Николай Адмиралов
Русский остров
В армию
В военкомате молодой парень Виталий из деревни Коромыслово, что на Ярославщине, еще не решил, как ответить на вопрос: «Где бы Вы хотели служить?».
В этот весенний призыв из деревни их было только трое, а основная масса призывников приходилась на осень. Его товарищи уже выбрали род войск, где хотели бы служить, а он еще колебался. Ему хотелось бы служить пограничником или в Морфлоте.
Случайно он услышал, как один веселый парень воскликнул, разгова-ривая с приятелем:
- Да ты что?! «Поближе к дому». Если служить – так всю страну пови-дать, через всю ее проехать! Вот, например, Дальний Восток – какая там при-рода, море, словно в другой мир попадешь.
- У меня знакомый служил на Дальнем Востоке на Русском острове – ныл приятель – в Морфлоте, а это двойной срок.
- Не беда, значит, вдвойне долг Родине отдашь.
- Нет, не хочу, чтобы эти годы пропали – с кислым лицом ответил при-ятель.
- Не знал, что ты такой нытик. Мальчиш-Плохиш – вот ты кто. Трес-нуть бы тебя за такие слова – сказал веселый, но «треснуть» не успел, по-скольку его вызвали в кабинет.
«А почему бы не на Дальний Восток – подумал Виталий – через всю страну проехать, мир повидать, море – какое оно? Видел в одном фильме бу-шующие волны, но, наверное, оно бывает добрым, ласковым, красивым. А природа – интересно, какая она там? Решено: буду проситься туда».
Их посадили в товарные вагоны (так называемые «теплушки») и дол-гие две недели они, пересекая страну, добирались до пункта назначения.
За этот срок он познакомился с большинством обитателей этого ваго-на, но больше сблизился с двумя, на первый взгляд разными, людьми – Ильей и Петром.
Илья – рыжеволосый и кудрявый весельчак (так он с юмором вспоми-нал о своих волосах, поскольку был наголо побрит при отправке в армию), хотя за этой веселостью проглядывали серьезные мысли и еще что-то затаен-ное.
Петр же был светловолосым, его остриженная «под ноль» голова по-сверкивала серебром. Он, в противоположность Илье, был задумчив, хотя и легко общался с заинтересовавшими его людьми, с интересом вглядывался в проплывающие мимо пейзажи и что-то записывал в толстый блокнот.
Эта троица и создала «группу», которой суждено было не разлучаться все эти долгие годы службы.
Воспоминания
Зачастую, когда в преддверие ночи все в вагоне ложились спать на су-хом свежем сене, отдаваясь естественному человеческому желанию, сон по-долгу не приходил к Виталию, и новоиспеченный призывник погружался в воспоминания о покинутой (хоть и на время) семье, о своей деревне на при-горке. Эти воспоминания переносили его в прошедший голодный 47-й год, когда весной выкапывали из земли промерзшую картошку, превращающуюся после зимовки в полужидкий крахмал (так называемые «чибрики»), и пекли из них оладьи. Но и они не спасали людей от голодной смерти; а семью Виталия (мать и двоих детей) спасли солдаты, вернее, командир проходившей через деревню воинской части. Его определили к ним на постой.
Зима стояла морозная, и казенные сапоги не спасали от холода, а тут на печи, точнее, на полатях, он увидел валенки – большие, новые и, знамо де-ло, теплые. Вот и предложил командир отдать ему валенцы за три мешка ов-са. А может, это был повод, чтобы выручить голодающую семью? Ведь видел же он, что в доме нет ничего съестного, вот и пожалел их. Так или иначе, а офицер спас их семью.
Из того овса мать кисель варила, – так и пережили тот голодный год до нового урожая.
Очень был тяжелый год. Год, когда его в неполные семнадцать лет вместе с двумя сверстниками отправили учиться в ФЗУ в город Рыбинск. Мать осталась с малолетней Тамарой, дочкой-непоседой, оглохшей навсегда после осложнения от гриппа. Ей пришлось разрываться: и с дочкой, да еще глухой, некому сидеть (бабушка то Люба умерла в том же году), и в поле колхозном надо работать, и на конюшне – с войны еще, когда не хватало мужиков – ра-ботала конюхом.
Глаз да глаз нужен был за дочкой – того и гляди, что-нибудь натворит егоза. Вот и торопилась мать, работая в поле, побыстрее выполнить задание и чуть ли не бегом домой – все ли в порядке, не набедокурила ли озорница.
Хорошо еще, что за ней немного приглядывала бездомная и тоже глу-хонемая женщина по имени Параша. Она была какой-то родственницей по от-цовской линии и часто жила у них. Работать Параша не могла, да ее и не за-ставляли, и самым любимым занятием у нее было сидеть у самовара.
Так, знойным летним днем прибежит мама (односельчане уважительно называли ее Мария) проведать дочку, убедиться, что все в порядке, и – к Па-раше: показывает ей, что хочет пить. Та с недовольным видом наливает чаш-ку. Но что Марии чашка в жаркий день, когда она, бывало, по двенадцать чашек выпивала; просит еще. Выпьет чашки 3-4, а недовольная Параша уж больше не наливает и чашку рукой закрывает – мол, хватит, и руками машет – иди, значит.
Но еще больше Мария боялась, работая в конюшне, если туда прихо-дила дочь. Сначала Тамара рассматривала лошадей, но неспроста – выбира-ла. Как-то увидела, что мать отвлеклась – корм задает или стойло чистит, – открыла дверку, вывела лошадь, по жердям изгороди забралась и вспрыгну-ла каурой на спину, обхватила за шею и ножкой в бок пристукнула. Животине это не понравилось, и она понесла нежданную наездницу по проходу конюш-ни. Мать зажмурилась, даже крикнуть не успела (да и бесполезно кричать – не услышит дочка), сердце замерло – переклады, что стены скрепляют, чуть вы-ше лошади, ударится Тамара о такой переклад, и не станет у нее дочери. Но проказница плотно прижимается к лошадиной шее, и та, не чувствую больше понуканий, успокаивается и останавливается.
Мать бежит, снимает с лошади дочь и не знает, как ей дальше продол-жать работать, боясь, что ее непоседа еще что-нибудь набедокурит…
Виталий вспоминает еще один случай с Тамарой, и чувство тревожное не покидает его.
Постоялица
В тот летний поздний вечер была сильная гроза с ливнем, и в такую непогоду слышат они – кто-то стучится. Мать, подойдя к входной двери, спросила: «Кто там?». Женский немного охрипший голос ответил: «Пустите Христа ради, я вся промокла».
Мать не хотела пускать эту женщину, словно сердце чувствовало не-доброе, но брат мужа, живший со своей семьей в другой половине дома (и тоже услышавший стук в столь неурочный час), упросил: «Сжалься, Мария, над человеком; наверное, совсем промокла – вон как умоляет. Я бы к себе пу-стил, да у меня и места меньше, и семья больше». Послушалась мать дядю Пашу (Павла Ивановича) и пустила женщину.
Та вошла – действительно вся сырая (зонта у нее не было) – с чемода-ном в руке.
- Спасибо вам, а я, видите, вся вымокла до нитки – нельзя ли у вас во что-нибудь сухое переодеться, – запричитала она.
Мать дала ей сухую одежду и пригласила к клокочущему самовару (он только что вскипел), ведь видела она, как путница озябла – буквально «зуб на зуб не попадал». Поблагодарив, женщина, в свою очередь, достала из чемо-дана баранки (они не промокли) и угостила ими Марию и детей.
Согревшись от горячего чая и придя в себя, обратила внимание на Та-мару.
- Какая хорошенькая девочка. Как тебя звать? – спросила она.
Но сестренка молчала, только с любопытством смотрела на нежданную гостью. Мать объяснила, что дочка с четырех лет не слышит и почти все слова позабыла.
- Как жаль, такой чудесный ребенок, – всплеснула руками женщина, – а врачам ее показывали?
- Показывали, – ответила мать, – да только время было военное, не до нас. Только уши продули и капли прописали, но это не помогло. А народу еще ко врачам – страсть, – все со своими болячками. Сидела, например, одна девушка вся зареванная, перепуганная – ее мать привела. Мыла та девушка пол, и вонзилась ей в палец небольшая иголка, да так, что вошла в тело и пошла по жилам; Бог знает, где она – так может и до сердца дойти.
- Ой, какие вы страсти рассказываете. Но что же с дочкой-то, так и ни-чего?
- Я же вам говорю, время было военное, всех специалистов-врачей на фронт отправили. Ездили мы еще раза два, но все то же – продували, капали, так постепенно она и оглохла.
- Да, конечно, если бы своевременно, специалисты вернули бы ей слух…
Незваная гостья отогрелась, освоилась, она оказалась общительной, располагающей к себе, приятной во всех отношениях женщиной. Через час уже, распустив просушенные черные вьющиеся густые волосы, она, улыба-ясь, рассказывала о себе, вела задушевный разговор, шутила, смеялась и, как бы, между прочим, попросилась пожить у них на какое-то время. Мать не удивилась этой просьбе потому, что в то время во многих избах жили посто-яльцы. Кто-то из них приехал поработать (если не в колхозе, то на железно-дорожной станции), кто-то обучался на тракториста в соседней МТС. В одной избе жила даже семья блокадников.
- А вы знаете, я тоже из Ленинграда, я тоже блокадница, – подхватила женщина, – и скажу вам, еле жива осталась, когда нас в 43-м году из осажден-ного города вывозили по железной дороге. Ужас, что творилось в городе…
Она стала рассказывать о тех днях блокады, что ей довелось пережить, но Виталию показалось, что в глазах рассказчицы нет тех переживаний, стра-даний, какие можно увидеть у искренних людей. Словно не с ней все это про-исходило. Впрочем, может, это ему только показалось.
- Представляете, от голода я еле передвигала ноги, они были словно ватные и в то же время тяжелые. Не забуду такой удивительный случай: когда нас вывозили из голодного города, наша машина вдруг встала. Мы интересу-емся – почему стоим? В то же время какой-то странный шум, как будто что-то проволокли рядом с машиной, и это что-то цеплялось за дорогу, почти скре-жетало. Волокли долго, и только минут через десять нам сообщили, что это крысы покидали голодный город, словно предчувствуя беду. Шли лавиной, цепляясь своими коготками за булыжную мостовую. И никто не посмел встать им на пути, и не только машины, а и трамваи встали.
- Какую же беду они почуяли? – спросила мама.
- Страдания и смерть большого количества людей, и гибель великого города они предсказывали. Ведь многие тысячи погибли, как в самом городе, так и по дороге из него.
При последних словах выражение лица, глаз стало печальным, и ска-зано было с искренним чувством. В этих словах была, конечно, правда – на станции, носящей такое же название, как и их деревня, из вагонов выносили умерших в дороге блокадников и хоронили их невдалеке.
- Но не будем больше о грустном, – женщина снова заулыбалась, смахнув все же непрошенную слезу, – я же вам не представилась, меня зовут Ирина. Эту девочку я теперь знаю, как звать, а Вас и сына?..
Разговор снова перешел на приятную тему, и так, за самоваром, они просидели до поздней ночи. За окном все еще лил дождь, а в избе было уютно – «повадно», – как говорили в деревне. Но матери надо было рано вставать – в колхозе сенокос, горячая пора. Вставали с солнцем, выходили всей дерев-ней, собирались возле одного из домов в центре селения. Бригадир считал – все ли на месте, потом распределял по работам и ставил каждому палочку трудодня. Подсчитав в конце месяца, сколько заработано трудодней, колхоз-ники могли привезти сено для своего скота, муки или что-нибудь из урожая. Но иногда эти трудодни пропадали, и люди работали бесплатно.
Видя беспокойство матери – с кем оставить дочку завтра (Виталию шел уже шестнадцатый год, и он тоже работал в колхозе) – Ирина успокоила ее:
- Ты, Мария (под конец чаепития уже обращались друг к другу по-простому), за девочку не беспокойся. Если не возражаешь, поживу у вас пока (мне спешить некуда), так что побуду с ней.
Мать с радостью согласилась. Ирина сумела расположить к себе, по-нравилась матери и, казалось, что пока гостья здесь – за дочку можно не пе-реживать.
Похищение
Знойное лето (от вчерашнего ливня не осталось и следа), солнце при-пекает, пот стекает по лицу, но некогда его даже смахнуть – надо скорее сгре-бать просушенное сено. И хотя над головой синева и ничто не предвещает до-ждя, мать все равно посматривает на небо – не покажется ли туча, но пока нет ни облачка.
Так же торопятся и ее напарницы – поскорее сделают дело, и тогда их отпустят домой. Мужиков немного – многих забрала война, они подают сгре-бенное сено на стог, но сена много, и получается большая скирда. Сыплются шутки, смех. Мужики не случайно подсадили наверх скирды для приемки и укладки сена женщин помоложе да покрепче. Стараясь показать свою силуш-ку, они навиливают копнушку, закидывают ее на скирду, при этом весело пе-реговариваются с укладывальщицами, разглядывая их крепкие загорелые но-ги. Девушки домой не торопятся, детки их не ждут, оттого так беззаботно и смеются на мужские шутки. Однако несколько матерей, среди них и Мария, у которых дети одни в доме, беспокоятся, спешат и даже поторапливают девчат, если видят, что те начинают больше работать языком, чем руками.
Мать хоть и доверяет Ирине, но чувство легкого беспокойства не по-кидает ее. Слышала бы и разговаривала дочка – тогда другое дело.
Легко и приятно для слуха шуршит просушенное сено, вокруг вьются надоедливые слепни и пауты, звенят кузнечики. Кажется, это поле такое огромное, что не убрать его и до вечера, когда «падет» роса. Но бабы про-ворно сгребают валы, мужики нанизывают на вилы и подают наверх провор-ным рукам девушек сразу по полтора, а то и по два пуда сена. Работа спорит-ся, подходят к концу валы.
Но Марии не довелось сгрести последний вал. Одна из женщин зачем-то бегала в деревню и, возвращаясь, запыхавшись от спешки, еще издали за-кричала ей:
- Беги быстрее, Мария, домой: дочку твою постоялица ваша за руку повела куда-то.
Сердце у матери захолонуло.
- Куда повела-то, в какую сторону?
- К Шалаеву (соседняя деревня).
С Марии усталость, как рукой сняло, она побежала в указанную сто-рону. Через поле (хорошо, что скошенное), срезая углы, укорачивая путь, надеясь их перехватить. На пути не встретила похитительницу с дочкой и, только вбежав в эту деревню, еще издали увидела, что они стоят на автобус-ной остановке (конечно, не в своей же деревне ждать автобус).
Но на счастье Марии автобусы ходили редко, и лишь благодаря этому она не потеряла дочку.
- Что же у Вас (о дружеском обращении не могло быть и речи) ни сты-да, ни совести так подло ребенка украсть – почти кричала Мария.
- Да я просто хотела – слабо защищалась обескураженная Ирина – по-казать… Томочке окружающий мир… что же она, кроме деревни ничего и не видела… а к вечеру я бы вернула девочку.
- В таком случае – мать остывала, и рассудок возвращался к ней – за-чем Вы все вещи свои и Томины забрали, ясно дело, что уже не собирались возвращаться. Вы украли у меня бессловесного ребенка.
Мария кивнула головой на чемодан Ирины, который стоял возле ног, а в правой руке она держала небольшую сумочку с детскими вещами Тамары.
Ирина отпустила руку девочки и, не найдя слов в свое оправдание, от-ветила со злостью:
- Ну и забирай свою дочку, только знай, что я ей добра хотела, ведь пропадет она в деревне, за ней и присмотра нет – целый день ты, Мария, на работе. А одну ее и обидеть могут, те же мальчишки, и чему-нибудь плохому научить.
Смягчая тон, Ирина добавила:
- Ты уж извини меня, что таким способом, но со мной ей было бы луч-ше. Я бы ее воспитала, а, может, даже и вылечила. Ведь я хочу вернуться в Ленинград, а там специалисты, профессора – не чета вашей провинции. Это еще один шанс твоей дочери, Мария.
- Все равно не отдам Тамару. К тому же наш фельдшер говорил, что эта болезнь неизлечима.
