2. Помойка

    Да, да, да! – У Университета была своя гора. (Своя гора!!!) Было, да, было такое время… Нет, издревле и традиционно катались-тренировались университетские горнолыжники на Воробьёвых (на Ленинских) Горах. Вообще Воробьёвка горнолыжная – завсегда студенческое и академическое место: МАИ, МВТУ, СКАН (Академия Наук) и прочие. Но с Воробьёвкой вот какое дело было: чуть зима и снег – на склонах лёд и земля. – Укатывают и соскрябывают. Оснежения-то всю жизнь (прошлую) там не было. И нигде в Союзе не было специального оснежения трасс. Правда, при бесснежье в исключительных случаях трассы готовили, и для горных лыж, и для лыжных гонок: натаскивали снег, откуда возможно, мешками, тентами, санями, привозили даже издалека на грузовиках; рабочие, тренеры, судьи, солдат «давали» иногда – «делали» гору или трассу. Но такое бывало в редких случаях особенных спортивных событий. А то… -- но тоже случалось: при отсутствии снега вообще, но в присутствии мороза заливали гору водой из брандспойтов.
    (…Кстати, про тот, в старину, всегдашний лёд на слаломных трассах Воробьёвых (Ленинских) гор… Дети, да и другие начинающие, и продолжающие, на тех горах и трассах с самого начала и дальше всегда под своими лыжами ничего, кроме льда, не встречали. И, естественным образом представляли, что ничего, кроме льда, под лыжами на трассах быть не может и не должно. И, поэтому, оказавшись потом, где угодно, на лыжах на льду, врезали по нему без застенчивости – норма, обычное дело. В то время как некоторые конкуренты тосковали по снегу…)
   
    …Как-то приезжаем в Белорецк. Снега нет. Выходим на гору. – Голый наливной лёд, толстый слой: залиты трассы, рядом кругом трава, камни, корни деревьев. И посреди этой дикой природы – лёд трасс! Ничего. Гонялись. Оказывается, если канты острые,  и если резать на них вдоль дуги (не поперёк!), -- как-то и едется-поворачивается… Но тот случай был не с университетским контингентом: то был какой-то этап «Кубка Союза» -- большой советский спорт…
    …В последующие дни тех соревнований с утра на том льду бывал толстый красивый иней, и становилось вовсе уютно…
 
    А и на Воробьёвке голый лёд случался. Нет-нет, не только тот, который укатывался и ускрябывался лыжами и телами, а добротный толстый природный. – Пожарными шлангами там склоны не заливали, а получался лёд после обстоятельных оттепелей, когда весь снег, какой на Горах бывал, превращался в волнистые наплывы чёрного льда. Такого, что просто только ходить по нему было совершенно невозможно – идеально скользко. Но на лыжах  и по таким льдам заруливали… -- те, кто заруливал умело… Лёд – спортивное покрытие горнолыжных трасс – да! – Но это для наших сейчасошных лыж. А с теми, тогдашними…
    Тогда, в те «старинные года», пришла на Русь замечательная книга прекрасного американского писателя Курта Воннегута «Колыбель для кошки». Все университетские её перепрочитали и общались цитатами из неё. – Книга – фантастика. В которой описана губительная гадость, научный произвол (изобретение!), который назывался в книге – «лёд-девять». Вот наши университетские и называли результаты таких чёрных оледенений на склонах – «лёд-девять». С соответствующей грустью. --Ясное дело, -- при наших тогдашних-то лыжах: деревянных, старых, с привинченными малюсенькими шурупиками кантами, канты постоянно выдираются, ювелирными усилиями постоянно ремонтируются (хвала судьбе – эпоксидка появилась!) Но – лёд! А так хотелось какого-никакого, но – снега… И, так ли, сяк ли – иметь СВОЮ гору, готовить свой снег на своей горе – мечта и сказка. Которую сделал былью для университетских горнолыжников их великий тренер Борис Александрович Мальцев.

