Знамение. глава 4

                ***
… Писк мониторов, из за стенки, через открытую дверь слышны жуткие мужские стоны, рядом  хриплое дыхание загнанной лошади, которое  вдруг прерывается, и надсадный скрипучий голос перекрывает все звуки:
- Валя…, Валя…
«Где я? Кто такая Валя? Почему мне трудно дышать?» - какая – то сила, стиснув моё лицо, упруго нагнетает воздух в мои лёгкие.
Открываю тяжелые веки, тусклый свет потолочных лам выхватывает из полумрака белые фигуры людей, одна из которых устремляется в сторону скрипучего голоса, наверное, она и есть Валя. В том углу, за колонной, где раздаётся лошадиное дыхание, начинаются какие – то манипуляции, видимо оказывается необходимая помощь.
Мозг мой, хотя и с большим напряжением, начинает постепенно осваивать окружающую обстановку и воспроизводить события ввергнувшие меня в такое положение.
Как не странно, но на первый план, несмотря на то, что всё происходило  почти в бессознательном состояние, выплывает мой нервный срыв. В глубине сознания возникает чувство вины перед доктором. Эта борьба с аппаратом  искусственной вентиляции лёгких /ИВЛ/ приведшая к тому, что мне пришлось делать интубацию. « А может быть нет?» Пытаюсь делать глотательное движение, боль в гортани и в пищеводе подтверждает то, что в них побывали инородные предметы, в виде дыхательной трубки и пищеводного зонда – интубация была. Но доктор  уже их удалил и вновь подключил меня к ненавистному аппарату.
  Сколько прошло времени? Ночь, сутки, двое?..
Поворачиваю голову направо – монитор аппарата  ИВЛ, попискивая, показывает давление кислорода, с которым эта машина загоняет его в мои лёгкие. Всё  тот же  белый гофрированный шланг. Неприятная процедура.  Делаю усилие приспособиться к ритму его дыхания, вроде получается. Наверное, придётся с ним подружиться, хотя нестерпимо хочется дотянуться рукой до маски и снять её со своего стиснутого лица.
Поворачиваю голову налево – другой монитор, к которому от моей груди тянутся несколько проводов разных цветов. Протягиваю руку к груди, ощущаю пальцами множество плоских, величиной с пятак, датчиков, прочно прикреплённых к телу. Приходит на ум опасливая мысль: «Как же будет больно, когда их будут сдирать. Они же прилеплены прямо на волосяной покров» Вдруг левую руку начинает сдавливать широкая манжета, закреплённая на ней. Догадываюсь: «Датчик включил тонометр - идёт замер давления».  Смотрю на экран монитора, на нём всё моё внутреннее состояние на данный момент: артериальное давление, сердцебиение, температура тела, а главное, самыми крупными цифрами, показатель сатурации, то есть содержание кислорода в моей крови.
Какие процедуры со мной проводил доктор? Послушал ли он предостережение своей коллеги или пренебрёг им. Но ясно одно, какие – то решительные меры им были приняты. Моё состояние, хоть и не на много, но всё, таки, улучшилось. Безразличие к своей жизни отступило, возникло желание преодолеть  эту проклятую болезнь.
Рядом с кроватью штатив, с закреплённым к нему пузырём, с лекарственным раствором. Прозрачная трубка, по которой он льётся, направляется к моей правой ключице: « Вот что за боль причинил мне доктор, - вспомнилось мне, -  устанавливал катетер под ключицу». Ощущаю неприятное давление в области мочевого пузыря, нетрудно догадаться, и там стоит катетер, опускаю вниз глаза – трубка снизу живота тянется в прикреплённый сбоку к штативу сосуд, под названием  «утка»
«Прямо, как самогонный аппарат – сюда вливают, оттуда вытекает» - приходит, вдруг, в больную голову дурацкая мысль.
- Очнулся милый, - наклоняется надо мной белая фигура в очках, читаю на груди,  написанное чёрной краской по белому халату имя – Наташа, - давай я тебе поменяю простыни и наволочку.