- Фельдшер? Ха-ха – Ирина успокоилась и теперь говорила уверенно, стараясь убедить Марию, – он, может, лечит только простуду да расстройство желудка, ха-ха.
Конечно, Мария хотела вылечить дочь, все бы отдала за это, но она сердцем чувствовала, что если отпустит сейчас Тамару с этой двуличной женщиной, то больше никогда ее не увидит; и где потом искать – Ирине веры больше нет.
- Нет уж, говори кому-нибудь другому, а меня не обманешь. Прощай-те!
Взяв дочку за руку, мать направилась обратно к дому. Краешком гла-за она увидела, что у Ирины бессильно опустились руки, ни слова та не про-ронила ей вслед. Мария старалась не оглядываться, но из головы не уходили Иринины слова, ведь доля правды в них была. Она даже замедлила шаг и оглянулась на Ирину, – та по-прежнему стояла и смотрела им вслед. Весь ее облик и взгляд, еще видимый матери, были недобрыми, а опущенные руки напоминали крылья какой-то хищной птицы после неудачной охоты. Мария даже сравнила ее с коршуном. «Коршун, унесший курочку, – подумала она – назад ее не вернет. Нет, не отдам дочку». И мать прибавила шаг.
Другие постояльцы
Да, постояльцы были, конечно, разные. Были и хорошие, но были и темные личности.
Так, прожил у них целый месяц парень по фамилии Горохов. Говорил, что учится на тракториста. Уходил с утра, якобы в МТС, а к вечеру возвра-щался. Ничего плохого за ним не замечалось, как вдруг нагрянула милиция и, устроив засаду, взяла этого Горохова. Оказалось – известный вор.
Другая постоялица, прожившая у них несколько дней, втерлась к ним в доверие и, когда все ушли на работу, исчезла, обокрав их.
Но всех затмил молчаливый молодой человек. Говорил, что работает на машине в МТС, также утром уходил, а к вечеру возвращался. Помогал им даже по хозяйству: воды принесет, дрова поколет. Но однажды дядя Паша, который жил в другой половине дома, и видевший, конечно, этого молодого человека (в стене, разделяющей дом пополам, была дверь, и семьи запросто ходили друг к другу) спросил у матери:
- А где он работает?
- В МТС на машине.
- Что-то я его там не видел. Я всех шоферов знаю.
- Но он недавно устроился.
- Все равно надо у него паспорт спросить.
Возможно, постоялец слышал этот разговор, и на следующий день он исчез. Но история на этом не закончилась. Мать и дочь дяди Паши, Муза, до-говорились с этим парнем, что он отвезет лишнюю картошку на базар (дядя Паша не знал об этом). И вот они вытащили мешки, сели на них и ждут маши-ну. Проходит час, второй, полдня прошло – нет ни этого парня, ни машины.
Идет дядя Паша, увидел их и удивился:
- Вы кого ждете?
Они объяснили.
- Зря дожидаетесь, надо затаскивать картошку обратно. Я сегодня узнавал: твой постоялец, Мария, не работает в МТС.
Авторитет Павла Ивановича не позволял сомневаться в его словах; картошку пришлось затаскивать обратно. А постоялец исчез.
Но жива еще была бабушка Люба, она и обнаружила непонятный предмет, когда забралась на печь и оглядела полати, где ночевал пропавший постоялец.
- Это что еще за штука? – произнесла бабушка, но ответить ей было некому, поскольку в избе никого не было, – ладно, зайдет Александр Сергее-вич (секретарь сельсовета, он часто заходил в избы колхозников, расспраши-вал, как они живут), у него спрошу, он все знает – и положила эту «штуку» в карман фартука.
Но Александр Сергеевич что-то долго не заходил. Бабушка же, не ду-мая о штуковине, занималась домашними делами: у печи стояла, огонь разжи-гала, в печь по пояс залезала.
И так несколько дней. Наконец зашел секретарь сельсовета. Бабушка от жарко топящейся печи направилась к нему и, достав из почти горячего фартука, протягивает на ладони надоевшую уже вещь:
- Скажи, Александр Сергеевич, отец родимый, что за штука?
Тот берет непонятный для бабушки предмет, разглядывает с опаской.
- Так ты, баба Люба, с ним у печи стояла?
- Стояла.
- И в топящуюся печь забиралась?
- Знамо, забиралась, огонь раздувала.
- Так знай, баба Люба, что это – запал от гранаты. И ты, растапливая печь, здорово рисковала, потому, как он мог взорваться.
- Ой, батюшки-светы!
- Ничего, тебе еще повезло. Так говоришь, от постояльца вашего остался?
- Верно, от него.
- Больше о нем ничего не знаешь?
- Нет, ничего.
- Ладно, я сообщу об этом случае, куда следует. А запал я забираю.
- Забирай от греха подальше. Да как бы он у тебя в руках не взорвал-ся…
- Не волнуйся, баба Люба, если уж у печи горячей не взорвался, то с холодным ничего не будет.
И унес…
В дороге
…Его тревожные мысли о матери и сестре, его воспоминания прервал голос Петра. Он уже давно наблюдал за ним и, видя, как что-то тревожит и беспокоит Виталия, решил отвлечь того:
- Что тебя тревожит, Виталий? Ты что-то забыл дома или не успел ска-зать, или что-то еще? Ты сам из деревни? Там всегда дел много…
Дружеский тон Петра, участие, располагали к откровенности, и Вита-лий рассказал, что его тревожило и откуда он родом.
- Тоска по родине скоро пройдет,- это пока в дороге, от безделья, а на службе будут другие заботы, более важные на долгие годы. Так, говоришь, из-под Ярославля? А я из города, который основал первый император Рос-сии, его именем и меня назвали.
- Это какой же город? – не сразу сообразил Виталий.
- Наверное, тебя сбило с толку слово «император», может, более при-вычно слуху слово «царь»? Я говорю о Петре I. Теперь понятно, какой город он основал?
- Питер!
- Да, но сегодня вернее сказать – Ленинград. Был когда-нибудь в нашем самом лучшем городе страны?
- Нет, не приходилось, но знаю, что это – один из самых значимых наших городов, второй после Москвы. И по радио о нем постоянно говорят…
- Москва, конечно, столица и, как ты говоришь, первый город страны, но по величию, по красоте несравнимы…
- А ты знаешь, – перебил его Виталий – извини, конечно, что в старое время, при царе еще (но не такое уж и старое) отцы еще наши молодые, едва встав на ноги, чуть ли не поголовно ехали в Питер? Школу жизни там прохо-дили. Зимогорами их называли: зима – город.
- А я думал, что у этого слова другое значение.
- В нашей местности их так называли. Еще о Ленинграде я имел по-верхностное впечатление из известных фильмов: «Депутат Балтики», напри-мер. О нем пел Марк Бернес, помнишь:
- Тучи над городом встали.
В воздухе пахнет грозой.
За далекою Нарвской заставой
Парень идет молодой.
Ну, да, помню:
- Далека ты путь-дорога,
Выйди милая моя (?)…
- Правда, я кинозал посещал редко, но этот фильм смотрел – добавил Петр.
- Почему же редко? Это у нас в деревне кинопередвижка редко приез-жала, а у вас в городе – хоть каждый день ходи.
Петр посерьезнел, задумался на мгновенье, но, махнув рукой, поведал Виталию свою небольшую тайну.
- Ладно, тебе доверюсь, но постарайся никому не говорить.
- Буду нем, как рыба.
- Некогда мне фильмы смотреть, я с головой погружен в науку – в ин-ституте учусь. Но знаю, что среди простых солдат не любят институтских.
- Почему же простым солдатом? С образованием ты бы мог стать офи-цером.
- Во-первых, я еще на втором курсе. Во-вторых, не хочу быть коман-диром – у меня другая задача.
- Какая же?
- Я собираюсь стать биологом, и выбрал Дальний Восток с целью изу-чения его флоры.
-Чего?
-То есть природы. Ты, наверное, видел, что я уже веду записи об изме-нении ландшафта по мере продвижения из Европы в Азию.
- Видел, теперь понятно, но как же с учебой, ведь мы уезжаем надолго.
- Взял академический отпуск. Правда, в этом мне помог отец.
- Но ты бы мог, по крайней мере, сначала закончить институт.
- А потом идти с другим возрастом? Нет, я считаю, что каждый (если он здоров) должен отдать долг Родине и именно в свое время.
Они разговорились, почувствовали симпатию друг к другу, и, хотя в вагоне были еще ярославские парни, Виталий более сдружился с этим ленин-градцем, чем с земляками.
Весь его облик: светлые волосы, голубые глаза, приятное лицо с утон-ченными чертами, а также общительность и начитанность, стремление к дружбе вызвали у Виталия ответное чувство.
Отголосок войны
- Как город? Восстановился после блокады, артобстрелов и бомбежек?
- Почти, и, мне кажется, еще краше стал. А я ведь всю блокаду перенес. Не верилось в последнюю суровую зиму, что живы будем – я говорю о нашей семье. Не поверишь, сколько тогда выпало переживаний и испытаний жителям города. Кругом царила смерть, и люди теряли веру в спасение, им не вери-лось уже, что придет помощь. Со мной произошла удивительная история, и, возможно, только благодаря ее счастливому исходу, я нахожусь сейчас рядом с тобой. Хочешь ее услышать?
- Да, конечно, ведь о блокаде я практически ничего не знаю.
- Ну, так слушай…
Петр сделал паузу, собираясь с мыслями, затем продолжил.
- Самая ценная вещь в то время в нашем голодающем городе – это бы-ла продуктовая карточка. Она была дороже золота, и хранили ее и прятали в самых укромных местах – боялись потерять. Да и выкрасть ее могли – такие случаи были в нашем городе.
Мы все, то есть я, мать и сестра Вера (отец до блокады не успел вер-нуться в город из экспедиции, и мы ничего не знали о его судьбе) лежали на кроватях в нашей квартире, сберегая силы. Только когда нужно было полу-чить хлеб, кто-нибудь по-очереди отправлялся на пункт выдачи.
В тот день выпало идти мне. Я брел, едва передвигая ноги, и в мои че-тырнадцать лет издали меня могли принять (еще и в зимней одежде) за дрях-лого, скрюченного старичка. Нужно было пройти полквартала и под аркой перейти на другую улицу. Я вступил в этот темный проход и вдруг заметил какое-то движение у самой его темной стороны. От стены отделилась фигура (мне показалось, что там еще кто-то был) и хриплым голосом, похоже, про-стуженным, приказала: «Эй, пацан, жизнь или карточки».
В руке у грабителя блеснул нож. Я оторопел. В дурном сне ни могло присниться, что нашлась такая, не хорошо сказать, сволочь, которая позари-лась на самое дорогое в то время, от чего зависела жизнь не одного человека. Поняв, наконец, что от меня требуют, я стиснул зубы и твердо решил не отда-вать карточки, даже если бы этот «фашист» (другого слова не могу подо-брать) попытался меня убить. В голове промелькнула мысль о голодных маме и сестре. «Умру, а карточки не отдам», – с каким-то равнодушием к собствен-ной жизни подумал я. И это слово – «фашист» – я швырнул грабителю в ли-цо.
В промелькнувшем отблеске луча прожектора, блуждающего по ноч-ному небу в поисках вражеского самолета, я увидел его. Он был чуть старше меня годами и имел такую же комплекцию, а на лице заметил растерянность. Это еще больше укрепило мою решимость. «Пугает» - подумал я.
Неожиданно от того места, откуда «выползла» фигура раздался дет-ский плач и слабый возглас:
- Юрка, не надо.
Но я увидел, что у парня решительное лицо (снова промелькнул луч). В проскользнувшем свете я заметил девочку лет десяти, это она произнесла услышанные мною слова. Это из-за нее, а возможно еще из-за кого-то, Юрка решился на преступление. Это для ее жизни он не пожалеет чужую. Я уже не сомневался, что он выполнит свое обещание. Вот он уже занес нож… Но я го-тов был умереть, защищая карточки (такое было состояние), я защищал своих родных.
Девочка снова разрыдалась, очевидно, увидела занесенный нож, и вы-крикнула:
- Юрка, мама всегда говорила, что ты у нас хороший.
Она нашла, по-видимому, самые подходящие для этого момента слова. Рука у парня дрогнула и безвольно опустилась, так, что даже нож выпал на землю. Видно было, что от длительного голодания сил у него было мало. Но если бы не девочка!..
Юрка подобрал нож, сунул его в карман, подошел ко мне ближе, взял за плечи и заговорил убедительно:
- Ты прости меня, парень, что так получилось, только не фашист я, не нелюдь, а затмение нашло. Мамка наша померла, а в доме еще два младших братика немощные лежат. Карточки мы потеряли, а мамка сама не ела, – каж-дую крошку нам отдавала. Прости меня еще раз, но не мог бы ты нам помочь, хоть немногим? У тебя ведь не одна карточка?
- Три - честно признался я, - но дома меня ждут мать и сестра.
- Выручай - взмолился Юрка, - дай нам одну, мы-то с сестрой еще хо-дим, а братишки, думаю, долго не протянут.
Парень преобразился из жестокого бандита в нормального человека. Теперь он молил о помощи.
Девочка все еще всхлипывала. Конечно, я не мог не отдать ему одну карточку, но узнал их адрес и потом, рассказав все матери, мы посовещались и решили «подтянуть пояса потуже» и часть продуктов относить этой семье, пока они не выправят новые карточки. И очень приятно осознавать, что мы помогли выжить этой семье. Та минутная вражда с Юркой переросла в креп-кую дружбу. Да, он на год старше меня, и призывался в армию в прошлом году.
Виталий, выслушав эту маленькую повесть о жизни в блокадном горо-де, решился спросить у своего нового друга (он уже не думал иначе) о том, что давно легло на память. О рассказе Ирины про всесокрушающий поток крыс, покидающих город, так, что транспорт (и даже трамваи) встал. Быль это или вымысел?
- Да, это было – ответил Петр, - мне рассказывали очевидцы, но сам я не видел. Этот крысиный «поток» прокатился по другой улице, и, более того, крысы бежали организованным порядком.
Он еще много рассказывал о блокаде, о Ленинграде, и Виталий заго-релся желанием посетить этот город после армии (и это ему удалось)…
Илья
За время поездки в этом вагоне-теплушке все, конечно, перезнакоми-лись и знали кое-что друг о друге. Коротая время, рассказывали разные ис-тории, анекдоты, пели песни под аккомпанемент губной гармошки. И там, где слышались взрывы смеха или лилась задушевная песня, почти всегда видне-лась крупная рыжеватая голова Ильи. Явно этот весельчак-балагур был лиде-ром в этом деле.
Вот и сейчас он подошел к Виталию и Петру с веселым лицом и сказал, взяв их за плечи:
- Что-то вы взгрустнули, ек-королек (почти после каждой фразы он до-бавлял это словечко). Я у нас в Карелии до армии в леспромхозе работал. И, знаете, редкий мужик валит дерево молча: обязательно с шуткой-прибауткой, а иные – с песней, ек-королек. Это верно сказано, что «песня строить и жить помогает». Но мы едем на Дальний Восток, и у меня есть песни более подоба-ющие этому событию, - и он достал новейший песенник, неизвестно как ока-завшийся у него, - а где я его взял – секрет. Вот, например, это же о нас.
Песня молодых бойцов
Запевай веселей, запевала,
Эту песенку новых бойцов,
Чтобы Родина вся подпевала
С четырех необъятных концов.
Припев:
Смотрите, родные, смотрите, друзья,
Смотри, молодая подруга моя:
В бою не отступят, врагу не уступят
Такие ребята, как я.
Мы дождались желанного года.
Мы под красное знамя встаем.
Сыновья трудового народа –
Мы народу себя отдаем.
- А это песня – студенческая, ек-королек, но тоже нам подходит.
Дует ветер молодо во все края,
До свиданья, школьная скамья.
Нам сулит дорога встреч веселых много,
Нас встречают новые друзья.
Не грусти, не грусти!
Песню пой, песню пой!
Жизнь хороша, друг мой.
Слышишь, сердцу говорит:
- Впереди простор открыт –
Крылатый ветер путевой.
