Запасливый ты человек, Иванов

Эпиграфом к этой миниатюре может стать перефразированное известное высказывание Виссариона Белинского. «Любите ли вы театр так, как я люблю его, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением?...»
НЕ любите ли вы ГРЕЧКУ так, как я НЕ люблю её, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением?...

Время этого рассказа переносит нас в Ленинград, в те годы, когда с питанием было уже не плохо, а совсем плохо.
Ввели талоны на основные продукты: водку, крупу, макароны, подсолнечное масло. У людей появился азарт «отоваривать» выданные талоны. Ими менялись, как в детстве фантиками от конфет. Это уже напоминало какую-то игру. Коллеги на работе, при встрече, сразу задавали вопрос, ты отоварил карточки? Если хочешь, меняю талон на водку, на два талона на гречку. Поскольку наша семья была не пьющая, то гречки у нас в доме, слава Богу, хватало. Мало того, она всё прибывала и прибывала. Родителям, ветеранам войны, выдавали дополнительную гречку, как подарок и они несли её нам.

Один раз я наблюдал, как на площади одна сумасшедшая старуха крошила батон голубям. Голуби ели прямо с её ладони. Как всегда, это привлекало зевак. И если раньше я видел в глазах людей умиление от взгляда на голубей, теперь в них была зависть к птицам.
Появилась у питерцев странная привычка, задёргивать шторы на время обеда. Слова из песни «Отвари потихоньку калитку...», получили иной, кулинарный смысл.
Люди перестали ходить друг к другу в гости. Но если уж возникала в визите острая необходимость, типа: дня рождения или поминок, то люди несли с собой не цветы, а еду.
По радио передали, что резко увеличилось число подаваемых во дворцы бракосочетаний заявлений, при уменьшении количества браков. (Да оно и понятно, подавшим заявление, выдавались талоны на дополнительное питание.)

Моя соседка по лестничной площадке, женщина в возрасте, служащая актрисой в театре, сказала мне по секрету:
- Я стала теперь опасаться при встрече с художественным руководителем нашего театра, протягивать ему свою руку для приветственного поцелуя.
- Почему? – наивно спросил я.
- Неприлично долго, он последний раз смотрел на мою кисть перед тем, как поцеловать. Ощущение было такое, словно он решал, а может откусить?

Но вот, отпустили цены, и прилавки заполнились едой. Вырос ассортимент, цены, качество продуктов. Появилось много нового, до сих пор не пробованного советским народом.
Диалог, услышанный мной тогда в овощном магазине:
- А что это за сок Гуавы?
- Да, вроде, зверь какой-то – отвечает продавщица.
- Так какой же от зверя-то сок?
- Так может желудочный?
Но тут, одна пожилая, в скромном пальтишке и старомодной шляпке, женщина, явно ленинградка, покупающая четыре картофелины, пояснила:
- Гуава, из которого приготовлен это сок, это плод дерева. А животное зовётся Гуанако.

Мы с женой воспрянули духом. И вроде бы уже можно себе позволить поесть разного, но...
Но запасы гречи в нашем шкафу, диктовали своё меню: на первое, суп с гречкой, на второе, жареные котлеты из гречки с гарниром, гречневая каша. На десерт - чай с печеньем из гречки.

Мы даже обрадовались, когда мой приятель ещё со школьных времён, Миша Панков, пришёл в гости с тремя детьми, женой и мамой жены.
Миша, войдя в комнату, спросил с ужасом в голосе:
- А что это у вас за мешки с вещами стоят в углу? Вы уезжаете?
- Нет, Миша. – ответил я.
Ну, не мог же я ему рассказать правду, что мешки эти заполнены носильными вещами, вытащенными из шкафа, где их место там заняли пакеты с гречневой крупой.

Мишина жена, после третьей тарелки гречневой каши, сытно икнув, произнесла:
- Как же хорошо, Иванов, что ты у нас такой запасливый человек.