Иркутск - поле битвы диктатур. Часть 3-я

На заставке фото скопированное мной на Википедии. На фото штабс-капитан Калашников Николай Сергеевич - командующий войсками эсэровского Политцентра в Иркутске. Политцентр знаменит тем, что сверг иркутское правительство Колчака 4-го января 1920 года, а 15 января заместитель Калашникова - капитан Нестеров А.Г. арестовал адмирала.

3. Капитан Калашников – козырной валет! Или, как диктатура крестьян собиралась основать капиталистическое государство на «Восточной окраине» России.
 В предыдущей публикации освещена попытка диктатуры интервентов обосновавшейся в Иркутске, привести к власти вторую диктатуру эсэров, которую возглавил  Ф.Ф. Федорович. Первая, на штыках иноземцев 8 июня 1918 г., подняла антибольшевистский мятеж в Самаре, пытаясь поставить во главе страны эсэровский   Комитет членов Учредительного собрания (КОМУЧ), но потерпела жестокое поражение от Советской Армии.  Однако, попыток захватить власть хоть где ни будь, лидеры крестьянского движения не оставили. Их устраивал любой союзник и любая территория распадающейся на глазах империи, а также любая цена за власть. Поэтому, иркутская диктатура эсэров не стала мучиться угрызениями совести и обязалась беспрепятственно пропустить чехословацкий легион в порт Владивостока, позволив чехам вывезти в Чехословакию несметные сокровища, которыми они завладели в Сибири, используя смутное время Гражданской войны. Подражая лидерам февральской революции, вторая диктатура эсэров, не хуже правительства Керенского, на каждом углу вывешивала плакаты с лозунгом «Свобода», провозглашала демократические принципы правления и поставила во главу своей власти Земский собор, на заседаниях которого, по настоянию иностранцев, РКПб места не было. Казалось бы, иркутские эсэры хотели построить свой социализм, без большевиков, замахиваясь на территорию от Красноярска, до Владивостока. Но на самом деле, интервенты хотели использовать это буферное государство как преграду для продвижения Красной Армии на восток. И это государство планировалось сделать в форме западной буржуазной демократии.  Казалось бы - это не возможно, ведь эсэры – это социал-революционеры и они не могут иметь другой идеи, чем построение социализма. Тогда причём здесь капиталистическая демократия? А вспомните пролетарскую революцию в Германии 1918 года, сжатые кулаки восставших, выкрикивающих лозунг – «Рот-фронт!». Чем это кончилось? Вся промышленность Германии осталась в руках буржуазии, а формально страной правила Социал-демократическая партия Германии, в которую входили и лидеры коммунистов - Клара Цеткин, Роза Люксембург, Карл Либкнехт. И изначально, там тоже была провозглашена Власть Советов и выбраны члены Учредительного Собрания, и даже был избран Центральный совет Германской Социалистической Республики.   Но, затем, власть была передана Национальному Собранию. Сначала, всё выглядело вполне прилично – право голоса получили женщины, и молодёжь с 20-ти лет, в состав парламента вошли несколько прогрессивных партий, как и положено в демократическом обществе, а именно СДПГ получила 38 % голосов, НСДПГ (Независимая СДПГ) 7,6 %, Католическая партия 19,7 % и либеральная Немецкая демократическая партия 18,5 % голосов. На этом власть Советов в Социалистической Германии закончилась, а лидеров коммунистов схватили и расстреляли. А в 30-е годы к власти пришёл Гитлер, являвшийся вождём Национал-социалистической немецкой рабочей партии. И это при том, что правящим классом были капиталисты, отправившие лидера национал-социалистов на священную войну с социалистическим Советским Союзом. По их мнению - немецкий социализм был правильнее советского тем, что их социализм был предназначен для избранной богом арийской расы, и ничего странного не виделось в том, что строить социализм для немецкого народа собирается класс эксплуататоров. Такой же «социализм», в 20-х годах 20-го века, собирались построить в Сибири  интервенты. Я в предыдущей публикации выложил фотографию Председателя Политцентра Федорович, с ботаническим именем и отчеством – Флориан Флорианович.  Но «ботаники» интеллигенты не поднимают вооружённых восстаний. Взять хоть, к примеру, Ленина – ему Советскую Армию создал истинный диктатор Троцкий. Значит, диктатор стоял и у истоков восстания Политцентра? А вы как думали!? Восстанием и войсками Политцентра управлял штабс-капитан кочаковской армии Калашников, яркая биография которого авантюрна,  противоречива и запутана. Для освещения этой темы я решил воспользоваться сведениями с «Эха Москвы», где историк Григорий Кан, дал интервью ведущему этой радиопередачи Михаилу Соколову. Кан, изначально представил Калашникова как некую российскую посредственность – дескать, родился он в одном из сёл Енисейской губернии, в семье мещанина и крестьянки в 1884 году. Закончил церковно приходское училище, а далее повышал свой уровень образования самостоятельно. Устроился работать на завод в Томске, потом в Иркутске. Судя по тому, что законодательство царской России запрещало трудоустройство детей до 12 лет, Коле Калашникову, к тому моменту как он покинул родительский дом и стал частью пролетариата, перевалило за двенадцать. Не смотря на то, что он относился к рабочему классу, судьба свела его с партией эсэров, опирающейся на самый многочисленный класс русского общества – крестьянство. Его привлекала романтика тайного террора, при помощи которого эсэры пытались заставить власть имущих уважать крестьян -  кормильцев Российской империи. И вскоре Николаю представилась возможность проявить себя в вооруженной борьбе с угнетателями народа – грянул 1905 год, и страну стала сотрясать первая русская революция. Парню, в ту пору минуло 20-ть лет, а группа, членом которой он являлся, не щадила себя в борьбе за свержение царской администрации в Иркутске. То ли тайная полиция напала на след «бомбистов», то ли Калашников был признан выросшим из иркутских «рамок», но лихой боевик уехал в Питер, вступил в «Летучий боевой отряд Северной области» (ЛБО) и принял участие в убийстве генерала Мина, подавившего Московское восстание, и ликвидации главного военного прокурора Павлова. Притом – Калашников не был исполнителем – он стал «наставником молодых», координируя их террористическую деятельность. Тут вмешался ведущий «Эха Москвы» Михаил Соколов; Я просто для слушателей скажу, что ЛБО — это, собственно, прототип тех людей, которые описаны Леонидом Андреевым