию, а после сама подхватила. Кажется, горькие слезы высохли на время. Вот так сбывалось тайное желание несостоявшегося Темного. Кельт пел, и затихла рыба в воде, птицы смолкли… Мольба услышана, а Ангарида решила отблагодарить Добром, за понимание, сочувствие. А Энрике безостановочно играл на гитаре, его пальцы болели, голос звенел в тишине. Забытые миром слова облегчили боль девушки. Когда вечно молодой кельт замолчал, он чувствовал моральную поддержку. Кровь Ангары оказалась пресной, как и сами воды. Это он ощутил, когда при поцелуе руки задел рану.

     «Когда на мне появляются плотины, я исчезаю из оскверненных мест. Даже шаманы там перестают видеть дочь Байкала. Это происходит постоянно. Осквернять Богов – страшнейший грех. Я никогда больше не бываю там, где мне строители ломают кости. Очень скоро мое тело переломают пуще прежнего, воды окрасятся кровью. Закидают булыжниками. Никто, кроме тебя, не услышит моих криков. Здесь будет построена самая большая в мире плотина, погибнет фауна, когда закроют водопропускники на ней. Но долго не протянет, так как подобна огромной звезде. Мои братья и сестры возвратят назад боль. В момент забивания Богини камнями родится неслыханное по силе Зло, с которым не справишься даже ты, Архимаг! Не выдержишь его мощи в момент его рождения. Оно потом обратит свой взор на своих создателей, кои сейчас уничтожают деревни. Вселенная не терпит такой наглости. Сила Зла станет набирать мощь от уничтоженной фауны, затопленного леса, да от заводов, и в конце концов разломает строение. Мои шрамы начнут заживать, когда ГЭС исчезнет. Я взломаю бетон, когда будет дан знак. Гвелд, я помогу остаться в живых. А иначе погибнешь, когда Зло ударит по ауре, так выбив сердце за миг. Такова будет сила удара. У тебя, Энрике, не останется никаких шансов на выживание. Несмотря на свою мощь, не справишь с ТАКИМ Злом. Это вне всех категорий».
     Олег похолодел. ТАКОГО он не ожидал услышать. И воскликнул потрясенно, с надеждой в глазах:
     «Что?! Этого не может быть! Как… Почему мне ведьма этого не сказала?! Значит, она меня обманула, отправив на верную смерть?! Выходит, я обречен на гибель… Лягу костьми здесь»…
     Он испугался не на шутку, не знал, что можно предпринять. Но Ангарида его утешила:
     «Она вообще не смогла это увидеть. Так бывает. Есть один способ спастись от смерти в момент перекрытия моих вод. Но согласишься ли… Любя свою Анастасию»?
     Энрике уже стало плевать, какие условия Богиня предложит. Жить очень хотелось, а не умереть в Сибирской тайге.
     «Что я должен предпринять, моя Дева, чтобы не погибнуть при перекрытии вод? Владычица… Ведь должен быть выход! Я все сделаю, что скажешь, я готов! Поскольку ради любви поехал в эти края! Скажи… Я НЕ БОЮСЬ… Твоя кара устрашит всех вандалов… тех, кто покусился на супругу Енисея»! – Олег Аренский, не отрываясь, смотрел на красавицу, даже не мигая. Ему было страшно.
     Ангарида опустила голову. Ее длинные волосы волнами рассыпались по камням и поваленной сосне, поражая своей красой.
     «Не видят люди: я тоже живая. Никогда не увидят. В благодарность за сострадание ко мне, за доброту ко всему живому здесь, к этому краю я напитаю тебя Силой, она защитит от смертоносных ударов Зла. Живого Зла. – Девушка сняла с шеи амулет, с синим камнем. – Возьми это. Когда в невидимом мире небо станет черным, как ночь, когда полетят глыбы, когда я издам вопли, позови меня – откликнусь на Зов, защищу своего подопечного. Но есть одно условие, золотоволосый Гвелд. Иначе ничего не получится, другого выхода нет. В моем теле сокрыта неслыханная силища. Такая, какая и не снилась даже шаманам, даже ты никогда не чувствовал подобного. И только она сможет удесятерить силу ауры Гвелда, та окрепнет, станет непробиваемой. Потому что, если бы было иначе, я бы не существовала уже. РАЗДЕЛИ ЛОЖЕ СО МНОЙ ЗДЕСЬ, ГВЕЛД, ЗАЙМИСЬ СО МНОЙ ЛЮБОВЬЮ… ДЛЯ ТЕБЯ ЭТО БУДЕТ СПАСЕНИЕМ. ТОГДА МИССИЯ БУДЕТ ВЫПОЛНЕНА. БЕРИ МЕНЯ, ЮНОША… Я ТВОЯ»…

                -12-

     Ледяной холод прошелся по всему телу. Она предложила ему СЕБЯ, свою ЛЮБОВЬ. Чтобы поделиться неслыханной силищей, чтобы сделать его тем, кем Энрике станет впоследствии. Не об этом ли мечтал когда – то в кельтском селении Секваны девятнадцатилетний юноша? Которому люди попросту надоели своим однообразием, и захотелось ощущений покрепче? И вот, вот оно. Пути назад не было.
     Олег Аренский так и сел на камень, с отпавшей челюстью, почувствовав, как кусок льда провалился в желудок. Вот этого он никак не ожидал, условие стало как удар под дых. Секс с рекой, с самой Ангарой! С Богиней… То самое, ради чего он вошел в тени много веков назад. Энрике прекрасно понимал, - больше нет вариантов, иначе при перекрытии Ангары сила Зла убьет его. Никакой магии не хватит, чтобы отразить удар! Прихлопнет, как муху на стекле.
     Видя страх в глазах мужчины, девушка посмотрела ему в глаза снова, уверенно:
     «Ты больше НИ С КЕМ такого не испытаешь, потому что моя Сила пойдет через ауру, органы, будет частично очень больно ударять там, где у меня раны, переломы. В конце концов, закрепляться именно там. Будет неслыханно больно, станет тошнить, колотить, жечь. Потом боль утихнет, придут мягкость, легкость. Взамен я помогу выполнить самое заветное желание. Ты выдержишь немыслимую боль, кельт. И встанешь, - обновленным, получив защиту от всех плотин на мне, какие есть и будут. Появится мощный иммунитет».
     Энрике спокойно слушал, молча кивнул. Чувствовал, как кровь стучит в голове, сердце бухнулось в пятки. Ангарида стояла рядом, улыбалась. Из ее ран по – прежнему текла кровь. Так будет до тех пор, пока существуют плотины. Пока стихия не снесет их, пока люди не поймут: природу силой в рамки не загонишь.
     Олег встал. Как во сне, подошел к Деве, нежно обнял ее. Лаская, слил свои губы с ее устами. Свежесть ударила в мозг, язык Ангары ласкал его язык, руки сплелись. Он чувствовал шелк ее волос, перебирая его пальцами, гладил по спине. Спускаясь ниже ладонью. В вены ударила речная влага, а поцелуй Богини обдал так, будто ушат ледяной воды вылили на голову.
     Гвелд, запустив пальцы в волосы девушки, продолжая страстно целоваться, почувствовал… как у него начинаются легкие покалывания. В руках и ногах. Испытывая при этом неслыханное блаженство, ощущая, как протыкается его аура Силой Ангары. Наконец, первая волна боли накрыла мужчину, он оторвался от губ девушки, застонал, стиснув зубы. Она помогла ему устоять, потом закинула ногу на его талию. Архимаг, тяжело дыша от возбуждения, сдерживаясь, чтобы не заорать, прикрыл глаза. Чувствуя, как кость в ноге пробила страшная волна Силы.
     Он НИКОГДА прежде не испытывал такого: ни в плане секса, ни в плане травм. Боль оказалась больше, чем чудовищной. Вкус ментола застыл на языке, зубы закололо. Тут богиня принялась целовать Архимага сама, - очень нежно и мягко, а его прошивала такая мука, что представить страшно. Энрике в ответ стал целовать и ласкать раны Ангариды, та отвечала на такую заботу неземными ласками. Гвелд – Олег прижал сильными руками партнершу к себе, закинув ее вторую ногу себе на талию, посадив на себя, гладя спину, шепча:
     «Я хочу, чтобы твои раны зажили»…
     А она:
     «БлагоДарю»!
     Дочь Байкала впилась губами в его шею, Энрике издал стон наслаждения, еле вынося чудовищную боль в ломаных костях, которые мгновенно заживали. Силой Ангара ломала кости, - там, где у нее были раны, переломы. При этом, от костей Гвелда, после заживления каждого перелома, тянулись нити неслыханной силищи. Сплетаясь в кокон. Вновь и вновь строитель ласкал раны девушки, делясь с несчастной своей Силой, а она продолжала смешивать свою мощь с его аурой.
     Они еще были в одежде, когда Гвелд почувствовал тошноту, ведь боль не утихала. Наслаждаясь такого рода петтингом, Олег спасал свою жизнь. Ласкал плечи, шею, грудь Ангары, при этом держа красавицу на себе. Порой придерживая одной рукой. Дева обняла Светлого мага за шею, шибанув Силой сквозь органы так, что у кельта из глаз слезы хлынули. Еще чуть – чуть, и золотоволосый красавец не выдержит…
     Но вот боль стала понемногу уменьшаться, тело пробил холод. Но это лишь начало. Сам он во время ласк еле дышал, от боли и возбуждения, чувствуя: мозги вот – вот вылетят. Глаза покраснели, аура обновлялась, а руки гладили обалденное тело. Везде. Очень медленно, освободив одну руку, поставив девушку на землю, Аренский принялся сдирать с себя рубашку. Расстегнув штаны.
     «Мне больно, но тебе еще хуже… Целуй меня, бери, я весь твой, Я ТЕБЯ ХОЧУ»…
     Богиня стонала в экстазе, темно в глазах становилось. Почувствовав, как боль проломила грудную клетку, он не выдержал, уронил слезу на белую девичью кожу. Та немного сбавила темп, разжала руку, после положила пальцы на ребра. Погладила. Сбросила с себя платье вод. И легла на песок, обнаженная. Кельт потерял дар речи от восхищения, почувствовав, - если дальше так пойдет, то кончит на нее, причем обильно: от одного только вида. Не забеременеет ли Ангарида от такой связи? Может. Это ведь женщина. Да, член стоял, каменный, и болел от налившейся крови.
     Скинув с себя последнее, Олег просто лег на богиню, очень аккуратно, терпя адскую боль. Таким образом, он энергетически оказался как бы в «коконе», организм уже начал осваиваться. Обцеловывая девушку, - везде, всю, проводя языком по ранам, он хотел ее все больше и больше. А после вошел в партнершу, простонав при этом с наслаждением, отдышавшись от немыслимых ощущений. Все, дыхание сбито. Раз - два – три… Раз – два – три… четыре, пять… и до бесконечности.
     Он отдался ей, весь, полностью. Он все испробовал на ней, - все ласки, какие знал. И правда, ТАКОЙ близости у него никогда не было! А когда дочь Байкала принялась его ласкать орально, Гвелд едва не потерял сознание от блаженства. В этот момент он резко вскрикнул, не утерпев мук. Свернувшись в клубок, еще раз вспотев. Ангара тут же закрыла его рот поцелуем, обняв. 

     Голова кельта горела, возбуждение не проходило, - а наоборот, накатывало, словно лавина. Словно принял Энрике море возбуждающих препаратов, и теперь, пока они действуют, будет так. Наконец, откинулся на спину, повернув голову набок. Тяжело дыша, чувствуя опять оргазм. Третий или четвертый. Как они неистово били в мозг, таз, позвоночник… перемешиваясь с вновь возникшей болью. Двести лет Архимаг не испытывал ничего подобного с женщиной. Она была сверху, принимая его семя в себя. Толчки члена возбуждали девушку. Нет, Виагра и другое так не вставляют. Это другое.
     Гвелд весь был выжат, как лимон, но даже не думал останавливаться. Но передохнуть нужно, хоть немного. Потом, прижав красавицу к себе, перевернув, - при этом едва не впечатав ее в песок, Энрике страстно поцеловал богиню, и снова резко вошел в нее, почувствовав воды реки…
     Ему в ту секунду словно башню снесло, причем окончательно: накрыла еще одна волна блаженства, мужчина не замечал боли. Два тела слились в экстазе, а уста и не думали размыкаться. Время остановилось. Но насколько? Сейчас придет Енисей, убьет его, конкурента… Или это всего лишь красивая легенда?
     Все, что раньше испытывал кельт в сексе за века, навсегда померкло. Человек бы умер от болевого шока через пять минут с такого секса. Сила Ангары закачивалась в вены и члены Гвелда, как воздух из насоса в шины. Наконец, боль стала окончательно утихать. С Архимага пот катился градом, ему все казалось мало, он желал еще… Мечта сокровенная сбылась, он по – настоящему занялся любовью с Богиней, но КАКОЙ ЦЕНОЙ… Обессиленный, измотанный, лежал на песке, обнимая Ангару и целуя, с закрытыми глазами, чувствуя: кончил, наверное, раз сто.
     Сама Ангарида нереально похорошела, на щеках появился румянец. В результате такого интима у Олега Аренского образовался мощный скелет  энергобарьера, который защитит его от неминуемой гибели в день перекрытия реки. Но Гвелд чувствовал – это еще не все. Чудовищно болела голова, боль отступала, на ее смену пришла легкость. И шепот благодарности слетел с уст, когда все кончилось:
    «БлагоДарю тебя, Ангара… Ты спасла мне жизнь… Я НИКОГДА еще не испытывал такой сумасшедший экстаз, и ТАКУЮ боль… БлагоДарю, дочь Байкала»!
     «Я смешала свою Силу с твоей, теперь тебе больше ничего не грозит. Ты выдержал страшные муки, мальчик, и выстоишь в борьбе с чудовищным, живым Злом. Дальше все придет само, здесь возникнет самое крупное Водохранилище на свете. И меня не будет, потому что уйду в чистые места. Облегчил мои страдания, Гвелд, и тебя также благодарна. За доброту, за ласку, за понимание, НАСКОЛЬКО мне плохо от плотин».
     «Я во время близости старался облегчить твое состояние, моя Богиня… Не в силах видеть твои раны и шрамы. Ты же девушка! Ты прекрасна, дорогая, как и подобает Богам». – Прошептал Гвелд и вновь подарил дочери Байкала долгий поцелуй.
     «Все будет хорошо, кельт Гвелд. Устал так, как не уставал за всю жизнь. Отдохни, выспись, мой хороший». – Ангарида провела рукой по его тяжелым локонам.
     «Да, я очень вымотан… Это было великолепно! Выжат, как тряпка. Сбылась моя давняя мечта. – Олег лежал на спине и глядел в небо, и только сейчас понял, что оно совсем не изменилось! Повернув голову к красавице, он удивился. – А сколько прошло времени, Ангара»?
     Та лишь улыбнулась:
     «Здесь время не властно над нами. Оно остановилось тогда, когда я явилась твоему взору. Там, где меня не видят, оно идет дальше. Скоро и здесь пойдет по своему кругу. Вполне возможно, что прошла неделя, а может больше. Или меньше, но в лагере строителей уже произошли изменения, я знаю. Там все по – другому. Не так, как ты раньше видел, но наша близость кое – кому, наверное, испортит настроение там. Увидишь, когда вернешься. В любовном экстазе ты великолепен, я закрепила Силу на костях, на месте моих ран. Я люблю тех, кто проявляет сочувствие ко мне, и караю негодников. Я люблю тебя, Гвелд… Правда, стало легче. Позволь поцеловать тебя еще раз, красавчик с власами солнечного света… Где же еще Богов увидишь? Неизвестно».
     Строитель встал, быстро оделся, и, снова затрепетав, страстно поцеловал Ангариду еще раз, после произнес следующее:
     «Я клянусь – если меня заставят кидать в тебя камни, постараюсь не причинить боли! Желаю тебе Мира, Ангара, пусть дух и плоть залечатся, пусть все раны пропадут пропадом! – Олег сжал в кулаке подаренный амулет. В его глазах снова блеснули слезы. Он вновь любовался прекрасным телом, телом в платье из ручьев и сияния, и еще чего – то… - Я позову мою Богиню, когда ее будут бить»…
     Вымотанный настолько, что едва держался на ногах, Олег не выдержал, подхватил Ангариду на руки и вошел в воду. Они вновь обнялись, слились в страстных поцелуях. Золотоволосому было безмерно больно за несчастную, подарившую НЕРЕАЛЬНЫЙ секс. Гвелд сглотнул комок в горле, чувствуя, как опять хочет близости, но медлить было нельзя. Девушка улыбнулась, разомкнула губы и объятия, медленно пошла в свои воды… И услышал Олег Аренский хрустальный голос:
     «Прощай, Гвелд, и помни: когда полетят камни с моста, позови меня»!
     «Прощай, моя красавица… - Маг поднял руку в знак прощания. – Помни меня. Спасибо за исполнение моей мечты. Я желаю, чтобы больше никто не смел уродовать тебя! Чтобы ни одна тварь не швыряла камней! Оставайся такой, какой была до строек. Красивой и желанной… Сохраню амулет, не отдам никому! Буду защищать твой Свет! Всегда. Будь счастлива, королева… Мир дочери Байкала. Еще раз спасибо за то, что мне, кельту, жизнь подарила. Я знаю: разрушая прошлое, не создашь будущего, и не соберут с твоего дна строители камней, а надо бы! Но никто не опустится на дно, Дева Сибири»…
     Дева нырнула в волны – все. Словно не было ее, но в своей ауре будущий шеф Светлых Братска чувствовал неслыханную мощь. Едва выбравшись на берег, он пополз по булыжникам. Встал, сделал несколько шагов, согнувшись как коряга, падая от усталости, шатаясь словно пьяный. Спотыкаясь и падая, снова полз, чувствуя: сейчас пойдет по телу неслыханная ломка. Потому как время пошло дальше. Тошнота подкатила к горлу, мышцы защипало. Проблевавшись от души, Архимаг побрел к лесу, цепляясь за деревья, но упал и вырубился. Неземная близость измотала его до последнего. А усталость не давала подняться. Тело стало тяжелым, как свинец.
     Вскоре Солнце осветило лучами небосклон. Но это оказалось только начало.
     Когда Олег проснулся, на дворе стоял вечер. Пошел дальше, к палаточному Братску… чувствуя: там что – то случилось.
     С размаху налетев на сосну, стиснув зубы, чувствовал – его уже ломает, последствие секса с Богиней, да действие защитного не активированного кокона, и пора домой валить.
     Как назло, в эту минуту его увидел Стас, испугался. Одновременно строитель обрадовался возвращению друга. Не понимая: другу не до него. Рванулся к Олегу, да тот таким взглядом обдал, что молодой Светлый встал как вкопанный, подбирая слова…
     «Аренский! Дорогой! Олежа, я тебя по всему лесу искал, чуть головой не тронулся: от мыслей, где ты есть! Испугался, думал: оборотни задрали, уже выпил за тебя, на поминках! Ушел в лес в сторону Вихоревки да сгинул! Ты совсем рехнулся?! Что за дела»?!
     Архимаг обалдел от такого напора. Вот наглость: он вот – вот свалится от неимоверной ломки, а тут какой – то парень еще орет! Принялся отвечать тем же, довольно резко:
     «Уйди отсюда, Стас, ты что… ты… т… ты совсем свихнулся что ли?! Значит так, не твое дело, где я был! Пить надо меньше, а не так, - глаза продрали, – и за бутылку! Сам стоишь поддатый, алкоголем разит за версту! Вообще – то я ушел утром, вот вернулся! Ты, похоже, лишнего хлебнул, раз всякую ересь несешь! Иди домой, не видишь разве, мне плохо?! Сначала отойди от похмелья, потом открывай рот»!
     Но Станислав не унимался. Он переживал за друга так, как даже родная мать не тревожится за своих детей.
     «Олег, так нельзя! Ты разве не знаешь, ЧТО здесь случилось»?!
     «Что здесь может случиться, за два с половиной часа? Да ничего особенного! Лагерь живет, как жил. Наверное пьют, либо работают. МНЕ ПЛЕВАТЬ. Ты – то почему ерепенишься? Я Учитель, делаю свои дела. До стройки мне параллельно! Блин… как кости все болят… Кошмар какой – то… Больно – то как»!
     «В лесу зверье! Оно опять рыпается! Налетели на нас, что здесь было… жуть! Еле отогнали, ружьями и огнем! Они такие гигантские, звери!!! Еще люди пропали, неизвестно кто где»!
     Энрике хитро ухмыльнулся, опершись о сосну рукой, полуобернувшись:
     «За два часа? Ну – ну! Пить надо меньше Отвали, прошу тебя»! – Не вдавался в детали.
     Парень стал ни на шутку обижаться, видя, - его не слышат:
     «Аренский, да ты в своем уме?! Грибов в лесу нажрался?! Все – таки Сибирь! Выглядишь так, будто досками отделали, еле на ногах стоишь! Что произошло»!?
     Но Гвелду стало интересно, откуда такая реакция. Ненадолго ушел, вернулся. Пили все тормозную жидкость? Раз ум отказал?
     «Я не понимаю: в чем дело?! Едва в лес ушел – все, ищут! Вы тут правда перепили накануне? Так вопишь, словно искала вся стройка»!
     «Учитель! Да послушай же! Ты хоть видел, ЧТО стало с мостом на Ангаре, который мы строили?! ЕГО НЕТ!!! Волны поднялись, затопило часть берега, еле ноги унесли! Мостик, как щепку, унесло и раскрошило! Тут ужас прошел! После страшная гроза, буря, - бурелома наломало, пожары по всей территории… И оборотни»!
     Тут сын Элиндры понял – и правда, что – то не то.
     «Да поделом! – стиснул зубы Олег. Его ломало. Ломка шла по костям и мышцам, ударяя в голову. Прокатилась волнами по деснам, сладкая слюна заплыла на язык. – Захотела природа – взяла, нечего тут губы раскатывать! Чего бесишься, - энтузиазм проснулся, захотел денег, славы, девочек?! Началось, жадность на чужое горе! Надо идти домой, отлежаться подольше… Ужас какой – то, как плохо! Сейчас умру»…
     Увидев, как Архимаг не верит ничему, друг достал последний козырь.
     «ОЛЕГ, ТЕБЯ ДВЕ НЕДЕЛИ НЕ БЫЛО ЗДЕСЬ! ОЧНИСЬ! СЛЫШИШЬ МЕНЯ»?!
     Аренский изумленно уставился на Стаса с отпавшей челюстью. Он был в шоке.
     «ЧТО?! КАК меня не было две недели?! Этого не может быть! Я ушел совсем ненадолго! К Ангаре! Мимо Вихоревки! Как так»?!
     «Я две недели тебя искал»! – и вцепился ему в рукав.
     «Стас, отцепись от меня, пожалуйста – я сейчас вымотан донельзя, едва на ногах стою! Вот если бы тебе доской по спине дали – был бы в таком же состоянии! Разве не видишь – вот – вот пена изо рта полезет, круги перед глазами?! Уйди! Мне сейчас все кости переломали, какие есть, боль такая, - описывать невозможно! Пойду домой, спать, не лезь, дай прийти в себя»! – Олег сплюнул на траву сладкую слюну, он очень хотел пить. Друг, похоже, совсем от нервов совести лишился, ему стало любопытно, что там стряслось. Стал расспрашивать.
     «Так – так, с этого места поподробнее! Ты что… к Ангаре ходил?! Ее видел?! Живую девушку из легенд?! Да»?! – Глаза паренька засветились от зависти, любопытства, радости, голос повеселел. Энрике про себя усмехнулся, ответил спокойно:
      «Да, я знаю: Ангара снесла мост, имела на это право. Да, я ее видел. Ты бы не удостоился такой чести. Она ПРЕКРАСНА, Стас, только вы сами ее убиваете… бутылками, камнями, бревнами, строите, рушите… Она живая девушка! Никто не понимает, что ее бьют камнями при строительстве! Является только к тем, кто не громить все сюда приехал, а сочувствовать! Щедро одаряет за Добро, Станислав! Страшно карает за причиненное Зло». – Энрике откинулся на сосну, говоря с закрытыми глазами, изредка сплевывая слюну. Боль каталась по деснам и в голове. Спина взмокла опять.
     «Ух ты! Повезло! Я по – хорошему завидую»! – Кивнув, ушел прочь, к себе. Аренский смотрел вполуоборота на него, ухмылялся:
     «Значит, хорошо мы с Ангарой любовью занимались, раз все порушено, как говорят! Дева, благодарю! Мир тебе»…
     Территория действительно оказалась изуродована, а люди испуганы. Лишь Олег Аренский знал: это результат близости с Богиней. Это и он тоже порушил все.

                -13-

     Горе обрушилось на Старый Братск. По нему начали ходить поджигатели - после эвакуации населения - все уничтожать.
     Когда вспыхнул первый дом на глазах коренного населения, как закричали в Небеса, в невидимом мире, вековые избы, умирая, - тогда людей охватил ужас. С отчаянием на лицах они смотрели, как гибнет то, что им было так дорого… где выросли поколения. Где души предков жили. На край рухнула страшная катастрофа, какой земля ангарская еще не видела. Расползся дым по окрестностям, отравляя все. Пылали культура, история, жизнь, русский уклад, ради дешевого электричества… Один за другим дома вспыхивали и горели. Поджигатели подходили, обливали бензином или чем там бревна, и все, жгли… а после, когда рушилась крыша, подгоняли бульдозеры, сгребали в кучу горелые доски.
     Так погибли села, Старый Братск, зарыдал народ. Который не был приспособлен к жизни в новом городе. Им куда ткнули пальцем, туда поселили. Со слезами на глазах, люди глядели на пламя, останки изб. Не сразу все гибло. Постепенно расчищали ложе Братского Водохранилища.  Некоторые падали на колени, молили не трогать ничего, но нет… Вопли, крики, Смерть воцарились в полях и на равнине. А дома, которые получше, перевозили на бревнах в безопасное место.
     Так умирало все дорогое, веками построенное. Кричали истошно старики, но молодежь радостно полезла на стройку – мол, честь. Дым чудовищного пожарища заволок окрестность, ревел домашний скот, бегали как заведенные кони, а рыжие, умирающие строения вопили в агонии, просящие пощадить их, сохранить старое. Но люди были непреклонны… И кричала Природа, чувствуя надвигающуюся угрозу.
     Олег Аренский и Стас стояли на мосту, через Ангару, оба горько рыдали, глядя на пожар. И потому, что горело, потому что управы никакой нет! Горячие слезы жгли молодую кожу, Энрике слышал крики в невидимом мире, но ничего не мог сделать. Уронив голову на грудь, он издал вопль из молодых легких, - вспомнив при этом, зачем он здесь, на самом деле. Гвелд мог бы уничтожить зло здесь, потушить пожар, - но НЕ ИМЕЛ ПРАВА! Живое село погибло, исчезнув навсегда…
     Остались лишь ползающие, слово танки, бульдозеры, добивающие оставшееся. Печки торчали, как надгробия, и от этого становилось еще страшнее. Негатива разлилось столько, что разболелась голова. Стас кашлял. Словно заядлый курильщик, не в силах остановиться.
     Наконец, Олег не выдержал и заорал:
     «НЕУЖЕЛИ НЕВОЗМОЖНО ЭТИМ ЛЮДЯМ ОБЬЯСНИТЬ, ЧТО НА САМОМ ДЕЛЕ ГИБНЕТ ИСТОРИЯ КРАЯ?! НЕУЖЕЛИ ОНИ САМИ НЕ ВИДЯТ?! ВЕКОВАЯ ИСТОРИЯ!!! КАК МОЖНО ТАК ПЛЕВАТЬ НА МЕСТНЫХ»?!
     Его не услышали…
     Глотая слезы, Станислав ответил:
     «Брат Светлый, они не понимают. Живой край теперь умер - его казнили, его нельзя возродить: ни новым Братском, ни заводами. Уже где – то построен Братсклес, но будет еще Алюминиевый завод. Скоро, как только на плотине закроют водопропускники. Вот и сжигают, потому как уже строят перемычку. Интересно, сами будут плакать, когда увидят все это? Как закроется все раз и навсегда, и вода начнет прибывать? Они вообще успеют спустить ее в Ангару, а то перельется же! При этом, плотина вся только в железе, еще бетона толком нет… Меня сегодня позвали на объект, я курил только, не больше. Ты мне глаза открыл, Гвелд. Идет полное наплевательство, никто местное население не спросил, надо ли им это. Фундамент заложен, ты вспомни, как реку булыжниками перекрывали»!
     Энрике откинул назад золотые волосы, мрачно произнес:
     «Я все помню, все знаю. Дело сделано, тем более ужас, что творилось… Толпа народа, все счастливые, радостные, с лозунгами. Мне было мерзко глядеть на это. Никогда не забуду. Сделаю все возможное, чтобы не допустить царствования Зла в этих местах! Я пущу по Ангаре Светлое Начало, кто бы что мне ни говорил! Остановлю негатив! Неважно, заплюют меня здесь, или нет… Никто мне не указ на этой стройке! Ни заводы, ни люди, ни Наймушин, ни Марчук! Никто! Буду гасить черноту везде, где встречу»!
     Парень взволнованно произнес:
     «Гвелд, возьми меня к себе на службу! Ты меня учишь, я уже умею многое, пожалуйста! Я не хочу плясать на чужих костях»!
     Олег изумленно поглядел на юношу искоса, повернулся к нему лицом. Да, а сможет ли? Непонятно. Вдруг сломается в самый неподходящий момент? А если девушкой своей увлечется настолько, что наплюет на работу? Аренский колебался недолго, но больше надеяться ему тут не на кого. Он принял решение взять молодого мага к себе. Зная: ненадолго.
     «Хорошо. Да станет так. В этих краях Свет станет нам опорой. Я надеюсь, нас еще услышат, поймут. Я даже оборотней поддерживаю. Это начало. Очень скоро Тьма и на стройку проникнет, - вернее, уже. Все пойдет по второму кругу, Станислав, все скатится вниз»…
     «Олежа, ты сможешь в этом случае сделать так, чтобы оборотни свалили подальше от стройки? Они уже помстили, как следует. Может, хватит им рвать народ?»…
     Олег рассвирепел, вдыхая дым от пожарища, с таких слов:
     «НЕ ПРОСИ МЕНЯ ЭТОГО! НИКОГДА! ОНИ УЖЕ ЗДЕСЬ ДЕЛАЮТ СВОЮ РАБОТУ, ВЕРБУЯ НОВИЧКОВ К СЕБЕ! ТЫ ЧТО, ЗАБЫЛ, КАКОГО РАЗМЕРА ОБОРОТНИ НАЛЕТАЮТ НА ПАЛАТОЧНЫЙ ГОРОДОК?! ЛЮДИ ОТ ИСПУГА УЕЗЖАЮТ… ПОКА ЗДЕСЬ СТРОЯТ ПЛОТИНУ, – Я НИ ОДНОГО ОБОРОТНЯ НЕ ТРОНУ, НИ ОДНОГО ВАМПИРА, Я УВАЖАЮ ИХ ЗА ПРЕДАННОСТЬ РОДНОМУ ДОМУ! МНЕ ПРОЩЕ ЗАВАЛИТЬ МРАЗЬ КАКУЮ – НИБУДЬ, ЧЕМ ЗВЕРЯ»!
     Стас стыдливо опустил голову:
     «Прости меня, друг! Раз так, то расскажи, зачем же прибыл сюда, на самом деле? На все есть причина! Какая беда привела такого мощного мага, сюда, в глушь»?
     Аренский подобрел, отвернулся. Ему было тошно. Этот друг все продолжал перлы выкидывать, - в силу своей юности. Придется рассказать.
     «Почему? Это долгая история, ты ее понять даже не сможешь. Тебе нужно решить, куда дальше податься, а не ловить ворон всю жизнь, да девушек. Я сам не знаю, что может случиться здесь, когда начнут закрывать водопропускники. Но будет нечто страшное. Сердце подсказывает». – Не хочется разговаривать, не до этого. Когда умерла история этих мест.
     «Страшное – оно и понятно – лес всплывет, и все, что плохо закреплено. Вот сейчас сожгли Старый Братск, а дальше? А кладбища? Их все же размоет? Если трупы поплывут по волнам? Каково это будет тем, кого выселили на новые места? Представляю».
     Олег прокашлялся, прежде чем ответить. Тема про мертвецов его резанула, прямо по сердцу. А о лесе выразился по – своему… Снял резинку с волос, его золотые локоны растрепал ветер. Красота древних кельтов сияла на фоне дыма и Ада. Стас невольно залюбовался товарищем, отвыкнув от его красоты. Одно дело Олег в полуклетчатой, синей рубашке, а тут – новый образ. И видно – Гвелд вспоминает прошлое, с болью. Он полуобернулся и с горечью сказал:
    «А потом все начнет гнить… Двести тридцать восемь больших и малых селений уничтожено. От них остались только столбы с проводами. Никто гарь убирать не будет! Утонет громадный лесной массив… Знаешь, что самое горькое, обидное, жуткое, - ты это уже сказал. Размоет могилы. За такое можно лихо в жизни получить, как следует! Рыба сначала разобьется о плотину, дальше сдохнет. На все факторы строители рукой машут. В особенности те, кто так хреново разметил ложе Водохранилища! Я знаю наперед, КАКАЯ СТРАШНАЯ РАСПЛАТА грядет за это затопление…  Говорить страшно – не поверишь все равно. Осквернение могил предков – страшное преступление! Если у кого ума и хватит похоронить тела на берегу – честь и хвала таким людям. А ведь могут надругаться! Не все уедут из Зоны – останутся! Наверное знаешь, как погиб город с тысячелетней историей – Молога? Как триста человек остались там навеки, казнив себя в прямом смысле? Приковали себя намертво цепями к домам, в домах… Недавно было. Тридцать человек пришлось вывозить насильно. Триста погибло. Утонувших объявили психически ненормальными. На самом деле эта в кавычках ненормальность – любовь к родным местам! Любовь! Вся трагедия случилась по одной причине: решили ГЭС построить! Слышишь меня, Стас?! Всех строителей ждет ТАКОЕ, что даже в бреду не привидится, в страшном сне не приснится! Само Водохранилище станет озером со стоячей водой, которая будет обновляться лишь в моменты спуска воды с ГЭС!!! Но будет слишком поздно исправлять ошибки… Я вижу перед глазами будущее. Да пошло все в жопу, с этим вашим энтузиазмом мне плевать на всех! И на мое типа «ничегонеделание» на объектах. На зеленый городок тоже! – Он кричал громко, с отчаянием, слезы катились по прекрасному лику. – На парочек, которые выставляют свои инстинкты напоказ! Перемрут от своих идей все затопить здесь! Потом перемрете, лет через дваДЦАть»!!!
     Олег кричал многое, но не клял. Он слетел с тормозов, долго так вопил, пока, наконец, не рухнул на бетон, и зарыдал, - горько, тяжело. Маг действительно НИЧЕГО не мог сделать. Уже несколько лет тошно находиться среди быдла, которое ни о чем больше, - кроме себя и стройки, думать не хотело. Он знал: по приезду девицы на стройке абсолютно ничего не умели делать, их хоть проволоку научили вязать. Все наивно верят в Светлое будущее… которого на самом деле нет. Ни у кого здесь, на Ангаре, и только у Гвелда есть смысл терпеть. Плакать, рыдать, мечтать, целоваться с душой погибшей невесты в палатке, а потом выслушивать грязные вопросы любопытных: «Аренский, ты напился? Или как? Мда, плохо тебе без женщин»… Вот за такое не раз Олежа месил морду многим. Кому какое дело, что в палатке творится?! Больно много любопытства к его персоне с длинными волосами. Даже бантики подкидывали и звали грязно.
     Станислав принялся трясти товарища за плечо, стараясь привести в чувство. Наконец, Энрике немного успокоился и потом повернулся на бок, опершись на руку. Сдвинул брови, серьезно посмотрел в глаза Светлому. А тот не унимался:
     «Гвелд, что же тебя держит здесь? Ради чего ты сюда приехал»? – во второй раз спросил парень и помог другу встать на ноги.
     «Я ради любви сюда приехал. Не больше и не меньше». – Еле выжал из себя тот. Запрокинув голову.
     «Да? Попросила возлюбленная? Которая живет в другом городе»?
     И начал Архимаг свой рассказ, плача от собственного бессилия:
     «Нет. Все очень сложно. Моя невеста была простой крестьянкой, умерла она в самом начале девятнадцатого века. Покончила с собой. Я хочу вновь ее встретить. В двадцать первом веке, в Братске, на Ангаре, на Братской ГЭС, в дыму и в Аду, в мире бетонных домов… Где будет вечная война Добра и Зла… Где… - он вновь прокашлялся. – Но неизвестно, в каком году. Мне сделали предсказание. Я не могу жить без моей Анастасии! Вот почему я здесь. Да, сейчас я выгляжу не так, как раньше, в русских народных одеждах, вместо них печать боли на лике и синяя рубашка»…
     Стас глаза вытаращил:
     «Вот это да! Теперь это…теперь ясно, почему все девушки на стройке уродливы для тебя. Да ты влюблен, уже двести лет почти! Это ж как надо любить, чтобы все бросить и рвануть сюда!? А погибшая, самоубийца, была красива»?
     Кадык шевельнулся на горле Архимага. Тяжело вспоминать. Слишком тяжело.
     «Не то слово… Мы до одури любили друг – друга. Но крепостное право не дало нам быть счастливыми. Девушка покончила с собой, ночью. На озере, где мы и познакомились – она купалась, а я оказался рядом, спас. Тонула девица. И я ее испортил. Обесчестил потом, спустя некоторое время. Понимаешь? – Улыбка поползла по устам. - Она даже беременела от меня. Только дети не выжили».
     «О! Ах… А вот что будешь делать, если не узнает внешне, или не вернется? Или ты не узнаешь»?
     Энрике вновь улыбнулся:
     «Я узнаю ее. За миг. Тело будет идентично, - проще говоря, это та же девушка. Она сохранит прежний облик».
     Рассказ взбудоражил строителя.
     «Вот это любовь! Мужчина бросает все, едет в непролазную глушь, - на стройку, ради личного счастья, вырванного насильно! Я знаю, во времена крепостного права девушку могли отдать, продать, убить, подарить, содержать как животное и насиловать, когда захочется! Дикость! Я понимаю, брат, - девушку, может, купили, а она в петлю, или в омут, как у тебя… Страшно это все».
     «Что случилось, уже не исправить. Меня утешает лишь факт воссоединения. Эта долина после стройки БРАЗА наполнится ядом, и мы будем вместе… Не в Раю расцветет наша любовь, а в Аду. Так было сказано ведьмой. Строителям будет лихо при этом».
     «Ты это уже говорил, брат Светлый. Любовь, пережившая века – это здорово! Кстати, а если у той, возрожденной, окажется парень? Несвободна она, и все? Вот встретитесь, а тут такое»?
     Олег одновременно и серьезно, и с усмешкой поглядел на Станислава.
     «Этого не будет. Она сама потянется ко мне. К тому же, тот может ее кинуть перед нашей встречей. Расстанутся. Но сейчас не в том вопрос. И вообще, Стас, хватит мне постоянно трещать о девушках! Достало меня это половое нытье! Сейчас тобой движет похоть. Я же вижу! И потому презираю такой подход. Наш разговор об этом закрыт. Не показывай при мне, пожалуйста, свою юношескую дурь, когда сперма из ушей хлещет! Поскольку я в своей юности в кельтском племени этого до рвоты нажрался! Физиология блокирует мозг. Вот оттого хочется насиловать! А там насиловать – то нечего! Тьфу… я как увидел целых два эшелона этих… чуть не проблевался! Свою погибшую Настю я не просто так полюбил, а за богатый внутренний мир. Гляжу на душу, не на внешность. За реакцию на обертку отвечает сам знаешь что. ХВАТИТ».
     «Понятно. Но я не об этом хотел поговорить».
     «Если реагирует на каждую, то здесь есть плюс, и громадный минус. Плюс – в постели хоть что – то сможешь сделать, а минус – не разбираешься, кто рядом есть. Красивая – еще не значит хорошая. Чем ниже самооценка, тем больше девица тупее, и она будет из кожи лезть, лишь бы быть с кем – то. Но нам сейчас надо думать о последствиях стройки, Станислав. А не радоваться чужому горю. Девицы – доски досками! Я не пошел, поскольку… А потом начался трах – бабах. Ты глянь – кострища вокруг… Далеко за горизонтом горит ИСТОРИЯ!!! А избы ЖИВЫЕ В АГОНИИ… КАК ТАК МОЖНО БЕЗАЛАБЕРНО И НАПЛЕВАТЕЛЬСКИ ОТНОСИТЬСЯ К ИСТОРИИ»?!
     Дома по – прежнему пылали страшным, алым, пронзающим огнем… Весь Старый Братск стал огненным морем, гигантская стена дыма заволокла небо. Это был триумф строителей – сожгли старое, теперь будет новое! Электричество. Поджигатели делали свою работу – подходили к каждому дому с горящими головешками, лили бензин на бревна… Все… Нет ничего. Огонь лизал, как карамель ребенок, дерево, и оно горело, плача смолой, душой, умирая. Унося на будущее дно то, что было в нем четыреста лет. Некоторые забирались на крыши, ведрами добавляли бензина на горящие дома, чтобы быстро все закончилось. Рискуя жизнью.
     Стеной горели улицы Старого Братска, отражаясь в водах Ангары. Ад пришел. Корм для Зла. Насилие. Потом по месту казни Старого Братска прокатились бульдозеры. Казненные дома превратились в кучи бревен. И Олег Аренский не мог сдержать слез, видя весь этот кошмар… Ему самому хотелось пустить под бульдозер тех, кто посмел прикоснуться к старине.

