Глава XI. Новые фасады

Постепенно осваивалась в новом для неё, теперь советском городе.
Раз в неделю посещала строительство, писала замечания в журнале авторского надзора. Новое здание повторяло в плане размеры прежнего. Так было проще и быстрее строить, потому, что использовались не сильно повреждённые от взрыва фундаменты. Даже расположение окон на фасаде совпадало с тем, что было прежде, всего лишь на одно вправо и влево вырос вокзал. И, теперь, когда уже заканчивались кровельные работы, начиналась внутренняя отделка, в глубине себя гордилась тому, что приложила и свою руку к новому облику города. Хоть и понимала; он противоречит здравому смыслу, знала и то, что другого не дозволено, и хоть, как-то может приносить пользу Выборгу.
Чудом удалось сохранить дедушкину рукопись. С тех пор, как вернувшись из Кякисалми, очутилась вместе с сыном в Выборгской квартире так и не разворачивала её. Помнила некоторые фрагменты, что читал ей дедушка, иногда ловила себя на мысли, стоило бы прочитать её сыну. Но, каждый раз усталость, накапливающаяся от работы и каждодневной рутины, ложилась на её плечи, с трудом добираясь до постели, тут же засыпала.
Но шли годы. Паша рос. Уже был в четвёртом классе. Как быстро пролетело время. Силой заставила себя подойти к папке, завёрнутой в взятую из Выборгской библиотеки упаковочную бумагу. Та самая, что заворачивали при плохой погоде книги, чтоб донести до дома в сохранности. Помнила, листы её находились в читальном зале, у выдачи, при выходе. Чувствовала в себе сейчас тот страх, который наступает, когда прикасаешься к чему-то забытому, что раньше было так близко, а теперь кажется даже опасным из-за невозможности восприятия в нынешней действительности.
И всё же желание прочесть сыну, заинтересовать его, пересилило её страх окунуться в прошлое, которое хоть и было ещё совсем недалеко, но уже казалось несбыточным в нынешней жизни.
Села рядом с кроватью сына у стола. Зажгла на нём лампу. Развернула бумагу.
Прежде много раз спрашивал её о том, что это за свёрток.
- Это дедушкина рукопись. Когда-нибудь я прочту её тебе.
Потом часто напоминал Паша. Но, вот уже год, как забыл. И сейчас, удивившись, не задавал лишних вопросов.
Открыла папку в потрескавшемся кожаном переплёте с рукописью примерно на середине, так, как именно там была заложена каким-то конвертом. Да и сам лист был с загнутым уголком. Отложив письмо на стол, начала читать:
- Вся рыбацкая деревня собралась на праздник в казавшуюся теперь тесной лютеранскую кирху, стоявшую хоть и у берега, но не на самом краю. И тем не менее хорошо была видна с моря.
Паша внимательно слушал;
- Сегодня в ней венчались Агнезэ и Яков.
Со спины выглядели, ещё очень молодыми. И если бы не мальчик, что есть мочи старавшийся казаться взрослее, жмущийся к своей матери, то парочка вполне бы походила на совершенно юную. Но, те, кто знал истинный возраст и историю этой любви, ничуть не удивлялись ею. Те же, кто мог случайно зайти в кирху, вряд ли заинтересовались бы, так, как могли видеть лишь одинаковое для всех влюблённых завершение их дружбы в виде торжественной, официальной части.
На обрывистом берегу Рюгена рождалась ещё одна семья. И, пусть она не собиралась оставаться на этом древнем острове, тот должен был остаться в их памяти навечно. Их ждала далёкая, бескрайняя своими полями и лесами Россия. Но любовь, существующая между ними была укреплена временем и не видела преград в том, что предстоит жить в дали от родных мест.
- Но, ведь это не начало, - заподозрил сын.
- Да. Но, мне почему-то захотелось начать именно с этого места, - обратила внимание на адрес на конверте. Прочла;
«Лондон, Лонстон Плейс 11…» - тут же вспомнилась двоюродная бабушка по маминой линии, Ангелина.
Вытащила из конверта письмо. Развернула;
«Решение, выбранное тобой опасно. Россия никогда не вернётся на прежний путь. Её судьба предрешена. Мне очень жаль, что так и не послушал меня и моего мужа. И теперь, когда судьба видимо разделяет нас навсегда, хочу сказать тебе, был для меня тем, кому доверяла, слушала на кого ровнялась. Сейчас, когда пишу эти слова мои глаза полны слёз. Но, хочу сказать лишь одно – буду помнить тебя таким как увидела последний раз, в Копенгагене. В отличие от меня, у тебя есть дочь, и внучка, а значит род наш, надеюсь, не прекратиться…»
- Мама, почему ты не читаешь дальше?
- Подожди Пашенька. Я сейчас. Тут письмо от твоей двоюродной прабабушки.
- Прочти вслух.
- Это тебе не интересно;
«P. S. Совсем забыла тебе сказать. Мы с мужем успели побывать на Рюгене. В тех местах, откуда берёт начало наш род. И, знаешь, мне показалось, что там, у входа в лютеранскую кирху, поняла тебя.
Твоя сестра Ангелина».

