Глава XX. Исповедь

Настало время делать выбор. Лютеранство или Православие.
Вопрос, мучавший его последние годы, после установки креста на могиле бабушки с дедушкой, вставал ребром. Тянуло в храм. От того, какой именно выберет, зависело его будущее. А возможно жизнь или смерть.
Пошёл в Спасо-Преображенский кафедральный собор, что недалеко от старого города в Выборге. Никогда прежде не бывал в нём. Столько раз проходил мимо, ни разу не пришла в голову мысль зайти. Всё же, никогда прежде не было ему так плохо.
Странный парадокс. Неужели тот факт, что тебе многое удаётся, говорит, о том, что отнимется большее, чем пришло? Но, если это и так, то зачем допускает это Господь?
Знал от матери, что был крещён ещё в детстве в Хельсинки. И, теперь хотел первый раз в своей жизни исповедаться. Но не ведал своих грехов. Видел только то, что посылает ему испытания Бог.
Пришёл в храм днём, часов в пять. Не знал, когда начинается вечерня, но, думал, надеялся на то, что встретит там священника. Если же нет, то пообщается с Богом сам, как сумеет. Просто постоит в тишине храма. Может поэтому, интуитивно думая, что не хочет оказаться среди толпы и пришёл в вечернее время.
При входе лежали ветки, стволы молодых берёз стояли в храме в разных местах. Аромат её листьев смешивался с запахом воска. Не понимая, зачем это всё нужно, ступал ногами на листья, шёл к бабушке на ящике. Догадывался, что именно там продаются свечи.
Никого не было в храме, кроме этой бабушки. Свечи, неизвестно кем поставленные, догорали в подсвечниках, потрескивая в тишине. Купил несколько. Стоял с ними посередине храма, не зная, что делать. Рассматривал иконы. Затем решился пройти к той, что лежала на аналое напротив царских врат. Не знал, что это праздничная. Перед ней горело больше всего свечей, штук пять. Волнением воздуха, вызванным его движением, погасли все, что там стояли. Смутился, но взяв себя в руки, зажёг свою свечку от лампадки, затем и потухшие свечи. Поставил надёжно, чтоб не упала. Неумело перекрестился. Хотел поцеловать икону, но, нагнувшись к ней выронил из руки оставшиеся свечи.
Нагнулся за ними, подняв ударился головой о подсвечник.
Понял, не стоило ему приходить. Слишком грешен, должен справиться со своими проблемами самостоятельно. Хотел уже уходить, но чуть не столкнулся с проходящим мимо него в сторону алтаря стареньким священником. В облачении медленно шёл начинать вечернюю службу.
- Батюшка, - сам не зная, как решился на это, остановил на ходу священника.
- Что случилось милый мой?
- У меня неприятности. Хотел исповедаться. Но, никогда не был в Православном храме.
- Не крещён? – остановился перед ним батюшка.
- Крещён.
- Крещён, а никогда не был в храме.
- Меня в детстве крестили, как и полагается, - вспомнил бородатого дедушку, что отпевал его отца в Хельсинки, в храме при кладбище. Показалось; похожи между собой священники. Тот, что остался в получившей свободу Финляндии и этот, присланный из Московской патриархии. Не всё ли равно в какой стране расположенному своему руководству подчиняются они, если и те, и другие стараются сохранить литургию в том, дореволюционном виде.
- Судя по возрасту, ещё до войны?
- Да.
- Где ж это до войны могли крестить? – подозрительно прищурился пожилой священник.
- В Хельсинки. Дело в том, что я там родился.
- Идём, - оглянувшись по сторонам, повёл за собой Павла в левый край алтаря. Остановившись перед солеёй, сказал:
- Слушаю тебя, раб Божий.
- Я архитектор.
- Замечательно, - без тени иронии, скорее автоматически произнёс священник.
- Дело в том, что на меня наехал заказчик. Но… Но… новый русский. Знаете, сейчас так называют…
- Замечательно. И, что дальше?
- Говорят, чтоб я платил за переделки, возникшие из-за ошибок строителей, которые видимо его родственники.
- Замечательно, - смотрел на Павла внимательным взглядом, будто стараясь понять силу его веры. Но, не особо долго всматриваясь отвёл взгляд, так и не увидев, чего искал. Стоял, какое-то время молча. Пауза явно затягивалась. Словно ожидал, что дополнит свои слова ещё какой-то недосказанной информацией выжидал опытный священник.
- Не надо платить кому угодно. Отплати молитвой Богу. Но, умеешь ли ты?
- Не знаю.
- Вот! И я о чём. Но, да Господь с тобой. Лихие времена возвращаются. Для начала сорокоуст закажи на ящике о здравие. Имя бандита знаешь?
- Алик.
- Всё не как у людей. Ладно. Крест-то у него есть?
- Есть. Вот такой. Большой, - указал на тот, что был на золотой цепи на груди у священника
- Хорошо. Закажи, как на Алексея. И читай Трисвятое. Сколько сможешь. Хоть целый день. Особенно, когда тяжело.
- А, что это?
- Купи молитвослов на ящике. Завтра с утра приходи на раннюю. Да смотри не ешь ничего с утра. После службы причащу. Имя твоё как?
- Павел.
- В браке живёшь?
- Да.
- Венчаный?
- Нет.
- Дети есть?
- Да. Дочь.
- Крещёная?
- Нет.
- Вечернюю отстой. И 50-ый канон прочти на ночь. Да и вообще, читай хоть раз в день.
- Благословите батюшка, не знаю вашего имени, - попросил Павел.
- Отец Патрикий моё имя. Но, как же я тебя благословлю, если ты и руки-то для благословления не знаешь, как подать?
- Не знаю. Из Лютеранской семьи я, немецкой. Отец Патрикий
- А на вид русский. Как же в Православие-то занесло тебя, да ещё и в детстве?
- Отец православным был.
- Эко тебя угораздило. Но, на троицу в храм пришёл. Хороший знак. Молиться надо тебе учиться. В храм ходить давно пора начинать.

