Глава IV. Запах

Помнил, как ехали на грузовике. Поезда не ходили. Все мосты были взорваны. Радостные, с лицами выражающими молодецкую лихость, красноармейцы, взяли к себе в кузов полуторки маму и маленького Пашу. Вещей у них было не много. Всего пара чемоданов, да оказавшаяся такой громоздкой, картина в рамке из дубового багета.
На стене казалась совершенно небольшой, но, как только дело коснулось транспортировки, превратилась в помеху. Мама, будто чувствовала – навсегда оставляет этот дом, со всей мебелью, взяла с собой только эту работу, как память о том уюте, что всегда встречал их по весне.
Не только в уюте было дело, как понимал теперь. Частичку прежней, превратившейся не только для их семьи в сказку Южной Карелии, везла с собой в Выборг. Показанная на эскизе так, как видел её тогда Николай Константинович угадал – именно такой и оставалась в их сердцах.
- А эту картинку-то зачем в Выборг тянете с собой? – поинтересовался молоденький Красноармеец, взяв её в руки. Понравилась ему больше не картина, а Анастасия.
- Дорога она нам, - тихо сказала она.
- Эти-то развалины? Что ж в них может быть такого? Разве, что клад зарыт, - поставил картину на пол кузова грузовика, перед собой, придерживая ногой, рассматривал крепостную стену с башней, словно хотел разгадать тайну места зарытого клада.
- Это рука Рериха, - зная, это слово подобно пустому звуку для простого Красноармейца, пояснила Анастасия.
- Немец, что ли? – засунув картину между чемоданами, начал крутить самокрутку боец. Никак не мог справится с такой простой задачей, из-за тряски на повреждённой взрывами дороге. Рука подпрыгивала, просыпая махорку.
- Немец. Но не фашист. Это ещё в 1907 году было написано.
- А-а-а, значит ещё до империалистической. Тогда немец по спокойнее был, - с пониманием поддержал другой, что был постарше, лет сорока.
Повезло им тогда с машиной. Шла прямо в Выборг.

Как только вошла в Кякисалми Красная армия, тут же, не долго думая решили возвращаться в Выборг. Догадывалась; теперь нет у неё документов. Финский паспорт не мог ей помочь, скорее наоборот, причиняя одни лишь неудобства. Слышала, в любом случае займётся ей НКВД. Это страшное сочетание букв знала только по наслышке. Поэтому и не так боялась, решившись ехать на авось, в надежде проскочить. Понимала, там, в Выборге, самой придётся сдаваться в руки представителям этой страшной организации.
Взяли её в грузовик Красноармейцы, только благодаря хорошему Русскому. Не проверили документы, подумав – офицерская жена.
При въезде в город открылась тревожная картина. К обочине дороги была сдвинута брошенная техника. Сгоревшие грузовики, искорёженные взрывами пушки, ящики от снарядов. Единственное, чего, слава Богу, не могли встретить у обочины – трупы людей. Это вовсе не говорило о том, что их не было. Всё красноречиво заявляло; за город шли ожесточённые бои. Но в итоге был сдан.
Понимала, на этот раз, как и много лет назад при Петре шведами - надолго.
Развороченные взрывами прямых попаданий окопы, поля в воронках от мин и снарядов. Знала – ничего хорошего не увидит в городе. Но, выбор был сделан ещё давно, в Кякисалми.
Грузовик ехал через центр, по крепостной улице. Оттуда до дома было всего ничего. Рельсы взорваны в нескольких местах. Объезжали выломанные взрывами в брусчатке ямы.  И, вскоре, как итог, лежавший на боку, с выбитыми стёклами, встречал их городской трамвай, перекрывая улицу. Пришлось ехать в объезд. Попросила остановить. Сошли. Солдаты выгрузили их вещи.
На душе было тревожно.
Теперь следовало подниматься к дому в горку. Ноги не слушались, не хотели идти, да и вряд ли в квартире ждали их возвращения. Лифт, как ни странно работал. Поднялись на этаж. Настя открыла дверь ключом. Замок не был сменён. Да, и требовалось ли это новым жильцам, если были уверены, далеко уехали прежние. Разделяет их теперь новая граница.
Вошли.
Запах!
Как получается он? Всегда задавалась этим вопросом. Конечно, практически никто не способен заметить свой собственный запах. Но, раньше, приходя в гости к своим знакомым, друзьям, будь то Выборг, Хельсинки, или Кякисалми, никогда не чувствовала этого, уже второй раз наполняющего их квартиру запаха. Может опять те же самые, что прожили в ней почти полтора года, жильцы вернулись обратно, промелькнула догадка. Ведь с момента взятия города прошло уже больше месяца.
Но, нет. Вряд ли смогут, да и захотят ли повторить уже прожитое. В отличие от них, им не интересен ни сам Выборг, ни этот дом, хоть и в старом городе, но новый, всего двадцать семь лет назад построенный.
Может дело в самих продуктах, что питаются те, кто волею судеб вынужден скитаться между городами, в поисках пристанища, как вечный жид. Но, ведь не виноваты в том, что так поступает с ними страна. Значит не в праве наказывать навек прилепляя к ним запах, словно ставя клеймо на каторжника.
Этот же, что теперь, как показалось им, навсегда пропахла их квартира, был с кислинкой, и еле заметными аммиачными вставками. Разложить его на составляющие не представлялось, как ни старалась.
 Стояли в прихожей. В углу коридора испуганно смотрела на них рыжая, с белым брюшком кошка. Хоть и боялась, не двигалась с места. Двери всех комнат были закрыты. На кухне, что-то отчаянно кипело, гремя крышками сразу в нескольких кастрюльках.
- Брысь! Брысь! – махнула рукой на кошку Анастасия Фёдоровна.
Та не уходила.
Паша подошёл к ней, чтоб взять на руки. Не сопротивлялась. Поднял. Но, под ней осталась куча, тёплого, свежего кала.
- Она обкакалась, - поставил её на место сын.
- Это от страха. Не трогай её. Она боится нас.
- Мама, мне показалось, свободен только кабинет Якова Карловича, - подойдя к его открытой двери, заметил Паша.
- Значит займём его, - решительно направилась к открытой двери Настя, взяв на ходу за руку сына.
С кухни вышла полненькая женщина с пышущей паром кастрюлькой. Пахнуло человеческим запахом. Картошка, понял Паша. Ему очень хотелось есть. После целого дня по ухабистому шоссе, силы его оставляли. Хоть и ели в дороге, но уже был и голоден и слаб от постоянной тряски, так и не давшей уснуть ни на миг в пути.
- Новенькие? – поинтересовалась женщина.
- Нет. Мы всегда тут жили, - ответил Паша. Он не хотел слышать ответ. Увидев старый прадедушкин диван, плюхнулся на его край, так, как почти весь был завален всяким барахлом.
Тут же уснул.
Не видел, как испугал женщину с картошкой его ответ. Быстрым шагом, теряя на ходу тапки. скрылась в двери бывшей детской.

