Back in the USSR Обратно в СССР Фантастическая ист

Back in the USSR Обратно в СССР
Вячеслав Романович Каминский
Фантастическая история похожая на правду.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Евгений Леонидович Страхов – солидный мужчина.  65 лет.  Пенсионер.

Нина Ивановна Страхова – его жена. Худощавая, миловидная женщина, ровесница мужа, хотя никто этого не скажет.

Наташа (их дочь)   - лет 30-35, выглядит моложе.

Александр Игнатьевич Тихомиров – инженер. Типичный интеллигент.

Ольга – его жена ( вторая),  -лет 50-55.

Миша – сын Александра Игнатьевича от первой жены.  35 лет. Муж Наташи.

Павел Андреевич Михайловский – друг и однокурсник Евгения Леонидовича Страхова.

Николай – старший брат Ольги. Бывший журналист.

Иван Григорьевич Пустельга – отец Нины Ивановны Страховой, ветеран войны. За 90 лет. Но еще крепкий старик.

Сергей Сергеевич Серов – очень серый человек неопределенного возраста.
Старший лейтенант – начальник караула.
Барсуков  - солдат.
Действие происходит непонятно в  каком времени и где…

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

Квартира Страховых. За столом сидят Евгений Леонидович Страхов, его жена Нина Ивановна, Александр Игнатьевич Тихомиров с женой Ольгой и Павел Андреевич Михайловский.  Уже все немного выпили, закусили и перешли к разговорам.
 
Евгений. ( Встает со стула и обращается к присутствующим)  Тихо ребята, я хочу выпить за товарища Сталина…

Павел. За кого?

Евгений. За Сталина!

Александр. Ты б еще за Николая второго выпил.

Евгений.  За Николашку пить не буду. Он страну просрал…  А Сталин ее, как Птицу Феникс из пепла возродил.

Александр. А ее снова просрали.

Евгений.  Либерасты и просрали. Такую страну!

Павел.  Женя, чего ты гонишь… В гробу я твоего Сталина видел. В белых тапочках. Страну он возродил. А сколько народу сгубил. Ни за что. Душегуб, он твой Сталин. Людоед. Я помню, мне еще дед рассказывал, как он каждую ночь за дверью дрожал, когда слышал, как к их  дому черный воронок подкатывал,  как боялся любых шагов на лестнице и бога молил, чтоб только пронесло, только чтобы у его двери никто не остановился…

Евгений.  Значит, было чего бояться. Честные люди ничего не боялись… А жулики, воры, казнокрады, вот те  дрожали. Как твой дед. И поделом!

Павел. Ты моего деда не тронь! Он между прочим Герой советского союза. Войну выиграл. А Сталина боялся.

Евгений.  Войну выиграл не твой дед, а Сталин. Без него мы все б уже давно на немцев пахали. Герой…

Нина.  Мальчики, не ссорьтесь. Я горячее принесла…  И чего вы вообще этот разговор затеяли. Сдался вам Сталин. Кто его уже помнит? Лучше закусывайте.

Оля. Нин, ну ты тоже не права. Моя мать, между прочим, пока жива была, царство ей небесное, часто  вспоминала, как при Сталине всем хорошо жить было. Цены каждый год снижали. Летом детей в пионерские лагеря отправляли. Бесплатно. Лечились бесплатно. На курорты ездили бесплатно… А сейчас…

Евгений. Во. Видишь,  не я один такой злопамятный. Правильно, Оля, честным людям жить было хорошо. Все по справедливости. И цены… я же помню, какие были цены.   Нормальные. А не такие, как сейчас. Водка – три шестьдесят две, колбаса: два двадцать, хлеб – шестнадцать копеек… А сейчас…

Павел. Ну, это ты хватил, Женька. Два двадцать, шестнадцать копеек. Это уже не при Сталине, а при Брежневе было.

Евгений.  Один хрен. Не важно, при Сталине, при Брежневе… При социализме!

Павел. Смотрю, я на тебя Женька и удивляюсь. У тебя, что – дежавю. Мы же с тобой вместе в институте учились, в море ходили. Ты что, все забыл? Как твоя жена молоко в баночки для моей дочки сцеживала, потому что у моей жены молока не было, так же, как и в магазине. Как мы вместе после рейса в Каунас за продуктами ездили, потому что там еще что-то было, а у нас голые прилавки. А ты: колбаса по два двадцать.  Хлеб – шестнадцать… Что, не помнишь?
Евгений. Не помню.

Павел. И ты, Нин, не помнишь?

Нина.  Про молоко? Помню (смеется)…. Ну помогла недойной подруге. У меня его было с избытком, не знала как до дому донести… Ой, Паш, нашел что вспоминать. Да хорошо нам было, весело….

Павел.  Может и весело. Но не хорошо.

Нина.  Хорошо! Все было хорошо! Как ты думаешь, почему сегодня почти все хотят обратно в СССР? Потому что там был порядок. Стабильные цены. Работа. Бесплатная учеба. Бесплатная медицина. Да и все мы были одной большой дружной семьей.

Павел. Пока на тебя друг не настучит или не подсидит… Или не продаст.

Евгений.  Ой, Паш, не надо пургу гнать. Что ж ты меня не подсидел и не продал. Может разве что настучал… У меня такое ощущение, что мы с тобой жили в разных странах.

Павел. И у меня…

 КАРТИНА ВТОРАЯ

Входит Николай. Глаза у него горят.

Николай.  Ребята, не поверите, вот эту бутылку водки я купил за …. три рубля шестьдесят две копейки….

Хором.  Врешь!

Николай.  Ей богу! Если бы кто сказал – сам не поверил. Но вот же - факт. (читает) Московская. Особая.

Александр.  И где  эту особую дают?

Николай. Здесь, за углом. Какой-то маленький магазинчик. Типа чипка. Я таких уже давно не помню. Еще удивился – чего это мужики в очереди стоят. Рудимент какой-то.  Оказывается вот…

Павел. Странно это что-то. Три шестьдесят две. В пять раз дешевле, чем билет на автобус. Афера какая-то.

Николай. Какая афера? Вот же голый факт.

Александр. Ну, разливай свой голый факт. Попробуем.

Наливают, чокаются. Пьют.

Евгений.   Ну и?

Павел. Нормальная водка.

Александр. Что значит нормальная? Хорошая, хорошая водка.

Николай. Не, не хорошая... Очень хорошая. Московская. Особая.

Александр. А чего только одну взял? По такой-то цене.

Николай.. Потому что только по одной в руки давали. В порядке живой очереди. Что ж ты думаешь, иначе я бы больше не взял. Вот хотел вас  позвать в очереди потолкаться – молодость вспомнить. Заодно и прогуляемся…

Павел. Чего вспомнить? Молодость? Вон, Женя утверждает, что  у нас никаких очередей отродясь не бывало. Что все мы жили в стране всеобщего изобилия.

Николай. Ага, изобилия… Забыл, как мы тебе цветной телевизор доставали. По блату. Сколько ты тогда за него переплатил?

Павел Много. Я-то, Коль, все хорошо помню. Это у нас у Жени что-то  с головой… Все запамятовал. Он у нас вообще иностранец. С другой планеты…

Евгений.   Хорош трандеть, пошли лучше за натурпродуктом. Московская! Чистейшая, как слеза, а не какая-нибудь херня на березовых бруньках…

 ( Все мужчины, кроме Павла собираются и уходят на улицу).

Нина. . А ты чего не пошел?

Павел. Не хочу… Назад в СССР не хочу.

Нина.  При чем тут СССР?