После службы отлегло. Ощущал некую поддержку, но и верил; приобрёл своего Бога.
Утром, с трудом заставил себя прийти на раннюю. Но знал, только в Боге и есть его спасение.
Первый раз в жизни отстоял службу в храме. Народу было мало. Но как ни странно присутствовала и молодёжь. Почему же никогда прежде не бывал в церкви? Неужели для того, чтоб приобрести Веру, нужно столкнуться с какими-то проблемами?

- Когда-то, когда мне было столько же лет, как и сейчас Лере, так же, как и сегодня, работала с твоим отцом с мелкими заказчиками, - выслушав рассказ сына о поездке, вспомнила мать.
- Прошло много лет с тех пор. И, кажется, не со мной это было. Другая страна, иные люди. Но, как ни напрягаю память, не могу вспомнить, подробно. Всё же советская власть сильно расслабила Русский народ, внушив, что все обязаны ему, так как самый лучший, только лишь потому, что осмелился взяться за строительство у себя в стране коммунизма.
Все деньги, что были накоплены на ремонт квартиры, ушли на оплату строительных работ по переделкам ошибки, допущенной строителями, которые были рады этому. С тех времён, когда СССР ещё не пал, не получали премии за плохую работу. И, хоть не верили в то, что никчёмные строители, всерьёз задумались над тем, как и впредь строить так же «хорошо».
Догадавшись, что могут называть любые суммы за переделку, стояли насмерть за каждый неоправданно заявленный доллар.
Когда же всё было переделано, Паша перестал отвечать на звонки, что раздавались на его домашнем телефоне, несмотря на то, что в нём стоял определитель. Постоянно повторял про себя Трисвятое. И, как казалось тогда, - помогало.
Но слишком мала ещё была его Вера. Всё же не устоял. Подстраховался. Посоветовавшись с такими же, как и он, халтурившими направо и налево друзьями, был сведён с неким Тамаром, что ознакомившись с сутью вопроса, всего за пятьсот долларов взялся урегулировать его, так, как имел отношение к группировке способной повлиять на бизнес Алика. И, поскольку видел в действиях Паши всё, что требовалось для завершения договорных отношений с Аликом, был уверен в положительном результате переговоров.
- Как же он теперь без нашей помощи достроит дом? – переживала Анастасия Фёдоровна.
- Этот вопрос и меня волнует не меньше твоего. Но, думаю, у нас нет другого выхода. Более того, как человек неуверенный в себе, Алик и так был рад, что удалось решить вопрос, связанный с его глупостью, за чужой счёт.
Буквально на следующий день позвонил Тамар.
Узнав номер, но, всё же со страхом сняв трубку на своём домашнем телефоне, Паша поздоровался.
- Привет Павел, - что-то голос мне твой не нравится. Слишком испуган.
- Не тяните пожалуйста. Говорите, как есть.
- А есть так. Алика больше нет. Поэтому 250 баксов я возвращаю. Завтра занесёт от меня человечек.
- Как нет? – испугался того, что стал невольным виновником смерти.
- Вот так. Пропал. Никто не знает, куда. Говорят, наехал на него, кто-то. Вот и исчез.
- Оставьте себе деньги. Мало ли вернётся.
- Не вернётся, - показалось, что на том конце провода лёгкая ухмылка пробежала по лицу Тамара, отобразившись на его интонации.
- Нет. Я человек честный. Чужого мне не надо.
- Думаю, свои же замочили. Слишком жадный. У меня тоже к нему разговор был. Но без меня решилось, - поделился тайной Тамар.