Глава 24. Горесть и радость

- Как обстановка в деревне? – поинтересовался Синай у прибывшего Нехбета.
«Ты уже?» – такая мысль промелькнула у Нехбета, едва он оглядел сию обстановку.
- Ай, уже не имеет значения, - махнул рукой Синай. – Где Акира? Где старец? Этот гад его покалечил.
- Старец в деревне, - сказал, наконец, Нехбет…
Нехбет не успел ещё чего досказать – едва он раскрыл рот, Синай ринулся в сторону Суанрока.
- Эй, ты куда?
- Нет времени на допросы, - крикнул на бегу Синай. – В деревню, живо!
- Как скажешь, - пожал плечами Нехбет, да за Синаем побрёл, невзирая, что устал. А сам думает: «Синай, я ещё раз убеждаюсь, что ты псих. Это же чистое безумие бегать, не дав передохнуть. Сам, небось, бодр, полон сил, а я… Хотя. Эй, он же уложил весьма сильного противника, и не устал! Синай, да откуда же столько сил?»
Прибыли они в Суанрок, а там всё, как и прежде, как и было до начала той страшной напасти. Дома все целы, даже поместье госпожи Дэстэт без повреждений стоит. А вот пострадавшие в деревне точно имеются, ими сейчас занимается Акира – врачеватель всё-таки. Правда, те несчастные больше пострадали от того, что едва не передавили друг друга, когда выбегали из общественного холла, а вовсе не от рук Энуйба. Ну, исключение ещё составляет староста деревни – его до этого Энуйб распылил лучом таинственной тёмной энергии, ничего не оставил, так что теперь жителям Суанрока придётся выбирать себе нового старосту, на худой конец - отправить канцлеру прошение, чтобы им из столицы достойного человека на этот пост прислали. Акира заодно осмотрела ещё тех, кто пострадал от нападения разъярённых зверей задолго до прихода юных адептов, и, разумеется, оказала им помощь.
Но Синая интересовали не пострадавшие, а сама госпожа Дэстэт и, несомненно, старец Мэчьи. Ради них Синай помчался дальше. Нехбет, само собой, выдохся столько бегать, но, тем не менее, дисциплинированно последовал за Синаем, стараясь не отставать от него. Акира, закончив с пострадавшими, тоже побежала; правда, бегала она рядом с Нехбетом, чтобы в случае чего помочь ему. Куда уж им обоим до Синая, который носится по полю, будто лошадь, и не устаёт, бодрый, словно не уставал вовсе.
Всё же юные адепты добежали до поместья госпожи Дэстэт; она ждала их там со старцем Мэчьи возле колен.
- Где старец? – спросил Синай, как только показался на лужайке.
Госпожа Дэстэт, не отводя лица от покалеченного старца, встала и отошла в сторону, чтобы не мешать юнцам, если не говорить со старцем (и то, если живой), то, по крайней мере, осмотреть его, оценить его состояние. Видно, страх после тех передряг с кузеном ещё не прошёл у неё. Старец лежал без сознания; в себя он пришёл лишь после прибытия остальных адептов, причём Нехбет так устал, что, прибыв на место, упал на траву.
- Где-е юнцы? – прохрипел, наконец, старец.
- Мы здесь, старец, - ответил Синай.
- А где-е… кху-кху… наглый здоровяк?
- И с ним полный порядок – я его одолел. Угроза, нависшая над Суанроком в лице Энуйба ликвидирована – больше он фермеров не потревожит.
- Подой… дите все… - просипел старец.
Стоявшие в стороне Акира и Нехбет послушно подошли к еле живому Мэчьи.
- Да, вам… удалось то, что не... удалось мне – устранить угрозу Суанрока и всего Острова Земли. Суанрок теперь может без опаски выращивать зерно и овощи, голод фракции не угрожает… кхе-кхе. Что же до меня… кху-кху… кху… Смело могу сказать, что моя… миссия на этом свете… завершена. Я сделал всё, что от меня требовал мир… кха… Теперь всё, что в ваших… силах… поместите моё тело в дом… кху-кху-кху… и сожгите его вместе со всем добром…
- Зачем? – спросила недоумевающая Акира.