Павел. А при том, что у нас эсесер до сих пор с этой московской по три шестьдесят две ассоциируется. В подкорке сидит. Уже сколько лет. И калёным железом эти три шестьдесят две оттуда не выковырять. Так же, как и Сталина… Срослись.
Удивляюсь  я Жене. Ведь отец его от Сталина тоже пострадал. Я же помню его, он у нас на курсе сопромат читал. Такой весь беленький - беленький, словно выцветший, линялый.  Там, на Колыме весь свой аристократический лоск и растерял. Он же и к нам в институт из Ленинграда перевелся, потому что не мог на одной кафедре с тем, кто на него в 37-м настучал работать. Вот и Женя вместе с ним к нам тогда в институт перевелся.
 
Нина.  Да я знаю.

Павел. (передразнивая) Знаю. А молчишь. Боишься. Все боимся. Страусы безголовые. Одному мне за вас всех отдуваться пришлось.

Нина. Не вспоминай. Женька ж тебя все-таки вытащил из психушки. Помог… Кто ж тебя тогда сдал? Ума не приложу… Ну сегодня такое, слава богу, уже невозможно…

Входит Наташа. Глаза у нее горят счастьем.

Наташа. Привет. Ну, все, завтра с Мишкой едем во Францию! Монмартр! Тюильри! Нотр-Дам!  Мечта…

Оля. Какая мечта? Нотр- Дам же сгорел… Монмартр – грязный гадюшник. Все уже давно загажено, засрано. Париж… Помойка, а не Париж……

Наташа. Ну, зачем ты так? Зачем? Настроение  хочешь испортить? Я знаешь, сколько лет мечтала туда поехать… и умереть… Париж!... Ты меня мечты лишаешь…

Оля.   Умереть ты и тут можешь. Сейчас мужики водку принесут за три шестьдесят две. Мигом все окочуримся… А твой Париж – сказка, мираж…  Да там и парижан-то настоящих  не осталось. Одни мигранты, которым на этот Париж … на… с большой колокольни…

Наташа. Бескрылая ты Оля. И меня крыльев лишаешь. Одни видят в луже грязь – другие звездное небо…

Оля. Ага… Любуешься звездами, а вляпаешься в говно… Да так, что и не отмоешься.

Звонок. Наташа берет трубку.

 Наташа. Да… Почему? Ну и что? Что за бред? Вы в своем уме? Это шутка? Глупая шутка!… Да пошли вы!…

Оля. Что случилось?

Наташа. Всё… Капец… Приехали… Пролетаю, как фанера над Парижем… Чушь какая-то. Средневековье. Знаете, что мне сказал этот Часовников? Что мы вдвоем с  Мишей не можем поехать в Париж. Только по одному: или он или я…

Нина. . Почему? Что за глупость?

Наташа. Это вы Часовникова спросите. Говорит такие теперь правила. Семьей за границу больше пускать не будут.

Нина.  Когда их успели придумать?

Наташа. Сегодня.

Оля. И правильно. Нечего там делать. А то разъездились. У половины страны двойное гражданство. Детей уже дома никто не учит, только за границей. А денег там сколько в швейцарских банках…попрятано… нашими чиновниками…

Наташа.  Но мы-то не чиновники. У меня за границей денег нет. Да и тут тоже… Нас-то за что?

Нина.  Господи, это что же, все опять повторяется? Мы когда с твоим отцом поженились, тоже хотели по турпутёвки съездить в круиз по Дунаю. А нам точно так же ответили: семьей нельзя. Или вы или муж… И не важно, что у нас дома малолетняя дочка осталась.  Я еще этого Часовникова спрашиваю…

Наташа.  Что, тоже Часовников?

Нина.  Ага. Ну, надо же… Так вот я его спрашиваю: что же получается - муж с любовницей может отправиться в круиз. Или я с любовником. А семьей вместе нельзя? Где же логика, мораль? А он и отвечает. Да, с  любовником, пожалуйста, не возбраняется. Мы же не знаем кто он у вас. Главное – поменьше светиться. Я тоже за границу с женой порознь езжу.  И все нормально…

Оля. Ну и что, съездили?

Нина. . Ага, в Сочи. В частный сектор. Гостиницы были же только для блатных…  В одной комнате жили с еще одной семьей моряка. Он только что из рейса вернулся… Вот так и отдыхали вчетвером на восьми квадратных метрах. Хорошо еще люди попались сообразительные. Тактично уходили, чтобы мы хоть какое-то время могли вдвоем остаться…. Мы ж были еще совсем молодые, горячие. Хотя, думаю, и они не многим старше… Это тогда они нам стариками казались.

Входят мужчины.

Оля. Ну, что добытчики, хорош улов? ( Видит Сашу, держащегося за глаз) Что с тобой?

Евгений. Нин, сделай ему компресс. Вот же твари…

Нина.  Так что же все-таки случилось? Может, объяснишь…

Евгений. А что, сама не видишь? Откуда они все взялись, сволочи? Алкаши  проклятые.
В общем, улов у нас, Нин, нулевой. Короче, пока мы тут сидели, лялякали, про эту водку полгорода узнало… Так что можете представить, что там было…. Хорошо еще живы остались… там такой мордобой!…  И ни одного полицейского…

Нина.   А вам не кажется, что это была провокация? Кто-то специально эту бойню устроил…

Евгений.   Кто?

Нина.   Откуда я знаю… Надо телевизор включить, послушать…. Может что и скажут…
Диктор:… Правительство принимает экстренные меры.  На все жизненно необходимые продукты установлены фиксированные цены: хлеб белый: 20 копеек, серый, 16 копеек, черный – 14 копеек. Масло сливочное – 75 копеек. Колбаса вареная 2 рубля 20 копеек, полукопченная – 2 рубля 80 копеек, копченная – 3 рубля 20 копеек. Мясо свиное – 2 рубля 20 копеек, говяжье 3 рубля 10 копеек.

 Пауза прерывается восторженными возгласами. Объятиями.

Евгений. . Ну вот, наконец-то! Дождались! Первый разумный поступок за столько лет! Ага, испугались народного гнева!  Ты Саня пострадал  не зря. Ты пострадал за идею!

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Автор. С того памятного застолья прошло месяца три. Или четыре… Может,  пять… Эйфория первых дней новой жизни как-то быстро улетучилась. Вместе с продуктами… Впрочем,  перебои с мясом, гречкой и мукой политические обозреватели  объясняли временными трудностями и вражескими происками Запада. Объяснение было убедительным, привычным и потому у большинства граждан теплилась надежда, что скоро всё будет хорошо…  А может, даже очень хорошо…

 Квартира Страховых. Обстановка явно стала беднее. За столом на кухне Евгений Леонидович с женой. Обедают, очень скромно. На столе чекушка водки.  Входит Миша.

Нина. . Кажется, Миша пришел…

Евгений.   Ну, садись, чай не в гостях…

Миша. А по какому поводу праздник?

Евгений.   День взятия Бастилии (смеется). Шучу. Сегодня у нас праздник поважнее – День Возрождения СССР. Что, не рад? Вижу, что не рад… Зато я рад. Так что прощайся со своим говеным капитализмом. Кончилось ваше время…

Миша.  Да я уже понял. С сегодняшнего дня – безработный. Нам же теперь айтишники не требуются. Мы ж теперь и без программистов на Луну летать можем…

Нина.  Как, тебя сократили?

Миша. Уволили. Всех. Скопом. Моей же специальности даже в КЗоте нет.

Нина.   (обращается к мужу) Женя, сходил бы ты за хлебом…

Евгений.  Без талонов? Кто ж мне даст? Ты месячную норму за неделю сожрала… Теперь до февраля будем лапу сосать…

Нина. Ага, можно подумать одна я. А ты святым духом питался.  (обращается к Мише) Так что, тебе, Миша, теперь и талоны не положены? И работы нет… Как же вы свою ипотеку выплачивать  будете? На Наташкину зарплату не разгонишься. А у нас тоже пшик…. Простые честные пенсионеры…

Миша. Какую ипотеку? Вы что, не знаете, Нина Ивановна, что все новостройки у нас национализированы. Отныне никакой частной собственности. Теперь жилье будет распределяться только в порядке очереди.
 