    Где была эта быль? – География? – А вот: перекрёсток Ломоносовского проспекта и Мосфильмовской улицы, угол этого перекрёстка вправо от Ломоносовского, если к Филям, за Мосфильмовскую. Там располагалась одна из московских деревень – Гладышево. Да, да, до относительно недавнего времени в Москве, в черте города в окружении мегаполисных ландшафтов существовали деревни. – Избы с дворами, коровами и без водопроводов. Временами, наплывами, в соответствии с внезапно бурно реализуемыми «планами реконструкции» Города, накатывали огромные стройки, которые сметали старинные срубы с резными наличниками, заборы, огороды, голубятни, так, как не было будто никаких никогда здесь селений, и вырастали на их местах красивенькие каменные джунгли – огромные «микрорайоны», наречённые некоторыми названиями исчезнувших деревень. – Мега-районы… Но некоторые деревеньки среди лавин урбанизации терялись и продолжали, и продолжали быть… Вот, «наше» Гладышево.
    «Лицом» исподлобья обращённое к Мосфильмовской. Заходи, кому надо. – А никому не надо… -- А за задами деревни – склон. Просторный, широкий, глубоко уходящий в пойму речечки Сетунь. Пойма под склоном тянулась к речке далеко и ровно, -- бурьян и реденькие прутики-кустики. – Это выкат нашей горы. А гора… -- везде с переменным рельефом, крутоватая или крутая, а то с выполаживаниями – замечательный горнолыжный стадион. И здесь Борис Александрович установил первый в Союзе чешский горнолыжный подъёмник. – Буксировочный бугельный ВЛ-200. – Две стойки, два шкива, вместе с одним шкивом электромотор, который крутит шкив, который крутит трос между шкивами. Трос 8 миллиметров, за этот трос нужно цепляться бугелем. Бугель у каждого катающегося свой. Каждый возит его с собой. Бугель с прикреплённым к нему длинным текстропным ремнём, на каких водят серьёзных собак. Зацепился  бугелем внизу, поехал наверх, зацепившись за ремень, наверху отцепил от троса бугель, обмотал ремень с бугелем (там ещё на другом конце ремня палочка к нему прикреплена, за ремень держаться чтобы), обмотал вокруг себя – вниз поехал… -- Качественно совершенно иная эффективность учебного-тренировочного процесса по сравнению с тем, чтобы пешком подниматься… А подъёмник-то наш гладышевский – первый и единственный тогда в Москве и Московской области! Ни у кого больше кругом подъёмников не было ещё довольно долго.
    …Гору свою сами себе готовим. – Снежное покрытие, то есть, «полотно» трасс. Натаскиваем снег из бурьянных окрестностей, подсыпаем, утаптываем. И ещё… -- заливаем…
    В те давние времена зимой все обширные «плоскостные сооружения» стадиона МГУ превращали в катки. Заливали катки так: сначала намораживали ледяную подушку, наливая воду из пожарных брандспойтов, по этому льду ездили поливальные машины, оборудованные стругами для выравнивания льда и устройствами для его горячей заливки. – В цистернах у машин – горячая вода. Отличный лёд получался… Вот мы и договаривались, чтобы эти машины-цистерны-заливщики, приезжали к нам в деревню. Только вместо «катково-заливочных» устройств мы использовали штуцер цмстены и пожарный шланг. Грузовик-цистерна сквозь деревню проехал, заливающий со шлангом и его ближайшие ассистенты разливает воду по склону, а сами пролиты этой водой и проморожены, и надо торопиться-торопиться: вода в кране-штуцере замерзать начнёт; а толпа авральничающих торопливо и тщательно, перетаптывая, перемешивает снеговодяную жижу, которая тут же застывая, становится полотном трасс, подбрасывальщики снега подбрасывают его и подбрасывают, и все на лыжах заглаживают получающееся. Получается хорошо и звонко. – Спортивные трассы. До земли не проскоблишь. А потом ещё и ещё подсыпай снег, а снег ещё и с неба валится, топчи да укатывай.
    …А летом ещё и профилировали склоны, траву подсеивали и подделывали дёрн. Чтобы гора травой держала снег с «первого снега».
    Для всех этих дел регулярно и часто – аврало-субботники-воскресники. В которых работают все секционеры… Секционеры базируются в одной крайней избе. Там хозяева живут, хозяйство у них обычное деревенское. Но, вот, договорились и пускают они нашу горнолыжную секцию к себе на сезон зимы – базироваться. И секционеры, бывает, после горы соберутся в… -- «горница», наверное, называется большая комната в избе. Набились. Тесно. Печка, жарко. Стол большой, за столом… -- все. А все – кто? А все подряд и вперемешку: академики, студенты, бывалые члены сборной команды и только-только самые-самые новички секции. Все возрасты, это понятно, -- покорные любви к лыже-счастью.
    И на авральных мероприятиях тоже – нормально! – все…
А мероприятия эти у нас не только белоснежные и даже прозрачно-водяные… -- Деревня стоит наверху, на верхней террасе рельефа. И все деревенские считают… -- да ничего они не считают, а просто валят без всякого счёта отходы своего бытия – под гору. К нам на склон. На наш изумительный горнолыжный стадион. Вероятно, не предполагая, что можно-нужно по-другому. – Это их деревня и их гора!
    Они валят, мы убираем. Постоянно, авралами, вместе, все… И ласково называем свою любимую гору – «Помойка».

