Поездка, совершенная девушкой Ингой в составе унив

Недавно Инга прочла статью, написанную к 110-летию ее университета, университета города Саратова. Приятель, однокурсник и в некотором смысле даже поклонник Вадим Верестов вспоминал их давнюю студенческую поездку,  посвященную 100-летию со дня рождения вождя международного пролетариата на теплоходе „Доватор“ в Ульяновск. Ностальгическая, полная забытого комсомольского задора заметка вернула Ингу к воспоминаниям, которые она долгие годы безнадежно пыталась забыть. И, наконец, перестала стараться. Воспоминания настигали ее как только она встречала на своем пути реку или подобие реки, узкий ручеек, пруд, любой водоем. Вода, пароход, обида.
 
Все началось с того, что Ингу вызвал к себе заведующий студенческим клубом Марк Абрамович Шнеер.
- „Инга,  сказал он, организуется поездка на теплоходе в город-колыбель нашего вождя, Ульяновск. Едут наиболее активные и выдающиеся студенты, прославившие своим талантом наш клуб, ну, и в некотором плане, университет своими знаниями тоже. Нужны студенты с геофака.“
Геологический факультет, на котором Инга тогда училась вносил в культурную жизнь университета минимальный вклад. Они предпочитали петь под гитару на своих практиках и у костров. Загнать кого-либо в хор или в драмкружок было также невозможно, как уговорить студента добровольно во второй раз сдать высшую математику Веронике Александровне Архангельской. Но Инга отвечала за самодеятельность факультета, не выполнить указание  всемогущего Марка Абрамовича не осмеливался никто.
- „Марк Абрамович, жалостливо - запела Инга у нас же сессия.“
Была середина мая. Экзамены на всех факультетах кроме геологического происходили в июне, а на геофаке – в мае. И надо было успеть до 25 сдать экзамены, хвосты, получить подъемные и отравляться в неравновелико удаленные от Саретова геологические  организации и партии. Романтичная Инга собиралась за полярный круг, на Ямал в поселок Лабытнанги. Через пару дней Инга уныло сообщила Марку Абрамовичу, что желающих ехать категорически не нашлось. Ни на одном курсе, ни вы одной группе.
- „А ты?’
- „Так у меня тоже сессия.“
- „И что ты не досдала?“
- „Научный коммунизм“ — тоскливо выдохнула Инга.

Общественные науки Инга ненавидела. Даже будучи совсем юной особой она не находила в них логики. Добросовестная студентка, она пыталась читать труды Ленина, но все ее старания заканчивались слезами, поскольку кроме площадной брани в трудах вождя Инга ничего не понимала и не воспринимала. Уже в девятом классе на генетическом  уровне  Инга поняла, что социалистический строй в его СССР-овсом варианте не совместим с генеральной политической линией, уверенно прокладываемой в ее извилинах чтением литературы, впопыхах опубликованной в краткую временную щель оттепели. Инга была хорошей студенткой, но эти проклятые науки портили ее зачетку. Тройки по истории КПСС и диалектическому материализму целых два семестра не давали ей право получать стипендию, тем самым сужали степени ее финансовой свободы.               
- „Ладно, сказал Марк, научный коммунизм я беру на себя. А твоя подруга Наташа?“
-“У нее тоже научный коммунизм“ -  посетовала Инга.
- „Значит, поедете обе. Я договорюсь.“