Евгений.   Ну, наконец-то! Правильно. А то одни по две-три квартиры имеют, капиталисты хреновы, не знают во что деньги вкладывать, а другим жить негде.

Миша. В данном случае, Евгений Леонидович, жить негде нам с Наташей….

Нина.  Как? А та, ваша квартира? Ипотечная?

Миша. Та наша квартира, уже не наша… я же сказал – никакой частной собственности. Так что теперь нам с Наташей придется прописаться у вас. Если пустите…

Евгений.   Что? Почему это у нас? Нет, я не согласен.  Я вас, конечно, люблю. Но жить вместе не желаю…

Миша. Куда ж нам тогда идти? На улицу?

Евгений.  Ну почему, на улицу… Сколько вы уже по ипотеке денег заплатили? Их же вам должны вернуть? Вот и есть на что квартиру снять…

Миша. Евгений  Леонидович, никто нам эти деньги уже не вернет… Поезд ушел… да если бы они у нас даже были, снять квартиру не реально, так как это теперь противозаконно.

Нина. . Как, и снять тоже нельзя?

 Миша. И снять нельзя…

Нина.  Что же делать?

Евгений.  А пускай они у твоего бати поживут… сколько там ему жить осталось…  Не сегодня – завтра помрет, а квартира их…

Нина.  Да ты что, он же того… Не знаешь, что ли? Да и что это за квартира, без удобств, с печным отоплением, почти за городом…  Ужас!

Евгений.  Ему не ужас, а им ужас…  А как мы начинали… забыла? В коммуналке… за конфорку дрались. А батя твой…  Когда ему эту квартиру дали? К сорокалетию Победы! Вот это Ужас!

Нина. Ага, скажи спасибо, что он ее на нас переписал, а то сами в той конуре до сих пор бы жили…
 
Евгений.  Ладно, не начинай. Ну, спасибо ему, помог молодой семье… Нам еще детей рожать надо было, а он уже свое пожил…

Нина.  Ага, шестьдесят лет было ему тогда между прочим… и пожил. А тебе сейчас сколько? Шестьдесят пять… Уступай дорогу молодым…

Евгений.  И уступлю, когда время придет.

Нина. . Похоже оно уже пришло. Вот он ваш хваленный социализм…  Что ж ты тогда, у Сашки так распинался: За Родину! За Сталина! Слушать противно было.

Евгений.  А я от своих слов не отказываюсь и принципов не меняю. В целом было все хорошо, а это так, бытовые мелочи. Да, пусть жили в коммуналке, пусть не все у нас было, что хотелось, но было же…  С голоду не померли. Зато все нас боялись.  Все!

Нина. И что в этом хорошего?

Евгений.   Ага, а тебе лучше, чтобы об тебя ноги вытирали?…

Нина.  Мне лучше, чтоб мои дети хорошо жили.

Входит Наташа.

Наташа.  Ну что, уже в курсе?…. Мишка рассказал? Да, дела… Где нам теперь жить-то? А? И на что?… Моя музыка сегодня тоже никому не нужна.  Ужас… Как жить дальше? Взгляни на меня! Вся поизносилась. И ничего не достать: ни туши, ни колготок. Эти, что на мне - штопаны, перештопаны. Пальцы из дырок торчат. Об этом ты папочка мечтал?   Вчера Танька обещала у фарцовщика джинсы достать. И что? Обоих в ментовку упекли за подрыв экономики…. Какой экономики? В магазинах пусто…. шаром покати, а по телевизору все про какой-то невиданный подъем …трепят. Ток шоу «Шире шаг…» В чем только шагать? И куда?

Евгений. . Все сказала? Колготки ей, видишь ли, негде купить. Будут тебе колготки, не волнуйся. Сейчас на плановую экономику перейдем, и все будет. Как при социализме.

Нина. . Что ты все своим социализмом тыкаешь. Ненатыкался? Можно подумать у нас тогда все было. Ничего не было. Забыл, что ли, как я сама эти колготки у спекулянтов покупала, а тушь, а помаду у цыганок в подворотне. В Москву ездили только чтобы хоть какие-то шмотки в ГУМе купить, если повезет.
 
Наташа. Да? Что-то ты мне раньше ничего этого не рассказывала. Послушать вас, так прямо в раю жили. А тут выясняется, что вовсе и не в раю. Чего ж нам- то  голову морочили. Доморочились. Молчали, что на самом деле было. А мы вам поверили! И что?

Нина. Молчали… Не молчали, а говорили, как есть. Да, много чего не было. Но мы жили, мы умели радоваться жизни. Ходили в театры, кино, походы. Пели у костра хорошие песни. Не то, что нынешние. Книги читали! Вы сегодня что-нибудь читаете?   Собирались на кухне, спорили. Гордились своими космонавтами, балетом.

Евгений.   Хоккеем…

 Наташа.  ( смеется) Хоккей, это конечно хорошо… и книжки, тоже… Но когда у тебя нет жилья, когда тебе одеть нечего, пожрать, тут уж не до книжек. И как оно все быстро кончилось… Ведь еще совсем недавно полки ломились от колбасы, мяса. И никому это особо  нужно не было, все фигуры берегли… И вдруг – раз – ничего нет… Куда ж оно все подевалось?

Миша.  Растащили. Чего не понятно. Теперь же все колхозное, то есть ничье. Столько лет понадобилось, чтобы у нас  наконец фермеры появились.  И вот, одним махом все под корень. Не дадим наживаться буржуям недобитым! А этот буржуй с утра в поле пашет, света белого не видит. Кредиты не знает, как выплатить. Зато теперь ничего платить не надо!  Хорошо!

Нина.   Ой, я один старый анекдот вспомнила.
Значит, стоит длиннющая очередь в магазине за мясом. Вдруг продавец выходит и спрашивает:
- Хохлы есть?
- Есть! – отвечают.
-  Можете не стоять, свинина кончилась.
Очередь поубавилась. Через какое-то время снова выходит продавец и кричит:
- Грузины есть?
 - Есть!
- Можете не стоять, баранина кончилась…
Очередь стала еще чуть меньше…
И снова продавец выходит и кричит:
- Коммунисты есть?
- Есть! – Из очереди выходит сгорбленный старичок.
Продавец ему и говорит:
- Объясните народу - почему нет мяса.
Старичок поднимается на крыльцо и кричит:
- Мы шагаем к коммунизму такими семимильными шагами…
Продавец подхватывает: - Что скотина за нами просто не поспевает!

( Все, кроме Евгения, смеются).

