Правда планеты лжецов. Главы 10-14

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Ульяна и Астра и начали очень живо общаться, хотя никакого душевного родства с ней Ульяна не чувствовала. И вот однажды Астра, явно волнуясь и смущаясь, заговорила с Ульяной о встрече с удивительным человеком. Точнее, он не совсем человек. Он – божество.
«Шутить с серьезным видом – особый писк» - подумала Ульяна и была готова ещё сильнее зауважать коллегу за остроумие. Но стало ясно, что Астра не шутила.

…В его присутствии у людей проходят мучительные боли. Этот человек дал Астре лекарство, которым она вылечилась от головокружений и вылечила младшего сына от нейродермита. Он вынужден скрываться – понятно, почему… Ульяне не было понятно, зачем такому могущественному существу скрываться, но она промолчала.

Однако о главном, чем Астра была обязана своему божеству, она рассказывать не смела. Двоюродная сестра Астры умирала от рака. Поздно обратилась к врачу со своей шишкой на шее, поначалу неправильно лечили… А кроме того, на Кибальчиче не было ни нужных специалистов, ни нужного оборудования, ни лекарств. Попасть в Новую Москву, где был онкологический центр, больной можно было только на корабле с пассажирским отсеком. В очередь на перелет записывались за несколько месяцев. Чудо-человек поговорил с умирающей и почему-то рассердился. Он отвел ее к знакомому капитану торгового корабля, на котором были пассажирские отсеки, и капитан согласился отвезти женщину в Новую Москву, но не бесплатно. Он уже не в первый раз подбрасывал людей на другие планеты, и не только планеты Красного Мира. Сумма была неподъемная, но знакомый Астры тотчас перевел деньги. Скажем к его чести: он действовал в ущерб себе, рисковал свободой – поэтому и не смог скрыть бешенство. Но как бы он стал жить дальше, зная, что мог спасти и не спас женщину, шутившую, что у нее «раковая шейка».

Астра очень доверяла и сочувствовала Ульяне, и была готова свести ее с этим чудо-человеком. Ульяна согласилась. Ей было страшно и стыдно за Астру. Понять ее было трудно.
«Вопрос здесь в том, что наполняет наибольшим ужасом меня и ее».
Астре легче думать, что миром и ее собственной жизнью управляет не бесчисленное множество безликих сил, взаимодействие которых просчитать невозможно, а существа с гуманоидным разумом, понятными человеку чувствами и желаниями, либо люди, заполучившие сверхчеловеческое могущество. Высшие силы можно уговорить, убедить, разжалобить. С ними можно сторговаться. Можно даже запугивать и шантажировать, как в древности маги угрожали самим богам. А Ульяну охватывал ледяной, невыносимый ужас именно от мысли о всемогущей разумной воле, которая зачем-то (не важно, зачем) допускает всё зло этого мира. Далеко не всё происходит вследствие человеческих поступков, совершенных осознанно; средства от множества страшных бед ещё не скоро будут найдены. От всех поисков «смысла страданий» за версту разит бессердечием и злорадством, а еще - двуединой мерзостью под названием садомазохизм.


Ульяна долго петляла по закоулкам неподалеку от конца Второго луча. Наконец она нашла нужный дом, и в полутемном зловонном подъезде позвонила в звонок у нужной двери условленное количество раз.  Ульяне открыл молодой мужчина, стройный и подтянутый, в белом кимоно и в бандане с кельтским орнаментом по краю. Это был Рений, а точнее - Ренар.
- Я рад видеть вас, Ульяна Кировна, - сказал он с очень приятной улыбкой на узких губах. - Идемте.

Земное божество обитало в маленькой квартирке, где явно давно не было ремонта. Прихожая, тесная ванная, куда мужчина отвел Ульяну помыть руки, и кухня, где он заваривал чай, были самые обыкновенные. В единственной комнате из мебели был только шкаф, на полу – большой ковер и множество подушек разных размеров. Стены завешаны почти сплошь, и чего там только не было: фотографии саамских и эвенкийских шаманских бубнов, репродукции православных икон, Сикстинской Мадонны, китайского лубка с Восьмью бессмертными, японской гравюры с кицунэ, множество аляпистых картинок с орнаментальной живностью и парящими женщинами. Тут же – увеличенная фотография китайской монеты с прямоугольным отверстием. А ещё - искусно выполненная акварель. Ренар заметил, что именно на ней Ульяна задержала взгляд.
- Это подарок. Я не имею морального права называть имена моих гостей, но, если бы я это сделал, многие оказались бы вам знакомы: они знакомы всем, - сказал Ренар с улыбкой и подмигнул.

Он предложил Ульяне сесть на ковер, как ей удобно, поставил на пол поднос с заварочным чайником, двумя чашками и вазочкой с конфетами и сам сел по-турецки (многие были уверены, что это и есть поза лотоса). 
- Астра немного рассказала мне о вас, но только хорошее, - Ренар говорил бархатным, приглушенным голосом, плавно и уверенно. Невозможно было догадаться, что в душе он был напряжен, как струна.  – Не сомневаюсь, что и обо мне она вам тоже рассказала. Боюсь, что она мне льстила. Я обращаюсь к вам, скорее, на некоем невербальном, глубинном, духовном уровне. Поэтому я не всегда могу интерпретировать то, что вижу, правильно. Вы немного поможете мне, хорошо? А я помогу вам найти ваше, только ваше собственное решение. Итак: на какие вопросы вы более всего хотели бы найти ответ?
- Что делать, и кто виноват, - брякнула Ульяна и ужасно смутилась. Главной целью, с которой она шла сюда, было разобраться – кто охмуряет даже неглупых людей, как он это делает, и вывести негодяя на чистую воду. Но нельзя было с хода выдавать свою враждебность. Ренар учтиво улыбнулся.
- Я имею в виду, что мне делать, чтобы мне стало легче, и кто виноват в моих несчастьях.
Ответ в конце задачника: «мне нужно вылечиться от последствий отравления и искать другую работу, а виноваты в моих несчастьях я сама и в какой-то мере Тихоходцевы, отец и сын».
- Вы позволите мне обращаться к вам на «ты»?
- Мне бы не хотелось, - осторожно сказала Ульяна.
Ульяна даже не могла себе представить, как выражение лица и поза с прижатыми к туловищу руками выдавали ее тревогу и напряжение.
- Угощайтесь и ни о чем не беспокойтесь, - мягко сказал человек. Ульяна боялась притронуться к чаю: что, если этот тип что-то туда подмешал?
- Вам в скором времени предстоит защита?
- Нет. Я - ка бэ эн уже много лет.
- Я так и подумал. Кандидатскую защитили – труба зовет на битву за докторскую. – сложно было определить, утвердительно или вопросительно это прозвучало.
- Я не планирую защищать докторскую.
- Но не собираетесь же вы останавливаться на достигнутом? Я прав?
Ульяна медленно, как будто с трудом кивнула.
- Послушайте меня, Уля, - ласково сказал человек. – Я чувствую некий холодок недоверия. Вы скептик, каким и должен быть настоящий ученый. Но, думаю, вы согласитесь со мной – догматизм и зашоренность для науки опасны. Нужны интеллектуальная храбрость и понимание, что нам известно лишь немногое. «Гений – парадоксов друг». Больше всего на свете сейчас я хотел бы вам помочь. Я не смею обещать вам стопроцентный успех: все люди разные, и каждый бесконечно сложен. Но всё-таки то, что я делаю или предлагаю делать, обычно работает. Так что с эмпирическим и практическим критериями истины всё в порядке.