в знаменитом «Рассказе о семи повешенных». И Григорий Кан закончил эту мысль тем, что почти все члены отряда были уничтожены, а Калашников мало того, что выжил, но даже не был арестован, за что один журналист его метко окрестил «восьмым недоповешенным». Слишком бурная революционная борьба фанатика-смертника с репрессивным аппаратом царской России, утомила товарища Калашникова, и он отбыл во Францию, обогащать свой жизненный опыт в эмиграции. Вроде всё понятно, но я решил проверить эту информацию в других источниках, самым популярным из которых признана Википедия. И не зря – там есть фотография этого незаурядного представителя эсэровских элит. Первое, что мне бросилось в глаза – это несоответствие его внешности двум классам церковно-приходской школы и пролетарскому прошлому. На фото запечатлён франт в сюртуке, с бабочкой в воротнике белой рубашки, и модными усиками, а «на лбу» большими буквами написано о его причастности к обучению в высших учебных заведениях, что было «не по карману» родителям со статусом, заявленным на «Эхе Москвы». Википедия была более конкретна в обращении с датой рождения, указав число и месяц - 4 (16 по новому стилю) мая 1884 г., местом рождения заявлен Минусинск, а это довольно крупный административный центр Енисейской губернии, под началом которого было несколько небольших городков. Про пролетарское прошлое ничего нет, а вот про образование сказано – дескать, учился в Санкт-Петербургском университете. Для простолюдина это было не реально, ведь образование в столь престижном учебном заведении стоило солидных денег. Но, невозможное возможно – перспективных партийцев, руководство российских политических партий (в том числе и большевиков), направляло учиться в самые авторитетные вузы, оплачивая расходы из партийной казны. Далее заявлено, что «студент» был арестован за организацию ряда покушений, но бежал в Финляндию, затем, не легально вернулся в Россию, был схвачен и сослан в Александровский централ. На этом парад интернет-авторитетов я решил не заканчивать и зашёл на Иркипедию. И вот вам свежие новости - Николай Сергеевич Калашников (1884, г. Мариинск Томской губернии Российской империи – 17 августа 1961, г. Нью-Йорк, США) — политический деятель, член партии социалистов-революционеров, журналист и писатель. Один из инициаторов движения против адмирала А. В. Колчака. Командующий Народно-революционной армией Политцентра. Учился в Санкт-Петербургском университете. За подготовку террористических актов, заключен в тюрьму, бежал, скрывался за границей. Учился в Парижском университете. Арестован, и приговорен к каторжным работам в Александровском централе. Ну, мало вам образования? А как насчёт места рождения? Думаете Мариинск и Минусинск это одно и то же? Вы же сами видите, что даже губернии разные, и уж точно оба населённых пункта не село, а два разных города Сибири. Про образование можно дополнить сведениями на сайте Николай Калашников - Nicholas Kalashnikoff. Николай Калашников (17 мая 1888-17 августа 1961) был сибирско-американским писателем с 1930-х по 1950-е годы. Перед переездом в США в 1924 году Калашников участвовал в русской революции 1905 года и был политическим изгнанником в течение остальной части 1900-х годов. В армии Калашников служил капитаном во время Первой мировой войны и генералом во время Гражданской войны в России. После прибытия в США Калашников опубликовал свою автобиографию в 1939 году, назвав публикацию «Они берут меч» и написал детские книги с 1940-х по 1950-е годы. Среди его детских работ - «Прыгун: жизнь сибирской лошади» и «Защитник», получивший в 1952 г. почетный знак Ньюбери. Ну что сказать, - здесь наш герой помолодел на 4-ре года и один день. Но этого авторам сайта показалось мало, и штабс-капитан стал капитаном, по градации царской армии поднявшись на следующий уровень. А в Гражданскую войну – он, вообще, заявлен как генерал. А вот еще сенсация с этого же сайта, опубликованная под рубрикой «Молодость и образование»  - В 1900-е годы Калашников изучал философию и историю в Московском университете, прежде чем присоединиться к русской революции 1905 года. Источник: Википедия  site:tftwiki.ru. На этом сенсации не кончились, литературный сайт США «WorldCat», представил Николая Калашникова,  автора книги «Те, кто берёт меч» (это та же книга, а «они» и «те, кто» - это тонкости перевода), сообщив, что за участие в революции 1905 года царское правительство сослало его в Арктику. И это при том, что Александровский централ находился в 76-ти километрах северо-западнее Иркутска в селе Александровском. То, что американцы, находясь за океаном, плохо ориентируются в истории и географии Росси – это не удивительно. Удивительно, что и на «Эхе Москвы» не далеко ушли от американцев, определяя место положения этой центральной каторжной тюрьмы – историк Кан заявил, будто бы местом ссылки Калашникова была Якутия.  Это не удивительно, потому, что тысяча километров для масштабов России – это не расстояние. А может быть, просто остальные источники информации не придали значения ссылке в Якутию – Александровский централ ведь был тюрьмой пересыльной, а местом каторги мог быть любой населённый пункт, хоть в Якутии, хоть в Колымском крае. Да и мне, вроде как, нет особой разницы между Александровским централом и Арктикой – не мне же там пришлось сидеть. А вот то, что у меня нет возможности почитать книгу «Они берут меч», которая заявлена как автобиография Калашникова Н.С. – это жаль. Трудности в том, что она написана на английском языке и находится в фондах библиотек США. Хотя, вряд ли текст художественной книги несёт в себе точные данные из биографии члена партии эсэров. Но одно можно  утверждать точно – обучение в отечественных и зарубежных ВУЗах, не пропало даром, если русский эмигрант написал детскую книгу на английском языке, удостоенную в Америке премии, присуждаемой автору за выдающийся вклад в американскую литературу для детей. Но, прежде, чем стало о чём писать, нужно было все эти события пережить. И за подробностями, я опять вернулся на «Эхо Москвы». Срок ссылки носителя праведного террора закончился как раз тогда, когда грянула 1-я Мировая война. И что вы думаете – он был призван в действующую армию, окончил школу прапорщиков и был направлен на фронт. Этому удивился не только собеседник Григория Кана Максим Соколов, но и мне это показалось невероятным. Кан это прокомментировал так – доказательств того что