    Борис Александрович Мальцев, в разгар построенной им университетской горнолыжной идиллии, из Университета уходит. Оставляет меня в одиночестве – наедине с идиллией. И я – что? – стараюсь изо всех сил идиллии соответствовать.
    Борис Александрович меня и «выдернул» из «мрака» научной лаборатории, где я трудился «мэ-нэ-эсом», на яркий простор сияния снега, работать с собой в пару, для того, чтобы подготовить себе замену при своём уходе. Чтобы было, на кого оставить университетское горнолыжное «хозяйство». А уходить ему надо было: в большом горнолыжном спорте страны организовывалась новая структура, которую ему предстояло возглавить и которой руководить. Предстояло построить систему подготовки горнолыжников во всей Стране. Венчать систему должна была сборная молодёжная команда СССР. То есть, второй состав национальной сборной.
    И он систему построил. «От Москвы до самых до окраин» везде и повсеместно инициировал зарождение новых горнолыжных центров. И новым зарождающимся, и уже состоявшимся помогал всем, чем можно помогать. – Подъёмники, инвентарь, тренерские ставки. Новые горнолыжные центры стали появляться и развиваться. Камчатка, Карпаты, Урал, Кавказ, Сибирь… Поощрял работающих тренеров и образовывал их – устраивал спортивно-педагогические семинары, куда для преподавания приглашал специалистов из ведущих горнолыжных стран и их школ. Запустил всеохватную систему соревнований по всей стране, от местных и регионалных. Потом – «зоны». И – «Кубок Союза». Всё горнолыжное в Стране зашевелилось, все «поехали». И на базе всего горнолыжного поехавшего Мальцев создал систему специализированной подготовки расширенного контингента сборной молодёжной команды Страны. По всесоюзному множеству соревнований каталась «приличная толпа» высоко квалифицированных горнолыжников. В основной своей части – дети. Но дети эти были уже гонщиками хорошего уровня. И из всех гоняющихся, детей и не-детей лучшие приглашались для подготовки на учебно-тренировочные сборы. Сборы проводились круглый год, на зимнем и на летнем снегу, во всех частях страны, во всех горах. А ещё и сборы без снега для общей и специальной физической подготовки. И чуть кто где «поехал», -- включается в «расширенный контингент подготовки» молодёжной сборной. И тренеры наиболее успешных тоже приглашаются для работы вместе со всеми. А тренеры советские все интересные, изобретательные, работящие. – Уровень качества и спортивности общей подготовки – растёт…
    А дети «расширенного контингента» по  – школьники. Им в школу ходить надо, а они почти непрерывно по сборам-соревнованиям мотаются. А Борис Александрович на все выезды учителей берёт. Обычно, одного на коллектив, редко больше. Учителя – из наших университетских, академических. Все и каждый – очень лыжные, очень спортивные. Всё лыжно-спортивное время они в лыжно-спортивных делах, а когда «спортивный контингент» отдыхает, учителя их учат. Один учитель – сразу для всех предметов и для всех возрастов-классов. Объясняли: есть науки, их и надо постигать. От простого к непростому, от основ к производным. Так и вели занятия, в основном, -- сразу со всеми. И по всем предметам – языки, математика, физика, всё остальное. Приучали детей работать (учиться) самостоятельно. – Уметь взаимодействовать с источниками информации. И неуспевающих среди «контингента» не было. А некоторые заканчивали школу с медалями. – Это при многолетнем хроническом отсутствии в школе!
    Это была учительская работа учителей на сборах. Которую они вели в «неспортивное» время. А в остальное время они – шерпы спорта, как все: на горе древки таскают, трассы ставят, трассы готовят, подъёмники переносные (очень часто приходилось использовать) на снега, на ледники затаскивают, тросы растягивают, механикой занимаются, ночью вместе с тренерами лыжи спортсменам точат-готовят…
    Ну и «народ поехал»! – То есть наши, выезжая за рубеж, ехали там быстрее большинства, стали внедряться в мировую горнолыжную элиту. Бурно… Благодаря этой самой подготовке…

