Глава V. Перегородка

С великим удивлением обнаружили – не одни в квартире. Кроме них могли быть здесь и те, что возможно считали себя уже настоящими хозяевами, если б вновь вернулись после эвакуации 41-го жители коммуналки, которой та, хоть и временно, но уже была. Но, скорее всего были иные, впервые заселённые, не менее уверенные в своей правоте.
 Свободным оставался лишь кабинет Якова Карловича, в который навалили всё ненужное, что не взяли к себе в комнаты новые жильцы. Сломанные стулья, большой обеденный стол, не требующийся теперь в современной жизни блуждающих по стране одиночек, фотографии в рамках, засыхающие цветы в глиняных горшках, сломанные Пашины игрушки.
Сдвинув рояль в самый угол, клавиатурой к стене, в гостиную вселилась немолодая пара. Он, директор мыловаренного завода, она же пока просто домохозяйка. Выборгский мыловаренный завод был полностью укомплектован управленческими кадрами, простых рабочих было куда сложнее найти.
- Отдайте нам часть гостиной. Вам же всё равно не нужен инструмент, - умоляла Анастасия Евгения Кузьмича, своего нового ближайшего соседа, стоя у него на пороге. Когда постучала к нему в дверь, открыл её.
- Пусть и мешает нам ваш инструмент, но не отдадим своей площади ни сантиметра. К тому же вы незаконно здесь проживаете.
- Не ваша она. Как и рояль. На нём мой отец играл и бабушка. А покупал дедушка.
- Мало ли, кто на нём играл прежде! Теперь вон пускай так стоит в углу. Лучше сохранится. А будете настаивать, в НКВД на вас пожалуемся, - вступилась супруга, Евгения Кузьминична, явно намекая на то, что Анастасия не имеет советского паспорта.
Видимо много лет прожили вместе, так были похожи друг на друга, будто брат и сестра имея подозрительно схожие отчества. Даже имена одинаковые. Он среднего роста, лысый, с выпученными, словно у резинового карапуза, маленькими глазками, похожий на обмылок. Она не на много ниже, полненькая, с жидкими волосами, убранными в пучок на затылке, своим лицом напоминала воблу. Но, будто всегда имели отношение к производству мыла, были хорошо отмыты, выделяясь среди остальных жильцов белой кожей, румяными щеками, и прилипшим к ним видимо навечно запахом казеина.
Была у них и положительная черта – снабжали квартиру, пусть и дешёвым, но дефицитным хозяйственным мылом. Так же, как и НКВДешник, предыдущий жилец их комнат, использовали камин не по назначению, завалив его мылом. Обрадовались такому необычному шкафу, сделанному из кирпича и камня, вмонтированному прямо в стену.
- Да, поймите же вы. Мне по закону на двоих полагается нормальная комната, а не похожий на кладовку бывший кабинет.
- По Финскому закону? – будучи человеком упрямым, хватался за любой аргумент Евгений Кузьмич. Большего чем имел был достоин в соответствии со своей должностью. Но не имея пока возможности насмерть стоял защищая захваченное.
- Да по любому. Вон вы вдвоём на сорока пяти метрах, а мы в одиннадцати. Это ж и без законов видно – несправедливость.
- Что ж вы хотите, что б я вам добровольно отдал? Идите в райисполком. Доказывайте. Я то тут при чём? – перед носом захлопнул дверь.
- Правильно Женечка, пусть сами разбираются. Не наша вина, что дали эту жилплощадь, - слышалось из-за двери.
- Но, Женечка, могли бы и в другом доме взять, без рояля, подальше от центра. Всё ты: - «Так весомей, так весомей!» Тьфу ты! Баба бестолковая.
- Я бестолковая!?
- Да. Ты.
- Да, если б не я, так и сидел бы всю жизнь на складе. Благодаря мне хоть в крупный город попали.
Будучи человеком упрямым, не мог устоять перед хитростью своей жены. Прожили вместе уже лет двадцать, но детей так и не было. Поначалу ругал жену, даже бил. Потом смирился. Почувствовала – слабее её, только упрямством и брал. Взяла верх. Оседлала. Постепенно, шаг за шагом становилась для мужа авторитетом. И теперь уже не только не смел поднять на неё руку, а даже побаивался её. Но всё ещё не позволял перечить ему хотя бы на словах.