он был террористом в суде представлено не было и он был отправлен в Сибирь на всякий случай, ведь царская «охранка» была в курсе того, что он боевик. А на войну с немцами он пошёл с большой охотой, как и все эсэры, желая победить внешнего врага, чтобы тот, не дай бог, не вмешался в русские политические разборки. И военным и гражданским властям царской России участие эсэров в войне было просто необходимо – они очистили страну от криминально-политического элемента и направили их террор против своего военного противника. Притом, соблюдая российские законы, казнить без веских доказательств этих террористов они не имели права, а если они погибнут в бою – туда им и дорога. Но, Калашников не погиб, хотя и не мог похвастаться обилием наград. Да и утверждение Григория Кана, насчёт его повышения в звании до штабс-капитана до конца войны, не находит подтверждения. Видимо он был отправлен на фронт незадолго до Октябрьской революции и выхода Советской России из 1-й Мировой. Вот доказательства, почерпнутые мной с сайта «Из капитанов в генералы за сто дней». (Вестник Томского государственного университета. 2016. № 407. Н.С. Ларьков). «Судя по сохранившимся архивным документам, А.Н. Пепеляев получал необходимую, в том числе конфиденциальную, информацию, касавшуюся выстраивания линии своих взаимоотношений с атаманом Семеновым и Д.Л. Хорватом. Такого рода информацией его мог снабжать помощник начальника Иркутского военного округа, эсер, подпоручик Н.С. Калашников, которому А.Н. Гришин-Алмазов ещё 11 августа 1918 г. подписал удостоверения, согласно которым тому поручалось от имени командующего Сибирской армией вести переговоры с есаулом Г.М. Семеновым и с генералом Д.Л. Хорватом. Получив эти документы, 22 августа Н.С. Калашников выехал из Иркутска в штаб Восточного фронта. «Впредь обо всём сообщайте полковнику Пепеляеву. У меня от него не может быть секретов», – инструктировал А.Н. Гришин-Алмазов Н.С. Калашникова. (Л. 3, 4, 8, 9, 18)». Генерал Хорват – это диктатор белого движения на Дальнем Востоке, а, как вы видите, Калашников после 1-й Мировой был в этой Белой гвардии всего лишь подпоручиком, что соответствует лейтенанту современной Российской Армии. А с фронта он вернулся всё тем же прапорщиком и был повышен в звании за подпольную борьбу с иркутскими большевиками. То есть, после вывода его полка с фронта в Иркутск, он в составе этого полка принял участие в декабрьских боях с большевиками, желая не допустить их прихода к власти. А после поражения противников Советской власти 30 декабря 1917 года, Николай Калашников создал и возглавил антибольшевистское подполье, состоящее из эсэров и офицеров царской армии. И это был парадокс – эсэры, до революции, направляли основную мощь своего террора именно против армии и высшего офицерства, а тут идейный эсэр стал офицером, и его подпольная группа состояла именно из офицеров, в которой многие не принадлежали к его партии. Летом 1918 года, эта подпольная организация приняла активное участие в свержении Советской власти в Иркутской губернии и в Забайкалье, примкнув к чехословацкому восстанию на станции Нижнеудинск, вспыхнувшему 28 мая. После победы противников Советской власти, Калашников не распустил свою подпольную организацию, так как не доверял белогвардейцам - «единомышленникам» по борьбе с большевиками, которые стремились к восстановлению монархии. Большинство членов подпольной организации оказались в Сибирской армии генерала Гайды — чеха, который перешел на службу к Колчаку в звании генерала и в должности командующего Сибирской армией. Ранее уже было указано, что Калашников убыл на Западный фронт, а точнее на Урал в Екатеринбург, где возглавил «Осведомительный отдел» штаба Гайды, обрабатывая информацию и курируя вопросы пропаганды в войсках Колчака – это что-то вроде контрразведки, но без полицейской составляющей. То есть – Гайда вполне доверял эсэру Калашникову, при том, что одобрял колчаковский переворот и был сторонником адмирала, поддерживая его стремление разбить Красную Армию и завладеть Москвой. Но в то же время, Гайда «развёл демократию» в своём приближении, набрав в штат штаба «эсэров» и прочих вольнодумцев. И это наводит на мысль о том, что иностранный генерал, служивший в русской армии, имел план действий на случай, если обстоятельства изменятся не в его пользу. А Калашников с верными партийцами, хоть  диктатуру Колчака и не одобрили, но решили его использовать как таран против диктатуры Ленина. Дескать, мы вместе с Белой гвардией уничтожим самого опасного врага, а потом уже будем делить власть. Колчак ведь афишировал на всех уровнях своё равнодушие к дальнейшей узурпации власти, обозначив в перспективе, её передачу гражданским политическим силам, достойным уважения всех слоёв населения. Предположив, что Колчак уже созрел для воздействия на него пропаганды, Калашников, через Гайду передал ему записку с предложением либерализации режима и ослабления прессинга диктатуры на население. Колчак эту записку Гайде припомнил после череды поражений на Западном фронте, будучи уверен, что именно его заигрывания с демократами привели к моральному разложению войск и стали причиной военных неудач. К Гайде, как к иностранцу, Колчак отнёсся лояльно и не отдал под трибунал. Правда, летом 1919 года, чех был отстранён от командования, но ему было разрешено беспрепятственно уехать с ближайшим окружением во Владивосток. Не мудрено, что Гайда затаил обиду. Поэтому, к моменту расставания с армией адмирала, опальный генерал проникся пониманием к идейным убеждениям эсэров, и даже стал сторонником военного заговора. Калашников был более хладнокровен и к теории заговора подошёл ответственно. Совместно с единомышленниками им был разработан план, тремя основными пунктами которого были: 1) Свержение диктатуры Колчака. 2) Склонение лидеров  местных партизан к примирению и прекращению внутрисибирской гражданской войны. 3) Заключение мирного договора с большевиками РСФСР, с условием полной независимости Восточно-Сибирского государства. Без поддержки чехов и Высоких комиссаров стран Антанты, большевики, носителей сибирской демократии всерьёз вряд ли восприняли бы, поэтому главным пунктом плана было добиться этой поддержки любым путём. Но сначала надо было прощупать ситуацию на окраине страны и если удачи не будет, то сбежать оттуда на кораблях будет проще. Википедия подтверждает отбытие с Гайдой во Владивосток и Н.