Сбудутся желанья, минуты расставанья
Боевая молодость в пути.
Счастье, слава, подвиги – все впереди,
Все найдем, что хочется найти.
- К этим словам и мотив легко подобрать, ек-королек, не беда, если он не соответствует авторскому. А сколько тут прекрасных песен: «Смуглянка», «Огонек», «Эх, дороги», «На солнечной поляночке», а вот и моя любимая, надо признать – «В лесу прифронтовом».
С берез неслышен, невесом
Слетает желтый лист.
Старинный вальс «Осенний сон»
Играет гармонист.
Вздыхают, жалуясь, басы,
И, словно в забытьи,
Сидят и слушают бойцы –
Товарищи мои.
- Ты, Илья, наверное, в художественной самодеятельности участвовал?
- Было дело, ек-королек. Сами видите: человек я активный, общитель-ный и талантами не обделен, хотя мать меня и отчитывала за это, ек-королек.
- Это почему же?
- После, при случае, расскажу, пока не могу. А песню я люблю, как и поэзию. Сам, бывало, стишки кропал, ек-королек, но ничего путного не полу-чалось. Так, мне еще не было и четырнадцати лет, начитавшись Пушкина, написал первое в жизни стихотворение:
Стихи я первые пишу,
Задумавшись над рифмой.
Печаль в своей душе ношу –
Ищу повсюду нимфу.
- Смешно, не правда ли? А вот строчки о войне:
Если пуля промчится мимо,
Если снаряд разорвется вдруг,
Помни, что рядом
Я – твой друг.
- А эти строки – в дни первой любви (когда все пишут), в ожидании весны:
И вновь нам ждать, как пробужденья
От зимнего долгого сна,
Весеннего снегодвиженья,
Как землю пробудит весна.
- По-моему, здорово – заметил Виталий.
- Да, если бы это творчество развить, то из этого могло бы что-то по-лучиться – согласился Петр.
- Пустяки, ек-королек, стихи я уже не пишу. Вышел, как говорится, из этого возраста. И без меня написано море книг, ек-королек. Но, откровенно говоря, меня интересуют народные сказания, пословицы, песни – эпос одним словом. А наша Карелия богата этим, и я потихоньку записываю, не полагаясь на память. Родители мои – коренные москвичи, мать – учительница литерату-ры, она мне и привила интерес к этому.
- А отец?
Илья замялся, но после небольшой паузы сказал:
- Отец – бывший директор леспромхоза, но о нем пока не могу гово-рить.
- Почему? – почти разом спросили Петр и Виталий.
- Извините, пока – секрет, я поклялся не разглашать тайну, ек-королек.
«Понятно – переглянувшись, одинаково подумали Виталий и Петр, - наверное, разведчик» - и больше о нем не спрашивали.
Немного взгрустнув (что было для него несвойственно), Илья, проведя по лицу ладонью, словно смахнув печаль, сказал весело:
- Я знаю массу пословиц, поговорок, загадок. Вот одна довольно сложная, ек-королек: что на свете самое долгое и самое короткое, самое быст-рое и самое медленное, чем больше всего пренебрегают и о чем больше всего сожалеют?
Виталий посмотрел на Петра, тот – на него, но, сколько ни силились, отгадать не смогли.
- Да, ладно – весело засмеялся Илья, – не буду долго мучить: время, ек-королек.
Виталий сказал в свою очередь:
- Я тоже знаю несколько загадок, слышал их на наших зимних поси-делках. Вот, например, самая мудреная: белое поле, черное семя, кто его сеет – тот и разумеет.
Его новые друзья, как ни бились, не смогли разгадать. Илья размыш-лял вслух:
- Белое поле и черное семя – несуразица какая-то. Какое же зимой се-мя, разве только из репья метель выдует.
Виталий засмеялся и сказал:
- Не буду вас мучать. Это – книга.
- Хорошая загадка, явно старинного происхождения, надо будет запи-сать. Давайте теперь перейдем к скороговоркам, я знаю их множество. Вот, например, сможешь без запинки, ек-королек, сказать: сшит колпак не по-колпаковски, надо колпак переколпаковать, сколпаковать и выколпаковать. А, ек-королек?
Виталий с трудом выговаривает, вызывая смех Ильи, но тот утешает:
- Ничего, для первого раза сойдет, ек-королек. А ты, Петя?
Петр на удивление легко проговаривает, хоть и делает вид, что недо-волен таким легкомысленным занятием.
- Есть у тебя что-нибудь посерьезнее? – спрашивает Петр, понимая, что проделать такой длинный путь до Дальнего Востока, даже записывая в свой блокнот изменения природы, и сидеть неподвижно, молчать – просто не-возможно.
- Можно отгадывать названия городов – предлагает всезнающий Илья, - партнер называет город, и нужно по последней букве назвать свой. Есть еще одно развлечение – Илья показывает колоду карт, - с трудом пронес. Ваша любимая игра, ек-королек?
У Виталия вырывается (бывало, коротали долгий зимний вечер, летом же было не до них):
- Всяк свои козыри.
Илья снова смеется:
- Ну, у нас эта игра зовется немного иначе, ек-королек, - «в свои козы-ри». А твоя, Петя? – говоря, он тасует карты.
- Карточная игра, - говорит строго Петр, - как игра, в которой можно сжульничать, нравственно нам не подходит. К тому же, помните, что нам го-ворили командиры, напутствуя в дорогу? Они говорили, что карты запреще-ны в армии. Я удивляюсь, как их у тебя не отобрали? В карты на гражданке я все же играл, но только в одну игру для интеллигентов – в покер.
- Ого! Да ты у нас интеллигент, – улыбается, но не усмехается Илья, показывая добрую натуру, - папа, наверное, профессор?
- Не угадал – академик.
- Вот как! У меня родители тоже, можно сказать, интеллигенты. Хоро-шо, в карты играть не будем, но есть одна карточная загадка, и, если хотите, я вас научу. Вы всегда отгадаете две карты из двадцати, зная, ек-королек, одно предложение или формулу.
Он выдержал паузу, задорными глазами посмотрел на их лица, чтобы определить, какое впечатление произвели его слова, и увидел их недоверчи-вые лица.
Петр выразил свое мнение:
- Нет, не верю. Карты всегда, если их хорошо перемешать, ложатся по-разному и поэтому никогда не отгадать намеченные карты.
- Верно, Петр! - подтвердил Виталий.
- Так, значит, не верите? – улыбающийся Илья тщательно перемешал карты, - сейчас я вам покажу, ек-королек, как по формуле доказывают теоре-му. Отберем двадцать карт, то есть все картинки, и возьмем еще десятки. Пе-ремешаем, и я буду вынимать из этой колоды по две карты картинками к тебе, Виталий. Заметь, я не вижу, какие карты ты загадал. Так, запомнил, ек-королек? Теперь разложим их в четыре ряда по пять штук картинками вверх. Теперь скажи, Виталий, в каких рядах загаданные тобою две карты. В первом и четвертом? Ну, так вот они. Правильно?
Петр смотрит на Виталия, тот с удивлением кивает головой.
- Давай же с тобой, Петя, этот фокус проделаем, ек-королек.
Тут уж и Петр убеждается в правильности «формулы».
- Как же так получается?! В чем тут загадка?! – почти одновременно восклицают они.
- Очень просто! Чтобы угадать карты, нужно знать формулу.
- Какую же?
- Смотрите, вот вам шифр:
Н А У К А
У М Е Е Т
М Н О Г О
Г И Т И К.
- Я не знаю, как это получается, но если обе карты лежат в первом слове «Н А У К А», ек-королек, то обязательно там, где две буквы «а»;
Откровение
- Что-то похожее я видел в одном месте, - задумчиво сказал Виталий.
- В каком же? – почти в один голос спросили Илья и Петр.
Виталий спохватился, что сказал то, о чем не надо было бы говорить, но слово – не воробей, вылетит – не поймаешь. А новые друзья с любопыт-ством смотрят на него, вызывают к откровенности. Он понял, что не имеет права скрытничать, таить даже самое плохое, что было в его жизни, тем са-мым, разрушая зарождающуюся дружбу. Вздохнув, Виталий начал свой рас-сказ.
Направление в ФЗУ
- Сидел я, друзья, но не подумайте обо мне плохо: я – не враг народа, да и вреда государству, по моему мнению, не причинял.
- За что же сидел? - с помрачневшим видом спросил Петр. – Ты - не вор?
- Ну, если бы что-нибудь серьезное натворил, то, думаю, ек-королек, - не ехал бы сейчас с нами, - Илья не отстранился от него, как это сделал не-вольно Петр, а слова его послужили поддержкой.
Виталий благодарно посмотрел на Илью и, посерьезнев, сказал:
- Рассудите сами, правильно ли поступили я и мои товарищи или дей-ствительно виновны: закон-то мы все же нарушили.
Петр понял, что Виталий не похож на вора, и снова приблизился нему чтобы выслушать его исповедь.
- Не буду называть город – начал Виталий – скажу лишь, что он нахо-дится в нашей Ярославской области. Там имеется ФЗУ, в которое нас троих направили учиться от колхоза. И вот мы с чемоданами отправились в этот го-род, прибыли, нашли училище. Еще издали увидели, что здание имеет непри-глядный вид, а когда подошли ближе, то стало ясно, что оно разрушается. Более того, разруха царила и вокруг него.
Учащиеся, стоявшие кучками или прогуливавшиеся перед фасадом, были подстать этому зданию, судя по их внешнему виду, - то ли беспризорни-ки, то ли местные хулиганы. Слышны были идиотский смех и нецензурные слова.
Увидев нас, многие рассмеялись и чуть ли не показывали на нас паль-цем, хотя наша одежда была чище и новее (надели самое лучшее). Может, наши чемоданы вызвали этот смех – ни у кого из них не было даже сумки.
Мы услышали довольно громкий возглас:
- Смотри, Цыпа, деревенщина приперлась!
Коренастый обритый парень с крупной головой и лицом, напоминаю-щим бульдожью морду, нехотя повернулся, с презрением посмотрел на нас, но ни улыбки, ни даже насмешки на его флегматичном лице не отразилось. Лишь в глазах мелькнула искорка любопытства, но быстро погасла, и парень равнодушно отвернулся.
Один их нас, Миша Филиппов, негромко сказал:
- Если это учащиеся, то у них должны быть, по крайней мере, тетради и письменные принадлежности, если же местные, - что они здесь делают?
Эти слова, как ни тихо были сказаны, все же были услышаны; послы-шались выкрики:
- Эй, деревенщина, откуда такие?
- Смотри, вырядились, так еще до революции одевались.
- Да и чемоданы, наверное, с той поры, еще деды с ними на ярмарку в город ездили.
- Что же у них в чемоданах?
- Наверняка, портянки и «валенки не подшиты, стареньки».
Все дружно и обидно засмеялись, даже невозмутимый Цыпа усмехнул-ся.
Мы с Мишей решили не связываться со шпаной, а третий, Вася Ники-тин, человек с характером, из числа «неподдающихся» - не выдержал:
- Валенки, хоть и новые, мы дома оставили, но есть сапоги – тоже но-вые – и не портянки, а носки лежат здесь, теплые вязаные.
Он старался говорить как можно спокойнее и доверительней, чтобы избежать ненужного нам конфликта.
- Они вам скоро пригодятся, – сказал вдруг Цыпа, и смех прекратился, - у нас здесь колотун. Но советую в знак дружбы обменяться с нами этими ве-щами, скажу – с кем. Вы – ребята деревенские, к холодам привычные и долж-ны нам помочь. Как говорится: «сам погибай, а товарища выручай» - это сблизит нас максимально.
- Ну, ты, Цыпа, даешь – целую речь сказал, а, бывало, обходился сло-вом – другим, - сказал восхищенно один из его друзей.
- А ведь верно сказал, – подхватил другой, - обменяем наши дырявые носочки на ваши новые, значит – побратаемся.
- Сказано, конечно, правильно, - сказал третий парень, стоявший ря-дом с Цыпой, подстать ему и тоже бритый, - только я не вижу в них покорно-сти. Их бы поучить сначала надо, как с нами – хозяевами жизни – себя вести.
- Так, значит, это вы – хозяева? – снова не удержался Василий (по сво-ему твердому характеру и силе он был одним из самых уважаемых парней на деревне), – это у вас надо спросить разрешения пройти к руководству?
Последнее слово он выделил, показывая этим, что они равны в правах.
- Сеня, тебе не кажется, – обратился бритый парень (остальные в этой группе, кроме еще своего вожака, были с длинными волосами) к своему серь-езному другу, на бульдожьем лице которого искривляла губы ухмылка, а глаза наливались злостью, - что этому выскочке надо язык укоротить?
Выдержав паузу, словно сдерживая себя (мимолетный гнев проходил), Цыпа сказал спокойно:
- Пусть сначала устроятся, а потом мы к ним наведаемся, посмотрим, как у них слова с делом сходятся.
Парни, загораживающие до этого вход, словно по команде (видимо Сеня у них пользовался авторитетом) расступились и они проследовали к ди-ректору училища. По дороге Василий заметил:
- Пугают. Ведь это, возможно, наши будущие коллеги, так сказать, по учебе, а враждовать в одном коллективе – самое последнее дело.
- А мне кажется, – высказал свою мысль Миша – если они невзлюбили нас с первой минуты, то вряд ли их симпатии изменятся со временем.
- Но в народе – вступил я в разговор на ходу – говорят: по одежке - встречают, по уму – провожают, словом, как себя поставишь, так и будут к тебе относиться.
- Посмотрим. Время все поставит на свои места – завершил разговор Василий.
Вот и директорская. Седоватый крепкого телосложения, но в очках (очевидно бывший фронтовик) директор оглядел их, после того, как посмот-рел их направления, и сказал с сожалением в голосе:
- Страна сейчас поднимается, отстраивается после войны, но не везде это происходит вовремя. Вы видели, в каком состоянии наше училище? В еще худшем – общежитие, в которое вас поселят. Но надо потерпеть год-другой, и все изменится в лучшую сторону… Теплые вещи, надеюсь, взяли с собой? К сожалению, на данный момент, мы не в состоянии отремонтировать даже ок-на, и в большинстве комнат пустые оконные проемы затыкают, чем придет-ся…
Мы переглянулись: куда попали?
- Но я обрадую вас: есть одна комната с целым окном. Вижу, вы - ре-бята хорошие, честные (знаю, что деревенские более совестливые), поселю вас в эту комнату. А в остальном - все хорошо, только было бы желание учиться, надеюсь, оно у вас есть… Да, еще хочу вас предупредить – держитесь вместе, по крайней мере, первое время. Дело в том, что с вами будут учиться не-сколько юношей, отсидевших в колонии для несовершеннолетних. Большин-ство из них – местные, и держатся особняком. Ничего дурного они вам не сде-лают, но постараются себя показать «шишками», как у нас говорят, и каждый будет выказывать себя крутым. А так, ребята они не злые, и только один от-бывал срок за убийство.
- Сеня?! – вырвалось почти одновременно у нас.
- Да. А откуда вы знаете?
Переглянувшись, мы сказали, что уже имели честь познакомиться.
- Ну, вот и хорошо. Я только хотел сказать, что не надо с ними кон-фликтовать и отвечать на провокации, если они будут. Словом, ведите себя достойно.
Вражда
Нас поселили в комнату с полусорванной с петель дверью, со стенами, исчерченными кривыми трещинами, в которые чуть ли не рука пролезала. Протекающая крыша (мы жили на втором, последнем, этаже) намочила стены, отчего, когда грянули морозы, они покрылись коркой льда. От сырости дере-вянный пол в углу сгнил и трещал, если по забывчивости туда кто-то вступал. Зато две створки окна были с целыми стеклами, в отличие от многих комнат, где оконные проемы были заткнуты подушками и матрасами.
Кровати – еще, наверное, дореволюционные – так пронзительно скри-пели при малейшем движении, что хотелось, разостлав матрасы, улечься на полу.
Но все эти неудобства можно было стерпеть (бежать домой нам каза-лось невозможным и бессмысленным), если бы не те хулиганы, с которыми встретились в первый день. Они буквально не давали нам прохода.