Анастасия устроилась на мыловаренный завод по совету Евгении Кузьминичны. Хоть и с неким презрением относилась та к ней, но в первую очередь помогая мужу с кадрами, агитировала людей повсеместно, даже и среди потенциальных врагов, тем самым возможно надеясь перевоспитать их сделав зависимыми от работодателя.  К тому же Родине требовалось мыло в огромных количествах, будто бы оно могло отмыть её граждан от всего сотворённого ими прежде.
Видимо именно поэтому бывшая квартира дедушки Анастасии второй раз испытывала попадание в себя представителя известного прежде на всю Финляндию, теперь снабжающего северную столицу СССР мылом такого нужного для вновь приобретшей его страны завода. Канув в вечность, исчезнув в бескрайних просторах СССР Виктор Адамович, бухгалтер мыловаренного завода бывший жилец квартиры тем самым невольно передавал эстафету проживания новому, но уже более значимому представителю данного предприятия.

Даже отсутствие советского паспорта не послужило поводом отказа в приёме на завод Анастасии. Временный вид на жительство, полученный в НКВД легко решил вопрос трудоустройства. Хоть и с недоверием смотрела ей в глаза начальник отдела кадров, но скрипя сердце оформила документы.
Анастасию заинтересовала возможность спрятаться на работе от окружающего мира. Для того чтоб выжить в нём требовался ей сейчас прежде всего некий конвейер, на котором и работала теперь. Монотонные движения усыпляли её реакцию на окружающее. Хоть и сильно уставала, но тем самым меньше думала, приходя домой полностью опустошённой, будто мешок из-под костей, являющихся основным сырьём для производства завода.

Но, всё равно каждый день так, или иначе пересекаясь с Анастасией Евгения Кузьминична вынуждена была ловить на себе её вопрошающий взгляд, а иногда и выслушивать знакомую претензию. Такой силы упрямства давно не испытывала со стороны окружающего населения, ибо было подготовлено советской властью за два прошедших десятилетия и знало, какие последствия может иметь дальнейшее сопротивление в том или ином вопросе.
Эта же молодая женщина не хотела ничего знать, будто не понимала, живёт в стране, где давно уже прописаны все кастовые различия. Переступить их дано не каждому, и то только при определённых обстоятельствах. Её муж давно занимал ответственные руководящие должности и только из-за войны был вынужден пасть так низко, приняв мыловаренный завод. Но знала, и тут он справится, опять, без особых проблем вернув себе утерянный уровень.
Пережив 37-ой, а затем и не менее тревожный 38-й на должности зав. крупного продовольственного склада чудом не был репрессирован. Помогли грамотные письма в нужные инстанции. Но хлебного места лишился, несмотря на то, что целый год вынужден был сидеть тихо, не беря в лапу ни рубля, отказавшись даже от подарков. Тогда от страха и вступил в партию, всерьёз задумавшись о партийной карьере. Но позвали на стройку ответственным за кадры.
И слава Богу, удалось пересидеть тревожное время, как в 30-м, когда заранее, уже выработанным к тому моменту чутьём уловил; возьмутся за НЭП - вовремя поняв куда ветер дует, устроился на госслужбу. Взяли, видя, имеет опыт. И точно, в 31-м на основании постановления правительства о запрете частной торговли НЭПа не стало. Тогда впервые появился в нём некий страх за прошлое. Пусть и не противоречащее строящей социализм молодой стране, скорее наоборот, помогал ей поднимать экономику, теперь подтирал следы, говорящие о причастности к индивидуальному предпринимательству.
- Какая строптивая эта наша соседка, - перед сном пожаловалась Евгения Кузьминична мужу.
- Мне по должности полагается отдельная квартира. Кто ж знал, что город так быстро заселится, и придётся выбирать среди коммуналок. Ну, ничего. Не в первой, сама знаешь. Через полгодика расширимся. Народишко вольный со всей страны собрался. НКВД порядок быстро наведёт, освободит жилплощади для истинных строителей социализма. Но уступать врагу нельзя ни пяди, - положил руку на небольшую грудь супруги, словно проверяя маленькой, недоразвитой, как у подростка ладошкой наличие неотъемлемой части тела.
- Да Женечка, мудро говоришь. Согласна с тобой, - убрала с груди руку мужа, выключив настольную лампу.