С. Калашникова, который к тому времени уже был произведён в  штабс-капитаны.  Наверняка, уезжая в Иркутск, Калашников договорился с опальным генералом о первостепенном поднятии восстания во Владивостоке и, при удачно сложившихся обстоятельствах, оно стало бы сигналом к военному мятежу в Иркутской губернии. Раз Калашников сопровождал чеха во Владивосток, значит, он был уволен с военной службы, поэтому устроился работать преподавателем Иркутского военного училища. А тем временем разжалованный генерал развил бурную агитацию,  и собрал отряд в полторы тысячи человек, принимая в своё войско и большевиков, против которых ещё недавно вёл войну на широком фронте. Генерал Чечек снабдил повстанцев оружием и патронами, выдал обмундирование, а местные кооперативы собрали кое какие деньги. Утром 17 ноября, Владивосток забурлил – с автомобилей разбрасывали листовки, на каждом углу раздавались призывы к свержению Колчака и вооружённой борьбе с его ставленниками. Большевики организовали стачку. Из поезда Гайды, повстанцы повели наступление вдоль железной дороги на железнодорожную станцию и сходу овладели ею. Укрывшись от обстрела в здании вокзала, мятежникам удалось продержаться до темноты, а ночью захватить пароход «Печенга», намереваясь его использовать для высадки десанта. Гайда был дерзок и решителен, но не учёл того, что его не поддержит массово население, а японцы, хоть и интервенты, но это же не земляки чехи, и в зоне своей оккупации бардака не допустят. Пароходик, как на стрельбище, был изрешечён снарядами артиллерии с японских крейсеров, а группа десанта разоружена и арестована. Прилегающую территорию самураи оцепили и не допустили соединения мятежников с вооружёнными железнодорожниками и портовиками, а также выставили заслон перед концлагерем с находящимися за решёткой большевиками и красноармейцами. Всех, кто шёл в направлении вокзала, задерживали, чтобы не помешали прибытию бронепоезда атамана Калмыкова, открывшего огонь по повстанцам. Ночной бой не утихал до утра. Прибывшие утром  на место боестолкновения юнкера, при взаимодействии с бронепоездом, захватили вокзал и прилегающие пути и прижали восставших к причалам порта. Раненный Гайда сдался, подняв белый флаг, но был освобождён стараниями чешского командования. На остальных участников восстания помилование не распространялось. Кровь была пролита напрасно – рассчитывать на невмешательство японцев, контингент которых оккупировал железную дрогу от Читы, до Владивостока, было просто глупо. Как бы хорошо не было подготовлено восстание, даже если бы оно было поддержано многотысячным ополчением, всё равно, японцы стянули бы необходимые силы по железной дороге и по морю, и жестоко подавили  его. То есть, Гайда просто унизил Колчака, выставив его палачом перед общественным мнением, принеся в жертву многие сотни русских жизней. А может быть – это было частью совместного с Калашниковым  плана, и на фоне  бурного осуждения прогрессивной общественностью кровавой расправы во Владивостоке, планируемое восстание Политцентра в Иркутске могло быть воспринято населением как священная война с жестокой диктатурой. Так оно и вышло, если судить по публикации Ирины Берсневой «Иркутское восстание конца 1919 – начала 1920 гг.» на сайте «История советского периода(1917-1991), Гражданская война в России, Колчак и кочаковщина». Вот описание реакции россиян на пролитую во Владивостоке кровь противников диктатуры: «Иркутск – «цитадель эсеров», по словам историка и политика С. П. Мельгунова, - неприязненно встретил Совет министров. К моменту его приезда последовала трагическая развязка владивостокских событий 17 (18) ноября 1919 г., приуроченных группой эсера И. А. Якушева, бывшего председателя Сибирской областной думы, и генерала-лейтенанта Р. Гайды, бывшего командующего Сибирской армией, к годовщине Омского переворота адмирала Колчака». Ну, вот – восстание было приурочено к годовщине колчаковского переворота! Кроме того из этой цитаты становится ясно, почему иркутская администрация и общественность не вышли на железнодорожный вокзал к торжественной встрече эвакуированного из Омска правительства – они выражали протест запредельной жестокости военной верхушки, удерживающей у власти диктатора. А вот далее Мельгунов описывает реакцию политических деятелей, на которых и была расчитана попытка переворота на Дальнем Востоке: «Земцы, довольно радушно приветствовавшие Р. Гайду во время его проезда через Иркутск (хотя и не одобряли плана подготовки переворота), были потрясены жестокостью, проявленной военными властями при подавлении восстания во Владивостоке. Те, кто недавно еще сомневались в насущной необходимости крайних мер борьбы с режимом Колчака, склонились на сторону оппозиционного межпартийного блока. Как впоследствии докладывал в ЦК РСДРП И.И. Ахматов, после поражения восстания во Владивостоке «часть земской демократии, шедшей за Гайдо-Якушевым, убедившись в невозможности «соединить несоединимое» (то есть войти в коалицию с цензовыми элементами – И.Б.) отходит влево, фактически капитулирует перед нашей (Политцентра – И.Б.) постановкой вопроса. Она соглашается: 1. на необходимость искреннего мира с Советской Россией; 2. на необходимость объединения революционных государственных образований Срединной Европы и революционных образований, возникающих на российской территории в целях общей самозащиты против империалистических правительств и 3. на необходимость однородно-социалистической власти». Представители колчаковской администрации осознавали негативное воздействие на интеллигенцию расправы с восставшими во Владивостоке. Как доносил начальник отделения контрразведки штабс-капитан Д. П. Черепанов. В Черемхово «ликвидация владивостокских событий на социалистический элемент и гражданские власти подействовала угнетающе». Это моральная сторона вопроса. Но была ещё и экономическая. Управляющий делами Совета министров Г. К. Гинс в телеграмме адмиралу Колчаку сообщал об угрожающей обстановке в Иркутске, главными факторами которой, по его мнению были: «первый – безумная дороговизна; второй – острый недостаток в Восточной Сибири хлеба, мяса, масла; третий – денежный кризис, дошедший до перспективы пропасти; четвертый – тяжелая обстановка на фронте».  