- Смотри, Сеня, снова деревенские идут.
- Да, и в сапогах, а онучи наверху оставили.
- Выпендриваются. Не хотят, как все. Мы – в обносках, а эта, интелли-генция деревенская, сапоги напялила.
- Сеня, может, им сапоги укоротить – голенища пообрезать?
Бритоголовый парень с ухмылкой достает откуда-то с ноги нож.
- Погоди, Федя, не кипятись – успокаивает его Цыпа, - зачем вещь пор-тить, легче поменяться. Как говориться: поносил – дай другим поносить; мы же стремимся к коммунизму. У меня только один вопрос: добром отдадите? Если – нет, не было бы худа.
Как по команде все они (а их было почти втрое больше, чем нас) под-черкнуто не спеша показывали, где у них находятся ножи: кто-то оттопыривал карман, кто-то – доставал из-за пазухи, кто-то – из-за пояса, а один даже из-под шапки.
Внезапно из раскрытого окна раздался голос директора:
- Ребята, вы по какому поводу собрались? Что-то обсуждаете?
Ему, конечно, ничего не было видно из-за широких спин бывших ко-лонистов, но то, что в этой толпе затевается недоброе, он понимал.
- Да, Сан Саныч, - за всех, немного растерявшихся, ответил Сеня – фильм обсуждаем, «Веселые ребята». На самом деле животным водку давали или лишь снотворное?
Не дождавшись ответа, Цыпа коротко и негромко свистнул, мотнул головой и увел свою компанию, крикнув на прощание: «Наш разговор не за-кончен».
Сан Саныч вышел к нам и спросил с некоторым беспокойством:
-Ну, как, «три мушкетера» из-под Ярославля, освоились, не обижают вас?
Вопрос был задан с намеком, ведь директор отлично видел угрожаю-щий вид «колонистов». Но мы не стали жаловаться:
- Нет-нет, Сан Саныч, все нормально.
Мы впервые к нему так обратились, называя не полным именем - Алек-сандр Александрович, - потому, что все поголовно к нему так обращались. Это сокращенное «Сан Саныч» сближало его с учениками и в то же время вы-зывало уважение, - он находил подход почти к каждому. Не отчуждался, не превозносил себя, а, наоборот, частенько останавливал одного из учеников поговорить по душам, узнать, как дается учеба, его заботы и нужды. Его ав-торитету способствовали китель и военное прошлое (хотя он не любил расска-зывать о войне: «Воевал, как все»). Вызывало уважение и отсутствие правой кисти руки; вместо нее было что-то похожее на рукавичку, которую он по привычке придерживал, ведя урок или разговаривая. Он все понимал, и его беспокойство не было лишено оснований (даже предложил поговорить с теми ребятами), но мы заверили, что все нормально, все хорошо.
Но было не нормально. Вечером того же дня стекло, единственное це-лое по нашей стороне второго этажа, с дребезгом разлетелось. Булыжник был завернут в бумагу, на ней – несколько слов:
«Ультиматум
Хотите стать нашими корешами – соглашайтесь на наши условия, ина-че будет хуже.
Цыпа»
- Цыпа – это тот самый Сеня? – прервал молчание Миша после того, как заткнули проем подушками (кстати, это бывшее стекло тоже вызывало не-удовольствие «корешей»), хотя и знал, как звать Цыпу.
- По-видимому, его фамилия Курицын, – в задумчивости ответил Ва-силий, - а Цыпа – прозвище, которое ему дали друзья.
- Кореша – поправил я, впервые услышав сейчас это слово.
-Похоже, Сене нравится это прозвище, если он им подписывается, - за-метил Миша.
-Чем же мы ответим на этот, так сказать «ультиматум» - усмехнулся он, не придавая еще серьезности этому делу.
- По-моему, презреньем, - твердо сказал Василий – вы же знаете их условия. Мы никогда не пойдем им на уступки.
Мы всецело поддержали его.
Но вскоре пребывание в ФЗУ стало совершенно невыносимым. Одна-жды вечером дверь, еле державшаяся на одной петле, слетела от мощного наскока «команды» Цыпы (впоследствии ее просто приставили к косяку). Они ворвались в комнату, застав нас полусонными. Нет, нас не били, но словно пытали, слегка укалывая ножами. На Василия (знали на кого) навалились сра-зу трое.
Цыпа в это время, не прячась, расхаживал по комнате и говорил, слов-но учил:
- Вы, фраера, не выпендривайтесь, покоритесь – вам же лучше будет. Не обижайтесь – на обиженных воду возят…
Вскоре грянули сильные морозы, и мы боялись замерзнуть ночью в «своем морозильнике» - здание не отапливалось. Даже занятия отменили на время этих морозов.
Но морозы не помешали придти хулиганам снова. На этот раз они во-рвались с более серьезными намерениями. Опять подгадали момент, когда мы уже засыпали, наверное, подсмотрели в щель оторванной двери. Снова нава-лились на нас, снова кололи ножами, но на этот раз более сильно (Василий, как наиболее сопротивляющийся, был весь в крови). Некоторые в это время рылись в наших чемоданах: наверное, искали теплые вещи в связи с похоло-данием. На этот раз Цыпы не было, руководил ограблением его бритоголо-вый товарищ, вернее, кореш – Федя. Уходя, он проговорил с усмешкой:
- Сеня сказал, что скоро вам настанет хана.
Непростое решение
Некоторое время мы молча промакивали чистым тряпьем сочащиеся раны (знали, куда колоть). Василий первым нарушил молчание:
- Они от нас не отстанут, не примирятся; и тут одно из двух решений: или я убью этого Цыпу, или надо уезжать отсюда. Решайте, и я легко выпол-ню, как первое, так и второе, отступать-то некуда.
- Но, если мы сбежим, - Миша выразился прямо – за это нас по голов-ке не погладят. То есть, мы живем в такое время, когда за такие вещи и срок можно получить.
Василий так посмотрел на него, прикладывая тряпицу (уже мокрую от крови), что Миша понял - это и без него известно.
Действительно, время было злое: за все приходилось отвечать, за лю-бое выходящее из правил или норм деяние, а то могли и ни за что посадить. Если выделяешься из ряда, то обязательно найдутся завистники, которые со-общат куда следует: тебя осудят и посадят. Следует наказание, да такое, что на всю жизнь делает на сердце отметину. Сталинское время не прощало ошибки – вольной или невольной.
Все же Василий поддержал Мишу, напомнил о судьбе семьи Гладко-вых из их деревни. В семье было восемь детей, они, конечно, голодали, и мать как-то раз, чтобы дети не умерли с голода, насыпала в карман фартука три горсти муки. Бригадир заметил это, сообщил, куда надо…не пожалели ни мать, ни детей - посадили ее.
- Миша правильно сказал: сбежим – нас не пожалеют, если уж детей не пожалели, это факт.
Немного помолчав, я обратился к Мише:
- Из двух зол выбирают наименьшее, и я поддерживаю Василия, ду-маю, ты не хочешь, чтобы он стал убийцей, или ты сомневаешься в его реши-мости выполнить свое обещание?
- Я в нем никогда не сомневался, - сказал с жаром Миша – просто все-гда можно найти компромиссное решение задачи, поставленной судьбой…но, если вы за побег, то и я с вами. Не оставаться же одному – тогда точно при-кончат.
- Боишься? – Василий подозрительно смотрит на Мишу.
- Вот так всегда – с убеждением и откровенно ответил тот – говорю от сердца, иногда не обдумывая слова, а потом жалею, что ляпнул не то. Нет, не боюсь, вы мне – друзья, и какой же я буду друг, если отойду от вас. К тому же, я теперь понимаю, что вы правы.
- Дошло, наконец – немного иронично сказал Василий, хотя в душе относился к Мише с симпатией, и слова товарища ему понравились.
…Я не буду вам рассказывать, как трудно было вернуть свои докумен-ты (паспортов еще не было, только справки), как добирались домой, и как у Миши в дороге украли чемодан. Скажу только, что председатель колхоза – Борисов, выслушав с удивлением наши объяснения, сказал:
- Фу-ты-мати (это – его поговорка, за глаза его так и называли), как же вы обмишурились…извините, ребята, но я обязан сообщить куда следует о вашем головотяпстве. Это вам - не шутки. Колхоз вам поручил ответственное дело – учиться, с дальнейшею, так сказать, перспективой, а вы самовольно бросили учебу. Нет, так дела не делаются. Сообщу…
Что и сделал незамедлительно.
Дали нам по году. Этот период жизни я не люблю вспоминать. Только в одном уверен: лучше отсидеть год в тюрьме, чем подвести человека (да еще и друга) под более тяжкое наказание, а, возможно, и под высшую меру, ведь Василий в запале мог действительно убить этого Цыпу.
Дорожные рассказы друзей
Закончив рассказ, во время которого даже не слышал стука колес, Ви-талий выжидательно посмотрел на своих новых приятелей и спросил:
- Как вы считаете, правильно мы поступили?
- Не думал я, что на земле нашей советской такие гады уживаются – с мрачным видом сказал Петр – та история, что я тебе рассказывал – цветочки, по сравнению с этой.
- Я тоже одобряю ваш поступок. Продолжать учебу дальше было уже невозможно – сказал в свою очередь Илья, - но, наверное, у вас в Ленинграде не так преступность развита – это я понял по твоим словам насчет гадов, ек-королек. А вот в нашем областном городе бандитов, наподобие этого Цыпы, хватает. До призыва я успел еще и на заводе учеником токаря поработать (хо-тел сравнить нашу лесную работу с городской). Наш поселок километрах в сорока от города, и я ездил туда на поезде. Так вот, подъезжая к железнодо-рожному вокзалу, хотите – верьте, хотите – нет, а почти каждое утро то ли на путях, то ли на привокзальной площади - милиция и убитый человек, чаще – мужчина… И тогда власти решили, а вернее сказать – Илья оглянулся, не подслушивает ли кто (в своих друзьях-собеседниках он был уверен, а других еще не всех хорошо знал, хотя с большинством был на «ты») – это решение Самого (Илья говорил о Сталине), что преступники сами себя уничтожат, ек-королек.
- Это как же? – Петр и Виталий впервые слышали об этом.
- Очень просто (об этом я слышал от верных людей). Вы, наверное, знаете (особенно ты, Виталий), что есть воры простые, воры в законе, домуш-ники, медвежатники, карманники и так далее. Власти знали, что одни из них до смерти ненавидят других: как увидят – убить готовы. И вот, представьте такую картину: по реке идет баржа, битком набитая преступниками. По чье-му-то приказу рядом находятся воры из разных кланов, ненавидящие друг друга. Пока день – все тихо, ек-королек, но приходит ночь, и то за одним бортом, то за другим слышен всплеск. Иногда перед всплеском раздастся ко-роткий вскрик и - снова тихо, спокойно. Начальство все видит, все слышит, но виду не подает, потому что приказ исполняет. Вы поняли, чей? Приходит баржа к месту назначения (идет она несколько дней), а на ней лишь половина осужденных от прежнего числа. Мудр наш вождь, ек-королек!
Вспоминали они и о недавно прошедшей войне, о рассказах фронтови-ков. Виталий рассказал, что во время войны было запрещено зажигать свет в доме из-за боязни вражеских авианалетов, и как мать, забыв об этом, зажгла свечку, а потом ее в этом винили…
- А еще в нашей относительно небольшой деревне имеется свой герой Советского Союза – летчик Анатолий Балдин командир гвардейского штур-мового авиаполка. Какое было ликование, когда он живой и здоровый вер-нулся в деревню. Односельчане, прослышав о подвиге, пытались расспросить подробнее, за что он был удостоен высшей советской наградой. Анатолий же не любил выставлять себя напоказ, отвечая любопытным, что ничего особен-ного он не сделал, сражался, как все. Только от его брата, Леонида (которому, очевидно, за чаркой по-братски поведал герой), удалось узнать, что звание Героя Советского союза Анатолию присвоено за разведку и уничтожение скопления войск противника. Большего не знал даже брат. Правда, можно до-бавить, что к моменту получения этой награды Балдин совершил уже 91 бое-вой вылет (а к окончанию войны – 170). Недолго пожил наш герой в родной дерене: вскоре он переехал в Ярославль, а потом и в Москву.
Еще Виталий рассказал о непонятной истории с мужем его тетушки Тони. Тот служил в обозе, и на привале пошли они с приятелем в лесок, но заблудились и вышли со стороны немцев. Не разобравшись, их расстреляли.
- А вот еще был случай с нашим земляком. Как-то вечером он с това-рищем сидел у костра. С немецкой стороны не доносилось ни звука. «Принеси водички» - попросил товарищ. Наш земляк взял котелок и пошел за водой. Отойдя метров двадцать, он услышал свист мины или снаряда и залег по при-вычке. Раздался взрыв в том месте, где он только что был, и где находился его товарищ. Конечно, он сразу же вернулся и видит, что на месте костра – во-ронка и больше ничего.
Наступило молчание, мысли о недавно пережитом горе и страданиях миллионов советских людей будоражили приятелей.
Неожиданно Илья улыбнулся.
- Ты что? – напустились на него друзья, - мы о горе людском говорим, а ты смеешься.
- Простите, - не переставал улыбаться Илья, - но на войне и без смеш-ного не обходилось, ек-королек.
- Ты, наверно, о концертах – сказал Виталий – приезжали артисты, смешили солдат, изображая собаку-Гитлера?
- Да, это было, конечно, но мне вспомнился рассказ одного фронтовика о псевдо герое Советского Союза – Илья снова оглянулся.
- Как это – псевдо герой?
- А вот как. Наши солдаты в обороне, в окопах сидят, и вскоре показа-лись немцы – в атаку идут. Одному из новичков до того они показались страшными, что он пулей выскочил из окопа с криком «ма-ма», но перепутал со страху и побежал в сторону немцев. Многим, особенно находившимся вда-ли от него, послышалось «у-ра», и они тоже побежали за ним, обратив немцев в бегство и взяв важную высоту. А трусу, поднявшему солдат в атаку, было присвоено звание «Герой Советского Союза».
- Не может быть!
- Человека, который рассказал об этом, я уважаю и верю его словам. Он работает у нас в леспромхозе.
Прибытие. Школа связистов.
Две недели они в пути, слух уже привык к стуку колес, и порой его не замечаешь. Мимо проплывают весенние пейзажи: леса, реки, озера, деревья (Петр что-то записывает в блокнот), вот вдалеке показались горы. Иногда встречаются редкие населенные пункты, разделенные Транссибирской маги-стралью.
Вскоре они прибыли к месту назначения – во Владивосток, и трое неразлучных уже друзей при распределении были зачислены курсантами в школу связистов.
Школа связи находилась на Русском острове примерно на километро-вом расстоянии от Владивостока. Туда и повезли новобранцев на пароме. Не-большое расстояние они преодолели быстро и вскоре оказались в расположе-нии школы.
Начальник школы – капитан II ранга, - познакомил их вкратце с гео-графическим положением острова и его историей, когда они собрались в учебном классе. Он начал свою речь вопросом, который многих развеселил, заставил улыбаться: «Никто из вас не был в Грузии?». Но вскоре перестают улыбаться, понимая, что в непростом положении, сложившимся после войны, беседа, начатая с шутки, будет самой серьезной. Все переглядываются, но ни-кто из призывников не был в этой южной республике, поскольку прибыли (в основном) из северных краев, и с любопытством смотрят на командира. А то-му только этого и надо для налаживания еще тонких нитей отношений с кур-сантами. Он вводит их постепенно в понимание обстановки, снимает напряже-ние, страх, начав, казалось бы, с вопроса, не имеющего никакого отношения к службе.
- Напрасно. Прекрасная республика, и я там был. Но могу вас обрадо-вать: мы находимся на такой же широте 42°54;, как и черноморское побере-жье Грузии. Курсанты переглянулись – так вот к чему клонил командир, вот чем хотел обрадовать, мол, будьте довольны, что не на север попали.