Ульяна была уверена, что неподвижна, как статуя. Но помимо воли она кивнула.
– Я вижу, что вы очень сдержанный, воспитанный человек. Боюсь, даже в чем-то забитый. Но в вас достаточно жизненных сил и мужества. Вы же знаете: на старой Земле не раз случалось, что «трусишка зайка серенький» ударом задних лап отправлял охотника на тот свет. Вы вполне можете постоять за себя и добиваться поставленных целей.
Ульяна дернула уголком рта, и ее глаза наполнились горечью. Человек ответил ей взглядом, полным сочувствия.
- Я понимаю: возможно, вам сейчас кажется, что вы, в стремлении к своим целям, упустили нечто важное. Вот, дескать, погнались за морковкой на удочке…
Ульяна заметно вздрогнула. Ренар понятия не имел о причине.
- Вы замерзли. Вам хочется человеческого тепла. Хочется заботиться. Скажем, о ребеночке. Но даже не вздумайте принижать себя и свои заслуги! Слышите, Уля!? - Ренар улыбкой попытался разогнать тень, покрывшую Ульяну. Он наклонил голову на бок и осторожно сказал:
- Мне думается, вас гложет некая давняя, застарелая проблема. Она для вас будто камень на груди. Вы уже вы сделали всё, что зависело от вас, чтобы ее решить. Или по крайней мере, считаете, что всё. Но объективно с этим связан кто-то ещё… Малоприятная личность. Мягко говоря... Ни стыда, ни совести. Готов идти если не по трупам, то по головам точно. А когда дорвется… Возможно, он занимает должность, которой не достоин, а свое дело не любит, и в результате только вредит.  Добытчик дефицита. Мне почему-то так думается.
Ульяна напряженно сдвинула брови. Ренар всматривался в ее лицо.
- Есть кто-то похожий в пределах видимости?
- Да, есть, - выговорила Ульяна как будто с трудом.
- Как вы считаете: может ли быть, что этот человек мешает вам в решении этой проблемы. Может быть, даже не по злобе.
Ульяна что-то мыкнула в ответ, но Ренар понял, что напал на след.
- Может быть, он и повинен в случившемся?
- Видите ли, - заговорила Ульяна. – Под ваше описание подходят двое, отец и сын. Отец в свое время серьезно навредил мне, хотя я и сама была в значительной степени виновата. Этого человека нет в живых. А теперь его сын не вредит мне явно, но может навредить. Хотя я не в курсе подковерной возни.
- Я и увидел их, как единое целое: связаны по крови и похожи. Вы можете рассказать, что случилось?
- Но ведь вы же всё знаете.
- Сейчас для нас обоих важны не только факты, но и то, чем была эта печальная история лично для вас. В первую очередь это.
Ульяна, сама себе удивляясь, рассказала, как отравилась осмием. Ее несчастье не было тайной с тех пор, как она впервые вызвала скорую помощь. Провалившись в мучительные воспоминания, упорядочивая и усиливая их словами, Ульяна оценила мудрость своего собеседника – можно было обнять небольшую бархатистую подушку и успокоиться. Человек слушал очень внимательно, кивал и мыкал. Но в какое-то мгновение он не удержался и перебил ее переменившимся, не бархатным, а встревоженным и почти резким голосом:
- Подождите-подождите. Нужно было вывести из лаборатории людей и вызвать службу, которая убрала бы этот распроклятый осмий.
- Я даже не знаю, была ли тогда на Кибальчиче такая служба.
- Можно было позвонить спасателям - они бы вас перенаправили, куда нужно.
- Тихоходцев очень боялся каких-то проверяльщиков. Он бы вообще предпочел, чтобы никто не узнал об этой истории.
- Если он так боялся, то пусть бы сам и убирал отраву. Голыми руками! А лучше – языком! И вообще – почему именно вам пришлось это делать?!
- Признаться, я плохо помню, как было дело. Возможно, он просто сказал мне это сделать, и я не спорила.  Было бы намного хуже, если бы это пришлось делать кому-нибудь другому.
- Вы считаете свою жизнь менее ценной, чем жизни ваших коллег?
- Нет. Но я не считаю её более ценной.
- А вам не приходило в голову, что вы своей жертвой развращали других и ставили их в нравственно невыносимую ситуацию? В тех обстоятельствах никто не должен был жертвовать ничем.
Ульяна опустила голову.
- Вот, что я скажу вам, Уля. Ваш поступок был одновременно предельно храбрым и предельно трусливым. Вы были жестоко наказаны за трусость. Но срок вашего наказания истек, и теперь вы будете вознаграждены за смелость. Для вас наступает пора чудес. У вас появятся новые силы. В течение, самое большое, полугода, сбудется одно из ваших давних желаний. Теперь главное вам самой не сглупить и не спрятаться под корягу в неподходящий момент… Действуйте этично, но смело – высшие силы дают добро.

Ренар мог говорить всё это, ни о чем не тревожась: он понимал, что человеческая жизнь редко бывает беспросветной. Чудеса в ней случаются, орлы прилетают, и боги являются к своим любимцам. Рояли в кустах тоже время от времени обнаруживаются. Разумеется, чудо должно быть хорошо подготовленным, но Ульяна сделала для этого уже немало. Ульяна видела, что ее собеседник выпил свой чай до половины и тоже рискнула. Чай был ароматным, немного пряным.
- Но в первую очередь вам необходимо обследоваться и лечиться.
- Я уже пять лет только и делаю, что лечусь.
- Не нравится мне этот ободок вокруг ваших губ, - медленно проговорил Ренар, наморщив лоб, чуть перетянутый банданой. – Как у вас дело обстоит с гемоглобином? Если на Кибальчиче медицина… - мужчина показал большим пальцем вниз, – попробуйте найти что-то на других планетах. Боги помогают руками людей.
Ульяна подумала про бритву Оккама, но ничего не сказала.
- Успех в лечении, конечно, гарантировать нельзя, но я могу ему посодействовать.
Ренар взял с полки изящный пузырек с притертой пробкой. В пузырьке были мелкие белые таблетки.
- Вы, наверное, уже наслышаны об этом лекарстве. Оно гармонизирует потоки вашей биологической энергии.
Ренар назвал цену, от которой у Ульяны немного оборвалось дыхание, но она перевела деньги на номер, указанный этим человеком. Денег было невыносимо жаль, но истина дороже (6).