То есть, ситуация для иркутского восстания создалась самая благоприятная. Для описания восстания Политцентра, работа Ирины Берсневой просто идеальна – событие изложено со знанием дела, грамотно, компактно, со ссылкой на компетентные источники, наличие интересных подробностей сливается с документальной точностью. Так и хочется скопировать её полностью и дополнить свой текст. Но, это всё-таки публикация для узкого круга профессиональных историков и студентов, она объёмна и соответствует требованиям научной работы, претендуя на право называться исследовательским документом. Поэтому продолжу писать сам, вставляя цитаты и комментируя их в меру своих умственных способностей. Итак – в середине декабря медлить Калашникову дальше не куда, Колчак миновал Красноярск, а его правительство уже в Иркутске. Премьер министр Пепеляев, сразу по прибытии заявил, что согласен на демократические перемены, но при условии, что Колчак останется у власти, а война с большевиками будет продолжена. То есть он сам себе роет могилу и хочет потянуть за собой местных демократов. Это для них не вариант. Поэтому переворот неизбежен. Планируется только военный переворот без масштабных сражений – арест командования Иркутского гарнизона, в результате которого его войска поступят под управление мятежников. Калашников, к вопросу восстания подходит грамотно – «удар в лоб» для него не приемлем, гарнизон силён и его поведение не предсказуемо, поэтому восстание в губернском центре не может служить предтечей всей операции, рассчитанной на захват власти во всей Иркутской губернии. Решено проверить на практике, как восстание будет развиваться на крупных железнодорожных станциях. «Было решено начать переворот с ближайшего узлового для Иркутска угольного центра – Черемхово (в 120-ти верстах от него), чтобы лишить правительство военной помощи с запада, а также исключить подачу топлива в крупные центры и на железную дорогу. После получения в ночь на 20-е декабря 1919 г. телеграммы Политцентра с указанием начинать переворот в три часа утра выступил черемховский гарнизон (400 человек). «Переворот произошел почти бескровно», Небольшие отряды и делегации, направленные черемховским повстанческим штабом в обоих направлениях, без боя стали занимать станции, охраняемые распропагандированными Политцентром силами. Как об этом сообщал уполномоченный В. Н. Устюжанин: «Укрепление позиций шло быстрым темпом, и на третий день наше влияние распространилось и на восток до станции «Половина» (в 98-ми верстах от Иркутска – И.Б.), а на запад - до станции «Тулун» (в 366-ти верстах от Иркутска – И.Б.)». То есть – план Калашникова сработал, подавлять восстания иркутские власти не решались, учитывая опыт Владивостока. Да и бросить все силы за пределы Иркутска было глупо, там понимали, что это только прелюдия, а основные события произойдут здесь. И вот, 23 декабря, командующий красноярским гарнизоном Зиневич поднимает мятеж, а гражданскую власть передаёт «Комитету общественной безопасности», стоящему на одной политической платформе с Политцентром. Под Красноярском начинается бойня – регулярная Красная Армия догнала отступающее к Иркутску белогвардейское войско и громит его с запада, а военный самородок из крестьян – полный георгиевский кавалер, командующий 30-ти тысячной партизанской армией капитан Щетинкин, отсёк каппелевцам путь на восток и к вечеру колчаковцы терпят сокрушительное поражение. В это время, Колчак взят под охрану чехами, его люксовый вагон прицеплен к их эшелону и охраняется интервентами от восставших в Нижнеудинске эсэров Политцентра. Всё, мелить больше нельзя! Калашников возглавляет восстание в Иркутске поздним вечером. О том, что из красноярской сечи вырвалось 40-к тысяч каппелевцев, он не знает, а они идут к Иркутску несколькими потоками – по Кану, Ангаре, Лене, по параллельным ТранСибу просёлочным дорогам, и даже прямо вдоль ТранСиба. Иркутский Политцентр пытается захватить власть, взяв за военную основу части гарнизона, расположенные в Глазковском предместье – там стоит 53-й полк, специально обученный англичанами, к нему присоединяются 38-я пехотная дружина, и 1-й и 2-й батальоны Иркутской территориальной бригады. Всё – Рубикон перейдён! Но, могучая Ангара – это не речка Рубикон, в которой воды «по колено воробью». Возникают проблемы и у восставших, и у иркутского колчаковского правительства – хоть на дворе и декабрь, но вытекающая из Байкала Ангара ещё не замёрзла и по ней непрерывным потоком плывут льдины, сорвавшие паром. А город разделён Ангарой на две части – Глазковское предместье с ж.д. вокзалом на одном берегу, а административный центр на другом. Ни восставшие не могут пробиться в центр, ни части  оставшегося верным Колчаку гарнизона не могут подавить восстание в Глазково. Потому что - весь речной флот находится в руках интервентов, которые формально поддерживают восставших, но не в ущерб себе. Эталонному восстанию надо учиться у Ленина – он в первую очередь захватил почту, телеграф, телефонные станции, а потом уже вокзалы, Петроградский порт, выезды из города, ну и в конце-концов,  банки, Зимний дворец и прочие места скопления «контры».  А интервентам, обосновавшимся в Иркутске, надо в спешном порядке «сматывать удочки», поэтому, нарушить связь они восставшим запрещают. Что это значит? А это значит, что Колчак, находясь в Нижнеудинске, беспрепятственно руководит действиями своей администрации в Иркутске, ведёт переговоры с забайкальским диктатором Семёновым и отступающими в сторону Нижнеудинска вдоль ТранСиба каппелевцами. Стоит отметить, как ведёт себя иркутский губернатор Яковлев. Он бывший эсэр, но колчаковское правительство его терпело в связи с тем, что он «завязал», и как великолепный администратор, смог устроить в Иркутске подобие демократии в угоду Высоким заморским комиссарам. Калашников наделся на поддержку Яковлева, но, тот был не дурак. На «Эхе Москвы» приводят его отношение к партии эсэров – «Эсэры не способны ни к какой власти. Они могут служить дверью или для Колчака, или для большевиков». Интересно, что и на Википедии, и на Иркипедии заявлено, будто бы перед восстанием была арестована почти вся верхушка заговорщиков, что значительно осложнило руководство мятежниками. А Ирина Берснева отвергает этот вариант и заявляет об арестах лидеров эсэров уже после начала восстания. Получается, что у местной контрразведки имелся в наличии «речной трамвайчик», и они похищали беспечных главных заговорщиков прямо по месту жительства на другом берегу. Что и не мудрено – они, в основном, были люди гражданские, и ночевать в казармах не привыкли. Не смотря на практически обезглавленное