Байкальские аккорды

1980-й … Жаркое и богатое событиями лето. Москва готовится принять Олимпиаду. А мы, везунчики, стройотряд Белорусского политеха, едем обустраивать Байкало-Амурскую магистраль. Нам достался Усть-Илимск. Здешняя ГЭС к тому времени уже построена, но вокруг нее еще много недоделок. Нам предстоит работа по специальности – монтаж трубопроводов лесопромышленного комплекса и тепличного комбината.  Сама по себе поездка на поезде через всю Россию – уже приключение. Девять суток мелькания лесов, полей и рек, непрерывная череда знакомств, разговоров и, чего греха таить, дружеских застолий … и, наконец, - станция Тайшет, город Братск, распределение по объектам и «дорога смерти» на Усть-Илимск.
Заселение в 3-хкомнатные квартиры уютных новостроек с нормальными бытовыми условиями и островками нетронутой тайги во дворах и … масса впечатлений. Из пустоты нищенских магазинов мы попали в «рай» зоны БАМа: 20 сортов соков, кокосы и ананасы в овощных клетях – тогда нам это было в диковинку. Ящик бананов под кровать – и на работу. Работали в смешанных бригадах: пара высококлассных рабочих, 5-6 студентов и 5-6 местных зэков, благо зон в «зоне БАМа» хватало. Работа разная – и на 6-метровой высоте в палящей духоте стеклянных тепличных крыш, и в глиняной пыли и грязи, и на 4-хметровой глубине в стуже вечной мерзлоты. Работа в бешеном темпе. Логистика на уровне, только успевай монтировать то, что подвозят сотни грузовиков. На стройплощадке ежедневный шок -  наш бригадир в обед выпивал литр водки и как ни в чем ни бывало, в том же бешеном темпе лез на верхотуру и нас подгонял. За два месяца работы – ни одной травмы. Зэкам пить категорически запрещено. С нами работали убийцы. Срока у всех – солидные. Биографии - разные. Психика – непредсказуемая. У них – утренний и вечерний контроль в «зоне». От работы не отлынивали, рады были глотку свободы и отличной корм;жке. Правда, после зарплаты по нескольку дней на работу не выходили, пока вс; не пропьют. В эти «черные» дни к зонам лучше не приближаться. А потом снова ничего, можно.
По воскресеньям – в тайгу за ягодами, на мелкие горные речки, где ленок клю;т исключительно на «химию» - пучок цветных ниток. Или на Ангару.  Запань лесопромышленного комплекса забита плавающими бр;внами лиственницы. По ним бегом к бонам – и с 30-градусной жары в 11-градусную Ангару! Контраст – ошеломляющий. 10-20 гребков от бр;вен и – пулей обратно, руки-ноги сводит, зубы стучат. А возле самого водосброса плотины ГЭС мужики на спиннинг ловят двухпудовых тайменей.
По вечерам в нашей многоквартирной общаге – карточные баталии, шахматные турниры и  коллективный просмотр олимпийских событий. И вдруг, как обухом по голове – смерть Высоцкого.
Вот в такой обстановке я и познакомился с худеньким скромным пареньком из параллельного потока Мишей Карпач;вым. От нас он отличался одним – он играл на гитаре и ПЕЛ. Я тогда был дачным «ботаником», в походы не ходил, песни слушал «телепатриотические», застольные и «англофарцовочные». Исключение составляли Высоцкий и Макаревич, которые были для меня неким подобием божественных Прометеев. Но я и представить не мог, что кто-то может петь песни Высоцкого и Макаревича не хуже их самих. А этот мой неказистый ровесник пел. И не только Высоцкого и Макаревича. Он пел нам Окуджаву и Галича, Визбора и Городницкого, Дольского и Митяева, Никитина и Ланцберга, Антонова и Гребенщикова … И всю отечественную и зарубежную эстраду. И не просто пел. Он жил этими словами, этой музыкой, их чарующей гармонией. И распространял вокруг себя спокойную интеллигентную ауру.
Незадолго до завершения нашей практики я узнал, что Миша сагитировал троих своих сокурсников не везти заработанные деньги в Минск, а потратить их на турпоход по Байкалу. Ведь когда ещ; сюда попадешь! Я напросился к ним пятым. Рюкзаки на спины и – в путь. Сначала на катерах вверх по Ангаре, через Братск и Иркутск – в Листвянку. Потом пешком по северному берегу Байкала вдоль заросшей травой узкоколейки на восток и обратно в Листвянку. Это был самый кайф. Совершенно дикая природа, ни одного человека.  Кристально чистая и жутко холодная вода Байкала. А за еле видным южным краем великого озера - таинственный туманный Хамардабан. Мы собирали кедровые шишки, ловили омуля и хариуса, зарывались в теплый белый песок, пили целебную байкальскую воду, дышали свежайшим в мире воздухом и пели, пели …
А напоследок решили заглянуть в один из прекрасных уголков Восточного Саяна – Аршан. Катеров тогда по Байкалу ходило мало. Толпа на пристани в Листвянке собралась приличная. А запускали на катер не больше положенного количества пассажиров. Девчонок мы протолкнули, а сами не успели. Сходни подняли и катер отчалил. Девчонки стали кричать и махать руками, чтобы капитан вернулся и забрал нас. В Валиной руке был кошел;к со всеми нашими оставшимися деньгами и билетами на самол;т. Тут кто-то в толпе случайно зацепил е; руку, кошелек упал в воду и стал тонуть. Медлить было нельзя. Я, не раздеваясь, прыгнул в воду, успел схватить кошел;к и вдруг увидел надвигающиеся на меня винты катера. Это капитан дал задний ход. Я замахал руками и чудом выбрался из потока захватываемой винтами воды. В ходе этой «спасательной операции» я утопил в Байкале очки. Я видел, как они заскользили вниз по крутому каменистому дну бухты. Наверное, и сейчас они, отражая солнечные лучи, удивляют странными бликами новые поколения хариусов и омулей. Потом, на катере, мы загорали, пели и бросали в Байкал монетки. Монетки, кувыркаясь, проваливались в прозрачную глубину и никак не хотели исчезать из виду. Они вс; тонули и тонули, а мы их  вс; видели и видели …
А потом был Аршан, и лобовой штурм какой-то безымянной полукилометровой вершины, и похороны Мишиной гитары, сорвавшейся вместе с рюкзаком с почти вертикального склона, и победно вскинутые руки на фоне непокор;нных вершин, и туманная глубина долины, и снег в тени горячих скал, и таинственный мрак ущелья, и водные процедуры в леденящем горном потоке, и цветные шнурки на ритуальной сосне …
И было возвращение из сказки, и пустая послеолимпийская Москва с пепси-колой и диковинным McDonalds'ом, и уч;ба, и работа, и семья … Незаметно прошло 10 лет. И вдруг, совершенно неожиданно, искра байкальского костра, занесенная куда-то в глубину меня Мишиными песнями, взорвалась неуемным клокочущим вулканом рифм. Его жаркая лава и сейчас нет-нет, да и забурлит во мне. Это значит, что огонь, зарожденный тогда в глубине моей души, не погас. Пока он горит, живу и я.
***
На фото мы на катере плыв;м по Байкалу из Листвянки в Слюдянку. Первый справа я в запасных очках, второй – Миша Карпач;в с ещ; «живой» гитарой.