     Но нет! К счастью, остались те неравнодушные, кто пощадил несколько улиц прошлого.
     Гораздо позже, много лет спустя, Олег очень часто ездил в Ангарскую деревню – музей под открытым небом, подолгу гулял там. Плача, сидел на качелях, дышал чистым воздухом, а то и гладил избы… прямо как женщину в постели: нежно, аккуратно. Будто они вот – вот развалятся:
     «Вы мои хорошие, живые, сколько же вас во время очистки зоны затопления погибло незаслуженно! Нелюди убили вас… Живите, домики, не рассыпайтесь! Я люблю вас»… Гвелд был очень благодарен тем, кто вывез эти дома, - поновее, из опасного региона, увидь он спасителей – в ноги бы упал!
     Была такая личность в окружении Энрике, – сотрудник Ангарской деревни – СЕМЕНОВ ВЛАДИМИР МИХАЙЛОВИЧ, добрейшей души человек, который мог часами рассказывать про историю Братска, Ангарского края, про эвенков, религию… Он все это обожал, детей тоже, и безответно любил одну женщину. Гвелд встретил Владимира в музее напротив стадиона, - да, стоял музейчик возле улицы Кирова в Братске, мужчины стали общаться. Молодой человек разделял точку зрения кельта. Из краеведа мог бы получиться великолепный Светлый маг. Что бы он в таком случае рассказывал другим поколениям?
     Вдобавок сотруднику крепко не повезло в личной жизни. От горя и безнадеги он часто заливал душу алкоголем, в эти моменты становясь похожим на настоящего зверя. Гвелд – Олег иногда по дружбе приходил к нему домой, друзья резались в карты, веселились.
     Владимир сетовал, глядя на мужчину, ставя рюмку водки на стол:
     «Красивый ты, Аренский, женился бы хоть! Не то, что я! Хоть я историк, но обделен женским вниманием. Еще со студенческой скамьи очень люблю одну женщину, только она не желает выходить за меня замуж, поскольку я очень ревнивый».
     Олег покачал головой, улыбнулся:
     «Владимир, мне плевать, красив я или нет, - так же, как ты, очень давно люблю девушку. Но жестокие люди помешали нашему счастью. Мне плевать, кто там пялится на мою шевелюру, ведь советские девки – просто крашеный забор. Вечно чего – то хотят, очень эгоистичны. Презираю таких. Понимаешь»?
     Владимир выпил спиртного, поморщился, закурил «Беломор». Дым взвился колечками к потолку, который за годы потемнел от табачного дегтя. Лампочка тускло светила в кухне. 
     «Олежа, друг, не все они твари, есть и хорошие. Только, наверное, прячутся от современности. Настоящая у тебя любовь, парень, если на других глядеть не можешь. У меня тоже».
     Энрике поглядел с разочарованием и горечью на селедку в большой консервной банке, на перья лука, отрезанные для скромного застолья. В хлебнице лежал хлеб. Достал пачку сигарет из кармана джинсов, тоже закурил. Жизнь такая. Девяностые. И без водки с сигаретами трудно жить. Когда за окном дымит БРАЗ. Тихо произнес:
     «Вова, если бы та студентка любила тебя, - то не выбрала бы другого, не вела себя, как стерва. – Аренский оглядел взглядом огромную кучу окурков от папирос в тарелке Семенова, еще раз – бардак в квартире. Ему по – своему нравилось все, – пыль, исторические заметки, вырезки из газет… Свое все – таки. - Я хоть и молод, но многое знаю, понимаю. Не люблю веселых и безбашенных. Бесят».
     Хозяин достал из холодильника еще одну бутылку «Русской водки». Иначе разговор не пойдет. Надо заправиться.
     «Ты хороший парень, Олег. Кстати, я люблю рисовать шаржи на себя, стихи пишу. И играю на гитаре, куря папиросу. Хоть как – то стараюсь себя занять, когда хандра любовная наползает. Давай спою? А»?
     Вова Семенов принес гитару, сыграл пару веселых песенок. Олегу очень понравилось, он в ответ спел свое. Потом мужчина достал запыленную папку с рисунками, и Гвелд долго их разглядывал. Историк был очень доволен. Также он показал начерченные на кальке генеалогии знатных родов, кельт был поражен терпению и смекалке доброго человека. А потом, как во сне, спросил:
    «Владимир, а у вас есть дети»?
     Тот сразу оживился:
     «Я их очень люблю! Есть у меня дочь, очень добрая девочка восьми лет, Нюшей называю. С пеленок обожаю это чудо, это та студентка родила, после развода с мужем. Я решил помочь воспитать кроху. Покупаю ей книжки, конфеты, зимой ходим на снежную горку в городок и катаемся. Такая симпатяга! Сам бы воспитал, если бы была моя воля»!
     Странное ощущение испытал Архимаг. Что это за девочка?
     «А что там не так? Мать не занимается? Обижают»? – насторожился Гвелд, поскольку очень давно сам становился отцом, много раз. 
     «Это не то слово, что не воспитает. Семья живет через двор. Мама пытается найти свой идеал, совершенно игнорирует дочь, а та страдает. Каждый раз приходится приходить и разбираться. Плюс дома у них жизнь не сахар – дед Афанасич пьет каждый день, а бабушка его буквально на себе таскает, уже много лет. Терпит. В доме нет радости, гостей, - разве что я. Единственное, приходить приходится вечером, когда все стихает. Сидим в маленькой кухне, едим тортик, салаты, это бабушке не нравится: считает каждую котлету. Мне лично противен ее такой подход. А девочка сияет, когда появляюсь на пороге, и сие сияние есть счастье. Всем говорю: Нюша – моя доченька, она очень тянется к моей любви, ласке. Детям это нужно. Особенно девочкам. Вдобавок в школе над крохой издеваются, бьют. Уже драться умеет, а я ее забираю после уроков и утешаю. Симпатяга! Забрал бы с собой, да кто даст? Никто. Вот и приходится выворачиваться». – Владимир Семенов говорил спокойно, но подавленно. Гвелд отлично понял его.
     «Вдобавок, друг, бабушка каждый вечер, когда не могу Нюшу забрать из школы, сама за девочкой заходит. Каждый вечер уроками доводит до истерики, бедную: своими криками! Ну, такая она. Ребенок плачет целый день, шорохов боится! У нее же психика полетит! На всю жизнь! Бабуля этого не понимает, вдобавок бьет ее! Представляешь?! По голове, по спине, по шее»!
     Энрике ошарашенно положил кусок хлеба с салом на стол и уставился на друга.
     «Какой ужас! Она же еще дитя»! – ужаснулся он.
     «Это ты старухе объясни. Педантке. У бабушки ума нет понять: двойки в школе – не значит плохо. Вот так женщина битьем по вечерам заставляет внучку учиться. Хотя видно: нельзя так, дитя бить – грех! И похоже, своим педантизмом у крохи всю любовь к уборке женщина отбила раз и навсегда. Как зайдешь в дом – берет ведро, начинает все мыть. Бесит. Словно я чумной. Дура старая. Нюша боится, как бы ее не убили за этими проклятыми уроками».
     «Да я бы сам ее за такое…  Дура, - она и есть дура! Кстати, у тебя есть фотография девочки»?
     «Да»!
     Владимир тут же достал из шкафа фотоальбом и вытащил оттуда небольшую фотографию, девять на девять. На ней были сам Владимир, восковая фигура Горбачева, и маленькая, улыбающаяся девочка в розовой кофточке, с алым бантом на затылке, громадными серыми глазами, с несколько зажатой улыбкой. Видно – кроха стесняется, зажимается. Владимир стоял сзади, положив Нюше руку на плечо. Кельт поглядел пару секунд на фото и замер, пораженный.
     Он очень долго рассматривал ребенка, сильно узнавая что – то. Да, что – то в ней было очень знакомое, доброе, родное. Особенно Энрике поразили глаза. Мысленно представляя, как будет выглядеть девочка лет через десять, он таращился все больше и больше, ошарашенный.
     Нет, этого не может быть! Не бывает! Неужели… Нет, это все спирт, проклятая водка, все мираж, галлюцинация, никотин. Потому померещилось. Хотя, это не водка, это случайность.
     «Олег, что с тобой»? – насторожился Владимир. А тот, не отрывая взгляд от фотографии, загадочно произнес:
     «Она Волшебница… Красавица… Это та самая девочка семилетняя, когда я один раз мимо тебя прошел? Помнишь? В 1992 году? В мороз»?
     Владимир улыбнулся:
     «Да… Мне понравился ее костюм бабочки на Елке. Мохнатая спинка с крылышками. Сам сделал»!
     Энрике выпил водки, кашлянул в кулак, а после произнес:
     «Очень горько: Нюша растет в семье, где дед – алкоголик, где бабушка может махать кулаками, а мать не замечает… Страшно верить! Это битье добром не кончится – ребенок может стать в будущем киллером, начнет мстить за унижения. Родители сами не понимают, ЧТО творят».
     А сам подумал:
     «У девочки мощная аура нечеловека, но пока скрыта, это вижу только я. Она уже не по годам взрослая. Магический потенциал высокий. Лет через десять Нюша должна стать Волшебницей, - немыслимой мощи, только вот КАК с этой Силой справится? Все признаки налицо».
     У краеведа потемнело лицо:
     «Киллером? Очень бы не хотелось. Я же очень люблю ее!!! Короче, Олег, лет через десять я Нюшку за тебя сосватаю! Красавица вырастет! Хотя, тебе уже много будет… Тридцать. Как девушка примет такую разницу в возрасте»?
     Энрике посмотрел на него:
     «Владимир, я в восемнадцать лет попал в страшную автокатастрофу, где почти никто не выжил! Один я остался в живых, спасатели вытащили из обломков без единой царапины. Все не могли понять, как в горящем самолете, где люди живьем сгорели, можно остаться невредимым. Полежал в коме месяц. После этого напрочь перестал стареть. Я не состарюсь, никогда». – соврал Олег Аренский.
     «Это интересно. Ничего, я вас познакомлю, может, поженитесь. Я буду счастлив».
     Разговор надо сворачивать. Но люди неисправимы.
     «К этому времени все может измениться, друг. – спокойно сказал кельт. – Давай лучше чая выпьем. Фотография – прелесть! Только вот что – то голова болит. Водка паленая, наверное».
     ОТКУДА мог знать Гвелд, КТО был изображен на фото?! Он почувствовал, как его сердце забилось, - слишком бешено, но успокоилось. Эта девочка, в розовой кофточке, в будущем превратится в Великую Волшебницу по имени Тильсирвэ, киллера от Светлых, вычистит с Энрике город от Темных. Красавец будет с ней вместе: как начальник, как суженый. Она полюбит его. А сейчас, в девяностых, девочка эта, - забитый ребенок. Тирания позже и толкнет ее, - на спасительный, магический путь…

                -14-

     На улице Рябикова, - в три часа дня, - сравнительно тихо. Компания деградированных гопников сидела на траве, возле «Школы Искусств №3», и, матерясь, поносила неформалов. Один из них, бритый Темный, усиленно рылся в карманах брюк и куртки: в поисках мелочи на пиво. Грязная одежда отдавала табаком за версту, возле колен брюки рваные. Плюс этот малолетний гад толком сам не помнил, когда мылся в последний раз. Всегда гигиена по фигу. Пачка презиков в куртке прибавляла уверенность в себе, своей «неотразимости». Еще бы! Пятнадцать лет – золотой возраст! Вот сейчас, смесь пива с какой – то дрянью бы смешать. Пойти по девицам. Вставил – вынул, все дела! Никаких обязательств, никакой любви – вечный кайф! Драйв! Зачем семья?
     Ни у кого из пятерых гопарей денег не было, тогда они решили настрелять денег у прохожих. Огляделись, почесали затылки. Скудно… с пожилых брать нечего – итак маленькая пенсия, у женщин среднего возраста тоже не надо – идут, уставшие, со своими проблемами: отошьют так, что любая дипра свалит!
     Девчонки? Они сами с пивом в руках, и то часто с парнями. Хотя, если было бы что, кроме секса, предложить, - наверняка разрешат отхлебнуть глоток. А бухать хотелось уже часа три, и делать нечего.
     Наконец, бритый пошел подыскивать жертву. Нашел, минут через двадцать у ближайшей остановки.
     Красивый парень, в черном пальто, в шляпе, - настоящий интеллигент, высокий сердцеед… У такого, наверное, денег куры не клюют. Но, приглядевшись получше, гопник исполнился ненавистью: незнакомец носил длинные золотые волосы, на руке красовался напульсник.
     Неформал. А раз так, значит сволочь и враг, его надо срочно прогнать, или отпинать, - как следует. Скрежеща зубами, подросток размашистым шагом подошел ближе и грубо крикнул:
     «Слышь, ты, покурить или побухать есть»?
     Незнакомец не обратил на это никакого внимания. Такое еще больше распалило мразь. И потому мразь продолжила орать:
     «Ты, мразота, е……й нефор, дай мне на пиво! У меня сушняк»!
     Красавчик обернулся, спокойно поглядел на невоспитанную сволочь. Темный невольно вздрогнул: от мудрых не по годам глаз.
     «Так что же тебе надо? – спросил золотоволосый. – Я не е….й, поскольку в свое время давно поимел многих. Пиво хочешь? Пей! Пожалуйста»!
     Молодую тварь ошарашил спокойный тон. Она заткнулась. Почти.
     «Я… правда… пить хочу… Дайте мне пятьдесят рублей»!
     В ответ на это неформал сел на скамеечку, положил руку на колено, спокойно поглядел на врага, Темного.
     Тот неожиданно почувствовал соль на языке. Ничего не понял, а сзади услышал странный треск. Хотя откуда он? А золотоволосый СМОТРЕЛ.  От такого взгляда пить хотелось еще больше.
     «Зря ты так орал, – меня крик не берет».
     Мимо, как обычно, ездили машины, но треск сзади не прекращался. И вдруг внутренности взорвались неслыханной болью, словно их рвали в клочья. Древняя Сила Светлого Архимага с треском проламывала Темному ребра, грудную клетку, перед глазами сначала поплыли точки, а после черные круги. Где же твари было догадаться, что треск за спиной, – треск собственных костей?! Он вначале не понял происходящего, тупо глядя на собеседника, а после почувствовал на языке собственную кровь.
     Она буквально хлынула из горла, щеки надулись, и гопник с изумлением выблевал ее на асфальт. По шее и с углов губ потекли алые струйки протравленной крови. Пытался что – то сказать, но нет – снова рвота.
     «Я же говорил, – не надо орать и материться. Ты пить хотел, маг Тьмы? Пей. Дал возможность. Врагам денег не даю».
     Темный еще раз вздрогнул и, почувствовав, - это конец, - рухнул на остановку мертвым. К ногам Архимага потекла быстро разрастающаяся лужа. Очень спокойно мужчина глядел на весь этот ужас, достал из кармана альбомчик с лицензиями, сверил данные.
     Он знал – эта мразь должна была умереть месяц назад, но долго скрывалась. Пришлось приманить к себе. Лицензия давно лежала в офисе. Древней Силой красавец перемолол кости малолетки, как в блендере, в особенности грудную клетку. Перед ним лежала груда мяса, пахнущая солью, потом, мочой, химией, табаком, желчью, таблетками, еще какой – то гадостью. Следующим маневром Энрике спустил труп и все его составляющее в невидимый мир. А через минуту к нему подбежала коллега – девушка в офисной одежде. Энри страстно поцеловал ее, обняв, а после, взявшись за руки, они пошли в сторону осеннего леса.
     Остановка стала чистая, словно ничего не произошло. Всего лишь Тиль не добила одного. Вот, пришлось ловить, чтоб беда не случилась.

                - 15-

     Ничего не предвещало беды. 
     По крайней мере, день перед перекрытием Ангары настал. Июль, солнышко, все рады. С чего? Искрится Ангара на солнышке, птицы запели. А народ от радости словно взбесился.
     Приехали высокие гости, и Старый Братск очень оживился. Люди доставали советские лозунги, пригнали нереальное количество машин – грузовиков.
     Праздник? Какой? До некоторого момента Олег со Стасом не знали.
     По небу разлилась радость коммунистов – строителей. Палаточный город тоже стоял на ушах. Хотя Старый Братск принимал новых приезжих, а только толку – то? Никакого, все равно ему суждено навсегда уйти под воду.
     Олег Аренский проснулся от громкого говора в палатке, запаха алкоголя и от аромата надоевшей камбалы. Народ пил газировку, водку, чай. Все разговоры свелись в одну тему, - Ангару завтра будут – таки перекрывать, сейчас на каменоломне рубят диабазовые глыбы. У кельта от такой новости упало сердце. Началось… Вот оно.
     Даже завтракать от такой новости не захотелось. Несмотря на следующее, - мошка как ела людей в жару, так и ест. Лица комсомольцев освещены невыразимым счастьем. Вот он, долгожданный день перекрытия! Ради чего приехали на стройку? Ради славы люди укладывали понтоны и бревна в сорокоградусный мороз в воду, голыми руками. Лишь бы прогреметь на весь мир. Построив самую большую ГЭС в мире. Осталось лишь фундамент заложить.
     Момент настал.
     Молодежь пела, - о палаточном городке, о Старом Братске, который еще в 1951 году преобразован в рабочий поселок. Вроде знали: все утонет, но молодость есть молодость. Аренский среди всех был хмур, как туча перед грозой. На него косились и вертели пальцем у виска. Он вспомнил слова Ангары, сосредоточился.
     Его также резануло свое имя, - в списке шоферов – строителей, после мир рухнул. Он будет вместе со всеми перекрывать реку. Стаса пронесло: он не указан. Также начальство стройки подтвердило, выкрутиться теперь невозможно. Когда Олег увидел Марчука в тот день объявления, то смерил того таким взглядом, что мертвый бы встал.
     Мужчина ходил по Старому Братску, по палаточному городку, сжимая в руке подаренный амулет Ангариды. Плача от бессилия. Вокруг все радовались, смеялись. Глотнув у себя чая без сахара, Аренский расстегнул рубашку, надел украшение и еще раз вспомнил, ради чего явился на эту стройку. Вспомнил, как занимался сексом с Богиней, еще горше зарыдал.
    «Сволочи, - думал он, вытирая глаза кулаком, - вы не понимаете: ей же больно! Ангара живая! Она прекрасная девушка, добрая, дарящая лишь благодать в этих местах! Рождается Зло, докатились. Все сейчас думают: Богов нет вовсе, а Ангара – это так, речка. НЕТ»!
     Олег плакал очень долго, шепча:
     «Ангара, Ангарида, меня заставили! Заставили бросить в тебя глыбы. Я кину камень поверх других глыб, моя хорошая. Я помню ЭТУ боль и нашу близость. Благодарен на века. А они свое получат, - вернее, уже: оборотни так и бродят по лесам, убивая молодых. А что им остается делать? Другой бы сделал то же самое, Ангарида»…
     Также вспомнил, как однажды бродил по опустевшим степям, наткнувшись там на сваленные в кучу шпалы и останки домов. Кровью обливалось сердце, когда увидел могилу старой культуры. Медленно, шатаясь, Аренский подошел к мертвым постройкам, прижался к ним, постоял немного, нахмурившись. Потом залез, сел на шпалу и заплакал.
     Неподалеку дорога, по которой ездят самосвалы, Олег готов был их уничтожить магией, но не имел права. Он сидел на обломках прошлого, неистово колотил кулаком по шпале, не в силах что – либо изменить ЗДЕСЬ. А после рухнул без сознания на обломки, и свежий ветер ласкал тело, целовал губы, глаза, волосы, щеки. Аренский не помнил, СКОЛЬКО пролежал так, но не полегчало. Слышалось хриплое карканье ворон.
     Ах, как бы он смел бульдозерами тех вандалов! Кто посмел поднять руки на историю! Как бы гонял молодых варваров по полю, пока те не упадут мертвыми! Снова: ПРАВА НЕ ИМЕЕТ. Остается одно: ЖДАТЬ. Ждать свою возлюбленную в новом воплощении.
     «Любимая моя, ПОЧЕМУ нам суждено встретиться именно ЗДЕСЬ?! Почему не в другом месте»?!
     Потом маг побрел прочь.
     Таких куч по всему ложу Водохранилища скопилось слишком много, никто даже не догадывался, ЧТО будет твориться НА ДНЕ…
     Это сейчас территория под открытым небом, а потом она окажется на ДНЕ. Которое станет самым настоящим АДОМ, для убитых Темных Братска. На который в невидимом мире глаза бы не глядели. Где будет нереальное количество трупов: как самоубийц, так и с размытых могил. И ЧТО сделают потом с мертвыми, вымытыми с кладбищ.
     Некоторых на берегу похоронят, а вот многих… Начнут на катере вылавливать мертвых, и…
     Промолчать лучше. Страшно. Души умерших разозлятся на живых, обитая там, куда отправлены все Темные, о чем уже говорилось. Это – в будущем, когда окончательно все затопит. Если верить расчетам самих проектировщиков. Также существовала карта с расчетами границ Водохранилища. Но сойдется ли все в реальности? Лучше бы не сошлось. Этого желал Гвелд. 
    
     Он вышел на улицу Старого Братска, поднял голову вверх. Глубокое, голубое небо. Словно опрокидывалось на Сибирь громадным одеялом. Возле берегов Ангары начнут с утра собираться люди, с плакатами Ленина, Сталина.  Мост готов. Перестроен вновь.
     Олег помнил, как его в первый раз в клочки разнесла Ангара, когда занимался любовью с Богиней. Помнил по рассказам, но не видел. Кельт почувствовал комочек под языком. Вытирая слезы, он любовался последними невинными часами небосвода, понимая, это КОНЕЦ. За всех все решило начальство. А после поплатилось. В будущем.

     А люди искренне радовались, где – то бегали дети лет трех, старики горевали. Говорили: очень плохо затея закончится. Аренский знал: не все сгорело в огне. Некоторые люди вообще отказывались уезжать. Казалось, Светлая Сила замерла. Где – то бродит Ангара, красавица девушка, с окровавленными руками и ногами. Олег в синей рубашке стоял на мосту, смотрел вниз. Потом присел, заставил себя успокоиться. Видел: никакая магия не остановит молодежь. У них в голове другое.
     Но чего не сделаешь ради любви! Если ведьма, конечно, не наврала. Перед кельтом словно встал непроходимый барьер, из невидимых кирпичей. Ладони и ступни закололо. Мужчина поцеловал амулет Ангары, прошептал:
     «Милая девушка, меня заставили сесть в этот самосвал. Я не причиню тебе вред».
     «Ты не причинишь, кельт Гвелд. Сам все увидишь, только позови меня, когда Зло накроет все. Такова цена за собственную жизнь, мальчик. Вспомни близость со мной. Боль, какую еще никто не испытывал. Вспомни ту, которая утонула, любя тебя больше самой жизни. Вспомни поход к ведьме, предсказание. Недолго осталось ждать, мой хороший. Только выдержи, пронеси Свет Истины по плотине, расскажи магам, чего ты стоишь… Отринь денежные удовольствия, электричество. Именно ты – луч Света в этой долине. И останешься им навеки. Но! Зло даже тебе нельзя устранить, даже с моей помощью. Помни, ради чего Архимаг здесь. Выше власти и корысти. Но останется после затопления чудо на берегах, ищи его».
     Голос Ангары затих. Олегу стало легче. Он смирился с тем, какой кошмар произойдет в девять утра.
     «Я не хочу этого! Ангара, Ангарида… Я умею водить машину, но НЕ ХОЧУ»! – Душа рвалась в клочья от невыносимой боли. Да провались эта стройка!
     «Ответы придут, Гвелд. Девушка тоже».
     «Разломай своей красотой и Силой монстра, Ангарида. Я не могу смотреть на этот ужас»!
     «Ничто не вечно, мальчик».
     Олег подошел к сосне, обнял ее, поглядел в сторону. Его две тоненькие косички, заплетенные по бокам, закинуты за уши. Тяжелые локоны – кольца тоже, казалось, слышали голос Богини. А кольцо на пальце сияло холодным огнем. Кельт дышал глубоко и ровно, но сердце готово выскочить, убежать. В невидимость спрятаться легче легкого. Чисто, негатива нет. Потом перевел взгляд на берега, – скалы Ангары, прикидывая расстояние, куда можно переметнуться порталом, если что.
     Весь день Энрике ходил чернее тучи.
     Утром, встав по команде, стиснув зубы от ярости, он пошел к машинам, постоял немного. Тошно, горько. Время поджимало. Кто – то из коллег – шоферов пожал ему руку, золотоволосый даже бровью не повел. Аренский стоял у своей машины, отчаянно переваривая в голове информацию. Делать нечего.
     «Великий день настал, товарищ! Что же не рад этому? Москва будет горда за нас, Ангару перекрываем! Никто никогда не строил плотин больше, мощнее! Прославились на всю страну! Ну же! Слава КПСС»!!!
     Аренский докурил папиросу, хмуро буркнул:
     «Плевал я на вашу стройку и на перекрытие! Ты вообще когда – нибудь спал с женой или с девушкой, но так, что хотелось друг – другу кости переломать? Как граненые стаканы по пьяни? Ответь мне, пока есть время».
     Шофер изумленно поглядел на него, принюхался:
     «Аренский, ты порядком принял перед перекрытием? Нажрался? Во даешь! Вроде не пьяный, но видно. К чему о женщинах разговор ведешь? Приехал сюда трахать девок под сосной и елью, вот тебя и не видно? Потому в лесах прячешься»? – и сплюнул на землю.
     Энрике кашлянул и хитро сощурил глаза, положив руку на открытую дверцу грузовика:
     «Это я так, к слову. Здесь опасно. Кто кого трахал, видно невооруженным глазом. Поехали, б…я. Начальство требует». – Разговор явно пошел не туда куда требовалось.
     Усевшись в плоское кресло, Гвелд почувствовал лед во всем теле. Сейчас, вместе со всеми, он рассечет великую реку Сибири, надвое. Встряхнув золотыми волосами, мужчина очень медленно положил руку на руль, застыл в ужасе. Его вовсю колотило, захотелось пить. Просмотрев через невидимый мир рычаги, Олег обнаружил: машина старая, скоро развалится. Запах свежезалитого в бак бензина ударил в голову, парами.
     «Выхлестайте сами это топливо, да побольше! Твари»! – прошипел Аренский, сглотнув слюну.
     Сидеть долго не пришлось: сосед по машине окликнул. Буквально вцепившись в руль, кельт выдал две фразы:
     «За тебя, любимая»…
     И:
     «Прости меня, Ангарида»…
     Когда Энрике повернул ключ зажигания, его едва, в прямом смысле, не накрыл нервный срыв. Пара секунд показалась магу вечностью. В голову ударил жар, завести машину полностью не вышло: не поворачивался ключ. Застрял. Сразу поднялось настроение на треть. Самосвал гудел перерывами, но окончательно не заводился. Олег вмочил кулаком по рулю, машина дернулась, завелась, снова замерла. Неисправная, верно.
     «Так вам и надо, не поеду»!
     Это был знак. Словно сама Природа заблокировала процесс. Спустя десять минут машина все – таки завелась, как следует. Олег поехал в колонне, весь ледяной от ужаса, за диабазовыми глыбами. По венам вместо крови циркулировал ментол.
     А в ясных глазах застыли слезы, да нескончаемая Боль На шее висел амулет Богини. Потрясываясь на кочках, самосвал ехал на каменоломню. Люди в кабинах веселились, даже не осознавая: многих на перекрытии ждет страшная смерть. Всех, как одного, переполняли драйв, счастье. Кроме Олега.
     Как рыбы на нерест, гонимые инстинктом, люди жаждали кидать булыжники в волны. Ничего их бы не остановило. На первой машине висела табличка с лозунгом:
     «На штурм Ангары»!
     Слышались вопли:
     «Мы покорим тебя, Ангара»!
     «Слава КПСС»!
     «Слава Наймушину»!
     «Ура»!
     А Гвелд думал, улыбаясь:
     «ВОТ УЖ КТО ПОКОРИЛ АНГАРУ ПО – НАСТОЯЩЕМУ, ТАК ЭТО Я, А НЕ ВЫ. ТАКОГО СЕКСА НИКОГДА И НИ У КОГО НЕ БЫЛО… ПОТОМУ ЧТО НЕ ЗАСЛУЖИЛИ»… - И КРЕПЧЕ ВЦЕПИЛСЯ В РУЛЬ.
     Душа кричала от боли, рвалась на части, слезы текли по щекам. Бесполезно что – либо поменять, потому что ты в машине со всеми.
     Глыбы громыхнулись о кузов, словно удар Судьбы, ударив болью в сердце. В голове пронеслась почти вся жизнь. Время шло.
     Аренский развернул машину, поехал обратно. Этот путь показался ему вечностью.
     Время остановилось, когда колесо грузовика коснулось моста. Гвелд словно приклеился к пейзажу за лобовым стеклом. И снова застыл. Вот оно, начало конца и стройки, и города, и жадности.
     Олег глянул в мир магов – чисто. Ангара несла свои воды в неизвестность, мощное течение пугало. Мужчина не обращал внимания, как другие водители начали сигналить ему. Машина замерла. Пять минут показались бесконечностью, звуки растянулись, цвета померкли. В последний раз Ангара выглядит на Падунских Порогах так. На другом берегу реки люди ждали сигнала.
     Самосвалы, всего сорок, выстроились в километровую линию, приготовились атаковать Стихию. Вот Аренский «припарковался» рядом со всеми в ряду, вцепившись в баранку, держась за рычаг. Ему хотелось разогнаться, как следует, посносить машины в воду магией, отомстить. Небо в последний раз блеснуло своей невинностью, и из громкоговорителя вылетел приказ. Уничтожить прошлое мест. Как во сне, Энрике снова повернул ключ зажигания. Со словами прощения на устах, к Ангариде, магией заблокировал механизм, и мотор заглох. Потом начинал стрекотать. Гвелд пытался замедлить процесс варварства, но потом все же въехал на мост. Резкий толчок колеса – как удар Судьбы, из глаз вновь хлынули безудержные слезы. Другие самосвалы уже готовы сбрасывать глыбы в Ангару. Архимаг снова решил препятствовать распространению Зла здесь.
     Решил твердо, тысячекратно:
     «Я не дам здесь все уничтожить, ради нашего с тобой будущего, Анастасия! Кем бы ты ни стала в новой жизни – я люблю тебя! Только вернись! Моя любовь вечна, милая, больше никого нет в живых, кто бы разлучил нас! Я верю – воздастся всем»!
     Золотые волосы и две тоненькие косички волной накрыли баранку. Несчастный вновь магией вырубил машину. Снова глянул магическим зрением – чисто! Никто еще не сбрасывал камни.
     «Есть время разбрасывать камни, есть время их собирать. Ох, не сможете вы собрать со дна Ангары камешки, и расплата будет поистине чудовищной! Никто не сможет сдвинуть плотину с места, никто никогда не уберет гранит. Эх ты, зеленая молодость необьезженная».

     Водитель из соседней машины что – то крикнул Аренскому, тот медленно повернул голову в его сторону.
     «Знал бы ты, насколько прекрасна Ангара»! – в сердцах подумал он. Сплюнул из открытой двери, мрачно огляделся. Машин много, все как одна нагружены. До уха Энрике донеслась команда из рупора…
     Бросило в пот. Стиснув зубы, он разблокировал ключ зажигания и стал ждать. Знал: восемьдесят процентов строителей приехало с таким мировоззрением в голове: мол, от них все произошло на этой земле. Этот фактор бесил кельта больше всего.
     Задумавшись так, Олег не сразу услышал, как строители – шоферы нажали на рычаги. По невидимому миру прокатилась ударная волна, словно от взрыва. И Аренский услышал истошный вопль Ангариды, которую неистово стали забивать камнями. С ужасом поглядел с помощи магии на воду – она начала быстро пускать алые струи.
     Скоро весь сектор перекрытия окрасился кровью. Шоферы смеялись, радовались, толпа на берегу аплодировала.
     Ошарашенный, испуганный, кельт озирался, глядя то в свой мир, то в реальность. В реальности не происходило ничего страшного, оглушительный плеск воды не давал разобрать слов. В невидимом мире небо еще голубое, но крики Ангары не умолкали.
     «Девочка моя, прошу тебя, останови безумие, тебе очень больно»! – рыдал красавец, с откровенной ненавистью глядя на толпу, на берегу. Он все знал. Что Роза Ветров рассчитана в корне неправильно. Весь ужас начнется позже. С истошным воплем, Олег нажал на рычаг, и глыбы с оглушительным плеском рухнули в реку. После развернул машину поехал за камнями. Струи крови из реки безостановочно били вверх, напитывая зародыш Зла.
     Где – то на ложе Водохранилища, в том же невидимом мире, - вековые деревья и сосны от акта надругательства над Природой согнулись почти до земли, под волной Зла. Как от ядерного взрыва. Погибнут под прибывающими водами, и сохранятся фото, где эти деревья стоят в воде. Но все решено уже, предрешено. Как сама судьба строителей.

     Олег ехал за камнями, с ужасом глядя на окровавленную реку, не в силах что – либо поменять. Под голубыми небесами, в другом мире, творилось нечто чудовищное. Когда Гвелд снова подъехал к мосту, время как будто остановилось. Перед глазами все поплыло, несколько минут прошло, как тысячелетия. Очень не хотелось въезжать на мост. Он разом вспомнил всего себя в прошлом. И внезапно перед глазами кельта возникли железнодорожные рельсы, уходящие с берега в воду. Следом от границы воды и берега в небо взлетел слепящий Свет, а позади него – черная, как ночь, энергия над Водохранилищем. Эти рельсы излучали двойную энергетику, Светлую и Темную. Но вот наваждение исчезло, время пошло дальше.
     Строители – шоферы, бомбя Ангару все неистовей, ссыпали глыбы в воду, словно зерно в грузовики на поле с комбайнов. Кельт снова глянул в невидимость, увидел: что – то пошло не так. В небе повисла едва различимая дымка Тьмы, и шла она от моста, с которого летели камни. Золотоволосый «подвесил» кузов над водой, снова нажал на рычаг. Вот рычаг заклинило, но несколько глыб улетело вниз. Две осталось. Олег Аренский никак не мог ослушаться начальства, повторно рванул рычаги. Вот еще одна глыба улетела в окровавленные волны, остальные машины буквально взлетали на колесах вверх, - с огромным риском сорваться вниз.
     Мужчина повернул голову, и увидел, как одна машина так подпрыгнула, что сорвалась в воду, только человек из кабины успел выскочить – дверь открыта. Еще одна машина, только уже с водителем, не рассчитав рывка, улетела в воду, и ее моментально поглотили ангарские волны, следом расплющили и тело, и механизм камни.
     Изгою стало страшно, но было еще чудовищней другое - шоферам оказалось абсолютно срать на коллег, на машины, которые валились в воду! Один скидывает, а второй, не так повернув рулем колесо, летит вниз, без шансов спастись. Олег видел: все, кровь человеческая пролилась. Жертва, и только тогда дрогнула невидимая материя…
     От неслыханного грохота из тайги к берегам вышли звери – медведи, а следом за ними вылезли оборотни, направившись к палаточному Братску. Снова радость строителей подпорчена, так как Темные часть молодых утащили в тайгу. Других оставили жить с даром нелюдя. Такова оказалась месть за вторжение на чужую территорию.

     А Ангара по – прежнему продолжала истекать кровью, крича, словно роженица, только Гвелд ей сочувствовал. Он знал и видел: на перекрытии Ангары гибнут люди, что ключ к разгадке трагедий будущего лежит именно в перекрытии реки. Именно на этом моменте. Никто никогда не достанет его, потому как невозможно ничего изменить.
     Бурлящие воды Ангары уже приняли в себя несколько жертв. Кельт дернул рычаг и понял: колесо самосвала соскочило с опоры, машина сейчас улетит в воду. Применив магию, Энрике с воплем открыл в лобовом стекле Портал, нырнув туда чуть ли не кубарем, оставив для многих солнечную вспышку на стекле.
     Через две секунды его машина, вместе с одной глыбой, рухнула в воду, и была уничтожена соседским энтузиазмом – глыбами…

                -16-

     Олег вылетел с ослепительной вспышкой из Портала, закрепленного на скалах Ангары, ОЧУТИВШИСЬ НА ВЕРШИНЕ СКАЛ напротив.
     Отдышался, огляделся с ужасом, медленно обхватив голову руками сбоку.  Прикрыв ладонью рот, он, ошарашенный, стоял в невидимой вселенной, и смотрел… сжимая в руке амулет.
     И УВИДЕЛ…
     УВИДЕЛ РОЖДЕНИЕ ХИМАУРЫ – ЧУДОВИЩНОГО ЗЛА. Схожее с ядерным взрывом.
     Из вод, омытых кровью Ангары и строителей, все еще хлестала кровь. Алая да черная, непохожая на девичью. Вдруг река в районе моста забурлила пеной, разошлась в середине кругами, и оттуда в ясное небо ударил черный луч. Диаметром примерно в два метра, высотой в пару километров, разливая вокруг себя негатив чудовищной мощи.
     Аренский за весь свой стаж никогда не видел ничего подобного, потому перепугался не на шутку. Луч испускал в воде волны, строители перекрывали реку. В небе вначале появилась дымка, - словно от костра, превращаясь в тучи, словно при грозе, чернея с каждой секундой. Словно при солнечном затмении, небо стало интенсивно менять цвет. И наконец, окончательно почернело: от чудовищного негатива новорожденного Зла. Время на миг остановилось, поднялся сильный ветер, черные тучи пугали, поражая воображение.
     Олег – Энрике круглыми глазами смотрел на весь этот ужас. Не веря собственным глазам: чудовищное Зло накрыло все небо, и готово убивать, жрать… Архимаг осознавал: за свою жизнь он видел всякие кошмары, но от ТАКОГО зрелища у него пересохло горло. Чувствуя, - чернота уже попробовала кровь людей, вошла во вкус. Золотоволосый еще раз взглянул в черное небо, рухнул на колени. И, прижав к груди амулет, возопил во всю силу легких, взывая к Ангаре.
     Трижды он позвал Богиню, она откликнулась на Зов…
     Сначала мужчину слегка качнуло, а потом вокруг него, один за другим, заструились лучи Света. Громыхая, сливаясь в один плотный кокон, обволакивая Гвелда, как водой из душа, усиливая его Силу в десятки раз… Во рту появился вкус воды. Воздух наполнился запахом Природы, в желудок словно стальной шар провалился.
     Архимаг вначале поднял руки, собирая спасительную Силу Ангары, подставлял лицо, грудь, волосы под Свет. Чувствуя, как его аура обретает совершенно новую жизнь. Вокруг него в гранит ударяли молнии, и это происходила активация защитного щита. Точнее, его скелета. Кельт понемногу вставал, глядя в черное небо, шепча имя «Ангара», после вытянул руку вперед, провел ею перед собой. Лучи переплетались, даря свежесть, они не давали боль, - они обновляли защиту, ведь до этого Ангара приготовила остов для щита. А теперь он ожил, заработал, - защищая с первых секунд сияния Олега Аренского от неминуемой смерти.
     По телу разлилось тепло, а вокруг стояла Смерть… Энергощит оживал, обтягивая скелет Силы, его мощь равна силе тысяч магов.
     Энрике несколько потрясывало, но одновременно успокаивало. Он расстегнул рубашку, взглянул на амулет богини, с наслаждением жмурясь. Сияние этого щита сходно с Солнцем, и теперь у мужчины стопроцентная защита от Зла – Химауры, с коим он прежде никогда не сталкивался.
     Но даже, несмотря на это, спустя годы, Энрике так и не нашел способ уничтожить негатив. Зная, – ключ к нему лежит в фундаменте плотины, да в Водохранилище – на дне, в виде погибших деревьев, животных, людей. Но все будет потом. Ключ невозможно достать, никак.
     Активировавшись, энергощит еще раз вспыхнул несколькими молниями, и угас, став невидимым. Гвелд чувствовал под языком вкус озона. Кровь текла в его венах, вместе с новыми функциями, голова горела, подташнивало. Кости словно стали титановыми. Снова рухнув на колени, Энрике грозно глянул на чудовищный пейзаж, и под вопли Ангары его власы взвихрились золотым огнем. Вставать действительно было тяжело.
     «Теперь ты мне ничего не сделаешь, Зло! Я защищен! Ешь, пей тех, кто тебя создал! Слышишь меня, тварь»?!
     Зло услышало Гвелда, принявшись атаковать. Сразу. Энрике вначале почувствовал легкую вибрацию в воздухе. После его ударило в область сердца так, что Светлый несколько откинулся назад, стиснув зубы. Если бы не защита Ангары, то он бы лежал через мгновение мертвым, на камнях. Приложив ладонь к левой груди, золотоволосый снова прощупал пространство: негатив зашкаливал по параметрам. Через пару секунд последовал еще один удар, но уже в голову. Невидимый барьер смягчил нападение.
     «Я не дам тебе здесь все уничтожить, сволочь! Буду бороться за Светлое Начало! Не быть Волшебному Мосту дарителем радости в этих краях! Я найду свою Анастасию в Братске, даже если мне суждено жить, как крысе»!
     Третий удар Зла о энергощит свалил Энрике с ног, на этот раз мужчина пару раз дернулся, потеряв сознание… уронив голову на камни и застыв. Он понимал: НОЧЬ НАЧАЛАСЬ, НОЧЬ РАЗУМА И НАЧАЛО РАСПЛАТЫ. Древний кельт лежал на камнях, ничего не видя, не слыша, а шоферы продолжали сбрасывать глыбы в воду, смеясь…
     Светило Солнце в небесах, день шел дальше. Невидимый мир эхом доносил крики Богини, которые постепенно затихли. Теперь новорожденное Зло возьмется за своих создателей. Прежде, чем они поймут, ЧТО сотворили.
     Но останется надежда в этих краях. Гвелд станет борцом за Свет. Только у него ничего не выйдет. Маг лежал ничком, не шевелился, не видел снов и видений. Также не помнил, сколько прошло времени.
     Перекрытие Ангары продолжалось ровно девятнадцать часов, не все машины вернулись. Даже этот факт не заставил молодых строителей задуматься.
     Они не знали: их бешеные радость, энтузиазм через десять – двенадцать лет сменятся болезнями, плачем, разводами в семьях, пьянством… и не только.
     Ангара утром несла свои воды через Падунские Пороги, перекатываясь через булыжники. Ущерб этой катастрофы был огромен: после строительства плотины исчезли ценные виды рыб, навсегда сгинули ангарские жемчужницы, сто тридцать тысяч гектаров прекрасного леса навеки остались на дне, не только он. Превратившись в адские рощи, часть которых после всплыла. А самих строителей ждала в будущем страшная расплата.
     Их потомство состарится раньше времени, - их силы высосет Химаура, и лишь Энрике да некоторые останутся невредимы. А сейчас – песни, пляски, молодость, секс, дети, новый город. Потому как в основе этого – половое влечение.

                -17-

     Энрике лежал под черным небом и слышал, как булыжники летят в воду, чувствовал удары о щит, но Зло не могло проломить ангарскую магию. Золотые локоны шевелил ветер, теперь Олегу надо исчезнуть хотя бы на несколько дней.
     Ангара перекрыта, изломана, убита даже. Бедная девушка, как же на сей раз ей досталось! За ее изломанные кости молодежи достанется потомство, о чем сказано выше. С измененным ДНК. В восьмидесятых годах дети начнут уже в утробе матери впитывать в себя черноту выбросов. В результате весь организм окажется отравлен навеки.  Позже, рассекая гены, метилмеркаптан и фтор перевернут мировоззрение многих горожан. Но не всех. И во втором, третьем поколениях о былой романтике стройки останутся лишь песни с воспоминаниями. Поскольку Химаура шарахнет именно по тем, кто из кожи вон лез ради стройки.
     Словно навеки замершие куколки бабочек, некоторые дети не проживут в роддомах и суток, - умирая в мучениях оттого, что не раскроются легкие. Разнесется плач несчастных родителей, бабушек. И скорые будут выезжать на вызовы постоянно, когда из труб вырвется в огромном количестве яд. И кладбища пустовать не будут, наполняясь все новыми мертвецами. Истошные вопли огласят его, потом возопят младенцы, которые выживут в восьмидесятые, в начале девяностых, - от нестерпимого зуда кожи, когда будут извергаться выбросы в небо. Химаура даст им аллергию на них, даже цвет кожи окрасится в цвет желто – рыжий, как снег у завода. Не будет управы на неизвестные ныне болезни в городе Братске, так как гены уже изменены. Но вместо того, чтобы сломя голову бежать из города, прочь, люди останутся жить дальше… на краю пропасти.
    Белая кожа станет серой, глаза злыми, голоса многих хриплыми, еда безвкусной, река – болотом – озером, и все это накроется ядом. Смерть скажет всем: «Я здесь, я хорошая, нас знает весь мир, работайте на БРАЗе, на БЛПК, ЛПК, а взамен родите еще детей, в уплату за славу ГЭС и Братского Водохранилища… Спи, дитя, ты уже обречено, я укрою тебя своим пледом, сияющим от алюминия, и душа успокоится»…
     Словно бабочки, вылупившиеся из куколки с неразвившимися крыльями, обреченные на гибель, ползающие по земле в невозможности подняться в воздух. Природа как бы отрезала таких от дальнейшей цепи развития, не дав плодиться дальше.
     Так стало со многими в городе Братске, и сия расплата стала страшна даже специалистам с опытом. Дети, большинство которых проживет с баллонами кислорода, - или подростки, неспособные даже разговаривать, - лишь кричать и мычать. Бросающиеся на людей, как звери, заточенные в изолятор… под названием «школа – интернат». Худшего наказания за насильственное вторжение в чужую зону, за построение счастья на чужом несчастье придумать невозможно. Но будет СЛИШКОМ поздно.