Ульяне после этой встречи было очень не по себе. Она была неплохим работником науки, но человеком наивным и кристально честным. Кроме того, она ни малейшего понятия не имела о наборе инструментов, которыми пользуются мошенники. На планете по имени Ульяна рациональность представляла собой лишь тонкую кору, под которой клокотала древняя магическая и религиозная магма, время от времени прорываясь наружу – Ульяна несколько изменила метафору из «Золотой ветви».

Мало того, что Ульяна не могла разоблачить этого человека. От испуга и изумления она была уже почти готова ему поверить. К счастью – только почти. В некоторых случаях можно было предположить, что он узнал кое-что от Астры, но некоторые совпадения были как сильные толчки в грудь. Неужели он и вправду читал мысли? Потом Ульяна припомнила, что все-таки произносила вслух «морковка на удочке». Только это было в личном разговоре со Стеллой, Астра не могла его слышать. Очередное обследование показало, кроме прочего, анемию.

Если бы Ульяна поверила Ренару, то одним визитом дело бы не ограничилось. Он сделал бы всё, чтобы Ульяна протоптала к нему дорожку.

Ренару было интересно, но и страшно браться за новые для него области обмана. Не хватало опыта, теоретических знаний, актерского мастерства и чуткости. Это нелегко – заставить людей рассказать о себе всё, что нужно, и не заметить этого. Ренар не считал тех, кто отдавал ему деньги и молился на него, глупцами. Наоборот, он знал, как на самом деле недоверчивы были даже самые внушаемые и невежественные. Ренару повезло, что ему попались «не пуганые» советские граждане, а к тому же - жители небольшого купольного города, которых было легко распределить всего по нескольким группам. Пришлось изучить некоторые социологические и экономические сведения о Кибальчиче и вообще – об СССП, чтобы понять, с кем и с чем Ренару с большей вероятностью предстояло встретиться. Несмотря на все страхи и опасения, деньги в карман текли небыстро, но постоянно.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Моника подозревала, что Ася рассказала о своем побеге далеко не всё. Она не могла не понимать, что не выжила бы ни в вагоне перед погрузкой, ни в грузовом отсеке корабля. Технические и стартовые комплексы, равно как и топливный завод космодрома Кибальчича находились за пределами купола и были полностью автоматизированы. Моника поделилась своими соображениями с мужем:
- Я думаю, она была с кем-то в сговоре.
- Похоже на то. Видишь ли, есть еще одна станция. С нее стартуют личные катера или «Ласточки», которые проходят через шлюзы и летят на космодром. Дальше они либо пристыковываются к жилым отсекам, либо помещаются в транспортные отсеки. Туда закачивается воздух.
- Мфм, - кивнула Мара.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Стелла сидела на низкой ограде перед медицинским центром, обессилевшая и потрясенная. Обследование не оставило никаких сомнений: Стелла была беременна. Она понимала, что уже сейчас была матерью, и любовь к ребенку начала разгораться. Но неизбежно возникли подозрения в бесконечно гнусном обмане.

После работы Стелла поехала играть квартирник. С сегодняшнего выхода в комсомольский рейд она отпросилась заранее.

Когда Стелла со своей гитарой пришла в квартиру, там собралось уже человек пятнадцать. Мэлор и Арлен, сидя на диване спиной к окну с пожелтевшим тюлем, настраивали инструменты. Стелла к ним присоединилась.

Незнакомая Стелле девица сидела в кресле, расстегнув рубашку, и Вемир, звукооператор из Дома культуры, увлеченно рисовал что-то фломастером на обнаженной груди.   Лохматый горбоносый Моро с интересом наблюдал. Стелла давно решила, что не в праве никого осуждать, но ей по-прежнему было неловко, когда она видела что-либо подобное.

То и дело заливался дверной звонок, кто-нибудь выходил в прихожую, и в дверь вваливалась очередная компания или хотя бы парочка.  Появился Рений, поздоровался со Стеллой поцелуем. Стелла боялась, что ее начнёт мучить тревога, но вместо этого было ощущение праздника и родства со всеми, кто набился в крошечную квартирку. В комнате слушатели не поместились. Многие сидели или стояли на полу в прихожей. Кое-кто на кухне распивал портвейн и гоготал на весь дом. Очень многих Стелла прежде встречала на совместном концерте «Радио-Дворника» и «Формалина» на пустырях. Дворник время от времени вставал с места и фотографировал собравшихся. Люди жмурились от вспышек. Рений, как выяснилось, ненавидел фотографироваться, требовал не снимать его, но кто же его слушал.

До этого дня Ренар был уверен, что ни в одном Мире не осталось такой седой древности, как камеры со вспышкой.

Наконец Стелла ударила по струнам. Все притихли. «Радио-Дворник» начал концерт с зажигательной песни «Брендан Аполлонович Зильберфогель».  Одни думали, что она про человека, другие что про звездолет. Авторы, Стелла и Мэлор, сами хотели бы это знать. Затем последовала душераздирающая баллада о пироге с глазами – его ели, он глядел... Белиберду пели серьезно, проникновенно и убедительно. После этого стали чередовать серьезные и трагические песни с шуточными и абсурдными. Давая отдых Стелле и Дворнику, Граф импровизировал на синтезаторе.

Стелла пела, играла на гитаре и губной гармошке, публика расслаблялась и бушевала всё больше и больше: аплодировала, просила сыграть ту или иную песню, выкрикивала что-то, в том числе замечания разной степени разумности. Было душно. Стеллу бросало в жар, становилось всё тревожнее, тоскливее и тяжелее. Стелла боялась, что всё это кончится либо обмороком, либо панической атакой. С середины концерта Стелла как будто не слышала ничего, кроме флейты, которая то нежно пела, то пронзительно визжала.

Концерт, наконец, закончился, слушатели расходились. «Радио-дворники» сидели на кухне и отмечали успех, представьте себе, чаем. Стелла, наконец, улучила момент и позвала Рения на серьезный разговор. Они ушли в опустевшую комнату. Рений смял крошечную Стеллу в объятиях. Он ощутил, что она дрожала всем телом.
- Я жду ребенка, - сказала Стелла.
- Ну что ж, - от усмешки Рения у Стеллы похолодело внутри. – Поздравляю. Но при чем здесь я?
- Хороший вопрос. Я просто хочу знать – это ошибка врачей, и ты на самом деле не бесплоден, или… Кроме тебя, у меня никого не было.
- Да я верю, верю, - сказал Рений, его глаза опустели и потеряли выражение. – И всё же я не могу иметь детей. Это медицинский факт.
- Претензий у меня к тебе нет, - ровно произнесла Стелла. – Я рада, что беременна.
Не было ни обиды, ни гнева, ни разочарования. Скорее онемение, как от анестезии. Самые страшные несчастья часто приходят тихо и безболезненно.