руководство восстания, под контроль мятежников перешли станции Иннокентьевская, Военный городок и Батарейная, вместе с военными складами. А Яковлев, всё-таки отправил «отряд особого назначения» в Знаменское предместье. То есть – на противоположном берегу, у восставших появился плацдарм, для штурма центра города. Но не «обрубленные» средства связи обернулись трагедией. Восставшим могли «сыграть на руку» слухи о том, что Колчак погиб в Красноярской битве. Тогда, командование Иркутского гарнизона можно было легко склонить к капитуляции. А тут адмирал выходит на связь, приказывает город защищать, сообщает о прорыве верховного командования и лучших воинских частей из «Красноярского мешка» и заверяет в том, что скоро, верным ему частям гарнизона, придёт на помощь атаман Семёнов. Поэтому, бескровного переворота не произошло. Да ещё губернатор Яковлев «подлил масла в огонь», сообщив, что в Иркутск уже прибыли японцы и войска атамана Семёнова с бронепоездами. Поэтому, Решетин, начавший захватывать важнейшие объекты в центре, отвёл свой отряд особого назначения обратно за Ушаковку. Правительственные войска замешкались и не преследовали их. А ведь за Ушаковкой сосредоточилась всего горстка бывших пленных красноармейцев. Случилось это потому, что 29-го числа, иркутским правительством генералу Жанену, запретившему применение противоборствующими сторонами артиллерии в районе станции Иркутск, был предъявлен ультиматум – раз вокзал и прилегающие к нему территории объявлены интервентами  нейтральной зоной, то  мятежникам там нечего делать. И легионеры выдворили Калашникова с его вооружёнными силами на Синюшину гору. Все русские стороны конфликта оторопели – Иркутский вокзал находится в России, но никому из русских туда входа нет – он очень нужен иностранцам. Большевики несколько дней смотрели на этот бардак со стороны, опасаясь вмешаться в чужую драку, ведь оккупанты планировали создать новую власть без всяких там коммунистов. Но потом, «под шумок», освободили из тюрьмы политических заключённых, и им за это ничего не было. Тогда они осмелели и собрали ополчение из станционных рабочих и других пролетариев под руководством Штаба рабоче-крестьянских дружин в Глазково. И опять им всё простили. И тут большевики поняли, что главное условие их участия в восстании – это не ходить по городу с плакатами – «Да здравствует Советская власть!». Тогда они смогут принять участие в вооружённой борьбе, а дальше «как бог даст». Они направили свои дружины  на Ушаковский фронт, внедрив в командование большевика капитана Нестерова, ставшего заместителем Калашникова – официально он был представителем левых эсэров «автономистов». Вот так была сформирована иркутская Народно-революционная армия, в составе которой имелось около трёх тысяч человек (практически столько же, как в стане противника). Правда, и задача усложнилась - со стороны Байкала атаковал Семёнов, а вырваться в центр из-за Ушаковки не давало яростное сопротивление гарнизона под командованием генерала Сычёва. Тридцатого декабря стало только хуже – семёновцы ворвались в город и практически соединились с верным Колчаку гарнизоном, и если бы не вмешались интерветы, то вполне возможно, что восстание бы "захлебнулось". Всё  вышесказанное диктуется в пользу того, что восставшие были бессильны против Семёнова без помощи чехов. И тут, без комментария событий командованием рабочих дружин, бои за Глазково и станцию Иркутск будут освещены однобоко. А с их точки зрения, сохранившейся в Архиве новейшей истории Иркутской области - всё было наоборот. Поэтому предлагаю прочесть отрывок из документа помещённого в «Воспоминания участников Гражданской войны в Восточной Сибири 1918–1920 годов (по материалам ГАНИИО) Составитель Е. А. Серебряков Иркутск. Оттиск. 2019».  Где бывший командир 1-й железнодорожной рабочей дружины Телегин сообщил следующее: 24 декабря ночью мы узнали, что сделано свержение колчаковской власти в предместье Глазково без единого выстрела. Это свержение выразилось в том, что отстранен был от командования командир 53 колчаковского полка, и что при новом командире был политический комиссар. Командование было возложено на эсера Калашникова, который объявил себя главнокомандующим Народно-революционной армии. Все остальное оставалось по-старому. Все офицеры 53 полка, за исключением командира полка, как я уже выше сказал, остались на своих местах. Даже начальник милиции и тот остался нетронутым.  В 2 дня из нашей маленькой в 50 человек рабочей дружины выросла большая в 400-450 человек.   26 декабря получили сведения, что в городе тоже произошло восстание и что оно не вполне удачно. В присутствии Калашникова было решено перебросить на помощь маратовским (ушаковским) повстанческим частям 1 батальона 53 полка и часть дружинников. Перевозку через Ангару организовать на лодках против деревни Жилкиной, что было выполнено, а впоследствии было еще переброшено несколько рот 53 полка. Таким образом, в Глазково на 29 декабря осталась дружина, одна рота и конная команда связи 53 полка. 30 декабря на рассвете конная разведка донесла, что за восточной частью Кузьмихи по полотну ж\д подошли семеновские броневики и эшелоны пехоты, каковые произвели высадку и наступают на наше сторожевое охранение. Семеновцы, под прикрытием сильного артиллерийского огня, несколькими цепями повели энергичное наступление на наши части. Высланный заслон из рабочей дружины не мог удержать в несколько раз превосходящих сил противника. Дрогнули рабочие ряды и медленно стали отступать. Рабочие дружины, не успевшие отступить, были схвачены семеновцами на углу Мало-Александровской улицы и 1-й линии и зверски убиты. Нужно было принимать самые срочные меры, и эти меры были найдены в несколько минут. Обменявшись мнениями с тов. Сибиряковым (один из лидеров восставших железнодорожников), решили, что он останется в цепи и примет все меры к задержанию семеновцев, я же собираю все резервы и наношу удар справа по семеновским цепям. Сибиряковым был немедленно организован паровоз и пущен со станции Иркутск, против семеновских бронепоездов, каковой вышел за семафор, врезался в броневик Семенова и тем самым загромоздил путь дальнейшего движения броневиков Семенова к станции Иркутск. В то же время Сибиряков с другими товарищами принимал все меры к сдерживанию натиска дикой дивизии. Я же собрал весь резерв - 120 человек, с которым встал заходить во фланг семеновцам. В момент