Евгений.  Смешно? Мне не очень…  За такой анекдот ты тогда могла бы схлопотать на полную катушку…

Нина. А моя однокурсника Танька Михневич и схлопотала.  И не она одна. Мы тогда педпрактику в пионерском лагере проходили. Ну и в конце смены каждая группа готовила свое выступление, юмористическую сценку на тему какой-нибудь народной сказки. Вот Танька и придумала сценку «Колобок». Я уж всего и не припомню. Разве что, как Лиса допытывалась у Колобка кто он: рыба или мясо.  А он и отвечает: «Какое же я мясо? За мной даже очереди нет…».  А в жюри сидели обкомовские чинуши. Что после этого началось… Куда нас только не таскали.  Даже меня, хоть я в сказке не участвовала, разве что только Колобку, его Танька играла, свои желтые махровые шорты дала. Вот за эти шорты и меня чуть из универа не выперли… А что с Танькой стало даже и не знаю…

 Наташа. Ну, вы, блин,  даете, прямо вечер откровений. Сколько вас знаю, а такое в первый раз слышу… Может у тебя папочка тоже какой-нибудь скелет в шкафу прячется…

Евгений.  У меня, в отличие от твоей мамочки, ничего нигде не прячется. Я жил честно, никаких крамольных анекдотов не рассказывал, строил светлое будущее и надеялся, что ты у меня в нем поживёшь. А видишь как все вышло… Все наши идеалы порушены. Ну ничего, может теперь все наладится. (жене) А ты лишнего не болтай. А то можешь за своей Танькой загреметь по этапу…

 Наташа. Так значит, все-таки можно было и загреметь?…

Евгений. . Можно… Гремели, всякие тунеядцы, отщепенцы, идеологические диверсанты. Как твоя мать. Что плетет.., язык - помело… И хватит антимонию разводить. Жить надо честно, быть бдительными, не поддаваться ни на какие диверсии и помнить, что враг не дремлет.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Автор. А временные трудности с каждым днём становились всё труднее. И если продукты, самые жизненно необходимые, ещё как-то, пусть по талонам, по блату, в бесконечных, извивающихся длинной змеёй очередях ещё можно было хоть как-то раздобыть, то квартирный вопрос становился всё острее и острее, обнажая самые худшие человеческие качества. Он по-прежнему портил людей, даже, казалось бы, самых порядочных и честных.

Квартира ветерана войны Ивана Григорьевича Пустельги.  В комнате очень бедная обстановка.  Грубо тесаный стол, пара старых стульев, колченогий сервант с гранеными рюмками.  К стеклу приклеен портрет Сталина. В комнате Миша с Наташей. Входят Иван Григорьевич Пустельга, это глубокий, но еще крепкий старик и Евгений.
 
 Миша.  (испуганно)  Евгений Леонидович, вы что хотите, чтобы мы здесь жили?

Евгений.   А что тебе не нравится? Ну не хоромы, но жить можно… ( кричит) Да, Иван Григорьевич?

Иван Григорьевич. А? да, да… вот ваши паспорта с пропиской…

Наташа. (обращается к отцу)  Как это тебе удалось сделать? Прописать нас на двенадцати квадратных  метрах?…

Евгений. . (смеется) Уметь надо. Объяснил, что старик немощный, требует ухода. Да? Иван Григорьевич!

Иван Григорьевич. Да. да… Я им всю жизнь помогал… По льготной очереди   и стенку купил, и диван, и холодильник, и цветной телевизор. Все! Без меня, что б они имели? Голодранцы, босяки. (обращается к Наташе). Что твой отец мог? Без меня? Ничего! Только языком молоть. Нас тогда ветеранов войны сильно уважали… Не то, что теперь. Все без очереди. Колбасу, конфеты, бананы. Помню, черешню продавали... очередь огромная, а черешни мало. Ну, я подхожу с книжечкой, а меня мужик отталкивает, не пускает, боится, что из-за меня ему не хватит. Там же не только я такой был. А на него очередь как заорет. Ты что, гад, ветерана обижаешь… Проходите, товарищ, покупайте…

Наташа. Что, прямо так и все? Сейчас шиш бы кто пустил.

Иван Григорьевич. Да и тога не все такие уж сознательные были. Одна тетка с ребенком на руках орет, вот из-за таких ветеранов нашим детям ничего не достаётся. Все им мало, везде лезут. Сдохли бы быстрее… Ну ее быстро на место поставили…

Наташа. А может ей и в самом деле было нужней, чем тебе. Она же не для себя ее покупала, для ребенка…
Иван Григорьевич.  А я что для себя эту черешню брал? Для тебя! Цени!

Наташа. Ценю! (целует).

Иван Григорьевич. (передразнивает) Ценю… Ничего вы не цените. Никого не боитесь, оттого и порядка нет. Сталина на вас нет. Вот он бы быстро порядок навел.  (гладит портрет).

 Миша. Иван Григорьевич, я удивляюсь, вы вроде бы сами от Сталина пострадали, в штрафбат из-за него ни за что  попали, вы же сами рассказывали. И защищаете этого…

Наташа (одёргивает его, шепотом) Молчи…

Иван Григорьевич. Что? Щенок! При чем тут Сталин?…

Миша. Ну конечно, не при чем… Сначала всех командиров расстрелял, а потом вас скопом, за то, что вы в окружение попали  чуть к высшей мере не приговорил.

Иван Григорьевич. Мерзавец! Кто ты такой, судить он будет. Откуда Сталин мог про  это знать? Что, ему все докладывали? Там и в штабе были враги народа. Я, когда в штрафбат попал, сам письмо ему писал, объяснить хотел, как мы в окружение оказались. Там нашей вины не было…

Миша. Ну и что? Ответил?

Иван Григорьевич. Кто?

Миша. Сталин ваш.

Иван Григорьевич. Что ты все меня подначиваешь. Ответил. Не мне. Всей стране ответил. Победой нашей ответил.  Если бы не он, жили б вы сейчас под немцами…

 Миша. Ну конечно… Победитель! Сколько невинных людей по  приказу этого победителя расстреляли, сколько в лагерях по его вине сгинуло. Да может быть без него мы еще раньше фашистов победили.

Иван Григорьевич. Сволочь! Фашист недорезанный! Мы в 42 –м знаешь, что с такими как ты делали. Вон из моего дом! Вон! Я убью тебя, гнида… (хватается за сердце, падает…)

Наташа. Дед, что с тобой, дед? (пытается дать ему воды, дед хрипит…)

Евгений.   (обращается к Наташе) Беги, вызывай врача.
 
Наташа. Где, тут телефон? У, гады, даже мобильники отключили…

Евгений.  Тут, за углом есть автомат, попробуй дозвониться, а мы пока ему первую помощь окажем. Сейчас я его лекарства найду.

 Наташа убегает.

 Миша. Ну, что вы сидите? Где его аптечка?

Евгений.  Не суетись. Мало он мне в свое время крови попортил. Хочешь, чтобы и тебе?  Вы тут с ним и дня прожить не сможете. Он же ненормальный. Псих. Еще зарежет вас с Наташкой. Ничего, он уже свое пожил, пора…

Иван Григорьевич.  Помогите, помо… ( хрипит). Миша пытается подойти к нему, но Евгений  удерживает его за руку.

Евгений.   Не суетись. Сиди…

Возвращается Наташа.

Наташа. Ужас, ужас.  Телефон поломан, провод перерезан… невозможно дозвониться. Где взять телефон?

Видит деда, лежащим на полу.

Наташа. А вы что, ему так ничего и не дали? Он же умирает.

 Дед продолжает хрипеть. Хрипы становятся все тише.

Евгений.   Умер?
 
Миша. ( трогает пульс) Кажется… ( пауза….)

Через некоторое время старик начинает шевелиться, приподнимается. К нему возвращаются силы. Он самостоятельно встает и зло осматривает присутствующих.

Иван Григорьевич. Что? Думали сдох… А вот вам! ( показывает фигу). Убийцы! Убирайтесь из моего дома!  Я всех вас переживу!  Всех! Где мой пистолет? ( роется в шкафчике серванта, достает игрушечный пистолет.  Поднимает его над головой и кричит:). За Родину! За Сталина! ( из ствола вылетает стрела с присоской).

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

Квартира Тихомировых. В комнате все вверх дном, видно, что здесь игрались маленькие дети. На диване с брошенными игрушками разговаривают хозяйка квартиры – Ольга Тихомирова и ее старший брат Николай.

Оля.  Ну что им этот Сталин сдался. Больше не о чем было говорить? Еще при ком… Ну что, не понятно - старый больной человек. Его уже никак не переубедить. Хорошо еще жив остался… А то такой грех на душу брать. Не знаю, я бы оставила у себя Мишку с Наташей, но где? Матвей с Лизой вчера приехали. Их  из ведомственной квартиры пихнули, теперь ее какому-то Рыбакколхозоюзу передали. Тоже разместить надо, чай не чужие... Мало им Петьки и Фили, так Лиза опять на сносях, через месяц рожать будет. Третьего! Ой, дурдом… хоть вешайся, чтоб им квартиру оставить.