Значит, ехать придется.  Радости Инга не ощущала, подступила досада. Она знала, что на этом теплоходе будет ОН, Сергей Леднев.
Собственно, в клуб Инга попала исключительно благодаря ему. Активность харизматичного, и можно даже сказать, красивого Сергея зашкаливала, душа и здравый смысл жаждали популярности. Ну, а популярность, как известно, идет в паре со сценой.  И ей хотелось быть с ним рядом, разделить его студенческую жизнь, его энтузиазм, его кругозор, его песенный запас, его опыт, наконец. Так, первокурсница Инга предстала перед Марком Абрамовичем Шнеером.
- „Тебе что надо?“ - поинтересовался Шнеер, оценив высокую длинноногую Ингу. На тот момент его  волновала проблема малочисленности студенческого хора. -“Петь хочешь?’
- „Нет, не хочу. Я – девушка Сергея Леднева.“
- „Со всеми вытекающими последствиями ?“ – заинтересованно спросил Марк Абрамович.
Имея в то время весьма смутные представления об этих самых вытекающих последствиях Инга неопределенно кивнула.
-“ А делать что можешь?“
- „Могу на скрипке сыграть. И в драмстудию хочу.“

Так Инга прибилась под единственную подмышку Марка Абрамовича Шнеера (одну руку он утратил еще в юности).  Были в ее студенческой жизни, конечно, и лекции (кто их любит?), и сессии и библиотека, но главным, что влияло на размер ее души и интеллекта был, безусловно, клуб, объединявший выдающиеся таланты университета. В клубе ставились поставки, интермедии, спектакли, пели  ансамбли и даже злополучный хор, устраивались капустники, отмечались многочисленные календарные праздники, главным из которых был Новый год с обязательной газетой и экспромтами и пародиями. Так Инга стала частью этой компании веселых остряков.

Когда-то они учились в одной школе. Затем он учился на химфаке, а Инга - на геофаке. Один корпус, общие лестничные пролеты и старинные широкие окна, засиженные влюбленными парами. Их окончательный разрыв произошел в самом начале 3 курса. в сентябре.  Ему было 20 лет, ей не было и девятнадцати. Их любовный полет, вначале высокий, затем прерываемый ее скандалами и его изменами  уложились ровно в два года, с сентября до сентября. Теперь то Инга точно знала, что возраст, в котором надо встречать свою первую любовь приходится на очень узкий период жизни в шестнадцать-восемнадцать лет. Ранее – это еще детство,  позднее мешает опыт, даже незначительный, как правило, неудачный. Утрачена новизна первого прикосновения, первого поцелуя, первой вместе прочитанного стихотворения. Часть энергии чувств,  предназначенной для первой любви впустую потеряна, она не восполняется.

Даже потом, через много лет, Инга и Сергей так не смогли прийти к согласию кто же последний поставил точку в их отношениях. Сначала он, потом она. А он всегда хотел, чтобы эта точка была последней в его предложении. Расставание было долгим и тяжелым. Они встретились в нужное время для любви, но слишком рано для создания долгих отношений. Мальчик не нагулялся, а она не умела прощать. Но тогда, в том мае второго курса, они оба еще верили, скорее, хотели верить, что после летней разлуки они встретятся, и начнут все сначала с новыми силами, приданными долгой разлукой. Он уезжал со студотрядом на Усть-Илим, Инга на практику в Волгоградскую область и на Кавказ. Но, как известно, все начинается не с чистого листа, а с последнего многоточия.  И уже через месяц Инга послала ему письмо, в котором была всего одна строчка. “Встречаться не будем. Все кончено. Инна”. Ей доложили что разорванное в клочья письмо валялось вокруг раскладушки, где он лежал молча. В то лето у него не было девушки, что было совсем не похоже на ее Сергея, девушки слетались не только на блеск его зеленых глаз, но даже на далекий звук его голоса. Он переживал, в досадой вспоминал зимний дом отдыха, где случилась та эмоциональная трагедия, виновником которой был только он. Но Инге казалось, что любить Сергей не может, не умеет, не хочет, он рвется к новым победам, оставляя  за собой пепел женских сердец. А он просто боролся с комплексами, самоутверждался. Но разве это поймешь в семнадцать  лет?
И холодно, и ветер
И сумраки в глазах
Разорванным конвертом
Закончился азарт.

