А я знаю

Нередко бывает, встречаются люди, оживленно разговаривают о чем-то, при этом совершенно не слушая друг друга.
Михаила Ивановича в деревне звали не иначе как “А я знаю”. Свойство он имел такое необыкновенное, не дослушав собеседника, говорить: “А я знаю”. Множество при этом возникало самых разнообразных казусов. Потешались порой сельчане над Михаилом Ивановичем, когда он попадал в очередной “просак”, но с него, как с гуся вода. Намертво приросла к Михаилу Ивановичу эта фраза-паразит.
Вызывает его как-то бригадир, спрашивает:
– На 35-м поле ты вчера боронил?
– Я, – отвечает Михаил Иванович.
Трактористом Михаил Иванович работал уже более десяти лет. Трудился добросовестно, технику знал и любил. На доске Почета красовался его портрет, под которым кто-то написал: “А я знаю”.
– Что, не знаешь, что межпольную дорогу нельзя боронить? – наседал бригадир.
– Ну, в одном месте, – отвечал Михаил Иванович. – Надо же было как-то на другое поле переехать. Не на себе ведь бороны же тащить.
– Олух ты царя небесного! Вчера директор…
– Да знаю я, – перебил бригадира Михаил Иванович.
– Директор, – продолжал бригадир, – повез вчера комиссию показывать твое поле, как одно из лучших, и на тебе…
– Ну и чо? - спросил Михаил Иванович.
– Куричье капчо, – зло ответил бригадир. – Из-за тебя премиальных лишился. Вот чо.
…Собрались как-то под вечер мужики пивком побаловаться. Сосед Михаила Ивановича, Гришка Быков, предложил:
–  Пойдем к Михаилу Ивановичу в палисадничек, у меня “заготовочка” обалденная есть, похохочем.
– Расскажи, – попросили мужики.
– Потом, по ходу дела, так сказать, - ответил Гришка. – А то не интересно будет.
Михаил Иванович хозяином был гостеприимным. Принес огурцы, помидоры, лук и сорокоградусную.
– Как, мужики, думаете, – спросил Михаил Иванович, – будет нынче урожай?
– А куда ему деваться-то. Посеяли вовремя, дожди прошли хорошие.
Гришке не терпелось проверить свою “заготовочку”. Но он ждал момента. Сразу начинать было рискованно. Он посмотрел на братьев Кузиных, подмигнул лукаво, мол, сейчас начнем, слушайте:
– Говорят, тебя вчера по телевизору показывали, – обратился он к Михаилу Ивановичу.
– Знаю я, –  ответил Михаил Иванович. – Кого только нынче ни показывают.
  «Вроде бы клюнуло», - подумал Гришка, приготовился. Но Михаил Иванович перебил:
– Недавно показывали этого… ну, как его, артиста. Хохмач, короче. Ну, он наш парень, деревенский…
– Евдокимова что ли?
– Вот-вот, его. Так он там про быка Борю рассказывал, оборжаться можно. Сейчас я вам расскажу.
– Ты же двух слов связать не можешь, – вставил старший Кузин.
– Знаю я, – то ли согласился Михаил Иванович, то ли по накатанному ответил. – Я только не понял, зачем он быка-то “под мышку” брал, подкастрировать хотел?
Гришке этот момент показался наиболее благоприятным, он взглянул на мужиков, показывая: “начинаю”.
– Да на хрен тебе этот бык, Михаил Иванович, что ты к нему привязался. Здесь дела похлеще. По деревне слух идет, что я вчера твою бабу…
– А я знаю, - не дослушав, спокойно ответил Михаил Иванович.
Заготовка сработала «на все 100». Взрыв хохота потряс палисадник. Гришка чуть не подавился огурцом. Братья Кузины от хохота кашляли. Михаил Иванович же недоуменно смотрел и ждал, пока мужики перестанут скалиться. Когда смех стих, продолжил, обращаясь к Гришке:
– Ты вот говоришь, бабу. А она в чем виновата?
Понимая, что Михаил Иванович “не врубился”, Гришка решил продолжить розыгрыш:
– Ну и как после этого… чувствует себя твоя Полина? – ехидно спросил он, одновременно оглядывая мужиков, вновь приготовившихся к очередному хохоту.
– Плохо, Гриша, плохо, – ответил Михаил Иванович. Еле до кровати добралась, лежит. Дочки ухаживают. Утром фельдшера вызывал.
На секунду все оцепенели. Лица “хохмачей” вытянулись и застыли в какой-то полуидиотской гримасе. В широко раскрытых глазах братьев Кузиных появилось выражение страха. В голове Гришки творилось непонятное. “Вроде бы и не перепил, а голюнчики какие-то прыгают”. Он посмотрел на Михаила Ивановича, тот искренне переживал и сочувствовал супруге.
– Что? Что ты городишь, морда пьяная! – в ужасе закричал Гришка. – Он схватил Михаила Ивановича за воротник рубашки, начал тормошить, спрашивать.
– Скажи, скажи, твою мать, что ты напридумывал. Или сейчас рожу твою, как пятак, начищу.
– Синяк большой во все лицо, – хрипя отвечал Михаил Иванович. – Всему, – говорит, – ты виной.
– Что? Что ты опять мелешь, окаянный!
Гришка был в полной растерянности. Он не понимал происходящего, хотя и видел, как быстро собрались и “слиняли” братья Кузины. Михаил Иванович рассуждал, как говорят, со своей “колокольни”: “Переживает Гришка. Но он  же не хотел сделать Полине плохо. Сама виновата. Надо было под ноги смотреть”.
– Да не виноват я ни в чем, Михаил Иванович! – взмолился Гришка. – Это недоразумение какое-то. Это я… Ну шутка это, Михаил Иванович!
– Какая же шутка, Гришка, – возразил Михаил Иванович. – Пойдем в хату, посмотришь, поговоришь с Полиной…
– Боже мой! Боже! – застонал Гришка. Я, наверное, рехнулся, а, Михаил Иванович?
– Да ладно тебе удивляться-то, – сказал Михаил Иванович. – Синяк он и есть синяк, пройдет. Фельдшер сказала, сотрясения мозга нет.
– Так в чем дело-то?
Гришка уже явно почувствовал, что они не понимают друг друга. Что-то здесь не так, не то.
– Все просто, Гришка, – ответил Михаил Иванович. – Ты забор ремонтировал?
– Ну.
– Хрен гну! Проволоку разбросал и не убрал, а Полина шла, запнулась и лбом…