     Вот по проспекту Ленина, в центре города, идет маленькая девочка в черной шубке, вязаной шапочке, алых рукавичках, с алыми от мороза щечками, как яблоки. В валенках, с заиндевелыми ресницами, большущими серыми глазами. Девочка идет с горки, она каталась, смеялась, и видела: небо затянуто облаками. Рядом идет молодой мужчина лет тридцати, рассказывая сказку.
     Он берет кроху на руки, начинает кружить. Ребенок смеется и спрашивает, где мама. Вот мужчина вновь идет по улице, сворачивая на улицу Подбельского, обещая купить шоколадку «Сникерс». Да зачем покупать, если и так есть! Девочка рада. Ей всего семь лет. Но она уже не по годам умна, серьезна, понимает: взрослым тяжело и хочет, чтобы во всем городе цвели пионы и никто никого не убивал. Мужчина качает головой.
     Навстречу идет молодой парень в плаще, черных брюках, в синей вязаной шапке. Он движется легко по январскому снегу, почти не касаясь его, поправляет шапку, и вдруг из – под нее выскакивает часть длинных волос с косичками сбоку. Девочка сразу останавливается, как вкопанная, хлопая громадными глазами, открыв ротик, а мужчина ласково спрашивает:
     «Иришка, что ты увидела? Расскажи Вове». – Ласково целуя ее в щеку. Малышка чувствует запах табака и одеколона. Парень идет медленно, спрятав косички в шапку. А девочка изумлена не по – детски, незнакомец останавливается совсем рядом, вполуоборота разворачивается, улыбается. Руки в карманах, лицо без прыщей, от него идет столько доброты, что не описать словами. Девочка тычет в юношу маленькой ручкой, говорит звонко:
     «Дядя Вова, а у этого дяди косички как у девочки! А почему так? Ему мама их заплетает? Он же не тетя! Почему»?
     Владимир несколько растерялся, поглядел на паренька – друга. Тот улыбнулся.
     «Иришка, этот дядя… он так любит. Косички».
     «А зачем ему косички? – не унимался ребенок. – Давай спросим, есть ли у дяди бантики, как у меня»!
     Парень смотрел на ребенка, его глаза засветились каким – то изумлением. Он поражен недетской серьезностью девочки, старался не делать резких движений. Владимир подошел к парнише, сказал спокойно:
     «Здравствуй, Олежа, куда тебя потянуло в такую стужу»?
     «В бассейн. Хочу мышцы размять, друг. А что за девчушка с тобой со щечками, словно яблоки»?
     «Это моя дочурка, Иринка - Нюша. Очень добрая и ласковая. Ее удивили твои косички, вот, интересуется. Ребенок ведь, пусть радуется»!
     Олег Аренский рассмеялся:
     «Семилетний ребенок никогда не видел косиц у мужчин? Ну ладно, у дядек? Да ну»!
     «Она очень любознательная и умная, удивилась. Покажи ей еще раз волосы, Олег».
     Энрике снял шапку, распустив волосы по плечам. Девочка вновь открыла рот от изумления.
     «Как у куклы Барби волосики! А можно я их подергаю»?
     Смутился Архимаг, но поманил рукой кроху. Присел и улыбнулся, глядя в гигантские глазищи ребенка.
     «Дядя, а как вас зовут»?
     «Олег».
     «Олег – это значит Оля»? – не по – детски сощурила глаза Ирина.
     «Нет, это другое имя, малышка».
     «А почему у вас косички? Вы же не тетя»!
     «У тебя тоже есть косы, девочка. Мне так нравится. Поднимается настроение. Особенно в Новый Год». – улыбнулся кельт.
     «Ой, Новый Год! А вы наряжаетесь в костюм Деда Мороза»?
     «Нет, зато я пускал салюты во дворе. А ты кем была на Елке? Снежинкой? Зайчиком? Ромашкой? Принцессой»?
     «Мне мама сшила костюм Волшебницы. Как в сказке про фей. Фата – Моргана»! – гордо сказал ребенок.
     Аренского ответ несколько вогнал в ступор. Он глянул ауру девочки – нечеловек. Но пока непонятно, какая. Ну и что, – таких детей множество, но девочка.
     Он потом, как по заказу, благополучно забыл эту встречу, лишь помнив смутно – да, Владимир шел с ребенком в мороз. Что у него вообще неясно – есть дети, или нет. Стерлось из памяти. Больше всего понравились кельту глаза. Сейчас это встреча двух друзей.
     «Фата – Моргана? Да, я читал сказки Андерсена. Только плохо помню их. Я друг твоего папы».
     «А зачем вы вышли в такой холод на улицу Подбельского»? – не унималась девочка.
     Улыбаясь, Энрике молвил, погладив кроху по голове, коснувшись указательным пальцем хорошенького носика:
     «Ты вырастешь очень доброй женщиной, это видно. Странно – тебе понравились мои косички. Это память о моей юности. Только вот жених в будущем, деточка, может попасться говнистый. Такие дети нынче редкость. Маленькая моя Волшебница»… - подумал Аренский, тут же мысленно осекся.
     Если бы он только знал, ЧТО за девочка стоит перед ним! Да, она вырастет, но эту встречу не забудет. Забудет внешность частично, вспомнит о ней лишь двенадцать лет спустя.
     Олег дружил с Владимиром уже несколько лет – познакомился на выставке, не жалел об этом.
      Тем не менее, несмотря на просьбы поговорить у него дома, Энрике вежливо отказался. Подарив девочке шоколадку, пошел дальше. Той этот эпизод сильно врезался в память, а Владимира не сильно удивило. Есть друг - коллега молодой и ладно, присутствуют общие интересы – замечательно! Этот парниша совсем не пьет, а от всех женщин шарахается, словно от Чумы. Гвелд не говорил ему о своих привычках, лишь частенько наведывался в музей «Ангарская Деревня», да в гости.
     И пошли Вова и Нюша - Ирина дальше, домой, - где шел ремонт, где мама напекла вкусных плюшек, с маком…
     Нюша, жуя выпечку, рассказывала:
     «А мы с дядей Вовой видели дядю с косичками! Он такой неразговорчивый! Может, у него кто – то умер»?
     Мать шикнула, погрозив пальцем:
    «Ира, не смей так говорить»!
     Та насупилась, обиделась на мать. Вова в соседней комнате строгал, пилил доски, пел Высоцкого и типа «целовался на кухне с обоями». Кроха ходила в полосатом свитерке, синей вязаной юбочке, коричневых колготках, а на голове покоилась шишечка, с блестками.
     На ночь Владимир посадил Нюшу себе на колени, стал читать книжку про Волшебницу. Вдруг, в середине повествования, девочка выпалила:
     «Дядя Вова, я хочу стать Волшебницей! Ведь я уже Волшебница, правда? У меня есть платье, есть светящаяся палочка, на льдинку похожая, теперь мне осталось все это надеть, произнести заклинание»…
     «Нюша, - погладил по голове девочку историк, - это невозможно! Ладно, ты стала Волшебницей, что бы тогда сделала хорошего»?
     «Я? – задумалась девочка, подняв глаза к потолку, - Я бы сделала, чтобы никто никогда не болел, было вечное лето, у нас с мамой была своя квартира, больше в мире не стало Зла. А еще – чтобы с улицы не пахло цэкакакой, как говорит бабушка. Надоела эта вонь! Даже деду»!
     Владимир сидел, ошарашенный.
     «Это все очень здорово, ты такая добрая, но БРАЗ убрать будет очень трудно! А так умница»!

     Энрике вернулся домой с ощущением: его жизнь начинает налаживаться. Все равно друг – историк знает по сравнению с ним очень мало. Да, встретились на улице, да, поговорили, кого – то он там вел. Неважно. Память наложила на это блок. Кельт помыл посуду, пропылесосил комнату, погладил рубашку, после пошел на кухню яйца варить. Из форточки с улицы доносилась БРАЗовская вонь. Мужчина запечатал магией окно, запрокинул голову назад. Да, женщины постоянно на него оборачивались. И это очень бесило. Полистал подшивки старых газет, сделав очередные выводы, пофехтовал посреди квартиры короткой палкой, после забрался в холодную постель и уставился в потолок. Девяностые. Год девяносто четвертый. Елка в углу, с пыльными игрушками и старым блестящим дождиком, под ней – Дед Мороз из ваты. 
     «Ах, Анастасия, как же мне плохо без тебя… Когда мы окажемся с тобой в одной постели?! Если, конечно, не откажешь. Хотя уже все равно. Я ничего не смогу изменить. Двести лет почти прошло. Все нет тебя, Настенька… Нигде… Хотя, может быть, ты еще не родилась, - а может, уже родилась, но я не знаю, где. От этого факта еще горше. Ты умерла, чтобы воскреснуть вновь. А я бессмертный кельт. Измученный любовью. НЕВАЖНО, есть у кого дети или нет, - не знаю, когда мы встретимся. Обещал выдержать – выдержу, любимая! Хотя, может, любви не существует? Для таких, как я? Наверное, нет. Проще жить, словно машина, чем ненавидеть. Да, на стройке меня несло от чувств к тебе. Так, что мечта воплотилась в реальность некоторое время. Да… Я обнимал свою невесту, погибшую, возле березы и ЛЭПин, не желая осознавать: это всего лишь больное, воспаленное воображение. Горе, проросшее сквозь века, последняя радость. Но девушка та живая, теплая, добрая, в советском платье. Это моя возлюбленная. Тебе не разрешили долго находиться на Земле. Предсказание сбывается, но узнаешь ли ты меня? Я - да. А ты, наверняка, нет. Марфа сказала – стану барином, стал им – начальником Светлых магов в Братске. А дальше? Пустота, скука однообразия, невозможность вернуть потерянное».
     Где ему было знать: Анастасия уже родилась заново, ходит по земле в Братске. Пока еще не дано этим двоим по – настоящему встретиться. Даже почувствовать друг – друга. Знал бы он, - дочь Владимира и есть та самая Настя, которую он так ждет! Та, о которой говорила ведьма. Еще девочка.
     Не вспомнится она Гвелду до поры до времени.
     Никто не знал: Владимир через семнадцать лет умрет страшной смертью – пойдет гангрена легкого, ему ампутируют сначала одну ногу, потом вторую. Гангрена докончит добрейшего человека, больного раком, на операционном столе.
     Энрике перетянул волосы тесьмой, набросил на себя камуфляж, взял в руки гитару. Почесав усики, мрачно смотрел на инструмент, попытался что – нибудь спеть о боли бытия. А тем временем, за окнами трещал мороз, да разливался яд выбросов. От которого житья не было. Его глаза закрылись.
     Архимаг спал, ему снились события почти двухсотлетней давности, - погибшая невеста, ее душа в палатке… и крик на строителей: «Да вам всем бы отравы… да побольше»! Как в воду глядел – отрава теперь, - выхлопы из труб. И девушки из палаточного Братска заглядывались на этого мужчину, влюблялись. Прыгали к нему в палатку, подкараулив. Даже шестнадцатилетние девочки мечтали с таким переспать. А ему все до лампочки, на стройке.
     Он однажды просидел с гитарой почти всю ночь, не смыкая глаз. Мучаясь от невыносимой боли в сердце… Потом от страстных снов, где занимается любовью с возлюбленной. Отныне, до неопределенного срока, ворота в Европу и в другие места ему заказаны. Но здесь некого винить – Гвелд сам это выбрал.
     И все – таки, как он оказался в России, кто такая Настя? 

    
                - 18 –

     По заснеженной равнине, по дороге, легко неслась бричка, запряженная тройкой вороных лошадей. Ничего из себя она не представляла. Единственное, кто представлял интерес, - это молодой мужчина, сидящий в ней. Закутавшись в богатую шубу, он с огромным любопытством разглядывал прекрасные пейзажи за мутным от льдинок окном. Длинноволосый, благородный, необычный по своей внутренней природе, бритый ликом, без усов и бороды, - незнакомец стал новичком в России конца восемнадцатого века. Иностранцем, типа графа Калиостро, лишь БОЛЕЕ круче. А проще для русских – отрок. Поскольку выглядел лет на двадцать внешне. Или немного постарше – эдак на двадцать пять.
     Отрок по имени Василий.
     Неразговорчивый, нелюдимый, почти бесчувственный, ехал в деревню на поселение. Только в какую? А какая понравится.
     На календаре стоял 1798 год, страной правила династия Романовых. Василию итак все равно, кто правит. Сразу не по нраву ему пришлось наличие крепостного права. Еще пока он ехал по Русской земле до места назначения с восточной стороны, видал русских баб. Говорливые и голосистые, даже вульгарные в этом плане.
     Исплевался по пути, пока добирался до понравившейся области страны, - настолько достали, - сил нет. Но зато различных кушаний откушал. Диву даваясь разнообразию кухни новой державы, которую посетил. Многие за одну песцовую шапку, да шубу из лисы и волка называли незнакомца барином. Особенно когда волосы лежали на плечах, и на них падал свежий снег. Подобным стал Энрике валашскому князю. Слишком схож наряд. Но здесь его имена станут такими, – вначале Василий, а затем окончательное прикрытие – Олег Аренский. Первое исчезнет. И достаточно скоро. Лет через сто или чуть больше. По сравнению со всей жизнью, - это всего лишь миг.
     Василию полюбилась баня, «вымывающая различные вредные соки из тела», но уж больно жарко там, да неприятно! Зато помылся. И в снег, в сугроб, голышом. Без страха замерзнуть. Красота! Он вполне мог сойти за наследника какого – нибудь поместья. Будь у него образ крепостного, - схватили бы на любой заставе. Мол, негоже черни ударяться в бега от хозяина.
     Сам незнакомец приехал из Праги. Много там чего произошло. До этого в Китае жил, потому знал теперь множество чудных тонкостей. Коих не видал русский глаз никогда, кроме фарфора, шелка и привычных немецких да французских красот.
     Также у мужчины лежал у ног, в бричке, таинственный меч – кладенец: катана – талисман. Волшебная, заговоренная. Очень опасная для тех, кто ее захочет украсть. Горе тогда принесет вору. И его родне. Любимое оружие Архимага. Которое он сам сковал, вложив сильнейшую магию при этом. Назвав свое детище «Отмщение». Сталь не ломалась, не тупилась, а питалась лишь кровью Темных, слушалась только Гвелда. В чужих руках красавица в прекрасных ножнах не любила бывать. И у людей, да у магов от меча болели кисти рук.
     Великолепное оружие радовало взор. И вызывало ужас у русского народа. Который мало что видел в поместьях, деревнях или в кабаках да в многочисленных борделях. Да, приходилось там бывать, поскольку кучер был охоч до дворовых баб. Сидел там Энрике и мух давил за столом у окна, – то бишь пил водку горькую, дожидаясь, пока мужик натешится с крепостной девицей и запряжет лошадей. Ругались они много по этому поводу, плюс Архимагу до смерти надоело, когда и его дурак звал на тройничок.
     - Забирай своих баб сенных и проваливай в свою постель! Не в моем вкусе те русские свиньи с грудьми до живота или с громкими голосами! Если бы здесь появилась самая настоящая нимфа, которая растопит мое разбитое сердце, - тогда подумаю. Но не дам тогда свою красавицу, сам ее утешу и расцелую в уста сладкие. Пока таких не видел, и не увижу никогда. Даже в храмах и женских монастырях. – Так отвечал красавец слуге, который его почитал барином. За одну внешность и мудрый взгляд голубо – синих очей. Старый кучер из каких – то там казаков любил в молодости тащить на сеновал любую девку. Кстати, немного о религиозных предпочтениях Российской Империи. 
     Вера северной страны была православная, и понравились иностранцу русские храмы видом, особенно в Петербурге. Но не более.
     Сколько вечно молодого мага ни спрашивали, - кто его отец и мать, говорил одно:
     «Не помню, не знаю».
     Немудрено: на вид лет двадцать стукнуло. Двадцать или нет, - а уже начитан, образован, этот мудрец молодой, множество языков знает. Никому в результате так и не стало известно, где Васька родился. А самому ему по жизни глубоко параллельно на то, ЧТО о нем думали и кто.
     Он по морали глубоко, коренным образом отличался от обычного, русского мужика: не сквернословил, не пил, не курил, не жевал табак, не прелюбодействовал с сенными девками, о чем говорилось выше. Иностранец, ряженый – наряженный, - в русское платье, да так, что стало, в конце концов, невозможно понять: он вовсе не рожден в Российском государстве. Которое много чего видело за все века своего существования.
     Мужчина очень быстро освоил русский язык, письменность,  теперь практически говоря без акцента. Как с пеленок в Империи рос! А откуда взялось имя Василий? А просто: один раз Энрике на станции спросил смотритель, - как звать – величать. Архимаг сказал первое имя, которое больше всего понравилось. С тех пор стал так зваться. Нельзя сказать, будто Васька все принял в стране, куда явился на неопределенный срок, - только старые привычки у него остались. Понравилось ему также следующее: почти в каждой крестьянской избе очень много хорошеньких ребятишек, кои с малолетства наравне работают с родителями в поле. У самого Энрике детей живых не имелось. Умерли. Как и жена. Сравнительно недавно.
     Узнал новичок: есть на каждые имение, волость, деревни, - люди странные. Помещики, барины, барыни, и именно первые покупали, обирали, обдирали, продавали, дарили крестьян, коих даже за людей не считали. Убивали даже, да не только…
     Крестьянскому народу, чтобы его не трогали, приходилось работать от зари до зари. Васька пожил в таких поселениях недолго, - проездом, но нигде при таком раскладе себя своим так и не почувствовал. Ну, погуляли в Троицу, или на Купалу поплескались в реке… кругом только и слышно вокруг новичка:
     «Вася – Василек, а возьмешь меня женой»? – и всегда, всегда какая – нибудь девка начинает себя хвалить. Да на ближайшую церковь указывать. Да пошли они!
     От таких приставаний становилось мерзко. Тем более, среди девок и парней был распространен блуд, – общий секс, групповуха в избах, на природе, если выразиться современным языком.
     И после такого Василий искал такое место в огромной стране, где бы душа радовалась, плюс никто бы не лез к нему. Он сидел в бричке и думал, где бы окончательно приткнуться, отдохнуть. Несколько веков среди берез и сосен, дубрав и остальной красоты.
     Была у молодого «парня» еще одна особенность: везде, куда ни приедь, в любой деревне или в селе, ведьмы да колдуны его как огня боялись, и даже не подходили близко. А почему?
     А потому, что на самом деле Вася оказался мощным, Светлым Архимагом, известным на всю Европу Инквизитором из Праги, – Энрике – Гвелдом Кельтским. Он приехал по одной причине: в Европе гремели революции, хотелось найти себе местечко. Потише, без гильотин и Марий – Антуаннет, ее грудей и остального мрака. А то или в Чехии громыхнет, то во Франции, то еще где–то… Не нравится европейцам королевская кровь ныне. Хорошо, уедем от греха подальше. Он уехал. Все достало, все приелось. Вот так стал Энрике Василием. Ложным русским парнем. Россия, в отличие от немытой Европы, – чистый, благородный край.
     Реки завораживали Гвелда, возлюбил он боры сосновые и леса, равнины, но вот женщин не желал очаровывать по - прежнему, а тем более, - связываться с ними. Он словно вкусил уже кучу раз яблоко юности, прелести молодости. И переел их так... до рвоты, больше не хочется. А хочется ощущений поострее. Все достало, приелось. Вот с этого «приелось» все и началось у Инквизитора в России, вплоть до 2015 года. 
     Осиянный эпохой Возрождения, Василий – Гвелд мечтал не о простых интрижках и быстром сексе, - в кустах, либо еще где–то, а о высоком, настоящем чувстве. Вот только где на землях Российской Империи отыскать свою Прекрасную Королевну? Которая бы соответствовала внутреннему образу в голове? НИГДЕ здесь Вася не видел такой женщины. Он сидел в бричке, в тяжелой шубе, и золото волос, словно солнце во мраке, ниспадало волнами на сильные плечи. Власы перетянуты кожаным ремешком.
     Удалая тройка неслась дальше, разбивая снег серебристыми подковами. Породистые лошади, казалось, не знали устали. В кармане шубы Васька сжимал деньги в кожаном кошеле. 
     Он приказал остановиться у трактира, чтобы хоть немного отдохнуть. На постоялом дворе. Там его по ошибке снова приняли за барина, только Энрике это стало, что называется, «до лампочки». Гвелда больше всего беспокоило, где бы осесть надолго в дороге – крепчал мороз.
     Вовремя приехал, – за окном завыла вьюга, ехать дальше невозможно. Сенные девки поглядывали на красавца, с испугом, интересом. А тот, сурово взглядом оценив помещение, грел замерзшие руки, потирая их. Да уж, таких морозов Энрике давно не помнил. В Европе гораздо теплее. Ему поставили щи да водку. Она как раз необходимо, чтобы тело согрелось и по венам прошла теплая волна. Мужики уставились на нечеловека, даже сняли шапки. Вот так честь! Кельт кивнул головой. Даже трактирщик затих. Неземная красота сразила всех. Кто–то заявил – негоже без усов и бороды ходить в таких краях, не по – христиански это. Но суровый взгляд голубых, как сапфир, глаз, заткнул какого – то крепостного средних лет. Боязливо вжался в стул, когда кельт подошел к нему, опершись руками о стол, и на чистом русском заявил:
     «Я вернулся из Голландии, как царь Петр, а ежели бритых мужчин не видел, или считаешь меня дураком, у коего женоликий образ, с коим дел не стоит иметь, - то голова твоя должна быть на плахе, или в петле. Я из знатного рода, хватит показывать свой пьяный нрав перед потомственными немцами. Либо сейчас в поле пойдешь ума набираться да креститься на звезды, чтобы батюшка потом на санях прибрал. Пей свою чарку водки и чтобы больше не открывал рта при мне»!
     Пьяница с испугом поглядел на правую кисть говорящего. Уставился, перекрестился. Ведь на пальце гостя  холодно сияло серебряное колечко с дорогим камнем. Также мужик уставился на локоны Архимага, которые отливали в свете свечей глубоким золотом. А на морозе мерзнуть очень не хотелось.
     «Прости меня грешного, барин! Не хотел обидеть настолько знатного гостя! Но мужики у нас ходят с бородой и усами, даже жениться нельзя женоликим, батюшка не обвенчает! Даже несмотря на знание наук и учения. Не казни меня, барин, черт попутал»!
     «Нет никаких чертей, нет никаких ужасов, коим пугают детей малых в колыбелях и на полатях! Скажи мне, что есть Луна и звезды? Думаешь, они прилипли к небосклону и висят, как блины на ветках? Пей меньше, Ярослав»!
     Тот снова перекрестился. Вот это да! Еще и прозорливый мужчина… значит, надо его к попу отвести, чтобы отмолил сей грех. Энрике, прочитав мысли, усмехнулся хищно и засмеялся. А после выпил водку алкаша и кинул ему серебряный рубль. Тот глаза выпучил.
     «Чудны дела на этом свете. Всех не упомнишь за свою короткую жизнь, чуть не женился на знатной принцессе из рода Цербстских, приехал обратно по причине ее измены с каким – то дураком, и тут еще пьяная собака будет мне указывать, как жить»! – Гвелд развернулся и занял свое место за столом. Принявшись трапезничать без молитвы. Сие очень напугало всех. Люди решили – что за безбожник? Слишком дикий народ живет в отдаленных краях России. Без Бога не до порога. Запуганные. Им не растолкуешь, - Мир устроен совсем иначе. Не тот уровень развития. Пахло мышами, кошками, где – то в бочке квасилась капуста. Аромат свинины на тарелке в качестве второго развеселил молодца. И правда, отличная кухня!
     Ближе к ночи на дворе все стихло, взошла Луна. Она невольно напомнила кельту о Родине, - те времена, когда мир еще молился старым богам. И не раз иностранцу в бледном сиянии казалось, – во взвихрениях снега танцуют эльфы да феи. Да, было время… Увы, больше такой эпохи никогда не будет.  Василий вышел, вдохнул свежего, морозного воздуха, с наслаждением прикрыв глаза. Все его естество пело, особенно душа радовалась лунному свету. Спутник Земли словно напоминал о былой радости своим черепообразным ликом. Омыв планету серебром.
     Где – то у леса далеко зазвенел колокольчик, - видимо тоже кто–то торопился либо домой, или ехал мимо. Русский дух чувствовался во всем – в чудных, как печатный пряник, избах, изукрашенных наличниками, в необычной росписи посуды, особенно красив оказался сам самовар.
     Интересный, одновременно странный быт русских, женщины и девушки похожи на матрешки: красятся много, наряды яркие. В каждой волости разные. Пошло и некрасиво сие. Пестрота. Не то. Инквизитору нравились белоликие, с тонкой талией красавицы, кроткие и неразговорчивые. А вовсе не то, что ему на одном дворе «посчастливилось» увидеть один раз. В другой крестьянской избе ему очень вымотали нервы бабы, во весь голос поющие… Устал от женского хора да болтания целыми днями. Противно. Мечтающие о венчании и рождении деток. Не представляя из себя ровно ничего. 
     «Зачем же столько красок в одеждах и румян на щеках? Так уродливо! Были бы Девы лучше подобны березам, тихи, скромны, не крикливы, тогда поговорю с любой. Да, меня многие принимали за графа, барина, сие не есть любо. Также нехорошо, когда девицы заглядываются на власы. Сравнивая с херувимом молодым, сошедшим с Небес. Словно гиря их взор! А глаза бывают – то при этом похотливые: так и жгут, возжелав лоном мой уд. На сеновале, где пахнет сухой травой. Где зачинаются дети в огромных семьях. Нет, не будет таким хохотушкам от меня ничего! Не глядите… А ежели бы вы обладали кроткостью, как голубки, - то да, сам бы утащил на тот сеновал, - любить… Одну недотрогу, красавицу. Деток зачинать. Да не желаю я этого. Поскольку нет Любви в этом Мире для меня, а лишь души насилье. А здесь все запущено. Как и везде. Есть приданое у девки, – она будет замужем, нет – останется старой девой. Ни один юноша не прикоснется к ней. Пойте, пойте, бабы, о прошедшем лете молодости, когда красны вы были. Исчезла та стройность девичья и пришла тучность. Краса была, как у берез, заставляя весной биться сердца парней неистово, где теперь ваша невинность? И чем боле голова кружилась от страсти, тем сильнее возжелались вы… - думал потом Василий, с горечью оглядывая всех за столом. Он все понимал. Кому – то здесь не хватило в свое время любви, кому – то гордыня глаза застила, кто – то самоутверждался. Иногда вообще встречался подростковый разум у взрослого люда. Заплечные сынки. – Что же вы творите, бабы?! Неужели непонятно: мужская логика правит миром, а женская – загоняет ее в гроб. Женщина, занимаешься хозяйством по жизни, - моешь, метешь, печешь, но более всего моешь – так зачем тебя родили?! Только для этого?! Для чего живешь?! Чтобы тереть грязь, до самой смерти?! Нет! Зачем тогда жить – то?! Когда – нибудь наступит время, когда баба перестанет быть  только мойщицей, уборщицей, поварихой, детомашиной. А сейчас – это дорога в никуда»…
     Василий вновь вышел на улицу, чтобы не дышать чужим перегаром и табачным дымом, а снова наслаждаться ароматом мороза. Он снял шапку, встряхнул золотом волос. Они засияли золотом, вместе с серебряными звездами снега, мужчина рухнул в сугроб, с наслаждением потянулся. Русский воздух действительно какой-то особенный, с привкусом минерала, что говорило о климате этих мест.
     Бабы на постоялом дворе на лавке продолжали петь. Архимаг закрыл глаза, вспомнил свою «человеческую» юность. И умерших жен за все века. Ведь на самом деле любить он умел, еще как! А как занимался любовью – словами не описать! Когда это повторится вновь – неизвестно. Красивое тело Василия здесь никому не принадлежало, - как и его сердце, нравом златовласый походил на сокола или орла. Суровый, прекрасный, мудрый, страшный для многих. Его трели души не каждый смог бы понять, услышать правильно. Инквизитора действительно очень смущали яркие наряды, потому он купил где-то русскую, белую рубаху с алым цветком. Русская песня лилась над заснеженным полем, - непонятная, с оттенком убитой юности.  Народная, странная… Далеко – далеко, в лесу за полем, завыла стая волков. Голодная. Отдохнув, кельт двинулся дальше. Заплатив за ночлег и трапезу хозяину довольно хорошо. Путешествие продолжилось.

                - 19 -
 
     Как – то раз, у каких – то крестьян в деревне, остановившись переночевать и отдохнуть от долгой дороги, - опять же представившись знатью, Василий угощался щами, свининой да солянкой. Вот его взор вновь пробежал по столу, на котором накрыта шикарная скатерть. Сотканная заботливыми руками хозяйки, с бахромой, дивно расшитая. Птицы, звери, яблоки, голова девичья посередине, с толстой косой. До прекрасного изделия даже было гостю страшно дотронуться. Не говоря о том, чтобы не залить супом. В избе, в красном углу, стояла икона с лампадкой. Приятно смешивались запахи дров и ладана.
     Черно – белого окраса кошка мягкими лапками ступала по дубовому полу. Словно хотела показать гостю всю свою кошачью женственность, без слов конечно. Умные, большие, раскосые глаза животного подведены двумя полосами.
     «Идеален и дивен кошачий облик»… - подумал Светлый.
     Ему сразу вспомнились русские сказки, былины, о коих рассказывали свои давно. Ведь ездили же на Русь и в Российскую Империю маги, а после все собирались за столом, пили вино и делились впечатлениями. Да и здесь, останавливаясь на постоялых дворах, у обычных крестьян, Энрике замечал: матери детям рассказывают легенды. Каждый раз, в разной волости, сказки менялись немного по сюжету, но суть оставалась такая же. Плюс многие повествования готовили деток к настоящей жизни. Особенно много рекли о Маше и медведе, девочку или девушку после съели звери в конце. Как помнил золотоволосый, то же самое творилось в Средневековье в Германии, во времена страшного голода. Когда детей бросали в лесу умирать. Неважно, какого они достигали возраста. Людоедство, кошмары, потрошения, гробы, вампиры, оборотни… но никак не про счастливый конец.
     А потом братья Гримм переписали окончательный вариант всех кошмаров легенд. Та же Красная Шапочка на самом деле говорила не о девочке, а о девушке, у коей оказались оборотнические корни, где волк сожрал сначала бабушку, после сварил из нее суп или запек рагу, да лег в постель. Изнасиловав или по обоюдному согласию красавицу, зверь прикончил и внучку. Либо там на деревню налетал оборотень, убивая жителей. Будто бы у Шапочки жених там на волка охотился. Всю сию красоту переделали до неузнаваемости, и оставили детский вариант. Мол, девочка пошла с пирожками к бабушке, встретился ей волк, и далее по тексту. Счастливый конец, волк умер, и можно жить дальше.
     То же самое творилось с русскими сказками. Больше всего Гвелда удивило: в них фигурировал, - постоянно, - юноша Иван. Именно юноша, - неженатый, о женщинах до приключений ни слова никто не говорил. Кроме как о матушке. Ни первой любви, ни интима у персонажа не наблюдалось. Почему только он? Что за имя? От слова Ива? Может потому, что Ива серебристая, потому побеждает этот отрок Змея – Горыныча? А проще дракона. А где горы сами, откуда появляется Дракон? Почему Змей выходит охотиться вечером? Горы на седом Урале? Этого Гвелд так и не смог понять. Но знал – все змеи, драконы, Яга, - отголосок прошлого, языческой Руси. Потом приходилось ему слышать, - Горыныч это Велес или другое божество. Коего сделали злодеем. Мол, будто покровитель леса, приходящий в образе медведя к грибникам или ягодникам, так здороваясь с ними, - ужас. Может быть, пора вспомнить родных Богов? А не хулить их? И тогда они с радостью помогут. А если Горыныч влюбился в прекрасную девушку, и она ответила взаимностью, и прилетел он именно за ней, раз после появились где – то в пещере дети? Если это красавец – юноша? Абсолютно безобидный? Никто даже не задавался этим вопросом.
     Любопытство ко всему взяло верх. Все было Гвелду безумно интересно, ново, необычно. Он назвал себя Василием, чтобы никто не цеплялся. Пусть будет так. Лишь бы не нажить врагов. А может, из – за глаз своих, да названия цветка полевого? Очи голубые, чуть ли не синие, словно озера Скандинавии… в кои можно влюбиться, до беспамятства. В золото волос – и подавно.
     Вася нежно глядел на кошку, протянул руку, завлекая, - та сразу запрыгнула к нему на колени. Замурчала. Мужчина нежно почесал ее за ушами, представив вместо нее, у себя на коленях, девушку. Он гладил животное, которое терлось о руку, часто шершавым язычком целуя пальцы, задумчиво глядел в окно, где вновь выла вьюга. Вьюга – Мара, грозная богиня Зимы и Смерти. К которой можно обратиться за помощью на славянском капище, принеся жертву. А потом придет Лада, расцветет поле цветами.  Сквозь вихри снега, на небе бледным пятном просматривался лунный диск. Ночь здесь настает очень рано.

     Душой Василий похож на сокола, на орла в небе богатым одеянием, сердце его подобно чайке над волнами. Европейская закалка. Не славянская. Также иностранца изумило: в русских деревнях нет портретов, - не то, что за границей. Удивительное рядом. Почему? Ведь были у Петра художники, и у Романовых до него. Ведь никто не станет помнить, в большинстве, как выглядел народ в девятнадцатом веке. Все умрут, исчезнут, смешавшись с черноземом. Останутся потомки. Кои даже не вспомнят свою генеалогию. Гигантская страна, а такого развития, как в Европе, почти нет, - по крайней мере, не видел еще. Либо слишком огромные расстояния между цивилизацией да провинцией. Оттого дикие нравы, пьянство, разврат.
     Лишь в Москве да Петербурге сходство душу греет. А так… что есть деревня, что нет ее – лишь чистая Природа помогает адаптироваться, усвоиться. Когда «Василий» двести лет прожил в Китае, то там было на что поглядеть, чему поучиться. Разница – как день и ночь.
     Китайцы славились головорезами и мастерами врачевания, шелк из этой страны стоил баснословно дорого. Другой менталитет. Абсолютно. Хотя и грязи хватало. Император творил невесть что, потому пришлось убраться восвояси. Но об этом потом. Теперь можно пожить на славянской земле, удивляясь пьяным на улицах да жуя калачи, блины, пироги. Слушая колокольный звон каждый день. Видя, насколько люди боятся Страшного Суда. А вот там… буддизм.
     Мудрость во взгляде воинов, кроткость черноволосых девушек, - и нет такого выпендрежа, как в России. Даже музыка полна какой – то магии, изящества, Силы Природы, много еще чем. Там можно часами сидеть на берегу озера, - в расшитой одежде, - смотреть в горизонт, размышляя о Вечности. Слышать голоса Богов и ветра. Когда в озере плавает доисторический монстр, сжирающий рыбаков. Его усмирить вполне возможно. Магией. Станет, как котенок беспомощный.
     Каждый вышитый цветок на одежде местных жителей имеет свой, особенный смысл. Каждый стежок – целая философия. Потому такие одеяния приятно носить, чувствуя: это часть тебя. Не нравилось там Гвелду также, что женщины почти бесправны, даже ходить почти не могли. Им с семи лет туго бинтовали ножки.
     Золотоволосый кельт не вызывал шока у этого народа, поскольку те понимали: хоть европеец, но себя не выпячивает. Не позорит свою историческую Родину, следит за собой.
     Жил вечно молодой мужчина себе да жил, никому не мешая, постепенно совершенствуя свои навыки владения оружием, у монахов Шаолиня. Не плакал, не ныл, - терпел, как настоящий мужчина все тренировки да испытания. И в итоге, за два века, стал таким мастером, что любой бы позавидовал красоте боя и изяществу.
     Последний учитель Энрике, Лэ Хань, - выковал Архимагу талисман – катану, - но частично, обучив европейца своему искусству ковки. Последний штрих в создании оружия сделал сам Архимаг. Два дня потратив на все.
     Ему поначалу, перед всем этим, предложили несколько видов оружия, но понравилась только катана. Не лук, не топор. Попросил золотоволосый мастера выковать ему такую же, как у Лэ. Старик согласился, с радостью принявшись за работу. Вдвоем они творили этот шедевр. Кровью своей во время ковки и после полил  Архимаг лезвие, прошептав заговор. Когда старец спал. И после сего меч слушался лишь хозяина. Гвелд носил ее с собой, не расставаясь. Но настал момент, когда Китай пришлось покинуть навсегда, перебраться окольными путями в Российскую Империю.
     Он привык ко всему утонченному, потому поначалу от Империи шарахнулся. Как и от вида русских женщин в деревнях. Некоторые в прямом смысле кидались на шею, лезли целоваться. Имя Василий по – скандинавски прозвучало бы Василевс. В той же Валахии или Венгрии.
     Отщипнув от пирога, поднесенного на рушнике, кусочек, лизнув соли с мизинца, маг внушил в те дни мысленно визгуньям – девкам: женат уже, и от него отстали. Также он высказал слуге Ивану, - крестьянину, тому самому кучеру – извозчику, - все о девицах – прелюбодейках. Возмущался Энрике долго. Диалог был примерно такого содержания:
     «Неужели вся Империя кишит такими дурами»?!
     «Нет, Васька, вековые обычаи создали такую загадочную русскую душу. Бабье кардинально меняется в характере, лезут на первого красавца, когда их отдают в бордель барину, если матери и отцу нечем кормить старших дочерей. Идут зарабатывать себе так на кусок хлеба. Либо когда ребятишек начинают плодить. Нарождается много душ, двенадцать – семнадцать. Дети – радость здесь, работнички – парнишечки матушке с батюшкой помогают».
     Архимаг почесал нос, поглядел на землю, переваривая информацию и анализируя. Кони все равно готовы будут завтра. Стояла зима, прибыли на праздник. В самую гущу. И началось – бардак да пьянка. Под звон колоколов. Станица казачья богата и надежна. Казаки могут отправиться в конвой в качестве охраны. Может быть, заплатить серебром и нанять? Хотя есть катана, получше конвоев. А коли разбойники налетят на конях? Будут нарезаны мечом «Отмщение» как на колбасу. Жаль, нельзя нарушать инквизиторский Устав, - при людях применять видимую магию, открывать Портал. Запрещено. Под страхом Смерти. Придется жить как обычный человек. Тьфу, гадость.
     «Не считаю я благом рожать почти каждый год, - сам знаю: тело изнашивается и стареет раньше времени от такого количества беременностей. Половина детей помирает во младенчестве, Иван. Родами мрут женщины. Если ей всего шестнадцать. Как ты мне пояснил, - повенчали девку, потому как родители выбрали ей жениха, а он ее изнасиловал в первую брачную ночь. Да что это за жизнь!? Это же не курица – птица, коя несет яйца, - женщину не зарубишь топором на суп! Она ведь живая, свобода нужна! Чтобы сама дочь выбирала суженого да шла с ним под венец. Посмотри на баб – к тридцати годам выглядят уже старухами. Дайте женскому полу выбор! Тогда краса будет полезна и не вульгарна, Ваня»!
     Тот рассмеялся, прекрасно понимая: настоящих змей среди баб новичок еще не видел. Как они жрут поедом друг – друга, стараясь унизить да опустить.   
     «Никак не понимаешь ты, Вася, - женская любовь также коварна, как их хитрость. С виду баба, девка, - может быть добра, а как сядет на шею, словно лошадиный хомут, - тогда все… Оттого прозвали их всех ведьмами, Васька. От глаз горящих, словно в печи угли. Суров ты, барин… Где мы ни проезжали, – всем отказ даешь, не хочешь никак жену выбрать! Вот лично я беру любую, чтобы развлечься. Сам понимаешь, охоч… тело требует своего. Посмотрим, что будешь в Петербурге делать, перед белыми и худыми княгинями. С белой кожей, как мрамор, ходят барышни в театры, шарахаются от мышей… Есть даже крестьянки, с осиной талией, только никто их замуж не возьмет: плоха порода, не родит здоровых детей».
     Энрике посмотрел на него серьезно, после зажевал снега, - пить хочется. Долгий путь пройден по белой стране. Спутник глядел на него весело, насмехаясь над незнением менталитета. Раз барин, да образованный, но не ведающий простой жизни, - значит глупец. Рано или поздно сломается, выберет бабу да размножится. Всегда так испокон веков жили. Страшная, красивая, хромая, никакая, да красавица, - брали всех замуж. Через отца. А ведьмы, - опасные люди. Хворь на скот или детей наведут, коли их обидеть.
     Прочитав мысли крепостного, Гвелд кхыкнул, поглядев на него в упор:
     «Меня везде ведьмы боялись, Иван. Сам не знаю, отчего. Да, есть во мне что–то отталкивающее. Здесь они живут на самых окраинах деревень, ворожат по картам, старым колдовским книгам. Иногда встречал целые деревни колдунов, всегда старался никого не обижать. Девки в Империи слишком вертлявы, ветрены, - как я заметил. Для меня здесь любви НЕТ. Ежели полюблю, то лишь такую, коя бледна лицом, скромна. ГДЕ ТАКУЮ НАЙДЕШЬ ЗДЕСЬ»?!
     «А любовь – лишь в книгах. Выдумка. Сбежать от родителей с отроком, коего сама выбрала, - страшный позор. Сразу отлучат от семьи. Никто таких не станет даже венчать, барин. Выбрал батюшка дочери жениха, - старого или младого, - пойдешь в церковь под венец. Не выдумывай. Есть баба в кабаке, - и довольно! Пошли – ка, Василий, в трактир, согреемся зеленым вином да табаком, кутьей, кашей». - Иван посмеялся над мнением хозяина насчет девушек, в кабаке выпил стопку водки, вытер усы с бородой. Помолился.
     Русский мужик дивился в мыслях:
     «Дивен облик души твоей, Васька, власы, - словно из солнца сделаны! Даже у наших парнишечек нет таких! Зря не желаешь пустить эту красу свою, свой лик, себе на пользу. Как с иконы списан! Ох, девки будут поля обегать нагими, только бы на сеновале с тобой оказаться, чтобы Бог дал деток, таких же херувимов! Ох, Васька! Пропадешь со своей суровостью! Хороши наши девки, только ты этого не понимаешь. Куда денешься, влюбишься и женишься, детишки все будут золотовласыми и голубоглазыми»!
     Весело глянул на спутника, за коего отвечал, который спиртного даже и в рот не брал за вечер. Барин обожал итальянское вино. Его здесь не достанешь. Остался один кагор церковный. Вот его и пей. Причастись хотя бы в одной церквушке! Ан нет. Не желает красавец даже перекреститься перед иконой или распятием. Не к добру это! Все ходят в храмы, никто на Бога не ропчет. А этот херувим, - может, сам Дьявол? Раз везет с собой меч – кладенец? К которому страшно прикасаться. Может быть, святой водой окатить оружие? Или толкнуть барина в прорубь на Крещение?
     Энрике резко поднял голову, треснул кулаком по столу, прочитав сии мысли. Дремучий мужик!
     «А ну – ка, брось это! Не смей так думать! – отрезал Вася довольно резко. – Не нужно ради моего облика решать, мимо меня, о женитьбе и детках! Мне все равно, КТО или ЧТО в меня влюбится! Хоть сам черт в виде Афродиты! Я одинокий волк, и этим ВСЕ сказано. Мои предпочтения СОВСЕМ другие, не суди по себе, не судим будешь. Думай теперь осторожно, – я наделен способностью читать мысли окружающих, и довольно»!
     Иван испугался и решил перевести разговор на другую тему. Перекрестился.
     «Грешно это, от лукавого! Покайся! Ты еще не ведаешь русские пляски, культуру и историю! Жить придется так, как заведено в народе! Не гневайся. Ты правда не Лукавый, не херувим Серафим или Михаил Архангел? Раз не такой, как все мы? Облик соответствующий».
     Гвелд озирался. Рассмеялся, запрокинув голову. Это же надо… Продолжав смеяться, запрокинув голову назад, Архимаг ответил:
     «Я разве страшен? Был бы я Люцифером, - мы бы не встретились, Иван! А за херувима спасибо. Если захочу, поедем в Европу, там много мальчиков и юношей, кои как ангелы ликом и телом. Это не Россия. Здесь всех красавиц в монастыре запирают, чтобы старших сестер выдать замуж. Хорошенькая у вас жизнь, однако! А насчет Серафима шестикрылого да Михаила со щитом, - где у меня доспехи да крылья»?
     «Но есть меч – кладенец чудный. Михаил всегда на иконах с мечом. Как и ты, барин. Да и власы золотые, идентичные вашим».
     «Тогда молись на меня, Ивашка! Отче наш… дальше продолжать? Мать моя была редкой красоты, как и отец. Которого убили в пьяной драке. А после я получил наследство. Вот вся моя история. Нам точно надо поехать в Англию, Францию или Германию. Когда там все утихнет. Революции, королей казнят. А если у меня родственник сам Суворов. Может, удивишься другому быту, но бани там не будет. А»?
     Красота северного края была никак не похожа на все, что он видел раньше. Даже в Норвегии и Финляндии природа другая – кругом витал дух предков. Саксов, викингов, норманнов, то же самое в Венгрии, Румынии. Но Россия, - непонятная страна. Отличия также в песнях. Манеры удивляли. Вера православная. Нельзя исповедовать другую религию. Даже язычество. Кухня поражала воображение. Страхи русских казались Энрике дикими. Удивился также тому, что мужики, в основном, бороду носят. Молодые парни тоже. Девицы, как правило, грамоте не обучались, а занимались рождением детей, домашним хозяйством. Но вечно такое не могло продолжаться! Потому и кончилось через сто с лишним лет. В Революцию.
     Прошло несколько недель. Путешествие продолжалось. Василий глядел в степь, где возле леса располагалась деревня. Весь день там народ веселился, ел и пил, плясал. Слышно далеко. Наконец, оттуда двинулся свадебный поезд. Песни, игра на дудках, балалайках, пир на весь мир. Визги, костры. Свадьба. Как без нее? Значит, у кого–то приданое появилось. Инквизитор мысленно пытался осознать, куда попал, привыкнуть к обычаям новой страны… зажатой в клещи крепостным правом. Вот он вернулся в горницу и сел за стол с вышеописанной скатертью. Трещали дрова в печи. Горела свеча на столе. От лампадки возле иконы в красном углу разносился запах ладана. Семейство успело помолиться. И успокоилось. Барин. Из – за границы прибыл. Надо уважить. И девку предложить для утех.
     Вася откушал щей, положил ложку в горшочек. Подозвал к себе сенную девку, коя ходила туда – сюда, спокойно спросил ее:
     «Красавица – девица, изволь узнать: давно ли на Руси свирепствует крепостное право? Почему же вами управляют, как вздумается, не считая за людей»?
     Девушка низко поклонилась и молвила, от страха пряча глаза в пол, ожидая худшего:
     «На Руси – матушке давно. Мы не имеем права ослушаться барина, хотя многие бегут в казаки с отроческих лет. Сложив головы на Яике или в других местах. Хозяин может нас продавать, дарить, убить, отправить учиться на себя. Мы, души, отдаем ему часть скота, урожая, хлеба. Ежели нет оброка, -запорет ослушника до смерти. То же самое случится при побеге, коли поймает. Или розгами по пяткам».
     Ужаснулся Гвелд, опустил кошку на пол. Такого беспредела он явно не ожидал. Был ошарашен: человека можно продать, КАК СКОТИНУ?! Крестьяне, выходит, здесь считаются низшим классом. Словно это так, вещи в обиходе, но живые. Мужчина со страхом озирался, слушая весь расклад от девки, думая: стоит ему облачиться в крестьянское обличье, то его постигнет та же участь. Но быстро успокоился, зная: сможет кому угодно голову заморочить магией. Простую магию применять разрешали. Но не Высшую. Не укладывалось никак в голове, - как можно торговать девушками, детьми, парнями?! Мальчика можно отдать в лакеи, повара, парикмахера, конюха. девушку или девочку, - в балерину. Когда надоест, - либо «выбросить», либо запороть.
     Девушка сенная заплакала, но продолжила:
     «Двести девок наш барин купил, как прислуг за своим поместьем. Увели, увезли – и все, исчезли. Ни замужества, ни подруг, ни деток».
     «Это невозможно! Человеком нельзя торговать, как рабом»!
     «А Вы сами разве не слышали об этом? Русский ведь»!
     Гвелд понял, - пора спасать положение. И он принялся врать, довольно убедительно, про свою память:
     «Я недавно ехал через поле, кони понесли, - упал на дорогу, головой сильно ушибся, теперь иногда забываю, что мы крепостные. Я бывал во многих странах, здесь избы по сравнению с теми домами, кои в Венгрии, Германии, Франции, Голландии, - похожи на пряник печатный. Живые дома. Где много ребятишек. Не бойся, не тронет тебя барин. Иди. Я с ним уже договорился насчет той, коя стоит рядышком. Мое сердце занято, да и девка для утех мне не надобна. Иди в комнату, кою я оплатил ради твоей безопасности. Словно возлег на ложе. Не трону».