Стелла вышла на улицу одновременно с Рением и Графом. Недалеко от подъезда Стелла заметила четырех молодых людей и девушку. Комсомольцы двинулись навстречу троим. Стелла и Искра увидели друг друга. Боевую пятерку навел на квартиру кое-кто из тех, кто только что подпевал и аплодировал, знакомый Искры. Молодые люди бросились бежать вперед по улице, и четырем комсомольцам пришлось отстать, когда Рений и Арлен в последний момент прыгнули в вагон. Стелла побежала обратно в подъезд. Искра – за ней. Уже в подъезде Искра нагнала Стеллу.
- Ты пойдешь со мной в штаб! – Искра выглядела растерянной, но глаза горели черной яростью.
- И не подумаю, - холодно ответила Стелла. - Я не нарушала никакие законы.
- Пойдешь! – тихо крикнула Искра, прыгнула к Стелле и заломила ей руку. В бешенстве Искра была готова и покалечить, и убить Стеллу. Ей показалось, что ее облили чем-то раскаленным – такой была боль. Слезы хлынули из глаз. Стелла с криком рванулась и освободилась. На ее счастье в это мгновение из лифта вышел Мэлор. Искра не знала, кто это. Она сообразила, что превысила полномочия, и случайный встречный мог вступиться за Стеллу. Искра убежала на улицу.

Стелла сказала Мэлору, что вот-вот лишится сознания: ей застелила взгляд рваная сетка из темноты и огоньков. Мэлор отвел Стеллу в опустевшую квартиру, уложил на диван, свернул свое пальто и положил Стелле под ноги.

Мэлор проводил молодую женщину домой. Еще в вагоне Стелла обнаружила у себя на почте рассылку от Искры. Она успела написать заявление с «требованием исключить Стеллу Князеву из комсомола и вывести из состава штаба за моральное разложение», а сообщение с доносом отправить на несколько адресов, в том числе самой Стелле. Комсомольское собрание должно было состояться через два дня, и было нужно срочно изменить повестку.

Рэма, увидев встрепанную Стеллу присела на полусогнутых и чуть слышно вскрикнула. У Стеллы мучительно болела рука.
- Никто не слышал, как ты вошла в квартиру? – быстро прошептала Рэма. Стеллу это удивило. Ей пришлось сбивчиво рассказать, что они с друзьями только что отыграли квартирник, что их выследил комсомольский патруль.
- Говори тише! – так же шепотом крикнула Рэма, бледная, как смерть.
- Да я не кричу, - пробормотала Стелла. Ей было страшно говорить: каждое слово как будто резало Рэму. …Искра Клименко, да-да, та самая, вывернула Стелле руку.
- Искра стукнула. Не меня, а на меня, прости за грустный каламбур. Теперь меня, скорее всего, исключат из комсомола.
- Не ори! Соседям всё слышно! Нам еще с этими людьми жить!
Стелле показалось, что ее ударили под колени. Ей уже не хотелось разговаривать с Рэмой, у которой лицо пошло пятнами. Стелле пришлось признаться в беременности. Рэма озиралась, как будто искала, куда ей убежать.
- И ты мне врала!?
- В чем я врала!? – опешила Стелла.
- Ты была у мужчины и умолчала об этом!
- Что значит «умолчала» !? Это касается только меня.
- Это касается не одной тебя. Если у тебя после аборта начнутся осложнения, кто будет тебя лечить!? Какой позор… - Рэма с отчаянием покачала опущенной головой.
- Я не стану делать аборт, - твердо произнесла Стелла. – И тебе не придется страдать от позора. Я сделаю всё, чтобы поскорее отсюда уехать.
- Все-таки не родятся от осины апельсины, - выдохнула Рэма. – Ты такая же лживая и грязная, как твоя мать и все твои сородичи!
- Что ты имеешь в виду? – проговорила Стелла. - Я не понимаю.
- Я надеялась, что ты догадливее, и сама всё поймешь.
Рэма в тихой злокачественной ярости заговорила шепотом:
- Много лет назад у меня был роман с космонавтом-испытателем. Только я не была за ним замужем, и он не погиб, а жив-здоров и теперь, но это не важно. Я сделала от него аборт, - голос Рэмы изменился, и лицо покрыла тень. – Я даже представить себе не могла, что буду так мучиться. Я тогда работала в другом НИПе, в конце Четвертого луча. Однажды, когда я и дядя Жорес дежурили поздно вечером, в воздухе столкнулись два катера. В одном из них пилот (условно говоря, пилот) был пьян в лоскуты. Он не получил ни царапины. А в другом катере летела женщина на восьмом месяце беременности. Ее катер был намного меньше и легче. Она пыталась уйти от столкновения… Развороченное мясо... Ей сделали кесарево сечение, ребенок был жив. Но женщину врачам спасти не удалось. По плаценте определили, что женщина была неотеником. Генетический анализ это подтвердил. Кому нужен ребенок-неотеник!? Я поняла, что в тебе – мое наказание и мое спасение. Я быстро собрала документы на удочерение. Ну, что скажешь!?
- Скажу, что я тебе не верю!

Больше Стелла и Рэма не сказали друг другу ни слова. Стелла легла в постель, отвернулась к стене и закрылась одеялом с головой. От озноба Стелла проснулась до будильника, торопливо собралась и без завтрака бросилась в институт.

В лаборатории Стелла нашла описание простейшего исследования. Прополоскала рот, протерла щеку с внутренней стороны стерильной салфеткой, взяла соскоб со слизистой. Но нужен был контроль. Контроль явился и взглядом обдал Стеллу презрением.
- Ты что, с похмелья? Руки трясутся.
- А что, в моем присутствии можно закусывать? Не могла бы ты мне помочь?
Искра ожидала чего угодно, кроме просьбы о помощи.
- Ну, я попробую.
- Мне нужен только соскоб с твоей щеки.
- Зачем?!
- Кажется, я узнала о себе нечто интересное.
Искра благородно исполнила просьбу Стеллы. Стелла с пробами побежала в комнату для молекулярно-биологических исследований. Искра последовала за Стеллой и стояла позади нее, пока Стелла работала. Искре было неловко и неуютно. Стелла тяжело и неровно дышала. Ее знобило так, что Искра сказала:
- Дай, я всё сделаю.

Стелла не ответила. Может быть, не услышала. Было хорошо известно, что из-за вновь возникших повторов ДНК геном (7) неотеника был больше, чем геном человека земного типа. Стелла измерила и сравнила количество ДНК в ядрах своих клеток и клеток Искры. Более точные исследования требовали большего времени, а Стелла не могла ждать. Различия оказались достоверными. Стелла сорвалась с места, и опрометью выбежала из лаборатории. Стелла не предупредила Искру, что это должно было остаться тайной.

«Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в неотеника. Лучше бы превратился в страшное насекомое!».

Выбежав из института, Стелла долго стояла, опершись спиной о стену дома и беззвучно обливалась слезами.
«Что теперь со мной будет? Что будет с ребенком!? Куда идти!? Что делать!? Исключат из комсомола… Что с нами будет!? Теперь мы будем жить среди ненависти, как в ванне с кислотой. Затравят. Подкараулят, ударят в живот, чтобы вызвать выкидыш. Убьют… Убьют…».

Стелла проваливалась всё глубже во тьму, то ледяную, то раскаленную, и в этой тьме Стелле не верилось ни во что, кроме бесконечных унижений и страданий, которые ей самой и ее ребенку будут причинять все вокруг от невежества и трусости. Кто-то подошел к плачущей, спросил, не нужна ли помощь. Стелла не ответила и снова бросилась бежать.