Николай.. Пусть у меня Наташа с Мишей поживут. Я все равно дома редко бываю.

Оля. Ты серьезно?

Николай. Конечно. Что они мне не родные?

Оля. Ой, спасибо, братик…

Неожиданно гаснет свет.

Николай. Опять электричество отключили. Экономят. На всем экономят, а ничего все равно нет…

 Слышен в передней грохот падающих предметов.  В комнату, чертыхаясь, заходит Александр.

 Александр.  Черт. Почти успел. Боялся, что впотьмах домой придется добираться. На заводе аврал. На сверхурчную оставляют всех в обязательном порядке. Отстающих будут прорабатывать на партсобрании.

Оля. Так ты же не партийный.

 Александр.   Ну и что. Партийный не партийный, всем достанется. План к ноябрьским надо успеть сделать. А как? Материалов нет, запчастей тоже, все же импортные, где их теперь достанешь?  Напряжение скачет, техника летит, сырье – дрянь, а план делай!  Знаешь, что теперь рабочие говорят?

Оля, Что?

Александр. Что при капитализме лучше было…

Оля. Сами не знают, чего хотят…

Александр.  Чего хотят – знают, только не знают ничего… Кстати, о Паше ничего не слыхали?

 Оля. Нет, а что?

Саша. Говорят, в психушке…

Оля. Как? Опять? Почему в психушке?

Александр.  Ну а где быть нормальному человеку, который слишком много болтает?… Только там… Единственное место, где еще свобода слова не запрещена.

Оля. Доигрался… На каждом шагу кричал – не хочу назад в СССР. Не хочу! Как-будто, его кто-то спрашивал. Хочу-не хочу. От нас что ли, зависит. И ты помалкивай. И поменьше слушай, что твои рабочие болтают. С них, как с гуся вода, а тебя вслед за Пашей отправят… ( пауза). А это точно? Может, врут?

Александр.  Может и врут…
Автор. Тем более что врать становилось всё проще и проще. Одетые в болотного цвета френчи дикторы центрального телевидения вещали о невиданных надоях, полученных от отечественных бурёнок, выведенных гениальными отечественными скототехниками. Что позволило уже в первом квартале текущего года выпустить 27680 и 02 сотых тонн «Пошехонского» сыра самого высшего сорта, прима люкс, который  по своим вкусовым, а главное, полезным качествам в разы превосходит зарубежные аналоги.
Но почему-то в магазинах не было ни того самого молока от выведенной учеными скотины, ни широко разрекламированного «Пошехонского»  сыра, ни даже завалящего плесневелого сырка…  Впрочем, и этому странному явлению было дано вполне достоверное, а главное , убедительное  объяснение. Весь этот «Пошехонский» сыр в купе с очень сгущенным молоком и слабо обезжиренной простоквашей идут в страны третьего, а также четвертого мира, дабы спасти от голодных мук угнетенные Диким Западом, встающие с разбитых колен, умственно и физически неполноценные народы, борющиеся за своё освобождение.
Туда же шли и другие полезные и бесполезные продукты, а также нефть, газ, древесина, целлюлоза, аммиачная селитра и даже североморское гуано. Новый семилетний план народного хозяйства  передовые предприятия страны грозились выполнить и перевыполнить в четыре года, а некоторые даже в три, обещая при этом сэкономить тонны ценного сырья, воды, электричества и горюче-смазочных веществ. Счастливое завтра должно было наступить со дня на день, но всё никак не наступало. В цехах, в полях, на бескрайних пастбищах и в глубоких шахтах на торжественных собраниях люди самозабвенно хлопали в покрытые толстым слоем мозолей ладони, радуясь свершающимся свершениям страны.  А дома, за кружкой горячей бурды, по привычке называемой чаем, над всем этим откровенно и зло смеялись. Трескучей беспрестанной лжи, хоть и упрятанной  в официальные одежды, они уже не верили. Не все, но многие… Однако  с Павлом   было всё взаправду. Его действительно посадили в психушку. И вытащить его оттуда в этот раз оказалось даже Евгению Леонидовичу не по зубам. Похоже, его опять кто-то сдал. Уж больно Паша оказался разговорчивым в то самое время, когда всем лучше было помалкивать…

ДЕЙСТВИЕ ШЕСТОЕ

Квартира Николая Васильевича Тихомирова. В Комнате Николай, Миша и Наташа.

Миша. Николай Васильевич, а чего вы из газеты ушли?

Николай. А кто их сейчас читает? Да и врать надоело. Знаешь, как это противно каждый день врать. И не важно: при Брежневе, при Горбачеве, при Ельцине… При всех. Я же начинал, как фельетонист, пытался шершавым языком  сатиры бороться с отдельными недостатками нашего самого прогрессивного социалистического общества. А меня за это из областной газеты и турнули…

Наташа. Почему?

Николай. Потому что мой фельетон, о том, как в одном районном городке школу строили, строили и так и не достроили, не понравился одному высокопоставленному чиновнику. Так как мой опус задел честь и достоинство его близкого друга, ну и косвенно его честь тоже задел…
Но самое противное было то, что директор этой самой недостроенной школы, слезно моливший меня помочь ему с ее достройкой, и документально подтвердивший мне по чьей вине она заморожена,  написал опровержение в нашу газету, что, дескать, мой фельетон искажает реальную действительность. Что я  оклеветал замечательных людей, делающих все возможное и невозможное для того, чтобы наши советские дети могли учиться в нашей новой советской школе. И что он лично и весь их преподавательский коллектив от всей души благодарят того самого друга высокопоставленного чиновника за его самоотверженный и благородный труд на благо всех советских детей…  не забыв прогнуться, естественно, и перед самим высокопоставленным чиновником. Конечно, я понимал, что бедного директора школы заставили написать это опровержение, но ведь он мог и отказаться… Или не мог?
 Я вот не  стал публично каяться за свою «клевету», поскольку  таковой ее не считал. И что? Меня быстренько вышибли из газеты, опубликовав от моего имени в газете публичное раскаяние за профанацию высокой профессии репортера. И докажи после этого, что ты – не верблюд, что к данной покаянке не имеешь никакого отношения. В глазах тысяч читателей нашей газеты я стал лжецом, клеветником, тем самым журналюгой, который для красного словца не пожалеет и отца…

Миша. Ну и куда же вы пошли?

Николай. Да, с моим желтым билетом устроиться по профессии было не так-то просто. Кто же станет брать журналиста, с такой подмоченной репутацией. Правда, друзья по перу не дали пропасть, помогли устроиться в одну районную газетенку, с очень громким названием: «Заря коммунизма».

Наташа. Как? ( хохочет). «Заря коммунизма»? Серьезно?

Николай. А что? Самое ходовое название. «Заря коммунизма». Были еще и «Путь к коммунизму», и «Ленинский путь», и «Путь Ильича», и «Социалистический путь», и «Путь октября»…

Миша. (смеется) И что опять стали фельетоны писать?

Николай.Нет, меня бросили на более ответственный фронт… писать отклики от имени трудящихся на гениальные выступления наших партийных руководителей.

Миша. Какие отклики?

Николай.Такие. Скажем, сегодня на партсъезде генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев выступил с отчетным докладом. Не успел он произнести последнюю фразу, как во всех газетах страны, от центральных до заводских многотиражек, появляются целые полосы откликов от шахтеров, доярок, хлеборобов, врачей, механизаторов, ассенизаторов, в которых те с щенячьим восторгом выражают свое искреннее одобрение гениальной речи нашего гениального вождя и в порыве всесоюзного экстаза готовы выполнить и перевыполнить пятилетний план в четыре, а то и в три с половиной года…

Наташа. Что, на самом деле такое писали?