обхода ко мне присоединились еще 30 человек бывшей конвойной команды с Военного городка, посланных Калашниковым в мое распоряжение. С этой группой, пройдя лесом по Кайской горе, рассыпав цепь около Кругобайкальского тракта, залег и совершенно запретил открывать стрельбу, чтобы подпустить на близкую дистанцию и сразу же броситься в атаку. В это время 1 и 2 семеновские цепи занимали Иркутский вокзал и подходили к Оглоблинской улице. А как только показался левый фланг семеновской цепи, подпустил его к себе на близкую дистанцию, и у самого носа семеновцев выросла мощная стена рабочих дружинников, каковые, взяв винтовки наперевес, бросились на семеновцев с криком «ура», эхо которого отозвалось в тылу у семеновцев. Это так было для них неожиданно, что они растерялись и подняли руки вверх, побросав винтовки, а офицеры, бросившиеся к пулеметам, не успев открыть огонь, были немедленно приколоты около пулеметов. Эта победа, давшая нам пленных 150–200 человек, несколько пулеметов решила исход боя, так как рабочие и прибывшая команда, увлеченная первым успехом, еще с большой силой и настойчивостью стали теснить семеновцев к Ангаре. Семеновцы, боясь быть отрезанными, бросились в беспорядке отступать. Это дало возможность отступившим нашим частям с левого фланга перейти в наступление и в это же время к нам влилась, прибывшая из Черемхово, пулеметная команда, которая сразу же открыла огонь по отступившим семеновцам. Ударная группа все больше и больше жала семеновцев к Ангаре. Семеновцы выбросили против ударной группы около 4-х станковых пулеметов, открывших ураганный огонь одновременно с Звездинской рощи, Глушаковского переулка и Жарниковской улицы. Таким образом, вся старая базарная площадь была взята под перекрестный огонь и один станковый пулемет «Максим» установленный семеновцами в роще в беседке, открыл огонь по частям рабочих дружинников, которые в это время находились на углу Пушкинской и Кругобайкальской улицы. Это мероприятие семеновцев приостановило на несколько минут движение ударной группы. Не теряя времени, ударная группа была разбита на две группы, одна часть пошла вправо базарной площади, стала обходить с рощи. А вторая стала двигаться не по Пушкинской улице, а через забор, обойдя пулемет в роще, который нами был взят, как трофей, а люди, обслуживающие его, были перебиты (дорого достался дружине этот пулемет, из коего семеновцы убили 5 человек рабочих и многих ранили). Сбив этот пулемет, и остальным зайдя в тыл, этим окончательно парализовали семеновцев, которые бросились в паническое бегство. ГАНИИО. Ф. 300. Оп. 1. Д. 821. 1–4. Машинопись". Так восставшие рабочие Глазковского предместья, будучи на грани поражения, всё таки не дали соединиться семёновцам с городским гарнизоном генерала Сычёва. И чудом удержали ситуацию  под контролем. Но и  "это были ещё цветочки», в груди у восставших всё оборвалось, когда 1-го января на Иркутский вокзал прибыло два эшелона с японскими войсками. Все успокоились, когда полковник Хукиди, посетив штаб НРА, заверил Калашникова, что у японцев своих дел хватает, и они будут охранять японскую миссию и консульства союзников. А это, уже «не лезет ни в какие ворота» - власть Семёнова держится на японских штыках, а японцы вежливо улыбаются ставленникам диктатуры, не пускающей его в Иркутск, который ему подарил верховный главнокомандующий. Это говорит о том, что пунктуальные японцы не полезли сразу в пекло, а Хукиди предварительно обсудил ситуацию с союзниками и узнал об их намерениях. Умные люди объяснили ему, что если Политцентр создаст государство, преграждающее большевикам путь на восток, то все интервенты будут в выигрыше. То есть – чехи, обременённые богатой добычей, беспрепятственно неспешно поедут во Владивосток. А представители Англии, Франции и США, может быть ещё останутся и «выметут сибирские сусеки до чиста». А в чем тогда интерес Японии? А большевики не планируют остановиться в Иркутске и, когда они пойдут за Байкал, то у японцев могут случиться неприятности. Поэтому, этот чуть живой Политцентр, принесёт японцам больше пользы, чем атаман-разбойник. А пока японский полковник устраивал «чайные церемонии», ребята из шайки атамана устроили на станции Байкал, что находится у истоков Ангары из Байкала, откровенный дебош – прервали телеграфную связь и нарушили железнодорожное сообщение, а в результате лихой пальбы погибли люди с обеих сторон. Апогей сражения наступил 1-го января - повстанцы обречённо рвались из-за Ушаковки в центр, гарнизон Сычёва стоял насмерть – пленных не брали, добивая раненных, жестокость стала запредельной. Но победитель так и не определился. На завтра командование интервентов потребовало от семёновцев покинуть Иркутск, из-за беспредела, устроенного на станции Байкал, а Калашников повёл свои войска в последнее наступление и опять безрезультатно. Тогда, генерал Жанен, которому иркутяне так и не сказали спасибо за спасение города от артналётов воюющих сторон, 3-го числа, прямо среди ночи, собрал в своём вагоне лидеров вооружённой борьбы, кроме изгнанного за Иркутск семёновского генерала Скипетрова. В присутствии Высоких комиссаров он провёл переговоры. Было объявлено перемирие. Бои прекратились, в дело вступили политики. Верхушка войск интервентов настаивала на передаче власти Полицетру. Однако, это была большая морока – признать законной власть мятежников было весьма рискованно. Но это было жизненно важно для эсэров – «Законное получение власти давало Политцентру право распоряжаться армией Колчака. Члены делегации межпартийного блока категорически возражали против предложения «троектории» эвакуировать армию на восток. Они опасались, что из-за малочисленности собственных вооруженных сил Политцентр не сможет удержать за собой территорию. Но по вопросу об армии обеим сторонам также не удавалось договориться». А в это время, Колчак ещё не отрёкся от власти и был всё время «на проводе». Поэтому: «Днем 3-го января министры направили адмиралу Колчаку шифрованную телеграмму в Нижнеудинск, где он находился с 24-го декабря по настоянию союзников. В «Обращении Совета министров» говорилось, что остатки войск можно вывести на восток, «выговаривая через посредство союзного командования охрану порядка и безопасности города», при непременном условии – отречении Колчака от всероссийской власти в пользу генерала Деникина. 