    Что же за подготовка?..
    …Владимир Эргардович Нагорный тренировал университетских горнолыжников до Мальцева. Нагорный – великий тренер и великий специалист в горных лыжах. До своего прихода в МГУ он готовил и подготовил сильнейших в стране горнолыжников и прыгунов с трамплина, которые были среди сильнейших в мире. А условия для такой подготовки тогда, в эпоху Нагорного – отсутствовали. Это 40-е – 50-е прошлого века. Ни трасс, ни подъёмников, ни инвентаря и почти полное отсутствие выездов за границу на соревнования. И на этих редчайших выездах – великолепные выступления. Призы.
    Суть и основа подготовки и подготовленности – «качество» специальной работы на лыжах, поскольку большие объёмы такой работы недоступны, и плюс большие, огромные объёмы общефизической подготовки (ОФП), создающие у спортсменов базу возможностей для освоения любой специальной работы… Нагорный – это эпоха в советском спорте и для советского спорта, но и не только для него: некоторые супер-тренеры в современных горных лыжах считают, что ничего лучше советской системы подготовки горнолыжников сороковых-пятидесятых – никто так и не придумал!
    Нагорный в Университете ушёл в науку, основав и возглавив уникальную лабораторию медико-биологической направленности, в ней изучались особенности физиологии людей умственного труда. А на позицию работы с горнолыжниками МГУ пришёл Б. А. Мальцев. 
    (Именно из лаборатории Нагорного, в которой я работал у него мэ-нэ-эсом, Мальцев и вытащил меня к себе на снег!)
    Мальцев – ученик Нагорного в горных лыжах и продолжатель его спортивно-педагогических методов. Но Мальцев и сам по себе страшно энергичный и изобретательный тренер и человек. И в Университете развил «горнолыжную индустрию» -- чрезвычайно! -- «Инфраструктура»: база, гора с подъёмником, выезды на автобусах на подмосковные склоны, сборы в больших горах, сборы летом на наших средне-русских природах, на воде с лодками и водными лыжами, ещё и сборы на летнем высокогорном снегу с житьём в палатках у подножья ледника, с затаскиванием на ледник переносного подъёмника, с уходом после снежной части сборов через перевалы к морю…
    …Но, главное, -- с использованием этого всего-всего – продуктивный учебно-тренировочный процесс. Ведь штука ещё в том, что студенты и почти вся всякая научная публика обитают в городских условиях, гор и снега в их жизни маловато. А Мальцев делал всё, чтобы превратить этих всех в настоящих спортсменов-горнолыжников. А это кто такие? – А те, кто ходят спортивные трассы: специальный слалом и слалом-гигант. И кто соревнуется на таких трассах. (Скоростной спуск даже среди настоящих горнолыжников ходят очень не все: чтобы быть в состоянии соревноваться на трассах спуска, нужно иметь возможность накатывать очень большие объёмы спусков, сотни и тысячи километров). Да и для обретения высоких квалификаций в технических дисциплинах требуется прохождение десятков тысяч ворот трасс… Таких возможностей у горнолыжников-любителей не бывает. Значит… -- работа на «качество»: на склонах, кроме спортивных трасс, – разнообразнейшие учебные и специальные трассы и упражнения, а вне снега – ОФП и СФП, физическая подготовка, специализированно адаптированная к развитию качеств необходимых для горных лыж и к освоению лыжных навыков… Элементы, лёгкой атлетики, спортигры, акробатика… Сам Мальцев изначально акробат. Из акробатики ушедший в горные лыжи, оказавшись очарованным лыжами и горами. Очень быстро оказался среди сильнейших в лыжах и… очень сильно изломался. В стародавние времена его спортивных успехов автоматических креплений на лыжах не существовало, горные лыжи прикреплялись к ногам намертво, сложные трассы, тяжёлые падения, сложные переломы… И (подарок МГУ!) Мальцев – тренирует Университет… И, кстати, акробатика в нашей подготовке – в изобилии: батут, подкидная доска, дорожка, трава, песок, вода…
    …И университетские – приличные горнолыжники!