Тогда на ум Стелле пришла самая страшная и ложная мысль.
 «Есть одно преимущество в том, что я – неотеник. Я могу всё сделать так, что никто ничего не заподозрит. Никому не придет в голову винить себя в моей смерти».

У Стеллы была с собой небольшая бутылка воды. В ближайшей аптеке Стелла купила аспирин. Пройдя немного по улице, она выломала из блистера несколько таблеток и разом проглотила их. Стелла, дрожа и давясь, глотала воду, но казалось, что таблетки застряли в горле. И вдруг ее внутренности свело от смертельного страха за себя и ребенка. Этот настоящий страх отогнал и развеял кошмары наяву. Нащупывать корень языка Стелле не пришлось: ее чуть не вывернуло на изнанку над первой же урной. Едва отдышавшись, Стелла вызвала скорую помощь.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Врачи в больнице редко улыбались пациентам, но ни разу не оскорбили и не обругали испуганную, виноватую и постоянно плакавшую Стеллу. Но, как всех суицидентов, ее поставили на учет в психоневрологическом диспансере и сообщили об этом на работу.

Поскольку Стелла одумалась почти сразу, не успели пострадать ни она сама, ни ее ребенок, как показали исследования, дочь. От того, что происходило сейчас, на пятой неделе, зависела вся дальнейшая жизнь. Стелла знала об этом больше, чем многие. Но вместо того, чтобы оберегать свое дитя в это опасное время – что она натворила!? Ей было бесконечно стыдно.

В первый же день позвонила Рэма. Стелла сорвавшимся голосом крикнула что-то в коммуникатор, и, не слушая, что говорила мать, отключила его на несколько часов. Затем включила и добавила все контакты Рэмы в черные списки.

Кошмары Стеллы отчасти сбылись, но сладить со здоровым, обоснованным страхом оказалось проще, чем с болезненной тревогой. Стелла о таком читала.

Несколько раз Стелле звонила Октябрина или Рина, комсорг Космического комплекса и «штатный» член президиума на всех комсомольских собраниях. Она участливо расспрашивала Стеллу, что с ней случилось. Стелла ответила, что тяжело заболела. Рина принялась допытываться: чем именно. Ей удалось вытянуть из Стеллы, что она ждала ребенка. Отвечать на дальнейшие расспросы Стелла отказалась. Рина рассказала, что на прошедшем комсомольском собрании повестку не меняли, а докладную Искры будут обсуждать через неделю. Несколько раз ласково спросила, не нужна ли Стелле помощь.
- Будь очень осторожна. Планета у нас тихая, ничего у нас обычно не случается. А тут такое… Сожрут, и не то, что костей – пуговиц не оставят.

Стеллу не оставляла мысль, что ложь – это тихое насилие. Мысль не новая, и на самом-то деле всем понятная: одно черное ругательство означает и «отыметь», и «обмануть». Возможно, это самое страшное из всех насилий - заставить человека жить не в реальном мире, а в мире, придуманном тобой. Переживая свои несчастья, Стелла, помимо воли сочиняла сказку с буддистскими и гностическими мотивами. Допустим, что ады – это миры, созданные бездарными и порочными демиургами, и грешная душа из раза в раз попадает из одних выморочных фантазий в другие. Что могло бы стать освобождением из череды неволь, сама Стелла еще не знала. Искра, о которой Стелла в последнее время думала незаслуженно много, если бы узнала об этом, обязательно обвинила бы Стеллу в эскапизме. Стелла знала, что ответить. Если это и было бегством, то только эстетическим. Собственные муки и размышления, сконцентрированные и усиленные, переносились в иной мир.

«Фантастика – это мыслительный эксперимент. В экспериментальной биологии развития пересадка какой-нибудь структуры в несвойственное ей место помогает понять ее организацию и функции. Человеческая фантазия заставляет взаимодействовать предметы и явления, которые в действительности не соприкасаются, и раскрывает правду о них. Так фантазия позволяет получить концентрацию правды, недостижимую для реализма. Может ли быть, что сказок больше всего боятся те, кто боится правды?».

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Еще в больнице Стелла принялась читать книги и научные статьи о неотениках и обо всем, что привело к их появлению. Но, к сожалению, все это было написано в основном людьми земного типа и не всегда доброжелательными.

После Хрущёва пост генерального секретаря ЦК КПСС занял Вадим Логинов - умный, образованный, проницательный, но бесчестный и безжалостный. За оттепелью пришел холод. Все силы страны были брошены на освоение космоса.  Гонка вооружений переросла в Великую Космическую гонку. Долгое время Красный мир оставался ее лидером. Исследовательские станции, ретрансляторы, заводы и шахты стали появляться сначала на Луне, затем на Марсе и на других небесных телах.

В это же время в обитаемой зоне одной солнцеподобной звезды американские астрономы обнаружили экзопланету с условиями, поразительно сходными с земными. К ней отправили несколько зондов. Жизни в том смысле, который вкладывают в него земляне, не обнаружили, что само по себе было парадоксом. Вскоре после этого началась подготовка экспедиции к новому миру. Множество новых технологий, веществ и материалов в дальнейшем вошли в мирную обыденную жизнь. Был построен звездолет «Святой Брендан». Участников экспедиции отбирали по состоянию здоровья, образованию и психологическим особенностям: жизнь и работа на «Святом Брендане» была организована таким образом, что люди почти всё время оставались в одиночестве, но при необходимости должны были уметь действовать совместно.

Стелла долго смотрела на общую фотографию экипажа «Святого Брендана». Астронавты со шлемами в руках стояли полукругом в каком-то техническом помещении. Им всем было не более тридцати лет. Эжен Ренар - крепкий смуглый мужчина с крупными, резкими чертами лица. Командир экипажа, гражданин Франции с алжирскими и русскими корнями был вдумчивым, серьезным и молчаливым. В советских источниках ему постоянно припоминали, что он – потомок белоэмигрантов. Второй пилот, Шимус или Шеймус О’Нил, невысокий огненно-рыжий и веснушчатый, на фотографии улыбался, не размыкая губ. Врач Тойво Коскинен - худощавый, очень светлый с приятным суховатым лицом. Далее - научные специалисты. Инженер Уильям Джонс, афроамериканец, среднего роста и среднего сложения, с широко поставленными блестящими черными глазами. Физик Лю Ригдзинь - невысокий, скуластый, с темными щелями глаз и прямыми волосами до плеч, не улыбался. Гражданин США, сын эмигрантов из Китая. Физхимик, изящная и тонкая Мусаши Никамура почему-то выглядела немного растерянной. Биолог Моника Джаннини, кудрявая и горбоносая, весело улыбалась. Во всем ее облике чувствовались живость и энергия. Нынешние жители Куллы были потомками всех семерых. Возможно, именно то, что команда была интернациональной, и позволило неотеникам сохраниться.