Прошло полвека, а Инга съеживается, когда слышит эту песню Кукина. Азарт закончился.  Вернувшись с Усть-Илима Сергей делал попытки вернуть Ингу, были их последние свиданья с  замершими в его ресницах слезами, с ее горькими упреками, был стук удаляющихся тонких каблучков. Ушли вдаль последние полгода, утрамбованные обидами, слезами, изменами, поцелуями, разрывами, уверениями, заверениями, предательствами, выяснениями отношений, отчаянием и надеждой. И неожиданно для себя Инга как то легко вычеркнула его из свой жизни, наверное,  в душе сработал инстинкт самосохранения.  Она не интересовалась где он, с кем он, что он читает, какие оценки получает, какие премьеры спектаклей с его участием грядут. Она его избегала. Два года любви как бы заморозились в ее душе не подавая до поры до времени признаков жизни. 

Теперь они, геологи, перебрались в другой корпус. Инга и Сергей встречались только в клубе.  Изредка перебрасывались словами. Инга видела его ласковые глаза, его неестественную оживленность при ее появлении. Только с годами Инга поняла, что он ждал хоть каких-то действий, намеков с ее стороны. Он бросил бы все и всех, под венец — пожалуйста. Но глаза Инги больше не излучали лукавого света. Неожиданно для всех на четвертом курсе Сергей женился. Но не на ней, как обещал. Зачем? Гормоны? Спермотоксикоз? Он долго прятал от Инги кольцо на безымянном пальце, встретив ее был смущен. Как она к этому отнеслась?  – была уязвлена, конечно, душа проснулась и замерла от обиды.

Инга и Наташа поднялись на пароход. К своему ужасу Инга увидела, что рядом с Сергеем стоит его жена Татьяна с как всегда маловыразительным лицом.  Она работала то ли техником то ли лаборантом в НИИ Химии в том же первом корпусе, где располагались их деканаты. Инге казалось, что Татьяна старше ее лет на десять, но, может, и поменьше. Сергей был шумным и, как говаривала  мама Инги, вслушивался в звук собственного голоса.
-„Приветствую, Инна, ты тоже здесь?“
- „ Как видишь.“

Он удалился. Инга  вздохнула с облегчением. С женой Татьяной он ее не  познакомил. И на том спасибо. А ведь не так уж давно называл ее, Ингу, своей женой. Нет, жаной.  Стоп, долой воспоминания. Надо пережить эти четыре дня. 
Студентов распределили по  каютам. Советский отпускной сервис предполагал скотский быт. Их поселили в восьмиместную каюту со студентками филфака. Четыре нижние полки, и четыре верхние. Крошечный стол, на который, наверно, не поместились бы восемь стаканов, разве что восемь узких рюмок. Одна из филологинь была в парике, который не снимала ни днем, ни ночью. В столовой Инга и Наташа сели за угловой стол, из каждой точки которого четко просматривался рельефный профиль Леднева (у него был нос с горбинкой). В каютах было жарко на палубах холодно и ветрено. Днем часть студентов репетировали сценки, пели, выпускали газету. Задача-максимум Инги была не сталкиваться нос к носу с Сергеем, задачей минимум - прочесть учебник по научному коммунизму до конца. У Наташи программой максимум было почесть наставления по супружеской жизни, к которой она тогда готовилась. Иногда девушки менялись книгами. Некоторые главы наставлений советским молодоженам объясняли этику постельных отношений, согласованную с моральным кодексом строителей коммунизма. Эти милые параграфы частично развевали тоску, одолеваемую чтением обещаний коммунистического рая в его отдаленной перспективе. К моменту их расставания с Сергеем Инга уже получила некую практику по этике этих самых отношений, и теоретический аспект этого вопроса вызывал у нее скорее умиление чем интерес.