    …И весь учебно-тренировочный потенциал отработанный на университетских Мальцев переносит на свою всесоюзную молодёжь. – Конечно, «поедут» ребята! Конечно, «поехали»… Началась эпоха бурной успешности советского горнолыжного спорта.
    Наши шутили-похохатывали: «Мальцев создал свою систему подготовки, экспериментируя на живых студентах!»

    Систему эту вскоре ассимилировали австрийцы с итальянцами, а потом Мальцев заимствовал её у них, ими уже модифицированную… Сейчас система подготовки горнолыжников, когда специальная работа на снегу совокуплена с большими и огромными даже объёмами ОФП, принята и используется, в общем, всеми гонщиками высшего эшелона.

    А Алексей Алексеевич после ухода Мальцева в высшие спортивные сферы остался на университетском горнолыжном хозяйстве один-сам…
    Хозяйство прекрасное – работай, знай! Работал. И гору любимую готовил (снег-вода-народ, снова снег и народ) – всё как по регламенту-протоколу, и тренировки-прикидки-соревнования, сам – дни-вечера-до-ночи-все-дни на горе, ну, это , как обычно в тренерском деле…
    Как-то топчем гору все вместе, все подряд, а один, смотрю, дядечка в сторонке на солнышке зимнем отдыхает. Красуется солнышку яркой экипировкой. Я к нему с недоумением и предложением, мол, в общие ряды, а он мне с возмущеньицем: «А ты знаешь, кто я?!» -- А я-то только начал один и «соло», работать, действительно, вовсе всех знать и не могу, а сам ему навскидку (а бывает так, сделаешь что-то нечаянно неловко, а выйдет, вроде ты мастак: «подачу» непринимаемую принял) – навскидку ляпнул: «А в спорте, как в бане или как в церкви, -- все равны!» -- Сам потупился даже стыдливо. А «яркий» тут и «смылился»… Но нет, не навсегда. Являлся потом. Но уже одетый – серенько…
    …Но это ерунда, штришок. Лыжные дела шли бурно, и – «ура». (Про не-лыжные, не-снежные и всякое ОФП – в другом рассказе.) А на горе на нашей… -- гОре на гору набредало. – Набрело. – Злодейка-катастрофа-лавина-стройка наше Гладышево снесла. Строили посольство Северной Кореи. Оно завершало гряду посольств вдоль Мосфильмовской. «Самое большое посольство в Москве», рассказали мне руководители стройки. А сами оказались почему-то весьма почтительны к нашему лыжному делу. Ну, и ко мне, это дело представлявшему. Дружелюбно помогали продолжать быть на своём месте. Подключили к своему электричеству, поставили ещё свои прожекторы, новые, гора вечерами стала сиять ослепительно белоснежно. (Наши-то старые светили желтовато.) Помогали, как могли. Сколько могли. Могли… (есть специально мерзко жестокие «детские» стишки про «музыку» или, там, про «старушку» и про «недолго») – смогли помогать недолго…
    …И мы… – Смотали трос, потащили-утащили свои «хархары», подъёмник, прожекторы на склад… Всё! Нет горы.
    Но именно в этот момент «ребята» выискали место для новой горы. – Раменки! Тоже и не далеко от Университета. Посёлок из розовых однообразных баракообразных домиков стоял на буграх и тоже над поймой Сетуни. Место изумительное ребята нашли. Перепад высот ещё больше, чем в Гладышево. И простор крутых склонов, выкатывающихся от посёлка на нижнюю речную террасу. На верх горы выйти – дух захватывает!
    Ну, давайте гору делать!.. Делать её стал я. Заглянув в то прошедшее время, не поверить, что то, что делалось, -- делалось… Бульдозер!.. Вот, у одного великого факира крупные дорожные механизмы исчезают. Был – и нет. (Его, факира, потом красотки в щёчку целуют восторгаясь фантастичностью трюка.) У меня «механизм» – появился… Если что-то появляется, значит, это кому-то нужно. Надо только не помешать появляющемуся появляться. И проявляться. Для «проявления» в самом начале использовался спирт. Кстати, весь советский космический прогресс работал на спирту: надо чего-то достигнуть, -- доставай спирт. И будут достижения. Сделается недостижимое. За спирт. Потому, что спирт – это уважение. А если не уважаешь, -- кто ж тебе что… -- Ну, понятно: потому что – душа! А душа и дух – основы всего и вся, и всякого дела, и результата дела.
    Удалось переориентировать «появившийся» бульдозер на нашу (новую!) гору. Бульдозер стал рыть. Отрывая и открывая новейший антропоген. Какая там помойка – свалка! Изуродованный железобетон, крупное и мелкое чугунное, стальное, каменное, деревянное, стеклянное. Всё, чем жила поздняя цивилизация. Даже армейский вездеход со скрежетом отрылся в подгорных недрах под гусеницами надрывающегося бульдозера. Вырисовывался выразительный скелет горнолыжной горы, но не было грунта – закрыть непереносимый этот ужас…