                -20-      

     …Сорокоградусный мороз вихрем влетел в зеленые палатки рождающегося города. Люди спали. Олег Аренский удивлялся, как долго они существуют в лесу, - где мошки море, жара, холод, резкий климат. Людям со всей страны нравилась таежная, советская романтика. В Старом Братске детский сад, школа, магазины. Красивый город, дышащий древностью… БЫЛ. Косицы девушек в палатках от мороза превращались в лед, примерзая к брезенту или доскам. Уже раздавался визг бензопил по утрам, кто–то пытался пилить мерзлые деревья. Этот визг резал по сердцу. После топором рубили и хлеб, и дрова. Колбаса так промерзла, что ею можно теперь гвозди забивать. Люди хотели хоть как – то в мороз разнообразить жизнь в тайге.
     Кроме этого, на всесоюзной стройке многое не заладилось. Молодежь стала более агрессивной, некоторые зачастили в лес выбираться, пропадая на несколько дней. Аренский понимал – Темные держат слово. Заслали своих. С последней надеждой отвоевать свою землю, которая уйдет под воду НАВСЕГДА…
     Еще не перекрыли Ангару совсем, очень больно, горько от следующего факта – ложе Водохранилища в некоторых местах усыпано спиленной древесиной. Для таких нужд построили БратскЛЕС. Не помогло. Множество деревьев остались гнить. ПОЧЕМУ?! ЗАЧЕМ?! Сказало начальство – значит пусть пропадает! Убирать некому.
     Одинокие печи старинных погибших изб, словно скелеты, обнаруженные в стенах старых замков, - плакали, истошно вопили в невидимом мире. Черная энергия пепелищ расползалась по некогда благодатному краю, орошенному слезами местного населения. Где больше никогда трава не вырастет, как и хлеб. Опустевшая железная дорога никогда не понесет на себе поезда, ее бросали. Как и аэропорт в Старом Братске, Николаевский Завод. Много еще чего ушло впоследствии под воду.
     И только в далеком будущем, - полуразрушенная, совершенно заросшая железная дорога возле ЛПК, Братской городской свалки, много еще где, - останется напоминанием о пятидесятых – шестидесятых годах. И геологи – энтузиасты на велосипедах найдут ее… Грубо обтесанная, оскверненная, изуродованная, она сохранит свои свойства в невидимом мире. Начнет слышать желания, исполнять их.
     И встанет Стена Света по одну сторону насыпей, защищая неоскверненную, оставшуюся былую красу края, - от чудовищного смога Химауры…
     По другую сторону останется Тьма. И пока эти рельсы существуют, - ничто не будет угрожать фауне на тех границах. Те участки ЖД, кои утонут, станут Адом в будущем для мертвых Темных… Смерть понесут на себе, в неизвестность, как людей поезда.
     Светлые слезы переселенцев хранит земля Братская, смешанные с пеплом былой истории, осиянные оскверненным огнем пожарищ, и лица детей, - испуганные, встретившиеся лоб в лоб с нашествием вод.
     Найдутся среди братчан, и не только в Городе Юности, - те, кто осудит Великую Стройку, Светлы станут их деяния, творения пера. Снимут фильмы о жестокости выселения местных,  - о тех несчастных, кто остался навеки на старых местах.
     Не сможет Братская ГЭС победить разум и любовь к Родине, но не слышится молодежи шепот Смерти, деградации, наркомании, мутаций и пьянства. А слышатся вопли младенцев, стоны, шум леса, который знает о своей скорой кончине. Он медленно умирает от молодежного энтузиазма, но пока никто этого не видит в упор. И стоит Палаточный Город как ни в чем ни бывало. Словно личинка–гусеница на листке лопуха, потом превратится в куколку, но что вылезет оттуда, – лучше не знать… Пока это личинки на лопухе. Пока его не объедят окончательно. Насекомые перелезут на другое место. Расширяя свою территорию, - аккуратно, понемногу… пока их не отравят, да стойки к ядам. Словно наркоманы.
     Снег запорошил палатки города Братска, коих скоро не станет и в помине: неподалеку строится новый город, из бетона, железных прутьев. Скоро все цветы на ближайших сопках и возле города будут сорваны парочками. Целующимися на фоне громадного «волшебного моста», где по одну сторону встанет прошлое, а по другую, – будущее. С вертолета ужаснет количество воды в Водохранилище ученых, легким отражением засияют в ней поребрики ГЭС в оскверненной ангарской воде. А дальше, внизу… кровь Ангариды, лес, турбины, и зеленая, словно шампанское, вода… Кажется, вот–вот ударит в нос запах напитка. Все – таки очень хрупкая конструкция, связь Зла и Добра, надо выбрать, на какую сторону встать. В мире магов она окутана черным небом, без Луны и звезд, смертельно опасным, невидимым… И сама плотина до невозможности напоминает гробницу. Почему, – неизвестно.
     И где – то далеко мальчуган лет трех гоняет футбол по полю… Полю Нового Мира. Добрый, любознательный. Дома мама печет пироги, душистый хлеб. Последний аромат прошлого.

     Сорокоградусная стужа прочищала легкие и рассудок, на щеках появился румянец. Свежайший снег казался сахарным, слегка минерального вкуса. Аромат говорил: не все потеряно. Ангару сковал чистейший ледяной панцирь, это не могло остановить строителей. Ясные. сине – голубые глаза глядели в небесную бесконечность, а золотые, цвета спелых колосьев волосы привыкали к низкой температуре. Даже плюнуть на снег Олегу страшно, не говоря уже об остальном. Белый туман холода замораживал плевок на лету, стакан воды или чая после пяти минут на таком минусе также промерзал насквозь. Олег глядел в небо, и где – то высоко – высоко плыл самолетик, оставляя после себя две полосы.
     А нереально красивые шапки снега на соснах и елях похожи на взбитые сливки. Черными углями вороны садились на всю эту сибирскую красоту, когда теплело, прыгали по сугробам, не проваливаясь. Еще где–то далеко росли пушистые красавцы кедры, Аренскому удалось поглядеть на них, и невольно он сравнил кедр с собой. Непонятно, как почувствовал. Больше всего строителя поразили огромные шишки. Красивые и смолистые, они казались живыми жуками в руке, Олег никогда раньше таких не видел… Каждый раз, когда приходилось держать в руках это чудо природы, кельту казалось – не шишка. Насекомое. Жук, который вот–вот раскроет свои огромные крылья, загудит, взлетит в небо, в мороз.
     Запах мерзлых сосен плыл в голове, как мед, кружево холода помогало прийти в себя от затяжной депрессии, безысходности. Недалеко бульдозер сгребал в кучу спиленные на днях деревья. Очень скоро здесь вырастет другой лес – из ЛЭПин, проводов, не станет жизни в нем.

     Палатки явно промерзли, тепло в них мало задерживалось. Молодежь, чтобы согреться, пила водку, ела надоевшую давно камбалу. Вдобавок иногда даже одежду гладить нечем. Очень скоро, в такой же мороз, какая–нибудь девушка начнет белыми от холода пальчиками прикручивать проволоку, к столбам и ЛЭП, рискуя жизнью. Она многие километры проползет на коленях. По сугробам, по трассе, выполняя задание!!! Хоть восемнадцать, хоть двадцать ей, - неважно: пойдет, как завороженная, надеясь на светлое будущее.
     Тем временем в мороз строители творили свою ювелирную работу – сваривали сталь, паяли, бетонировали. Прокладывали громадные трубы в тело ГЭС, по которым вниз пойдет вода, - трубы, в кои поместится поезд метро. Ни о чем не думая, не зная: уже повисла над их головами молодая Химаура… Ждущая окончательного затопления ложа Водохранилища.
     Она сияла в невидимом мире, над снежным покровом, как черное стекло со множеством граней, накрыв территорию на много километров… Юное Зло наблюдало, выжидало, ему стало очень интересно, когда наконец построят БРАЗ, БЛПК, ЛПК. И тогда еда для чудовищного заряда негатива будет поставляться постоянно.

     Олег Аренский лежал на белом снегу, с наслаждением дышал морозом. Он НЕ МОГ СЕБЕ НИЧЕГО ОТМОРОЗИТЬ, ПОСКОЛЬКУ УМЕЛ КОНТРОЛИРОВАТЬ ТЕПЛООБМЕН В СВОЕМ ТЕЛЕ.
     Собачья шапка – ушанка коричневого цвета очень шла его образу, особенно под шевелюру. Активированный энергощит сиял в мире магов снежинками, падающими с неба, стреляя Силой в молодое Зло, и эти молнии разлетались в пространстве северным сиянием. Полузакрытыми глазами Аренский наблюдал за этим зрелищем, невольно вспоминая неземной секс с Ангаридой, и страшную боль при этом.
     Да, это было шикарно, здорово, даже страшно… Интересно, где богиня сейчас? Как выглядит? Он при этих мыслях почувствовал, как разгоняется его либидо в виде огненной неги, как белые струи обжигают кожу, а дальше, – разряд блаженства, со стиснутыми зубами… Сглотнув слюну, Аренский перетерпел, продолжая наслаждаться мыслями, ощущениями, зная да понимая: это всего лишь физиологическая реакция, в этом нет ничего страшного. Хрусталем проваливалась слюна в горло, по телу растекалось живительное тепло, выплескивая излишки энергии и гормонов, вот и все… Нет ничего постыдного. Здесь, наверное, у многих так. Хотя абсолютно плевать. На всех плевать.
     Лежал, думал, – сколько ему еще ждать Анастасию? Десять лет? Двадцать? Пятьдесят? Кем же он станет в итоге? Начальником телевышки в Братске? Нафиг–нафиг, телевышка не нужна, проще создать свое…
      «Ах, Настя, почему ты решилась на роковой шаги шагнула в воды озера?! Я же едва с ума не сошел! Кем станешь? Была человеком, а вернешься Волшебницей? Как это? Когда родишься заново, любимая? Кто нас сведет? Кто подскажет мне путь? Я уже здесь, милая, жду тебя уже лет восемь в тайге… Здесь мошка, гнус, Тьма, оборотни… и близость с богиней, чтобы не умереть, дождаться. Хотя… Приходится терпеть, дорогая, хоть достало все. Я бы ушел в тайгу на несколько лет, лучше бы повернул время вспять. Оборотни правы, Настя. Такова цена за мою любовь. За двести лет ожидания. Как я не сломался за эти прошедшие сто пятьдесят лет – не понимаю! Наверное по одной причине: все стало безразлично. Революция, новая власть, войны. Мелодия, мрачная и Темная. Я так хочу увидеть тебя, любимая»…
     Энрике глядел в черное, накрытое Злом небо, пытаясь расшифровать структуру монстра. Да, на перекрытии Ангары крови пролилось достаточно, булыжниками закидали мертвых, - а точнее, еще гибнущих. Вот вам и черная магия. Обычный с виду обряд, повлекший за собой рождение монстра. Эта тварь еще много раз пыталась убить Олега, стучась в щит Ангариды, да невозможно это. Мужчина чувствовал эти удары постоянно, в результате постепенно тварь потеряла к Архимагу интерес. Хотя у того от таких ударов потом все тело болело. И оставались синяки. Иссиня – черные.
     Стволы молодых сосен покрылись свежим снегом, счищать его было жалко. Вся местность походила на обнаженную, невинную девушку, к которой жаль прикасаться, во всех смыслах. Монстры – бульдозеры застывали на немыслимом холоде, разогревали их с большим трудом. Температура упала до минус пятидесяти пяти градусов. Люди долго не могли так работать. Пилить бензопилами сосны стало невозможно. Старые еще получилось, но начать работу с плотиной, – нет… Деревья стали словно железными от страшного холода. Северное сияние накрывало Палаточный Братск, а Солнце через холодный туман при такой погоде выглядело бесформенным пятном. С ореолом вокруг него, даже радугой.
     В лесу рабочие плутали только так, и, не найдя дорогу к палаткам, гибли, ведь по ночам температура падала и до пятидесяти восьми!!! Тогда даже деревья не выдерживали страшного холода и  трескались. Птицы замерзали насмерть. А что стало с остальными животными в такую жуть, кои в спячку не впадали – оставалось только догадываться…
     ДА ЧТО ЛЕС!!! Гораздо позже в такой мороз люди занимались сваркой арматур на плотине, на высоте ста метров! Рискуя жизнью, здоровьем. А Олег забирался в свой мир, где отогревался. Самое дикое – в такую погоду народ ухитрялся детей зачинать… наверное, греясь. Не говоря о остальном. А когда всходило солнце – морозы становились еще невыносимей. Над всем этим висело Зло, выбирая жертву, - поскольку было очень голодное, и довольное: скоро все затопит.
   

                -21-

     Василий поднялся рано утром, когда только начало светать. Хозяйка уже хлопотала у печи. Пахло разогретыми, вкусными щами, выпечкой, молоком. Деревенская жизнь по–своему оживила иностранца, который более–менее стал привыкать к новой стране.
     Привык также, как многие крестьяне любили кататься по полю на санях, в теплых шубах, особенно парни и девки. Они смеялись, целовались, потом даже венчались… Сам Василий предпочитал кататься на коне, всегда с непокрытой головой. Его также удивило: девушки русские белятся, красятся слишком много. Это очень отталкивало.
     Солнце сияло в русском небе, похожее на серебряный поднос.
     Березы, - все как одна, покрытые инеем, напоминали вологодские кружева, бахрому. Каждая веточка сходна с ювелирной работой мастера. Снежные шапки на пнях и в оврагах имели сходство с грибами. Во всей этой красоте, где–то спали животные, чтобы весной проснуться и снова жить. Мертвый, но красивый сезон. Хотя, иногда волки да лисицы выходили к людям, пролезали в курятники, душили живность. Чтобы не подохнуть от голода. По рябинам на ветках, как шары на елке, сидели снегири, гукая позывные самкам, - прекрасные, красногрудые птицы. Живое чудо зимы. Тинькали синицы то там, то здесь. Иногда каркали черные вороны.
     Василий наблюдал за природой и влюблялся в нее, словно в женщину, которая надевала каждый год белый наряд, чтобы вспомнить свою свадьбу. Неприступная, холодная, но любящая, хранящая тайны. Не каждый сможет завоевать ее сердце и душу. Ведь это и есть женщина, лишь облик другой…
     Также Гвелду успели не понравиться привычки некоторых жениться: только после секса с сотой девушкой на деревне. Плевался, ведь еще в день Купалы парни ныряли в реку следом за девками, и те уже не невинными выходили. Неизвестно как там лишали чести, но было. Один раз пришлось наблюдать такое случайно, он готов был удавить юнцов голыми руками.
     Но сам, летом, специально не ходил таращиться на обнаженных девушек в речке. Так как в свое время досыта нагляделся этого «добра»…
     Бесили привычки местных: девицы верили в какие–то совсем нелепые приметы. Будто надо в обозначенный день обежать обнаженной три раза поле, - и тут же появится суженый! Да, появится, поскольку удивится такому повороту событий, да само поле не оббегаешь, потому останется отыметь в сеновале! Так бесила любая бабская дурь. Но косы, - толстенные, длинные, - очень нравились. И платья белые, кои на многих. Косы… почти до пят!!! Никогда русские девушки при жизни не ходили с распущенными волосами. Их расплетали только мертвым.
     Жизнь шла дальше. Понемногу успокаивались нервы. В Масленицу проводились гулянья, выпечка блинов, сожжение огромного чучела. Причем христианский народ праздновал неправильную дату. Настоящая Масленица называлась Комоедица. Наступая в день весеннего солнцестояния. Высчитывали дату по Луне. О ней помнили лишь язычники, кои очень умело скрывались. Гвелд очень хотел с тем народом повидаться. А местные крестьяне всех возрастов катались на горках, прыгали через очищающий костер, играли на различных музыкальных инструментах. Отчего церковь очень злилась. Особенно на гусли. Кои в свое время сжигала в огромных количествах. Обвиняя во всем подряд.
     Парни состязались в силе, ловкости, кидая бревна, забираясь на столб, либо борясь с медведем. В деревне на главной площади с белокаменным храмом и по полю разносились ароматы костров, молока, меда, блинов, медовухи, пива… Чего там только не было! Иногда игрались свадьбы, которые Василий тоже не терпел. Свадебные поезда собирали толпы зевак. К гаданиям Энрике относился крайне негативно. Знал, по своему стажу, – это чушь, плод воображения девок, у коих созрело лоно для вбирания в себя елды. А разве не видно? То девка сидит в горнице, слезы льет, то ржет как бешеная. Значит, пора выдать замуж за достойного жениха, работника – чтоб с головой оказался, а не бездельничал. Непременно девушка должна быть девственницей, чтоб потомство родилось благое, а не от кого–то там… А то наплодит сыновей, - не в мать, не в отца, а в заезжего. Вставившего – вынувшего, куда попал,  - и пошел дальше осеменять. Потому мужчина не терпел этих сказок о гаданиях, так как сам видел людей насквозь. Он совсем не веселился с другими парнями, поскольку с ними всегда невыразимо скучно. Надоело слушать бред о девках и молодых утехах.
     Но! Нашла коса на камень. Маскироваться пришлось немного, наконец Инквизитор со стажем осел в одной приусадебной деревне. Поначалу его все боялись – думали: сын барина, - ведь шуба красива, облик выглядит соответствующе.

     Семья крепостных крестьян, кои растили единственную дочь, в тот день столкнулась с трудностями. Отец семейства сильно простудился, отправившись в лес за хворостом. Занемог сильно. Сетуя на следующее: не выдать ему красавицу замуж больше. И Энрике, увидев, как кашляет мужчина и едва на ногах стоит, решил помочь. Только случилось перед этим несколько событий. Новичок поселился в избе на отшибе, лишь бы никому не мешать, да крестьяне, увидев его благородный вид, стали предлагать помощь.
     Например, поселиться в новой избушке, которую специально для него отстроили за пару – тройку дней. Василий подивился такому великодушию, но вида не подал. Сразу после этого мужчине, который притворялся упавшим с лошади, забывшим уклад, объяснили по - новой все правила жизни в крепостном мире. И уловка помогла, но началась новая напасть. Василия решили сосватать за местную девицу. Мол, как же без жены жить?
     Сватов прислали, Архимаг на нее как глянул, так отказался наотрез: глупа, вульгарна, озабочена, и вообще не в его вкусе. Естественно, девка в слезы, некоторые даже решили, – скопец, раз на женщин не тянет. Решили от глупости и недалекости. Да судачили потом. Получая по шее и морде.
      Занемог Иван, кашель бил его. Супруга не могла ничем помочь: молилась, постилась, сваливая все на грехи, обвиняя даже красу дочери. Как – то раз. не выдержав, Гвелд сжалился над семьей, и помог женщине натаскать воды в дом. Та поначалу шарахнулась. Когда Архимаг подошел к ней, взял коромысло и быстро со всем справился.
     Поклонилась бедняга помощнику. Опустила голову.
     «Не имею я права и рта раскрыть, но благодарю, Василий – барин. Дальше мы сами справимся. У нас есть красавица дочь, да не велено показывать до свадьбы ее. Сглазят, а потом замуж не выйдет. Останется до старости девкой. Уйдет в монастырь с обиды. Ищем жениха, но никто не берет. Плоха, говорят. Поскольку»…
     Энрике серьезно посмотрел на женщину исподлобья. Кашлянул. Этот вопрос его явно заинтересовал. Красавица значит. Видимо, всему обучена. И незамужняя. Поглядеть бы. Не видал кельт никого, кроме женатой пары. Дома стояли рядышком. Либо боялась та незнакомка его до полусмерти. Народ же диковатый. Бегают в храмы по воскресеньям.
     «Негоже девице колоть дрова. Да и тебе, матушка, нужно помочь. Иван где»?
     «Занемог он, кашель бьет. Нагрешили мы. Потому умрет скоро».
     «Нет! Он будет жить. Пусти меня в избу»!- Он взял ведра и понес к избе. Женщина ни на шутку испугалась. За свою кровиночку.
     «Донесите, барин, ведра до сеней, далее сама»…
     «Я сделаю то, что посчитаю нужным. Я мужчина! А после проведи меня к мужу. И не смей молиться за меня в церкви и свечки ставить после. Я лекарь»! – Энрике говорил твердо и прямо, богобоязненной крестьянке нечего стало ответить на это. Только бы этот Василий, который явился невесть откуда, не увидел дочь!
     Гвелд, распахнув дверь, отнес ведра в дом, вытер кулаком едва пробивающиеся усы, и приказал отвести к Ивану. Дочка, услышав шум и шаги, испуганно побежала было прочь, но не успела. Энрике как взглянул на нее, в эти большие, серые глаза, на вишневого цвета уста да на греческого профиля лик, - так и обмер от восхищения. Стройная, шикарная красавица, не раскормленная, без платка на голове. А фигура… Архимаг поджал губы, почувствовал – он принимается желать ее, по – настоящему, прямо здесь. Встряхнул головой, чтобы отогнать наваждение из головы.
     Только оно никак не проходило. Перед ним стоял его идеал.
     Но он быстро убежал. Пораженный, Инквизитор не мог поверить своим глазам. Конечно, девушку не берут в жены, - худенькая, по профилю греческих нимф. Слюна стала сладкой. Ах, вот увидеть бы незнакомку обнаженной! Зацеловать в губы насмерть, прижав к себе!
     «Кто это»? – спросил он, все еще не в состоянии прийти в себя.
     «Наша дочь, барин. – Услышал ответ.
     «Какая красавица… И никто, до сих пор, не женился на ней»?
     «Даже батюшка нам сказал: слишком худа Анастасия. Таких не берут. Не сможет родить дитя. Пустоцвет. Сколько девок из нашей Губернии уже замужем, брюхатые ходят. Придется вымаливать ей жениха. Но без Ивана я ничего не смогу сделать».
          «Я не возьму с вас ни зерна, ни молока, ни мяса, ни денег! Я излечу хозяина»!
     Гвелд быстро понял, - Иван схватил воспаление легких. И принялся врачевать мужчину. Заварил травы нужные, убил пса во дворе, кормил мясом да бульоном главу семейства, прогревал камнями спину. Очень скоро Иван пошел на поправку, поражаясь заботе и доброте незнакомца, который совсем недавно приехал в Губернию. Излечил Энрике несчастного, стал другом семьи. Но не видел больше девушку кельт. Печалился. 
     Наблюдая за крепостными крестьянами, ужасался их полному бесправию. Из своих дел лишь одно настораживало Инквизитора: где–то на окраине поселения жила женщина средних лет, занимаясь колдовством. Звали ее Марфа, настоящая ведьма, Темная. Привораживала, отвораживала, сводила в могилу раньше срока. Ворожила, как цыганка, - по картам, старой колдовской книге. Ах, как же у Василия чесались руки прийти к ней и  арестовать, за всю чернь! А не получится – права нет! Несмотря на такой высокий ранг, Инквизитор не мог вершить самосуд здесь. Очень он жалел об этом.
     Один раз эти двое увиделись на одной из улиц, можно сказать почти столкнулись Остановилась Марфа, как вкопанная, пораженная присутствием Архимага в такой глухой местности. Положив руку на сердце, она не верила собственным глазам: сам Гвелд – Энрике поселился здесь, надев русскую рубаху! Приняв вид обычного, русского паренька, и никто об этом не знает! Чего он в Россию – то явился, почему именно СЮДА?! Тот глянул на нее, - не тронул, прошел мимо, даже бровью не повел.
     Шел своей дорогой, поражая своей золотой шевелюрой, в остальном ничем не отличаясь от остальных крепостных. Марфа стояла, понимала: что–то здесь нехорошо. Теперь ворожить точно не получится. Силища из мужчины била такая, что голова болела!
     Вот это да! И не спросить его, и ничего сделать кельту нельзя! Ведьма попала в капкан. Она и не думала: пребывание Гвелда когда–нибудь сослужит ей добрую службу. Ходила Марфа по деревне, уважаемая всеми… доходилась.
     «Маскируется, Инквизитор! Ох красавец, ох шалун! О его золотых локонах легенды ходили, благородстве души, убил он наших бессчетное количество! Авось до меня добрался! Не к добру ты появился здесь! Благодарю на том: не трогаешь, другой бы сразу из своры Инквизиции магов за горло удавил»!
     Словно услышав ее мысли, Архимаг улыбнулся в усики, глянул на женщину ясными глазами, повернув голову. Ту аж передернуло. Да, он. Марфа раскладывала карты Таро и цыганские многим, в том числе местному жестокому барину. А зверства в нем было столько, хоть отбавляй… Его жена умерла несколько лет назад. С той поры этот тиран не мог себе невесту сыскать. Немудрено.
     «Теперь ты во власти барина, Инквизитор. Не понравится тебе в России! Будешь работать, - от зари до зари, как все. Единственная разница, - никогда не состаришься, не умрешь. Но знай, – мы еще встретимся»!
     А Гвелд думал, чего же здесь забыла столь сильная ведьма. Эта женщина сделала много плохого в своей практике, и не жалела об этом. Уж точно она не могла думать также, как Энрике. Даже вида не показала: узнала его. Мысли Светлого были заняты совсем другим. Он шел по своим делам, ни на что не обращая внимания.
     Его поселили в новой избе добрые крестьяне. Уговорив переселиться. А потом пущай сам женится, деток делает, заводит корову, гусей, коня, кур… Девок хороших, красивых полно, выбирай – не хочу! Да не учли одного – слишком суров оказался, говорливых да веселых отбрасывал! Ему подавай стройную, тонкую, белолицую! Больную, в общем, коя не родит. Коя умрет от родов.
     «Уходи–ка, ты, Марфа, подобру–поздорову, кабы чего не вышло! Не нужна мне твоя помощь»! – думал Василий. Помогал любому, кто просил, ни у кого и в мыслях не было на шею сесть.
     Зима шла своим чередом, крестьяне работали на барина, тот занимался своими делами, обирая многих до нитки. Или попросту слугами делал. Инквизитор понять не мог, КУДА смотрел император. Почему бы ему не отменить это издевательство над людьми?! Потому как всякое бывало, а девушек покупали, чтобы те стали наложницами, служанками или балету учились. Балет, кстати, Гвелду не нравился. Как многое в стране – из порядков.

                -22-

     Время шло дальше, Василий прожил почти год с половиной на новом месте. Он полюбился крепостному народу, его уважали, при встрече здоровались. Поняли – не барин. Вот оно, великодушие Светлого. Жены у Гвелда так и не появилось. Это всех настораживало.
     Недалеко от деревни располагалось великолепнейшее озеро, со скалистыми берегами. Инквизитор не знал его названия, но часто ходил туда любоваться тихой водой, закатами, видами… Чистая, тихая вода успокаивала нервы, душу. Такую красоту кельт видел разве что в Финляндии. Одна из скал нависала над водой, производя поистине убойное впечатление: казалось, она вот–вот сорвется вниз. На нее забирался Энрике, и мог стоять очень долго… Или сидеть, даже ночевал бывало, любуясь звездами, лунным светом.
     Каменные складки походили на расщепленную молнией сосну, при свете солнца, - утром и вечером, - играли необычными цветами, бликами. По берегам росли заросли камыша. На ней росла вековая ель, - огромная, с пирамидальной кроной. Кричали чайки над водой, ловя рыбу. Крупные, прекрасные птицы, белые, а иногда розовые в закатном свете. Крылья их походили на паруса, протяжные крики безмятежны.
     Здесь царил совсем другой мир, без крепостного права и законов. По утрам играла хвостами рыба, - часов в пять примерно, разбивая тишь. Словно это море, а не озеро.
     Дивен был этот берег, и думал Василий порой: здесь лишь русалок не хватает. Камыш тихо шелестел, шепча о своем. Но не рвал его Архимаг – примета плохая. Иногда ловил рыбу здесь. Стараясь забыть плохое. Она попадалась крупная, серебристая, особенно лещи, сомы. Жалел их всех Энрике, по большей части отпускал на волю.
     Еще неподалеку от чудного места располагался сосновый бор. То там, то здесь попадались поистине огромные березы, - редкие, и немудрено, что очень часто молодые девушки водили вокруг хороводы. Смысл хороводов мужчина считал пустой тратой времени.
     Что же это на самом деле такое? Ритуал? Непонятно. Если он еще понимал, - на Троицу можно привязать ленты на ветви берез, то бродить с подругами, вокруг дерева, - зачем? Наивно это выглядело со стороны. Множество раз  видел юных девушек на скале. Они сидели на траве, глядели вниз, в тихую воду… Печальные, огромные глаза славянок схожи с самим озером. Повадилась сюда приходить и дочь Ивана, да Архимаг даже не узнал ее издали.
     Очень часто Гвелд, перед закатом, наблюдал за метаморфозой небес, как они становились алыми, и раскаленной лавой отражались в чистых водах.
     Одинокий, красивый, печальный… заезжий молодец иногда тайком наблюдал за купанием красавиц на закате, их белые тела лучами преображались в розовый цвет. Волосы казались кремовыми или золотыми, либо с примесью каштана и меди. Темноволосые девы в основном приходили, скидывали одежды, заходили в теплую воду.
     Когда Энрике увидел такое ню в первый раз, он невольно кхыкнул тихонько. Спрятался в кустах и улыбался. Сглатывая слюну. Природа делала свое дело. Он любовался на самых красивых девушек, слушал их заливистый смех, видел брызги, оседающие на грудях и спинах. Они плескались, словно русалки. Ни о чем не подозревая. И вот рука потянулась к паху, чтобы спустить пар. Кельтского аж холодный пот пробил, - сразу несколько подружек, довольно симпатичных, показывали невольно ему все. Итак давно не прикасался к женщине. Нет, наблюдение вовсе не было кощунством или вызывалось длительным сексуальным воздержанием. Эти обнаженные тела дивным образом вписывались в пейзаж.
     Игрались красавицы в теплой воде, смеялись, интересно наблюдать за девичьей глупостью. Не больше. Василий - Гвелд очень умело маскировался. То в кустах, то за камнями. Его никто не видел.
     Однажды он приметил одну крестьянку, отличающуюся от остальных. Наверное, потому, что раньше она не появлялась здесь. А может быть, и приходила, да красавец не обратил на нее внимания поначалу. Либо он не приходил рыбачить или отдыхать. Ошарашенный от двенадцати обнаженных тел в чистых водах. Даже не узнав ту, коя понравилась зимой. Непонятно, отчего, но Василий начал наблюдать лишь за ней. За дочерью Ивана.
     Эта купальщица появлялась не так часто с той летней поры, как остальные. Но Гвелд любовался ею. Скорее всего, увидел свой идеал мечтаний, и со скалы смотрел. Неизвестная красавица появлялась и у воды посидеть, склонив голову. Темные, русые волосы заплетены в тугую косу ниже пояса. Получалось, расплетенные волосы либо до пят, либо до колен. Тонкие, вишневого цвета губы так и просили страстного поцелуя.
     На берегу Гвелд, спрятавшись за деревом, мечтал о таких губах, изнывая в мыслях, прикасаясь к своему естеству. О, Боги! Вот она, та самая девица, русская, по его вкусам, по европейскому нраву!!! Она была совершенно не похожа на обычных русских женщин – у них, вон, груди с тыкву, здесь – яблочко! Наливное, сладкое! Коса заплетена, как у незамужней. Сие очень радовало. Платье простого покроя. То алое, то белое, подчеркивало неподражаемую внутреннюю красу. Вот повезет парню, который возьмет такую в жены!
     По внешности русская, красивая, худая, наполовину как европейская Дева, – так увидел кельт. И он еще сильнее стал желать с ней познакомиться. Но очень спокойно, деликатно, – лишь бы не спугнуть. Потому любовался девушкой, но в деревне, как ни странно, ее почти не видел. Лишь пару раз получилось, и все. Долго терпел Гвелд, и наконец, прямо забирался в густые кусты и наблюдал за купанием, простым времяпровождением. Нет, не влюбился, а любовался. И действительно, наверное такие девушки в России вымирают. Вернее, умирают в монастырях, убивая свои красоту и молодость.
     Василий возвращался с озера, а на следующий день вкалывал: с самого раннего утра допоздна. Как все. Чтобы ничем не отличаться от других. Надо корову надоить – пожалуйста, пахать после землю плугом – пожалуйста, никакая работа не пугала. Он привык.
     Но чаще обычного, отправлялся в лес, разводил там костер, да молился скандинавским богам. Тору, Одину, Бальдру и другим… Естественно, все делал тайно, чтобы шум не поднялся. Здесь у кельта не нашлось единомышленников, - ну разве что ведьма Марфа, коя обходила его стороной.
     Мужчина бродил у костра, шептал молитвы Природе. Огненные языки слышали мага, взывали к Высшим Силам. После рубашка пахла гарью и землей, ее приходилось регулярно стирать. Да и самому купаться в реке или вышеупомянутом озере. Когда там никого не было.
     На самом деле лжекрестьянин мечтал влюбиться, и потому все чаще и чаще ходил на озеро. Незнакомка также часто появлялась… Лик русской девушки не был веселым. Гвелд продолжал тайком наблюдать за ней со скалы, мечтая схватить красавицу за косу… рассмотреть поближе. И случилось так, что однажды днем такой случай представился. Девушка в жаркий день вошла в воду, доплыла до середины и стала тонуть. Тепловой удар сделал свое дело. Забыв об опасности, Гвелд вылетел из своего укрытия и прямо в одеждах поплыл спасать купальщицу. Подружки ее даже помогать не стали, а с визгом испуганным да криками убежали, подхватив платья. Вот тебе и женская дружба. Появился мужчина, - все. Позор.
     Больше не придут сюда. Место осквернил мужской пол.
     Энрике нырнул довольно глубоко, когда тело уже скрылось под водой и начало опускаться на дно. Схватив деву за косу и намотав на руку драгоценность, Архимаг выплыл и потащил потерявшую сознание красавицу к берегу. Взглянул в ее лицо и обмер от радости – это та самая, дочь Ивана! Вот это сюрприз! Ох Бальдр, шалун, бог любви! Выполнил желание! Но чтобы ТАК… Та самая, коя пряталась от него в доме того крестьянина. Та, коя сразила кельта наповал своей красотой. Та, коя не красилась. Боги… что же вы натворили!?
     И влюбился Гвелд, - до беспамятства, до полусмерти, в тот вечер в девушку. Невинную, чистую, кроткую. От красы которой гудела голова. Уже сколько месяцев подряд, стоило лишь вспомнить эти глаза, косу, лицо.
     В тот зимний вечер, когда помог матери Анастасии донести ведра на коромысле…   
     Теперь все – она ЕГО. И точка. Осталось попросить взаимность.
            
                - 23 -

     Василий склонился над спасенной девушкой, рассматривая ее: жива она или нет, переживая. Одновременно дивился ее античной красе. Наконец – то, наконец он словил ту, за которой наблюдал… точнее, спас. Будь у него совсем другой нрав, то бы моментально взял ее, воспользовавшись ситуацией, натешившись всласть. Отымел бы беспомощную, обнаженную недотрогу, оставив так лежать: мол, оклемается и уйдет.
     Он слегка облизнул губы: на них остался привкус тины и песка. Искусственное дыхание помогло. Хоть так поцеловать любимую! Хоть так прикоснуться! Когда остальное под запретом!
     Вот тело возлюбленной выгнулось дугой, от боли в легких. Жизнь возвращалась в юное тело. Гвелд перевернул недотрогу. Чтобы помочь дышать. А Анастасия продолжала кашлять, выхаркивая воду, корчась, оживая. Васька стянул с себя рубашку, которую успел надеть, когда вытащил девушку. Укрыл, чтобы согреть. Красавица дрожала от холода, конечности дергались и тряслись. 
     Крепостная повернула голову в сторону Энрике, и ее огромные серые глаза со страхом уставились на спасителя. Девушка свернулась в клубок, лежа на песке, боясь надругательства. Архимаг, несмотря на ее наготу, совершенно не испытывал никакого влечения. Ни гордости, ни корысти, ни зла не было в его ясных, голубых глазах.
     Спустя минуту, он отыскал платье Насти и завернул буквально в него красавицу, растирая ладонью кожу, - через одежду. Синие губы несчастной порозовели. Только она была еще слишком слаба, чтобы самой передвигаться. Тело словно свинцом налилось. Даже отползти в сторону невозможно.
     Спасенная кельта очень боялась, и вновь свернулась в клубочек. Боялась насилия над собой. Поскольку увидел незнакомец ее обнаженной. И исход один. Поруганная честь. Но ошиблась. Какое изнасиловать?! Рука Василия заботлива, мягка. Он растирал спину девушки, но никак не лез, куда не полагается. Спокойно произнес:
     «Я ничего с тобой не сделаю, не обижу, девица. Ты тонула… Неужели я зло совершаю? Я часто здесь появляюсь. Не узнала меня»?
     «Да, сударь, но… я помню тот день. Когда Иван занемог. Вы его вылечили. А потом»…
     Инквизитор оборвал ее, не дав договорить:
     «Знаю, негоже перед молодцем нагой показываться, но здесь ничего не поделаешь. Как невеста на брачном ложе сейчас. Решила, - вздумаю насильничать? Не думай! Я много воевал, повидал и не такое. Меня ничего не смущает», - тепло улыбнулся, а девушка таращилась на него, прикрывая грудь руками, с коей ткань сползла. Все, опозорилась. На всю жизнь. И без головного убора вдобавок. Пока Анастасия так боялась,  каменея с каждой минутой, кельт сгреб свое сокровище в охапку и понес. Сопротивляться было глупо. Придется принять свою печальную участь. Это же мужчина.
     Гвелд – Василий нес девушку через поле на руках, так аккуратно и осторожно, словно та создана из хрусталя, а не из плоти и крови. От потрясения и шока, что ее увидели обнаженной (ведь не положено незамужним так стыдиться перед парнями! А здесь – ситуация), дочь Ивана потеряла сознание. Мужчина продолжал идти по полю, которое заросло ромашками и другими цветами. Периодически глядел в голубое небо. Оно походило на одеяло, теплое, легкое…
     «Решила: я накинусь на тебя, красавица, - словно волк на ягненка, - но ошиблась. Мне этого не надо, ведь я заезжий в вашу страну… такую чудную, и непонятную. Ты очень давно привлекла меня своей чистотой, - не то, что некоторые. Что бы с Настей стало, если бы не я… Здесь иногда ключи бьют, течения ходят мощные, а вода холодная».
     Он шел, вдыхая запахи трав, слушая пение птиц, стрекотание кузнечиков – кобылок, свив себе на голову венок. Энрике представлялось, как невеста, похожая на Анастасию, бежит к нему, в русском платье, смеясь.
     Василий остановился, взглянул на косу спасенной. Темно – русая, красивая, медного оттенка, это чудо природы лежало на груди и животе несчастной, словно змея, и казалось, - вот–вот оживет. Ах, как же приятно заплетать, расплетать ее кому–то… Неся хрупкую девушку, мужчина  понимал: теперь у нее будет тяжелейшая психическая травма на много лет. Потому как, сама того не желая, согрешила. И что теперь? Ничего!
     Русская рубашка давно высохла на ветру, золотыми волосами играли ветер и лучи, но жара ушла. Босыми ногами ступал Архимаг по шелковистой траве, кою скоро скосят на корм скоту, желая, чтобы не воспринимала его девица как подглядывающего, похотливого развратника. Сердце Анастасии билось довольно часто. Мужчина… Прикоснулся, вытащив из воды, откачал.
     Тут Василий понял: ему придется оправдываться перед местными, что не насиловал вовсе! Приятно нести на себе такой живой груз. Если издали он понимал, - да, эта русская девица красива, то теперь увидел донельзя близко.
     Устав немного, мужчина опустил Настю на траву, сам присел рядом, спиной к ней. Та неожиданно открыла глаза, молча заплакала. То ли от горя, то ли от радости. Сама невольно залюбовалась золотыми волосами спасителя. Тяжелые, цвета спелых колосьев, кольца на концах очаровали крепостную. Так хотелось спросить, как же незнакомец умудрился отрастить сие чудо. А он и не оборачивался, грыз травинку. И услышал очень слабый голос:
     «Добрый молодец, спасибо тебе. Я не знаю твоего имени, кто твои родители. Сам откуда на озеро пришел? Как исхитрился отрастить чудные локоны»?
     Архимаг сначала не обратил внимания. Решил: от усталости мерещится. Но почувствовал – девушка хочет поговорить, а все силы ушли на испуг, шок, плавание. Куснув травинку, Инквизитор спокойно молвил:
     «Еще можешь разговаривать в таком состоянии, красавица? После испуга? Если бы не я, давно бы лежала камнем на дне! Что мне прикажешь было делать, – позволить чьей–то дочери погибнуть? Как многие поступают, поскольку грешно до венчания на деву глядеть. Поэтому тайно отроки за всеми подсматривают… Что касается меня, я случайно оказался рядом, в тот момент, и вытащил! Пойми мои речи! Излил воды из легких. Несу в селение, к Ивану. Ты не узнала меня»?
     У Анастасии перехватило дыхание с такого. Он… он все это время наблюдал?! Излечил отца, а теперь следом бегает? Этот красавец… Да, девица очень хотела познакомиться с ним раньше, да родители запретили. Мол, не лезь к барину. Соседи… И решила спросить одно:
     «Скажи, добрый молодец, - честь девичья, краса моя, тобой не тронута»?
     Тут Гвелд едва не психанул от такого.
     «Мне не надобно ее трогать! Еще раз говорю – увидел и спас! – хмыкнул кельт. – Ах ты ласточка, недотрога! Не болит между ножек? Красавица писаная»! – и оглянулся, улыбнувшись. Он совершенно не желал ее.
     «Ты не лжешь»?
     «Нет».
     А сам подумал: «От такой красавицы я сам бы не отказался! Женился бы! Но неповадно с незнакомками кольцами обмениваться»!   
     «Кто твои родители»? – Кашляя, спросила девушка.
     «Они умерли, много лет назад. Матушка убилась сама, а батюшку враги убили, на моих глазах. Не желаю это вспоминать».
     Василий сидел, вдыхал полевой аромат. Думая, утонет кто на озере еще, или нет. Впервые он почувствовал себя свободно, а не скованно. Да, странная и непонятная страна. Где пьют водку, красятся сверх меры. Где у женщин голоса слишком громкие, и чтобы таким способом вызывать симпатию, речи быть не может у нормального человека.
     Отдохнув, Энрике сказал довольно строго, повернувшись на бок, спиной к спасенной:
     «Обрядись в платье, Анастасия, я не буду глядеть на наготу. Снова понесу тебя через поле. Недалеко осталось»… - Гвелд снова понес девушку, чувствуя, как гора рухнула с плеч. Спасенная казалась ему лебедем, коего нельзя обижать. Васильки, синие – синие, росшие в поле ковром, похожи на глаза кельта. Милые, нежные, мужские цветы. С различными оттенками. Маг прошел немного, опустил Настю в этот прекрасный ковер, собрал маленький букетик и вновь сплел венок. Надев его на голову.
     «Грешно мне показаться нагой, неженатому молодцу, притом молодому барину»…
     Этот панический страх уже начал раздражать. Но грубостью ответить нельзя.
     «Я тоже хожу на озеро. Там девицы купаются, в чем мать родила, и если глядеть со скалы,  - они неотличимы от русалок. Там светло, тихо, спокойно на душе… А зимой озеро белое, как скатерть льняная, по нему катаются на санях, смеясь».