Николай.Конечно. Только не сами, а с помощью профессиональных журналистов, которые должны были самым тщательным образом проштудировать доклад, еще до его публичной трансляции и на его основе, используя выдержки из «гениальной» речи, состряпать восторженные письма счастливых трудящихся. Вот такие письма - отклики пришлось и мне сочинять.

Наташа. Но это же были липовые отклики!

Николай. Отчасти. У нас был целый список достойнейших, проверенных  граждан нашего района, от чьего имени мы их писали.

Наташа. И они не возмущались, что эти письма подписываются их именами?

Николай. Напротив, были только рады. Ведь за эти письма они получали гонорары, причем повышенные…  Чего ж возмущаться?

Наташа. Противно…

Николай. Конечно, противно. Поэтому я и ушел. Стал работать простым шоферюгой. Хлеб по отдалённым поселкам развозить…

Миша. А это было не унизительно?

Николай.Нет. По крайней мере, ни перед кем не нужно было лебезить, врать, заискивать.  Раз никому не нужен хороший журналист, буду обыкновенным шофером. Тоже профессия.

Наташа. Да, ужасно.  Что же вы нам тогда  врали про ту счастливую, райскую жизнь. Вот мы и попались… Поверили. Захотели обратно в СССР…

Николай.А никто и не врал. Всегда же вспоминается лучшее. Да, мы тоже и дружили, может даже  лучше, чем вы сейчас, и любили, и запрещенную музыку слушали, и фильмы, и за наших хоккеистов болели .И  не только за них. И на природу ездили, и в походы ходили, и в театр. Угадывали, какой подтекст прячется за каждой, казалось бы, невинной фразой. Цензура нас тогда тоже многому научила.  Короче, жили! Даже при тоталитарном режиме все равно жили. А знаете, что самое главное было?

Наташа. Что?

Николай. То, что мы тогда были молодыми. «И чушь прекрасную несли». Не слыхали такую песню?

Миша. Нет.
Николай.Хорошая песня. На стихи Юнны Мориц. Оказывается жить можно при любом режиме. И даже быть счастливыми. Главное  - самому быть человеком…

Наташа. И вам не хотелось ничего поменять?

Николай.Хотелось, очень хотелось. И сейчас хочется… Но знаете, чего я боюсь?
Наташа. Чего?

Николай.Чтобы не было хуже… Ведь мы не можем решать все полюбовно, нам обязательно нужен мордобой. И не просто мордобой, а с многочисленными жертвами. Невинными жертвами. Мы это уже столько раз проходили. И ничему не научились…

ДЕЙСТВИЕ СЕДЬМОЕ

Квартира Страховых. В комнате Евгений. Он сидит на стареньком диване и смотрит телевизор. Идут «Новости». Диктор бодрым голосом сообщает о невиданных успехах, добившихся страной под руководством партии и лично товарища НН за минувшую неделю.   Звонок в дверь. Евгений открывает. На пороге  Сергей Сергеевич Серый – очень серый человек.

Евгений.  Сергей Сергеевич?

Серый Человек. Неужто, узнал?

Евгений.   Да как не узнать… Сколько лет в одной упряжке… Давненько вас не видно было. ( пауза) А вы нисколько не изменились.  Даже помолодели. А я вот уже на заслуженном отдыхе…Старею.

Серый Человек. Да… не изменился. Ничего, Евгений Леонидович, не изменилось! Ничего! Только хочу тебя разочаровать: я не Сергей Сергеевич…

Евгений.   Как?

Серый Человек. А так… Ты же с моим отцом работал…

Евгений.   Да… А вы?, значит, его сын?

Серый Человек. Сын.

Евгений.  Похож… И тоже по его стопам пошли?

Серый Человек. Естественно. У меня и дед, и прадед в органах служили. Династия! Бдим! Да, есть такая профессия – Родину очищать от нежелательных элементов. Ну что, будем очищать?

Евгений.   Будем…

Серый Человек. Молодец, правильно рассуждаешь. А за сигнал тебе личная благодарность, от ( пальцем указывает вверх). Инициативу мы поощряем. Да, сволочью твой друг оказался, подонком. Ничего, три-четыре годика у нас перекантуется, может умнее станет, если к тому времени не сдохнет. А? Поумнеет?

Евгений. . Вы это насчет Павла Андреевича?

Серый Человек. А что у тебя еще кто на примете есть?

Евгений. . Нет.

Серый Человек. ( передразнивает) Павла Андреевича… Какой он, на хрен,  Павел Андреевич! Паша он – Параша. Ясно?

Евгений.   Так точно…

Серый Человек. Только я сейчас у тебя не про Пашу спросить хочу…

Евгений.   А про кого?

Серый Человек. Не догадываешься?

Евгений.   Нет.

Серый Человек. А если подумать?...
( пауза)

Серый Человек. Про твою законную супружницу.

Евгений.   А что?

Серый Человек. У нас имеется информация, что твоя жена, Евгений Леонидович, вела антисоветские разговоры, пыталась дискредитировать новую власть. Что ты на это скажешь?

Евгений.  Это ж кто на нее настучал?

Серый Человек.  Не настучал, а проинформировал. Выбирайте выражения, пожалуйста, я с вами не в бирюльки пришел играть. Мы рассчитываем на вас, что вы как истинный патриот, верный ленинец-сталинец будете докладывать нам обо всем, что говорит ваша жена, с кем встречается, где бывает…( кричит) Будешь?! Последи за ней, проконтролируй. Это же в твоих интересах.

Евгений.  Не буду я за ней следить. Это уж чересчур.

Серый Человек. Что чересчур? Что? Знать, где она шляется? А ей с твоим Пашей, пока ты в море ходил встречаться не через чур было? Ты знаешь, что твоя дочь вовсе и не твоя… Что биологический отец у нее Павел Андреевич Михайловский. Так кого ты защищаешь? Кого? Проститутку…

Евгений.   Не смейте так о ней говорить. Не смейте!

Серый Человек. Что не сметь, что твоя жена изменяла тебе с твоим лучшим другом?

Евгений.  Он за это и поплатился. Думаете, я  не знал? Нина сама мне об этом мимолетном увлечении рассказала.

Серый Человек.  Так уж и мимолетном. А твой друг так не считает…

Евгений.  Врете!

Входят Миша с Наташей. Миша видит Серого Человека, смущается…

Миша. Здравствуйте, Сергей Сергеевич…

Евгений.  Так это ты, гаденыш на свою тещу настучал? (обращается к Серому Человеку) И вы ему верите? Да он сам - антисоветчик. Забыл что вот тут, в этой комнате про наших тружеников полей клеветал?  Самое прогрессивное во всем мире плановое коллективное хозяйство обвинил в воровстве и растрате…

Миша. Евгений Леонидович, я никогда ничего подобного не говорил. Напротив всегда утверждал, что только при государственном  контроле за обобществлённым товарным производством сельхозпродукции, можно решить в стране продовольственную программу.  Да, я виноват перед Сергеем Сергеевичем. Но не в том, в чем вы меня обвиняете. Я виноват перед ним в том, что скрыл, что вы пытались убить ветерана войны, человека, спасшего нашу страну от коричневой чумы фашизма – кавалера ордена Боевого Красного знамени - Ивана Григорьевича Пустельгу. И за что? За то, что он до сих пор в свои преклонные годы верен делу товарища Сталина и хранит его портрет, как самое дорогое, что у него есть. И вот за это Евгений Леонидович хотел расправиться со своим тестем.  А я промолчал. Скрыл. Но вы тоже меня должны понять. Это же отец моей жены… Мой тесть!