Наконец у местной власти дошли руки до библиотеки.
После окончательного перехода в состав СССР, библиотека Алвара Аальто, простояла с разбитыми витражами и протекающей кровлей до 54-го года. С самого первого дня новые власти города мечтали, если не разобрать все взорванные прежде советской армией здания, то, уж хотя бы реконструировать их. Прежний вид, и тем более задумки авторов, запроектировавших их, не давали покоя новой администрации, пришедшей в город, как были уверены – навсегда. Для этого самоутверждаясь своими славными, от большого ума, буквально распирающими их от амбиций поступками.
Работы было много. Ненависть к присвоенному, заставлявшая взрывать, или уродовать всё на своём пути, не удивляла её. В 41-ом, когда враг был изгнан, вновь разгребая руины взорванных при отступлении зданий, Финны старались восстановить город, не меняя его облика. И, пусть, оставшийся без вокзала Выборг выглядел одиноким – неспешно восстанавливаясь, всё же не уродовался. Но нынешняя власть, вернувшись в него, словно муравьи разворошенный муравейник стремительно и бездумно старалась заделать все проломы.
Теперь же, с 45-го, работая архитектором в созданном для этих целей проектном институте, понимала; на всё пойдёт Сталинский режим, только бы внедрить повсеместно, где это было возможно, свой имперский стиль в архитектуре. Там же, где это было нереально, всерьёз задумывалась власть о сносе не принимаемого страной-победителем логичного функционализма, и минимализма, привнесённого архитекторами довоенных лет.

- Дорогая Анастасия, хочу поручить вам новый объект, - с гордостью признался Евсей Ефимович.
К тому времени она уже стала Главным архитектором проектов, или сокращённо ГАПом, и могла вести объекты самостоятельно, вместе со своей бригадой.
- С удовольствием примусь за работу, - никогда не возражая, и не споря, ничего не зная о специфике предстоящей работы, согласилась она.
- Библиотека, что так и не была реконструирована, и стоит в запущенее с 44-го года.
Стало не по себе. Уже хорошо знала в каком стиле будет вынуждена работать. Но не узкие рамки в выборе диапазона возможностей, что подразумевал сталинский ампир, испугали её, уже не первый год работала в этом отвратительном своей ложностью направлении. Попытка совместить несовместимое, к тому же ещё и её руками, как нож по сердцу, полоснула давно скрываемую ею в самом дальнем уголке души профессиональную гордость.
Но оставшись живой несмотря на все испытания, не хотела не только возражать, даже показывать вида, что с чем-то не согласна. С годами не только хорошо научилась этому, но и понимала теперь; может проектировать в любом стиле, даже если требуется применять смешивая несколько одновременно. Обладая редким качеством, в отличие от остальных коллег, способных лишь копировать отжившие свой век стили, умела ещё работать в рамках логики и здравого смысла. Но, тщательно скрывала этот секрет.
- Алвара Аальто?
- Наверно. Я толком не знаю. Всегда трудны для моего языка были все эти финские фамилии, - откинулся в своём, принесённом из какого-то довоенного офисного здания кресле, достал папиросу. Продув, сминал поудобнее мундштук.
- Впрочем вам виднее. Жили среди них. Именно поэтому вам и поручаю данную работу. Предложение по фасадам требуется представить в конце месяца. Приступайте к работе немедленно, - закурив, выпустил тонкую струйку дыма, закашлявшись. Показалось; хитрая улыбка пробежала по его лицу. Но, умел скрывать свои невольные чувства, спрятавшись за густыми облаками рассеивающегося дыма. Догадывалась, таит ненависть к ней, как к человеку, пусть и хорошо скрывающему свои взгляды, но не утратившему смелости иметь их в себе. Не будучи таковым, ненавидел в других эти качества, полностью лишённый своего мнения. Может поэтому и казался ей немногословным.
- Есть ли, что-то из чертежей в архивах? – чтоб не заметил её догадки, тут же принялась за дело Анастасия.
- В том-то и дело, всё уничтожено при штурме города. Пожары. Вам это должно быть лучше известно. Ведь находились здесь, в отличие от меня.
- Значит в этот месяц входят ещё и обмеры?
- Безусловно. Возьмёте себе в помощь Тамару Кирилловну и кого-то из молодёжи на ваше усмотрение.