     Василий, войдя в селение, сразу привлек к себе внимание. Он шел по пыльной дороге и видел: окружающие глядят на него недобро. Скоро кельта окружила толпа, выкрикивающая всякое. Некоторые желали подраться, думая: золотоволосый сорвался, изнасиловал красавицу. Поскольку та от испуга дрожала, зубами стучала. Озираясь. С народом давно все ясно, - дикий люд. Объяснять что – либо бесполезно. Не поймут. Понеслось.
     «Что ты с ней совершил, зверь?! Грешно прелюбодействовать до венчания! Убьем чужака! Он не ходит в храм по воскресеньям! Черт в нем сидит»! – крикнул один бородатый мужик, направив вилы на Энрике. Вот этот точно законченный фанатик да психопат. Раз делает выводы, не разобравшись. Орал и другой люд, намереваясь разорвать красавца в клочья. Дикость во всей красе. Наконец, Архимаг не выдержал. В очередной раз поражаясь дикости местного люда. Проведя перед собой рукой, он сказал так:
     «Не вам осуждать меня! Если бы не я, эта девица лежала бы мертвой на дне озера! Я спас ее от погибели»!
     Настя продолжала испуганно озираться, а потом слабо молвила:
     «Он говорит правду, люди! Я тонула, он спас меня! Не грешите на честного человека! Чист он»!
     Через толпу пробилась женщина средних лет, со слезами на глазах – матушка Насти. Обняла дочь, следом появился отец. Вымотанный, с виду рассвирепевший, - от того, что дочь посмела показаться, в чем мать родила, незнакомцу. Дать бы пощечину девке, да нельзя. Придется отдать в монастырь, - никто не возьмет теперь замуж. Плюс нереально проверить на глаз, невинна ли девушка. Родители принялись поочередно утешать кровиночку, при этом поглядывая на Василия с подозрением.
     «Я говорил тебе, Василий, - больше ты мою дочь не увидишь с того дня, как она показалась на глаза! Но нет, пал до греха, надругался над дочерью! Думаешь, моя жена не видела, КАКИМИ глазами ты пожирал девицу?! Как сам черт»!
     И продолжил дальше:
     «Лекарь вышел из Васьки – заезжего хороший, да похоть спрятать нельзя! Запал на дочь с зимы! Да не спрятал я Настеньку от глаз мужских, ее наготу, красоту! Чтобы не смел ты прелюбодействовать с ней, грешник! Дурочка дочка, захотела с подружками на озеро то бегать. Нет же, пошел следом, уд срамной утешать… Говори, ты надругался над ней»?! – Иван не успокаивался, его понесло только так.
     Энрике все понимал. Устав от обвинений, низко поклонился и спокойно ответил:
     «Я не прошу ничего взамен, люди добрые. Моя доброта была в том, чтобы донести вашу дочь до дома. Я не тронул ее, а из воды вытащил! Не прошу ее руки, не надобно! Живу как крепостные, пасу скотину, сажаю овощи, сею хлеб… Случайно увидел, как Настенька звала на помощь. Не смел допустить ее гибели! Готов дальше спасать, не прося ничего в дар».
     Гвелд видел, – очень многие желали ему набить «морду», не осознавая своей ошибки. Анастасия прижалась к своему спасителю, как детеныш к матери. В ее огромных, серых очах застыл ужас.
     «Странно, нравы нравами, а все равно нарушают, боясь Страшного Суда и Ада», - думал Энрике. Он не мог пользоваться магией сейчас – люди бы вмиг решили: он не от церкви. Гвелд мог всем внушить, - он друг Анастасии, а она с детства играла с ним. Потом забыла.
     Но не хотел. Пусть лучше все будет по – честному. Пусть будет драка, все усомнятся, – да, насиловал. Дураков хватает.
     Мать Анастасии опять схватила дочь за руку, обняла со слезами. Тут девушку как «прорвало», рыдать уже стала она, оправдывая спасителя. Женщина поклонилась магу, прошептала:
     «Ты спас не только моего мужа, но и дочь! Я молиться за тебя буду».
     Отец Насти обнял мужчину, смахнул слезу. Зауважал вдвойне.
     «Многие отроки как дети малые себя ведут, бегают за девками, лишь бы уд пособить, ты же не тронул мою дочь. Не так бы глядел на родителей! Не боись, Василий, приходи, - не тронет тебя никто. Прости нас, глупых».
     Они втроем ушли прочь, Настя постоянно оглядывалась. С опухшими от слез глазами. Не столько с интересом, сколько с надеждой снова увидеться. Гвелд смотрел вслед и не мог налюбоваться ее неподражаемой, внутренней красотой. Эти волосы, удивительно гармонирующие с душой, тело, отражающее чистоту, мудрость во взгляде… особенно огромные глаза. Не девушка, а НЕЧТО! Вздохнул, развернулся, пошел прочь. Толпа понемногу рассеялась.

                - 24-

     Долгое время он не появлялся на озере. После произошедшего с головой уйдя в себя. Но все равно, несмотря ни на что, русская красавица засела в голове, в подсознании, выбросить этот образ не получалось. О, каким прощальным взглядом она его наградила! Насчет обнаженки – пустяки, но ДУША…
     Часами Гвелд не мог уснуть, прокручивая в памяти образ. Самое интересное, к нему в руки девица попала сама – надо же такому случиться, он случайно очутился в тот час на озере, и стрелой в воду. Видимо, сработала реакция на новое – все визжат, пищат, а эта молчит. Не красится.  А спасти – то конечно, это дело святое!
     Инквизитор лежал на печи, пытаясь забить голову другим. Его мысли возвращались к светлому образу. Глотая сладкую слюну, кельт чувствовал  возбуждение во всем теле. Давненько он такое не испытывал. Да и зачем? Жениться получалось много раз, дети тоже рождались, да всех отец и муж пережил. Никого не осталось. Решив больше никого не зачинать, никогда. Сочетаться браком тоже не хотелось. В России тем более, – кому нужна кухарка? Женщинам не суждено работать, их удел – рожать детей, заниматься домашним хозяйством. Много. Оттого некоторые умирали родами. Потом все пойдет по замкнутому кругу. Не все дети доживали до совершеннолетия. Гибли на реках. В лесу, во дворах, умирали от болезней. Кухарок Гвелд считал скучными, и много раз в голове вертелся вопрос:
     «Зачем, домашняя хозяйка, живешь? Для чего тебя родили? Чтобы вечно углы терла, жрать готовила, а в тебя по вечерам поршнем туда–сюда? Выходит, так… Нет, не надобно мне такую! Как вообще можно судить о женщине однобоко, будто она хранительница очага? Руки – ноги есть, почему бы не поработать? Не мешки таскать, а легкое? Не косы заплетать, а ходить с распущенными волосами»?
     Знал Гвелд: муж может бить жену, до крови, считал это варварством. Ведь женщина слабее! Сам он мог ударить женщину только в нескольких случаях – если она шлюха, Темная, жадная, наглая.

     Лежал Василий, вдыхал аромат варящихся щей из кислой капусты со свининой. На столе стоял кувшин с молоком, рядом – букет полевых цветов. На стене – образа (в красном углу), где горела лампадка, к супу примешивался запах ладана. Архимаг снял с шеи кельтский крест, глубоко задумался. Этот оберег был ему дороже всего на свете, да кельтская флейта тоже, завалявшаяся в пастушьей сумке. Где–то в сенях дорогая шуба из–за границы, и талисман – катана. Вздохнув, мужчина достал флейту, настроился и принялся играть кельтские мотивы, каких Русь даже и не слыхала.
     Песни, коих теперь не помнит никто. Кельты чистокровные полностью вымерли,  перемешавшись сначала с римлянами, потом превратившись в англичан, французов, немцев и прочих. Гвелд – Василий вздыхал, вспоминая свой навеки исчезнувший народ. Русские парни ему очень напоминали те самые навсегда исчезнувшие племена.
     Энрике вышел на улицу, присел на лавку, стал дальше играть. Душа унеслась в древние времена, когда самой Европы не существовало. Странно слышать в русском дворе такие трели. Энрике выплескивал свою печаль. У него остались лишь юность кельтская, навеки застывшая в теле, и древнее семя, которое уже устало умирать, рождаясь да старея.
     Мертвое поле могил Гвелда. По жизни. Убийства, кости, земля, костры. Мертвая любовь. Следом – годы ожидания. Превращающиеся в века. А были ли они, долгожданные? Нет. Кельтский знал, – в мире есть настоящая любовь, но только не для него. Поскольку давно плюнул на эти чувства, жил словно машина, обходясь без женщин, терпя по ночам эротические фантазии, стиснув зубы. И, выгнувшись дугой, чувствуя, - по ноге разливается ожог, словно от пролитого молока, ударяя в голову гормональным похмельем…
     Живое, горячее семя, жгущее льдом голову, сердце… никому не принадлежащее… Энрике снилось всякое, он просыпался в поту, чувствовал – вот, опять, словно в первый раз простыня мокрая… Ругал себя за это, думал:
     «Зачем?! Почему»?!
     Даже когда становилось совсем невмоготу, красавец не занимался онанизмом, а брал в руки меч, шел тренироваться. Сам с собой. Это помогало, но ненадолго. В такие моменты Архимаг сжигал себя изнутри, вышибая гормоны вон, навсегда… Да и секс случался только с любимыми. А просто так, ради разрядки плоти, – НЕТ!
     Это вовсе не похоть, а обида, отчаяние, одиночество. Романтик со средневековой душой, мучимый страстями. Очень его бесило, когда влюблялись в оболочку, а не в сущность. Видать, права истина: красивые, умные, порядочные в этом Мире никому не нужны. Либо Мир настолько грязен, что не принимает таких. Либо суждено таким жить в грязи морали. И Судьба приготовила для Энрике в этом смысле ТАКОЕ, чего не выдумаешь даже в бреду.
     Стиснув зубы, вновь почувствовав типа ожоги на коже от возбуждения и оргазма, Энрике понял – это никогда не кончится. Это будет вечно. Даже в Российской Империи.

     Достав чугунок из печи со щами, Василий – Гвелд – Энрике сел ужинать, ничего не видя, не слыша. Он одинок. И неожиданно для себя понимал, - сексуально раскрыться может лишь в одиночестве, в фантазиях. Этот факт утешал, бесил одновременно: ничего на корню не менялось. Выбешивало также следующее: многие его воспринимали как юнца, относясь соответственно. Одно дело на дворе: можно вытерпеть такое отношение, но вот у себя дома, - никак.
     А вот тут – на тебе: русскую красавицу не получается выбросить из головы. Засела! Стройная, кожа белая, и куча достоинств. Мечта, идеал! Теперь небось никуда не выпускают, испужалися… Берегут дочку на выданье. Да что же это – она ж посторонняя, а не отдерешь, прилипла, как банный лист, в мыслях!
     Глотая суп, обгрызая кость с мясом, мужчина приходил в себя. В голове стоял туман. Нет, надо опять сходить на озеро – а вдруг доведется еще раз увидеть? Страшно. Вдобавок, теперь Иван точно будет запрещать дочери даже во двор выходить, когда Василий пройдет мимо по двору… Жаль.
     За окном росла крапива, густая, высокая и злая. Гвелд не мог до самого конца вжиться в жизнь русских, но у него получилось, спустя несколько лет. Дом прогревался жаркими солнечными лучами лета, ящерки грелись на булыжниках, сияя чешуйчатой шкуркой. Летали бабочки, садясь на цветы, далеко на горизонте расстилалось васильковое поле… Синяя дымка походила на небо, по ней скакали - стрекотали кобылки, кузнечики и саранчуки, в траве иногда попадалась земляника. День клонился к вечеру, в доме стало еще душнее.
     Мужчина стянул с себя рубашку, открыл остальные ставни окон. Свежий ветер обвил тело. Настроение поднялось. В избу влетела бабочка, села на потолок. Запах земли и полыни, коя росла рядом с крапивой, ударил в голову. Вечер был само очарованье…
     В это время, в сенях, кто–то постучал.

                - 25-

     Василий отправился отпирать ворота. Несказанно удивился, увидев на пороге отца Анастасии. Вот оно… Непонятно, зачем пришел сюда крестьянин? Тот смотрел на кельта спокойно, беззлобно. Поклонился, предложил по двору пройтись. Энрике согласился. Стало ясно – спасителя хотят отблагодарить. Мужчины вышли, принялись общаться, нашли общие темы.
     «Как так повелось, Василий, что ты на озере оказался? Ведь сам знаешь – негоже глядеть на нагих девок»!
     Гвелд спокойно взглянул на человека, который оказался волею Судьбы в неоплаченном долгу перед ним. Развел руками, подняв брови вверх:
     «Я вовсе не глядел на них! А любовался озером со скалы, только там мне любо… Любо быть одному, Иван».
     Тот удивился:
     «Отчего же у тебя здесь нет знакомцев? Нехорошо! Молодой, красивый, ряженый – наряженный, чем грустишь? Помнишь, как ты нес на руках мою дочь? Испугалась она, Василий! Ходишь такой нелюдимый, - даже Марфа, деревенская ведьма, тебя боится, - неизвестно, отчего. Я теперь обязан зазвать к себе дорогого гостя, отблагодарить за спасение единственной дочери».
     Гвелд опустил глаза.
     «Нет, Иван. Я всего лишь спас ее. Не стоит. Да еще видеть ее мне нельзя».
     «Жениться надо, Василий! Уйдет вся печаль! Будешь семьянином, отцом детишек. Это гораздо лучше, чем ходить бобылем! Ты зимой к нам явился, откуда»?
     Энрике опустил голову:
     «Я не помню, добрый человек. Знаю грамоту, но кони один раз понесли, я тяжело ушибся головой… - Гвелд снова затянул свой миф. – И теперь бывает»…
     Стало ясно: от Анастасии все отказались. Никто не желает жениться. Остался только один вариант. Новенький. Да плюс видел ее обнаженной.
     «Говорю: женить тебя надо! С девицей будешь мужчиной! – Не унимался Иван, идя быстрым шагом по широкой, пыльной дороге. – У меня как раз дочь на выданье. Сам знаешь, раз живешь по соседству. Мы с матушкой желаем, чтобы Настенька детишек нарожала»!
     Ох ты! Детишек значит… Нужен донор семени. Весело.
     «А я здесь причем? – буркнул Гвелд, великолепно понимая, - Иван дальше будет гнуть свою линию. – Мы едва знакомы»!
     «Негоже такому молодому отроку ходить без невесты! А? Не печалься, Вася, все будет хорошо».
     Крепостной говорил помимо этой темы свое, добавив снова: перед Василием он в вечном долгу. Объявил: заезжий молодец ему теперь как родственник. В результате кельт согласился помогать семье во всем. Дрова колоть, сено косить, много еще чего. У них оказалось много общего в темах. Больше ничего о России иностранец не спрашивал, поскольку мог себя выдать.
     Не рассмотрел толком в первый раз, зимой, Энрике жилище семьи. А теперь можно. Иванова изба оказалась довольно древней, мощной и крепкой, из лиственницы. Может быть, здесь живет древний род? По виду, бревнам стукнуло уже лет четыреста, нее меньше. Горница, сени и остальное оказалось очень благородным. Пахло смолой, березовыми дровами, парным молоком, варениками, жареным мясом. На белой скатерти в деревянной плошке покоилась вареная картошка, заправленная маслом. Рядом красовался пирог с грибами. И медовуха в кувшине.
     Перед этим Василий поклонился хозяевам, прошел в сени. Особенно тепло глядела, как на родного сына, мать Анастасии. Женщина в алом сарафане, лет ей где–то под сорок исполнилось. Старость еще не коснулась ее облика. Во дворе залаяла дворняга. Дочь сидела – вышивала, потому не вышла к своему спасителю.
     Она позже появилась. Добрые люди щедро угостили гостя, благодаря за все. Смутился Василий, отвел взгляд. А сама девушка, когда появилась, стыдливо опустила голову. Ей кусок в горло не лез. Она боялась все еще Васю настолько, что представить страшно.
     Долго Гвелд не стал задерживаться, и когда начало смеркаться, попрощался, вышел. Но потом зашел за угол избы, принялся высматривать оттуда Настю, которая вскоре появилась на крылечке, оперевшись рукой о дверной косяк.
     Архимаг онемел, – как же она была хороша! Суровый маг замер, боясь даже пошевелиться и дышать. Так мог стоять за избой вечно, любуясь красой девицы, улавливая мысленно в ее темпераменте европейские нотки. Прекрасно понимая, – не быть красавице замужем, поскольку нет приданого у родителей. Настя – единственное богатство у добрых людей.
     Да, пора замуж, под венец… Да КТО возьмет такую серьезную?! Прямо как в сказке про Василису Премудрую. Василий оказался на месте Ивана в Тридевятом Царстве, который знал: пора вытаскивать девицу из–под гнета запретов. Маг невольно сглотнул слюну, чувствуя легкое возбуждение. Такую он бы сам в жены взял! Если б смог…
     Он видел – девушка сильно зависит от родителей. И сердце его вновь заныло, запело от тоски по Насте. Не хотел, чтобы она умерла старой девой. Кельт рассматривал красавицу, как редкий бриллиант, - изнутри, не снаружи. Та тихонечко прошла к дороге, села у избушки, закручинилась.
     Не выдержав, кельт вышел из укрытия и прошел мимо, почти не оглядываясь. Сердце его колотилось, как бешеное. Ударяя гормонами, любовью в голову… Мотнув головой, он хотел было идти дальше, но словил мысли избранницы:
     «Поиграй мне на дудочке,  Вася»…
     Обернувшись, Василий почувствовал ком в горле. Вот это смелость! И сыграл кельтскую мелодию. В результате ночь получилась бессонной. Да, да, она теперь потянется, перестанет бояться!!! Как–то неловко и скомкано все получилось.
     И, пошатываясь после игры на флейте, словно пьяный, Василий шел по дороге, думая о жизни. Также о барине, лютовавшем здесь. Магу очень не хотелось, чтобы пострадали его знакомцы. В мечтах любимая представлялась обнаженной, в волнах озера вместе с ним. Вот уста сливаются в поцелуях, руки в объятиях, тела в экстазе, Стоны вылетают из груди, с клятвами вечной любви, и словами о том, что никто ничего не узнает… Губы скользят по рукам, шее, груди, губам, плечам, трепещет мужское сердце в экстазе, любовный стон вылетает из груди Гвелда.
     И полузакрытые глаза Анастасии дрогнули, распахнувшись во всю ширь, и кровь пошла струйкой в воде, - после таинства сексуального наслаждения, уничтожения детства, страха. Все, она стала его, а он ее. Сегодня, в чистых водах, на природе.
     Пульсирует член в теле Насти, делясь своим сокровищем, продолжением,  слетает шепот с уст Василия:
     «ЧТО же ты делаешь со мной, красавица?! Что… Я твой, весь, бери меня, я не обижу, мне плевать на запреты, - на то, что невинна до меня была. Я люблю тебя»…
     Вот такие грезы и сны посещали Инквизитора, от которых покоя нет.
     Гвелд даже не подозревал, ЧЕМ все это обернется.

                - 26-

     …Энрике сидел у себя в офисе, щелкая по клавишам клавиатуры, и снова незадача: не сдан объект! Позвонив на мобильники всем провинившимся, Архимаг проорался, как следует, и откинулся на диван. Нажав на кнопку вызова в соседний кабинет, чтобы кофе сделали.
     О да, кофе Кельтский хлестал литрами, оно успокаивало реликта эпох, но не вызывало привыкания. Как же ему, шефу всех Светлых Братска, надоело напоминать подчиненным простые вещи! Как хотелось от всех, кроме Тиль, отдохнуть! Хорошо, что сегодня зарплата, можно погулять.
     Особенно жалел Гвелд возлюбленную, которая за троих вкалывала. Раздав всем деньги в конвертах, по принципу, - кто сколько заработал, - красавец менеджер посмотрел в окно на Водохранилище, вспомнил себя. Как он видел строительство города Юности… Но дело не в этом.
     Сегодня, как обычно, день прошел у многих ни шатко, ни валко. Для разнообразия позвал Максима, поговорил с ним о своем, об были, так и будут. Посетовал Энри также на количество Темных - так и не уменьшается. Что в Чекановском, Энергетике, Гидростроителе, в самом Братске… Манеры некоторых пить, где попало, достали. Максим кивнул, сказал утвердительно: «ЭТО ЖЕ ПРОВИНЦИЯ»! обстановке в городе. Оба пришли к выводу после часового разговора: выбросы как
     Энрике крепко пожал Инквизитору руку и отпустил восвояси. Потом набрал номер возлюбленной, попросил пройти к себе в кабинет. Девушка сразу поняла, в чем дело, зашла с кипой документов. Энри поприветствовал ее улыбкой.
     «Какая ты у меня хрупкая и красивая… Тоненькая, моя бессмертная Волшебница. Прости, что я тогда поцеловал тебя, на Тропах, – не выдержал очарования и боли: настолько родители замучили… А теперь я хочу сводить тебя в «Калипсо», вечер уже. Мать и бабушка ничего не скажут, я внушу им на расстоянии, что ночуешь у подруги. Надо больше отдыхать… любимая»… - пронеслись мысли в голове.
     «Благодарю за зарплату, Энрике, но что мы будем делать вечером, раз ты хочешь прогуляться, как обычно? Уже семь часов, тепло на улице… Лето на дворе»… - тихо заметила Тиль.
     «Зима у нас выдалась сложная, а сейчас гораздо легче. Пора и нам погреться на солнышке. Замучена, дорогая… Хватит работать! Пойдем»!
     Ирина смущенно улыбнулась, не понимая такие порывы шефа, который давно полюбился ей:
     «Мне хоть лето, хоть зима, - все равно. Очень все надоело. Достали малолетки, орущие о влюбленностях… Нет никакого позитива в этом чувстве, Энри. Даже в больницах лучше, чем в толпе влюбленных – хоть можно порадоваться за людей, которые выздоравливают. Всегда радостно, когда человек встает на ноги, зная, - выздоровел».
     Архимаг тепло улыбнулся, глядя на Волшебницу с нежностью и любовью, как же ему хотелось подержать кисть ее руки в теплых ладонях:
     «Темные измотали нехило на объектах, вот и летят нервы. Не хватает ласки, поцелуев. Да и вообще, надо подышать воздухом. Я только «за». Ты останешься молодой навечно, а вся мелочь состарится и умрет. В разврате».
     Потом он сдвинул брови, застучал по клавишам, вздыхая тяжело. Сглотнув сладкую слюну, невольно задел пальцами переносицу. Голова горела от адреналина и гормонов, мыслей, полных нежности к Тиль. От ее романтики в душе, средневекового нрава и суровости. Вот Гвелд поднял голову и замер. Спокойные, голубые глаза смотрели куда–то в стену. Невольно мужчина призадумался о той же влюбленности. Ведь это химия, взрывающая все изнутри, наркотик в венах в юности.
     Та же Химаура, - из пены в Водохранилище и щелочи вблизи берегов, - чувства города Братска, отравленного и вновь отравляемого выбросами… Энрике сопоставлял оставшийся лес с любовью, мертвый в радиусе тридцати километров, чья сущность высосана. А само море сравнил с экстазом, который нереально сдерживать, когда по венам идет возбуждение. Вот так сопоставил отраву мозга влюбленностью и экологическую ситуацию в городе Гвелд, зная: чувства в Братске, – всего лишь пена и щелочь, а любовь находится в невидимом мире. Куда людям хода нет.
     Красивое саксонское лицо постепенно успокаивалось. Он думал о том, как же мало здесь шансов кого–нибудь встретить. Кельтский спокойно смотрел в компьютер, вспоминая предсказание ведьмы: «Будешь управлять невиданными механизмами»… Вот оно, исполнилось. По венам туда–сюда циркулировал огонь из смеси любви и гормонов. От такого «коктейля» голова болела. Да, лето на дворе, а картина одна и та же, за окном. А раз такая фигня, то надо пойти куда – нибудь.
     Тиль подошла сзади, увидев тревогу мужчины, и обняла возлюбленного за плечи, играя золотыми волосами. Кельт в ответ на ласку поцеловал Волшебнице руку. Девушке показалось: он мучается от невыносимой боли, но сказать о ней не может, или не хочет. И вдруг с его губ слетело:
     «Дорогая, а пойдем в «Калипсо». Я бываю там. Не люблю лишь внешний вид этого заведения и море. В смысле плавание. Скука. Иногда после работы я сижу там с папкой документов, стаканом сока, думая, как бы поувольнять половину сотрудников. Настолько они тупые, сил нет! Пойдем вместе, а потом, как всегда, погуляем»…
     Тиль вздрогнула. Ее никто и никогда по ресторанам не водил. Даже неловко стало. На часах уже семь вечера. Одновременно Ира считала: не заслужила к себе такого отношения. Битая жизнью, многократно брошенная, она вообще не верила в любовь, считая: это явление встречается только среди быдла, дурнушек, дур, стервоз. Долго ломая голову над поразительным феноменом в обществе, когда хорошие парни выбирали вместо достойных уродин да прочих.
     Наконец, от таких мыслей у Волшебницы напрочь летели нервы, и, срываясь с тормозов от отчаяния, она втайне от всех пила. Из страха остаться одной, даже разговаривала с каплями пива. У нее было желание просадить почки и печень, до стадии рака. Чтобы когда–нибудь закрыть глаза и больше не просыпаться. В этом плане Светлая оказалась феноменом еще тем, – она совсем не пьянела! Сколько бы в себя ни вливала. Так шло дело до тех пор, пока не повстречался Энрике…
     «Калипсо» Тиль не очень нравилось, даже из–за внешнего вида. Там обычно кучковалась молодежь, особенно во время свадеб, выпускных вечеров. Это вызывало еще большую ярость, поскольку Волшебницу бесили пьяные собрания и море мелочи на асфальте…
     Энрике это, похоже, почувствовал, - потому тщательно выбирал время, чтобы не так было тошно. Он знал, – сегодня посетителей почти не будет. Значит, все пройдет гладко. Он отключил компьютер, потянулся в офисном кресле – спина ныла.
     Улица Кирова сейчас залита вечерним солнцем. Сами тополя от пыли похожи на искусственные деревья: настолько листья стали грязны от выбросов да пыли городской. Утонули в грязи, которая от колес машин и ветра поднималась. Сама улица прямая, как стрела, утопающая от цветов на клумбах. Разные они – фиалки, васильки, ромашки. Все это живое великолепие напоминало: жизнь продолжается. Возле маленького фонтана, который находился у почты и бетонной стены с рисунками, ворковали голуби, чирикали воробьи. А про забор – там яма, обнесенная бетоном, рисунки нарисовали ученики ОДШИ №3 (Объединенная Школа Искусств), на сентябрьской жаре, масляными красками, черпая их кистями из банок. Это случилось еще в девяностые – в 1997 – 1998 годах…
     Простая тема – «Город будущего». Банально и изжевано. Хотя будущее, изображенное на бетоне, городу совсем не светило. Лучше бы нарисовали город прошлого. Присутствовала в этих рисунках одна фигня, – некоторые нарисовали преподаватели, что нельзя было ни в коем случае делать, организаторы это не одобрили. Весь забор изрисовали примитивно, сие Тиль и Энрике не нравилось…
     Архимаг терпеть такие рисунки не мог, считая их безвкусицей и простой тратой времени. Забор можно раскрасить обычными граффити. Обычно пара проходила мимо, выбирая местечко напротив. У «Драмтеатра», возле крупного фонтана, где многократно вечерами собирались шахматисты – старшее поколение. Вот на такое можно посмотреть с удовольствием! Приятно осознавать: они воссоздают среди молодняка культурную среду. Люди отдыхали под тенью посаженных деревьев. Дети купались в самом фонтане, на что Энри глядел очень отрицательно: 
     «Когда–нибудь подцепят заразу, порежутся, и больше не полезут».
     А подростки в кепках, шортах и майках катались на досках, велосипедах, гуляли парочки… пожирая друг–друга пустыми, как пролом в стене, глазами. Блестели стразы, бусы, позолоченная обувь. Жарко. Когда солнце зайдет, народа придет еще больше, – похолодает, станет свежо.
     Гостиница «Тайга» облицована новой обшивкой. Это не могло не радовать. Драмтеатр схож с античным зданием, где иногда поэты читали стихи. Талантливые люди там выступали. Однако, Тиль не любила поэзию, - особенно Шекспира, которого считала скучным, нудным. Вдобавок, не понимала, до каких пор можно мусолить «Ромео и Джульетту». Тема слишком примитивная, сопливая.
     Совсем недалеко располагался «ЗАГС», место свадеб. Ирина всегда проходила с отвращением мимо: нет ничего противнее, когда слепой морально (в плане влюбленности) совсем не понимает, КОГО берет в жены. Или в мужья. Абсолютно тупые, пустые глаза парочек, - парочек, которые абсолютно не понимали: своим видом унижают одиноких и достойных. Именно унижение, а не праздник. Особенно бесило, когда народ начинал расписываться в день Валентина.
     Энрике, увидев однажды Волшебницу мрачной в этот день, подарил ей букет цветов после рабочей смены. Неизвестно, что творилось у Тиль в голове после этого, но она была провожена до дома. Во время этого пара говорила на тему, почему достойные, умные постоянно одиноки.
     Гвелд выразился так:
     «В юности у парней член думает за голову, а у девушек другое… особенно когда после пьяной ночи на секс тянет без презерватива. Утром – ой, а потом еще родители лезут не в свое дело».
     Они говорили долго, после сменили тему.
     Тиль долго думала, как бы отблагодарить Энрике. В тот день он, оборвав тему о одиночестве достойных, достал плеер, наушники, и один из «ушей» дал Тиль. Играла «Enigma». Сразу стало легче на душе…
     Архимаг переключился на свои мысли:
     «Под эту музыку я когда–нибудь займусь с тобой любовью, Тиль… Не боль будет проходить в этот момент через тебя, а нега.  Ты сама меня давно хочешь, милая… Я тебя тоже. Но время еще не пришло».
     Ночной Братск был скован морозом, снегом, льдом… но в наушниках играла музыка.
     А сейчас лето, люди радуются погоде, прохладе возле фонтана, жизни.

                -27-

     Город расцвел различными цветами. Уже все равно, сколько показывают солнечные часы на Кирова. Голубое небо отражалось в Водохранилище, его зеркало скрывало свои, страшные тайны… На сопках царила жизнь. На «Дунайке», «Коврижке», - дачных кооперативах, - царила благодать Природы. Несколько дрожащая вода волнами пугала не по–детски, как бы указывая следующее: бежать НЕКУДА. Разве что нырнуть с плотины… Потому как в этих краях любовь для достойных СДОХЛА. Такие одиночки могут уйти в лес и не возвращаться. Даже у Тиль родня в Братске (сестра бабушки) была настолько быдляцкой, помешанной на жратве и деньгах, что представить страшно. От того, как порой вели себя эти родственнички, Ирину с детства просто тошнило. Плюс сестра двоюродная из какого–то небытия парня выкопала, пожениться собираются, притом сама девица настолько тупая, - ужас, и не красавица.
     Девушка шла с такими мыслями с Энрике, и наконец, не выдержала. Заплакала. Две слезинки разом скатились по прекрасному лицу, слюна сразу стала сладкой, как пастила. Энрике резко остановился и крепко сжал руку спутнице.
     «Что случилось»? – встревожено спросил он.
     Тиль молчала. Но не выдержала, сказала дрожащим голосом:
     «Давай уйдем из этого места, Энрике! Я органически не могу находиться там, где играют свадьбы быдляцкие пары! Прошу тебя, уйдем! Мне плохо, прошу, снеси этот «ЗАГС», ненавижу его»!
     Он строго поглядел на любимую:
     «Я знаю, что именно тебя так укусило, говорить не буду. Поверь, у тебя будет достойная свадьба. ПОВЕРЬ. БУДЕТ. Только не плачь»… - и он присел на скамейку, неподалеку от шахматистов, приобняв напарницу, стараясь хоть как–то утешить ее. Девушку трясло не по–детски. Энрике понял, что же на самом деле придает силы киллеру, – страшенная депрессия, страх навсегда одной остаться.
     «НИКОГДА у меня не будет НИКАКОЙ свадьбы! Если бы жизнь действительно ХОТЕЛА этого, я бы давно была счастлива! Не говори, будто выйду замуж! Я умру здесь… Рано, так будет лучше! Зачем нужна молодость, если ты никому не нужен?! Зачем»?!
     Гвелд опешил, но произнес строго и тихо:
     «НИКОГДА больше не говори при мне такого! НИКОГДА! Это страшные слова! – Энрике ни на шутку перепугался: мало ли. – Не пугай меня так! Знай: твоя сестра и все быдло, которые ты видишь, состарятся… а мы нет! Мы навеки останемся прежними, Тиль»!
     «Но, прежде чем умереть, они будут выставлять все напоказ… Чтобы других унизить».
     «Статистика дебилов, - которые нифига не хотят ничего делать, - а им все и вся валится, как из рога изобилия, присутствует от невежества. Сестра та дура от природы, ты нет. Поверь: она недостойна пышной свадьбы. Придет время, и у тебя будет самая шикарная свадьба на свете. Без выпячивания, чтобы не унижать одиноких. Закрытая… Тоже презираю «ЗАГС». Прошу, пожалуйста, не плачь. Пойдем».
     Он поцеловал ее в лоб и помог встать. Достал платок. Вытер слезы.
     «Здесь все искривлено, Энрике. Знаешь, почему я пошла в штат Светлых работать. Мне невыносимо видеть эту несправедливость, хочу все исправить. И спасибо тебе, Энри, что тогда поцеловал меня, на Тропах»…
     Тот улыбнулся мягко:
     «Я видел: ты больше не могла выносить душевную боль, и принял ее на себя так. Вот и все, ничего лишнего. Знал: поблагодаришь потом, дорогая. Отчаяние тобой движет. Я очень хочу, чтобы оно прекратилось. Могу и сейчас поцеловать, - также, как тогда, но будет невежливо. Давай лучше погуляем».