Наташа. ( кричит) Какой жены! Нет у тебя жены. ( Выбегает из квартиры на улицу).
Миша. Наташа! (пытается догнать ее)

Серый Человек. (останавливает). Куда это ты, Михаил? Я тебя еще никуда не отпускал… Ну, рассказывай, как у тебя обстоят дела  с этим, как его, Николаем Васильевичем? Скоро новоселье справлять будешь?

Миша. Какое новоселье?

Серый Человек. Ну как же, дело на Николая Васильевича  уже заведено. Место на нарах его давно ждет… Так что его квартира считай уже твоя. Ты, пока, особо не светись. Продолжай вести наблюдение за объектом и все нам подробно докладывать.  В нашем деле главное – не спугнуть. (смотрит на часы)
Ну вы тут на досуге все обдумайте, а я пошел ( уходит).

В дверях сталкивается с вернувшейся домой Ниной.

Евгений.   Что, приперлась?! От Паши?

Нина. Да, от Паши. Только меня к нему не пустили. Как же  - буйно помешанный.  Мы все уже буйно помешанные. Надо что-то делать, надо помочь ему…

Евгений. . Кому помочь? Твоему любовнику?

Нина. Что ты несешь, что ты несешь… Ты же знаешь, что все давно кончено. Другу твоему помочь…

Евгений.   Чтобы он снова с моей женой… Сколько лет ты мне изменяешь? Отвечай, кто отец Наташки? Пашка?

Нина. Чего ты выдумываешь?

Евгений.  Ничего я не выдумываю. Мне все известно. А я, дурак, ее еще защищаю…
Нина. От чего защищаешь?

Евгений.   От того, чтоб ты  остаток жизни на нарах не провела, защищаю…

Нина. – А…( начинает понимать)  Так это ты его сдал? Второй раз?… А я же тогда еще подумала, кто, кроме тебя это мог сделать? Но, верить не хотела… Вы же были друзья.  Друзья! Так значит все твои те старания – вытащить Пашку из психушки, были всего лишь игрой? Ты всю жизнь меня обманывал… Всю жизнь… Стукач!

Евгений.   (кричит в исступлении). Да, стукач! А ты знаешь, каково, когда ты молодой пацан, мечтающий пойти в море на практику, не можешь получить визу – потому что твой отец был «враг народа». И не важно, что реабилитированный. Все равно бывший «враг». И вдруг приходит такой милый, такой добрый, весь серый-серый Сергей Сергеевич,  и говорит:  «Я помогу вам с получением паспорта моряка. Но и вы нам помогите, докладывайте обо всех, на судне: кто что говорит, что думает… Всё. Ну, согласны?

Нина.  И ты согласился?

Евгений.   А что было делать?( рвет на себе волосы)  Он всю жизнь меня преследует … Всю жизнь! Мне день и ночь покоя не даёт Мой Серый Человек. Но я не сдавал! Я никого не сдавал, слышишь, Нина. Никого!

Нина. Не верю. А Пашу? А меня? А вашу дружбу? Стукач!

ДЕЙСТВИЕ ВОСЬМОЕ

Комната Николая. Он сидит в потертом кресле, закрыв глаза. Из проигрывателя звучит песня Битлз «Бэк ин ЮССА». Входит Наташа. Стоит на пороге, слушает.

Наташа. Кто это?

Николай. Битлз. Величайшая группа всех времен. Слыхала?

Наташа. Не помню. А что, они на самом деле были в СССР?

Николай. Нет, конечно. Шутка гениев. Да их бы к нам и не пустили, даже если б они хотели. Ни туда, ни сюда… Железный занавес. Вот, чуть приподнялся и снова захлопнулся.

Наташа. Дядь Коль, вы бы при Мишке об этом поменьше говорили…

Николай.А что? Может сдать?

Наташа. Уже сдал…по крайней мере моих родителей.

Николай. ухмыляется). Да я догадывался, только тебя расстраивать не хотел. Боюсь, он и тебя не пожалеет. Такие не жалеют. Так что и ты с ним будь поаккуратней.

Наташа. Я с ним вообще больше жить не буду.  Подонок. Раньше был такой тихий, покладистый, любящий. А сейчас словно подменили. Конечно, его профессия теперь никому не нужна. Но пойти в стукачи…

Николай. Ну, как видим, эта профессия была востребована во все времена… Да, Наташенька, линять надо отсюда, и как можно скорее, пока еще в железном занавесе есть кое-какие прорехи. Чую, скоро все мы за Пашей загремим или в психушку, или в ГУЛАГ… или еще куда.

Наташа. Что же это за времена такие? Ладно, с едой проблемы, с одеждой. Но чтобы уже и говорить было нельзя, что думаешь.

Николай. А разве когда-то было по-другому? Но то, что нас ожидает в ближайшем далёко конечно - же пугает. И чем меньше у нас будет жизненно необходимого, тем больше у нас будет запретов и репрессий. Ты знаешь, что уже весь наш регион за колючей проволокой? Да, да, я когда возил продукты в соседний район, немного заблудился и выехал как раз к этому колючему заграждению. Но хорошо, что у нас и колючая проволока не лучшего качества, не та, что в 37-м. Ржавая. Так что если ты готова бежать из этого лагеря – можем рвануть  вместе. Пока еще не поздно, пока еще не выросла новая Берлинская стена…

Затемнение. Луч высвечивает железобетонные столбы, обмотанные колючей проволокой. У ограждения стоят Николай и Наташа.

Николай. Ну что, еще не передумала? Смотри, обратно дороги не будет…

Наташа. А куда дороги? К Мише? Мне он не нужен. К родителям? Дай бог им самим в себе разобраться. Назад в СССР? Мне и этих месяцев кошмара хватило, чтобы понять – обратно дороги нет!

Николай.Ну, тогда вперед…

 Гаснет свет.  Прожектор высвечивает отдельно две фигуры Николая и Наташи.

Николай. Ты где, жива?

 Наташа. Жива. Смотрите, что это? ( Поднимает что-то с земли).

Николай. (рассматривает) Табличка какая-то.

Наташа. (читает) СЭЗ № 6.

Николай. СЭЗ? Свободная экономическая зона? (начинает хохотать). Значит, мы с тобой жили в СЭЗ?

Наташа. Да, дядя Коля, в СЭЗ. Вот тут ниже и расшифровка этой аббревиатуры – Специальная Экспериментальная Зона…  СЭЗ (пауза). Это что, над нами проводили эксперимент? Мы что, просто подопытные кролики?

Николай.. Выходит, что кролики… Забавные зверюшки. Ничего, кролики хорошо размножаются, так что еще будет над кем экспериментировать.  Ну, что, пошли?
 Наташа.  Куда? В СЭЗ номер пять или три? А может восемь? Куда? Мы везде будем просто кроликами. Кро-ли-ка-ми!

