Глава X. Вокзал

Оказалась права. Её брали, пока простым архитектором, правда третьей категории. Чему, как ни странно, теперь была очень рада, хоть и догадывалась; никогда уже не придётся ей заниматься логичной архитектурой.
Серьёзный, неплохо рисующий, иногда пишущий маслом по выходным на улочках старого города, начальник проектной мастерской был весьма посредственным архитектором. Может по причине постоянного лавирования между несочетающимися между собой стилями всех времён и эпох, в борьбе за новое в проектируемых его мастерской фасадных решениях зданий. А может из-за так и не получившейся в своё время попытки заниматься логичной, действительно требующейся стране архитектурой, в отличие от навязываемой ей, ничего не мыслящими в проектировании чиновниками. Видимо только по этой причине получив свою, ценимую им, словно место в раю должность, восседал в своём кабинете на подобии императора, готового в любой момент отречься от своих слов.
Единственное, что радовало Анастасию Фёдоровну в этом человеке; был немногословен. Добиться этого качества стоило немалых сил. В пятьдесят лет выглядел гораздо старше своих иностранных коллег, словно профессия эта в СССР подразумевала раннюю старость. Выше среднего роста, полноват, лысый, с растущими как у Ленина по краям «поляны» редкими волосками.
Пыталась было, используя опыт работы с прежними архитекторами, проектировать так, как этого требуют небольшие сроки строительства, малая смета, и современные технологии. Но, тут же получив от «спущенного» из Ленинграда начальника мастерской немногословно сформулированную установку: - «Стране нужны дворцы!», будучи легко обучаема, не спорила, боясь за свою жизнь.
- Вы, как раз вовремя к нам. Работы я вам скажу, целое море. Один только вокзал чего стоит, - начался её первый рабочий день на новом месте со вступительной речи руководителя мастерской Евсея Ефимовича.
- Вокзал!? В городе будет новый вокзал!? – обрадовалась Анастасия Фёдоровна.
- Да. И бригада, в которой будете работать, под руководством ГАПа, Тамары Кирилловны, уже приступила к рабочему проектированию. Она вас введёт в курс дела, - выпустив папиросный дым, удалился к себе в кабинет.
Была несказанно рада, что вот так сразу, вернувшись в профессию, займётся таким значимым для города объектом. Представила себе его современный вид. Но Тамара Кирилловна, раскрыв перед ней томик со стадией «проект» на тех страницах, где были фасады, привела её в полное замешательство. Напоминающая комод на тоненьких ножках с сильно выдвинутыми массивными «ящиками» в уровне груди, казалась уверенной в своих движениях. Но, говорила скрипуче и мало.
Перед глазами Анастасии на «синьке» (размноженные с помощью предшественника ксерокса чертежи) красовались фасады зачем-то распластанной по земле, вытянутой, Римской виллы, в центре которой, разрушая объём, деля на две части, громоздилась правильная, предсказуемая в своих пропорциях арка.
Множество мощных, декоративных колонн, с дорическими капителями, поддерживали не менее декоративный карниз.
И это предстояло ей воплощать в жизнь, делая из схематичных чертежей, более подробные. Но, тот факт, что поручены именно фасады, уже говорил о многом. Ей доверяли. И доверие это было, как к человеку, получившему образование за границей. Здесь, в проектном институте находилась среди единомышленников, что хоть и слегка сторонились её, но всё же ощущала на себе некий интерес к непонятному им и от того таинственному её иностранному опыту. Только теперь, когда занималась делом, которому училась могла быть понимаемой. Чувствовала; от того насколько грамотно будет выполнена работа зависит её будущее в профессии, вновь греющей её душу, дающей надежду на новую жизнь. Поверила; найдёт общий язык с коллективом. Видела теперь; знания всё же давали понимание. Столкнувшись с неприязнью по отношению к себе на предыдущей работе, где выглядела неумёхой рядом с профессиональными мыловарами поняла для себя; когда человек знает много у него пропадает агрессия к окружающим. Научилась тогда терпению. Безропотно выносила все оскорбления и насмешки. Став же опять архитектором будто вдохнула прежней жизни, в которой уже никогда не могло быть рядом с ней Александра. Но теперь это уже не так угнетало её.