                -28-
    
     Ресторан не сильно блистал изобилием еды, но там было очень уютно и спокойно. Посетителей оказалось сравнительно мало. Ничего не мешало усесться там, где поудобней. Самой Тиль стало даже как–то неловко.
     Она села за столик несколько неуверенно, ежась. Энрике тем временем пошел к витрине поглядеть меню. В полумраке его шевелюра горела золотым огнем. На мужчину не обращали внимания,– то ли решили, что крашеный, то ли другое. Фигура кельта немного ссутулилась, после снова выпрямилась. Тиль наблюдала, и не могла поверить, - рядом с ней мечта. Живой реликт НАВСЕГДА ушедших эпох.
     Энри улыбнулся, повернулся к Тиль. Мысленно спросил, что же она будет заказывать. Девушка неуверенно пожала плечами, дав понять: не знает. Синева помещения будоражила несколько, вызывая желание «Мартини» выпить.
     На столе оказались салфетки, Волшебница взяла одну, стала нервно мять. Нервно озираясь, Ира вбивала себе в голову: Энрике на самом деле просто коллега, а чувства она сама себе придумала. Он же, возможно, несчастную жалеет!
     Наконец, теплая рука Архимага легла ей на плечо. Мужчина поставил на стол бутылку вина – официанта попросил лишь бокалы принести. Невольно Тиль вспомнила первые посиделки, тоже с вином. Красным. И снова оно…
     Вишневое, сладкое, как тайные желания… С привкусом кельтики. Даже можжевельника, леса. Духа Европы. Старой, исчезнувшей Древней Англии, Ирландии, Шотландии, Франции. Конечно, спрашивать о том, какая будет закуска, неприлично. Ну ладно.
     Интерьер немного давил на душу – море, как уже говорилось, Тиль не любила. Тут появился официант с бокалами. А лето шло своим чередом. В кафе прохладно, непонятно, уютно. Энри смотрел на бутылку, словно магией ее прощупывал, настолько сосредоточился. Пиво и водку он не любил.
     Недалеко, у оврага и леса, на конечной остановке четвертого троллейбуса, красовался на горизонте Эдем. Гвелд подумал об этом, ощутил ком в горле. Жара на улице его вымотала порядком, хотелось прохлады. Вино подойдет. Шумная толкотня по утрам доставала. Благо, здоровье подвести никак не может, - разве что переломанные кости на стройке ГЭС, - когда Олег Аренский узрел Владычицу Ангариду.
     Он помнил, как долго отлеживался после ТАКОГО экстремального секса. Вряд ли кельт увидит богиню снова. Но теперь механизм запущен, и остановит его только Природа. Медленно – медленно, Архимаг разлил вино, улыбнулся. 
     «У тебя все будет замечательно, Тиль. Поверь. Я хочу побыть сегодня  вместе с тобой. КАК я счастлив видеть рядом с собой такую напарницу! Но, наверное, хочешь со мной сегодня о другом поговорить. Да и у меня есть темы. Например, не вся романтика таковой является. Для кого–то она, - секс без обязательств, кому–то нужно ощущение поострее. Я выгляжу юным. Но не ищу выгоду даже от вина, от романтизма тоже».
     Тиль ответила, немного отходя от ступора:
     «Мне раньше тоже хотелось романтизма, я им бредила! Мне рассказывали всякое: приглашают, поят, - а потом, извини, трахают. Что это на самом деле, Энрике»? – Тиль пригубила вина, улыбнулась.
     Тот положил на стол блокнот, документы, полистал их, и сказал так:
      «Ложная романтика. Животный инстинкт переспать. Такой парень может клясться: он романтик, на самом деле законченный кобель. Ему плевать, с кем и где, лишь бы заманить. На самом деле, романтизмом здесь и не пахнет. Погляди, сколько свадеб по залету, - а поначалу все так начиналось… Сейчас у меня такое ощущение, что я пью не вино, а кровь девиц, обманутых, словно выжали ее из вен, порезанных, залили в бутылку. Братск кишит такими, уж извини, кровь эта не губами пьется, а ясно чем».
     Тиль руками развела:
     «Тогда почему это сплошь и рядом, Энрике? Что мы пьем»? – Она действительно не распробовала напиток. Черноплодка? Слива? Малина?
     «Вишневое вино. Для тебя могу заказать ВСЕ. Проси! Сегодня вечер наш. Ты это заслужила. А потом мы пойдем гулять по ночному Братску, когда будет полдвенадцатого. Покажу город».
     Внутри Тиль что–то екнуло. Она медленно отвела бокал от губ, изумленно посмотрела на собеседника. Тот мягко сжал ее руку в теплых ладонях.
     «Не бойся. Убью любого. Жаль, что мы сегодня не можем забраться на сопку Коврижка, посмотреть на природу. Не стоит ходить по окраине Братска, а в центре и на Гагарина, – самое то. Ночь будет теплая. Незабываемая. Поверь».
     Румянец проступил на щеках девушки:
     «Хорошо. Заранее благодарю».
    Гвелд продолжил:
     «Настоящий романтик не воспевает всех женщин разом. Он знает: идеал должен обладать умом, а не формами. Формы – для щенков. В них нет мозга. А есть лишь белая жидкость, в предмете вожделения, а не в голове.  Извини, что говорю это за столом, в романтичной обстановке. Мы с тобой взрослые. Я романтик, - от мозга до костей, - матерый, закостеневший, с перегоревшим давно эго, во всех смыслах. Каждая мечтает о юноше - с мозгами зрелого мужчины. Да такие, как я, никогда не будут игрушкой в руках баб. Отшвырнут их от себя. Мне очень приятно, что ты ценишь меня, как зрелая женщина. А не как девица, у коей мораль отсутствует. Мне приятно смотреть на тебя, на эти большие, мудрые глаза… Ненакрашенные, искренние… Нравится манера поведения, манеры одеваться, двигаться… Тут итак все ясно: настоящим девушкам нужны мужчины под стать. Ах, если бы у многих был бы мой ум, а не бестолковый инстинкт совокупиться»…
     Энрике отвернул голову в сторону, закрыл глаза, тронул пальцами переносицу. Он явно переволновался, сглотнул слюну, его адамово яблоко на шее шевельнулось, подчеркивая убойную сексуальность. Золотые волосы сбегали на спину и плечи, падали с них на грудь, сияя тускло в полумраке. Тиль поняла – он позвал ее сюда, поскольку сам устал быть сильным. В тот момент через облик прекрасного мужчины проскочил мальчик, который жил в холоде, желая отогреться в лучах любви, ласки.
     Тяжело выдохнул, облизнул губы. Его всего колотило, по костям ходил холод, в венах бушевал адреналин. Девушка подумала:
     «Поцелуй меня еще раз, пожалуйста! Ты очень устал от отсутствия отпуска и напряжения, жаждешь ласки, понимания, Энрике. Уставший до невозможности, одинокий, страдающий… И позвал меня сюда, чтобы стряхнуть с себя груз одиночества, мой хороший… Успокойся, милый».
     Гвелд от волнения даже не почувствовал, как спутница взяла его руку в свою, принявшись нежно гладить, при этом заметив через пульс: сердце кельта колотится, как бешеное. После ее рука скользнула дальше. И замерла, потому как красавец принялся целовать тыльную сторону ладони, очень нежно касаясь губами пальцев. Тиль не шевелилась. Наблюдая и наслаждаясь, пораженная. Такой сильный… и ласковый.
     Мужчина продолжил ласку, понемногу успокаиваясь. Конечность для него была сейчас будто хрустальная. 
     «Как же я хочу тебя, милая, дорогая моя, ты даже представить себе не можешь… Люблю… Очень»… - Думал он, закрыв глаза от наслаждения.     Одновременно вторая рука Архимага сжалась в кулак. Он еле держался.
     «ЭНРИКЕ, ТЫ УСТАЛ ОТ ВСЕГО: ОФИСА, быдла, выбросов, молодой поросли… Прекрасно понимая, – это не навсегда. Я хочу, чтобы ты радовался, а не страдал». – Прошептала Тиль едва слышно.
     «Ты очень права во многом, Тиль. Я о том и говорю: липовая романтика строится лишь на сексе после бухла. Мне тоже хочется почувствовать заботу, любовь. Внимание. Я же не машина, несмотря на сущность нечеловека. Вишневое вино – не повод для расслабления. Всему есть предел, милая. Я действительно очень устал. Запомни – парни самоутверждаются за счет постелей,  а каково девушке при этом, – им плевать. Будь я таким, то сразу потащил бы в постель, взяв быстро, грубо. Я романтик, а не кобель. Знай об этом, девочка»… - Он серьезно поглядел на нее и смочил губы вином.
     Тиль подняла бокал.
     «Тебя тоже гнетет молодежная, животная дурь. Если бы кто узнал, что живешь один, без секса, без порно, то удивился».
     Гвелд склонил голову:
     «Порно – удел слабых, закомплексованных мудаков, которым сперма в мозг дала. Вот и смотрят дрянь. Я никогда в жизни не лез туда, в эту грязь, и не буду. Знаю по себе, – если хочешь заняться сексом с партнером, которого любишь, – организм сам включится. Поверь».
     «Ты замотан, Энри. Эти сектора Эдема, плотины, Водохранилища, заводы… Так устал». – Тильсирвэ сжала его руку в ладонях. Посмотрела на наручные часы. Архимаг повернул голову в сторону окна. И произнес:
      «Рельсы… Священные Тропы, охраняющие окружающую среду от Зла… Я часто езжу туда и отдыхаю. Один раз в Сети видел клип о Братске. Там кадры, с вертолета. Сколько воды сдерживает ГЭС – подумать страшно. Потом понимаешь, – все остановит лишь время, никак не я. Я понял это, когда создал свой Штаб здесь. Не в силах переубеждать молодежь, что затопление ста тридцати тысяч гектаров  полей, пастбищ, деревень, сел - НЕ КАЙФ. А огромное ГОРЕ, на нем строился этот энтузиазм. Слепой, молодой. Когда я увидел, КАК полетели камни в Ангару, по костям прошел мороз. Слышал крик богини, женщины… Живой! Видел ее своими глазами, Тиль, и пожалел, - единственный из всех! Девушка с неслыханной силищей  отблагодарила щедро. Меня все считали душевнобольным. Я ходил в лес, думал, как остановить весь кошмар строительства и последствия… Ведь я знал наперед: Долина станет Мертвой Зоной».
     Ирина очень удивилась. Она откинулась на спинку стула и вытаращенными глазами глядела на начальника. Вот как!
    «Неужели никто не разделял там твою точку зрения, Энри»!? – Тиль чувствовала: по ее коже бегает мороз.
     Гвелд вздохнул.
     «Был там один паренек, звали его Стас. Смешной, деревенский, наивный малец».
     «Что с ним потом стало»? – Девушке стало интересно все о стройке Братска и плотины. А Архимаг продолжил:
     «Счастливый ходил: поехал на комсомольскую стройку, слишком гордился этим… пока я довольно жестко не вправил мозг. Он прозрел. Потом, когда Новый Братск возник, мы основали Штаб Светлых. У него остался сын Максим, живет в Москве. Сам мужчина трагически погиб на задании».
     «Как же ты вынес все, при тогдашнем режиме? Оскорбления, унижения»?
     «Я знал, для чего приехал на великую стройку. Грязь там на меня лили отменную. Когда увидел: не смогу ничего изменить, – стало страшно… Особенно когда на моих глазах горел Старый Братск, как вопили в мире магов древние строения. Пылая, прося не убивать их! Душа Ангарского края заживо сгорела, оставшись лишь на уцелевших рельсах. За БРАЗом, погребенная под черноземом… Я уже не говорю о размытых кладбищах, ЧТО сделали с мертвецами после!!! Язык не повернется сказать. Не стану пугать. Уснуть не сможешь. Все, кто сотворил такое зло, сполна за это получили. – Энрике кашлянул в кулак, залпом выпил еще вина. – Вот тебе и таежная романтика. Душа сгоревшего Старого Братска – в Рельсах, на Тропах… Мне так кажется. Как уже говорил, прекрасные места под поселком Чекановский, - куда я тебя возил на следующий день – прошлое, до затопления. - Энрике вновь повернул голову в сторону Тиль, сглотнул слюну. - Спасибо тебе"...
     Тиль улыбнулась. Она была довольна. Очень. За соседним столиком сидели подростки, курили.  В зале заиграла приятная музыка. Энри тут же оживился, сложил папки в служебную сумку, улыбнулся. С надеждой взглянув на возлюбленную.
     "Давай еще закажем что-нибудь, и пойдем танцевать? - неожиданно предложил он. - Поверь, я умею. В зале почти никого. Напиваться мы не будем".
     "Ты даже с бокалом вина и с пепельницей без хабариков смотришься сногсшибательно".  – Тиль также хотелось сделать комплимент. Гвелд улыбнулся снова.
     "Для меня вино - средство для размышлений. А работа киллера на стороне Света только освежает душу. Пойдем танцевать. Приглашаю Вас, Леди". - Кельт встал, отодвинул стул. Поклонился, протянул руку, бросил белый платок на стул, достав его из кармана. Девушка оробела.
     "Я к Вашим услугам, моя незабвенная... - и опустил глаза, склонив голову. - Ты никогда не танцевала со мной... Танец - тот же секс, лишь в одежде. Разжигает страсть, радость. Я искусный танцор"!
     Спутнице стало неловко и страшно. Затряслись колени.
     "Энрике, но я стесняюсь... - растерялась Волшебница, почувствовав лед в желудке. - Я СОВСЕМ НЕ УМЕЮ ТАНЦЕВАТЬ, БУДУ ВЫГЛЯДЕТЬ НЕЛЕПО"!
     Энри сделал шаг вперед, взял избранницу за руку.
     "Я уже подарил украшение, значит потанцуем. Не робей, доверься мне"... – и с этими словами положил ей руку на талию.
     "Научи меня"... - прошептала Ира. Мурашки бегали по коже.
     "Я могу что угодно станцевать. Даже танец любви, - когда парень садит девушку себе на колено, создается иллюзия, будто она садится на его член. Давай это станцуем. Я покажу, ты повторяй, все получится"...
     Все равно неловко и страшно.
     "Я желаю простое. В детстве меня водили на танцы, ничего не вышло, так как оказались проблемы с ногой". - прошептала Тиль, заглянула в глаза Энрике. Тот был настроен решительно. Он желал ее, танец любви, прочего. Спина вспотела.
     "Музыка располагает. Милая... ладно, танец любви потом, у меня станцуем. Высший кайф, - это станцевать с учителем. Даже не дрогнув. Приглашаю на вальс"... - Кельт шепнул на ухо возлюбленной, поцеловал в щеку.
     Они принялись танцевать. Его движения были мягки, изящны, пальцы рук холодны. Часть посетителей кафе замерло от восхищения, захлопали. Но никто так и не встал, чтобы повторить танец.
     Энрике держался очень профессионально, да и Тиль старалась. Конечно, в ее голове застыло переживание за эмоциональный настрой танцора. Все - таки провалил народ сегодня сложный объект. За столиком Энрике сидел, словно на иголках, плюс этот рассказ о затоплении.
     Архимаг понял это, шепнув:
     "Забудь о работе, ты не знаешь истинную причину моего состояния".
     Пара снова кружилась по залу, потом Гвелд увеличил темп, перейдя на другой танец. Волшебница словно слилась с партнером, а он любовался, как гнется тело девушки, придерживая милую за талию и руку. Вот милая прогнулась под его кистью, как соломинка.
     Смотря на танцующих, даже персонал замер, боясь пошевелиться.
     Пара снова перешла на вальс. Ирина чувствовала нереальное блаженство, радость. Если бы Энрике был учителем танцев, то тогда бы много зарабатывал. Но он не желал этого.
     Ира с болью в сердце представила, КАК бы Архимаг танцевал на своей свадьбе... Загрустила от этого.
     Кельт остановился, крепко прижал к себе возлюбленную. Поправил ее пиджак, провел рукой по волосам, и с его губ очень легко, нежно, непринужденно, сорвались слова:
     "Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ... ТЫ ВЕРНУЛАСЬ КО МНЕ, ЛЮБИМАЯ... СЕГОДНЯ НОЧЬ НАША, Я ЖДАЛ ЭТОГО МОМЕНТА, ТЫ ПРЕКРАСНА".
     Тильсирвэ вытаращила глаза и онемела, от шока. Она растерялась. Гвелд обнял возлюбленную, легко и нежно, одновременно страстно проведя ладонью по спине. Тиль взаимно обняла милого, стала гладить локоны шефа, а он ласково покрывал поцелуями шею. Еще пара секунд, и его губы слились с устами измученной девушки.
     Иру от такого как током ударило, по коже прошел нереальный жар, - вперемешку с холодом, сердце заколотилось. Ладони мгновенно вспотели, в животе сладко заныло. Мужчина расстегнул пиджак коллеги, его рука скользнула на бок любимой. После опустилась на живот. Тиль полузакрыла глаза, откинулась назад. Наверное, от страха. По венам бушевали любовь, страсть. Тем временем, губы Энрике ласкали щеки, лоб, шею. Руки обнимали стройное тело.
     У него хватило ума не лезть под белье, хотя сам очень желал этого. Волшебница дарила ответные ласки, ее голова горела. Поцелуй ожег девушку похлеще огня. В ней проснулась женщина. Энри вновь слил свои губы, постанывая от любви. Ира чувствовала его перевозбуждение. Его эго огнем горело, жгло через одежду... Запустив руку под рубашку милого, девушка гладила его, благодаря за взаимность, а он отвечал такими неземными ласками, что в глазах темнело.
     Они стояли, целуясь довольно долго, страстно, не размыкая губы. Гвелд слился с партнершей, выплескивая ей всю доброту, нежность, страсть мужчины, бесконечную любовь... Откинув голову назад, Архимаг простонал:
     "Я ХОЧУ ТЕБЯ, ОЧЕНЬ... ПОЙДЕМ, УЕДИНИМСЯ"...
     МУЗЫКА ОЧЕНЬ ПОДХОДИЛА К АТМОСФЕРЕ.
     Увидев страх в глазах любимой, добавил:
     "Что же ты, боишься? Пойдем, я покажу страсть... - шетал Энрике с придыханием, было ясно: его уже не остановить. - Не бойся меня, любимая. Я все аккуратно сделаю, и кроме наслаждения, ты ничего не почувствуешь... Ну же"...
     "Ты ШИКАРНО танцуешь, Энри... сразил в первый день собеседования. Как только я вошла в кабинет. Ни дня не могла не думать о любимом. Я очень тебя люблю, мой кельт"...
     Архимаг просиял, подхватил девушку и закружил.
     "Милая, до меня тебя еще никто так не обнимал, не целовал. Ты этого достойна. Я хочу тебя, всю… Всю обцеловать, в этом городе, отравленном выбросами. Назло всем и всему. Расплачусь за ужин, который нам заказал, и мы пойдем гулять, - на всю ночь. Если устанешь - перенесемся ко мне в кабинет, там уснем, обнявшись... Смысла не будет возвращаться домой ко мне. Поверь, я ждал тебя очень долго, теперь не потеряю! Да, этот город окутан Тьмой, но двести лет назад мне было сказано: "В Аду, в умершей Долине, где будут дома до Небес, свидишься со своей возлюбленной"... Мне очень жаль тех девушек и парней, которые страдают от одиночества. От тупости сверстников. Мучаются в этих сумерках, где НЕТ ЛЮБВИ истинной, здесь она изъезженное, затасканное, убитое чувство. Потому что Тьма здесь дарит влюбленность дерьму... Но я не влюблен, я люблю... очень".
     У Ирины от волнения тряслись губы. Она не ожидала такого признания, чувственного, прекрасного и искреннего. Голова ныла. Тело обмякло в объятиях возлюбленного. Глаза ярко заблестели. Энрике вновь стал пить с ее уст любовь. Пил мед наслаждения, лаская языком, гладя руками... Тиль стало страшно: если она согласится на интим, то он ее уважать перестанет. Гвелд прекрасно знал опасения, потому совершенно не думал домогаться. Ведь в женщинах желание лечь в постель, до двадцати лет, дремлет.
     Он стоял, целовал, видя мысли окружающих. Кои думали: они поженились вчера, или же, - пара красивая. Даже то, что девушка измучена, решили, - будто из мэрии пара. Будто Энри преподаватель танцев... Все думали: ему лет девятнадцать. И что взгляд его, - взрослого человека... Персонал решил обслужить пару в следующий раз бесплатно. Настолько понравился танец.
     Ира присела на свое место за столиком, мучаясь от бушующего адреналина. Пригубила вина. Гвелд отдышался. По его лбу скользила капелька пота. Взяв салфетку со стола, стал как веером обмахиваться ею, слыша голос Тиль:
     "Я даже не представляла, что ТАК  танцуешь! Большое спасибо"...
     "Теперь будет все так, любимая моя... Когда ты перешагнула в день собеседования порог моего кабинета, я вмиг узнал тебя. Будь уверена, - о нашей любви никто не узнает".
     "Я всегда мечтала о таком мужчине. В этом Аду, где нет радости, любви, - для таких, как я. И буду с тобой всегда, выполню все, что пожелаешь".
     "В разумных пределах... пока что. - Улыбнулся Энри. - Я не дурак, не буду выставлять чувства напоказ. Только дебилы пытаются орать на весь мир, что они влюблены, или любят. Наивняк выпячивает свои отношения, лишь бы все завидовали. А это плохо, очень".
     "Я знаю, Энрике, - юность в этом плане мерзка, отвратительна, - когда в обещаниях царит безалаберность. Поэтому у меня здесь друзей нет. Потому как противно, общество малолетних, закомплексованных развратников мне не подходит".
     "Ты все правильно сделала. Это то же самое, когда женщина встречается с полным ничтожеством, а после от отчаяния изменяет. Старшее поколение сразу начнет осуждать измену, даже не понимая, что творится на самом деле. У них вбито в голову, намертво. - если вышла замуж, то терпи. С КАКОЙ СТАТИ?! Почему один должен унижаться, а другой, - прохлаждаться?! Их воспитали так. Вот им и не нравится, многое. Некоторых вообще возмущает, когда женщина встречается с мужчиной бесплатно. Вообще не их дело! Вот мое мнение. Давай сейчас не будем такое обсуждать, а отдыхать счастливыми".

                -29-

     ...Уже стемнело, когда фонари в Братске начали освещать город оранжевым светом. 
     По–прежнему ездили малочисленные машины, а по улице Кирова ходила пьяная молодежь. Щедро расшибая бутылки об асфальт, и под ногами хрустела стеклянная крупа. В кусты народ бутылки забрасывал, бухали в садиках. Совокуплялись там же… осторожно, чтоб никто не увидел. Помимо этого, в Братске полно наркоманов: по паркам, подъездам валялись шприцы, с остатками крови. Обычно так кололись Темные. Наивные, - не зная, куда себя приткнуть.
     Вообще, часть парков было вообще разгромлено, неимоверно скручено много качелей, прочего добра. Нечем заняться молодежи, энергию нужно выплеснуть хоть так. Оттого и в двухтысячные годы, и в девяностые детские горки, грибы железные поломаны, почти каждый раз их ремонтировали, -  только непонятно, за какие деньги.
     Как всегда, по всем скверам валялось битое стекло, все вокруг загажено. Особенно такие ужастики наблюдались на улице Мира, Обручева, - в парке. Весь вид давал знать, насколько противно, страшно, мерзко, и вообще, - кто из такого народа вырастет?! Хорошенькие виды! В кавычках.
     Но все равно, город сиял белыми, рыжими огнями фонарей. Тускло и матово поблескивал асфальт, орал криками пьяных. То там, то здесь светились одинокие окна, - окна тех людей, которые еще не легли спать. Шум тополей напоминал о алюминиевом заводе. Большие листья деревьев казались искусственными: от осевшей на них пыли дорог… а ГЭС по–прежнему гудела, и холодные волны Братского моря жестко ударялись о забетонированные, искусственные берега. Которые разделяли прошлое и будущее. Волны, скрывшие скалы Ангары.
     В свое время Тиль думала, почему на Водохранилище ГЭС не видна вообще, лишь потом поняла: заметен лишь верх. Она редко была на плотине и слушала рев турбин. Особенно ее завораживал спуск воды, когда бывшая Ангара, превращаясь в чудовищную пену, летела с водошлюзов вниз. Водопад сливался с Ангарой, падая по желобу, на огромную высоту летели брызги, словно только что вскрытое шампанское. Они превращались в радугу, омывая одиноко стоящую сосну на скале. От рева воды невозможно вообще расслышать голоса людей.
     А каково было все это видеть Энрике – Олегу, когда тонули леса, пастбища… Каково ему, строителю, досталось узреть смерть благородного края, когда на строящейся плотине захлопнулись водопропускники. И взревела радостно Химаура. Когда у многих людей на глазах стояли слезы радости, и осознание, – это НАВСЕГДА. Ударились волны Ангариды о преграду, скрывая постепенно все на своем пути, в том числе легендарную надпись: «Здесь будет построена Братская ГЭС», столбы с проводами. Размывая могилы. Часть спиленных деревьев, останков изб вода не тронула, они так и остались стоять мертвыми, на берегах Водохранилища. Которое заполнялось семь лет. На берегу горы Коврижка берега - все в пнях, в топляках… Сама сопка много раз горела. И сейчас каждый год горит.
     А пена воды еще долгое время будет радовать горожан. Еще есть там, на скалах, настоящий водопад, где обычно фотографируются в день свадеб.

     Энрике шел по ночной улице Кирова, потом присел со спутницей на скамеечку. Подумал: на свою свадьбу он не поедет к водопаду, – к оскверненным скалам… Луна освещала лик кельта, глаза сияли в ее лучах голубым огнем. Мужчина стал в таком виде похож на статую. Холоднее руки сжимали ладонь Тиль. Сам город был окутан теплом, оставшимся от прожитого дня. Все словно замерло, лишь возле фонарей порхали у ламп ночные мотыльки. Луна отражалась и в водах Водохранилища, стало видно буквально каждую волну.
     «Почему я раньше так с тобой не гулял, милая»…

     Он не помнил, сколько время, не знал, что будет дальше. На горизонте, за спиной Гвелда, светилось здание Горисполкома, где кроме него заседала мэрия. Неудивительно: штаб Светлых расположился именно там. Энрике смотрел на волны, и видел: в ближайшем будущем на Братск свалится еще одна расплата за погибшую фауну… и за слезы местных. Город постигнет та же участь, как Старый Братск. Будут гореть овраги, кто их подожжет, – никто не узнает.
     И все повторится вновь, только город из камня уцелеет, и впервые заводы ПЕРЕСТАНУТ работать. Вот так отольются новому городу слезы Старого Братска, не только его. Это станет началом конца триумфа. Все накроет едкий дым, машины не поедут, закроют школы, люди спрячутся… Лишь Солнце повиснет в черном и желтом небе алым, устрашающим диском. Но даже после такого грозного предупреждения НИКТО не поймет, - за что все это, почему случилось. Люди спрячутся в домах или вовсе уедут до улучшения ситуации.
     Отбросив эти мысли, Энрике дышал свежим воздухом, наслаждался прохладой.

     До него донесся пьяный ор. Молодые люди неподалеку пели матерные песни, хряпая на гитаре. Сморщив нос, Архимаг предложил прогуляться дальше. Пойти в сторону работы.
     «Пойдем, Энри, но зачем? Давай лучше в парк. Нас там никто не тронет». – растерялась Волшебница.
     «Милая моя, пойдем… Ведь необычно смотрится центр города ночью»…
     Они любовались всем увиденным, – фиалками на клумбах, мотыльками, фарами машин… все предстало в совершенно ином свете. Не стало того, что творилось днем. Вдобавок, Энрике знал свои потаенные места неподалеку. Он был безумно счастлив. Ночь светила звездами, свежестью.
     И Архимаг, смеясь, побежал вперед. Влюбленные, словно дети, стали играть в догонялки, прячась за деревьями, подмигивая друг–другу. Тиль на мгновение показалось: Энри вернулся в человеческую жизнь. Она знала – он не остановится на ночной прогулке, а пойдет на пляж, где никого не будет, разденется, и… прыгнет в воду. Обнаженным, придержит возлюбленную за руки, любуясь прекрасными изгибами ее тела. Длинные, темно–русые волосы, маленькая грудь, тонкая шея… Алые от его поцелуев губы… Он – словно натурщик, сошедший со средневековых картин.
     Но сейчас не об этом речь. У этих двоих началась совершенно новая жизнь, непохожая на прежнюю. Словно двести лет назад, Гвелд чувствовал себя Василием, идущим через ромашковое поле, на озеро…
     И вот, снова скалы, но ангарские, над водой махина, - искусственная, есть девушки там, на ГЭС. Но пошлые, пьющие, курящие. Иногда почти обнаженные. Озеро теперь искусственное, забетонированное. Вот такая получилась связь времен. Только Прошлое и Будущее разделяет гидроэлектростанция. Скоро будут достраивать еще одну ГЭС, – Богучанскую.
     И все повторится вновь.
     Ночь смотрела на двоих бархатной чернотой. Раздев, оголив чувства и желания. Вдалеке у улицы Мира дымил завод, поблескивая красными огоньками.
     Энрике, смеясь, поймал Тиль, подхватил на руки, пару раз покружив. Она едва не потеряла сознание от неожиданного головокружения, вцепилась кельту в пиджак. Тот малость качнулся, и слил свои уста с губами Тиль. Он буквально впился в нее поцелуем, лаская пальцами шею.
     Оба даже не заметили, как приблизились к своей работе, и Тиль мысленно попросила ее отпустить. Архимаг выполнил просьбу. Вновь Энрике немного побегал, шутя, смеясь, даже станцевав что–то одиночное.
     Стоящая недалеко гостиница «Братск» походила на глыбу мрамора, где жили туристы. Непонятно, на что они приехали смотреть… наверное, на плотину. Недалеко располагалась бензоколонка, где было очень много кочек, - как на болоте, на каждой весной росло по двадцать и двадцать пять подснежников, – сон-травы. Очень ароматных цветов, пушистых… теплых. Лепестков у цветов пять, пыльца привлекала мохнатых шмелей, первых бабочек–павлиноглазок, пчелок.
     И верно, поляночка походила на болото, ходить по ней невозможно, – цветы под ногами… тысячи… везде… На фоне пепелища апрельского сжигания травы. Пушистые сначала комочки, откуда потом вылезала головочка цветка, - с голубыми, фиолетовыми, белыми, даже желтыми лепестками. Нежные, большие бутоны быстро распускались, окрашивая поляну или лес в фиолетовый цвет. Но: эти цветы ОЧЕНЬ ядовиты, и яд настолько страшен, что человек не проснется никогда. Подснежниками в Сибири их прозвали за цветение весной. В апреле.
     Иногда Тиль видела в этот месяц у возлюбленного их в стакане. Букетик стоял на подоконнике, образуя фиолетовый шарик, из пятнадцати бутонов. Чудно пахнущий. Это чудо так и просило себя погладить, за «шубки» на стебельках.
     «Почему ты их столько нарвал»? – спросила однажды Волшебница.
     «У меня душа и сердце болят, мне ОЧЕНЬ плохо. Уже много лет. Ты не представляешь, НАСКОЛЬКО… - горестно сказал Архимаг, мрачно поглядев  в сторону. – Скажи спасибо, что не напиваюсь, как свинья»… 
     Он достал кельтский крестик из нагрудного кармана, принялся рассматривать, что–то судорожно вспоминая. Тиль мешать не стала, ушла к себе. Энрике тяжело вздохнул, положил крест на клавиатуру. Вновь взглянул на цветы. Солнце просвечивало их лепестки насквозь, была видна каждая прожилка.
     Энри сам удивлялся, что это весеннее чудо росло на бензоколонке.

     Сейчас, конечно, кельт не мог нарвать таких цветов для возлюбленной, но зато вся ночь впереди. Глядя на черные окна мэрии, Светлый думал: Братск сейчас в магической реальности, а вовсе не в реальном мире. Город был по–своему прекрасен. Когда настанет утро, все начнется сначала.
     Золотоволосый закрыл глаза, и словно оказался на стройке Братской ГЭС, в синей рубашке. Стал тем, над которым все смеялись. Тиль изумленно глядела на него, - преображенного.
     Для нее Энрике в таком виде НИКАК не походил на того шикарного менеджера, которого она привыкла видеть. И сама изменилась. Они стояли у березы возле ЛЭП, рождающейся ГЭС.
     Олег Аренский протягивал руку к милой, завороженно глядя на девушку. Его голубые глаза полузакрыты, на устах играла улыбка. Волшебница подала руку, и только сейчас увидела: на ней платье охристого цвета, советского типа. Более того! Почувствовала, - сама здесь плоти не имеет, чужая, и еще не родилась. А взгляд Энрике манил, завораживал, ждал. Но вовсе не просил секса. Все было, как во сне.
     Молодая ГЭС шумела неподалеку, гудели ЛЭП, - почти над головой. На березе, у которой стоял Гвелд, уже кем–то вырезано сердечко. Немного небритый, загорелый, растрепанный, но с двумя косичками по бокам, - тоненькими, как у викингов, - Архимаг действительно казался отшельником. Вечная молодость играла в его теле, а мудрый взгляд поражал воображение девушки.
     Тиль посмотрела в сторону ГЭС и увидела: та уже сдерживает прибывающую воду. Только наполовину заполнилось Водохранилище, и у Волшебницы сжалось сердце от ужаса. Домиков уже не видно, - они под водой. Палатки на берегу еще оставались, - да неважно, где.
     «Где мы»? – спросила она.
     «Я хочу показать тебе, как все было на самом деле. Да, здесь я такой… Пока… но через тридцать–сорок лет все изменится. Я стану совсем другим. Посмотри вокруг – везде вода». – Энрике поднял руку, показывая пейзаж.
     «Энрике… Как же тебе больно все видеть, чувствовать… Рыдать, бежать от кошмара». - И они обнялись.
     «Я знаю, кто ты, милая… Знаю заранее, чем кончится вся эта затея, – построить БЛПК, ЛПК, БРАЗ. Один будет на берегу рукотворного моря. Знаю будущее города Юности… И уже защищен от монстра, который здесь родился. Во мне нет энтузиазма. Он умер. Иди сюда»… - шептал Олег Аренский.
               
     … Телефонный звонок в тот день повеселил Волшебницу и вернул ей вкус к жизни. Вечером, где–то часов в десять, ей на трубку позвонил Энри. Естественно, после работы, - сказав, что успел дико соскучиться.
     Тиль тогда была в дикой депрессии. Поскольку считала: зря вообще живет на свете, что ее никто не любит.
     Прошел уже год с того момента, как она пришла в Братский Штаб Светлых, и все это время упорно отказывалась верить факту: Энрике давно положил на Волшебницу глаз. Да, улыбались, да, гуляли по городу. Вот, гром грянул: Энрике решил поехать за город вместе с ней. Похоже, со своими намерениями. Видя – депрессия любимой, - всего лишь гормональный фон юности. И он скоро утихнет. Рано или поздно.
     Как и договаривались, коллеги созвонились заранее, все обговорили.
     «Глаза у тебя тусклые, девочка моя. Поехали на чистый воздух! Я постараюсь взять мангал, как и обещал две недели назад, палатку, – и вот тогда…» - задумчиво, с довольно интересной нотой в голосе заговорил кельт. Его голос засиял серьезными нотками, с примесью заботы, внимания.
      «Я понимаю, Энри, ты знаешь: Я СОГЛАСНА! А то мне до смерти надоело работать в гардеробе и драть там нервы! К черту все и всех, погнали»!
     Энрике устало улыбнулся:
     «Тиль, я всегда стремлюсь к тому, чтобы ты радовалась. Я постараюсь, чтобы все прошло классно! Могу взять вина, я уже собираю рюкзак».
     «Я в тебя верю, мой хороший»!
     «Ну вот и прекрасно, а насчет всего остального не беспокойся. Ладно, все сама увидишь, а сейчас успокойся, не переживай, отдохнем! Работа подождет: я уже дал несколько поручений подчиненным, пусть работают».
     Тильсирвэ разбирало любопытство, она повеселела:
     «Энри, а у тебя палатка большая»?
     «Нет. Маленькая, но влезем»! – Последнее слово он произнес, несколько ухмыльнувшись. Волшебница стала думать, что же он на самом деле имеет в виду.   

     Пока Ирина шла до дома, они успели поговорить. Обо всем на свете, даже о сексе. Опытный в таких делах, кельт мягко пояснял лишь те моменты, которые напарница могла понять, - в силу своей невинности. Ведь Тиль еще никогда ни с кем не спала. И он очень аккуратно, как бы готовил девушку к такому серьезному шагу. Понимая: если описывать все в чистом виде, – испугается. Энрике предложил умотать на Вихоревку, поскольку там всегда очень тихо, красиво. К тому же, вот–вот начнется сезон массового размножения белых бабочек–боярышниц.
     Они тучами порхают по округам, берегам. Садятся на деревья, друг на друга. Очень красивое зрелище! Иногда эти насекомые в полете облепляют друг–дружку и так летают, маленькими столбиками… В таком положении их можно брать руками! Сядут на руку, а если такую живую цепь разомкнуть, – снова слетятся, и опять будет цепочка высотой в двадцать - тридцать сантиметров. Сам Энрике обожал этих бабочек, потому каждый сезон очень часто фотографировал красоту. Он показывал Тиль эти фото, и так они оба решили отдохнуть, как следует. Момент настал.

     Энри планировал поехать отдохнуть не просто так, а ради… Утром он несколько нервно достал сумку с антресолей, принялся собирать. Спички, плюс пара зажигалок, банка кофе, складной охотничий нож… Рюкзак был довольно старый, - советский, в него много чего вмещалось.
     «Дорогая моя Тиль, милая, - думал он, - как же я тебя люблю и обожаю! Для меня твое присутствие рядом, – огромная радость! А раз так, то давай сделаем поездку крутой»!
     Мужчина, сложив в рюкзак все, сел на корточки на полу в коридоре и задумался. Да, любимая исправно работает в Штабе. Никогда не подводит, но и о себе ей надо подумать.
     «Устает, бедная, я обещал ее поддерживать. Прогулки по городу, кафе «Зебра» на улице Мира, танцы в «Калипсо», там же, – красное сухое вино, полное взаимопонимание. Этот взгляд, – глаза в глаза… И даже музыка, в этом кафе на Кирова»…
     У Энрике от внезапно нахлынувших чувств и нежности сжалось сердце. Нервно поднялся, затем вновь залез на стремянку, быстро слез и вновь романтично вздохнул. Мда… Именно тогда он, в танце, гладил девушке плечи, стройную спину, волосы, руки… Она, естественно, делала то же самое, и сердца обоих бились в унисон. Сладкий аромат можжевельника с шевелюры Энри успокаивал. А ему, шефу Светлых, очень нравился запах шампуня на травах, которыми Тиль мыла голову. Тогда он вовсе не был под хмелем, - хотел сделать тем походом в кафе сотруднице приятное.
     Пошли после работы, благо недалеко, посидели… И вот чем все это закончилось… Нет, вовсе не сексом. Ночью пара ходила по аллее, освещенной звездами, обнималась, целовалась. Это все было совершенно искренне. Лето, шумели густые тополя, мертвые фонари сияли белыми и рыжими огнями. Город спал, лишь иногда одинокие машины своим жужжанием колес нарушали тишину. Хотя еще где–то подростки пили пиво на скамейке, вопя: жизнь говно.

                -30-

     Энрике спокойно шел по одной из улиц Братска. Проходя мимо работы, он невольно подумал о Максе–Инквизиторе из Москвы. Тот маг оказался довольно замкнутым по характеру, на многое глядел настороженно. Как у настоящего москвича, на его лице редко появлялась радость.
     Макс в основном постоянно сидел за ноутбуком, почти каждый день бухал, скуривая за день такое нереальное количество сигарет, что человек на его месте давно бы трупом валялся. Его постоянно мучила депрессия, - от безысходности, но тем не менее, Энрике был его самым лучшим другом. Гость жил на улице Гагарина возле педучилища, в двухкомнатной квартире, вел дневники. И, конечно, следил за порядком в Братске вместе с шефом. Поскольку тоже имелись разрешения на право отслеживать все из ряда вон выходящее. Он также имел право арестовывать нарушителей, но ни в коем случае не убивать.
     От этого мрачного типа, – Инквизитора на всю Сибирь, - кстати, зависела репутация пребывания самого Энрике в Братском Штате Светлых. Все–таки не хухры – мухры: если что не так пойдет, - то все, Энри кресла лишится. Несмотря на угрюмость, Макс вовсю слушал рок и классику, был невероятно образован и начитан. В этом они с Энрике стали не разлей вода. Личная жизнь напарника не интересовала, - своя, - ему женщины и не понадобились. Но это не мешало ему (с некоторым подозрением) поглядывать на своего начальника, и на его спутницу с Питера.
     Вот уж действительно, все смешалось в провинциальном городке, – и питерцы, и москвичи приехали в Братск навести порядок.
     Как действовал этот Инквизитор? Собирая сводки о городе, он создал в своем ноутбуке Единую Черную Базу, внося туда все, что нарушало Устав. А уж если ему в кабинет, или домой за шкварник, притаскивали Темных – сопляков, оборзевших в край… То Энрике, швыряя тварей на пол, протягивал другу лицензию на уничтожение. Вот тогда Макс показывал свой нрав. Просто ломал Силой Высшей Магии Печать Тьмы, и Темный валился мертвым к его ногам.
     Однажды прикололся:
     «Энрике, ты своей внешностью с картин Рафаэля мне Темных привлекаешь? Респект и уважуха! Но знай, – если что не так, - поедем на разборки в Инквизицию, кою ты сам же и создал тысячу с лишним лет назад»!
     Начальник улыбался, говоря: его память очень страшна. То есть все помнит.  Максим офигевал также от того, что его друг уже пятьдесят лет сидит в этой хмари, не хочет все бросить, рванув в Европу. Архимаг говорил: пока рановато.
     Однажды гость обмолвился: не смущает ли кельта присутствие напарницы Великой, не горит ли у него эго. Шеф Братска ответил, нахмурившись, поскольку напарник полез не в свое дело:
     «Скажи мне, городской житель, хер ли ты лезешь не в свое дело?! Ей плевать, какая у меня внешность, я взял Тильсирвэ не для того, чтобы на ней наверстывать упущенное за века! Девушка неимоверно сильна, и мне это нравится! Да, она моя правая рука, - и это не значит служебный роман! Ты как баба, - услышал где – то и начинаются сплетни! Лишить квартиры или заткнешься»?
     Сотрудник принялся оправдываться, выгораживая себя под тяжелым взором:
      «Вы вместе прекрасно смотритесь! Неужели тебе и фигурка не нравится? Мне, понятное дело, насрать, но ты же мужчина».
     «Максим, это мое дело! Мне уже кучу лет не надо секса, так что брось всю эту фигню! Будто я в один прекрасный момент с цепи сорвусь, распластаю Волшебницу на столе офиса у себя в кабинете! А после, парализовав Силой, начну срывать с себя всю одежду… Ха! Хотя в офисном сексе есть своя прелесть».
     Инквизитор слушал друга, верил. Поскольку эти двое, – Тиль и Энри, - никогда не строили друг–другу глазки. Каждый раз, когда они случайно встречались в коридоре, Волшебница даже бровью не вела: словно не девушка вовсе, а парень в юбке. Помимо этого, Максим видел: остальные сотрудницы косятся на шефа с надеждой оказаться с ним в постели.
     Один раз, изумляясь твердости питерской гостьи, он неосторожно влез не на свою территорию: вызвал Волшебницу к себе в кабинет. Прямо спросил ее, почему она так мало улыбается, не желает попытать счастья, – а вдруг?
   
     «Мы с Энри друзья, все на него пялятся как больные, а тебе плевать на шефа. Почему, он же такой красавчик!!! Мне интересно! Ты же женщина»!
     И вот тут он полез, что называется, в чужое белье. Тиль сурово глянула на москвича и холодно, жутковато ответила:
     «Ваша Честь, для меня зырить, с открытой пастью, на красавцев – пустая трата времени! Для меня лично это пройденный этап, еще в семнадцать лет. Меня в первую очередь интересует характер, а не оболочка! Ты сам–то как, на меня зыришь, тайно? Энрике сногсшибателен, да, мне нравится его кроткость. Не больше»!
     Тут Макс понял, что сел в лужу, и поспешно ответил:
     «Ваша Светлость, мне не нужны женщины вообще! Наелся в свое время, на всю жизнь».
     «А зачем тогда меня про Энрике спрашиваешь»?
     Максим не успел ответить, как раздался легкий стук в дверь. Энрике показал другу кулак, шикнув. А после:
     «Тильсирвэ, зайди пожалуйста ко мне в кабинет, есть задания».
     Кивнув Инквизитору, он закрыл дверь, слегка глянув на напарницу. Тиль вышла, они вместе пошли по коридору, и Энри за углом положил в карман Волшебницы записку.
      После спросил:
     «Дорогая, что там случилось? Странно было: Максим вызвал. Что натворила»? – А у самого в голосе и взгляде мягкость.
     «Ему стало очень интересно, с чего я тебе не строю глазки. Наверное, прикалывается. Так как большинство сотрудниц только и делают, что об тебя глаза ломают. Уволь половину, все будет хорошо».
     Энри опустил голову. Почесал переносицу. Его глаза заискрились от гнева.
     «Интересно мне знать, с чего ему вдруг понадобилось выбивать из тебя признание?! Ну хорошо, я сам с ним поговорю! А пока пойдем ко мне в кабинет».
     Они зашли в офис, закрылись. Шеф приобнял напарницу сзади за плечи, предложив поехать за город. Достал термос из шкафа, налил две кружки горячего кофе. Принялся объяснять, - у Макса дипра вечная. Параллельно спросил о новеньких в коллективе, о проделанной работе.
     «Энри, тут одна девушка появилась. Это Светлая, зовут Валя. Мне очень не нравится ее поведение: постоянно поет в офисе, этим жутко мешает. Эта особа умеет играть на гитаре. У меня плохое подозрение, надо ее шугануть как следует. Чтобы наконец успокоилась. Ты ее уже отправлял на задание? Хоть на пустячное»?
     Энрике кхыкнул в кулак, почесал едва пробивающиеся усы:
     «Она на меня вешаться пыталась. Отшил так, что больше не полезет! Да, действительно взбалмошная. Начала мне расписывать, какая она супер–пупер, - словно не на работу устроилась, а на дискотеку танцевать! Боюсь ее ставить на серьезные объекты, - сорвет мне все! Последи за ней, дорогая, как бы Валентина не натворила чего, ей же шестнадцать! Гормоны в крови, и не особо она Темных от Светлых отличает. Лишь бы ее все слушали! Я весь этот ор не буду здесь терпеть»!
     «Энрике, а зачем ты тогда ее взял работать? Я сердцем чувствую: эта особа сорвет, и будет срывать».
     «Пускай в Эдем идет работать, мочить Темных. Авось это мрачное место ей веселость поубавит. Заодно поучится. Сегодня положу ей лицензию на стол. Она допоется, говорю тебе! Понаблюдай за ней, мало ли. Потому как у меня по городу проблем хватает». – Мужчина прикрыл глаза, сжал руку напарнице. Тиль допила кофе, навернула на палец локон золотых волос, а Энрике тем временем тихо встал и пошел к Максу, - устраивать разбор полетов. Девушка осталась в кабинете шефа.

     На офисном столе возле компьютера крутился вентилятор. На экране монитора плыло изображение эльфийки из игры. Окно занавешено белыми жалюзи. На стене, в рамке, красовался герб города. Все создавало атмосферу настороженности, - ведь правда, с чего бы это Пресветлому взбрело зарулить в Братск, и терпеть с той поры, столько лет, моральных уродов?!
     Тиль знала, – Энрике почти не фотографируется. Также понимала: иногда он любит один побыть. Видно, что Химаура давит Архимагу на душу. Но не действует так, как на многих. Почему?
     Может, Пресветлый поставил вокруг себя мощный барьер? Скорее всего это так. Даже сквозь бронь его Силы было видно, - Энри на самом деле очень измучен многочисленным быдлом, приходящим в Штаб, ленящимся что-либо делать. Хотя очень уж шефу Инквизитор помогал. Шпыняя всех, кто ленился.
     Один раз парочка Великих перебила в Эдеме достаточно Темных тварей. А вот одного, кому удалось выжить, заклеймил шеф Силой через удар магией по лицу, оставив ожог на щеке в виде креста. Паренек взвыл, смог вырваться из энергокруга, и свалил.
     Вот тогда, - после того, как бой стих, Тиль узнала: давным–давно Энрике тоже был грешен, – имел ВСЕХ, на кого глаз клал в далекой юности. Которая прошла в племени кельтов. Потом что–то произошло, – и парень навеки завязал с групповухами, изнасилованиями. А насиловал он, как потом рассказал, страшно: ломал девице руки, ноги, а потом брал и делал с ней все, что в голову взбредет.
     Тиль все это слушала, ушам не веря: Светлый Маг был в прошлом хуже любого Темного. Напивался вздрыг, и в таком виде, мимоходом, - бродя между домиков племени, - глядел на любую. Если та отворачивалась, то хватал за руки, бил. За игнор золотых влас.  О том, что творилось в древности на полях сражений, шеф предпочел не рассказывать. Но сказал: в плане секса не брезговал даже мертвыми девами, которых нередко оставляли враги во дворах, домах после вырезания населения поселков.
     От такого у Волшебницы по коже прошел мороз. Если бы Энрике сейчас остался таким, каким был, - он бы могилы раскапывал, по подворотням шастал… Но нет! Все кошмары остались в прошлом. Остается вопрос: ЧТО остановило юного гедониста, ЧТО убедило его завязать?!  Ведь, по сути дела, если парень в юности покатился вниз, то все.
     Поведал кельт один раз, – он напоролся в драке на секту христиан, творящих всякие безобразия в его племени. Те его схватили, унизили, а после приковали к стене, цепями. Как Христа прямо, только гвозди не вбили. После оттрахали так, что юноша девятнадцати лет чуть не сдох. Девицы и парни со сдвинутой крышей имели Энрике два дня без перерыва. Если тот вырубался, то выливали на голову ледяную воду. Тут даже гедонист со стажем понял, – если не уступить требованиям, ему конец.
     Доходило даже до зверств: его заставляли вместо воды пить собственную сперму. При отказе выливали все в лицо или на грудь. Наконец, несчастный замолил о пощаде, и взамен на жизнь ему предложили секс с богами. Измученный парень, испорченный донельзя, согласился. А дальше? Эти христиане оказались Темными Магами, приняв свое настоящее обличье.
     А дальше? Дальше – стена. Больше Энри ничего не рассказывал. Не спрашивала Тиль о его инициации. Но, стань Гвелд Темным – Мир бы погрузился во мрак. Девушке было очень приятно: ее шеф – свет в окошке, в городе, затянутым выбросами метилмеркаптана да прочей дряни. Киллер исправно работала на Штаб, каждый раз принося Архимагу отчет о трупах. В основном от ее руки гибли Темные пятнадцати – двадцати пяти лет.
     Только сколько бы Энрике и Тиль ни били Темных, - все равно конца и края деградации нет. Убийства моральных уродов приносили двоим главам Братска странное спокойствие, даже кайф… Такой творился круговорот Смерти по лицензиям, так как непонятно: КАК бороться с Тьмой в этих местах.

                -31-

     Энрике быстро подошел к кабинету Инквизитора, забарабанил в дверь. Тот отложил сигарету в сторону, разрешил войти. Кельт резко распахнул дверь, хлопнув ею от души. Начальник напрямую подошел к другу, руками оперся о стол, за которым тот сидел, и, сверля взглядом подчиненного, зашипел:
     «Максим, ты здесь кто вообще»?! 
     Тот вначале малость прифигел. Взгляд Энрике буквально припечатал его к спинке стула.
     «Как кто?! Инквизитор! Ты сам меня из Москвы выписал»!
     «Ты вопрос не слышал?! Ты здесь КТО»?!
     «Инквизитор»!
     «Тогда КТО тебе дал право, без моего разрешения, вызывать к себе в кабинет Волшебницу, выпытывать у нее, - нравлюсь я ей или нет?! Из Москвы брома выписать?! Что, не нравится напарник лишь потому, что она девушка?! – Стальной, гневный перезвон крика отражался от стен. Мужчина смотрел на москвича в упор, а тот понемногу белел от ужаса. – ТЫ СЮДА ПРИШЕЛ РАБОТАТЬ, или на девочек смотреть и думать: а почему я ни на кого не обращаю внимания?! Отвечай! Слушаю»!
     «Э… Эт–то… Я не имел в виду ничего плохого, просто… просто мне показалось странным… чччто… Тильсирвэ… ведеттт сссебя… кккак парень… Она дддаже нне ссмеетсся… Вот и вызвал»… - Пролепетал Макс.
     «Тебе никто не давал прав ее об этом спрашивать! Никто! Даже я! Ты ее, между прочим, обидел! Еще раз такое узнаю, - как миленький в Москву поедешь! Слово мое крепко»!
     От души прооравшись, шеф вышел, хлопнув дверью. Вздохнул с облегчением.

