Экспедиционная жизнь эпизод 2

Экспедиционная жизнь
(эпизод 2)

Действие происходит в археологической эспедиции, в девяностые годы двадцатого века

               
          Заканчивается очередной рабочий день. Голова Антона гудит от грохота мотора трактора, от солнца и ветра. Все пропитаны запахом сырой земли, пыли, солярки. Народ торопится поскорее окунуться в речку, привести себя в порядок и — за стол. Повар Яша, как обычно, не очень тщательно выбрит, но в белом фартуке. Он сегодня в отличном настроении. По такому случаю, в дополнение к привычному рациону, им приготовлены нежнейшие плацинды с мякотью тыквы. Они ещё тёплые, сладкие, так и тают во рту. Их можно съесть неограниченное количество. Настолько вкусными эти изделия можно встретить только здесь — на юге; севернее их тоже пытаются приготовить, но они даже не жалкое подобие того, что можно отведать в степной и лесостепной полосе.
           На днях в состав экспедиции влился новый участник, Евгений. Он сразу же перезнакомился со всеми и стал активно вносить свой вклад в жизнь археологов, в обсуждение любых вопросов.
           Евгений — внештатный корреспондентом нескольких петербургских газет. Ему тридцать восемь лет. Он крепок, коренаст, но уже успел слегка обрюзгнуть — что, вероятно, говорит о не самом здоровом образе жизни.
           Евгению удалось договориться с высоким руководством, и в итоге он проводит лето среди археологов — поближе к виноградникам и южному солнцу. Этот человек готов писать на любую тему, только бы платили. Но отдаёт предпочтение миру науки — в первую очередь древней истории и астрономии. Ведь невообразимая Вселенная, тайны исчезнувших цивилизаций могут оставить равнодушными разве что придорожный пень или валун. Евгений под завязку набит всевозможной информацией; его так и распирает этот неподъёмный для других груз. Он готов кому угодно дать ответ на практически любой вопрос, снабдив его разнообразными комментариями, ссылками, отступлениями. Но может неожиданно переключиться на другую тему, впиться в неё мёртвой хваткой, выжав всё сколь-нибудь любопытное — до последнего факта…
           И этим вечером, его хорошо слышно в любом конце помещения.
           За ужином Евгений делится былями и небылями своей жизни:
    — Был случай, познакомился я с Витьком в одной из поездок по сельским хозяйствам юга страны. Он — ветеринарный фельдшер; свою работу характеризует так: ходи, крути хвосты коровам. Носит Витёк халат неопределённого цвета, от которого пахнет всеми видами лекарств и химикалий, а также навозом, животными и ещё неведомо чем. С первого взгляда не скажешь, но он остёр на язык, весел, может неожиданно расхохотаться, смел не только с коровами, но и со слабым полом, который, чувствуя его энергетику и неравнодушие к себе, не обделяет своего фельдшера вниманием.
           Экспедиционный народ с интересом слушает рассказчика.
           Евгений продолжает:
      — В день нашего приезда в местном ДК проводилось культмассовое мероприятие, одним из пунктов которого был литературный конкурс — требовалось прочитать стихотворения, желательно собственного сочинения, на тему «Любовь и смерть». Поднимается Витёк, этот рубаха-парень, которому палец в рот не клади, весь какой-то взъерошенный и немного смущённый — идёт на сцену. Совершенно неожиданно для многих начинает декламировать свои стихи — пусть несовершенные технически, но пронзительные и удивительные для того места и времени. Хорошо, что у меня был диктофон. Вот они:
               
                О  любви
                Я пропах твоими руками,
                Слёзы губы мне солью покрыли —
                Всё, что было
                между нами
                Уже стало
                почти  былью.
                Болью
                Тонкой
                Паутинки на солнце золотятся.
                В них, как ребёнка,
                запеленали осень —
                Не воротится —
                Даже синь
                в провалах сосен!

               
                О  смерти
                Человек умирает —
                Чёрный, грохочущий мир
                в глаза ему поездом скорым влетает.
                Человек
                умирает…
                Ночное небо
                Ранит нервы
                Острыми зазубринами звёзд.
                Нет, не пёс!
                Человек
                умирает —
                Один на один с огромным,
                Пустым, холодным
                МИРОМ. Ночь
                жадно и голодно
                Его пьёт.
                Она знает,
                Что встретит ни адом, ни раем.
                И всё же
                человек умирает…
                Где-то рядом оркестры играют —
                День и ночь
                напролёт.

