Радиация

Фрагмент рассказа "Черно — быль". Полностью: https://newlit.ru/~kovsan/6814.html


Через пару дней, дозвонившись, они принесли это слово. Думаю, мы из последних название это услышали: мир его уже знал. Рассказывая, перебивая друг друга, они присловье общее добавляли: «Ты ж понимаешь!», будто удостоверяя наши особые отношения.
— Где это?
— Понятия не имею. — Он или она, может быть, вместе.
И тут я вспомнил. Книжный шкаф, Мопассана и Малый атлас в обложке синего цвета.
— Вот тут! Ищите!
С двух сторон зажали меня, и в шесть глаз стали искать.
— Сквира, Тараща, Белая Церковь.
— Борисполь, Бобровица, Бровары.
— Радомышль, Коростышев…
— Э! Куда ты полез!
— Смотрите! Припять…
— Это река!
— Вот, на реке. Припять, Иванков, Чер-но-быль!
— Чернобыль?!
— Чернобыль!
— Нашли! — Звонко и высоко. Это она.
— Сбылась мечта идиотки. — Он. Как всё сестре, чуть-чуть лаская, какую гадость бы ни сказал.
— Придурок! Это на севере! — Как будто в этом он был виноват.
Они тесно ко мне прижимались, и, тела ощущая, больше всего на свете их хотелось обнять, еще теснее прижаться, чтобы в единое — теперь уже трехголовое — существо превратиться.
Но им я был вовсе не нужен. Разве что атлас добыть. И без меня им друг друга хватало.
Вместе с названием никому не известного городка они принесли с почты, немножко картавя, словно украв в кабинете физики или же в поликлинике, радиацию и рентгены. В голове тут же охотно — портрет Склодовской-Кюри, мужа начисто игнорируя, нарисовался. Она держала в руках фотографию ребер, рассматривая на просвет.
Рассказывали сбивчиво, но, в общем-то, внятно. И вдруг его понесло. От испуга? Словно лошадь помчалась.
— Атомы взбесились. У протонов крыша поехала. Электроны, на что джентльмены, и те обезумели. Всё это — такие трихины, о них Достоевский писал. То ли от них — радиация, то ли от атомов, которые, отравившись трихинами, оборзели, это мне по ***. А не по хуй, что от них я подохну, вместе с вами, заметьте, а у нас с тобой, брат, яйца отвалятся. Тебе, сестра, повезло. Но не радуйся, и тебе будет худо! Заметьте, бабы — зырк в ее сторону — среди этих гнусных частиц ни одной. Сплошной — та-та-та-та-таа-таа-та-та! — концерт первый чайковский. Ну хоть одну бы им ****ь, хоть бы какую! Ничего бы и не было! Они, электроны-протоны, на станции ее бы во все дырки ****и, и нам бы здесь, в этой вонючей дыре не торчать! Того и гляди, эти сраные атомы и нейтроны до нас доберутся — трахать одного за другим или всех вместе. Раздевайтесь! Трусы скидавайте! И — подставляйте! Кто перед, кто зад! У кого что имеется! Скоро перетрахают всех нас, и в корчах подохнем!
Она попыталась что-то сказать, но случившиеся звуки на слова были не очень похожи. Он от этих звуков только поморщился.
— А хочешь, — отведя взгляд от сестры, впился в меня. — Хочешь ее? — Он ткнул ее между ног? — Или меня, — себя хлопнул по заду? — Или нас обоих? — И начал расстегивать пояс. — Давай, а то девственником, плод не сожравшим, подохнешь!
Она снова попыталась что-то сказать. И снова не получилось.
— Ну! — И на моих брюках молнию вниз потянул.
Завороженно глядя на брата, наверняка таким прежде не видела, она, меня обойдя — как всегда между ними я оказался — взяла его руки в свои, и, к его свои губы приблизив, вдруг дунула со всей силы. От неожиданности он обмяк, сказал бы даже, что сдулся. Обняла его и поцеловала. Подумалось: так брата сестра не целует. Но откуда мне знать? Ни сестры, ни брата не было у меня, и, похоже, не будет.
А ночью Склодовская-Кюри уже с мужем явилась. Теперь не рентгеновскую пленку они разглядывали — меня самого, подняв — она за правое, он за левое ухо — рассматривали подмышки, сзади, словно «Малый атлас мира», меня раскрывая, картавя, лопоча, обменивались замечаниями, из которых я понимал слова Пьер и Мари. Он бородат и усат. Она, как бы это сказать, тежелоглаза: взгляд очень глубокий. Потом Пьер и Мари, став очень похожими на моих брата с сестрой, щупали спереди — необрезанный мальчик — от чего я, не вытерпев, брызнул, обоим очки залепив, и они, возмущаясь, ругались по очереди. Он крикнет: «Рентген!» Она в ответ: «Радиация!» Напоследок они снова стали портретами и убрались на стенку физического кабинета, а я поплелся во двор — следы радиации отмывать.