Ещё не успев толком рассмотреть, всего лишь проехав через разрушенный пожарами город, обратила внимание на то, что многие дома ещё пусты. Но, те, что были заполнены, не внушали особого доверия. Что-то отталкивало в них. Нет, это не были разбитые стёкла окон, сорванные с петель входные двери, и даже не отсутствие штор на окнах. Какая-то неухоженность уже заранее предвиделась в том, как неприветливы лица, иногда встречавшиеся в окнах домов. Люди словно боялись показать друг другу ту непричастность к захваченным ими кусочкам города, бышую в каждом его новом жителе, палец о палец не ударившим для того, чтобы поселиться здесь.
Это были чужие, собранные из разных мест, не способные полюбить город, предоставивший им кров люди. Ничто не объединяло их между собой, как то чувство ненависти и страха к чужим стенам, ещё пахнущим дымом и порохом. Наверно, в том случае, если бы они были переселены в Выборг все из одного города, даже тогда не смогли бы полюбить то, что не было создано их руками, почувствовать свою преемственность к чужой истории, проникнуться славой не своих побед. Считая то, что благодаря умелым действиям РККА, была одна на всех, единственная и великая победа. К которой опять же не имели никакого отношения, так, как не готовили к ней армии, и не думали о нападении на этот, ещё вчера не нужный им город,
И среди этих людей предстояло жить ей и сыну.
Новая для них страна, бывшая её Родиной, теперь возвращала их себе, как собственность, считая; имеет на это полное право.
Теперь, как никогда, ощутила весь ужас сложившейся ситуации, в которой оказалась вместе с сыном. Глаза этой женщины с картошкой, исчезнувшей в темноте коридора, говорили об одном; скрытая ненависть к ним будет становиться ярче с каждым днём.
Они были для неё неким контрастом, свидетелями её неспособности добиться чего-либо в жизни честным путём. В попытке выжить, цепляясь за любую возможность, думая, остаётся человеком, на самом деле превращалась в завистливое животное.
Неоднократно теряя всё, затем постепенно возвращая малую часть, при этом постоянно переселяясь, меняя работы, человек не в состоянии оставаться самим собой, если он ещё и далёк от Бога, который запрещён.