Двигатели Нового Типа тогда едва появились. Перелет должен был занять пятнадцать лет. Это была первая отправка пилотируемого корабля за пределы Солнечной Системы. В любом случае шанс на возвращение был ничтожен. Многие называли экспедицию преступной авантюрой, от которой разило убийством и самоубийством. Но камикадзе в космос не берут.

Для самих астронавтов и на случай контакта с внеземной цивилизацией в полет взяли семь копий Золотого Диска – носителя в 50 терабайт, на котором были собраны данные из разных областей знания, произведения искусства и фотографии всего, чем в то время была прекрасна и интересна Земля. Золотой диск очень помог жителям Куллы в Первом Веке, которой они также называли Веком Блужданий или Веком Поисков.

«Святой Брендан» стартовал с плавучего космодрома в Атлантическом океане 23 апреля 1989 года. Через двенадцать лет, в марте 2001, уже после успешного пространственного прыжка, связь с кораблем пропала. Членов экипажа признали погибшими, экспедицию окружили молчанием.

Вместе с людьми на «Святом Брендане» летели семена различных растений, культуры бактерий, растительных, животных и грибных клеток и различные живые организмы в искусственных экосистемах, выбранные на основе сведений об условиях на новой планете. На Кулле эти переселенцы стремительно множились, расселялись и быстро дали пучки новых форм.

Три века – ничтожный срок для эволюции в условиях Земли, но в новом мире пошатнулось всё, что казалось неизменным. Стали стремительно меняться и те, кого люди были бы счастливы с собой не брать. Так в конце Первого века случилась трагедия. Вирус герпеса, которым заражены почти все люди, мутировал. Новая болезнь, заразная, как корь, несмотря на героическую борьбу с ней, за несколько месяцев погубила большинство жителей Куллы. У немногих выживших были характерные изменения в рецепции трийодтиронина – они мешали вирусу воспроизводиться, и они же сделали потомков уцелевших собственно неотениками. Например, мозг нынешних взрослых неотеников был пластичен и способен к регенерации, как у детей «землян». Неотеники как будто застывали на десятилетия в своих двадцати пяти – тридцати годах, и начинали стареть, только перешагнув рубеж в девяносто или более лет. Это могло бы показаться исполнением мечты, но вряд ли кто-то завидовал им: очень многие не доживали до этого рубежа. Неотеников преследовали онкологические заболевания. Своеобразной «платой» за частичное вечное детство стало то, что опухоли, педиатрические у людей земного типа, убивали и взрослых.

Помимо нескольких точечных мутаций закрепились хромосомные перестройки и вновь появившиеся повторы. С изменениями некодирующих последовательностей исследователи связывали изменения в организации плаценты. Плодная часть больше не разрушала сосуды матери. Пресловутая непереносимость к салициловой кислоте сохранилась случайно, и не давала никаких преимуществ.

Различия геномов и плаценты, даже каждое в отдельности, были бы однозначными запретами на рождение детей в союзах между неотениками и людьми земного типа, но стало невозможным даже оплодотворение. Причины этого пока не были ясны. Это и давало многим повод не считать неотеников «людьми».

Мир менялся с пугающей быстротой. Лишь в середине XXIII века к далекой экзопланете снова запустили зонд. Кроме сигнала зонда получили приветственный сигнал от местных жителей. Они никогда не забывали о прошлом. С этого первого контакта началось экономическое и культурное чудо Куллы и головная боль земных Миров.

Неотеников ненавидели и опасались во всех земных Мирах, но, судя по всему, не только и не столько из-за вреда, который они причиняли. Пользы они тоже приносили немало. Среди них было много врачей, спасателей, социальных работников, волонтеров - ответственных и заботливых, а также добросовестных ученых и исследователей космоса. Но Мир неотеников казался вызовом и раздражающей, издевательской загадкой. Неотеники своей жизнью ответили на многие вопросы, казавшиеся нерешаемыми, ответили твердо и однозначно, но жутко стало всем. Многое вызывало у Стеллы недоумение и яростное неприятие, но со многим она была горячо согласна.

Неотеники землян не ненавидели, но тоже опасались и полушутя презрительно называли «дикарями». У этого словца была своя история. В одном низко-рейтинговом научном журнале однажды опубликовали статью, в которой людей земного типа назвали «wild types». Кто-то написал об этом курьёзе в социальной сети. С тех пор и пошло: дикие типы, дикие, дикари…

Что-то вроде государства на Кулле было, но очень своеобразное. Администраторов minimum minimorum. Ни партийной борьбы, ни борьбы идеологий. Государственные символы появились, только когда начались дипломатические отношения с земными Мирами. Флаг из двух равновеликих вертикальных полос, синей и красной, которые символизировали огонь и воду, а в центре – свернувшийся в кольцо аксолотль, кусающий свой хвост - аллюзия на уробороса, и в меньшей степени на мифическую саламандру. То, что это именно аксолотль, а не змей, было видно по пропорциям, по маленьким лапкам и по наружным жабрам, хотя живые аксолотли так не изгибаются. У этой символики были самые разные толкования, от интересных и глубоких до смехотворных.

Законы Куллы защищали три ценности: жизнь, здоровье и свободу. Покушение на свободу понималось буквально: физическое насилие, угроза оружием, удержание в неволе. Стелла не могла бы поспорить с Триадой, но думала: лучше бы она была тетрадой. Не хватало человеческого достоинства. Однако из всего, что успела узнать Стелла, следовало, что эта четвертая ценность существовала и многое значила. Можно было предположить, что Триада – это ценности, которые нуждались в защите. В этом мире достоинство считалось неотъемлемым свойством человека и не предполагало оценок. Неотеники не включали себя ни в какую иерархию. Каждый из них существовал на плоскости. Выше – никого. По крайней мере, из живших и живущих. Ниже – никого. А к тем, кому угодно считать себя НИЖЕ, есть все основания внимательно присматриваться. Злые слова, оскорбления или клевета успеха не имели – как шум.

Любой обман, воровство и мошенничество, если не угрожали Триаде, не были запрещены. Вместо фиксированного, заранее известного наказания от государства обидчика ожидал ответ от жертвы – адекватный, но с процентами на ее усмотрение. Снял с ближнего рубашку – будь готов, что этот ближний снимет с тебя штаны, играючи, в самый неподходящий для тебя момент. Так стоит ли отнимать чужую рубашку? Уже давно неотеники не вредили другим неотеникам, зато в земных Мирах часто пускались во все тяжкие. Врали неотеники, разумеется, не всё время. В зависимости от того, что было выгодно, они могли говорить чистейшую правду или чистейшую ложь, но чаще мешали их в разных соотношениях, и эта смесь могла быть похожа и на салат, и на крем-суп. Для исключительных случаев, не связанных с Триадой или связанных косвенно, был предусмотрен особый прием. Если неотеник говорил, приставив к шее руку ребром ладони, то это значило, что «игры кончились», что его загнали в угол, приставили к горлу нож и приходится выкладывать всю правду. Но можно было прожить жизнь, ни разу к этому не прибегнув и ни разу не увидев, как с рукой у горла говорит другой.

