Глава XX VI. Русские

Похоронили бабушку в Кексгольме у кирхи, рядом с её родителями, как завещала она.
До самого последнего дня оставалась в своём уме и светлой памяти. Сама удивлялась тому факту, что помнит всё. Как и подобает пожилым людям, не забывала подробности своей жизни, не придавая внимания сиюминутности нынешних событий.
С трудом уже передвигалась последние пару лет. Опираясь на ходунки, всё же выходила из квартиры. Благо, что в доме был, пусть и дореволюционный, но хорошо работающий лифт.
Словно чувствуя свою смерть, буквально за полгода до неё, сказала:
- Пашенька, свози меня в Кексгольм, на могилу родителей.

Поехали втроём.
Сильно изменился к тому времени город. Не узнавала его улиц. Да и могла ли, если все были уничтожены дважды, в 1939-ом, и в 44-ом. Но, помнила его таким, как был прежде. Сооружённая из гранитных валунов Лютеранская кирха и сегодня являющаяся доминантой в городе, прежде стоявшая в окружении небольшого подлеска, теперь была окружена высокими деревьями, что всё равно никак не могли перегнать её в своём росте. Построенная в 1930 году, уже тогда была очень высока. И, сегодня ни одно городское здание не могло поспорить с ней своей высотой.
Теперь, на месте захоронения стоял Гранитный крест и валун.
- Вот и меня похороните здесь, - попросила тогда.
Знали - час близок. Но, никто не мог себе представить, что всего лишь полгода будет с ними ещё.

Договорился о том, чтоб похоронить мать рядом с её родителями. Пошла на встречу ему местная администрация. Но, понимал – он с Ингой, уже будут похоронены не здесь.
Теперь на валуне, перед крестом была вписана и его мать.
- Плохо, что родственники похоронены в разных городах, - когда шли после похорон домой, сказала Лера, которая специально приехала из Швеции. После того, как умерли, сначала Степан Григорьевич, а затем, через два года Зинаида Матвеевна, редко приезжала в Россию. Да и то, скорее не по работе, а, чтоб повидать любимую бабушку. Не хотела, да уже и не могла из-за возраста, Анастасия Фёдоровна последнее время ездить в Финляндию. Боялась тишины, пугала её свобода.
- Они на том свете все вместе Лера. Пусть покоятся с миром, в Кексгольме. Там им лучше, - возразил отец. Он видел этот раскол в семье, что произошёл на первый взгляд случайно. Но, на самом деле был закономерен. Навсегда оставшиеся в России мама и дедушка с бабушкой, будто бы осознанно выбрали этот путь. Если не та бомбардировка, возможно всё было иначе. Но, не искали смерти для себя тогда, на железнодорожной станции. Впрочем, как и Рюрик за много веков прежде Фёдора Алексеевича, в Кареле.
Другая часть семьи, что бежала из ставшей для них чужой России, лежала на Сорвальском кладбище в Выборге. Они не могли принять происходящее оставаясь верными прошлому. И, теперь, пусть и снова оказавшись в одной стране, были похоронены в разных местах. Много раз переходящие из рук в руки земли, приютив их, всё же стали в итоге Русскими.