    Но не успел ужаснуться, -- пошёл грунт. – Ангелы! Все же знают, не сомневаются, не должны сомневаться – ангелы существуют. Они являются в разных обличьях. Меня в тот раз они нагнали… -- начальники-строители посольства стали завозить грунт, ещё и бульдозер свой прислали, грунт распределять. Я был в изумлении от такой любезности, но природа любезности тут же и разъяснилась. Нет, да, -- это была, конечно, любезность, но… -- Штука в том, что для всех строителей в городе страшной проблемой является избавление от извлечённого на их стройках грунта. В городе его девать некуда. Валить запрещено. Надо вывозить. Далеко. Это затраты. А тут… -- «Вон, дядька грунт принимает!» -- И поехало! Караваны грузовиков. Только показывай, куда валить. Откуда-то не только «мои», а все всякие строители вдруг стали знать, что «Я» принимаю грунт.
    …И бульдозеры грунт по горе размазывают, профилируют склоны нашего будущего нового горнолыжного стадиона.
    …Ещё хождения и хождения по инстанциям департаментов руководства города – затвердить чтобы наш спортивный объект за нами. Затвердили. Оказалось, существуют законоположения чтобы территория под спортивным объектом оказалась в бессрочной и бесплатной аренде-не-аренде – в пользовании пользователя этого спортивного объекта. А мы-то – Университет! – МГУ им. М. В. Ломоносова… Чиновницы и чиновники в «инстанциях» были ко мне благосклонны и дружественны. Сами выискивали бюрократические обоснования для владения горой нами, Университетом. Почему они так? Может быть, экзотичным был для них ненормальный тип: ходит, исходил пороги в заботах – не для себя совсем… А с виду – человекообразный… А, может, я тогда, давным-давно-то, был и ничего себе… И я обрастал гербовыми бумагами, нося их туда-сюда по бюрократам. Нос ещё не задирал, но обретал приятную для себя уверенность в том, что делаю.
    Гора создавалась. Вырос здоровенный стартовый бугор над склонами, и с него в любую сторону стартуй по разным трассам. Грунт продолжал идти, бульдозеры продолжали бульдозерную эквилибристику над высотами склонов и в их глубинах…
    …Кстати, для работы перемещающих грунты механизмов над высотами требуется комплекс обеспечения мер безопасности, и делающих такие работы невозможными, и ещё и лицензирование этой безопасности и невозможности этого деланья… Мы как будто не знали никакой такой формалистики, и делаемое делалось… Я тогда и думать не думал, хотя нет, и тогда, сразу ясно было: богачом сделаться мог бы на принимании грунта у строителей. А они присылали только бутылки водки. А я раздавал их бульдозеристам. – Думал-то только о горе.
    (…Кстати, таким же именно образом много-много позже создались горы великолепного альпийского комплекса «КАНТ». Среди индустриального параксизма мегаполиса – вдруг настящее цаство гор и лыж!.. Там в основании «альпийских» пиков – бетон руин бассейна «Москва», сверху насыпаны вывозные строительные грунты. Может быть, даже от строительства метро. Они не всегда оказывались потом чистыми. И камни, и железяки начинали вытарчивать из земли на склонах. В ту пору мне посчастливилось работать в «КАНТе», с начала лета весь персонал этого спортивного клуба хаживал на субботники по освобождению склонов от твёрдых этих гадостей, выпиливая их, вырубая, засыпая землёй, но зимой они ухитрялись выскребаться из снега, травмировали лыжи, за что завсегдатаи называли эти горы «Вырвикант»… Со временем трассы всё же удалось привести в «земляной» порядок…
    Так вот, замечательное руководство «КАНТа» проявляло намеренно гениальность, используя нужду города в убирании извлечённых стройками грунтов. Я-то в «своих» Раменках простодушно использовал неожиданно для меня возникшую ситуацию.)
    Раменки кругом застраивались и были застроены уже современными многоэтажками. Жители часто захаживали на мой объект. С заведомой почтительностью – ко мне. – Дядька режиссирует что-то серьёзное и изумительное: такие-то «сооружения» где и увидеть. Мне не до визитёров: я дело делаю. Правда и рассказываю пришедшим про «наше дело» -- Про лыжи. Популяризирую это дело, значит. (Да, лыжи – счастье. Но я с этими-то «высокостями» к народу не лезу. Просто разъясняю, какая прекрасная лыжная жизнь может получиться, если дело сделается.) А пришедшие с высоты «моего» стартового бугра (а бугор всё выше нсыпается), оглядывая окрестные ландшафты, мне показывают порой, где тут у них секретные предприятия. – Дались мне ваши секреты! Я по сторонам не гляжу, я только вниз, только на гору лыжную на нашу смотрю… Которая ещё не лыжная…
    …Но начались уже наши воскресники. Гору делаем: профилируем вручную уже, шанцевым инструментом склоны-трассы, опоры для установки подъёмника подготавливаем. Народ! По сто, по двести человек университетских на работы эти выходят… Конфликты с местными: некоторые на крутых как раз склонах, кое-где, вкопавшись в эти склоны, устроили себе землянки-погреба с покатыми вниз крышами. Бросаются на наших. Наши противопоставляют инструмент. Но успокоили нападавших: землянок не тронем; наоборот, зимой с их крыш, как с трамплинов хорошо прыгать будет.
    И уже подъёмник притащили, будку железную поставили. И снег. Зима. Гоняем. С трамплинов прыгаем.