Изучив проект, усмотрела много масонских символов на фасадах, обратила на это внимание Тамары Кирилловны.
- А это разве так плохо? – подтвердила её догадку та.
- Нет. Просто это тайная организация. И я, если честно, не хотела бы иметь с ними дела, - напугала ГАПа Анастасия.
- Идёмте скорее к Евсею Ефимовичу, - сгребла в охапку альбом, не сворачивая обратно его развёрнутые листы Тамара Кирилловна, увлекая за собой на ходу Анастасию.
Руководитель мастерской, попыхивая очередной папиросой, внимательно рассматривал чертежи, что кучей были навалены на его стол для подписи, когда они буквально ворвались в кабинет.
- Что случилось? – удивился он.
- Вот, - указала на Анастасию Тамара Кирилловна, поправляя плотно уложенную по периметру головы косу.
- Ничего, что на фасадах много масонской тематики? – сама не понимая, какой серьёзной темы коснулась, поинтересовалась у Евсея Ефимовича та.
- Масонской!? – побелел руководитель проектной мастерской, уставившись на Тамару Кирилловну имеющую прямое отношение к этим фасадам. Хоть и под руководством начальника мастерской но своими руками  рождала их образ.
- Что с вами Евсей Ефимович? - испугалась та его мгновенной реакции.
Не такой уж и безобидный вопрос, поняла Анастасия.
- Ничего, ничего. Просто не люблю масонов, - достал из кармана носовой платок, и принялся вытирать выступивший на лбу холодный пот.
- Вот эти повсеместные циркули и молотки. Разве они так важны в СССР? – продолжала невольно «убийство», Анастасия.
- Убирайте всё немедленно, к чёртовой матери! – расплющив в пепельнице мундштук недокуренной папиросы, махал на себя влажным платком руководитель, обращаясь уже неизвестно к кому.
- Но, останутся пустые места на фасадах. А данная архитектура не подозревает лаконичности.
- Замените чем угодно! Или вы не архитектор!?
Возвращалась на своё рабочее место, думала; неужели Сталин не сторонник масонских символов в таком легко воспринимаемом массами деле, как архитектура. Ведь, наверняка в его задачи входит с их помощью подчинить народ скрытым от него идеям. Не думала, что своей догадкой так напугает Евсея Ефимовича. Значит ошибалась в своём понимании скрытой силы советской власти. Но почему же повсеместно встречает эти символы на новых зданиях? Но, на этот вопрос не было у неё ответа.
В проектном институте, была некоей загадкой для всех сотрудников, в отличие от мыловаренного завода, где боялись её предыдущей профессии, как огня. Поняла это ещё в отделе кадров, когда на вопрос: - «Место прежней работы» - ответила: - «Архитектурное бюро…» - далее назвав имя его владельца, чуть было не получила отказ в принятии на работу.
Запомнился взгляд начальницы отдела кадров. Нервный, тревожный, испуганный, будто, из-за нехватки сотрудников согласилась взять на работу шпиона, и теперь головой отвечает за него перед особистом.
Здесь же, ей не только доверяли, но и ждали рассказов о том, как работалось в неизвестной им своим профессиональным бытом стране.
Неужели сможет выполнить такую работу? Ведь тот, прежний вокзал, так дорог был ей. Садилась там на поезд до Хельсинки и обратно, вместе с Александром. И теперь, должна добровольно, ради денег, предать своё прошлое.
Но нет, не предательство это, если делается не для денег, как таковых, а для того, чтоб смогла выжить, воспитать его сына, на которого молилась, как на самое святое, что у неё было в этой жизни.
Принялась за работу. Искала, как не думать о невозможности использовать свои профессиональные знания, касающиеся умения логично мыслить. Вскоре нашла способ. Будто бы и не было этих двух с половиной столетий, отличавшихся своими отмершими архитектурными стилями от современности, представляла себя в начале восемнадцатого века. Будто учила своими чертежами фасадов новому видению тех зодчих, которые пока ещё могли только перегружать здания лишним декором, плавно зарываясь в становящемся модным рококо. Думая так, ощущая себя опередившей время, рождая ещё не наступивший к тому моменту Ампир. Но даже в её мечтах не получалось вызвать понимание. Так и норовили, к уже существующим, не многим, подрисовать ещё более ненужные декоративные элементы.