Согласно киваю головой, а сам думаю: «Как же она это будет делать?» - я опутан весь проводами и трубками, как под них подступится,  помочь ей, у меня просто не хватает сил, а она маленькая, килограммов пятьдесят не более. Но видимо находясь в этой красной /инфицированной/ зоне, она чётко знала свои обязанности и исправно с ними справлялась. Ловко закинув простыню под провода, она повернула меня на бок, подсунула её мне под спину и, повернув меня  на другой бок, расправила простыню, оказавшуюся у меня за спиной, на всю кровать. С наволочкой справилась совсем легко. Протерев меня влажной салфеткой, улыбнувшись глазами, сообщила:
- Вы, если вам, что – то нужно,  не стесняйтесь, приподнимите слегка маску и зовите меня. Я Наташа.
 Забегая вперёд, скажу, что весь обслуживающий персонал / няни / работал исправно, как говорится не покладая рук, ухаживая за страждущими,  размещёнными в двух палатах реанимации. Но  по поводу исправления всех не удобств, связанных с моим организмом, я старался обращаться в основном к ней, хотя мед. персонал менялся каждые шесть часов, я если мог, терпел  и дожидался её появления. Ни по тому, что она выделялась красотой либо стройностью фигуры, в противочумных костюмах они все одинаковы, но я её почему – то не стеснялся,  хотя и находился в постоянной прострации, полностью ей доверялся. Уж такая у меня натура.
Что касается сестринского персонала, в моём ослабевшем сознании они представляли собой хорошо отлаженный автоматический механизм. Эта мысль укрепилась в моём мозгу окончательно, как только я окреп и начал соображать нормально. Сёстры менялись так же через каждые шесть часов. Закутанные в противочумную форму, они отличались друг от друга только ростом и объёмом тела. Поэтому  определить очередную, можно было только по имени, написанном чёрной краской на белой  форме. 
Четко по времени подавались пилюли, менялись растворы в капельницах, записывались показания мониторов. Не оставались без внимания любые изменения происходящие с обслуживаемыми больными.
Моя соседка, с лошадиным дыханием, покоя им не давала ни днём, ни ночью. Видимо она в этой палате находилась давно и знала все имена медсестёр и нянь. Только начинаешь немного успокаиваться, впадаешь в забытьё, как тут же на всё реанимацию раздаётся скрипучий крик с надрывом:
- Надя…  Маша… Наташа… - и так далее, иногда невпопад, но тут же любая, дежурившая, из них металась за колонну, где проводились какие – то манипуляции.  Иногда мне казалось, что призывы эти были надуманные,  может быть, я ошибался.
Естественно, как только я очнулся, буквально через пять минут появился доктор /реаниматолог/. Наклонился надо мной: «врач Сергей Владимирович» - прочитал я написанное черной краской на белой одежде имя моего спасителя.
- Как дела? – спросил он, улыбнувшись глазами. По его голосу не трудно было догадаться о том, что он доволен моим воскрешением. – Немного  лучше стало?
Я согласно кивнул головой.
- Ну,  слава Богу, - выдохнул доктор, - только вам, назвал меня по имени отчеству, придётся смириться с этим аппаратом. На какое время, пока не знаю, будет зависеть от показаний датчиков о содержании кислорода в вашей крови.
Я согласно кивнул головой.  А что мне оставалось делать?
- Сейчас вы можете, при необходимости, приподнимать край маски и звать няню или медсестру, ну и врача конечно. Только не нужно злоупотреблять этим, и тем боле дышать мимо аппарата.
Понимая, что и я, и он, мы вместе вышли победителями из этого предсмертного состояния, я соглашался со всеми его наставлениями.
- Завтра можно будет уже покушать, - бодро сказал доктор, и пошёл к лежащей напротив пациентке – « с лошадиным дыханием».
«Как же интересно меня кормили всё это время, когда я находился в отлучке на этом свете? – пришла на ум глупая мысль, - наверное, через капельницу» Есть не хотелось, желудок мой, съёжившись, молчал, да и до еды ли было мне в таком состоянии.
До окончательной победы, видимо, было ещё очень далеко.