- Да, совершенно верно, - угадал он их мысли – у нас тоже субтропики, и здесь растут виноград кишмиш, маньчжурский орех, корейский кедр, амур-ская липа и другие растения, о которых вы вскоре узнаете. Стволы деревьев обвиты амурским виноградом, китайским лимонником, актинидией. Здесь во-дится много зверья, например: амурский тигр, черный медведь, красный волк, кабан, пятнистый олень и многие другие, но есть и ядовитые змеи – учтите на будущее.
Остров наш находится в заливе Петра Великого, а море, знаете какое? Не знаете – Японское море. Длина острова – 18 км, ширина – 13 км. Что еще важно вам знать, так как возможно вы будете нести и морскую службу, - так это координаты острова: 42°54;, как я уже говорил, широты и 131°50; долго-ты. Запишите, пожалуйста, чтобы не забыть. Мы научим вас сигналить флаж-ками с корабля на корабль. Еще о географии, что важно для службы, - в ост-ров вдаются несколько бухт; крупнейшая из них – бухта Новик. Она словно разрезает остров ножницами на две неравные части, вдаваясь в него на 2/3 территории, являясь главным внутренним транспортным морским путем. Наша школа находится на более узкой северо-восточной части, называемой полуостров Саперный. Вторая из крупных бухт – бухта Воевода. Местность на острове гористая, но вершины невысокие, их здесь называют сопками. Наиболее высокие из них находятся в центральной части острова – это горы: Русских, Центральная, и Главная. Все они около трехсот метров над уровнем моря. Есть одна речка и более десятка ручьев. Как вы думаете, называется речка?
Начальник школы не только давал информацию об острове, но и пы-тался найти взаимопонимание, призывал к диалогу.
- Русская? – не совсем уверенно сказал Илья, бывший самым сообрази-тельным из них троих, а, возможно, и остальных курсантов, которые лишь молчали, да пожимали плечами.
- Правильно. Как фамилия?
- Смирнов.
- О, хорошая фамилия. Люблю тех, кто проявляет инициативу. Старай-тесь применять смекалку и не только на службе, но и в дальнейшей жизни. Приобретайте больше знаний и навыков как в учебе, так и в физической под-готовке. Помните, как поется в песне из фильма «Первая перчатка»? «Во всем нужна сноровка, закалка, тренировка» - наставлял их командир.
- Большая часть территории острова - продолжал он – покрыта лесом. Мы даже одно время снабжали Владивосток дровами. Густые лесные масси-вы, в основном, составляют широколиственные породы: дуб, клен, липа. Их разбавляют южные представители, например, амурский бархат, корейский кедр и другие, экзотические для вас, растения. Да, и закончу краткий рассказ о географическом положении острова тем, что нашу восточную часть омыва-ют воды Уссурийского залива (вы записывайте, записывайте)…
Но больше всех «строчил» Петр. Что-то его заинтересовало: то ли гео-графическое положение, то ли экзотические растения.
- … Не скрою, что еще в царское время, в период обострения отноше-ний с империалистической Японией (с 1899 по 1914 г.г.), на острове было проведено активное строительство в невиданном до этого масштабе. Было возведено 6 фортов, 27 береговых батарей, пристань для кораблей, торпедная станция, 4 телефонных станции, мощные радиостанции, проложены десятки километров кабелей и линий связи.
Вот для обучения специалистов, обслуживающих эти линии, и была создана наша школа. Здесь вы познаете все азы нашей службы: от азбуки Морзе и переговоров флажками до новейших аппаратов связи. В нынешней сложной международной обстановке от связи зависит многое (и местонахож-дение, и сообщение, и предупреждения), как на суше, так и на кораблях и под-водных лодках (кстати, в бухте Новик в царское время базировались подвод-ные лодки). А напоследок сообщу вам, что в годы Великой Отечественной войны матросы и офицеры, служившие на острове (а их – тысячи), участвова-ли в боях и с немецко-фашистскими захватчиками, и с японскими милитари-стами. В этой жестокой борьбе отличились многие из них, а несколько человек удостоены звания Героя Советского Союза и в их числе от школы связи Па-нарин М.П. Расскажу вкратце о его подвиге.
За форсирование Днепра (в составе 106-й гвардейской роты 37-й ар-мии), за смелые действия в тылу врага и захват языка, за отвагу и мужество при штурме высоты группа разведчиков (и входящий в нее Панарин М.П.) были представлены к присвоению звания Героя Советского Союза. Пока наградные документы ходили по инстанциям, бои продолжались. В этих боях гвардии старшина Михаил Панарин вновь проявил себя, и был награжден бо-евым орденом Красного Знамени.
Вскоре, однако, его группа, в которой он был командиром, попала под бомбежку, и Панарин, получив тяжелые ранения, скончался.
Указом Президиума Верховного Совета СССР Панарину Михаилу Петровичу было присвоено звание Героя Советского Союза. (посмертно?)
Вернемся же к нашей действительности. Итак, остров является круп-нейшей учебной базой военно-морского флота СССР; здесь проходят обуче-ние в радиотехнической школе, школе мичманов, школе оружия, школе меха-ников, ну и, разумеется, в нашей школе связи. Здесь в 1908 г. была построена первая в России станция обсервации, защищающая Владивосток от чумы, хо-леры и других заболеваний.
На карте острова запечатлены имена исследователей земель: офицеров Российского флота (Васильева, Рогозина и других), ученых (Черского, Богда-новича) и многих других известных людей, в том числе поэта Фета.
Корабли, курсирующие вокруг острова, носят имена, соответствующие островным бухтам: Новик, Рында, Воевода, Боярин, Джигит. Уверен, что но-вые корабли будут носить имена первооткрывателей острова, ученых, геро-ев…
Знакомство с островом
- В свободное время, когда будете знакомиться с островом, не заходите далеко в лес. У нас, как я уже говорил, обитают дикие хищники и ядовитые змеи – предостерег начальник школы, - мы предоставим вам это свободное время, но не всем сразу.
Как только выдалось свободное от учебы время, трое неразлучных друзей пошли обследовать ту часть острова, где они располагались. Первым делом пошли смотреть море, благо оно находилось недалеко. Море в тот день было ласковым и лишь слегка колыхалось, лениво лизало каменистый узкий пляж. Обрывистые скалистые берега словно нависали над ним. Илья подобрал лежащую под ногами палку и столкнул ею вниз небольшой камень, тот с шу-мом докатился до воды.
Петр, как самый внимательный и наблюдательный, заметил:
- Смотрите, сколько в море островков; малых и довольно значитель-ных, но, похоже, все они необитаемы.
Друзья вгляделись внимательней – действительно, некоторые островки были приличных размеров, другие имели вид скалы или валуна, выступаю-щего из воды. Несколько сравнительно больших островков были заселены птицами. Множество из этих птиц, галдя, вело свою жизнь на скалах, другие кружили над морем, выискивая добычу.
- Я не орнитолог – вырвалось у Петра, - хотя немного изучал дальне-восточных птиц. Могу, конечно, ошибиться, все-таки далековато, но, по-моему, это – бакланы. А в речных камышах должна обитать утка мандаринка, еще есть рыбный филин, а также фазан и голубая сорока. Знакомый отца (профессор-орнитолог), зная, что я еду сюда, рассказывал мне о птицах оби-тающих здесь.
- А я – сказал Илья мечтательно – еще до войны был с родителями на Черном море, но таких птиц там не видел.
- А может это альбатросы? – высказал свое мнение Виталий, – в одном фильме о море я видел подобных птиц.
Так они гадали, знакомясь с природой острова, и всматривались в мо-ре, как вдруг стая дельфинов, исполняя то ли свой танец, то ли акробатиче-ские прыжки, привела друзей в восторг. Они видели этих умных млекопита-ющих впервые (Илья видел их на Черном море, но в раннем детстве).
- Ребята, мы попали в земной рай – сказал блаженно Илья, - смотрите, кругом все цветет, а на некоторых деревьях уже появляются плоды!
Друзья уже вступали в лес, деревья и кустарники которого почти по-всеместно были обвиты лианами.
- Я вам, как ботаник, немного расскажу о природе острова, - важно сказал Петр, доставая свой толстый блокнот с записями, но в него заглядывал изредка, говоря по памяти. – Здесь преобладают бурые лесные почвы. Осоло-делые луга рекомендовано использовать под посевы риса. Частично почва имеет тяжелый глинистый состав. Разнообразны древесные и кустарниковые породы, которые отличаются многоярусностью, обилием лиан и прикреплен-ных к стволам мхов. Из лесных растений изобилует папоротник…
Петр говорил с полчаса, пока не иссякли его знания о растениях. Все это время друзья шли, разглядывая растения, о которых он говорил.
- Да ты нам целую лекцию прочитал – изумился Илья, обводя вокруг подобранной палкой.
-Ты ввел меня в новый мир! – восхищенно сказал Виталий, - ведь ниче-го, кроме наших среднерусских растений, я не знал. А это что за волшебное растение?
Они вышли на поляну, на которой стоял залитый солнцем куст весь в пышных цветах.
- Это олеандр – ответил спокойно Петр, который, казалось, все знал. – Но осторожно, эти цветы ядовиты!
Последняя фраза была адресована Виталию, который хотел сорвать цветок.
- Вот бы не подумал – одернул тот руку, - что с такой красотой сосед-ствует опасность.
- Да, но и в нашей полосе встречаются растения, имеющие как то, так и другое свойства. Ну, например, розы с их шипами. Известны случаи, когда люди умирали от шипов.
- Что-то я не слышал о таких случаях – сказал Илья.
- Это большая редкость, и известны они только среди ученых. Так мо-жет случиться с людьми, у которых практически нет сворачиваемости крови, и невозможно остановить кровотечение.
Весь остров был, словно перечеркнут линиями проводов. Они гудели, передавая электроэнергию, и напоминали о цивилизации в этом девственном еще мире острова.
Но вот густой гул корабельного гудка возвестил, что они снова при-близились к берегу, и вскоре будут иметь возможность наблюдать, как кораб-ли входят в бухту Новик.
Опасные встречи
Свободное время подходит к концу, и Виталий напоминает об этом.
- У нас есть еще добрых полчаса, - уговаривает Петр - давайте на эту каменистую возвышенность и пройдемся по ней. Времени будет достаточно, чтобы просто приглядеться к растительности.
- Ну, хорошо, - отвечает Илья и за себя, и за Виталия, – только это не-много дальше, чем нам рекомендовано ходить – помните предостережение командира.
- Но это место находится не так уж далеко – метров на двести-триста дальше положенной «зоны». Ты что же, считаешь, что там хищники ходят гурьбой?
- Я тоже считаю, что ничего страшного – поддержал Петра Виталий, - иначе бы мы слышали их рев…
Он не договорил, поскольку, достигнув возвышенности, они внезапно услышали шипение возле своих ног. Илья (как самый сообразительный) под-цепил своей палкой и моментально подбросил вверх довольно большую змею. Бросок оказался удачным: змея оказалась на проводах и, извиваясь, искри-лась, обгорая.
- Гадюка – определил Петр и сказал, оглядев каменистую землю (эта площадка находилась на высоте более ста метров), – здесь все условия для существования таких особей.
- Ловок ты, Илюша! - с восхищением и благодарностью воскликнул Виталий, - ведь змея была у моих ног и могла ужалить.
- Не стоит благодарностей – скромно отозвался Илья, - но вот куда мы зашли? Местности мы не знаем, а лес словно сомкнулся за нами.
- Да, действительно – согласился Виталий, - тут даже трава жесткая, короткая – следов не оставляет. Давайте ориентироваться по солнцу.
- Солнце зашло за сопку, и нам уже пора возвращаться.
- Удивительно: школа всего километрах в трех, а природа здесь дев-ственная нетронутая, словно по книге Арсеньева «В дебрях уссурийского края». Смотрите, неужели это она? Надо ему сообщить – Петр, оказавшись в любимой стихии, позабыл про все.
- Ты, Петя, говоришь загадками: кто – она, и кому надо сообщить? – спросили ботаника друзья.
- Она – это бабочка (и Петр назвал мудреное латинское название), не думал, что встречу ее здесь, а сообщить я хочу отцу, помните, что он акаде-мик. Биолог к тому же. Он просил меня замечать и записывать те редкие виды растений и насекомых, которые я здесь обнаружу.
- Ты так увлечен этой непостижимой для нас наукой – сказал Виталий, - что, наверное, отец с малолетства брал тебя в экспедиции.
- Да, ты угадал, именно там он меня и заразил страстью к естествозна-нию, хотя мне было к тому времени пятнадцать лет – это после войны уже.
А сейчас – я говорил вам – учусь в институте на биологическом фа-культете, правда, окончил только первый курс и сейчас нахожусь в академи-ческом отпуске.
- Но разве ты не знаешь, что здесь нам придется провести не год и не два, а более пяти лет? К тому времени ты благополучно забудешь, чему обу-чался в институте.
- Не забуду, я договорился (правда, не без участия отца), что буду изучать растительный мир и, частично, насекомых острова. Это будет счи-таться моей практикой. Кстати, - он достал блокнот с карандашом – это, ка-жется (тут Петр снова что-то сказал по латыни), проще говоря – жук из семей-ства перокрылок, представитель отряда жесткокрылых.
Аккуратно сняв жука с листа и положив на ладонь, он с интересом рас-сматривал его. Казалось, он отрешился от остального мира, высказав лишь сожаление, что нет лупы.
- С кем мы дружим? – присвистнул Илья и, уже шутя, - Вас надо те-перь называть по имени отчеству.
- Не стоит меня выделять – я ничем не отличаюсь от вас, разве лишь знаю больше о природе – рассеянно сказал Петр, сажая бережно жука на тот же лист и записывая что-то в блокнот.
Внезапно раздался какой-то зловещий крик, похожий на стон. Они подняли головы – над ними парила большая хищная птица.
- Орел – определил Петр, - он не зря здесь появился, кажется, здесь становится опасным находиться. Видите ли, пернатый хищник обычно сопро-вождает хищника земного, надеясь поживиться остатками его добычи. Помни-те наказ начальника школы? Надо немедленно уходить.
Едва он это сказал, как состояние беспокойства и даже страха, навева-емое печальным и зловещим криком орла, еще больше усилилось. Кусты на другой стороне поляны зашевелились, и послышалось рычание.
- Бежим, некогда раздумывать! – крикнул Илья, увлекая друзей за со-бой.
Но едва они сделали несколько шагов, как раздался все нарастающий гул, и показался низколетящий вертолет.
Этот шум и создаваемый винтокрылой машиной ветер, клонящий тон-кие деревья и укладывающий на землю траву, очевидно, напугали зверя и, нервно рыкнув на прощание, он исчез, как и орел.
Амурский тигр
Они отбежали метров на десять, когда Петр крикнул:
- Погодите. Зверь ушел и в данный момент не вернется, нужно посмот-реть следы.
- А если это особый зверь и его повадки не подходят под ваши знания или он очень голодный? – спросил Виталий.
- Инстинкт – самый верный признак особенностей зверя, тигр всегда следует ему, и, если его что-то напугало, он постарается подольше не возвра-щаться к этому месту. Знакомый отца – профессор – писал диссертацию на эту тему. Он читал отцу эту работу, а я присутствовал при этом.
Они вернулись, с опаской оглядываясь вокруг.
- Смотрите! – воскликнул Петр, - вот здесь хорошо отпечатался след зверя. Это амурский тигр.
- Почему ты так уверен, может это уссурийский тигр? Я когда-то читал «В дебрях уссурийского края»…
- Ну, во-первых, тигр амурский и тигр уссурийский – это один и тот же вид тигра, имеющий разное название у людей, проживающих в различных местностях. А во-вторых, тот профессор, друг отца, основываясь на своих ис-следованиях, доказывал в своей диссертации, что тигры (а он их изучал) име-ют характерные изменения (но незначительные) относительно местности, где они обитают. Этому способствуют особенности климата, температуры, состав почвы. Так вот, он утверждал, что почва влажнее на юге (то есть там, где мы находимся) Дальнего Востока, чем, скажем, в уссурийской тайге, и веками вы-работано эволюцией утолщение подушечек стопы тигра, вернее, расширение, - так тигр чувствует себя устойчивей. А вот и клочок шерсти, вырванный пру-том кизильника, который указывает, что тигр с испугу (но не нас испугался) бросился через кусты, не разбирая дороги, - говоря это, Петр рассматривал шерсть.