           — И знаете, — увлечённо говорит Евгений, — после его выступления в зале некоторое время стояла тишина. А затем неожиданно раздались аплодисменты. Под которые он и покинул происходящее…
           И далее, с огоньком в глазах, легко, без паузы, он переключается на следующее воспоминание:
      — А какую женщину я встретил в соседнем хозяйстве! Фигура — как у Афродиты, куда городским дамам до её форм! Я думаю, всё дело в том, что и ест она только натуральное со своего огорода, и тело её тренировано не в духоте метро или спортзала, а в поле на свежем воздухе. Глаза у неё серые со смешинкой; и поговорить с ней можно, и…
           Но Антон уже не слушает. Его мысли возвращаются к Витьку, к его стихам. К глазам той девчонки, в которых, как описал Евгений, вдруг сверкнули слёзы.
           Правда, долго размышлять не получается. Дело в том, что градус общения явно повышается  — у отдельно взятых представителей прессы. И происходит это в полном соответствии и прямо пропорционально уменьшению количества вина в ёмкостях на столе и под ним. Евгений толкает Антона локтем в бок:
           — Думаешь, только тебе приходят мысли о житье-бытье на нашем шарике? Многие пытаются разгадать этот странный ребус… А по поводу стихотворения Витька «Человек умирает» ты что думаешь?
           И, не дождавшись ответа, говорит:
           — Тогда кто-то из зрителей произнёс: «Собачку жалко». И я — согласен! Но собака тут ни при чём — так уж рифма сложилась. На мой взгляд, — горячится Евгений, — довольно часто к животным испытываешь большую жалость, чем к иным прямоходящим. Вспомни события середины двадцатого века. Согласись, братьям нашим меньшим в голову не придёт варить мыло или шить сумочки из себе подобных. Для определённой же части двуногих с этим не было никаких проблем в 1941-1945 годах. Ими было создано конкретное производство по уничтожению людей. А ведь такое и в страшном сне не каждому приснится — но, как известно, работали инженеры — интеллектуальная элита, чёрт возьми, конструируя соответствующие механизмы и устройства: газовые камеры, печи. В поте лица, что называется. И руки, похоже, ни у кого не тряслись — раз они всё же были созданы! Представьте, — Евгений обращается уже ко всем присутствующим, — сотни, тысячи инженеров и «обслуживающего персонала» аккуратно ходили на такую работу. А после неё как ни в чём не бывало играли со своими детьми, ласкали жён, посещали кинотеатры или концертные залы, где звучала классическая музыка — высокая и прекрасная.
           От возмущения у Евгения на секунду перехватывает дыхание. Затем, собравшись с силами, он почти кричит:
           — Люди, объясните мне, пожалуйста! Как сочетается высокая музыка с изготовлением безделушек из человеческой кожи, или с полным забором крови у людей, в том числе и у совсем малых детей, «неарийского происхождения» — для нужд Восточного фронта? После чего эти дети медленно, мучительно умирали… Кто-то может сказать — что! эти дети подумали в последний миг своей жизни о мире, в котором совсем недавно появились, и о людях?
           Он медленно оглядывает присутствующих.
           — О тебе, — говорит он Антону, — обо мне, о каждом из нас? Хотя мы и живём в другое время…
           У Евгения в глазах появляются слёзы. Он опускает голову.
           Лица находящихся за столом делаются мрачными. У Ильи ходят на скулах желваки. Он наклоняется, достаёт из под стола увесистую бутыль с самогоном. Наливает полный стакан, опрокидывает в себя. Произносит:
           — Евгений, мы всё это знаем. Не выворачивай нам душу наизнанку. Увы, в истории человечества это далеко не единственный пример — обесчеловечивания людей. Их невероятно много, подобных примеров. Это печально и является одной из самых сложных загадок.
           Сергей:
           — Описанное Евгением, и есть пример массового зомбирования населения идиотскими идеями, страхом и просто обещаниями! Это — образец стадного поведения. По принципу — раз другие делают — почему мне нельзя? Нельзя чего — быть недочеловеком? Да, пожалуйста! И бежит толпа за очередным свихнувшимся «лидером нации»…
           Евгений пытается подвести черту под ранее сказанным:
           — Увы, приходишь к выводу, что нередко животные чище, светлее, добрее и честнее, чем некоторые из тех, кто именует себя человеком. Эти, последние, до такой степени замараны продуктами собственной жизнедеятельности, не столько с точки зрения физиологии, сколько с моральной, духовной стороны, что им ещё долго придётся отмываться, чтобы дорасти до тех, кого они называют животными!