     …Пробило семь утра на часах, но это утро еще в пять часов обдало город серой хмарью. Опять началось… Молодой, крепкий и стройный красавец шел с рюкзаком в сторону городской свалки. Находящейся возле Водохранилища. Прошагав мимо улицы Южной и гаражного кооператива, мимо милицейского поста, Гвелд воткнул в уши наушники и стал слушать «Scorpions».
     И вообще, нафига ему понадобилась эта свалка, которой черт знает сколько лет?! Неважно, но, вдыхая свинцовый выхлоп машин и идя по окраине дороги, Олег Аренский искал в тех местах нечто сокровенное – то, что простому человеческому глазу разглядеть просто нереально. Вдалеке синели сопки вместе с поселком Порожский, а по обоим сторонам дороги красовались тощие кусты и сосны. Недалеко раскинулся хлебозавод, где Олег успел затариться, как следует. Он шел и рвал зубами черный, свежий, горячий хлеб. Из серой мякоти вырывалось облачко сладкого пара. Гвелд посыпал мякоть солью из солонки, снова принявшись грызть. Простая еда казалась на данный момент деликатесом.
     Скоро завод. Там подумаем, куда сворачивать. Аренский кашлянул в кулак, поправил кепку и сделал звук в плеере погромче. Свалка его манила: там, под многолетними насыпями щепы, коробок, банок, трупов животных, елок с Нового Года, стекла, машин, тряпья, скрывались РЕЛЬСЫ. Да–да, именно рельсы, по которым пятьдесят с лишним лет назад ходили поезда… и на одном из таких поездов Аренский сюда прибыл.
     Теперь вся эта железная дорога покоится либо под свалками, либо в лесу, в сибирском черноземе… Олег шел в лес через свалку, чтобы понять, к чему ведут эти пути. Может они помогут найти ключ к Химауре. Аренский знал, - эти рельсы разъединяют Природу и Отравленную Зону. И он шел по дороге, грыз хлеб, пил горячий чай из термоса, а в сердце жила надежда на лучшее… Вот такой – немыслимо красивый, мечта женщин, некурящий, непьющий, но – никому не принадлежащий из Смертных. Так как его сердце принадлежало всего лишь одной женщине.   
     Олег–Энрике искал чудо, которое еще жило под выбросами БРАЗА и БЛПК, и оно располагалось как раз на рельсах… в лесу, на берегах, о чем уже говорилось. Много раз Гвелд приходил к тем брошенным путям, среди тени листвы ложился на них, и, закрывая глаза, просил о самом сокровенном. В такие моменты мужчина чувствовал себя лучше всех на свете. А высоко в небе медленно кружил орел.
     Вечно юный, бессмертный Архимаг надеялся: дело в Братске сдвинется с мертвой точки. Он шел вдоль свалки, поневоле вдыхая ароматы выбросов, чувствуя слияние Сил на берегах Водохранилища. Он выключил плеер, насторожился. Хмарь понемногу рассеивалась, и Олег свернул к лесам, к буграм, где как раз и находились таинственные рельсы.
     Лето было в самом разгаре, жужжали мухи и жуки–дровосеки. А еще Светлый подумал: тучи бабочек–боярышниц порождает именно Светлая Сила. Иначе с чего им водиться здесь в ТАКИХ количествах? Еще он знал, - благодатная энергия копится и на берегах Ангарской Деревни, оттого там так хорошо, свежо и здорово.
     …Он присел на траву в лесу, прощупал Силу. Полное спокойствие, потому час загадать желание подошел. Кельт встал на одно колено, потом снял с себя куртку, и лег на рельсы, закрытые черноземом. Некоторые остатки даже выступали наружу. Пели птицы, но после они смолкли, как перед грозой. Настала изумительная тишина, в этом поистине Святом месте, где Свет и Тьма не смешиваются. Энрике успокаивал нервы, прося Природу о поддержке. Он лежал на рельсах, словно на кровати, закрыв глаза, и чувствовал: его энергощит отдыхает от ударов Зла. Сам энергобарьер Гвелда неуязвим для ударов Химауры. Но все равно шеф Светлых чувствовал: та пытается взломать его.
     Но древняя магия оказалась сильнее. Иногда кельт так засыпал на Тропах. А когда просыпался, на дворе царили ночь, вечер, раннее утро. Чистый воздух заживлял и крепил, пахло сосновой смолой, землей и травой. А Энрике, в новых обтягивающих синих джинсах и клетчатой рубашке, наслаждался Негой. Он вырубил сотовый телефон, голову, и мечтал… Очень скоро начал бредить, как занимается любовью с возлюбленной на этих Тропах… Как они оба медленно опускаются на Тропу, целуясь взасос, обнимаясь, лаская друг–друга, как руки расстегивают пуговицы и молнии, как тонкие пальцы Энри ласкают спину девушки, проводя по позвонкам… Тиль, запустив руки в локоны Энри, не перестает ласкаться, все это поистине волшебно.
     Будто в эти моменты Гвелд не мудрый маг, которому сотни лет, а простой парень девятнадцати лет, который секса хочет. Его молодость растянулась на столько лет, нет, навеки. Застыв в момент инициации, как насекомое в янтаре… Никогда больше бывшему воину из кельтского племени не скакать как мальчишка, не беситься, не пить вина до глюков, не заниматься сексом со всеми подряд. Невидимый Мир выпил из него, Гвелда, будущего Энрике, все плохое, вывернув совесть наизнанку в момент инициации. Увидев все свои дурные и страшные поступки со стороны, молодой мужчина вначале принялся себя казнить. Рухнув на колени, плача, как ребенок.
     Угрызения совести были настолько невыносимы и страшны, что парень, -вместо того, чтобы стать Темным, - выбрал Свет, изругав себя на чем свет стоит. Он сделал свой выбор, стал с той поры честным и добрым, перебив тех, кто гедониста загнал в другую реальность. Пообещав там райскую жизнь да секс с Богами.
     И пошла у него с тех пор Светлая жизнь… с той роковой ночи. Навеки законсервировав молодость. Омытый кровью Темных, резко повзрослел лет на тридцать, с годами только закаляя свои новые способности в Белой Магии. В конце концов набрав неимоверную силищу. Вечно молодой мужчина мог запросто свалить Высшего мага, как котенка, одним ударом. Его Светлая Сила, а точнее, силища, пугала многих. Потому Гвелд стал тихим и осторожным. Как же Энрике казнил себя за то, что после смерти матери, - не вынесшей гибели мужа в сражении, повесившейся на осине, - стал опускаться в грязь по макушку. Но поздно…
     И вот, спустя столько веков, Архимаг ходит к Тропам, загадывает желания.


                -32-

     Рюкзак получился довольно тяжеленьким, но Пресветлого это нисколько не коробило. Потом, спрыгнув со стремянки, достав с антресолей что–то вроде одеяла, он полез в шкаф, доставая сумку с двухместной палаткой. При этом ясно представляя: она может не понадобиться.
     Архимаг, спрыгивая со стремянки, невольно вспомнил, как в детстве любил забираться на деревья, подолгу сидеть там. На толстых ветках, - думая, что за горизонтом. Откинув эти мысли куда подальше, кельт набросил на себя куртку «Adidas», поставил сумку с палаткой рядом с порогом. Потом решительно пошел на кухню за продовольствием. На Вихоревке мужчина мог магией воспользоваться, но решил так не делать: сшибет весь кайф. Проще отдохнуть, как следует. Только бы от волнения бабочки не запорхали в голове и не натворили глупостей.
     Милый джентельменский набор Гвелд покупать в аптеке не собирался. Хотя природа есть природа: мужская. Два века воздержания сделали свое дело, – у шефа не вставало ни на кого, хотя он не импотент. Лишь к Тиль он испытывал ТАКОЕ мощное влечение, что представить страшно. А вдруг он сорвется, а девушка испугается? За свои долгие годы Гвелд, конечно, общался с девственницами, но чтобы его мужская сила рвалась к любимой, как на пожар – нет. 
     Невольно Светлый маг вспомнил, как заколотилось его вечно юное сердце, едва Тиль переступила порог его кабинета в день знакомства. Всего секунду пришлось затратить, чтобы душой узнать ту, которую любил в 1803 году. Те же внешность, осанка, голос… Лишь косы нет. Даже характер совпал!
     С первого взгляда у Энри моментально проснулись старые чувства, у Тиль тоже. Оттого она дрогнула, когда увидела начальство. Вовсе не обратила внимания на внешность, ее пробила родственная душа.
     Шефа Светлых словно током шибануло. Да, он узнал свою погибшую возлюбленную, как писалось выше, но теперь та предстала в современных одеждах.
     Девушка вернулась на Землю, в новом воплощении, реинкарнировавшись из дочери крестьян в обычную Леди, которую Боги занесли по своей воле в Братск. Чтобы осчастливить Энрике, пятьдесят с лишним лет сидящего в говне. Тем более, с детства у Тиль проявлялась страшная водобоязнь. Она совершенно не помнила свою прошлую жизнь, зато узнала возлюбленного. Который в прошлом едва руки на себя не наложил с горя. Не помнила, как Энри (под именем Василий) занимался с ней любовью на опушке леса в папоротнике. Не могла знать, но Гвелд помнил.
     Все помнил, до мельчайших подробностей. И вот как он потерял милую на двести лет.

                -33-
                (1803 год: ВАСИЛИЙ И ВЕДЬМА)

     …Первые солнечные лучи освещали рыжими оттенками скалу, которая молчала. И потому была абсолютно безразлична к произошедшему несколько часов назад.
     Возлюбленная Василия, не вынеся своей участи быть принудительно женой жестокого барина, - насильно выданная замуж, изнасилованная в первую брачную ночь… Будучи далеко уже не девственницей до брака, от горя ночью бросилась со скалы в озеро. Разбившись об воду насмерть. Со слезами на глазах, с отчаянием в душе. О чем дева думала, когда умирала сначала в полете, а потом от болевого шока? Чье имя стыло на ее губах?
     О трагедии осиротевшей семье крестьян донес рыбак, который рано утром отправился на озеро. Все в селе друг–друга знали. Саму девушку вживую он видел множество раз, знал, кто ее родители. Неистово, бешено забарабанил в избу, перебудив всех. Когда хозяева открыли, крепостной буквально влетел в сени, и, заикаясь, сообщил страшную весть:
     «ВАША ДОЧЬ УТОПЛА НА ОЗЕРЕ»!!!
     Василий проснулся первым, открыл двери. Новость его настолько ошарашила, что, поначалу метнувшись к печи с истошными воплями и криками: «Анастасия!!! Как ты могла?! Я не верю, это ложь!!!», а потом, натянув штаны, бешеный от шока и горя, понесся… Сломя голову, к тому злополучному озеру.
     Добежав до места, он немного поутих и замер от увиденного.
     Озеро уже прибило к берегу свой страшный дар, - труп ослепительно красивой девушки с длинной, толстой косой. На самоубийце простой сарафан,  частично забитый тиной, песком. Только чайки вели себя так, словно не случилось ничего, – кричали в небе на своем языке. Ловили рыбу.
     Василий, которого колотило и трясло, поначалу застыл, как вкопанный. Он смотрел на лежащий труп, не верил, что Анастасия уже несколько часов как мертва. Немыслимо прекрасная девушка, раздавленная горем. Глаза ее были широко открыты, рот тоже, хотя мышцы уже расслабились. Грудь и голова разбиты в кровь.
     Словно спала, лежа на боку. Но с широко открытыми очами.
     Наконец, Василий сделал один шаг, вытер слезы с глаз, и снова замер. Прощупал себе пульс, – не понял ничего, опять сделал еще шаг. Он двигался как робот, прекрасно понимая: все, его любимая мертва, уже ничего нельзя сделать!
     Васька проклял несколько раз и барина, отобравшего у него Анастасию, и крепостное право, и всех тех, кто разрушил его настоящую любовь. Не обращая внимания на страшную головную боль, Пресветлый рухнул на колени. Закрыв лицо руками,- завыл, из его груди вырвался страшный вопль. Уронив голову на разбитую грудь невесты (как в прошлый раз), принялся колошматить девушку в области сердца, пытаясь его запустить.
     Но вместо крови с губ мертвой текла вода. Сердце не работало. Воя и голося, Инквизитор перевернул мертвую, и с признаниями в любви принялся целовать мертвые, холодные уста. Труп глядел в небеса. Василий, опершись ладонями о землю, уронил горячие слезы на девушку, а после поцеловал самоубийцу таким поцелуем, словно желал влить собственную душу в мертвое тело. Бедняга потерял отчет времени, потому не знал: три часа пронеслись, как тридцать минут.
     Взяв Настю на руки, он положил тело несколько дальше от волн. Ему, вечно юному Высшему Магу, показалось: все, жизнь закончена. Посмотрел на небо, вспомнил свою инициацию. Ни о ком он ТАК еще не рыдал за всю свою жизнь, никогда. Камыш, покачиваясь, шептал: «Умерла она».

     Обезумев от горя, Энрике впал в страшнейшую депрессию. Он не пошел на похороны, первое время снова жил у родителей покойной, успокаивая их. А они его. Потом в свою избу вернулся. Первый раз ему захотелось уйти из жизни. Умереть, как обычный человек. Несколько раз Вася отсиживался в невидимом мире, но это не спасало от желания умереть.
     Промучившись так с месяц, Гвелд–Васька, озверев от горя, решился на неслыханный поступок: пойти к деревенской ведьме, вызвать дух Насти. Разбитое вдребезги сердце требовало этого.
     В одно утро пошел на окраину села, прямо к врагу, – Темной.
     «Раз она умерла, а я не смог ее спасти, пусть тогда ведьмы вновь имеют меня на шабаше, как в девятнадцать лет! Внешность моя очень позволяет»!
     Но едва Пресветлый подошел почти вплотную к ее жилищу, - как барьер, стоящий вокруг избы, отшвырнул мужчину назад метров на пять. Чертыхаясь и вытирая нос, Гвелд понял: ему надо снять свой амулет. Что и было сделано, а после Василий громко произнес:
     «Темная Сила! Я с миром пришел, впусти меня! Я горе лытаю, иду спросить совета. Пусти меня к ведьме Марфе». – и поклонился. Невидимый мир зашипел, повиновался. Архимаг без стука влетел в жилище, сжимая кельтский амулет в кулаке, и крикнул, даже не моргнув:
     «ВЕРНИ МНЕ ЕЕ»! – Амулет тут же со стуком ударился о пол.

     Ведьма сидела за небольшим дубовым столом, раскладывала карты. Простоволосая женщина средних лет, красивая. На шее бусы. Но наповал убило Василия ее выражение, которое она произнесла:
     «ЗДРАВСТВУЙ, ГВЕЛД(!). Зачем пожаловал?
     «Верни мне ее! Анастасию, которая недавно утопла в озере»!
     «Великий Светлый Архимаг… Надо же: раньше ты жил в Праге, работал с Инквизицией, а теперь Боги занесли такого кельта на Русь! Ну хорошо, заходи, раз пришел». – И улыбнулась.
     «ОТКУДА ты меня знаешь?! – твердо и изумленно спросил Великий. – Я маг. КАК прощупала мой уровень, Темная ведьма»?
     Та посмотрела на него строго:
     «Тебя же, Великий Гвелд, вся Европа знает. Когда прознала, что такой коллега в наше село явился, - едва взглянув на твои золотые власы во дворе, - дар речи едва не потеряла. – Ведьма перебирала карты и зажигала свечи. Некоторые оказались черного цвета. – А теперь сам спешишь ко мне за помощью. Я же прямой враг».
     «Да! Я был инициирован Темными, у себя на родине, - там, где галлы громили Рим, но выбрал Свет! У меня есть право на помощь, ранг позволяет»! – Энрике уже не замечал, как горячие слезы катились по шекам, затекая на шею и за рубашку.
     «Горе помутило разум. В таком состоянии можно не думать. Ранг – да, но я и не думала, что придешь, оказав величайшую честь».
     «Верни мне ее! Проси чего хочешь! Душу продам, пойду на шабаш, буду заниматься любовью с Темными, зелье любое выпью! Как в юности бегал за всеми, чтобы поиздеваться, а дальше убивал, - я помню! Все повторю ради Анастасии! – Гвелд рухнул на колени перед ведьмой, истошно возопил: - Верни!!! Я не могу жить без нее»!
     Женщина изумленно поглядела на несчастного:
     «Вот как? Не стоит тебе, мужчине из древнего племени кельтов, в моих ногах валяться. – Марфа зажгла свечу, велела поглядеть парню на огонь, чтобы успокоить его. – Как же я теперь Анастасию верну? Не умею мертвецов, тем более самоубийц, поднимать из гробов. Правильно сделал, что на похороны не пошел. Бабы говорили: девка оказалась порченая, крови на простыне не оказалось после свадьбы. Барин утром после свадьбы приказал высечь кнутом половину девок. Рассвирепел, зверюга. Сказал у гроба страшные слова. Мол, правильно Настя сделала, раз утопла: грязное нутро, – позор семье, роду! Это ты ее чести лишил, да? Да, ты сделал, не опускай глаза… По любви отдалась. Настоящую любовь украли, как же это гнусно, у Великого Мага… Но, зато теперь в наказание за это, у барина никогда не будет детей. На чужом несчастье своего счастья не построишь. ТАКАЯ девка погибла»…
     А несчастный свое:
     «Я не могу жить без нее, верни»!
     Увидев: без ответа Гвелд свихнется, или руки на себя наложит, Марфа решила посмотреть по картам ситуацию. Перетасовала колоду.
     «Я помогу, Пресветлый. Разложу карты, благо у меня осталась одна вещь твоей Насти. Колечко. Барину тому девка понравилась, возжелал ее, пришел ко мне с украденным. – привораживать. Я отказалась, так как ты был давно в селе, и вот во что вылилось. Говорю ему: «Не для тебя эта девица рождена, оставь ее в покое, иначе будет страшное». А он давай взятки пихать. Я ему в лоб: «Если возьмешь Настю замуж, – полгода не пройдет, как девица умрет». Он ногами затопал, рассвирепел, кольцо на пол швырнул и ушел».
     Пока Марфа говорила, Гвелд успокаивался. Встал с колен, сел за стол напротив ведьмы, ни во что не веря, вытирая мужские слезы. Темная разложила карты, попросив в уплату поцелуй. Энрике делать было нечего, он повиновался. Его опять заколотило.
     «Положи на карты ладонь и кольцо Насти, Гвелд. Иначе я ничего не смогу увидеть».
     Архимаг повиновался.
     «Скоро сороковой день настанет со дня смерти Настеньки. Ее похоронили за кладбищенской оградой, не отпев, как положено. По христианским канонам она в Аду. Но твоя любовь не позволила ей оказаться там. Девица все слышит и видит».
     Потом Темная перебрала карты и очень долго глядела на получившийся расклад. На ее лице возникло непередаваемое удивление. Но она улыбнулась, медленно стала говорить после вопроса:
     «Я ее больше никогда не увижу»?
     «Гвелд, вы еще встретитесь, но не здесь, узнаете друг–друга. Она восстанет из мертвых, и вы будете любить друг–друга, вечно. Сейчас твое сердце захлопнется наглухо, со дня гибели Насти. Очень надолго, в жизни до встречи с ней будешь много страдать. Пройдут годы, царя убьют, и бесы начнут Русью править. Люди научатся обходиться без лошадей (их не станет), люди поплывут подобно рыбам. Полетят по небу, словно птицы, смогут видеть соседние государства у себя в избах, - через волшебные кристаллы. Но перед этим кровью зальют Россию, падут религиозные догмы. А ты, Гвелд, переживешь все это. Светлого не тронут ни пули, ни сабли, ни виселица… Старая Российская Империя, которая сейчас существует, навеки исчезнет. Нахлынет много горя, голод, два Сына Сатаны будут править Русью. И снова не коснется. Люди научатся летать к звездам. А ты сам, волею Судьбы, РАССЕЧЕШЬ В СИБИРИ РЕКУ ВЕЛИКУЮ ПОПОЛАМ. Увидишь, как ее вода превращается в огонь. Люди уничтожат мать – Природу. Озвереют. Будешь видеть смерть края, как река пожрет леса и горы, возопит  фауна, как роженица. Но люди ее не услышат. Словно мачты, бревна забьют в дно сибирской реки. Построят волшебный Мост, огромный. Но их гордыня будет наказана Богом. Местность Моста будет нести лишь Смерть. Мост Смерти. Громадный потоп пожрет все старое, а над ним возникнет монстр вроде Чумы. Вся долина после пропитается ядом, как и город в этом Аду… Сейчас на этом месте деревня, где в остроге умер Аввакум».
     Гвелд удивленно, с круглыми глазами, спросил:
     «Брацкий острожек?! Да кто же там сейчас живет?! И что я там забыл, ведь там непроходимый лес»! – Гвелд хлопал ресницами. Он не верил.
     «Дома будут очень высокими, небывалыми. По небу будут летать люди, и коней не станет. Женщина потеряет всякий стыд, а дети начнут рождаться от греха, а не от любви. Ядом пропитается воздух. Он не причинит Гвелду никакого вреда. Одинокий, брошенный всеми, будешь бродить по этому краю, убитый горем. Но найдутся те смертные, которые поймут, поддержат. Пятьдесят лет пройдет в смоге Яда. Им пропитается все, я вижу замок с двумя печными трубами, я вижу море, я вижу Зло. Купол Зла над городом, Гвелд. Справишься, касатик.
     Ты встретишь свою Настеньку, в другом обличье. Но без косы, без платья, без креста, сам на тот момент станешь в том городе барином, да–да, самым настоящим. Сможешь управлять невиданными механизмами, приобретешь невиданную власть над городом. Сможешь разговаривать даже с теми, кто будет очень далеко. Вы встретитесь, когда станет невыносимо горько. Настя придет к тебе сама, - в другом теле, имя у нее станет иное. Как две капли воды похожа на погибшую, саму себя в прошлом, она Ваську узнает душой, потянется. Едва узрев Деву внешне, вновь раскроешь свое сердце для нее, как нож вонзят в него. Воскресшая Настя помнить не будет о вашей прошлой любви. Придет просить о помощи, издалека аж крикнет»!
     Гвелд онемел. Реинкарнация!
     «Она что, будет обнажена, Марфа? Как же… ведь вокруг будет Смерть»!
     «Нет. Одета, как солдат. Вы сразу узнаете друг–друга, но Боги сотрут ей память о прошлом, еще до рождения. На случай вашего счастья в будущем тебе удастся спасти любимую от неминуемой смерти. Она не погибнет, останется жива. И вернется одной из наших, нечеловеком. Силы у вас обоих будут почти равны. Правда, до момента возвращения Анастасии пройдет два века. Не меньше».
     Повисла тишина.
     «Два?! Как же ее назовут через двести лет»? – снова спросил Энрике, ошарашенный.
     «Точно не как сейчас. Не вижу имени».
     «Что я должен сделать, чтобы предсказание сбылось, Марфа»?
     Та подняла взор на Архимага и спокойно произнесла:
     «Ни в коем случае не приближайся к могиле возлюбленной, не поминай, не ставь свечи, ведь сейчас в земле сосновый гроб лежит. Тело умерло, а душа в Небе. Не зли ее. Она тебя очень любит, потому вы снова встретитесь. Но знай и помни, – по Силе станет вровень с тобой. Сам поймешь. Будешь барином. Двести лет жди, Гвелд, но выдержишь ли такой срок»? – На полном серьезе спросила Темная.
     «ДА. МНЕ БОЛЬШЕ НИКТО НЕ НУЖЕН. До сих пор не могу поверить, - мертва. Я ВЫДЕРЖУ».
     «УМЕРЛО ТОЛЬКО ТЕЛО, ПОМНИ ОБ ЭТОМ. Хоть я и Темная, но ясно вижу будущее. Карты указывают». – Марфа ласково посмотрела на Инквизитора, который окончательно успокоился. У него словно гора с плеч рухнула.
     «Не думал я, что Темные мне помощь окажут в черный час! С момента инициации вас крушил тысячами! Благодарю, Марфа! Ты меня очень утешила, дала жизнь»!
     «Сам пришел. Боги привели. Знай: в ХХ веке горя много хлебнешь. Но справишься. И женщин у тебя тоже не будет. В ядовитом смоге вы воссоединитесь. В ХХI веке свидишься со своей возлюбленной. Еще раз повторяю: она сама тебя найдет. И на сей раз уже никогда не умрет. Будет серьезный соперник. Из наших, Темных. На этом все, Великий Гвелд. Свет и Тима с тобой. – Она хлопнула в ладоши. – Ступай».
     Гвелд–Василий ожидал услышать все, но НЕ ТАКОЕ ПРЕДСКАЗАНИЕ. После он еще некоторое время пожил в селе, потом съехал в другое место. Это предсказание Энрике помнил все двести лет, именно ради встречи с любимой девушкой он рванул в 1955 году в Сибирь, на стройку Братской ГЭС. Когда едва услышал про стройку плотины, то вмиг понял: ведьма именно ее называла. Замок с трубами, – БРАЗ, ЛПК, БЛПК. Яд над городом, – Химаура. Гвелду стало плевать на то, что с ним случится на великой стройке, но с затеей обратить город, - еще на стадии возникновения, к Свету, его ждал провал. Даже скинув пару кузовов в реку Ангару на фундамент, Архимаг надеялся: люди одумаются. После этого довольно долго не появлялся на стройке, а потом дальше стал строить ГЭС. Это и был тот самый «волшебный Мост», превративший воду в электричество. Так Гвелд со всеми рассек реку надвое. Но, в отличие от остальных, не стал восхвалять гибель лесов.
     Предсказание сбывалось с ужасающей точностью. Где же было Светлому догадаться: его Тиль, - новое воплощение Насти, - родится в восемьдесят шестом году?! До этого события оставалось тридцать с чем–то лет, с момента строительства. Но сердце Энрике упорно молчало.
     Лишь девятнадцатого мая 2003 года оно неистово полыхнуло огнем, бешено заколотилось, когда Тиль приоткрыла дверь офиса. Шефа Светлых словно электрической дугой прошило, – да, платья нет, а есть джинсы и курточка, без креста, да, некрещеная. Косы нет, только волосы, собранные в хвост.
     «НАКОНЕЦ – ТО я дождался тебя, любимая моя… Неужели это ты»…
     Он едва не сорвался с места, чтобы обнять свое сокровище, но сдержался. А сама Тиль смотрела на золотоволосового так, словно знала его много лет. Энрике сидел спокойно в офисном кресле, не поведя бровью, жал на клавиатуре кнопки. Видя: Настя на сей раз родилась Волшебницей, его она помнить не может. Как и прошлую жизнь. Гвелд все помнил, вовсю радовался и в тот день, и на следующий, не веря своему счастью. Еще больше он обрадовался, когда прочел мысли Тиль о себе. Расцвел с того дня, как майская роза. Поцеловал девушку в первый раз, в губы, всего лишь от бешеного огня в груди.
     Энрике точно не помнил, сколько они с Тиль процеловались на улице ночью, но когда глянул на часы, – прошло часа три. Он дышал, как мальчишка, сжимая в объятиях свое сокровище. Девушка охотно отвечала на ласки Пресветлого, радуясь до безумия.
     «Те же руки, фигура, облик, голос… Моя любовь к тебе вечна, Тиль, ведь мы в прошлом любили друг–друга, а теперь никогда не расстанемся»!    

                -34-

     Кельт немного повертелся перед зеркалом: вроде ничего вид. Длинные волосы он завязал в хвост, чтобы не пялился кто попало. Проверил карманы джинсов, – все на месте. Шеф решил поехать на природу, как обычный человек. На Вихоревку путь пройдет на электричке. Рюкзак – это все фигня, тем более на стройке ГЭС Гвелд – Олег тяжеленные бревна таскал на плече, и ничего! Все офигевали, как это ему удается вообще не уставать, худому и красивому. Теперь все строители ГЭС стали глубокими стариками, а некоторые  уже умерли. С такими мыслями Энри вышел из дома.
     Пара воссоединилась на одной из улиц. При встрече Энри сначала поприветствовал возлюбленную, после попросил трубочку на пять минут, зарядил ее невидимым миром. Вроде бы пустячок, а приятно. Единственное, что заметил в напарнице кельт, – глаза ее таили дикую тоску. Он предложил для начала пройтись.
     «Тиль, что там у тебя случилось»?
     «Мать смотрит на меня и думает: я сошла с ума. Дома постоянные скандалы по вечерам. Как же мне в те моменты тебя не хватает»!
     «Если что не так, дорогая, - не стесняйся, поживешь у меня»!
     Тиль смахнула слезинку с ресниц:
     «Еще бабушка собирается дачу продавать. Ей все равно, - говорит, некому работать. Если ей предложить помощь, отмахивается и говорит, - мол, все сделают не так, как надо. Не так, как она привыкла. Все равно будет весь огород перекапывать, по–своему. Ей уже семьдесят. А кто эту женщину вообще спрашивал, как люди хотят делать? Люди не могут чужие мысли читать! Никак не растолкуешь ей, что так нельзя. А она, - свое. Чувствую я, скоро беда случится… Так все жалуется: все от нее отвернулись. Еще бы! Сама всех отпинывает, говорит после: мол, помощи нету. Ужас… С гардероба прихожу, - нельзя даже суп разогреть, – мешаю телевизор смотреть! Пропустит пару минут, – все, скандал! Типа мир рухнул, раз пара минут прошла! Один раз пришлось вообще суп вылить в унитаз, чтоб знала. Дело в том, Энри, - бабушка считает все крошки на столе, все экономит, не разрешает даже в холодильник заглянуть, разогреть еду самостоятельно. Прибегает, орет, что мы все сожрали, как саранча налетаем, ей не даем развиваться культурно, - через телевизор! Один раз пришлось очень жестко заткнуть – расколотить магически телек. Слушай, я так больше не могу, – она никого не слушает! А про дачу, – то, что на ней можно отдыхать, а не только землю рыть, женщина не понимает! Меня все это убивает! Дача – моя жизнь! Бабушке плевать на все, – эта долбанная советская система: ковыряться в земле всю жизнь, и принцип: «Кто, если не я»? Что за бред»!
     Энрике изумился.
     «Да она сама не понимает, что несет! Советское поколение привыкло пахать и пахать. Совершенно не понимая при этом, - при таком раскладе все здоровье к черту полетит! Я всегда был против того, чтобы надсажаться всю жизнь. Теперь эти потерянные поколения расплачиваются, – онкология, операции, диабет, лишний вес, злость на фоне сексуальной неудовлетворенности, болят руки и ноги… Мне безумно жаль их, но ничего уже не исправишь. Жаль твою бабушку».
     «Продажа дачи для меня – удар в сердце, Энри».
     «Дорогая, не переживай: мы будем ездить на природу, всегда пожалуйста! Как сейчас, например. Погода – прелесть! Не время грустить! – Он обнял Волшебницу за плечи. Та глянула на узкую сумку с палаткой. – Сегодня я не начальник. Тем более, мы уже целовались на улице».
     Энрике–Гвелд улыбнулся, они пошли дальше. До электрички у пивзавода «Гелиос» и хлебозавода осталось не так уж далеко. На улице дул свежий ветерок, летали шмели, стрекозы. Тиль оделась легко, на ней джинсы, джинсовая курточка, алый топик. Все это еще более подчеркивало изящность девичьей фигуры. Энрике невольно залюбовался ею.
     «Как же я скучаю по тебе, моя красавица, когда мы расстаемся всего на несколько часов! Я представляю тебя однажды на постели, усыпанной лепестками, в древнем одеянии, с распущенными волосами… А я сижу рядом, играя на флейте. Как раньше, тысячу лет назад. Потом мы угощаемся фруктами, танцуем. Об остальном промолчу. Ведь мы уже встречались раньше. Мы в прошлом очень любили друг–друга, занимались любовью на опушке, целовались на скале по–французски. Наш тогдашний роман закончился твоей гибелью. Мне потом сказала ведьма: умерло тело, но не душа. Сейчас я не представляю, КТО или ЧТО может помешать нашему счастью. Нет барина, нет той скалы… Я в любом случае не дам повториться событиям двухсотлетней давности. Мы будем вместе. Навсегда. А сейчас поедем на речку Вихоревку. А на работе моих чувств как будто нет. Работа на то и работа, чтобы пользу приносить. Я знаю: мои сотрудники нечисты на руку. Все думают, - Темных можно добром «разогреть», только это невозможно. Мне очень не нравится Валька, играющая на гитаре! Она тут недавно объявила: наши враги не такие уж и плохие. Чтобы ее уволить, я добуду прямые доказательства ее измены Свету. Не дурак, – если и распущу всех, то некому будет работать. Мне это надо? А сейчас можно все забыть, особенно о том, что я начальник».

     «Тильсирвэ, хочешь, я расскажу тебе одну притчу, про умных людей и быдло? – Решил разрядить обстановку Энри. – Встречались двое: парень и девушка. Она – умница и добрая, он – простой чувак, любящий красивую жизнь. Не жили эти двое вместе, а носились на свидания, как все. Но настал такой переломный момент, когда девушка стала задаваться вопросом: что же дальше? Дальше должно быть ясно что, – свадьба, счастливая жизнь. Но ее избранник думал совсем иначе: хотел вначале перебеситься, нагуляться, перетрахать многих. Скрыв сей факт от невесты, чтобы она никогда об этом не узнала. Но женскую интуицию не обманешь. Бедняжка ждала, ждала долго, - надеясь: возлюбленный сам сделает предложение. Шло время, чуда не происходило. В результате у нее развилась чудовищная депрессия, парниша этого даже не заметил. Веселился в свое удовольствие. Наконец, у друзей, нажравшись как свинья, решил приколоться: сделать шуточное предложение выйти замуж. Заказал столик в кафе, - со свечами, как у всех, сделал звонок. Девушка к тому времени уже успела несколько раз сорваться с катушек. Жених с нулем в мозгах плевал на сей факт. Хотел сделать из девушки детомашину, домохозяйку.
     Та согласилась пойти в кафе, при этом обещая устроить нереальный сюрприз. Козел обрадовался. Когда он произнес слова: «Выходи за меня замуж, дорогая!», подняв бокал, его избранница, ответив положительно, достала из сумочки из–од стола пистолет, приставила к своей голове и выстрелила.  Мораль сей притчи такова: не будь эгоистом и быдлом, уважай чувства и желания других, пока не случилось страшное и пока хоть можно что–то исправить».

     Энрике слабо улыбнулся, поглядел с моста на железнодорожные пути. Пара уже была на станции, тихо наблюдая, как в бирюзовое небо поднимается дым из труб. Жара простоит еще долго, главное – свалить, куда подальше от выбросов. Тильсирвэ от притчи очень оживилась, кивнула.
     «Вот так и устроен мир: самые лучшие экземпляры страдают, мучаются. Хорошо, что ты не такой».
     «Тысячу с лишним лет назад похожих было много. Только пистолетов не существовало. Девушки либо в петлю лезли, либо нож в сердце. Я сам не прикасался к женщине уже более двухсот лет».
     Тиль изумленно взглянула на кельта. Одновременно поглядела на золотые волосы, его кепку, синие джинсы и легкую куртку. Сейчас шеф Светлых ничем не отличался от тысяч других парней, особенно в кепке. Только мудрые, василькового цвета глаза, сурово глядели вдаль. Говоря о его настоящем возрасте. А так с первого взгляда невозможно сказать, что Энрике давно не мальчик. Шеф глядел на дым Химауры, которой нужно сгонять в могилу людей, плодя нереальное количество Темных тварей. Самый настоящий Райский Ад. Волшебница положила руку на плечо Пресветлому, еще не веря, что ее возлюбленный два века ни с кем не спал. И осмелела – спросила прямо, ревнуя к прошлому:
     «Почему ты решил ни с кем больше не связываться? Что случилось с твоей женой? Или невестой»?
     Не поворачивая головы, Энрике сухо, но спокойно сказал:
     «Она покончила с собой: бросилась со скалы в озеро. Людская злоба жестоко развела нас. Девушку насильно выдали замуж за барина, очень жестокого. Он надругался над ней в первую брачную ночь. Что там было, – я не знаю, но до той свадьбы был тайно близок с ней. Мы занимались любовью в лесу, у ее родителей, в бане. Ее звали Анастасия. Встретил свою настоящую любовь, да крепостное право сделало нас несчастными. До сих пор помню вкус ее губ: терпкие, словно черемуха. Все случилось на стыке восемнадцатого и девятнадцатого веков. – А сам все крепче и крепче сжимает руку Волшебницы. – А потом, в один прекрасный день, явился помещик–барин. Сказал: покупает Настю как товар, чтобы деток наплодить ради красоты своего рода. Я был в бешенстве, но ничего не смог сделать. После свадьбы девушку заперли и, прости за выражение, ебли каждую ночь. Она понесла ребенка от этого изверга. Не знаю как, - наверное, от шока иммунитет ослаб. А после ночью сбежала, когда недоглядели. В ту же ночь погибла, беременная, на очень раннем сроке. Я о ее смерти на следующий день узнал, и ревел, выл зверем. Решился на безумие – пошел к ведьме на окраину. Она предсказала возвращение самоубийцы, - через два века. Мне нужно было понять, – если нарушу хоть одно условие, поставленное ведьмой, - никогда больше не встречусь со своей возлюбленной. Понимаешь? И потому я безумно счастлив, что встретил тебя. Пойми, дорогая, ты не случайно попала ко мне в штат. Ты – Анастасия. Та, о которой я только что говорил. Ты – это она. Предсказание сбылось. Тебе что–нибудь снилось»? – Он почувствовал: все, попался.
     Тиль опустила голову. Ей стало стыдно.
     «Я часто видела во сне нас обоих, мы лежим в высокой траве и… Но как только я просыпаюсь – память стирается. Я словно знала тебя много столетий. Мне не важна внешность, главное внутреннее содержание. Боюсь воды и высоты, не хочу иметь детей никогда. Я родилась не в свою эпоху».
     «Вся соль в моем бессмертии. Сейчас не стоит вдаваться в детали. Я ради удовольствия никогда к тебе не прикоснусь. До тех пор, пока сама не захочешь, не попросишь. Даю клятву, Тиль. Я профи в сексе, поверь. Мы  взрослые, а не дети, можем говорить на такие темы».
     Ирина поглядела на шефа круглыми глазами. Она все поняла. Перед тем, как шагнуть в поезд, Пресветлый еще раз посмотрел на трубу завода. Горделиво, эгоистично и нагло она возвышалась над городом под названием Братск, словно со своей пасти плюя на всех через небо. Подумав о своем, Энри шагнул в вагон.
     В составе оказалось довольно много народу, потому мужчина помогал Тиль не упасть, придерживая за талию. Сам одной рукой держался за поручень. Рядом под боком пьяные подростки ржали, лакали пиво, разливая его на пол, матерились, и совсем не подозревали, КТО стоит рядышком. Гвелд прекрасно понимал: очень скоро на них придет лицензия, когда Химаура сделает парней Темными. Толканув одного за плечо, красавец попросил сигарету, положив ее в карман. Чтобы потом выбросить. Шеф Светлых в кармане полез в невидимый мир, достав пачку с тремя презервативами. Слегка толканув подавшего сигарету, он подал ему латексное чудо в ответ. Молодежь одобряюще загудела. Волшебница на весь этот цирк глядела круглыми глазами. Подростки предложили Гвелду пива, тот кивнул, открыл бутылку, сделав пару глотков.
     В окне пролетали лес и поля, и странно сочеталась в образе кельта пивная бутылка. Вечно молодой маг снял с себя кепку и принялся обмахиваться ею. Вышел в тамбур, приоткрыл окно. Усталость за рабочую неделю берет свое. Вдобавок в вагоне душно. Энрике стоял, спокойно глядя в окно.
     «Энрике, мне еще снились странные сны о том, как я тонула. И что ты меня из воды вытаскивал».
     «Я действительно это делал, двести лет назад. Ты это не можешь помнить. Рад, что мы едем на Вихоревку. Там спокойно и тихо».
     «Зачем это ты взял у парней сигарету, отдав презервативы»?
     «Иногда мне нравится собирать резиночки, эти штучки–дрючки, даже целая коллекция была. Магией я превратил их в вазы, в чехлы для катан. Кстати, мы почти приехали».

                -35-

     Река Вихоревка оказалась маленькой. В ее слегка темноватых водах резвилась рыба. Трава вокруг была по пояс, в ней с нескончаемой трескотней прыгало бессчетное количество кузнечиков–кобылок. Иногда прямо перед лицом проносились стрекозы, а голубое, как бирюза, небо манило к себе, словно готовясь опрокинуться на пару…
     Где–то вдали, или совсем недалеко, виднелся полуразрушенный завод. Мимо прошумел каскад из белых бабочек, а совсем недалеко возвышались самые настоящие заросли красавицы–черемухи. На ее ветвях виднелись еще незрелые ягоды, вокруг деревьев и везде вилось бессчетное количество бабочек–боярышниц.
     Тиль аж остолбенела: она никогда не видела ТАКОГО количества этих насекомых. Ими были обсижены как деревья, так и кустарники. Только крылышки бяк–бяк.
     Энри рассмеялся и снял прямо с ветки целую гроздь живого чуда. Посадил на палец. Он прекрасно знал, – боярышницы лихо спаривались, тут, если даже в шутку выразиться, не свинг был, а кое–что покруче. Зацепившись за спинки лапками, такие гирлянды летали по воздуху. Если их разомкнуть, то снова сцеплялись и расцеплялись… Воздух, как перламутр, мерцал от них.
     «Мда… А я в детстве их пластиковыми бутылками на даче зашибала, сбивала, теперь жалко»… - подумала Волшебница.
     Тем временем Энрике быстро сориентировался, выбрав глазами место, отошел твердыми шагами, кинул туда поклажу. Сел, легко скинул с себя куртку, ботинки, носки, и с наслаждением растянулся на траве, вдыхая чистый воздух. Он хотел видеть, как Тиль радуется. У той глаза блестели от восторга.
     «Энрике, а как все это чудо выглядит в нашем мире»?
     «Как золотой город, как золотая волна, как мир, где нет Зла». – Загадочно прошептал шеф, глядя в ясное небо. Он много чего вспоминал, в том числе детство.
     «А здесь есть Тропы»?
     «Здесь их нет совсем. Они далеко. Тут природа вовсю празднует свой триумф. Сама река Вихоревка очень тиха, красива, привлекает этим. Я хочу искупаться, а ты будешь»?
     «Конечно! Только… у меня купальника нет. Я не могу голышом при тебе залезть… Мне стыдно станет, я стесняюсь. Потом не будешь при мне разговаривать… Меня совесть сожрет. Вдобавок, я свое тело не люблю, не нравится».
     Гвелд улыбался:
     «Ах, Тиль, ты ребенок! Ты прекрасна… Другой вопрос: смутил бы я тебя, купаясь обнаженным? Давай для начала полежим, послушаем кузнечиков»…
     Эти насекомые на жаре сильно стрекотали, скакали, как бешеные, а Энрике забавлялся этим. Он лежал на спине, повернув голову к возлюбленной.
     «А у тебя флейта с собой есть, Энри»? – Улыбалась Тиль.
     «Зачем? Она мне сейчас не нужна. Осточертел город. Хочу освежиться. Кстати, эти белые бабочки водятся только в чистых местах, на Тропах их тоже полно».
     «А что скажешь о жуках–дровосеках»?
     «О жуках? О том, почему их тоже много? Даже не знаю… Они по себе красивые, как брошки. Как помнишь, когда начинается их сезон, иногда вся древесина на ЛПК во дворе оказывается ими облеплена».
     «Я в детстве ловила их. Но дело не в этом. Очень давно я приезжала на пикник с родителями, на Вихоревку, там росли точно такие же деревья, стояла такая же погода. И бабочек много, но не столько, как сегодня. Резвилась в речке, совсем маленькая, восьмилетняя. А сейчас мне очень приятно, что за мной не следят родители, как раньше. И я имею право делать что захочется. Была бы возможность, – жила бы на этой полянке. Благодарю»…
     «Я тебе давно говорил, - нужно выбраться сюда. Вот видишь»… - Энри с этими словами расстегнул рубашку, обнажил молодую грудь. Красивое тело начало дышать, а волосы цвета спелых колосьев рассыпались по траве. Кельт предложил спутнице тоже понемногу раздеться.
     Тиль привстала на локтях, потом в такой позе скинула с себя курточку и оказалась в своем привычном виде. В водолазке белого цвета. Коричневые брюки дополняли ее Светлый образ. Удивительно сочетаясь с темно–русыми волосами. Энри невольно залюбовался ею.
     Она сидела на траве, маня его своей вечной юностью, красивая фигура девушки возбуждала. У Гвелда невольно возникло желание раздеть Волшебницу, лечь рядом и целовать шею, грудь, губы, гладить кожу… Он тяжело сглотнул слюну, поманив рукой Тиль к себе. Та кивнула, взглянула на амулет любимого. Потом легла еще ближе. У обоих в головах вертелось свое. Энрике поцеловал милую в лоб, погладил... Но свое эго взял под контроль. Это было круче, чем в кафе! Шеф Светлых глядел в небеса, иногда запуская пальцы в длинные волосы напарницы.
     «Работа в лес не убежит. Два дня в нашем распоряжении, моя милая».
     «Я сегодня позвоню домой. Скажу, что буду очень поздно, Энри… Не хочется возвращаться туда, где прямо с порога станут пытать: где была, что делала. Вот и все. Не одним офисом едино общение».
     «Сегодня переночуешь у меня, если поедем в город. Я сам позвоню твоим родителям. Будь уверена, искать не будут. И не для того мы сюда приехали, чтобы переживать, во сколько вернешься. Есть восемнадцать? Да. При этом ты не человек». – Добавил он строго, но мягко. Поднялся, стал распаковывать рюкзак. Достал все самое необходимое, а если чего не хватило, добыл через невидимый мир. После достал провизию, устроив маленький перекус. Чтобы жара не морила. Все походило на обычный поход, перерыв на стройке, чайную церемонию, как бы банально не звучало. Видать, в свое время наелся походов с обычными людьми.
     Тиль подошла к черемухе и глубоко задумалась. Она раньше, как говорилось, бывала в этих местах, но лет десять назад. Потом незаметно спустилась к речке. Плакучие ветви ивы на берегу опускали свои ветви в воду, словно о чем–то сожалея. Постояв, девушка вернулась к Энри, обнаружив: тот тренируется самообороне.
     Изящно, как в балете, шеф наносил мощные удары чему–то невидимому в воздухе. Эти удары, если представить, действительно были страшны. Один такой удар ногой, – все: либо голова пробита и кома, либо смерть от внутреннего кровоизлияния. Также кельт изящно орудовал руками. У Волшебницы появилась мысль: ее возлюбленный жил в Китае несколько веков. Потом Энрике стал лихо махать палкой, выделывая совершенно неизвестные приемы.
     Налюбовавшись, Волшебница окликнула друга. Также она вспомнила, как однажды зимой у работы в Штабе на нее напало пятеро хулиганов. Хотели ограбить, избить, да не вышло, – Энрике оказался рядом в тот момент, и именно такими приемами кун – фу спас ее.
     Шеф захотел проследить, как Тиль пойдет в поздний час, при случае проводить. Мощным ударом ноги по голове он одного мгновенно отправил в кому, второму вышиб из плеча руку, троих по стене размазал за пять минут. Успокоил бедняжку, проводя до квартиры. Родители, понятное дело, поздоровались да обомлели. Энри кивнул, пошел вниз по лестнице, махнув рукой.
     Долго у Иры дома были расспросы, кто же этот красавец. Девушка сказала: на нее напали на улице, этот парень защитил.
     «Ах, Ира, что же ты у него телефон–то не взяла?! Очень красивый, золотоволосый! Наверное, девчонки за ним бегают! Как его зовут? Узнала»?
     «Олег Аренский, он в охране работает».
     «Зря, ох зря не спросила телефон»!
     Ира только улыбнулась: уж она–то знала, ЧТО это за парень, что она встречается с ним и любит. Зачем все всем рассказывать? Не из той породы Тиль, чтобы сразу трепаться.
     Один раз Энрике ей рассказал, - на самом деле никогда не встречался с типом Химауры, причем с живым. Да, она химия, но живая. Также, как люди и маги чувствует, думает. Как планеты из газа с ядром, без поверхности.
     «Думаешь, почему здесь вовсю процветают врожденные аномалии, болезни? Это все она, питается здоровьем людей, высасывая органику, и взамен вырабатывая черноту в немыслимых количествах, такой же мощи. На самих заводах, как знаешь, люди мало работают: не выдерживают. Иногда там умирают от сердечного приступа. Были случаи. Химаура любит, когда на нее работают, но она сама не порождает ничего нового. Как Черная Дыра, невидимая для простых Смертных. Мне повезло: в момент закладки фундамента ГЭС, когда пролилась первая кровь, поставил вокруг себя энергощит из Древней магии и магии Ангары. Если бы ты знала, ЧТО творилось в невидимом мире тогда! Стояла в реальном мире гигантская толпа народа: с плакатами Ленина, Сталина, и прочими лозунгами, на дворе солнышко. Я был в ужасе, когда увидел эту слепую радость. И вот, выехали машины с булыжниками, выстроились на мосту в колонну, и пронеслась команда… Рухнула первая глыба, в тот миг невидимость разрезал истошный, женский вопль… Да, я присутствовал при всем этом. Полетели каменные глыбы с надписями «Мы победили тебя, Ангара!», и ножом по сердцу было мне это видеть… Гремели аплодисменты, звенел неимоверной силы женский вопль. Понятное дело, люди его не слышали. Самое страшное, - люди радовались даже смерти водителей! Ангара скрыла их навеки… Всем было плевать на все, только бы план выполнить! Девятнадцать часов перекрывали реку. Люди улыбались, пели, смеялись, даже не задумываясь, КАКАЯ их расплата ждет. Вот как раз, когда на моих глазах чья–то жизнь оборвалась под камнями, тогда родилась Химаура. Вскормленная пожарами, кровью, смертью… Когда из Ангары ударил в небо черный луч, вспенились тучи, а после почернели, как ночь… В тот миг я призвал на помощь магию Древних и Ангару. Иначе бы меня снесло… Творилось нечто кошмарное. Единственный, кто не за корыстными целями явился, не тронул реку насильно. При этом молил о прощении. Река, Богиня, простила меня. Смотрел, плакал навзрыд. Защищенный энергощитом. Со временем девичий вопль утих, но в невидимом мире Ангара окрасилась в алый цвет»…
     «Почему ты не ушел тогда с перекрытия? Хотя зря спрашиваю, ты говорил причину».
    «Увидев, - ничего изменить невозможно, - решил пустить по Ангаре Светлое Начало. Эта затея провалилась: коммунисты думали, будто именно плотина даст его в виде электричества. Какая глупость»!
     «Вот именно глупость, Энрике. Кстати, а какую прическу ты тогда носил? Карэ»?
     «Нет. Также, как сейчас. Ходил в подобии кепки. Одевался на стройке почти как все. Ни с кем из них не знакомился. Не пил, не курил. Меня за это считали сумасшедшим. Когда родилось Зло, оно напитывалось умирающими деревьями и не только ими, набирая мощь. Чем дольше умирало все хорошее, тем крепче да страшнее становился Купол. Все эти годы я пытаюсь расшифровать его, но факт остается фактом: это невозможно, Химаура исчезнет вместе с самой ГЭС, когда будет восстановлено Равновесие. Именно в таком виде, каким было до Стройки. Хотя, если мы будем с тобой вместе действовать, может выйти что–то путное». 
     «Раньше Троп не существовало»?
     «Да. Раньше на их местах пролегали железные дороги. Леса там еще не было. Лишь кустики, маленькие деревца. Спустя годы они разрослись, стали давать Светлую Силу, отодвинув от себя Тьму. Рельсы же покрывались мхом и черноземом».
     «А когда ты обнаружил удивительное свойство Троп»?
     «Их стали называть так лет тридцать назад. Темные считали: души нас ходят по рельсам, потом в результате исчезают в Море, где Тропы превращаются в адские дороги. Среди Светлых прошел слух: эти места исполняют самые заветные желания. Вот так стали туда ходить. Здорово, да? – Гвелд уже ставил палатку, оставшись в одних шортах. – Тиль, я предлагаю раздеться, позагорать. Если станет слишком жарко, можешь посидеть в палатке. Но, думаю, жары под тридцать не будет».
     Тиль нехотя разделась, до купальника. Она по себе знала, - очень стесняется своих ног. Потом тихо легла на траву, слушая стрекотание кобылок. Улыбаясь, когда они запрыгивали ей на спину, даже на нос…
     Тильсирвэ заскучала, решила подойти к воде. Девушка скинула сандалии, коснулась волн. Поначалу влага обдала холодом, Волшебница качнулась и едва не упала. Но, привыкнув, легла на мель и принялась нежиться.
     Так прошло два часа, шеф забеспокоился, послал Зов… Та не отзывалась. Гвелд глянул на реку, и ему в голову пришло воспоминание о Анастасии. Стукнуло в голову: самоубийство повторилось. Сломя голову он рванул к Волшебнице, и, увидев Тиль в позе лежа, испугался насмерть. Но вот девушка плеснула руками на Энрике, и тот сразу пришел в себя. Энри подхватил возлюбленную на руки, зашел по пояс и аккуратно окунул ношу. Та взвизгнула, снова обдав Пресветлого водой.
     «Не пугай меня так больше, милая! Я думал, ты сознание потеряла! А что касается всего остального, то я хочу поучить Вас плавать. Буду держать, не бойся».
     «Я совсем не умею. Покажи пожалуйста, как ты можешь».