    Но… Ну, понятно – беда: по соседству нашей горой (выражение из старины: «откуда ни возьмись» и выражение из новейших времён: «точечная застройка»; в описываемое время «наших гор» такого выражения ещё не было) – созникает строительство жилого дома МВД. Ладно. Но новоявленным «домовикам» приспичило поставить своё вспомогательное техническое соотужение («ТП» оно у них называлось) именно на месте нашего прекрасного стартового бугра. – Я по инстанциям, гору новую спасать. Но доброжелательнейшие ко мне (и к нам, к университетскому спорту) и казавшиеся мне всемогущими чиновницы и чиновники руководства района и Города, от невысоких начальничков до очень высоких начальников (а я-то, ходя-прося по их кабинетам, подкреплён официальными бумагами о-го-го с каких академических верхов!) – руками разводят бессильно: ничего против «этих» не можем!..
    А я продолжаю с «ними» бульдозерную «войну»: строители эм-вэ-довские свой бульдозер пригнали. Здоровенный. Он пытается срывать наш стартовый бугор, наши маленькие бульдозеры заново его воздвигают.

    Но сдались. Причиной того, что «рухнула» для нас наша вторая гора, и мы окончательно капитулировали, стало то, что снег на новой горе держаться не хотел совершенно. – Экспозиция всех наших склонов – южная. И ветры постоянные по речной пойме. Чуть снег выпадет – сразу и испарится. И натаскивай его на трассы, и утаптывай, укатывай – эрозия снега страшная. Постоянно повсюду голая земля.
    По теперешним-то временам… -- Снежные пушки, воды сколько угодно, электричество, пожалуйста… Эм-вэ-довский бетонный сарай-ангар поверх нашего стартового бугра, да с него бы спуски на все трассы. С «силовиками» бы и катались вместе!.. – Был бы великолепный центр лыж. (Лыжи – счастье!) «Фабрика счастья» могла бы быть… Не случилось…

    …Годами позже, и уже не в Университете я работал, дороги-пути «большого советского спорта», может быть, Сибирские меридианы… Большие соревнования… После-лыжная… «тусовка», сказали бы сейчас… «Приличная толпа»: советская горнолыжная элита, беседы… И полусловом упомянул я случайно Московский Университет… И… -- незнакомые супер-мастера с Камчатки – с почтительно-благожелательной улыбкой – мне: «А, Помойка!» -- И так-то славно и сладко на душе сделалось…
      
                Алексей Германов.