Засыпала. Но ещё перед сном, в очередной раз столкнувшись в коридоре приняла решение написать в НКВД записку на Анастасию, будто та плохо отзывается о советской власти. Ничего другого придумать не умела. Хоть и агитировала в своё время на то, чтобы она устроилась на мыловаренный завод, теперь уже не было в ней сил терпеть у себя за стенкой потенциального врага. Ведь в любой момент могла написать на неё первой. Знала, перед властью чиста, но всё равно хорошо усвоила глядя на проблемы мужа и то, как решает их на работе; прав тот, кто опередил удар.

Настолько важен был для Анастасии рояль, что решила идти на приём к самому председателю райисполкома. В приёмный день с трудом отпросившись на пару часов с работы пришла к середине отпущенного на работу с простыми людьми времени, услышав от секретарши;
- Больше не занимать! Виктор Степанович после обеда уезжает на совещание!
Ответила:
- Всё равно займу. Вдруг закончит раньше.
Поинтересовавшись у женщины лет пятидесяти поняла - она крайняя. Присела рядом на свободный стул. Догадывалась; не успеет пробиться до обеда. Судя по настенным часам, тот должен начаться уже менее чем через час. А очередь состояла из двух женщин среднего возраста, той за которой заняла и двух мужчин.
Видя, как медленно та движется и в свою очередь пропорционально этому стремительно летит время всё больше волновалась.
Сейчас, или никогда, стучала отбиваемая ритмом сердца в голове мысль. Быстро училась бороться за свою жизнь в новых условиях, окружавших её теперь. Нет, в этой иной для неё стране не имела право быть послушной, как прежде. Должна стремительно овладевать навыками восприятия окружающего мира, теперь ставшего для неё абсолютно иным.
Дождусь, когда выйдет и ворвусь в кабинет, решила для себя. Во что бы то ни стало. И пусть это будет неким уроком для меня, точнее экзаменом, который должна сдать. В случае провала никогда больше не решится на пересдачу.
- Спасибо Виктор Степанович. Вы не представляете, как я вам благодарна, - застряла в двери сразу показавшаяся Анастасии неприятной женщина, что была за три человека перед ней, а минутная стрелка на часах уже подходила к сорока пяти минутам первого. Сейчас, или никогда, сказала сама себе и решительно встав уловила тот момент, когда щель между пятящейся задом посетительницы и дверью кабинета председателя раисполкома стала такой, что можно было разглядеть интерьер и стол в глубине. За которым слегка привстав через силу улыбался уходящей с победой клиентке Виктор Степанович.
- Я по личному вопросу, - мельком заметила сменившее улыбку на удивление и даже некую растерянность лицо никак не желающей отдавать ей дверную ручку женщины Анастасия, словно приведение проскользнула в щель.
- Куда!? – отвлёкшись от печатной машинки воинственная секретарша, попыталась догнать её. Но уткнувшись в захлопнутую у неё перед носом дверь пару раз попытавшись открыть, дёргая за ручку и наваливаясь всем телом на полотно, прекратила свою атаку, со словами;
- Вот сволочь! – села на место, как ни в чём не бывало продолжив работу.
- Я всегда жила в этом городе и теперь, потеряв всю квартиру требую вернуть мне инструмент! – прямо с порога ошарашила Анастасия сменившего усталую улыбку на полную презрения маску Виктора Степановича.
- Вы здесь жили прежде? – плюхнулся в своё трофейное, доставшееся от прежнего хозяина кресло председатель.
- Да. Мне нужна всего лишь одна дополнительная комната, так, как вынуждена ютиться в своей бывшей кладовке с маленьким сыном.
- Она без очереди!
- Вы обязаны были не пустить её! – доносилось возмущённое многоголосие из приёмной, сопровождаемое монотонным щёлканьем клавиш немецкой печатной машинки.
- В новых бараках на окраине пожалуйста. Сколько угодно. В городе совершенно нет места. Слишком быстро заселился в этот раз. Потерпите годик. Строительство ведётся масштабное. Деньги выделены. К концу лета, ну в крайнем случае осенью, переселим в новый дом, - знал, что обманывает, но ничего не мог с собой поделать, использовал давно отработанные приёмы, ведь имел уже в Выборге опыт подобной работы более четырёх лет назад. Хоть с виду и решительный, а для некоторых даже кажущийся жёстким Виктор Степанович на самом деле был мягок и скрывал этот недостаток любыми способами. Один из которых заключался в максимальном переносе решения проблемы в будущее.