                -36-

     День шел дальше, и ветви деревьев склонялись над парой, которая вытиралась, смеясь. Архимаг после купания понял: не стоит раздевать Волшебницу без разрешения, - даже если очень хочется. Он сидел на полотенце в мокрых шортах. Поскольку в них был, когда занес девушку в воду. Солнце стало припекать довольно сильно, и кельт налил чая из бутылки.
     Однако его до сих пор мучили эротические мысли о Тильсирвэ. Он в мечтах представлял ее обнаженной, как ее тело облепляют бабочки, и вся Волшебница оказывается в таком живом одеянии.
     «Теперь ничто не сможет разлучить нас, дорогая! – думал он с улыбкой. - Мы поженимся, обязательно. Я закачу шикарную свадьбу, в компенсацию за прошлое горе. Буду очень стараться в первую брачную ночь… Скажу коллегам, чтобы они нарядили тебя, как королеву. Но, клянусь, не буду до свадьбы рассматривать платье! А потом, в день торжества, - после того, как я внесу тебя на руках в дом, Тиль, - оно станет белыми бабочками. Я положу мою красавицу на постель и полюбуюсь, как насекомые постепенно улетают то к окну, то на потолок… Платье вновь станет прежним, наши уста будут не размыкаться часами, в поцелуе. Руки сплетутся словно ветви… Мне будет мало одной ночи! Начнутся бесконечный драйв, страстный секс, и не сделаю больно. Детей у нас никогда не будет, – не позволю, не допущу этого! Даже не предохраняясь, убью сперму Силой, - одним заклинанием…
     Ведь это так здорово, – любить и быть любимым… Счастье станет постоянным спутником в нашем доме, нам никто не будет завидовать. Потому что при незнакомых собраниях я не выставляю свое личное счастье напоказ. Ты тоже, Тиль…
     Тильсирвэ, твои родители не знают о моем существовании… Вот и здорово. Пускай. Но когда они узнают о том, что их дочь выходит замуж, - сначала запротестуют: еще бы, у самих личная жизнь не сложилась.
     Слишком много Зла в Мире, потому те девушки, которые шастают по подвалам, постоянно с парнями, даже с хорошими! Все у таких складывается, а со стороны непонятно: ОТЧЕГО?! Миром Зло правит. Ведь Земля – это Ад. В Аду можно прилюдно обнажаться, вплоть до гениталий. Так делают в ночных клубах, считая эту грязь вполне хорошей, естественной. Такие твари никогда не научатся любить, дружить… Многие из них вообще не заслуживают быть мужем или женой. А добрые, хорошие люди, да Светлые Маги, страдают всю жизнь»…
     Энрике знал – Тиль также его любит. Вот она повернула голову, и с улыбкой поглядела на спутника. После тихонечко подобралась в сторону Пресветлого, мысленно прося поцеловаться. Гвелд обрадовался, рукой скользнул по девичьей спине, легко помассировал шею, запустив в русые волосы тонкие пальцы. Другая рука заскользила по ноге девушки, потом по талии, животу, и наконец, остановилась почти у груди. Тиль лежала на спине… Еще пара сантиметров – и Энрике даже пальцем коснулся лифчика коллеги. Но это его нисколько не смущало. Он откинул одну из бретелек Тиль, а после его уста слились с губами возлюбленной.
     Одной рукой кельт массировал шею и спину, другой гладил красивую фигуру.
     «Ты чудо»! – Так думал Гвелд нежно, не размыкая губ, а она постанывала от наслаждения. Сколько себя помнила, НИКТО и НИКОГДА, кроме шефа, не целовал ее ТАК… Братский киллер обвила руками шею мужчины и талию, принявшись ответно ласкать… А он, начиная делать ласки более страстными, разгонялся все больше и больше… как машина… Нет, Архимаг вовсе не собирался совращать юную особу. В том смысле, что не думал даже срывать с нее белье и заниматься любовью. А зачем? Никто интима не просил, и не надо. Ведь Энрике сам пообещал: не прикоснется без разрешения. На его теле совсем не было мускулов, - кельт нечеловечески силен от природы. Пальцы, которые запросто могли согнуть толстый гвоздь, казались легче бабочкиного крыла – настолько нежно касались женского тела. А вокруг, в воздухе и траве, кипела жизнь.
     Пока пара лежала в траве, блаженно ласкаясь, внезапно в сумочке Тиль зазвенел мобильник. Энри сразу понял, - звонит мама, разомкнул губы, и попросил принять вызов. Волшебница в экстазе не совсем поняла, что случилось. Приняла звонок как заспанная, пояснила, - все в порядке. Хотела вырубить мобилу, но вмешалась бабушка на другом конце. Принявшись учить внучку жизни, она получила в ответ гробовое молчание. Девушка рассердилась, дала аппарат шефу. Тот сказал всего лишь:
     «Все хорошо. Не волнуйтесь. Сегодня и завтра Ира будет спать в гостях, я за всем прослежу. – И повесил трубку. Удивленная, красавица вытаращенными глазами смотрела на спутника. – Теперь каждый раз будут отпускать, милая», - Снова принявшись целоваться.
      Его губы были слаще меда, а руки нежнее шелка. Энри немного подался вперед, а Тиль прижалась еще крепче. Тут губы парня скользнули ниже, на шею коллеги, так как кельт чувствовал во всем теле чудовищное возбуждение, и девушка обвила его талию ногами. Светлый застонал, - чувствуя, как в его венах пульсирует адреналин, как огонь разливается по телу вперемешку с болью, после он еще раз издал стон с именем «Тиль», страстно поцеловав возлюбленную в плечо. Он словно пел, - неописуемо, очень красиво, - как скрипка, и с каждым движением, с каждым вздохом ритм музыки усиливался.
     Пресветлый ласкал, не трогая запретное. Он посадил партнершу себе на колени, слегка тряхнув головой. Тиль открыла глаза, легко поцеловала кельта в лоб. Она была поражена железной выдержкой друга. Голова кружилась. Энрике, чувствуя, что вот–вот слетит с тормозов и начнет рвать белье, переходя так к сексу напрямую, томно взглянул на юную Леди, простонав:
     «Я ТЕБЯ ХОЧУ… ХОЧЕШЬ ПРОДОЛЖИТЬ? – И тут же обрубил себя мыслью: слова вырвало из головы возбуждение. - Я займусь с тобой сексом, если меня об этом попросишь! Мне сейчас чуть башню не сорвало, милая… Знаешь, что такое мужское эго? Чудовищная силища! Но я сдерживаю себя». – Энрике тяжело сглотнул слюну. Чувствуя, как острая боль прошла сквозь пах, резкими толчками. Он стиснул зубы, одновременно испытывая нереальный оргазм. Кончая, чувствуя, как сперма, подобно жемчужной нити, катится по животу и ноге. Да, давненько у него не было такого драйва. Он целовал Тиль так, словно впервые в жизни.
      Потом несколько успокоился, достал из сумки бутерброды, предложив отдохнуть. После снова поучил Тиль плавать, вылез на берег и забрался в палатку передохнуть. Тиль чувствовала себя обновленной. Мужчина спросил ее:
     «Не обиделась на меня? У нас до ТАКИХ пределов раньше не доходило. Хотя я прекрасно себя контролирую. Не накинулся, как голодный зверь, все сделал аккуратно. Тем более, в шортах, пусть насквозь промокших». 
     «Энри, ты великолепен… У тебя сильные руки, красивое гибкое тело, при ласках похожее на скрипку. Очень красиво двигаешься, подстраиваясь под партнера. Не добиваешься своего любым способом. Очень чутко чувствуешь мои желания. Это приятно».
     «Благодарю, дорогая. Я сам испугался, что своими действиями испорчу весь пикник. Мысль в голову залезла, однако вовремя вставил блок в голову. В прошлом не мог себя сдерживать, срывался».
     «Зря боишься, Гвелд. Ты все сделал правильно. Мне бы очень хотелось продолжить, я не испугаюсь. Ведь в этом городе больше никто и никогда не будет любить, как ты! Лучше так, чем всю жизнь быть одной. Возьми меня»!
     Энрике поглядел на нее строго и серьезно:
     «Не испугаешься? Правда? Подумай хорошенько: это не просто ласкаться и обниматься. Слов нет, как сказать точно. Больше, чем петтинг. Учти: я могу разогнаться до таких пределов, когда ты не сможешь сказать мне «стоп». А потом – будет больно, классно, и не забеременеешь. Ты хочешь этого»?
     «Энри… Ты ведь сейчас творил то же самое, но не прикоснулся. Выполнил обещание: не тронешь. Тем более, я сама поцеловать попросила. Мне показалось во время ласк: испугался меня потерять, как раньше. Как же это чудовищно: мучиться от искушений отношениями других, при этом зная, - что лучше многих и достоин счастья. Видеть, как у тварей все великолепно, и никто не умирает… Быть одному столько лет, плеваться от горя… Гвелд, я бы сорвалась».
     «Любимая, я выдержал все, поскольку знал: они состарятся и умрут. Лживые чувства той любви сшибают тормоза напрочь. Зато теперь счастлив… Больше ничто на свете не разлучит нас. Но если тебя сразит Химаура, – на все пойду, лишь бы не повторилась трагедия, я говорил уже… Любой ценой сохраню тебе жизнь! Мы всегда будем вместе… - Гвелд нежно посмотрел на девушку. – Я очень хочу, чтобы ты у меня часто ночевала. Раз дома невозможно находиться».
     «Только очень прошу: не стоит Инквизитора в курс дела вводить. Он не поймет».
    «Он не будет знать. Я знаю, сколько он пробудет в Братске».
    «Гвелд, еще прошу: не попадайся на глаза моим родителям! Засмеют»!
    «Я видел один раз твою маму на улице. Она долго, круглыми глазами, глядела на меня. Не веря своим глазам. Знала бы: этот красавец обнимал, целовал ее дочь… А сейчас больше чем»…
      
     А после случилось в палатке то, что случилось…  Ласки… Взрослые.       

                -37-

     …Я лежу и смотрю в потолок, сходя с ума от радости, а от безысходности готов чуть ли не заплакать. Ты снова рядом, любимая!
     Какими дорогами вела меня жизнь? Любовными да войнами, длиной в вечность. Только вспомни, Олег Аренский, кем ты был в ранней юности тысячу с половиной лет назад. Пил каждый день, занимался сексом лишь ради удовольствия. Плюя вообще на всех, особенно сие касается девушек. Ты ломал им руки в опочивальне, ноги, ребра, хребет, пытаясь изнасиловать и продлить вечный кайф. Очень хорошо одно, - весь этот  кошмар прошел, больше не повторится. Никогда.
     Я вспоминаю себя. Я, Энрике – Гвелд Кельтский. Свою человеческую юность. Какая она была на самом деле - до момента инициации в Светлого, слабенького поначалу мага. Да, я убийца со звериным, чудовищным прошлым. Эгоист, пьяница даже, Золотая Смерть для римлян. Прекраснейший кельт из всех, какие вообще существовали на свете. Потерявший родителей в подростковом возрасте и покатившийся после  вниз, по наклонной. Но начну все по порядку, начиная с распутств, своих, собственных. 
     Как я потерял невинность? На пиру глаза об меня ломала рыжеволосая красавица. Мечтая выйти замуж за Гвелда. Увидев ее заинтересованный взгляд, решил насытить свою, вечно реагирующую на дев, плоть. Подошел к ней, положил руку на талию, мы вышли во двор. Та не успела и рта раскрыть,- я закрыл его долгим поцелуем, а после подхватил на руки, потащив домой. Там с размаху швырнул на ложе, чтобы не посмела сопротивляться. Сломал ей обе руки, сразу, в нескольких местах.
     Никто не услышал ее истошных криков от боли и страха, - никто, кроме меня, следом последовал треск разрываемой ткани… Мне всю жизнь, сколько себя тогда помнил на момент юности, было плевать на нее, - в личном плане, - я решил попробовать близость с рыжей, лишь бы получить свое. Раздвинув ее тонкие ноги, я полюбовался на прелести, а после резко, до упора, вошел в пленницу.
     Разрывная боль от плевы, причем довольно острая, пронзила бедняжку, словно электротоком, - некоторое время спустя оставшись алым следом на одеяле из шкур коз. Уже не помню, почувствовал ли на себе ту кровь, или всего лишь вкусил оргазм?
     Нет, сам оргазм пришел, довольно сильный. Я кончил в соседку, чувствуя, как пульсирует плоть в сильных мышцах, и крепко держал несчастную. Лишь бы не вырвалась. Она плакала, просила отпустить. Умоляя жениться после такого. Я смеялся, поражаясь глупости недотроги, коя никогда не знала мужчины. Родители берегли ее честь, как бриллиант. Толку с нее… была – и нету. Изнасиловал, но этого мало показалось. Ощущения вскружили голову.
     В итоге, ухмыляясь и смеясь, я отимел ее во все, куда нашел доступ, в том числе орально. После встал, - и, стоя у ложа, вытер кровь с рук. Плюнул несчастной в лицо, рассмеялся жестоко и вновь пошел на праздник, - пить…
     Помню, мы тогда все за столом восхваляли Одина… А я чувствовал в себе новое рождение. Мужское. Стал мужчиной. Девичья кровь вошла в мой член, переработалась, и опять настал сексуальный голод… Новизна будоражила вены, голову, несмотря на какой – то внутренний страх. Перед неизвестным.  На дворе стояла весна… Уже не помню, Бельтейн шел или пировали, порубив соседнее племя, с которым шла вражда из – за женщин.
     Потом, на следующей неделе, я вновь напился, - как свинья, пошел искать новую жертву. Нашел, благо внешность позволяла, женщины да девушки вешались гроздьями на шею. Прося стать супругом. Шестнадцать – восемнадцать лет. Тогда не считались юношами воины. Их называли зрелыми мужчинами. Нет больше тех времен. До этого возраста я просто рубился, бил, дрался, еще что – то делал…
     Я был тварью, немыслимо красивой и чудовищной по характеру. Монстром, который мог убить любого, в силу своего эгоизма. Меня боялись все, даже старухи, - одновременно восхищаясь небесной красотой. Будоража умы девиц, вызывая зависть парней своими фигурой, походкой, локонами, я пользовался всеми, кем мог… Получая проклятия в спину.
     Соседская девушка еще с детства понравилась, когда мы не знали взрослой жизни и были совсем маленькими. Теперь мы выросли. У нее, как помню до сих пор, присутствовала очень красивая грудь. От вида которой, - даже в платье, - слюнки текли. Я часто ходил мимо Ивглэйн, помахивая золотыми локонами, будоража не только ее ум, как сказано выше. Но и устраивая шторм между ножек. На самом деле, Гвелд никого не любил, кроме одного – интима и щупания дев за попу или соски, проходя мимо них. Но до этого я познал не только ее…
     Не помню, сколько девушек рыдало после секса, сколько отцов охотилось за мной, - в надежде убить. Когда те приходили домой, едва держась на ногах, с кроваво – белыми следами на ногах. Но та соседская девушка не заявила родителям поначалу ничего. Наверное, из – за влюбленности. Возжелав взаимно.   
     Помню, на каком – то празднике весной мы танцевали, смеялись, в лесу бегали друг за другом. Восхваляя Природу. Кончилось все так: я уволок беднягу в дровник. Прижал к стене, целуя в губы, одновременно роясь в юбке. Ивглэйн отвечала на все как – то неуверенно, а потом разошлась, мы устами буквально прилипли друг к другу. Нам хотелось слиться воедино. Но не так, как я представлял. Та недотрога желала в первую брачную ночь лишиться чести. Но только я совсем не разделял такие взгляды.
     Такой крутой, намотал рыжие косы на руку, следом припечатал девственницу к стене, начиная рвать платье, кусать грудь. Девушка поняла, - все, испугалась, но поздно. Бежать некуда. Я расшнуровал штаны и достал свой орган. Который требовал свое.
     Мой инструмент наслаждался ее кожей на талии, бедрах, выпуская секрет, сперма жгла белую кожу. Вот сейчас я бы никогда так не сделал, поскольку в момент инициации осознал всю глубину своих эгоизма и зверств по отношению к женскому полу. Девушка ударила меня в челюсть, я рассвирепел. Но вместо того, чтобы ответить тем же, впился устами в ее губы, схватив за кисти рук, прижав к стене. Потом, целуя шею, вошел в лоно несчастной стоя, начав толкаться, усиленно получая свое.
     Ивглэйн все еще пыталась сопротивляться, одну руку освободив непонятным образом, схватив рукой золотые волосы. Только тут же отпустила, поскольку получила удар по ноге. И после секса я под страхом смерти запретил рассказывать о близости, бросил несчастную в слезах и отправился дальше танцевать, словно не произошло ничего. Только рыжеволосая красавица отцу нажаловалась. Тот ночью явился ко мне, мы подрались, он едва не убил меня. Несмотря на это, я продолжал иметь и иметь всех подряд, постоянно выходя сухим из воды.
     Наше кельтское поселение постоянно воевало с Римом, от которого тогда мало что осталось, я в свою бесшабашную юность на поле боя творил всякое. Срубал головы, дальше мог есть прямо из черепов… не брезгуя, не моргнув. Человечину жрал, вырывая печень живым. Убивал также христиан, которые успели напакостить не только у нас в поселении, - но и везде, куда дотянулись.
     Я язычник, почитатель скандинавских Богов, а они ненавидели неверных. Явились и к нам, ночью. Крестить всех. Прошла грандиозная бойня, утром все продолжилось… Потом опять случилось несколько стычек, и один раз я ударил врага в спину. Мечом. Но тот, к изумлению моему, не упал, а развернулся, схватил за волосы, что – то сказал на неизвестном языке.
     Я не на шутку испугался, а этот гад глядел на меня, своими погаными глазами. Сальные, длинные волосы с проседью, лицо выбрито. От тела воняло потом, кровью, и еще чем – то, от чего голова кружилась. Ведь христиане считали омовение тела грехом. И потому абсолютно не ухаживали за собой, про их женщин промолчу. Крестили друг – друга с колыбели, потом всю жизнь не мылись. Мне такое положение дела очень не понравилось. Еще вся эта шайка страдала фанатизмом. Причем махровым. Этот психопат, заломив мне голову, достал христианский крест, перекрестил, я мигом в ответ харкнул в лицо, заметив шрам на щеке.
     Дальше тот ненормальный стал щупать волосы. Как бы оценивая. Оказалось, эта мразь запала на локоны. Более того, она до этого несколько дней следила за Гвелдом – вплоть до того, чтобы я пошел отлить у дерева. Но зачем?! Убило насмерть то, что произнес тот ублюдок:
     «Воин! Ты еще очень молод, красив, - как ангел Господень с фресок да икон, вдобавок грешник, прелюбодеятель! Даже не осознал кару за язычество! Оставив в живых такого мальчишку, жизнь дала выбор: или умирать, или податься в удовольствия…! (а почему он об этом говорит, будучи еврейской веры?) Боги ваши дали… Скажи мне, Гвелд (Откуда этот незнакомец узнал мое имя?!), ты желаешь прелюбодействовать дальше, но не с жалкими дурнушками, а со своими Богами»?
     «Вижу, - врешь о своем христианстве, предавший Богов выродок»! – прошипел я сквозь зубы, почувствовав у горла нож. 
     «На самом деле я крещен насильно, но кельты Секваны, - мои враги… Твои локоны цвета чистого, глубокого золота, созданы для соблазнения красоток в борделях Рима»! – Тут погань очень любовно, аккуратно срезала одну прядь. Другие сволочи, в черных рясах и крестами на груди, стояли рядом, окружив, злобно ухмылялись. Радуясь страху. Страху парня девятнадцати лет.
     Захотелось ответит захватчикам. Благо, пора вырезать давно их всех. Но мало кто это делал, так как новая вера вызывала любопытство. Ответил так:
     «Вы нагло напали на мое селение, поубивали часть друидов во имя вашей слепой веры! И не смей, нечистый, прикасаться к моим локонам, созданными Солнцем! Руки вонючие убери! Из Рима явилась, тварь, вот почему настолько наглая! Никакая вера не сделает здесь деяния великими, даже ради вашего непонятного Христа! Будьте вы прокляты всеми Богами и мной »!
     Этот урод провел трофеем по моему лицу, прошипел:
     «Я всего лишь делаю свою работу, Гвелд. Думаешь, я не знаю, как ты два дня назад прелюбодействовал, в рощах ив?! И только потом я решил такого грешника словить: ты нам нужен! Поэтому не буду жестоко, мечом в спину, убивать ТАКОГО красавца. А он посмел в спину ударить… Сильный! И гордый, наглый к тому же! Прямо Люцифер! Ты ли это? Покажи чудо, прекраснейший воин»!
     Мне было все равно насчет локонов. Но сразило: человек не упал, не умер, а сам схватил нападавшего за волосы после удара, развернувшись! Мои локоны волнами тогда сбегали по спине, а теперь их держат довольно крепко, так как противник в годах, старик с желтыми белками глаз с прожилками, шрамами на лице, и силен. Вырваться нереально. Лишь кожа удивила несказанной белизной.
     Теперь – то я знаю, это были Темные вампиры и маги из Рима, которым понравилось мое хобби, судя по славе, коя шагала впереди меня. Они искали молодого главаря, и вот, нашли. Я слушал брехню, понимая: врать будут долго. Было тошно слушать «проповедь». В душу закралось сомнение, что это христианин: нововерцы так не вели вообще, считая прелюбодеяние грехом, а этот, как бы сейчас сказали, позер.
     «Сын Солнца! Знал бы ты, СКОЛЬКИХ нас сжигали заживо за веру, обливая смолой, используя в качестве факелов! Я жил в пещерах, мои люди тоже, эти кресты нам навязаны! Теперь прекращай мне плевать в лицо, а выслушай. Я язычник, Гвелд, в черных одеяниях! Также предавался утехам, в молодости и зрелых годах, а в результате, благодаря им, получил Великую Награду. Каждые два дня напиваюсь из Реки Жизни, текущей в венах людишек, хочу своими знаниями поделиться с будущим преемником или даже сыном приемным». – Он улыбнулся, блеснуло два клыка.
     Мне показалось: сейчас умру, с разорванным горлом. Одновременно почувствовал, как вампир просунул мне руку между ног, крепко сжав гениталии. Ох ты, он еще и мужеложец! Только этого мне не надо! Внутри все заныло, по ним прошла адская боль. Но я сглотнул слюну, даже боясь крикнуть, слегка прикрыв глаза. Рука вампира ходила по стволу члена, сопротивляться нереально. И противно, и умереть захотелось. Я решил его убить, когда кончится этот позор. Меня ласкает мужчина! Боги, убейте! Толчок в мошонке выплеснул белое молоко, а после нелюдь поднял испачканную ладонь, вытер ее о мои лицо и шею.
     Вот от такого я чуть не блеванул. Так меня еще никогда, никто, не унижал! В следующий момент ждал: эта тварь с клыками начнет иметь в задницу, следом пойдет кастрация от стыда. Но нет: вампир прошипел, - оставит в живых, только скрыться от него будет невозможно. Легче умереть. Все кончилось также быстро. Но без насилия. Урод швырнул меня в пыль на дорогу, а сам вместе со своими собратьями ушел.
     Мы вновь столкнулись спустя неделю, в роще, где я молился Богам о своем моральном благополучии. Не придя в себя после потрясения окончательно. Но в тот раз не растерялся, выхватил меч из ножен.  Предупредил, - убью вампира отсечением головы, поскольку в последнее время в поселении участились случаи находок обескровленных трупов. Все убиты укусом в шею. Стоял в боевой стойке, извращенец - старик ходил вокруг да около. Повторяя, будто знает, как попасть в Мир Богов. Конечно, Гвелд, в будущем Энрике, не поверил. Но когда прозвучало: «Твое семя недостойно простолюдинок»! – я сломался, кивнул.
     Тут же пошел за вампиром из рощи, таким образом попав в капкан. В доме, где мы очутились, этот лжемонах приковал меня к стене, прямо как того Христа почти, где я провисел двое суток. Вместе с этим нелюдем пришли даже Темные девушки, с великолепными фигурами, и мягкими, как шелк, волосами.
     Они начали испытывать Энрике на прочность. Не знаю, как я все это выдержал, но «Богини Смерти» насиловали долго. Выродок любовался этим. Причем как орально, так обычно, иногда давая попить, пару – тройку кусков хлеба приносили, полузасохших, выливая в случае потери сознания на меня ледяную воду из деревянного ведра. 
     Одна за другой, девушки опускались на колени, и занимались тем, чем занимался я с другими несчастными. Сосали, садились на член. Кости не ломали, а мучили до бесконечности… сексом. Разным. Не буду все описывать в подробностях, скажу только: вначале было приятно, затем начался кошмар. Самая настоящая оргия, а то и хуже. Прикованный, измученный, голодный и злой, я вырубался несколько раз – организм не выдерживал. Но приводили в чувство, чтобы не расслаблялся.
     Может быть, только тогда понял: пора завязывать с групповухами, насилием, да удовольствиями, - раз и навсегда. Все вернулось назад, в исходную точку. Какими бы ощущения ни были, в те дремучие времена никто не терпел навязывания своей воли. Гормоны поутихли, высокая половая возбудимость тоже. Сил не осталось. Хотелось вырваться из этого страшного места. Одновременно в голове возник вопрос: а если правда рискнуть попасть в Мир Богов? Что там? Отпустят, отстанут? А после снова потерял сознание.
     Я очнулся на большой кровати, ослабший и истощенный. Грудь бил сильный кашель, боль резала горло. Простыл. В последний раз в своей жизни. Позвал на помощь не помню кого. Подошел этот ублюдок, с чашкой бульона… Ухмыльнулся довольно. Кашляя дальше, я спросил:
     «Чего вы все добивались, устроив оргию?! Можно же                поговорить! Я едва не умер на той стене»!
    «Это была всего лишь проверка на прочность, Гвелд. Ты достоин пройти в Мир Богов. Получишь взамен столько удовольствий, сколько и не снилось. Все женщины Мира падут к твоим ногам, в невозможности сопротивляться! – Монах позер вытер кровь с моей шеи (кто–то из маньячек ногтями расцарапал ее). – Все низшие существа восхитятся красотой, припадут от одного блеска Солнца в волосах. С того момента, как войдешь в Мир Богов, обретешь жизнь вечную. Да, да, как я. Болезни и старость никогда не коснутся твоих членов, никогда не умрешь, оставшись навечно молодым. Таким, как сейчас. Никакой седины, морщин, вечноюные девы будут выполнять любую прихоть. Ты станешь богом, Гвелд… При этом останешься со Смертными. Но они никогда не смогут напиться тех радостей из Другого Мира. Ты хочешь вечную молодость? Или нет»?
     Я лежал, слушая его, как завороженный. Поразило, что старость можно вообще отменить. Как в гипнозе, сказал «Да», и позер налил мне еще бульона, протянул хлеба.
     Через день, когда молодой организм окреп, опять пошла групповуха с Темными. По моему согласию. Девушек пришло пять или шесть, мы занимались сексом, и снова мне ласк показалось мало…
     Наконец, в тот роковой день, шестеро Темных со своим главарем привели меня в соседнюю горницу избы. Старик встал передо мной, сказал:
     «Гвелд, сейчас я открою врата Богов. Не бойся, ничего страшного не будет, но глаза ненадолго ослепит. Солнце осветит тебя всего, увидишь все стороны своей души, и выберешь, на чью сторону встать».
     «На какую сторону»? – Не понял я.
     «Сила Богов вырвет будущую старость, болезни, невзгоды. Останется лишь положенное. Не больше и не меньше. Звуки растянутся, запахи изменятся, я сам могу выглядеть иначе, как и моя свита. Твоя задача – выбрать для начала, что в себе оставить. Ты перестанешь быть человеком. Станешь одним из нас. Не удивляйся, если увидишь всю свою жизнь, как на ладони. Это бывает со всеми, кто впервые попадает в Тот Мир. Ну что, идем»?
     «Да… - прошептал я белыми губами, - Но как»?!
     «Видишь мою тень на стене? Это и есть Врата в Тот Мир. Люди не знают этого. Они считают это следом от тела на земле. Сейчас я приложу ладонь к ней, блеснут лучи. После схвачу тебя за руку, и – конец человеческой жизни»!
     На стене висел меч. Я взял его, повесил на пояс. Мало ли что. Как оказалось, не зря. Позер сделал все, как говорил, и мне в глаза брызнуло Солнце. Я зажмурился. В лицо ударил сырой ветер со странным запахом рыбы и цветов. С изумлением увидел, как Солнце превратилось в размытый туман, потом в некий тоннель. Вот я прыгнул вместе с главарем внутрь, холодок обдал кожу, поежился.
     С изумлением оглядел помещение. Голоса отдавались эхом от стен в невидимом мире. Сам лжемонах помолодел, девушки с ними стали еще красивее, изба туманом наполнилась.
     И неожиданно на стене, - как в кинотеатре, - появилась вся моя жизнь, начиная с двенадцати лет. Я застыл, пораженный.
     Испуганно озираясь, я не знал, что мне делать. И тут услышал:
     «Гвелд, боги делятся на Темных и Светлых. Мы Темные, а Светлые – жалкое подобие. Те, кто ничего не делает для удовольствий. Ты теперь станешь Темным, и будешь счастлив! Выбирай, брат, на какую сторону встать».
     Я сжал руку в кулак.
     «Не знал, что здесь надо делать выбор. Дай мне решить, еще интересно взглянуть на себя. Ведь раз попал сюда, то все делал правильно! И ничего другого быть не может! Жил как надо, а глупцы тратят существование на дурь! Где здесь ваши Боги, я хочу с ними ложе разделять и властвовать»!
     Но случившееся дальше совершенно не входило в планы Темных.
     Когда я увидел себя со стороны, с первого кадра, - настоящего эгоиста, сволочь и зверя… когда почувствовал на себе, ЧТО испытывали от меня окружающие… То пораженный, прозревший, рухнул на колени. Причем в тот момент, когда увидел свою потерю невинности. Кости поразила та же боль, что несчастную девушку.
     Я увидел все ее мысли на себе. Все проклятия от тех, кому причинил горе… Особенно шарахнули мысли Ивглэйн.
     Стоял на коленях, вытаращив глаза, как блюдца. Видя свою черную душу, испытывая при этом чудовищные угрызения совести. Понимая, осознавая, ЧТО делал.
     Неистовый вопль вырвался из юных легких, из глаз хлынули слезы. Слезы раскаяния, первые, слезы сострадания…
     Закрыл лицо руками, не в силах смотреть это жесткое порно, слышать голоса несчастных, проклятия, чувствовать каждой клеточкой ненависть к себе. Встал, и, схватясь за голову, - в ужасе от своих поступков, - вопил, рыдал навзрыд.
     А кинолента все не прекращалась, и мне стало очень страшно. Понял: отец и мать не желали меня таким произвести на свет, я должен был дарить Добро, а не трахаться, не ломать руки всем девушкам.
     В тот день я проклял Темных, себя прошлого, свои черные мысли, - рыдая, не останавливаясь. Кричал слова раскаяния, орал:
     «Простите меня»!
     При этом видел, СКОЛЬКО ЗЛА причинил.
     Мысленно сравнив свою жизнь с тем, что меня ждет дальше, я вновь стал реветь, - от стыда и раскаяния. Меня, как назло, НИКТО, кроме Темных, не слышал. Они глядели на паренька, как на психа. Начинали злиться… понимая: совершили ошибку. В моей душе ВСЕ перевернулось, изменив раз и навсегда мировоззрение.
     Я отшвырнул прошлое навеки, сделав окончательный выбор. На многое открылись глаза, и вновь принялся себя казнить, ругать. Суд моей Совести шел дальше, и я не выдержал в конце концов.
     Обновленный, поднялся с колен, заявив:
     «Теперь такую речь поведу, Темные! Я увидел себя Настоящего. Вы решили выиграть, сделав из меня чудовище! Чудовище, ломающее кости Девам, не знающее жалости, сострадания… Юноша все понял, осознал: это моя ошибка. Я сломал жизнь многим, потому желаю сейчас спасти себя! Я ВЫБИРАЮ СВЕТ! Я ОТРЕКАЮСЬ ОТ ТЬМЫ, СЕБЯ ПРОШЛОГО, ОТ ОРГИЙ, ЭГОИЗМА! Я ВЫБИРАЮ СВЕТ… СВЕТ, БЛАГОСЛОВИ МЕНЯ НА ДОБРО, Я ХОЧУ ЭТО! Иначе не носил бы золотые власы, раз ты, Темный, враг мой, назвал меня ангелом! Теперь я буду подобен твоим ангелам, больше никогда не погружусь в омут разврата, распутств! Я Светлый! Отныне и навсегда! СВЕТЛЫЙ»!
     После такой речи моментально вокруг меня полыхнула белая аура. Зло из души ушло, навеки. Невозможно описать, КАКАЯ гора упала с плеч. Глаза блеснули мудростью и благородной яростью. Я стоял перед врагами, новорожденный Светлый маг. Теперь вечно молодой, желающий расправиться с ними как можно скорее.
     Темные застыли, опешив не на шутку, вытаращив глаза.
     «Остановись, Гвелд!!! Нельзя выбирать противоположность! Это же  тупик! Ты должен выбрать удовольствия, а не вставать на сторону слабых! Остановись, подумай! Ты сделал неправильный выбор»! – завопил позер, изумленно глядя на меня, вмиг повзрослевшего. А я оскалил зубы, захотев порешить всех. Девушки–вампиры глядели на меня с ужасом. Они не ожидали такого исхода… против них всех.
     «Я спал со всеми, творя Зло, больше не хочу ни за какие блага повторить это, погружаясь глубже и глубже в трясину! Боги указали правильный путь, и я сделал свой выбор. А ты, тварь, захотел загубить парня, сделать своим рабом, убийцей! Вы мне все, оргией на стене, погружением в Мир Богов глаза раскрыли… Отныне мы теперь враги, и я убью вас всех, - в уплату за Прозрение! Пусть ваша кровь омоет меня, смоет всю чернь с души, осияв ее Светом! Я Светлый, теперь буду крушить вас до конца времен,                никого в живых не оставлю»!
     «Гвелд, ты не имеешь права поднимать руку на Учителя! Я дал возможность увидеть Другой Мир, ты сам не понимаешь, от чего отказываешься»!
     «Мне без разницы, ЧТО ты хотел мне дать… Спасибо за помощь, Темный вампир! Я жил в слепоте зверем, чудовищем! Больше этого никогда не будет! Вы погубили все хорошее… И меня бы тоже, если бы не Мир Богов! И я тебе не друг, не брат»!
     Видя: все получилось совсем не так, как думали Темные, мои новые враги ощетинились, и одна девушка завизжала:
     «Убьем его, Светлого! Пока не поздно! Он отдал все Миру Богов, теперь назад хода нет! Он встал на вражескую сторону»!
     Я вихрем подскочил к монаху–позеру, выхватив меч, и убил его одним ударом в грудь. Лезвие, обагренное кровью, вышло из спины вампира, руки мои обагрились черной кровью, и я с наслаждением размазал ее по лицу. Мне стало хорошо, - убита тварь. Потом нанес еще один удар, - контрольный, по голове. Монах рухнул, как подкошенный, исчезая. Войдя в раж, я прижал одну взбешенную вампиршу к стене, исполосовав с радостью. Предварительно переломав ей руки и ноги. Точно также, как ломал раньше другим. С дикими криками она умерла, захлебываясь собственной кровью. То же самое я проделал с остальными врагами, но потом срубил им головы, которые со стуком отлетали от стены. Омытый кровью, я полностью очистился от скверны, радуясь. Невидимый мир шипел, звенел, напитываясь алой жидкостью. Аура моя сияла ярче Солнца, я чувствовал Свет в себе… И то пространство шептало новое имя Гвелда, – «ЭНРИКЕ… УСЛЫШЬ ЭТО ИМЯ, ЭНРИКЕ, СВЕТЛЫЙ МАГ».
     Душа пела, радуясь, а за окном начиналось утро. Новое утро, новая жизнь… Как теперь жить в поселении, где репутация чернее дегтя? Правильно, невозможно. Кровью напившись, Мир Богов просто вытолкнул меня из себя, расступившись. В помещении никого не было, даже следов побоища.
     Но… Все, представшее перед глазами, теперь выглядело совершенно иначе. Обострились зрение и слух, я стал читать мысли окружающих, чувствовать легкость во всем теле, в глазах забегала искра мудрости. Обновленная душа пела. Теперь я знал, как попасть в невидимость и набирать Силу.
     Как от пинка, я вылетел из избы, понесся стрелой в лес, не разбирая дороги. От потрясения, шока. Несся и думал, - с прошлой жизнью покончено. Именно покончено. Она больше никогда не вернется. Либидо провалилось в яму, на двести с лишним лет. А тогда, в то Светлое утро, я заблудился в лесах, рухнул на землю, проспав очень долго.
      Я не вернулся в родное селение. Там бы жить не дали. Хотя, несколько раз я видел рядом с ним Ивглэйн. Она гуляла по лесу, а я стоял за деревом и наблюдал за ней. Изумляясь красоте, жалея ее. Кто знал, КАК мне хотелось ухаживать, любить, заботиться!
     Девушка меня не видела, а я желал подойти, попросить прощения. Осмелел и вышел, тихонечко подошел, тронув за плечо. Та вскрикнула и отшатнулась в ужасе.
     А Энрике, мысленно сказав: «Пожалуйста, прости меня! Я был испорчен, но теперь все позади… Поверь!», встал на колени, опустив голову. Девушка не поверила. Стояла, ошарашенная, потом спросила:
     «Гвелд… Ты пришел просить прощения? Зачем? Ты мне руки сломал».
     «Ивглэйн, я все понял. Я теперь ДРУГОЙ… И больше не мучаю никого, пришел попросить прощения, потому что люблю тебя. С детства. А тогда… сам не понимал, ЧТО делал».
     «Благодарю, Гвелд. Пойдем, мой отец выслушает, простит. Мы поженимся, забыв все плохое»!
     Я видел ее мысли. Видел, как Ивглэйн мечтает выйти замуж, но осуществить это теперь нереально. Я маг, она человек. На моих глазах красавица будет стареть, а потом умрет. Так и не поняв, почему ее супруг вечно молод. Не было иного способа открыть мне глаза, кроме как попадание в Другой Мир…
     Я встал и поглядел девушке в глаза. Новым взором. Прощаясь.
     «Гвелд… Постой, пойдем же! Мы будем счастливы»!
     «Нет, любимая… Теперь не получится. Никак. Я не смогу жить там, где меня запомнили с дурной стороны. Я должен уйти. Навсегда. Позволь мне поцеловать тебя. Меня зовут Энрике. С этим именем я умру. Гвелда больше нет. Того Гвелда, чудовищного».
    «Я люблю тебя, Энрике»… - прошептала девушка. Всхлипнула.
    «Я тебя тоже». - И поцеловал ее. Обняв очень нежно, гладил по спине, совершенно не чувствуя никакого возбуждения. После сказал:
     «Прощай».
     Махнул рукой и ушел в чащу, не оборачиваясь. Другого варианта не было.   
               
                КОНЕЦ
                ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
               
                2010- 2012 годы