Вечером втроём пили чай в большой гостиной, стены которой украшали фотографии родственников. Наблюдая за теми, что оставались на этом свете, радовались - квартира опять принадлежит их семье.
Не так рад был тому Павел Александрович, что удалось выкупить незаконно заселённую при захвате города, большую часть квартиры, сколько понимал – никогда уже не вернуть той прежней жизни, что видели её стены. Хоть хранили ещё на себе высокие потолки остатки лепнины, а окна настоящие, не поменянные на стеклопакеты стёкла, современная мебель контрастируя с доставшимися ей интерьерами примиряла прошлое с настоящим, пусть и вызывая некоторое противоречие.
Павел с Ингой не могли отказаться от квартиры в Выборге, не в силах решиться даже на её сдачу в аренду, уезжали лишь на лето в пустующий дом дочери под Хельсинки.
Теперь, такая большая для двоих, оглушала своей пустотой супругов, что, словно великую тайну, тянули на себе её пустоту из прошлого в будущее, не в силах избежать своей участи.
Инга, сильно изменившаяся после смерти своих родителей, теперь боялась Питера. Словно пряталась в пустоте Выборгской квартиры, находя в ней некую значимость всего происходящего, как с ней, так и со своим мужем.
Нет, не любила она его, так и не сумев зародить в себе это чувство. Но теперь, каким-то чудом оставшись с ним вместе, не потеряв на протяжении жизни, уже давно начала чувствовать к нему некую привязанность, как ощущают к любимой, пусть уже и старой, но греющей душу вещи.
Давно уже спали раздельно. Но, то ли от страха пустоты комнат, то ли от холода Выборгских ночей, но, перебралась к нему в кровать, сразу же после смерти свекрови. Возможно боялась её присутствия в квартире. Но, не будучи ни в чём виновата перед ней, всё же понимала; та знала о её холодности к Паше. Теперь же будто согревал её ночью в постели.
Нет, не прижималась к нему телом. Ощущение, что рядом с ней, хорошо знакомый, каждым движением, словом, жестом человек, охраняет её покой ночью одним только своим присутствием, радовало её.
- Знаешь Инга, а не съездить ли нам на Валаам? – нарушил тишину ночи.
- Зачем? Ведь мы там были.
- Он сильно изменился с того времени.
- Но, в глубине души, для меня остался таким, как запомнила его.
- Мы, всего лишь одним днём. Вечером будем уже дома.
- Хорошо. Но ты не боишься разочароваться в увиденном?
- Разочароваться!?

После того, как 18 сентября 1989 года по инициативе Митрополита Ленинградского и Новгородского Алексия начал вновь обживаться Валаамский монастырь, сообщение с островом было налажено с помощью Метеоров, время в пути сократилось до одного часа пятнадцати минут.

Издалека сбросив скорость, опустился на озёрную гладь, утопив свои крылья в воду. Теперь медленно скользил вдоль монастырской бухты. Чёрные фигурки, видневшиеся на берегу, говорили о возвращении монахов. Но, всё равно вспоминались те, лишённые своих конечностей, кувыркающиеся, как им тогда показалось, в попытке передвигаться, будто полноценные люди.
Сегодня остров был другим. Прежде всего поражал своей аккуратностью. На зданиях не было трещин, обсыпавшейся штукатурки. В колокольне виднелись вновь отлитые колокола. Маковки и кресты, сверкали на северном солнце своей позолотой.
Создавалось впечатление, будто всё, что видел их глаз, отстроено заново. Но тут же возникал закономерный вопрос; а не наступит ли тот день, когда будет вновь разрушено? Казалось; резкий контраст между созиданием и разрушением навсегда въелся в эти стены, сегодня выглядевшие словно новые.
- Неужели требовалось всё разрушать только лишь для того, чтоб воссоздать некое подобие?
- У патриархата не было иного выхода.
- Не было выхода. ... Н-да. А ты заметил, как изменилось отношение к восприятию свободы у людей?
- Да. Несмотря на то, что так мало прошло времени со дня развала СССР народ тянет в прошлое.
- Многие вспомнили сталинское искусство, живопись.
- Соскучились по тирану ибо только так способны ощущать себя людьми. от того и неуправляемы. Это в крови русского человека, Мученичество. желание пострадать за Бога. Неужели Тот в наши дни опять будет подменён!?
Впрочем... страдание с одной стороны хорошо но с другой плохо ибо как бы умелой рукой не было вновь перенаправлено в мозгах людей в сохранение империи любыми способами.
- Давай зайдём в Спасо-Преображенский собор? – потянула за собой Инга.