Николай.– Ты чего орешь? Хочешь, чтобы нас тут вертухаи схапали?
Наташа.   А вы что, боитесь?
Николай.. Я уже ничего не боюсь, мне за тебя страшно.
Наташа.  А чего за меня переживать.  Всё уже и так кончено. Никакого светлого будущего. Только мрачное вчера.
Николай. Ты это брось. Мрачное вчера, ещё не вечер. Пробьёмся.
Наташа.  А как же, вон до той СЭЗ № 6 доползём, если по дороге не пристрелят, и всё будет тип топ.
Они замолчали. Каждый думал о чём-то  своём.
Наташа.  – Дядь Коль, я вот думаю, если это эксперимент такой, может, всё и впрямь обойдется? Ну, в самом деле, что они, дураки, там наверху? Ну, видят же, что эксперимент неудачный. Не жизнеспособный. Ну, помучили нас полгода, попортили нам нервы и хватит, пора честь знать, пора снова к нормальной жизни возвращаться. А?
Николай.  Хотелось бы верить.
Наташа.   Ну?  ( после паузы) А если так, то чего нам, на ночь глядя, куда-то переться. Тем более куда?
Николай.То есть ты хочешь обратно домой? К Мишке?
Наташа.   Нет, только не к Мишке. К тебе.
Николай.Ко мне? С какой это стати? Ты мне не нужна… ( попытался он всё свести к шутке).
Наташа.   Нужна. –  ( она пододвинулась к нему и обхватила руками за шею). Я же вижу, что нужна. Женщину не обманешь…
Николай.Не обманешь, ( шутливо пробурчал он).  А даже, если и так, на кой я тебе – старый неудачник?
Наташа.   Ну не такой ещё и старый. Ты бы видел папика моей бывшей начальницы. Вот это развалина. И то хорохорится.
Николай. Ага, так ты меня, значит, уже в папики записала?  ( Николай попытался убрать её руки). Не выйдет. Не тот коленкор.
Наташа.  Ой, дядь Коля. Какой же ты несмышлёный..(она вздохнула и вдруг поцеловала Николая.  По-настоящему, в губы).
Николай.  Ну, тогда держись, – ( крепко схватив её, впился в вишнёвый сладко-солёный рот, пока она не вырвалась из его, ещё достаточно крепких, объятий). Выпьем за любовь! ( Достает из-за пазухи флягу).
Наташа.   Что это?
Николай.Коньяк. Французский!  Ещё из той, прошлой жизни остался.  Вот, думал,  отметим побег. А, оказывается, есть повод поважнее… ( Николай снова попытался привлечь к себе молодую женщину).   
Наташа.   А закусывать чем? Я что-то проголодалась. Да и зябко как-то.
Николай.Я бы тоже чего-нибудь перекусил. Одним коньяком сыт не будешь… ( под ногами у него что-то громко противно хрустнуло)  Наташка, ты не поверишь, знаешь, где мы с тобой гуляем?
Наташа.   Где?
Николай.По картофельному полю! В магазине ни одной картофелины нет, а тут вот она, бесхозная, валяется. Никому не нужная.
Наташа.   Почему никому, а нам?
Николай.  Правильно. Сейчас мы её в костре испечём.
(Он на ощупь собирает сухую картофельную ботву, какие-то веточки, прутики, колышки). В детстве, когда я был в пионерском лагере,  печёная картошка была для нас самым лучшим лакомством.
Наташа. В детском лагере? – (смеется).
Николай. – В пионерском!
Наташа. Всё равно – в лагере. ( продолжает смеяться).
Николай.Нет, Наташка, в пионерском лагере было хорошо. Вот только там и было хорошо. Интересно. Весело. Купались  в море, в походы ходили. А вечером сидели у костра  с этой самой печёной картошечкой. Хорошо… ( тихо поет)  Ну, споёмте-ка ребята, бята, бята, бята, бята, Жили в лагере мы как, как, как.  И на солнце как котята, тята, тята…
Наташа. Тята!  ( подхватывает песню).   
Николай.  Грелись эдак, грелись так, так, так…
Костёр потихоньку разгорается, языки пламени становятся  всё длиннее и ярче. Наташа, пританцовывая, подходит к обжигающему лицо огню и начинает танцевать, изгибаясь всем тонким стройным телом. Это завораживающий, пьянящий, шаманский танец. Николай смотрит на эту дикую свободную женщину счастливым влюбленным взглядом. Она манит его в свой далёкий фантастический первобытный мир, где нет никаких экспериментов, классовых врагов и прочей идеологической шелухи.
Наташа. А дальше,  ты чего молчишь?
Николай. Наши бедные желудки, лудки, лудки , лудки, были очень голодны…
Наташа. ( подхватывает) Дны, дны…
Николай.Молодец, соображаешь! ( он восторженно смотрит на молодую женщину манящую его за собой в дикий, первобытный мир).
Наташа.– А то! ( хохочет). Видишь, дядь Коль, какая я у тебя способная.
Николай. Вижу, девочка. Наташечка… ( смеется).
Наташа.– Какая я тебе девочка?
Николай.  А какой я тебе дядечка?
 Они снова обнялись и пустились в пляс вокруг костра. Сколько длился этот дикий танец? Минуту? Час?  Вечность?..  Два влюблённых протуберанца сливались в один гигантский язык пламени, раздваивались и снова соединялись  в мощный сполох огня…
Николай.Ну, кажется, поспела,  ( Он попытался длинной палкой вытащить из ещё горящей золы чёрный уголёк печёной картошки. Обжигаясь, хватаясь то и дело пальцами за мочку уха, он перекатывал её в ладонях, пытаясь хоть немного остудить. Затем острым ногтем отковыривает шершавую горелую кожуру. Оттуда, из недр горячего клубня, как из жерла проснувшегося вулкана, пахнуло жаром и сладостным духом. Он продолжает петь). Ах, картошка объеденье, денье, денье, денье.. (подходит к Наташе и галантно раскланявшись, вынимает из-за пазухи, словно горящее сердце, ещё продолжающую светиться изнутри картофелину). Прошу!
(Наташа радостно принимает подарок и осторожно, чтоб не испачкаться выгрызает из горькой  кожуры аппетитную сердцевину. Но всё равно перепачкала и губы, и щёки, и даже лоб… Они хохочут, целуются, глотают горячую мякоть, запивая обжигающим внутренности коньяком, и стараются ещё больше перепачкать друг друга горелой картофельной кожурой. Им весело, легко, радостно. Они настолько ослеплены, что даже не видят, как к костру подходят трое охранников и внимательно наблюдают за ними. Наконец старшему это надоедает, и он резко обрывает их веселье.
Офицер. Руки вверх. Кто такие? Предъявите документы!
Наташа. А? ( Она еще не сообразила, что случилось, но Николай уже всё понял)…
Офицер. Ага, значит, бежать задумали! У нас не убежишь…( обращается к солдату)  Рядовой Хромов - уведи задержанных, (не оглядываясь подходит к ещё тлеющему костру. Всполохи  огня высвечивают его усталое уже немолодое лицо. ( зовет солдата)  Барсуков! Пошукай там, в костре, может, ещё картошечка завалялась?
(Солдат, названный Барсуковым, быстро бежит исполнять приказание офицера).
Барсуков. Есть! Товарищ старший лейтенант!
Офицер. ( морщится) Что ты меня по званию называешь, мы ж тут одни. ( Он стесняется своего звания, быть старлеем в пятьдесят лет – что может быть унизительнее, но всё ещё надеется дослужиться  до капитана). И коньяк даже не допили,( делает глубокий глоток из фляжки).  Ну, что там, есть картошка?   
Барсуков. ( радостно) Есть!
Офицер.  Тащи её сюда! ( Пока Барсуков чистит картошку, офицер  медленно с чувством разливает остатки коньяка по стальным походным рюмочкам. Чокнулись. Выпили).
Офицер.  Бедняги, узнали про эксперимент и радуются, ( громко зло смеется). Думают, конец их мучениям. И не знают, что с завтрашнего дня, согласно Указу, ( указывает вымазанным в саже пальцем в небо), – эксперимент этот утверждается, как норма жизни.
 Офицер смачно откусывает картошку, вместе с чёрной обугленной кожурой,  и впервые за весь день смотрит  на небо. Оно  в звёздах… Но ни одна из них не спешит упасть ему на погоны. Офицер вздыхает, сплёвывает в костёр горелую кожуру и вдруг неожиданно для самого себя запевает:
Офицер. –Ах, картошка объеденье денье, денье, денье, пионеров идеал ал, ал. Тот не знает наслажденья денья, денья, денья, кто картошки не едал, дал, дал!
Занавес.