Абсолютно лишённая симметрии планировок, библиотека к тому же имела огромные участки витражей, что невозможно замаскировать под арочные, небольшой ширины окна. Разве, что только закладывая световые проёмы межоконными простенками, лишая при этом света требующие его функционально помещения. Читательский зал, в котором находилась зона выдачи книг, не имеющий прямого света, запроектированный автором без окон в стенах, получавший дневной свет из кровельных, круглых окон, теперь пришлось бы обеспечить избыточной лепниной, заполняющей пустоту стен «глухих» фасадов.
Антилогика в каждом шаге требовалась от неё, как от архитектора, прежде всего строящего свои решения на логике. Постоянно приходилось заниматься этим после 45-го года. Но, теперь ещё и на том объекте, что был так дорог ей.

Обмерили здание быстро. Всего за пять дней. Могли бы и быстрее, но, заваленное строительным мусором, с плохо пахнущими углами, требовало аккуратности в передвижении по нему. Двое молодых парней, приехавших в город из Карелии, смело карабкались по подгнившим, чудом найденным деревянным лестницам для того, чтоб замерить высоту витражей. Теперь следовало вычертить по полученным крокам все фасады и уровни здания, не имеющего, как таковых этажей, будучи разделено по вертикали на уровни, посредством невысоких лестниц. Это способствовало лёгкости передвижения по нему.
Только после этого можно приступать к эскизированию декоративных элементов, которыми можно уничтожить признаки логики, заложенной автором.
Но была опытным архитектором, способным на многое. Умела не только проектировать, но и маскировать уже созданное кем-то прежде. Читала про великого мистификатора в реставрации, Барановского, что ради сохранения главного, более древнего облика здания, шёл на снос пусть и значимой, прибавляющей площади, но, всё же декоративной его части. Ей же сейчас для того, чтоб сохранить для потомков первоисточник, наоборот требовалось застроить его всякой дрянью.
Но, в глубине души успокаивала себя тем, что умеет лучше других. Хотя бы только потому, что делает с пониманием, стараясь сохранить от разрушения самое важное, максимум существующего, применив декор, богато маскируя, спасая, что имелось в здании.
Первые две недели пролетели так стремительно, что даже не заметила, случайно обнаружив - осталось ровно половина. Но опытная Тамара Кирилловна, десять лет проведшая на Колыме, работала быстро, и, что называется грамотно. Пять отсидев, на оставшиеся устроившись по своей профессии, хорошо натренировавшись умудрялась придавать местной архитектуре дворцовый вид, за счёт многочисленной, как теперь называла её в шутку, масонской символике, загадочной лепниной, расположившейся в различных частях, двухэтажных жилых зданий для строящихся рабочих посёлков и городов. Набив руку на дешёвых приёмах, знала их наизусть, применяя, что называется в точку, сокращая время на ненужное эскизирование помогала воплощать в жизнь совместные с Анастасией идеи.
Насте не приходилось тратить много времени на разъяснение своих эскизов, не открывая их скрытый смысл – попытку максимально сохранить из того, что чудом осталось от довоенной жизни другой страны. Мало того, что была на её стороне, так ещё и прониклась её целью. Получив от молодёжи обмерочные чертежи, в течении недели уже сделали первый вариант фасадов здания, в псевдоготике, как и полагается в таких случаях, приступив к требуемому второму, который был в барочном стиле.
Готику считала выигрышной, так, как хорошо вписывалась в древность улиц старого города. Не был этот вариант слишком насыщен, как сама городская архитектура, имеющая много различных направлений. Родившаяся на севере, не спорила с готикой, наблюдая в себе некую сдержанность.

Обсуждение вариантов должно было состояться уже на следующий день. Сделав два больших планшета полтора на метр с фасадами, планам уделили всего лишь метровый. Да, и разве могли кого-то из членов архитектурного совета интересовать планы, явно вызывающие раздражение своим спокойствием и лаконичностью форм. Вот фасады же, никоим образом не корреспондирующиеся с ними, совсем другое дело. Их можно «натянуть» на любое здание, имея оно столько же этажей и схожую длину.
Только теперь поняла всё преимущество псевдоархитектуры, ставшей повсеместной в этой стране, победившей не только в революции, гражданской и великой отечественной войне, но и саму себя растоптавшей в порыве радости от головокружения побед. Теперь любому памятнику конструктивизма минимализма, и функционализма могла придать неузнаваемый вид, применив дешёвый, гипсовый декор.