Служба заканчивалась, когда вошли внутрь.
Новый иконостас, сверкающие золотом паникадила свисали из-под парусов, кадила потрескивали свечами перед иконами. Только лишь благодаря намоленности самих стен чувствовалась сила собора. Качественно выполненные иконы не имели той старины, что желал видеть в них человеческий глаз.
- Даже и не верится, что, когда-то мы лазили здесь с тобой по всем закуткам, делая обмеры, - шёпотом произнесла Инга.
Только сейчас заметила, пол собора был хоть тщательно отреставрированным, но старым, тем, что видели они под кучами мусора, который разгребали инвалиды. По рисунку пыталась сориентироваться, в каком именно месте нагружали тогда носилки эти двое, один из которых, как она тогда поняла был лётчиком. Но не могла разобраться в сложности узора.
- Теперь здесь больше нет инвалидов, - тихо ответил ей.
- Да и нет войн.
- Любая диктатура заканчивается войной. Чем больше жертв, тем безжалостнее лидер, - зачем-то сменив тему, посмотрел вверх, где смыкались над головами своды Спасо-Преображенского собора. Там была вечность. Лучи солнца проникали сквозь окна барабанов. Вспомнилось, как в них залетали чайки. На какое-то время задумался.
Добавил:
- И при этом глупее.
- Через годы вся его глупость превращается в умность, так, как память человеческая коротка и запоминает лишь только важное – победы.
- Если б их не было, были придуманы, высосаны из пальца. Мелкие – назначены большими. Поражения – достижениями. Время делает из мухи слона, придаёт святости прошедшим событиям. Уверовав в которую многие становятся «святыми», приняв ложь, сделав её правдой, коей и будет оставаться до тех пор, пока выгодна правительству.
Поразительное качество ложной святости – верить в невозможное!
- Но люди способствуют этому, читая те книги, коими сами себя искусственно ограничили, окружённые комплексами и условностями. Сами себе запрещают развитие, боясь его.
Даже в тайне от всех не тратя время, чтобы узнать нечто нестандартное, не поддерживаемое обществом, ибо в глубине себя боятся сделать шаг к открытию. Это на уровне ДНК. Инстинкт самосохранения движет боящимися логичности, цепляющимися изо всех сил за глупость. Раньше и я была такой.
- Ты изменила свой ДНК? – улыбнулся.
- Ты.
- И как же?
- Тем, что был рядом.
Невольно провёл рукой по её голове. Волосы даже без лёгкого намёка на седину напомнили ему давно забытые чувства, с годами превратившиеся в привычку. Теперь же с новой силой и яркостью говорили о себе. Неужели он всё ещё влюблён в эту женщину?
- Эпохи меняются местами, и мы люди переживаем всё снова и снова. Согласен, возможно и несколько по-новому, но одно и то же, только с иным восприятием.
Это словно душ Шарко. То горячий, то холодных. И так бесконечное количество раз. Контраст расслабляет успокаивает, лишает возможности мыслить, заставляя забывать все тревоги, прошлые исторические события. Все известные люди, будь то писатели, или архитекторы, музыканты, или художники, все они в той, или иной степени имеют понимание и отношение к происходящему. Кто, как не они способствуют свершению задуманного свыше, как правило не ведая всех замыслов? Кто, как не они способствуют их воплощению? – теперь смотрел Инге в глаза.
- Чьих замыслов? – поймала его взгляд.
- Тех, кого мы не знаем, кто правит миром посредством марионеток. Вспомни Хрущёвскую оттепель. Разве не в этот период удалось многое в науке, литературе, живописи и писательском деле? Но, это лишь холодная, отрезвляющая струя душа, которую тщательно регулировали чьи-то, не знакомые нам руки.
- Так уж и холодная!? – улыбнулась. Но не холодно, а как-то не защищённо, будто ребёнок.
- Ну может и горячая. Это не имеет значения. Главное регулируемая кем-то. И степень яркости, воплощаемая в том, или ином виде творчества вовсе не так уж и откровенна. Она лишь немногое, что было допущено управляющими душем в некоем «санатории», где мы все проходим «лечение».
- Не хочется в это верить.
- Безусловно, согласен с тобой. Не стоит верить в то, от чего опускаются руки у творческого человека. Ведь созидать, заранее зная; всего лишь марионетка в руках старшего брата, не так уж и приятно, - видел её взгляд. Нравился ему. Много лет желал ощутить его на себе. Но именно сегодня, сейчас смутился. Будто то, что хотел досказать было важнее.
- Но ведь благодаря этим людям и их произведениям, пусть являющимся всего лишь жалкой подачкой, мы знаем то, что знаем, - будто убаюкивала своими словами.
- Да. Но каждый способен тренировать свой мозг самостоятельно, читая между строк, додумывая, догадываясь, развивая кажущуюся гениальной, на самом деле всего лишь являющуюся заячьими ушами мысль, - словно юнец таял под её силой.
- Не каждый.
- Может это и хорошо? Ведь таким образом любая мысль превращается в шоу клоуна, что теперь довольно часто, увы можно наблю…- прикоснулась к его губам.
Её тепло согрело его изнутри.