- Я видел в зоопарке амурского тигра – Петр продолжал делиться сво-ими знаниями, - и мне кажется, что даже цвет, вернее, оттенок, не имеет рас-хождения с тигром, который выслеживал нас. А вот след поглубже, возмож-но, тигр стоял здесь некоторое время и разглядывал нас.
- Да и, наверное, выбирал, кто из нас пожирнее – решил спрятать неко-торую дрожь за шуткой Илья.
- А вы не исключаете возможности, что здесь объявится другой тигр, я имею ввиду - непуганый? Тогда шутки будут плохи – предупредил Виталий.
- Это не исключено, - серьезно сказал Петр – ведь мы не знаем числен-ности тигров на острове, но без сомнений – он не один.
- Да, наверняка, есть папа, мама, сестры, братья, племянники – про-должал шутить Илья, приходя в себя.
Время их увольнительной все же подходило к концу, и друзья поспе-шили вернуться в часть.
…Прошло достаточно много времени, служба шла своим чередом (они уже закончили школу), и им на практике нужно было постигать свое дело. Прокладывая новые или восстанавливая старые линии связи, проводя их ле-сом, они (памятуя о несостоявшейся встрече с тигром) все же кидали взгляды на заросли: не притаился ли там зверь.
Но инстинкт тигра не позволял ему напасть на людей, тем более что человек был не один. Зверь выбрал другое время…
Первое ЧП
Однажды случилось чрезвычайное происшествие: пропал с поста ча-совой, несший ночную вахту. На месте осталось лишь неразряженное оружие.
Обследовали весь остров, исключая лишь пещеры, в которых жили ди-кие звери, но никаких следов или останков человека не нашли.
- Неужели дезертировал? – говорили с удивлением командиры, - но это невозможно сделать, минуя другие посты.
- Ну почему, – возражали им другие – в бухте Новик стоят корабли, баржи с дровами, которые мы поставляем во Владивосток, там можно (если осторожно) укрыться. Да и вплавь (если, предположим, ему удалось миновать наши крайние посты), в конце концов, можно добраться до материка, ведь в самом узком месте меньше километра.
А дальше, какой смысл? Пробираться, как партизан, лесами до дома – это может быть не одна тысяча километров. Терпеть лишения, голодать… Ну, пусть добрался он до дома, а там его уже ждут и, чуть живого, под белы ру-ченьки, заталкивают в фургон и, в итоге, доставляют в штрафроту. На такое способны лишь сумасшедшие, а таких в армию не берут.
- Надо проверить, - не унимались оппоненты – не осталась ли на граж-данке девушка, и, если есть, не изменила ли она ему. В таком случае, если он ревнивец, то пойдет на крайние меры.
- Тогда бы он прихватил автомат.
- Нет, с автоматом бежать намного труднее, его под одежду не спря-чешь.
Когда на том же самом посту через несколько дней пропал второй ча-совой, - стало понятно, что все предположения не оправдались; нужно пред-принимать срочные меры.
В следующую ночь возле каждого часового засела засада.
На острове наступил период действия летнего муссона, который слов-но занавесом закрыл наветренную сторону острова туманом. Туманом столь густым, что сеяла морось.
На посту в свете фонаря прохаживается туда-сюда и напряженно всматривается в ближний лес (только оттуда могла грозить опасность) Вита-лий, а в засаде – свежевырытом и тщательно замаскированном ветвями и ли-стьями окопе - трое: молодой лейтенант, Петр и Илья.
Он сам вызвался – хочет доказать и не только другим, но и самому се-бе, что справится с этим заданием, а еще действует по принципу: самому браться за опасное дело, не подвергая опасности товарищей.
Муссон еще только подходил, и пока не пал туман и сырость, в траве звенели цикады, теперь они умолкли, отдавая ночь тишине. Намокшие листья почти не шелестели, лишь изредка тишину нарушал крик ночной птицы.
Все напрягают слух, стараясь услышать малейший шорох, уловить легкий шум шагов (предполагали, что это дело рук диверсантов).
- Я читал о самураях – шепотом сказал Илья, не выпуская, как и дру-гие, из вида фигуру Виталия и близлежащий лес (они находились в неболь-шом естественном углублении), - что по прошествии более трех лет после окончания войны, после капитуляции Японии, эти воины продолжают вести партизанскую войну, не зная о прекращении боевых действий. Так может это они бесшумно снимают наших часовых, не зная, что заключен мир.
Вряд ли – также шепотом ответил лейтенант, - наши пограничники бдительно охраняют рубежи, и даже зверь незамеченным не пройдет, а не то, что отряд самураев (не одиночка же).
- А, по-моему, здесь не диверсанты, не самураи действовали, и, быть может, не человек – высказал свою мысль Петр.
То есть? – обернулись все к нему. – Ты что-то знаешь?
- Я был на месте, где пропал часовой, и вот, что я там обнаружил.
Петр показывает что-то, но в темноте не разглядеть.
- А вы потрогайте пальцами и, думаю, сразу определите, что это.
- По-моему, это клок шерсти – сказал Илья.
- Похоже более всего на шерсть тигра – определеннее сказал лейтенант – но он не мог охотиться вблизи части.
- Ночью на животное - вряд ли, если только …
- На человека имеешь ввиду – немного возмущенно и недоуменно ска-зал лейтенант. – Почему раньше об этом не сказал?
- Что же молчал? – вторил ему Илья. – Не ты ли говорил, что тигры, ек-королек, так бесшумно подкрадываются к своим жертвам, что даже чуткая антилопа не всегда это чувствует. Если это тигр-людоед, то мы подвергаем Виталия большой опасности.
- Видите ли – оправдывался Петр, - я сам сомневался: эта версия о ди-версантах захватила и меня, и потому не сразу придал значения этому клоку шерсти. Не мог поверить, что хищник охотится на людей, выслеживает часо-вых и похищает их. Не случайно, а специально (два случая наверняка связаны между собой) – это больше похоже на действия человека, а не зверя. Но сей-час мне пришло в голову, буквально десять минут назад, что похожие случаи были, правда, на материке, в Уссурийской тайге.
- Плохо, что вы, Потапов, вспомнили о тиграх-людоедах только сейчас – выговорил ему лейтенант. – А что, если тигр нападет на другого часового, в другой точке, и засада там не будет готова ожидать именно тигра. И преду-предить нет возможности – с сожалением вздохнул лейтенант.
- Но будем полагаться на инстинкт зверя – успокоил его в каком-то смысле Петр. – Я сказал, что охотиться на человека, как охотник выслеживает свою добычу, но это все же не человек (если это преступник), который не бу-дет совершать преступление дважды в одном и том же месте. У тигра, прежде всего, срабатывает звериный инстинкт, и он не меняет свои повадки, то есть, если ему здесь сопутствовала в охоте удача, то сюда он снова вернется, а ина-че …
Он не договорил и, хотя все время внимательно всматривался в туман, скрывающий фигуру Виталия, находящегося от них практически на расстоя-нии вытянутой руки, но тигр, словно оправдывая слова Петра, подкрался не-заметно.
Бросок хищника
На их счастье хрустнула сухая ветка. В следующее мгновение, вслед за негромким рыком, взметнулся тигр, уверенный в своем прыжке. В свете по-стового фонаря злобно сверкнули глаза хищника, мелькнула оскаленная пасть с топорщащимися усами, и, буквально над ними, в броске взметнувшееся тело тигра с вытянутыми лапами – тигр словно падал на них сверху.
Но солдаты не растерялись: почти одновременно раздались три вы-стрела (не зря тренировались в тире на скорость), и тигр плашмя, подобрав под себя лапы, чуть не придавив бойцов, рухнул на землю.
Виталий, благодаря крику Ильи, в последний момент успел отпрянуть в сторону, правда, тот успел выкрикнуть лишь: «Ек-королек!», и тело тигра по инерции, почти не потеряв скорости прыжка, упало на то место, где только что стоял человек.
Через несколько секунд люди сгрудились над убитым тигром, трогая его осторожно ногой, но тот уже не шевелился.
Илья обратился к Петру:
- Как думаешь, он был один?
- Не беспокойся, - ответил тот,– даже если он был не один, наши вы-стрелы наверняка испугали второго, но это навряд ли: два тигра-людоеда вместе – это абсурд. При этом Петр внимательно настолько, насколько позво-лял свет фонаря, рассматривал неподвижное тело, которое еще несколько се-кунд назад несло смертельную опасность…
Свободное время
В свободное время хороший солдат не лежит, поплевывая в потолок. Стараясь с толком использовать его для своего физического и морального развития.
Некоторые идут на спортивную площадку или в гимнастический зал, чтобы развиться физически. Другим - более важно развитие духовное, они по-сещают читальный зал библиотеки, участвуют в художественной самодеятель-ности. Третьим - более интересны серьезные, учащие быстроте мышления, развивающие ум и фантазию игры: шахматы, шашки.
Илья, казалось, везде преуспел. Его нередко видели и на спортивной площадке, и в библиотеке он знал наперечет самые интересные книги, а какие-то и успевал читать. Участвовал в художественной самодеятельности и даже пытался завлечь в нее солдат с хорошим голосом. Его стремлению способ-ствовал уже известный «новейший песенник», и на сцене постоянно разучива-ли не только (хотя и преимущественно) современные, но и русские народные песни.
- Вот послушайте, – говорил перед современным хором Илья – песня известная, напевная, трогающая сокровенные струны души:
Степь, да степь кругом.
Путь далек лежит.
В той степи глухой
Замерзал ямщик.
Оптимист и весельчак Илья, оказывается, любил и грустные песни. Ед-ва разучили эту песню, что давалось довольно легко, как он предлагал новую, не всем еще известную.
- Слова хорошие, но мотив, мелодия не известны. Давайте сами подбе-рем, я думаю, автор не обидится, если мы немного исказим его замысел.
Солдаты смеются шутке, но со всей серьезностью относятся к его сло-вам, и вскоре песня звучит и неплохо звучит, может, и не совсем так, как за-думал композитор.
К удивлению многих, Илья оказался неплохим шашистом и еще более сильным шахматистом. Он даже организовал турнир, правда, результаты в таблицу заносил другой человек, так как организатор сам играл.
Виталий долго наблюдал, как Илья ведет сражение на шахматном по-ле, приговаривая что-нибудь во время игры. При поражении соперника, когда тот опрокидывал своего короля на доску, Илья говорил, показывая ладонью на лежащую фигуру: «Ек-королек».
«Так вот откуда у него это выражение» - подумал Виталий. Сам-то он и в руки еще не брал шахматные фигуры - практически здесь их только и уви-дел. В деревне летом было не до игры, а зимой играли, в основном, в карты.
Первая игра
Теперь, наблюдая несколько дней за шахматными партиями, по воз-гласам играющих Виталий стал узнавать фигуры по названиям, уже знал ос-новные правила игры и даже улавливал некоторые шахматные комбинации, понимал значение терминов «рокировка», «битое поле», «вилка», «пад», но сам вступить в игру не решался. Среди солдат нашлось немало приличных шахматистов, многие из которых имели разряд. Некоторые, наиболее заядлые шахматисты, использовали при игре шахматные часы и что-то непонятное для новичка записывали в тетрадках.
- Что это они пишут? – спросил Виталий у Ильи.
- Ведут запись партии – ответил тот, не отрывая взгляда от доски.
Тем не менее, если его кто-то приглашал поиграть (пусть даже и «сла-бый» игрок), он, не смотря на такой существенный прогресс в шахматных по-знаниях, неизменно отвечал:
- Я не играю.
Виталий мог часами наблюдать за игроками, поскольку его действи-тельно очень интересовала эта древняя игра, однако, считая себя дилетантом, не решался проверить свои, еще начальные, знания. В основном, он наблюдал за игрой Ильи – оказалось, что тот имел третий разряд.
Играл Илья с интересом, глаза его светились и, делая ход или разду-мывая над ним, он сыпал приговорками, а приглашая соперника к доске, го-ворил:
- К барьеру, сударь!
Задумываясь над озадачившим его ходом, медленно произносил:
- Интересный был старик, ек-королек.
Иногда, идя напропалую, или, вспомнив похожую партию, быстро де-лал ход, говоря при этом:
- Не будем мудрствовать лукаво.
Виталий, конечно же, болел за друга, но однажды по какой-то причине не пришел постоянный напарник Ильи. Оглядевшись по сторонам и, не увидев свободных игроков, тот обратился к Виталию:
- Выручай, друг! Не умеешь, говоришь, так надо же когда-то учиться, ек-королек. Даю тебе фору: ты будешь играть белыми.
«Ну, что же, – подумал Виталий – надо выручать. Пусть покажет класс над новичком-слабачком. Что для друга не сделаешь».
Они начали играть. Не изменяя своей привычке, Илья пошутил: «Буду играть с одним глазом». Расставляя фигуры на поле, он еще объяснял, как хо-дит та или иная из них, не догадываясь, что Виталий это уже знает. Расслаб-ленная поза Ильи и наставнические нотки в голосе свидетельствовали о том, что он надеялся на легкий выигрыш, поскольку сел играть с новичком.
Виталий вспомнил об увиденной накануне в одной из партий между новичком и опытным шахматистом так называемой комбинации «детский мат». Он решил проверить внимательность Ильи и сделал свой первый ход пешкой е2-е4, надеясь атаковать ферзем под прикрытием слона, – шах и мат. «Ну, уж Илья-то меня быстро раскусит» - подумал он, улыбаясь про себя.
Вообще-то, это была дружеская шутка – ни тени коварства. Вот сейчас Илья рассмеется, погрозит пальчиком и скажет: «А с тобой надо ухо востро держать, ек-королек!».
Надо отдать должное Илье. Решив заинтересовать шахматами Вита-лия, он повел игру так, чтобы новичок, впервые севший за доску, выиграл у разрядника!
Когда Виталий сделал пару ходов, способствующих замыслу Ильи, тот усмехнулся и сказал: «Пора открывать второй глаз - для новичка ты неплохо начал игру, ек-королек».
Увидев, что Илья не защитил короля после ферзевой атаки, Виталий поначалу удивился, а потом засомневался. Два голоса в нем противоборство-вали. Один говорил: «Так нельзя с другом поступать». Другой возражал: «Он хотел меня поучить, но, оказывается, и его можно поучить». Не веря своим глазам и не разрешив своих сомнений, Виталий все-таки поставил офицера (слона) на нужную клетку и сказал, смущенно разведя руками:
- Шах и мат.
Илья схватился (конечно, шутливо) за голову:
- Ты же говорил, что не умеешь играть, ну, да ладно — не корову про-играл!.. Говорил он это улыбаясь, не укоризненно, этим подбадривая друга и не обращая внимания на усмешки и сочувственные похлопывания по плечам товарищей, наблюдавших за партией. - Я ведь «детский мат» последний раз получал, когда только начал ходить в шахматный кружок.
- Ничего, мы не на турнире – сказал Виталий – не на серьезной игре, можешь переходить.
- Нет уж, я с тринадцати лет по серьезному в шахматы играю и прави-ла, ек-королек, нарушать не собираюсь. Так что поздравляю с первой побе-дой - Илья протянул руку другу. Замысел удался!
Пол-Алехина
Тут подошел задержавшийся напарник Ильи. Он еще издали увидел расположение фигур на доске, присвистнул даже от удивления и сразу обра-тился к Илье:
- Разреши я с ним сыграю. Вижу, что он – спец: как легко обвел тебя вокруг пальца, - и уже к Виталию – Давно в шахматы играешь?
- Так это его первая игра! – ответил за Виталия Илья.
- «Темная лошадка?». Давно за ним наблюдаю – высматривает, кто и как играет, изучает, говорит, что не играет, а потом всех возьмет и обставит. Но, ничего, я выведу его на чистую воду, со мной у него этот номер не прой-дет.
Говорил это словно самому себе, не глядя на Виталия и усаживаясь при этом за доску, но «грозил», конечно, шутя. Играл же он не хуже Ильи, даже частенько обыгрывал его, имея второй разряд.