По вечерам все сходились на танцы. Студенты веселились, твистовали под музыку факультетских музыкальных групп. В первый же вечер выяснилось, что на танцах Инге появляться не стоит. Шумный Леднев заполнял собой все пространство. И везде, абсолютно везде Инга видела, чувствовала направленный на нее взгляд зеленых глаз. Давно ли они вместе ходили на университетские вечера, танцевали, скакали, топтались, прижимаясь друг к другу?  Стоп, никаких воспоминаний. Теперь Инга стояла одна, и ожидать приглашения на танец от мальчиков было унизительно. Со сцены пел Саша Карпов песни, в которых встречалось имя Татьяна, с улыбкой и микрофоном обращаюсь только к ней. Репертуар, небось, ни одну неделю подбирал. В годы первых сентябрей Сашка был их общий друг. Они гуляли втроем, пели песни, читали книги, ели пироги, приготовленные Сашиной мамой, пили сидр и водку, ездили на пляж, красили Инге ногти лаком, однажды пешком пересекли речку Волгу по льду. Саша с Сергеем остались друзьями на всю жизнь. Но в жизни Инги Саша существует как некий отдаленный годами знакомый. Жизнь их развела, обычная история.
  Эти песни, эти посвящения Татьяне. То была не ревность и не обида. Инге казалось, что их любовь давно прошла. Но там, на теплоходе Инга чувствовала себя униженной, было смято ее самолюбие. Ведь весь химфак знал, что Инга была его девушкой. Но как говорил Леднев, девушки любят не Дон Жуана, а его имя. И всячески пытался соответствовать любимому образу. Многие девушки ждали, когда его левая рука освободится, Инга не будет прижиматься к его локтю. И она освободилась. Но увидеть торжество их разноцветных глаз Инге, к счастью, не пришлось: в химическом корпусе она больше не появлялась. Но там, на теплоходе, Инге казалось, что она играет в плохой пьесе, где есть герой – Леднев, есть примадонна – жена, есть жертва – брошенная девушка, и есть массовка – сопереживающая главным героям и с легкой насмешкой наблюдающая за происходящим. Инга кожей, седьмым чувством, всей атмосферой, уголками глаз чувствовала и видела, что теперь Сергей пытается взять реванш: самодовольная улыбка, занятой локоток, и… украдкие, но торжествующие взгляды в ее сторону. Выдержать, выдержать весь этот кошмар. Ведь не на пустом месте произошел их разрыв. Зачем теперь он ей так демонстративно мстит?

Утром в столовой Инга и Наташа вяло ели кашу. Леднева не было. Буфетчицы уже собирали посуду, когда проголодавшаяся супружеская пара вошла и бодро направилась  к столу.
-“Что так поздно? - злобно взвыла официанта.
-“Выйдете замуж – будете знать, почему люди к завтраку опаздывают“ – ответствовал Сергей, напрягая голосовые связки. Их взгляды пересеклись, его – насмешливый, ее – бесцветный, холодный. Эта фраза была сказана ей, а вовсе не официантке. Что он хотел сказать? Что на  месте его жены могла бы быть она, Инга?“  Длинная серая змея заползла в приоткрытую на мгновение душу и устроилась там поудобнее. Только через годы уже мудрая Инга поняла, что своим тонким каблучком наступила  на его Дон Жунское самолюбие, и взять реванш любой ценой для него как мужчины было очень важно. Теперь Инга с Наташей каждый раз выглядывали из-за угла, прежде чем свернуть в какой-либо коридор или выйти на палубу. Только бы не встретиться с ним лицом к лицу.

Наконец, они  приплыли к месту назначения в город Ульяновск, в девичестве Симбирск. В первую очень их повели в дом, принадлежащий семье Ульяновых. Как уже отмечалось, взгляды Инги были далеки от патриотических. Прошли поющие шестидесятые, где их поколение  успело подружиться со свободой. Прошел 1968 год, когда советские танки бороздили Прагу и студенты других факультетов, посланных туда комсомольской организаций Саратовского университета строить объекты социализма в стране, которая в них совершенно не нуждалась, были очевидцами советского идеологического мракобесия. 