Темп жизни, в котором жила, не давал задумываться о многом. Кто его знает, может на это и рассчитывал строящийся в стране социализм. Иногда, по дороге домой из проектного института, или перед сном, когда могла оставаться наедине со своими мыслями, начинала понимать; не в жителях, приехавших со всей России, заключалась ненависть к Выборгу. Сама страна ненавидела своё прошлое, не в силах понять его, уже отрицала. Темп, в котором жила не оставлял ни сил, ни времени, чтоб задуматься о наличие, где-то другой жизни. Позволяющей любить самого себя, заботиться не о выполнении плана, а о качественно сделанном, без апломба и ярко выраженных амбиций деле.
Пока все только и занимались тем, что старались доказать всему миру, они самые лучшие, ничего не могло быть хорошего, как в самом их городе, так и стране.
Всё же, если бы она осталась в потерявшей свою одну десятую часть Финляндии, безусловно жила лучше стремящейся к социализму страны, но, при этом никогда бы не узнала - такое возможно. Правда тот факт, что имела, теперь эти знания, нисколько не делал её жизнь лучше. Наоборот; только лишь усугублял пониманием происходящего. А, то, что об этом и приходилось молчать меняло ещё и её внешний вид. Была теперь немногословна, практически не улыбалась. Когда же слышала чью-то удачную шутку, боялась смеяться, так, как знала; придётся за это поплатиться. Господь словно оберегал её от глупостей, показывая на примере других, как опасно улыбаться в этом мире равенства и братства.
Суровость и сдержанность во всём, словно отрывалась на архитектуре, поддерживающей чрезмерность в стилях, которые навязывались ей с самого верха. Будто товарищ Сталин, понимая тяжесть жизненных условий населения старался хоть как-то развеселить народ, дать ему надежду вернуться в прошлое, тем самым навсегда поставив крест на будущем.
Видела Анастасия, как сильно изменилось население Выборга. Теперь редко встречала улыбки на лицах горожан. Тревожные, усталые, но, своей драматичностью даже отдалённо не напоминающие имевшиеся у коренных жителей перед эвакуацией 44 года. Не было на них столько печали, несмотря на то, что понимали; вряд ли вернуться обратно.

- Ну теперь совсем другое дело, - похвалил выполненную работу начальник мастерской.
- Евсей Ефимович, мы старались, но символика настолько всеобъемлюща, что практически не подлежит замене, - пожаловалась Тамара Кирилловна.
- … И кто умножает познания, умножает скорбь, - на этот раз выглядел спокойнее. Был рад видеть исполнение поставленной им задачи.
- Книга Екклесиаста, - невольно вырвалось у Анастасии.
- Даже не удивлён вашим знаниям. Но иногда, как видите они способствуют уменьшению возможной скорби.
Много думала прежде о том, как сможет жить без архитектуры. Теперь же столкнувшись с её тоталитарностью, понимала; не так важно само творчество, как возможность мыслить в рамках профессии. Но нужны ли знания человеку, если не способен воспользоваться ими сполна? Теперь видела; многие в этой стране могут прожить жизнь так и не прибегнув к ним. Тогда и появилось в голове словосочетание – мертворождённый ум. То есть тот, что никогда не пригодится в жизни.
Именно так можно было сказать и о Евсее Ефимовиче, что безусловно был умён, но умело скрывал в себе то многое, способное принести немалую пользу, окажись он в ином, лишённом многих ограничений мире. Но не приводит ли это в итоге к деградации? Неужели, приблизившись к предпенсионному возрасту, так и не воспользовавшись всеми профессиональными знаниями, имевшимися в нём сумел сохранить их так и не подкрепив опытом?
Кто же он был на самом деле, ведь фасады с масонской тематикой были сделаны явно по его эскизам? Неужели не понимал ничего в чуждой советской стране символике?