Архитектурный совет, состоявший из Ленинградских архитектурных святил выбрал почему-то именно вариант со сдержанным барокко. То ли незнание, в то же время, граничащее с ненавистью к сложившейся веками городской среде, то ли попытка создать противоречие за счёт контраста лаконичности старого и хорошо забытого, с излишне ярким «новым» руководило ими, но выбор был сделан.
Маститые архитекторы, построившие не один большевистский «дворец», что из-за своей нелепой монументальности были предназначены для совершенно иных чем прежде, до революции целей, отображали на своих лицах гордость своими достижениями.
Были и те, кто вовремя отошёл от практики, удалившись в преподавание, но также не могли позволить себе, хоть на недолгое время спуститься с высоты своих «побед» над буржуазным инакомыслием, для того, чтоб хотя бы на мгновение допустить мысленно возможность применения простых, невычурных форм.
Но, почему была придана такая важность библиотеке, стоявшей в руинах все эти годы? Ведь, будь она простым, жилым домом, легко бы была отреставрирована и согласована с главным архитектора города. И не потребовалось бы для этих целей такого внимательного к себе отношения со стороны светил. Бывший вражеский город, словно мух на мёд, привлекал всех этих людей, что с жадностью топтались на руинах чужой цивилизации, всеми силами пытаясь навязать иную, ту, что была им ближе и понятнее. Один только страх перед ней творил чудеса вычурной замысловатости их творческих идей. Что, как не библиотека могло привлечь массы к знаниям, так и не приведя в итоге в храм, так, как от того оставались теперь только руины. Да и сами эти знания теперь не имели никакого отношения к Богу.
Как далеки все они были от давно уже вступившего, во всём мире в свои права XX-го столетия. Анастасия ощущала себя на старом Выборгском кладбище, что давно уже было переполнено и требовало расширения границ. Но город не давал таковой возможности. Понимала; давно следует его закрыть и отвести под новое, другое место.
Вспомнила институт в Хельсинки. Пусть и знающих себе цену, но, при этом таких доступных для творческого спора профессоров. Имея практику проектирования, возможно и подобный нынешним членам архосовета возраст, выглядели моложе благодаря манере одеваться, и держаться в обществе. Внешний вид каждого говорил; не Бог, снизошедший на землю, и схож с ним лишь тем, что так же умеет созидать. Пусть и делая ошибки, но не стоя на месте, находясь в поиске нового.
К тому времени хорошо понимала; не имеет права поддаваться эмоциям. Не в той стране находится, чтоб размениваться на мелочи. Ведь, для кого жизнь негативна, тем и правда ложь. А она знала правду. Застала её ещё в той, прошлой жизни, когда имела право проектировать так, как того требовала логика, и, поразительное дело, с этим совпадало мнение заказчиков. Теперь была сильнее той себя прежней. И сила эта заключалась в выдержке, что всего лишь на один шаг отстоит от опыта, всегда слегка отставая. С сегодняшнего дня вывела для себя что не только в мастерстве добиваться нового, современного он заключается, но и в умении переносить гонения, занимаясь тем, что вступает в противоречие со здравым смыслом. От этого и ближе сердцу. По принципу; пусть убогий, хромой, но свой.
Но, всё же не смогла скрыть расстройство на своём лице.
Никто из её коллег не понял почему не рада решению архсовета. Даже Евсей Ефимович, со всей его проницательностью, не смог распознать истинных причин её огорчения, решив для себя; дело в строптивости его ещё молодой сотрудницы. Не нюхала пороха эта женщина. Ой не нюхала, считал он, провожая взглядом её, уносящую вместе с Тамарой Кирилловной планшеты со сцены.
Анастасия же, никогда прежде не думавшая о том, что оказавшись на территории СССР придётся проявлять героизм и мученичество только лишь для того чтобы выжить занимаясь любимым делом, тем чему училась когда-то веря; знания пригодятся и принесут удачу и положение в обществе принимала свою профессию как некий страдальческий венец, спущенный свыше.
Когда самые тяжёлые годы становления советской власти в Выборге были пройдены ею, пусть сперва и не до конца, понимающей происходящее, теперь буквально прозревала приобретая знания, что тяготили, мешая жить как все, не задумываясь легко и просто. Нет всё же слепые, не понимающие происходящего идут по воде аки по суху. Те же, кому приоткрыта суть пробираются словно сквозь тернии.