           Он тяжело вздыхает. И некоторое время молчит.
           Затем, уходя от тяжёлой и мрачной темы, Евгений пытается немного пофантазировать и хоть как-то расшевелить народ. Он, постепенно распаляясь, и при этом не забывая опрокинуть в себя очередной стакан c вином, похоже, начинает нести откровенную чушь:
           — А что если каждому двуногому установить на видном месте этакий неснимаемый и немаскируемый индикатор со шкалой — что-то подобное видел в мультике о роботах. Этот индикатор работает, допустим, следующим образом: если шкала светится целиком, значит ты — человек — во всех смыслах этого слова. Если шкала светится тоже целиком, но пунктирно, это может говорить о том, что ты, в общем, добрый, вполне нормальный представитель рода людского. Может, не очень далёкий; то есть, у тебя самая обычная жизнь — ходишь на работу, выполняешь другие рядовые обязанности. Но не знаешь и знать не хочешь зачем живёшь, где, для чего, в каком мире пребываешь, что и почему происходит вокруг тебя. Это состояние человека очень напоминает своего рода летаргический сон, в котором находятся очень многие. Поверьте, это — несчастливый сон человечества!
           И, во весь голос добавляет:
           — А не пора ли нам всем проснуться!!!
           Евгений провозглашает свой призыв настолько громко, что некоторые задремавшие за столом члены экспедиции просыпаются, при этом кто-то проливает вино на брюки соседа. Всё приходит в хаотическое движение, а иные взбудораженные или просто разбуженные умы предпринимают попытку разобраться в том, что, собственно, происходит.
           Он же невозмутимо, уже спокойнее, с некоторой хитринкой оглядывая присутствующих, продолжает:
           — Понятно, что иногда будут встречаться индивиды, у которых горит только самый малый участок шкалы. Увы, без труда можно представить картину, как где-нибудь в транспорте или на улице вокруг них само собой будет образовываться пустое пространство, от них будут шарахаться, как от больных проказой. Возможно, хотя бы тогда, все наконец поймут, что и таких людей необходимо обучать, воспитывать, возвращать к нормальной жизни.
           Илья качает головой и вертит пальцем у виска — мол, ну и занесло тебя, приятель.
           В лице Евгения появляется немного пугающая отстранённость и даже холодная ярость. Подобное выражение, вероятно, можно заметить у хирурга, который точно знает, что в данном конкретном случае есть одно решение — необходимо резать. И, что называется, по живому.
           Неожиданно он опять орёт:
           — Как нас заставить посмотреть этому миру в лицо, изменить его к лучшему?!
           Евгений, покачиваясь, привстаёт из-за стола, поднимает над головой трёхлитровую банку с красным вином, яростно швыряет её о пол. Во все стороны летят брызги и осколки. Антон и Вовка бросаются к нему, чтобы как-то успокоить. Но это удаётся только после того, как потерявший над собой контроль корреспондент попадает в медвежьи объятия одного из трактористов.
    — Да, дела, — говорит Олег. — Кажется, у него начинается белая горячка.
           Илья озабоченно оглядывает помещение. На полу, стенах и даже на потолке видны тёмно-вишнёвые отметины. Вероятно, в ближайший выходной придётся устроить общую уборку. Увы, договорённость Евгения с высоким руководством не позволяет предпринять что-то серьёзное по отношению к нему. Да, пожалуй, и нет особого желания. Ведь в результате его пребывания в экспедиции должна появиться серия статей о работе их отряда и раскопках в этом регионе. Отказаться от подобного может, пожалуй, только идиот.
           Выходка Евгения никого особо не удивляет — народ в экспедициях тёртый и не такое видал. Поддерживая с двух сторон, Борис и Сергей уводят его отдыхать.
           Общий разговор за столом как-то сразу угасает. Трактористы и водитель пытаются играть в домино, остальные больше молчат, пытаясь обдумать услышанное. Постепенно помещение пустеет. И только Яша, оглядывая «поле битвы», качает головой и старается навести хоть какой-то порядок.

Примечание: автор может не разделять отдельные высказывания или поступки героев повествования. Это относится к любому опубликованному на сайте произведению