Один советский дипломат, некоторое время работавший на Кулле, писал, что у самих неотеников было невозможно узнать что-либо об их личных и семейных отношениях: они всегда отвечали на вопросы ложью, или очень правдоподобной, с трудом разоблачаемой, либо нарочитой. В основном они находились в своих квартирах, многие работали и учились из дома, что советскому человеку казалось дикостью.  На улицах и в общественных местах не было обычного для земных Миров гула разговоров. В кафе каждый столик с одним-двумя стульями был отгорожен от других высокими ширмами. Больничные палаты только индивидуальные. Ни общенародных, ни общепринятых праздников. Социальные сети существовали, но и в них общение было сведено к предельному минимуму: можно было обмениваться личными сообщениями и ставить «лайки», видимые только владельцам страниц и авторам записей. Существовало понятие, определяемое особым словцом, которое можно неточно перевести как «искусство уединения» - умение обходиться собственным обществом, ничего не ожидать и не требовать от других, беречь чужое уединение, чтобы никто не нарушил твое. Этому искусству учились постепенно, без слез и мучений, но довольно быстро. На дипломата самое тягостное впечатление произвело то, как вели себя маленькие неотеники в игровой комнате в супермаркете. Они не бегали, не шумели, даже не вздорили друг с дружкой. Один качался на качелях, другая купалась в сухом бассейне с разноцветными шариками, третий читал, четвертая в наушниках смотрела на коммуникаторе познавательный мультфильм про космос, пятый собирал нечто из конструктора – всё это в молчании и гордом одиночестве. Каждый как будто находился в прозрачной оболочке.

Стелла нашла данные, что уровень депрессии, тревожно-фобических и панических расстройств у неотеников был очень высоким. Автор статьи, психиатр Ленинградской школы, связывал это с тотальным взаимным недоверием и одиночеством неотеников. При этом самоубийства и смерти, которые можно было счесть самоубийством, оказались единичными. Мастера уединения понимали, как сильно даже они зависели друг от друга, как склонны были подражать, особенно в страхе, в растерянности, в отчаянии. Они противопоставили тяжелому болезненному мороку представления о достойном проигрыше, в чем-то равносильном победе. Самоубийство – недостойный проигрыш. Самоубийца распоряжается не только своей судьбой. Убить себя – значит отнять у других надежду, значит запустить цепные реакции горя, болезней и смерти. Это преступление против Триады. Оно страшнее любой беды. Если суицидальные мысли закопошились в голове, решение только одно – бежать к врачу. Эти представления должны были прочно войти в душу задолго до того, как человек окажется у последней черты.

Неотеники никогда не употребляли психоактивные вещества для удовольствия: ни алкоголь, ни никотин, ни, тем более, наркотики. Позволяли себе только некрепкие чай и кофе. Неотеники очень ценили ясность мышления и восприятия, и глушить свой разум, выводить его из хрупкого равновесия считалось бесконечно глупым и похабным.

Официальных браков жители Куллы не заключали. За одно это неотеников хотело облить горючим множество землян. Половые отношения назывались Игрой.  На деле это была последовательная строгая моногамия, и шло это еще от Прародителей. Неотеники почти никогда не проживали всю жизнь с одним партнером, но «в Игре» хранили верность ради безопасности и благополучия. Один партнер или партнерша – это уже очень опасно. Никто не потерпел бы соперников. Оснований для доверия между партнерами не было. Неотеники отважились это признать. А если обе стороны знают, что лгут, и согласны на это, то их отношения становятся ИГРОЙ. Да. Неотеники тоже знали, что такое одержимость другим человеком. Им тоже хотелось нежности, обожания, восторга. В какое-то мгновение прекрасный вымысел становился дороже действительности. Это была очень серьезная и очень искренняя игра. Как игра детей. Как игра актеров или ролевиков. Они одновременно знали, что «это не так», но всем существом верили, что «это так». «Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад». Так тоже бывало. Но точнее и глубже это состояние духа описано в другом стихотворении - «Обманите меня». Обычно Игра продолжалась от полугода до семи земных лет, но это нигде не было прописано. Если что-то не получилось или получилось неожиданно хорошо, посторонние не посмели бы вмешиваться. Был известен случай, когда мужчина и женщина играли больше пятидесяти лет и совместно воспитали четырех детей, но это считалось лишь интересной редкостью – не воплощением идеала, не предметом для зависти.

Не все, кто вступал в Игру, становились родителями, и не все, кто стал родителями, когда-либо играли. Но у женщин-неотеников, решившихся на материнство, обычно бывало более одного ребенка с большой разницей в возрасте и от разных мужчин. Неотеники, как мы помним, могли позволить себе такую роскошь. Отцы в воспитании почти никогда не участвовали. Почему? Ответить на этот вопрос могли бы только сами мужчины-неотеники, но они правду все равно не скажут. Впрочем, культура Куллы была ещё очень молода и в значительной степени строилась на отвращении к прошлому. Поэтому все ответы на вопрос «Почему на Кулле так?» были здесь, в «земных» Мирах.

Началом жизни неотеники признавали оплодотворение, если быть предельно точными, кариогамию. Ранних зародышей никогда не уничтожали. Аборты были не просто запрещены, а немыслимы, как в цивилизованных Мирах немыслимы дуэли. За одно это неотеников хотело облить горючим другое множество землян. Жителям Куллы было совсем не трудно соблюдать этот запрет: Игра и рождение детей были не смертью - духовной, гражданской, профессиональной, а жизнью и только жизнью. Но, к их несчастью, именно благополучная беременность оказывалась редкой благодатью, несмотря на все достижения репродуктивной медицины. В языке неотеников были особые слова для биологической и суррогатной матерей. Для землян главными были слова «биологическая» и «суррогатная», для неотеников – мать. Дать яйцеклетку со своей долей наследственного материала и всем необходимым для начала жизни – это очень много. Долгие девять месяцев поддерживать жизнь, определять развитие и быть ребенку по-своему знакомой и совершенно не безразличной – это очень много. Растить, воспитывать и готовить к самостоятельности – это очень много. Всё это – аспекты материнства.

Если матерей было две, то о ребенке так или иначе заботились обе, а друг с другом общались только по необходимости. Детей любили, над ними дрожали, но не баловали, а строго требовали, чтобы те получили образование и физическую подготовку. Это было вопросом защиты Триады. Образование на Кулле было одним из лучших в обитаемых Мирах. Детей учили не сколько обманывать других (хотя и этому тоже) сколько распознавать чужие обманы и защищаться от них. Методы рационального мышления, логику, ораторское искусство, а в обязательном курсе математики – теорию игр и статистику преподавали вполне доходчиво. В возрасте 14-16 лет подростки отселялись от матери и начинали жить самостоятельно; общение почти прекращалось. Разумеется, уходить из дома самим или отпускать детей было очень больно, но из всех зол это признали наименьшим. Неотеники готовили своих детей к самостоятельности. Им не вдруг исполнялось четырнадцать лет; разрыва между физиологической и социальной зрелостью не было. Считалось, что полтора десятка лет - достаточный срок, чтобы дать человеку необходимые навыки и представления, а то, что сверх необходимых, он постигнет сам, если сочтет нужным и захочет. Подростки получали полную меру свободы и полную меру ответственности.