Действительно, партия оказалась намного серьезней; этот шахматист решительно хотел выиграть и все создаваемые Виталием комбинации разру-шал, прекрасно их прочитывая. У него была привычка выражать свои мысли вслух – держал наготове руку над той или иной фигурой и негромко что-нибудь бормотал:
- Первый раз в жизни играет …ага, вешает тут всем лапшу на уши … первый раз, а сицилианскую защиту знает … точно, темная лошадка … лов-ко, однако, слона взял … ну, так нам того и надо, мы на это ответим …
После активного размена фигурами партия плавно перешла в энд-шпиль, и фигуры стояли следующим образом.
Белые: Кре3; Сf2; a4; b5; d6; e4; f5; g3; h4.
Черные: Крe8; Cd8; a5; b6; c5; d3; f6; g7; h7.
Казалось бы – ничья и выигрыша здесь нет. Виталий медленно стал поднимать свою руку, чтобы пожать руку соперника, который сам предложил ничью, как вдруг услышал за спиной над самым своим ухом тихое бормота-нье Ильи, который увлекся партией настолько, что не замечал, как сам себе под нос вслух анализирует ее. Получилось так, что Илья, сам того не желая, подсказал другу спасительный ход, ведущий к выигрышу: слон h3. Причем это бормотание было настолько тихим, что никто кроме Виталия его не услышал, а услышав — не понял бы.
В это время на противоположной стороне доски соперник приговари-вал:
- Ну вот, все встает на свои места, не может начинающий шахматист, еще слабо знающий теорию и тактику игры, выиграть у опытного игрока, в лучшем случае, как сейчас, - ничья …
Он вдруг замолчал, словно проглотил завершающее его речь слово, потому, что увидел, как Виталий, быстро сходил слоном, чтобы потом пере-браться королем на с6 и – выиграть, так как за пешку d6 черные вынужденно отдадут слона.
Так и вышло. Черные не смогли помешать путешествию белого короля на с6, после чего, победа белых очевидна.
- Не может быть! – с удивлением и восхищением произнес игрок, не веря, что ничьей уже и пахло. Он еще раз внимательно посмотрел на доску, пытаясь найти выход из создавшегося положения, а когда понял, что это бес-смысленно, поднял голову, пристально посмотрел на Виталия и сказал:
- Провести такую комбинацию может не каждый гроссмейстер. Это под силу таким людям, как, скажем … Алехин. Но ты не гордись, ты все равно не Алехин, но … пол-Алехина, пожалуй. Тем более, если раньше не играл.
Столпившиеся вокруг и наблюдавшие за партией болельщики дружно засмеялись на это сравнение, но не обидно, а по-доброму. Тем не менее, с тех пор за ним закрепилось это прозвище – пол-Алехина.
Но события на этом не закончились, «в бой» рвался третий шахматист – на этот раз с первым разрядом.
- Вы меня, юноша (сам-то он был из старослужащих и участвовал в войне), заинтересовали. Не скромничайте, батенька, не скромничайте ... Я наблюдал за вот этой Вашей с Сергеем игрой (а мы с ним не первый год сра-жаемся за шахматной доской) и скажу так: он не сделал ни одной грубой ошибки. Выигрыш его был 99 против 1, и тот ход, что Вам удалось найти не в каждой книге из шахматной библиотеки можно отыскать. Сергей, пожалуй, прав, сказав, что только гениальный Алехин мог так быстро увидеть выход из сложившегося положения. Но говорят, что Вы – начинающий шахматист, и Ваш выигрыш – случайность. Поэтому предлагаю сыграть партию со мной.
- Давайте. С удовольствием – сказал Виталий, окрыленный успехами. Фигуры были быстро расставлены, и игра началась.
Третья игра
Виталий играл спокойно, обдумывая каждый ход, стараясь разгадать, что задумал соперник. Он ничем не рисковал, поскольку у него еще не было славы хорошего игрока , не было престижа, и терять потому было нечего.
Но у напарника все это было, и на гимнастерке, наряду с воинскими наградами и значками спортивных достижений, поблескивал и значок перво-разрядника по шахматам. Это только увеличивало ответственность Виталия (с каким шахматистом играл!), он внимательно делал ходы, стараясь разгадать, что задумал соперник.
Да, это был солидный уже человек, закаленный боец, как на фронте, так и за шахматной доской. Его гвардейские усы сердито топорщились, когда он решительно со стуком ставил фигуру. Такие берут, скорее, не мастерством, а напором, уверенностью в победе и даже самим грозным видом. Иные утверждают, что в этом деле влияют и глаза, то есть жгучим взглядом черных глаз (если таковые имеются) «испепеляется», гипнотизируется соперник. Но Виталий не смотрел на «бывалого», а видел только расположение фигур на доске.
В концовке игры ясно очерчивалась ничья, толпа болельщиков-любителей шахмат сгрудилась за авторитетным «бывалым» и после каждого хода добрая половина, отойдя в сторону, обсуждала этот ход, давала оценку и значение его в партии, а, обсудив, они снова подходили.
Но тут случилось непредвиденное: то ли «бывалый» сделал «зевок» (неверный ход), то ли это был тактический ход (озадачить соперника, приве-сти к растерянности, тем самым, заставив и его ошибиться). А может – ошибка в расчетах, когда вместо взятия фигуры соперника, на которую нацеливаешь-ся, теряешь свою (и такое бывает), но в то, что это была добровольная сдача партии, не верилось.
Толпа за спиной «бывалого» (некоторые почти нависали над ним) по-сле неверного хода разочарованно отхлынула, и болельщики уже в полный голос укоряли его за этот ход, предлагая варианты, за которыми должна бы-ла последовать победа. «Бывалый», однако, не смутился, хотя искорка досады мелькнула в его глазах - партия была проиграна. Он пожал Виталию руку и сказал просто:
- Приходи завтра. Надо будет отыграться. Ладно, пол-Алехина?
Уже после армии, рассказывая об этом интересном факте своей жизни друзьям по работе, знакомым, родственникам, Виталий видел у них в глазах только недоверие, даже у самых лучших, которые всегда верили ему. «Расска-зывай эти сказки кому другому, а не мне» или «это ты сам придумал или вы-читал где?» читалось в этих глазах. Поэтому вскоре он перестал говорить об этом случае.
Вскоре о новом сильном шахматисте узнал майор – командир их ча-сти, большой любитель шахмат и стал частенько вызывать к себе Виталия, чтобы сразиться с ним, иногда даже прямо со спортивной площадки.
Выстрел без промаха
Их часть находилась вблизи поселка Аякс. Наряду с русскими здесь проживали (как сейчас говорят «компактно») и корейцы, которые жили семь-ями, занимались охотой и рыбной ловлей, держали домашних животных. Се-мей этих было довольно много, отчего все возможные вывески были как на русском, так и на корейском языках.
Один из корейцев, человек средних лет по имени Ким, жил один, не имея семьи (характер был неуживчивым), занимался разведением свиней, сда-вал мясо – этим и жил. Он ухаживал за своими свиньями – косил траву и осо-ку, делал постоянно загоны, заготавливал корма (имел свой участок) и так увлекся этим занятием, что постоянно увеличивал их поголовье, не соизмеряя с возможностью их прокормить.
В конце концов, перед ним встал вопрос: чем кормить постоянно го-лодных, постоянно что-то жующих (ни травинки не видно на участке) и ору-щих свиней. Овощей с грядок уже не хватало, и тогда он стал охотиться, бла-го, что живности на острове было достаточно. Охотник в прошлом, меткий стрелок (бил зверя в глаз) Ким всегда возвращался с добычей и скармливал ее свиньям. Поедая добычу с азартом, так, что и костей не оставалось, они до-вольно хрюкали, купались в лужах, и это веселило сердце Кима, он безудерж-но смеялся, глядя на них.
Однако, во время часто наплывающих на остров муссонов туман или дождь закрывали дичь от меткого выстрела (иногда это случалось прямо во время охоты), и, досадуя, Ким возвращался ни с чем. Оставалось ждать, когда наступит ясная погода.
Надо было что-то придумывать, и он придумал. Выбрал маленького и самого визгливого поросенка, привязал его так, чтобы тот не смог отбежать более чем на два метра (он теперь служил ему мишенью), а на задней ноге за-крепил длинную бечевку. Зарядил патроны пыжами (?) повязал на голову черную повязку, отошел на расстояние , с которого охотник обычно поражает цель, надвинул повязку на глаза и стал тренироваться.
Направив ружье в сторону цели, Ким дергал привязанную к локтю длинную бечевку (поросенок визжал при этом) и стрелял на голос, по отчаян-ному визгу понимая, что попал. Открывал повязку и видел, куда пришелся выстрел, решал при этом: надо ли брать выше или ниже. Таким образом, Ким научился стрелять на голос без промаха. Теперь и в муссоны он приходил домой с добычей: крякнет утка – тут же выстрел, и собака достает ее из при-брежных камышей.
Снова смеется Ким, глядя, как сытые и довольные свиньи купаются в грязи.
Долго это продолжалось (он стрелял и крупного зверя – свиньям все было нипочем), снова стало увеличиваться поголовье свиней, как увеличива-лось и стремление Кима к наживе – теперь больше сдавал мяса.
Сосед его по фамилии Фун-да даже завидовал Киму и спрашивал, при-ветствуя его.
- Уважаемый Ким, как ты умудряешься прокормить такую ораву? Подскажи – и я заведу столько же свиней, и так же разбогатею. Так чем ты их кормишь?
- Воздухом – смеется Ким (секрета своего не выдает) – и еще немного (тут он называет не только то, чем на самом деле кормит, но и то, чем никогда не кормил).
«Хитрый Ким – думает Фун-да – не хочет свои секреты выдавать».
А Ким только посмеивается.
Так прошло года два-три, но то ли дичь поумнела, то ли большинство уже было постреляно, а оставшиеся с испугу попрятались в камыши. Ким складывал свои ладони и крякал по-утиному, но даже и в этом случае дичь не откликалась. Помрачнел Ким, снова задумался.
Новое происшествие
Прошло более месяца после первого ЧП, и теперь часовых по одному не ставили, памятуя случай с тигром. Хотя все оставшиеся тигры были высле-жены (приезжали для этого ученые-зоологи), и среди них зверей с нарушени-ями обычного поведения не было обнаружено, все же, выходя на охрану объ-екта, все были настороже.
В эту ночь Виталий и Петр, поставленные на пост, словно предчув-ствуя что-то недоброе, внимательно всматривались в темные тени деревьев и кустов, смутно видимых метрах в десяти от ограждения. Петр, решив развеять опасения Виталия, сказал весело:
- Тигр напугал нас всерьез. Вот уже месяц не можем прийти в себя. Конечно, есть вероятность повторения резкого изменения повадок зверя, воз-можно, это связано с активной деятельностью людей, но я тебя (и себя тоже) обрадую: вероятность эта почти равна нулю.
- Чем это можно обосновать?
- Я писал отцу об этом случае (правда, немного иносказательно из-за цензуры) и просил его узнать через знакомого профессора-зоолога, как часто случаются такие эксцессы среди тигров, то есть, что принуждает их охотиться на человека?
- И что же ответил отец?
- По просьбе отца в академии собирался совет ученых (конечно, без разглашения), которые, извини за каламбур, на тиграх «собаку съели». Так вот, они сказали, что тигр может охотиться на человека в двух случаях: во-первых, если под угрозой жизнь детенышей, это относится, в основном, к тиг-рицам, и во-вторых, если есть угроза жизни самому тигру, то есть человек пы-тался его убить, а тигр – это очень мстительный зверь. Так вот, успокою тебя – сейчас уже период, когда детеныши подросли и не так доверчивы, не бро-саются к человеку, а избегают встречи с ним. Значит, первая причина отпада-ет. Вторая причина – месть человеку за какое-то посягательство на жизнь тиг-ра тоже отпадает, потому что кто же на нашем острове будет стрелять в него? Охотники у нас практически только в корейском поселке, но ты и сам знаешь, что они почитают тигра за божество, считая, что именно в тигра вселился священный дух их божества. За смерть тигра охотника покарают смертью его же соплеменники. Тем более, что грядет их выселение с острова и убийство тигра они приравняли бы к этой беде, как наказание свыше.
- Да, - заметил Виталий – поколение за поколением жили на этом ост-рове, влюблялись, мечтали, рожали детей, налаживали жизнь, осваивали эту землю и вдруг – выселение. Согласись, довольно жестоко с нашей стороны.
Виталий знал, что при Петре можно высказывать свои мысли не таясь, называть вещи своими именами – он не выдаст.
- Это решение свыше. Простых людей и не спросят: согласны ли они.
- И все же снова о тигре, – продолжил Виталий – как ты объяснишь появление свежей, еще не зарубцевавшейся раны на боку. Помнишь, мы пред-положили, разглядывая его тело, что это след от пули, и, возможно, тигр, нападая на часовых, мстил людям за эту рану. Ведь человек, на которого он нападал, был с оружием.
-Да, я тоже так думал, но помнишь второе условие. Сопоставив все, я пришел к выводу, что человек не мог стрелять в тигра. Я думаю: охотясь за добычей, тигр просто зацепился за сухой острый сук, не заметив его в азарте погони. Как видишь, даже самые сложные задачи имеют простое решение.
- Вам, биологам, виднее…
Ошибка охотника
На время прояснилось – отошел муссон – стало легче выслеживать зверя, незаметно подкрадываться к нему. Верная собака, не отбегая далеко в сторону, шла следом за хозяином и даже ползла вместе с ним, если приходи-лось. Снова Ким бил зверя, возвращался с добычей, а дома с удовольствием слушал чавканье и хрюканье своих милых довольных свинушек. От этого зрелища его распирал смех и, не сдерживаясь более, он весело смеялся. Но поворотным моментом в его судьбе стал случай в лесу, который Ким вспоми-нал всю оставшуюся жизнь...
На поляну, заросшую папоротником вперемешку с сочными травами, вышла полакомиться молодыми побегами косуля. Она гордо вскинула рога-тую голову, втянула воздух, зорко осмотрела ближайшие кусты, но, не заме-тив ничего опасного для себя, принялась щипать траву. Ким в это время при-таился за толстым стволом дерева с низко растущими ветвями. Используя свой охотничий опыт он умело маскировался, натирался травой, устраняющей запахи, известной еще отцам. Натирал ею и собаку. Так что зверь не всегда мог его почуять.
Косуля спокойно продолжала щипать траву, не подозревая о прибли-жении человека. Ким, затаив дыхание, стараясь как можно бесшумней поднял ружье, прицелился. Нужно было стрелять в голову (чтобы не портить шкуру), которую косуля приподняла, снова подрагивая ноздрями.
Ким так увлекся косулей, предвкушая довольное хрюканье своих сви-нушек, что не услышал легкого шороха в кустах, почти напротив косули (что, собственно, и встревожило ее). Кореец вдруг увидел, что косуля напряглась, почуяв опасность, и поспешно нажал на курок.
Было раннее утро, и ночной туман еще не совсем рассеялся. Ким не почувствовал (за что потом себя ругал), что с противоположной стороны по-ляны выбрал эту же жертву другой охотник. Одновременно с выстрелом в воздухе пружиной взвилось тело тигра, нацеленное на косулю.
В последний момент косуля каким-то чудом успела отпрянуть в сторо-ну, а тигр, по боку которого чиркнула пуля, с ревом опустился на поляну.
Ким от неожиданности выпрямился в полный рост, опустил мимодум-но к ноге ружье и стоял сейчас, как рядовой перед генералом, вытянувшись в струнку. Он взглянул в зрачки приготовившегося к прыжку тигра: настолько близко оказался зверь.
- Амба, прости — почти шепотом произнес Ким и, склонив голову, опустился на колени, готовый стать жертвой священного животного — тигра. Напоследок кореец, закрыв глаза, прошептал короткую молитву — напутствие для уходящих в долину смерти.
Но что это? Время идет, а тигр не нападает на человека, покорного своей судьбе.
Ким решился поднять голову и взглянуть на тигра; тот уходил велича-вой царственной походкой, не смотря на то, что из левого бока сочилась кровь.