4-го января 1920 года Колчак подписал указ о сложении с себя полномочий Верховного правителя». Вот от этого места в документе появляется смысл отречения Колчака от власти – он пытается лишить мятежников опоры на свои войска, несущие службу в Иркутской губернии. Чем это кончилось? «Немедленно об этом узнал начальник Иркутского гарнизона генерал-майор К. И. Сычев и с заложниками, и частью военных, спешно покинул город, раз «троектория» решила сдать власть. Правительство фактически оказалось брошенным на произвол судьбы. После того как к двум часам утра 5-го января Иркутск был занят войсками Народно-революционной армии, к которой присоединились 54-й полк и казачьи части, власть в городе перешла к умеренным социалистам. Еще до этого, в половине двенадцатого ночи, уполномоченный эсэрами Я. Н. Ходукин прервал переговоры с правительством, объявив: « Власть старая пала по воле народа. Политический центр вступает в исполнение своих обязанностей и передает власть Национальному Собранию, которое будет созвано в самом непродолжительном времени». То есть - германский переворот, с переходом власти Национальному Собранию, являлся эталоном для иркутских эсэров. Но тут, Ходукин выдал желаемое за действительное, а на самом деле: «Кровопролитная гражданская война вопреки декларациям социалистов не прекратилась, а на время даже усугубилась; противники блока получили возможность обвинять его в иностранной интервенции, ссылаясь на занятый союзниками в дни восстания «дружественный нейтралитет». В результате доверие значительной части населения к Политцентру оказалось подорванным». Ну, то есть – губернатор Яковлев был прав – эсэры были дверью для диктатуры большевиков. И, не смотря на то, что эта «суровая диктатура эсэров» продемонстрировала населению Иркутска показной арест Колчака 15 января 1920 года, переданного Политцентру прямо в руки демократичными чехами, дни её были сочтены. А штабс-капитан Калашников ещё пожил и благополучно дожил до старости в далёкой Америке. Пережив крах Политцентра через две недели после провозглашения его победы над «реакцией», Калашников ещё пытался послужить большевикам для уничтожения которых, ещё не так давно, создал в Иркутске подполье. Вот как об этой службе сообщает Ирктский историк Павел Новиков: «Прибайкальский партийный комитет запросил у Иркутского ревкома помощи людьми и вооружением. В ответ, в Иркутске из рабочей дружины и добровольческих частей Восточно-Сибирской советской армии (ВССА) сформировали Забайкальскую группу войск, которую возглавил Н. С. Калашников. А 17 февраля она походным порядком выступила из Иркутска на Култук, и 23 февраля достигла восточного побережья Байкала, где уже формировалась 7-я Забайкальская дивизия. Вскоре, 2 марта 1920 года части ВССА заняли Верхнеудинск. В Верхнеудинске 5 марта по инициативе
командующего Забайкальской группой ВССА Н.С. Калашникова было создано
Временное Земское правительство (председатель меньшевик И.А. Пятидесятников, эсер
Миханошин и большевик Н.К. Гончаров).  Уже 10 марта, в Верхнеудинск переехал Главный оперативный штаб - А. А. Ширямов, А. В. Павлов и другие. Этот штаб, подчинил себе Забайкальскую группу ВССА и местных партизан, и приступил к их переформированию в Забайкальскую стрелковую и Забайкальскую кавалерийскую дивизии. В знак протеста против этих несогласованных с ним распоряжений Н. С. Калашников подал в отставку». Не видя для себя перспективы в Советской Росси, он эмигрировал в Китай, а затем в Штаты. Намаялся конечно, пока обжился во враждебной русскому человеку цивилизации, но сумел приспособится к жизни вдали от родины, и реализовать обнаруженный уже в зрелом возрасте литературный талант. Лихая была молодость у революционера Калашникова – подходят к ней слова из песни - «Нас водила молодость в сабельный поход…», а оказалось, что людям больше нужны книжки, а не сабли. Это ещё не конец в серии публикаций «Иркутск – поле битвы диктатур». Ещё напишу о подлостях со стороны чехов в отношении не только Колчака, Семёнова, но и иркутских большевиков, отстранивших 22 января «бесхребетный» Политцентр от власти. И ещё - я не оставил намерений прокомментировать допрос Колчака. Сейчас архивы так много рассекретили и опубликовали архивных документов, что тема Гражданской войны кажется не паханным полем. Попробую его «распахать». Не на уровне профессионального историка, конечно. Но среднестатистический читатель и не читает научных трудов – он занят земными делами.
Постскриптум.
Неожиданно для себя, я обнаружил идентичность развития революционных событий в Германии с переворотом Политцентра. И это не с проста. Германская революция изначально копировала процесс становления российской диктатуры пролетариата, но, затем подверглась сильному влиянию "коллективного запада" и сменила курс на "демократию", оставив пролетариям только афишу, которой, впоследствии прикрывался Гитлер, как лидер, хоть и фашистской, но "РАБОЧЕЙ" партии. Эсэры, по примеру германских социалистов, собирались передать власть Национальному Собранию, в чём изначально проглядывается нацизм. Им не хватало только свастики. Но за этим дело бы не стало. Не смотря на то, что на знамёнах Политцентра не было немецкой нацистской символики в виде свастики, эта свастика находилась рядом - на этикетках и бутылках иркутского пивовара, датчанина по происхождению, по фамилии Рифесталь. А в Забайкалье она уже была на красных знамёнах нациста Унгерна, уничтожавшего в Монголии китайцев и евреев. Казалось бы - иркутское пиво здесь не при чём, но в Гражданскую войну Рифесталь бежал в Данию, где уже давно варил своё пиво "Кралсберг" другой датчанин - Якобсен, демонстрирующий на этикетках свой товарный знак - свастику. Полагаю, что в Европе этот геральдический знак стал модным в связи с открытием Суэцкого канала, проложившего короткий путь в Индию - где свастика - священный символ буддистов. Однако, если Унгерн, разрешивший своим бурят-монгольским кавалеристам гарцевать под красными знамёнами со свастикой в белом кругу, не пресёк бизнес Рифесталя, то Гитлер с ним и Якобсеном церемониться не стал и они даже не пикнули насчёт того, что платили денежки за патент, приобретая этот символ буддизма, как товарную марку своего производства. Но пиво пивом, а меня терзают смутные сомнения а не хотели ли западные магистры окружить Советскую Россию, зажав её между фашистской Германией и фашистской Сибирью и Дальним Востоком. И если это так - не хочешь, а зауважаешь иркутских большевиков, скрутивших голову зародышу нацизма.