Пока разрешено

Алиса Алисова
ПОКА РАЗРЕШЕНО

   …В предновогодье на кладбище тихо – и празднично: высокие ели в снегу,  деревья в белой кисее, сугробы по обочинам искрятся матово чистотой.  Город с его суетой остается где-то далеко-далеко, будто в ином измерении; ни звука не долетает оттуда. Никого, – и хорошо. Вмиг успокаивается, утишивается душа, и приоткрывается тропинка в вечность – и идешь по ней, и невероятный покой и трепетная тишина охватывают душу. И знаешь: тебе будет разрешено вернуться назад. Пока разрешено.
   Он медленно шел по расчищенной дороге, под высокими старыми елями, мимо заметенных белым сиреней и рябин, почти не отличимых друг от  друга – но он-то знал их наизусть. Шел – и будто погружался, как в медленные и плавные воды, в забытую детскую сказку, когда все деревья были большими, а каждая прогулка с отцом зимним лунным вечером превращалась в настоящее путешествие  - и лунный свет подхватывал их и уносил куда-то далеко, в неведомые заснеженные миры, где только широкая белая река среди темного леса и отвесных скал… Но невероятным образом они так же возвращались в тепло дома, и ему всегда это казалось удивительным, и словно некое иное знание связывало их…
   Знакомые ели справа, еще немного – и он у цели. Он бросил взгляд – сквозь густые и переплетенные ветви старых разросшихся рябин едва заметен был невысокий и посеревший от времени деревянный крест; уже близко. И он вдруг явно увидел, как к этой – теперь давно заброшенной – скромной могилке приходил высокий, статный, всегда хорошо одетый старик (ему скорее подошло бы английское: джентльмен). И приносил летом роскошные букеты алых роз. Он не ставил их в воду, а просто рассыпал по земле, укрывая ее, как покрывалом. Розы быстро вяли, но через несколько дней он приходил снова с неизменной охапкой алых роз – и снова укрывал ими землю – над той, которая ушла раньше его. Когда он приходил, он был всегда деятелен, но без суеты: все чистил вокруг (умудряясь не испачкать свой костюм), потом раскладывал розы и недолго сидел рядом, положив ладонь на цветы. И уходил, отряхнув рукой брюки, - прямой и ровной походкой. Весной он высаживал цветы: алую сальвию фоном и серебристую цинерарию по центру крестом. И ездил потом поливать – благо вода тогда была недалеко. Так длилось из года в год,  все было неизменно, только старик становился с годами как-то суше, что ли; но походку сохранял ту же – очень прямую. И все так же сидел на нем костюм. Потом – вдруг как-то сразу – он стал появляться редко, но с обязательными розами; только иногда казалось, что тяжел для него этот букет.
   И вот он исчез. Могилка зарастала сорной травой, и никто не приезжал на нее. И рядом приготовленное место тоже оставалось пустым. Он иногда чистил ее от совсем уже зарастания. Вдруг как-то появились две тетки, кое-как прибрались, воткнули дешевый бумажный цветок – и снова куда-то пропали. Потом они возникали изредка, пока не исчезли вовсе.

   ...Мелькнул занесенный холмик меж рябин – и померещилась за их густыми ветками и сросшимися стволами знакомая прямая спина, медленно уходящая по тропинке в легкий серебристый снег, подсвеченный нежным зимним солнцем.
   На холмике у креста пламенел букет алых роз.