- Зачем же нам в другой дом, если этот, что ни на есть наш! – не могла понять Анастасия, почему в СССР такая нехватка жилья. Может поэтому-то и понадобилось отвоёвывать Выборг.
- Ну, нет у меня жилресурсов никаких! Душите вы меня своими запросами! – схватился за горло костлявой, большой кистью. Попал на эту работу из рабочих. Не думал тогда, потребует от него столько находчивости и хитрости, что, впрочем, в достаточном количестве имелась у него будучи унаследована от отца, не имея соответствующего образования тем ни менее дослужившегося до начальника цеха.
- А ведь, если не дай Бог, кто в Финляндии узнает, как принижают тех, что не стал бежать от советской власти, что вы тогда будете делать? – пошла на крайние меры Анастасия. Знала, шантаж во все времена и политические строи к добру не приводил. Но, не было у неё больше никаких других аргументов, кроме этого. Привыкла к дому, не хотела его терять, словно чувствовала через него некую связь со своим прошлым. Разорви её – не смогла бы жить дальше. Да и сам рояль был неким предметом, напоминающим о том, кем была прежде. Не хотела превращаться в ничтожество. Пусть и пришлось бы жить в тесноте, но боролась до конца за музыкальный инструмент.
- В Финляндии не узнают, если никто не скажет, - пристально посмотрел в её глаза своими большими, злыми, уставшими, не выспавшимися.
Много видел на своём веку разных посетителей. И наглость, граничащую с презрением встречал не раз, и заискивание, и слёзы, мольбы, призывы к совести приходилось выслушивать, но никогда не замечал такой веры в неизбежность исполнения требований в глазах просящих и требующих. Нет таковая не свойственна русскому человеку, скорее напрочь лишён её, не веря в силу законов, скорее надеясь только на собственные силы.
- Я и не собираюсь говорить. Не я, так кто-то другой. Земля слухом полнится. А директору мыловаренного завода рояль не нужен. На дрова всё равно поколет инструмент. А, так, хоть польза будет.
- Какая ж с него польза? Кругом разруха, голод, а вы схватились за свой рояль, как за спасательный круг, - впервые за свою жизнь заметил, что несмотря на уже превратившуюся в привычку всегда говорить нет, сегодня не в силах следовать ей. Что-то несоветское было в этой женщине. Такое, что давало ему возможность на миг задуматься о чём-то простом, человеческом, не связанным с постоянной нехваткой жилресурсов, квадратных метров. Показалось; достаточно всего лишь пойти на встречу ей и всё должно получиться само собой, без проблем и последствий.
Да и к тому же страх о том, что информация просочится в иностранную прессу сильно удерживал его от отказа.
- Так может он и есть наше спасение.
- Какое!? – внимательно присмотрелся к просительнице, даже привстав со стула. Хотел сказать, что-то даже слегка приоткрыл рот. Будто нависал над столом. Но уже не так, как в прошлый раз. Теперь это произошло непроизвольно, не в знак признания за какой-то подарок, или подношение, а само собой.
Встала и она.
Пришлось сесть. Понимала – от безысходности научилась выглядеть убедительно. Но боялась сейчас увидеть себя со стороны.
- Хорошо. Придумаю, что-нибудь.
- Что!? Что вы способны придумать!? – догадывалась; перегибает палку. Но, почувствовав победу, не могла остановиться, знала; обязана закрепить результат.
- Да хотя б перегородку поставить в гостиной, чтоб рояль в отдельной комнате к вам перешёл.
- Тогда и дверь надо.
- И дверь, - совсем сдался председатель райисполкома, к которому пробилась, но, догадывалась, скоро закончатся те времена, когда такое будет возможно. Не любой человек способен выдержать натиск разъярённых горожан. Но, так же хорошо знала; не просит чужого, возвращает малую частичку своего, захваченного незаконно. Хотя о каких законах можно было говорить.
Сам не знал, как сдался, уступил этой женщине в её просьбе. Ведь теперь предстояло потеснить самого директора мыловаренного завода. А это, извините чревато последствиями. Решил отложить на неделю решение вопроса, в надежде на то что её всё же депортируют из СССР. Знал насколько хорошо проверяют тех, кто решил остаться в стране, строящей коммунизм. В случае же если этого не произойдёт вынужден будет сам идти в НКВД. Ведь с такими важными государственными вопросами ещё не приходилось иметь дело. И тут не разобраться ему одному.