Предновогодие

Ну, и погодка… едрит твою… простите… перед Новым годом. Всё от неё и пошло. Даже любовь, смеется дедушка Серафим, была. Не, ну, а куда, скажите, девать чувства, если они, как шило в мешке, которое не утаить? Короче, и дожди шли, и снег валил, и метели свистели. Как сказал однажды приятель – дядя кавказских кровей:

- Вай, вай, вай! Слюшай, зачем такой деляль!

А оно получается так. Деляль, не деляль, а в погреб под праздник спуститься желательно. На кухне уже и картошка закончилась, и морковь, и банки от закаток опустели, и…    о, да, и наливочку, вишневую, не мешало бы принести, чтоб согрелась, ибо, что это за праздник, как говорится, без этого, то есть, без того?
 
Вот и пошли вдвоем с бабушкой. Сумками, разумеется, запаслись. И то, мол, надо, и это. Только погода, черт возьми, не июньская. Снегу намело по…  не, ниже…  не доходя до… Короче, резиновые сапоги как раз к месту. Идут, значит, проваливаются по… не, ниже… Ноги, бездельники, то не могут проткнуть толщу снега, то не выдергиваются обратно. Но наш брат, особенно, если ему уже лет и лет, способен на все. Бухтит, сморкается, но идет.

Добрались, наконец, до своего любимого погреба. Спасибо ему, родненькому, что он есть. Как без него жить? В нем в любую минуту найдешь всё к столу. Хотя, смотря, как думать. А что бы он, например, делал без них? Так, что не стоит зазнаваться.

Сумки загрузили по требованиям старого этикета – совсем полные, и сверху немножко. Закрыли погреб, сарай. Фонарик обязательно проверили – на месте ли? Он вечно то теряется, то забывается. А ведь с ним и на балкон надо ходить. И уж после этого - по долинам и по взгорьям, то есть, потянулись цепочкой к дому. А маршрут – врагу не пожелаешь.
 
На кухне всё пересмотрели. Ничто не гниет, не плесневеет. Даже наливка. И приступили к делу. Ведь к празднику, а что тут – день всего, всё это должно быть переработано в борщи, каши, зажарки, поджарки. Вот и пыхтят.
 
Первая эмоция родилась аж под вечер, когда один нос еще висел над ведром с картофельными очистками, а другой, то есть, дедушки, уже освободился:

- Слушай, а свет в сарае выключили?

- Не помню!

- Вот, беда! Опять надо идти!
   
Что ж, сапоги – на ноги, и дедушка Серафим отправился. Но тут уже, кроме толстого снежного покрова, помехой вставала темень. Особенно, в подъезде. Угостят еще, думал, трубой по голове! Но ноги несли сапоги, куда требовалось, ибо им еще с детства накрутили пружину. Пока тыкал да выдергивал ноги (в снег, из снега), вычислил, во что обошлась бы оплошность с забывчивостью. Не дорого, конечно, но нежелательно. Простите, поколение – ещё то! Не привыкли жить вольно.

С трудом открыл дверь сарая, так как под ночь – мороз, а металлические соединения – в смазке, а она имеет свойство – застывать. А когда вошел в помещение, залился смехом во всю ивановскую. Пришлось даже представить себе, каким был в молодости. Номера телефонов друзей, знакомых, контор, впрочем, мог назвать, хоть днем, хоть ночью. А ведь они состояли из пяти цифр каждый. А тут, видите ли, забыл, оказывается, маленькую детальку…

А дело вот в чем. Давным-давно кто-то из начальства, явно предполагая, что люди пожилого возраста, вполне могут забывать выключить на ночь свет в сараях, дал команду - отрезать им провода, идущие от столбов. Теперь света нет. А он – запамятовал...

Чтож, как говорят, из-за плохой головы, и ногам покоя нет. Пришлось опять тыкать сапоги в толщу снега да вырывать их оттуда. И думать, конечно же: о, если бы это было последнее препятствие на пути к квартире! Тогда же, вместе с сараями, и в подъездах домов отключили свет. И вот иди теперь, дедушка Серафим, поднимайся по неосвещенной лестнице...

Но он идет. В ожидании, конечно, что в темноте и с Новым годом могут вдруг «поздравить».