- Я… кхе… не желаю, чтобы мои… кхе-кхе… творения и опыты попали не в те руки. Если это случится… кха… будет большая беда. Сожгите меня вместе с домом – так всем будет лучше… Кхе-кхе… и ещё… Позаботьтесь о Бибо. Славная птичка, толковая, с головой, с ним не пропадёте… Я всё сказал…
С этим словом Мэчьи закрыл глаза и перестал дышать.
- Мяя-аа, - послышалось откуда-то.
Юные адепты глянули на ближайшее дерево, – звук пришёл оттуда, - это и был Бибо, ручная ушастая сова старого адепта. Неизвестным образом узнав о внезапной кончине Мэчьи, он прилетел сюда быстро, как может сова; видимо, распроститься с хозяином прилетел Бибо. Посидев немножко на ветвях деревьев, сова приземлилась на грудь старца, своё «Мяя-аа» затягивает по временам. И лишь тогда все поняли: в бою с разбойником Энуйбом старец получил смертельное ранение, и вскоре скончался.
Весть о гибели Мэчьи не то, что по Суанроку разнеслась, даже до великого магистра долетела (Синай ей в Канну отсчет при рапорте отослал). Альес с этим медлить не стала: она прислала в Суанрок написанное ею же письмо с соболезнованиями и речью, которую должна произнести госпожа Дэстэт во время похорон нелюдимого старца. Также великий магистр отправила в деревню несколько адептов «Чёрной манипулы», переодетых под обычных специалистов второго или первого класса, дабы похороны старого Мэчьи прошли ровно так, как описано в кодексе адептов, точнее – положений, где говорится всё про похоронные церемонии для адепта, начиная с ученика и заканчивая великим магистром.
Тело старца, как и полагалось по кодексу, отмыли, отпели, а затем процессия перенесла его к порогу дома Мэчьи. Там госпожа Дэстэт, ввиду отсутствия погибшего старосты, зачитала долгую речь; помимо героически погибшего Мэчьи, она сказала помянуть ещё и тех, кто погиб от разъярённых животных задолго до приказа великого магистра отправить в деревню помощь, включая и старосту деревни, которого Энуйб распылил ещё в общественном холле.
Как закончила госпожа Дэстэт речь читать и прошла минута молчания, тело старца, как тот и завещал, внесли в дом, а затем подожгли. Правда, когда тело старца вносили в его же дом, удивила одна деталь: обнаружилось, что дом был обчищен сверху донизу. Все труды старца, все его артефакты, обереги, амулеты, книги, свитки, - всё вынесено подчистую, ничего не осталось. Однако, как бы то ни было, нёсшие покойного Мэчьи адепты сделали всё ровно так, как предписано кодексом, и как завещал Мэчьи.
Дом нелюдимого и сварливого старца вместе с его телом запылал, только чёрный дым клубами валит вверх. Толпа смотрела на такое зрелище сочувствующе – человек всё же помер. Все, кроме Синая. Внешне сочувствующий, сопереживающий, но обеспокоенный и встревоженный внутри; всё из-за того, что его не отпускают мысли, касающиеся расхищения наследия старца. «Зараза, эта гадюка стащила всё, до чего только смогла дотянуться! О, боги, наверняка у старца нашлось бы нечто, что может усложнить мне жизнь. Ох, вздорный старец, конечно, знал, что за его артефактами придут, но он не позаботился об их защите. Непредусмотрительно, ох, непредусмотрительно. Да и сам я хорош – не мог заблаговременно заблокировать дом старца, или вовсе лишить его творения силы. Всё теперь, прощай мой покой очередной раз. Теперь мне придётся здорово мучиться – ведь эта ж тварь не успокоится, пока не увидит мой прах» – такая мысль промелькнула у него в мозгу. Синай словно твёрдо был уверен, кто именно обчистил дом Мэчьи; догадался будто, кто это был да с какой целью стащил всё, что не прибито гвоздями или плохо лежало.
Правда, имеется у него наводка, а точнее – догадка, которая очень и очень настораживала его. Когда тело Мэчьи вносили в его дом, Синай был единственным, кто заметил сделанную углём надпись на одной из стен:

«Извини, дурачок, кто не успел, тот опоздал».

Прочтя её, Синай понял: он всё это время был здесь не один; покуда старец помогал его товарищам драться с Энуйбом, кто-то, воспользовавшись сложившимся обстоятельством, всё же пролез в дом и обчистил все шкафы.
Да, пока не забыл. Доспехи Энуйба вместе с его ещё не унесённого ветром прахом поместили в свободную комнату в доме у госпожи Дэстэт; её по такому случаю назвали Комнатой памяти и скорби. Туда же поместили и кое-что из того, что некогда принадлежало её кузену…

Ну, да ладно, не будем более о грустном, перейдём теперь к более весёлой теме.
Закончив с похоронами, госпожа Дэстэт объявила селянам, что угроза, некогда нависшая над Суанроком, спустя много времени наконец-то ликвидирована благодаря стараниям присланных из столицы адептов. А значит, можно вздохнуть с облегчением; теперь можно смело выращивать съедобные и технические культуры, разводить животных и ловить рыбу, да и вообще вести хозяйство, совершенно ничего не опасаясь. Ни разбойников, ни разъярённой скотины – ничего и никого. А главное, животные теперь ведут себя спокойно, как и до этого – не буянят, не злятся, всем довольны, чисты и сыты; так что оставленные Синаем магические плашки стали уже не нужны, и молодой адепт их скоро снял.
Правда… Тссс, дальше читать шёпотом. Снять-то, Синай их снял. А покуда снимал, он тайно ото всех наложил в самых укромных, неприметных уголках сделанные им заблаговременно универсальные печати. Эти печати способны не только уберечь от несчастий, – как скот, так и человека, - но даже: вылечить болезнь, заставить рану зарасти, отогнать дурные помыслы… перечислять можно долго. Но все эти свойства и делают такие печати универсальными, едва ли не средством на все случаи жизни. Хотя, если подумать, кроме того, чтобы на будущее обезопасить деревню, у Синая были другие планы насчёт печатей. Вот какие, я тебе, мой читатель, сказать не могу.
Но зато могу сказать иное. По случаю устранения бедствия в Суанроке устроили праздник, всей деревней гуляли. Старые землепашцы весь вечер называли юных адептов избавителями. Детвора же подолгу не отпускала юнцов, всё донимала их, что, да как, про работу адепта расспрашивали. А кое-кто из них даже открыто высказал своё желание в будущем стать адептом – так уж воодушевляюще действуют на людей чьи-то подвиги, особенно великие.

А посреди вечера госпожа Дэстэт нашла Синая. Не без труда она вырвала его из толпы, и повела его за собою, да подальше, чтобы не нашёл их никто.
Они уединились в небольшой рощице недалеко от развалин, бывших конюшен Энуйба. Это место с той поры, когда ныне покойный Энуйб учинил самый первый в Суанроке разбой, селяне считают нехорошим, а потому ни за что не сунутся сюда; их себе даже самый бедный конюх не захотел присваивать. И, разумеется, Эттшек воспользовалась этим.
- А в чём, собственно, дело? – поинтересовался Синай, пытаясь выведать у госпожи Дэстэт, зачем она его отвела в сторону, и что ей от него нужно.
- Энуйб, - заговорила Эттшек, - всегда был любимым сыном моего дяди. Но после его смерти он получил в наследство меньше, чем рассчитывал. И это озлобило его, он поклялся отомстить мне. Его упекли в горы, но Энуйб освободился и продолжил свои тёмные дела. От его рук погибли десятки людей, пострадали сотни, даже душой. А я едва цела осталась.
Далее Эттшек прервалась, началось терзающее душу молчание. Синай с неким страхом внутри себя ждал, что она дальше будет делать, если не говорить.
И дождался – случилось как раз то, к чему он был не готов. Эттшек внезапно развернулась к Синаю, на удивление тому она обняла его, а лицо её уткнулось в грудь молодому адепту. Тут же его жилет намок от её слёз.
- Синай, скажи мне, - слышался сквозь множество слоёв материи её говор, - откуда в вас, мужчинах, столько злобы? Вместо того, чтобы принять всё, как должное, вы начинаете протестовать, доводите свой протест до безумия. Чтобы доказать даме сердца, что вы достойны её, вы совершаете самые безрассудные поступки, готовы даже убить друг друга. Ради достижения своих целей вы идёте на подлости, всё доказываете через сумасбродство, безрассудство и безумие. От этого же страдают и гибнут люди…
Синай очень удивился такому повороту. Больше его удивили две вещи; первая – сам вопрос, а вторая – то, что аристократка вдруг, ни с того, ни с сего, перешла в разговоре с ним на «ты». Не очень допустимая для аристократии манера. Да дело даже не в этом, а совсем в ином: она перешла на такую манеру общения, не спросив согласия молодого адепта… Чем бы это ни обернулось, Синай принял сие, как должное, а затем, подумав немного, объяснил:
- Причина сему проста, как и всё гениальное - обыкновенное желание быть кому-то нужным. Правда, у некоторых это желание выходит за рамки разумного. Энуйб – тому пример. Он не хотел мириться с решением своего отца, и вместо смирения применил силу, надеясь получить всё и сразу. Люди по-разному воспринимают окружающий мир. К сожалению, далеко не все адекватно реагируют на происходящее. Человек – существо стайное, но в то же время индивидуальное, видит мир по-своему, тут с восприятием никогда не угадаешь. Редко-редко, у кого взгляды совпадут…