За стариками и больными ухаживали профессионалы. На заботу кровных неотеники сами ни за что бы не согласились. В отличие от родственников, специалисты более или менее представляют, что нужно делать или хотя бы знают о своем незнании. Они не берут на себя чужую боль в полной мере, а значит, больной не становится их мучителем.

Стелла много раз слышала такое: «ах, какой хороший человек - чужая боль для него сильнее собственной». Стелла считала себя черствой: она так не умела. А кроме того, ее покусывало неприятное сомнение: товарищи, а чего вы все-таки хотите – решить свою проблему или заставить других страдать вместе с вами? Ей не хотелось, чтобы кто-то мучился ее болью, а тем более сильнее, чем она сама. Однако, каким бы благородным и логичным ни было обоснование, обычай порывать с родителями и детьми вызывал у Стеллы содрогание.

Неотеники не общались со своей родней, но знали о ней. Все, о чьем существовании было возможно узнать, значились в генеалогической базе данных. Утаивать сведения о родстве было преступлением против жизни и здоровья: неотеники обоснованно боялись инцеста по незнанию.

«Какая странная культура. Как объемный отпечаток нашего мира».

Конечно, Стелла понимала, что, по отрывочным сведениям, за ничтожный срок, без достаточных знаний невозможно было ни по-настоящему изучить, ни тем более понять этот мир. Когда речь идет о большой и разнородной группе людей, обобщения опасны и требуют огромной осторожности.
«О, загадочная неотеническая душа!».

В своих поисках Стелла случайно наткнулась на фразу: ложь появляется там, где исчезает смысл. Что, если именно она и была ключом к пониманию? Что, если неотеники любили правду, как, наверное, более никто? Их образование и воспитание, поведение в обыденной жизни были направлены именно на то, чтобы как можно острее различать правду и неправду.

Когда речь идет о жизни, здоровье и свободе, во взаимодействии людей смысл есть. А вмешиваться в чужую судьбу необходимо в двух случаях: если человек сам зовет на помощь или позвать на помощь не может, но она нужна. Скажем, он в обмороке, или у него признаки инсульта. Иначе плохо будет всем, как на старой Земле.

Единственные личные отношения, в которых есть смысл, а значит, есть и правда – это отношения ребенка и тех, кто его растит, но и этот смысл исчезает со временем. Маленького человека одиночество способно разрушить и погубить, но, взрослея, люди учатся «искусству уединения».
Общение взрослых считалось бессмысленным, и объяснение этому было проще, чем могло бы показаться. Для любого взаимодействия необходимо, чтобы стороны были к нему готовы. Неотеники приняли, что понимание между людьми – иллюзия: у них a priori разные пороги восприятия, разный жизненный опыт и отношение к этому опыту. Сходство во взглядах тоже кажущееся – «если двое говорят одно и то же, это не одно и то же». Число языков, этик, этикетов, идеологий и религий стремится к числу людей. Если понимание между людьми исключено, то и взаимодействие между ними принесет больше вреда, чем пользы. И вот еще вопрос – зачем на самом деле люди в земных Мирах жмутся друг к другу? Эта область – темные леса, где водится немало злых зверей. Возможно, стремление к одиночеству было карантинной мерой. Пока не нашлось эффективного средства от зла старой Земли, которое жило в неотениках до сих пор, как тот вирус герпеса, не лучше ли было держаться друг от друга на расстоянии?

Мог ли мир неотеников быть не сколько «миром лжи», сколько «миром молчания», а ложь – в том числе одной из форм молчания. «Если кто-то зачем-то полез в мою жизнь, то с моей стороны самое разумное – швырнуть ему песок в поганые глаза. Ещё можно, пока он их протирает, обчистить ему карманы». Такую философию исповедовали многие.

«Ну и куда всё это вас завело? – думала Стелла. – Что вы можете без презренных «дикарей»? Чего стоит ваша рациональность, если вам не ясна простая мысль, что ложь приносит больше вреда, чем пользы!? Паразитический Мир с невыносимой тихой агрессией… Или я так яростно спорю и возмущаюсь, потому, что это всё слишком убедительно, а я сама себе не верю!? Интересно, среди них есть лисята Людвиги Четырнадцатые, которые признают Триаду, но отказываются жить обманом?».
Стелле мысль об абсолютном одиночестве была хорошо знакома: и встречалась, и много раз приходила на ум. Порой Стелла думала, что ее собственная жизнь – лишь новое доказательство. Но нет – Стелла даже сейчас не была одна. Ей помогали, ее поддерживали, и она сама не бросила бы другого в беде.   

Большинство жителей Куллы были агностиками, встречались также атеисты и пантеисты. Но в беде, в сильном волнении людям всё же хочется позвать на помощь. Так возник культ Прародителей. Эта религия тоже была искренней и серьезной игрой. На Кулле сочиняли истории о Прародителях, в том числе смешные, и даже анекдоты, и изображали их за обычными, повседневными делами. Прародители напоминали богов, духов-покровителей или Бессмертных. Все Семеро были демиургами и трикстерами. В некотором смысле неотеники восстановили связь времен, вернув себе эти древние представления. В религиозном контексте прародителей не называли по именам. Шимус О’Нил - Рыжий, Рыжий Лис, Дядька-Удача - походил на Гермеса, которого, в свою очередь, отождествляли с Тотом: покровитель дел, плутней и науки. Его же неотеники встречали в околосмертных видениях. Его любили больше всех. К Дядьке-Надежде, Тойво Коскинену, обращались в крайней опасности.  Эжен Ренар, Черный Лис, был судьей и распорядителем Мира Мертвых и взвешивал все дела умершего на самых примитивных весах. Законченных извергов и подонков, конечно, ждало наказание. А равнодушных? Здесь возникали тяжелейшие вопросы, и никто не мог быть уверен в своем посмертном благополучии. Однако, Судию можно было обмануть, если незаметно подбросить тяжелые шарики или камешки на чашу с добрыми делами. Рыжий подсобит по доброте душевной.  Для последнего обмана многие носили с собой маленькие, искусно вышитые мешочки с тяжелыми шариками из стекла, металла или камня. И если представить место, где оказался запертым хотя бы один негодяй, становится ясно, что черти с вилами там не нужны. Грешники находились в аду ровно до тех пор, пока искренне не раскаивались. Тогда внешнее наказание утрачивало смысл, и Рыжий тайком уводил их из преисподней. Черный Лис прекрасно об этом знал, но притворялся, что не видел: ведь он некогда сам был человеком. Для несовершенного существа милосердие не выше справедливости - это единственно возможная справедливость. Так было сказано в одном из главных рассказов о Прародителях.

В земных Мирах многое до сих пор определялось представлениями о Золотом веке, об изгнании из Рая. А в культуре неотеников центральным оказался миф о бегстве из ада.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