Для похода в дом вождя, по предложению Тани Кондрашиной, звезды первой величины университетской сцены, они вместе с филологинями выстроились парами, и, взявшись за руки запели песню из недавно вышедшего на экраны фильма „Старая, старая сказка“ с Олегом Далем в главной роли:
Вдоль по дороге
Вдоль по дорогу
Вновь я шагаю
Раз и два,
Плевать, что дырка
В кармане
И вдрызг сапоги.
Главное что
Уцелела голова.

Очень символично, для похода по ленинским историческим местам. Их, конечно, пытались урезонить, по причине святости объекта, неожиданно появившегося за углом.  Таня и еще пара ее подруг уселись на скамью, стоящую неподалеку от гнезда Ильича.
-“Что вы здесь уселись, девушки?“ - вопросил один из сопровождающих их  преподавателей с исторического факультета
-“Мы сидим на скамеечке, на которой любил сидеть дедушка Ленин“ - с очаровательной, даже елейной  улыбкой протянула Таня Кондрашина.
Их загнали в гнездо. Какой-то скособоченный дом. Мама Инги говорила, что до революции их семья вполне среднего достатка (дед Инги был геодезистом, а бабушка – пианисткой) имела квартиру в семь комнат. Столько же примерно насчитывалось в доме дворян Ульяновых. Крошечные комнатушки, столы да кровати. Беднота. Любой купеческий дом в Саратове шире, архитектурные и добротнее этого полусарая. Интересно, дом Керенского был также беден и нелеп? Только сад был хороший. Говорили, что там росли вишни. Наверняка маленький Володя смачно плевался косточками повсюду и вдаль, ведь мальчик он был неуправляемый.

К 100-летию вождя в Ульяновске выстроили огромный, полный стекла и бетона музей для хранения подлинных реликвий и копий, связанных с жизнедеятельностью вождя и демонстрации достижений строительства развитого социализма под его направляющим руководством после смерти. В музее висели картины, поэтизирующие советские стройки коммунизма. Картины были огромны,  что определяло важность этих строек, они были написаны торжественным маслом. Других воспоминаний о музее у Инги не не осталось.
Ну, что ж так мрачно. Светило солнце, они были молоды и жизнь была еще впереди. Они еще не ведали, что каждой минутой яркой университетской жизни надо не просто наслаждаться, ее надо смаковать, даже если это самые тяжелые минуты, часы, дни, месяцы. Ничего феерического с ними более не произойдет. Всего через год они закончат учебу, и их ждет размеренная унылая семейная жизнь, их ждет офисная рутина, и только редкие всплески счастья будут светить им годами. Дни университета надо запечатлеть в дневниках и фотографиях, иначе наша девичья память их искорежит, поменяет краски, сменит негатив на позитив, иногда, правда, и наоборот. Здравствуй, ностальгия!
На экзамен по научному коммунизму Инга и Наташа так и не успели. На Куйбышевском море разразился шторм, двенадцать часов пароход стоял на якоре, в Саратов они вернулись вечером. Марк Абрамович помог перенести этот экзамен на другой день и им обеим поставили отличные отметки.  За выполнение общественного долга, надо полагать.

Post Scriptum. Сразу после возвращения из описываемого круиза Инга улетела в Лабытнанги и вернулась к октябрю. В середине декабря закончился учебный год, Инга принялась писать диплом. В клубе она больше не появлялась, и со студентом Сергеем более не встречалась. В декабре 1972 года Инга оказалась в одной родильной палате с его женой. В один и тот же же  день обе родили дочек, обе делали вид, что друг друга не знают. С Татьяной он прожил года три и развелся, оставив ее в ярости и не прощенных обидах. Сергей ушел в армию, стал профессиональным военным, воевал в Афганистане и Чечне и ушел в запас в звании полковника. Работал в администрации г. Самары.  В 1998 году Инга эмигрировала в ЮАР. А через 32 года после той нервной и горькой поездки начался пятый виток их романа с Сергеем, который закончился 31 мая 2018 гола в день его смерти. Все годы Сергей называл Ингу главной женщиной своей жизни.