Напоследок тигр обернул голову, взглянул злобно, ощерив пасть. Его взгляд застыл на мгновенье, словно хотел запомнить Кима, его фигуру, напо-минающую часового, застывшего перед генералом (Ким снова встал, присло-нив к ноге ружье, словно по стойке смирно).
Через секунду тигр, перемахнув куст еще низкого жасмина, скрылся в чащобе.
- Спасибо, амба — прошептал вслед исчезающему зверю Ким и из глаз его выкатилось по слезе.
Всю дорогу домой Ким думал — почему тигр не убил его?
; Если амба не убил меня, значит я еще нужен, — рассуждал он — но кому?.. не лесу же. Значит нужен я ему, значит он одобряет мое назначение — растить свинушек — и дозволяет охотиться для прокорма их. Но он защи-тил своим прыжком косулю от моего выстрела, на секунду опередив меня. Хрустнувшая ветка дала сигнал косуле — спорил он сам с собой. - А вот что: он дал этим понять, что как хозяин леса разрешает здесь охотиться, но я дол-жен делиться с ним добычей.
Месть
После этого случая Ким редко был весел и уже так задорно не смеялся в компании со своими хрюшками (чувствовал свою вину). Ему часто снился сон, что он убивает тигра и, видя непоправимое зло, пытается застрелиться сам. Но время шло, такие сны все реже снились, и просыпаясь он говорил се-бе: «Значит, простил меня амба»...
Как обычно ранним утром к нему заходит его сосед Фун-да, привет-ствует по-корейски, спрашивает, интересуется, как Ким ведет хозяйство.
Но в этот день взгляд его был печален и, глядя на веселого сегодня Кима (ему уже несколько дней не снился тигр), сказал, покачивая головой:
; Ты весел Ким, а надо печалиться сегодня.
; Почему, что случилось?
; Военные убили амбу.
Лицо Кима вытянулось, от недавнего веселья не осталось и следа, он выдавил:
; Как это случилось?
Фун-да рассказал, что знал. А знал он о происшествии по слухам, ко-торые извращали событие, выворачивали его наизнанку.
; Военные решили погубить амбу — Фун-да с серьезным лицом, ве-ря каждому своему слову, говорил чуть ли не плача. - Задумали заранее, по-считали, что он представляет опасность для их часовых. Они разбросали, Ким, куски мяса с кровью возле поста, а когда амба пришел на запах крови — застрелили его.
Ким, для которого тигр олицетворял божество, дух леса, был потрясен этим небывалым случаем. В голове его пронеслись мысли, воспоминание о том случае встречи с амбой. Он вспомнил его взгляд, величавую походку и о том, что тигр его не тронул, хотя Ким причинил ему боль, что свидетельство-вало об уме амбы. Он не мог поверить, что божество, которому поклонялись и отец его, и дед, и все предки, так подло убито … этими военными... Вслух же сказал:
; За такое великое преступление пусть священный Будда покарает их тем же — смертью. Да их мало свиньям скормить.
Сказал это сгоряча, а потом задумался — он решил отомстить за амбу.
Ночной выстрел
Ночное дежурство продолжалось, как и разговор наших друзей:
; Мы тогда думали, что ты расскажешь нашим командирам о том рубце на теле тигра. Ведь ты первый его обнаружил и даже, кажется, замерял.
; Его (тигра) исследовал майор медицинской службы — светило, так сказать - и что же я мог сказать, простой солдат и никакого отношения к ме-дицине не имеющий. Я не мог стоять над его душой, следить за его работой и давать указания. К тому же я уже приходил к тому моему выводу, о котором говорил тебе, хотя этот рубец и вызывал у меня некоторые сомнения. Комис-сия уехала, и я с удивлением узнал вывод этой комиссии, что тигр был в со-стоянии (тут, Виталий, название медицинское, труднопроизносимое) психиче-ского расстройства — это объясняет его нападение на людей. И ни слова о том рубце. Думаю, майор не мог его не заметить, скорее всего не придал значения. Может, подумал, как и я, что тигр налетел на острый сук. Тем более, что рана почти затянулась, а он излагал факты, а не предположения.
Снова надвигался муссон, неся с собой морось и туман. Стали нераз-личимы деревья и кусты в десяти метрах от них. Лишь по запаху можно было догадаться где растут олеандр, жасмин или мускат. Петр, истинный ботаник, сын ботаника, еще до приезда на остров изучавший флору Дальнего Востока, говорил Виталию, распознавая по запаху эти растения, об их войствах.
Виталий заслушался его. Ему было интересно, ведь в средней полосе СССР, где он жил, не растут эти экзотические растения.
За разговором незаметно протекало ночное дежурство, но в то же вре-мя они не забывали вглядываясь в темноту прислушиваться — не послышится ли шорох человеческих шагов, не стукнет ли приклад винтовки диверсанта.
Политработники призывали к бдительности в связи с все еще напря-женной обстановкой: война так недавно закончилась и никто еще не гаранти-ровал прочного вечного мира.
Тем более здесь, на Дальнем Востоке, где только что капитулировала Япония, но вблизи объявлялись японские партизаны — самураи, - продол-жавшие вести войну (забегая на годы вперед, скажу, что и спустя тридцать лет обнаруживались такие, все еще верящие, что их страна находится в состоянии войны)...
… Но все было спокойно, и Виталий мечтательно сказал:
; Ты знаешь, Петя, если бы не служба, не учения и не эти ночные дежурства, я бы сказал, что попал в земной рай (не смотря на эти муссоны). Какая здесь природа!
; Согласен с тобой — отвечал Петр - и скажу (а это не секрет, по крайней мере для вас с Ильей), что когда спрашивали, где хочу служить, ни минуты не сомневался — здесь на Дальнем Востоке. Ведь это мне отец подска-зал, сам любящий природу, и мне прививший эту любовь. Я словно практику здесь прохожу, изучая растительность. Моя мечта — стать ботаником!
; - Здорово! - поддержал его Виталий. - Ну, а меня больше тянет к искусству, ты же знаешь, я неплохо рисую, также в шахматы играю, которые я тоже считаю искусством.
; Знаю, тебе и прозвище дали, извини, пол-Алехина.
; Если честно, я не обижаюсь, это даже лестно для меня.
; Как твои успехи с командиром, когда он тебя вызывает? - Петр, конечно, знает зачем тот вызывает Виталия и поэтому невольно улыбается (даже в ночном тумане видна его белозубая улыбка).
Но Виталий не обижается, он понимает, к чему клонит его друг — ему интересно знать, как его успехи в шахматных поединках, ведь для этого и вы-зывает столь часто его к себе командир.
; Командир — крепкий орешек - тоже двусмысленно отвечает Вита-лий, - но и я не лыком шит.
Виталий вдруг видит, как исчезает улыбка Петра, и чувствует, что происходит что-то непонятное. Петр положил ему руку на плечо, призывая к вниманию, оба напрягают слух и слышат слабый отдаленный щелчок.
; Слышал эти щелчки? - шепчет Петр.
; Щелчки? Я слышал один — удивляется Виталий.
; Было два … выстрела. Думаю, что это были выстрелы. А насчет остроты моего слуха скажу кратко — когда я бывал с отцом в экспедициях, он тренировал меня, требуя различать жужжание насекомых. Но сейчас не об этом; надо проверить, не случилось ли что на соседнем посту. Я схожу и узнаю.
; Но ты же заешь приказ: не покидать пост ни при каких обстоятель-ствах!
; Да, но этот приказ для часового, когда он один на посту, а после случая с тигром посты для того и усилили, чтобы можно было так поступить при нештатной ситуации. Вдруг это вылазка диверсантов? Мы обязаны пре-дупредить.
Виталий, которого назначили старшим в этой паре, отлично понял друга и согласился с ним. Если это - нападение, то промедление, невозмож-ность предупредить (будь он один на посту), незнание обстановки — не оправдало бы их в сложившейся, может быть, чрезвычайной ситуации.
- Хорошо — сказал он, - но постарайся, как можно незаметнее, не привлекая внимания. Издали убедись, что на посту все нормально и — быст-ро назад.
Петр скоро вернулся.
; Чего я боялся — то и случилось. На посту никого нет. Куда дева-лись — непонятно.
; Как никого? Там должны находиться Толя и Николай. Когда нас разводили, я хорошо запомнил — они заступили.
; Там никого нет! - повторил Петр, - но я нашел вот что.
На его ладони лежал погон вырванный «с мясом».
; Надо предупредить следующие посты и поставить в известность командира. Как старший, я поручаю это тебе, я же останусь дальше нести охрану. Иди побыстрей, помнишь, как говорил ваш градооснователь? - при-нял решение Виталий.
; «Промедление — смерти подобно» - уже разворачиваясь шепнул Петр.
Стой! Кто идет?
Ким теперь знал, как отомстить этим военным за смерть хозяина леса, этого божества, священного символа. Кара будет жестокой. Он зарядил ружье патронами с пулями, которые использовал при охоте на крупного зверя. Одел маскировочную одежду, легкие бесшумные сапоги и отправился на охоту, только не на зверя, а на человека.
Сейчас муссон, нагоняющий туман и сеющий морось, только помогал ему — шум мелкого дождя только заглушал шорох его легких шагов.
Вот и воинская часть. Ким пробирается вдоль ограждения, двигаясь в нескольких метрах от него в зоне видимости. Кореец слышит неясный разго-вор дух человек и останавливается в растерянности. Он никогда не интересо-вался, сколько выставляется часовых, и ожидал обнаружить одного.
«Их двое. Ну, что же, значит, не повезло двоим.» Ким прислушался, ему интересно, о чем говорят люди, судьба которых предрешена.
; … и ты знаешь, - говорит один — уходя в армию, я ни о чем не жалел. Жалел только мать свою. Я ведь один у нее: отец погиб на фронте, а ей одной тяжело справиться с хозяйством — корова, овцы, куры, огород опять же. А перед тем, как отправляться в армию, вижу, что-то с ней неладное. «Вы, мама, не заболели?» - спрашиваю. «Нет» - отвечает, а сама неотрывно смот-рит на меня и слезу смахивает, словно я навсегда ухожу. И от этого, наверное, мне было тяжко прощаться — неизвестно, насколько с деревней своей расста-юсь.
У Кима, державшего уже винтовку наизготове, рука сама опустилась, и что-то дрогнуло в сердце.
; Ничего — отвечал второй, — сколько бы ни было, не заметишь, как эти годы пролетят.
; Думаю — продолжал первый, - мать боялась за меня, ведь извест-но уже было, что отправят в самую дальнюю точку страны; туда, где недавно еще шла последняя война.
; А я уверен, что никакой опасности здесь нет. Посмотри — какая природа, какая тишина. Пограничники зорко следят за нашей безопасностью, их катера постоянно курсируют, да и Япония, получившая урок, надолго присмирела. Единственное, чего здесь можно было опасаться (да и то при ночном дежурстве) — это диких зверей, в основном - тигров. Теперь же, ко-гда тигра-людоеда мы пристрелили, а второго такого...
Солдат не договорил. Он не знал, что в пяти шагах притаился незамет-ный человек, внимательно слушавший их, и не догадывался, что слова «мы пристрелили» взбесили его, и оружие снова было направлено на часовых.
Говоря «мы», молодой солдат, конечно же, подразумевал всех служа-щих своей воинской части, как единый организм, сплоченное ядро, но Ким понял только одно — вот они, убийцы амбы.
Слово было сказано. Момент был подходящий. Вот только солдат он не видел — их плотно закрывал туман. Не беда — он стреляет на слух. Ким нащупал правой рукой сухую ветку, она сухо треснула в ночной тишине, и в то же мгновенье винтовку изготовил на предполагаемую цель.
; Стой! Кто идет? - крикнул солдат.
Киму только этого и надо — щелкнул на голос выстрел. За ним тут же второй на крик: «Толя» (другой солдат, конечно же, кинулся поддержать па-дающего товарища). Более — ни звука. По наступившей тишине охотник по-нял, что дело сделано.
«Теперь надо затащить их подальше в чащобу поочередно. Пусть по-ищут, если за ночь их не растерзают дикие звери» - Ким даже остановился от этой мысли (он действовал так проворно, что тела были уже довольно далеко от места происшествия), вспомнив о своих хрюшках...
Преступника тянет к месту...
Поутру обследовали место преступления, поскольку ночью все равно не смогли бы это сделать.
; Следы волочения — сказал капитан-особист — тянутся всего на десяток метров, до леса, а там таинственным образом исчезают. Как же так, товарищ майор — он взглянул прямо в глаза командиру части, бывшему фронтовику, не запятнавшего до этого свою репутацию, - второй случай по-хищения солдат за год. Что, снова тигр? Но зверь довольствовался бы одной жертвой, даже убив двоих.
; И меня посещала та же мысль. К тому же, меня уверяли после рас-следования первого случая, что подобная агрессия крайне редка среди...
; Понятно — прервал капитан — очевидно, это правильный вывод, те более, мы уже знаем, что это не тигр.
; У Вас есть другая версия? Вы считаете, что это дело рук диверсан-та?
; Скорее, диверсантов. Часовой, покинувший соседний пост, хотя и нарушил приказ, но считаю, что в данной ситуации он действовал правиль-но...
; Я - в курсе и заверяю Вас, он не понесет наказание за свой просту-пок.
; Так вот, этот солдат уверяет, что после того, как раздались два вы-стрела (он и его напарник слышали два щелчка и считают, что это были вы-стрелы), он в течение десяти минут прибыл на пост, где пропали часовые, и никого там не обнаружил, лишь этот погон остался.
Капитан достал погон.
; Посмотрите. Очевидно, когда пытались оттащить тело, взялись за погон (может быть, случайно) и оторвали его. Видите, даже нити видны, но погон не разорван, следовательно, оторван не зубами тигра. Почему я думаю, что диверсантов было несколько? Потому, что один человек не мог за такое короткое время убрать, так сказать, с места происшествия тела двоих рослых крепких парней. Я узнавал: вес одного 82 килограмма, второго — 81 кило-грамм. Действовали, по крайней мере, двое. Еще вызывает сомнение в показа-ниях этих солдат с соседнего поста, что щелчки прозвучали почти без пере-рыва. Сомнительно застрелить двух человек (два выстрела и оба — смертель-ные) ночью, в тумане, когда человека абсолютно не видно на расстоянии пяти шагов. Еще более невероятно, что это сделал один человек.
; Я тоже беседовал с этими солдатами, с Петром и Виталием, и уве-рен, что они говорят правду, - были выстрелы. А насчет стрельбы вслепую я тебе так скажу. Был у нас на фронте один снайпер, бывший в мирное время профессиональным охотником, так он стрелял вслепую, то есть на слух. Сам он из Сибири, из низовий Амура(?) - местность болотистая, частые туманы. Тренировками (какими именно — держал в секрете) он добился меткости стрельбы на слух. Так что и эту версию - стрельбы на слух — нельзя исклю-чить.
; А не может этим стрелком оказаться тот самый сибиряк?
; Исключено — вскинулся майор — это был патриот, горячо любя-щий свою Родину и советских людей. Был — потому, что погиб. В последние дни в Берлине его застрелил, очевидно, опытный немецкий снайпер.
; Меня волнует еще один вопрос. Если это были диверсанты, то за-чем «светиться», убивать часовых. Предположим, решили взять языка, тогда им достаточно одного, а второго — убили, но следы крови мы обнаружили в обоих следах (?) волочения. Непонятно.
; Да, загадка — подтвердил майор.
Сумятицу в следствие внес еще Потоцкий, белорус из города Барано-вичи - шахматист, с которым играл Виталий и которого про себя называл «Бывалый». После слов «разрешите доложить?», он, разгладив пышные гвардейские усы, степенно и обстоятельно рассказал офицерам об одном слу-чае, сравнимом с этим.
; Это было сразу после войны. Служил я в одной части, но не здесь — на материке. Какое-то время мы несли охрану складов, о содержимом ко-торых я до сих пор не могу говорить. Как-то в ночное дежурство (как и в нашем случае) пропал часовой. Тогда, помню, подумали: не дезертировал ли? В другую ночь поставили на посты по двое солдат — дежурство прошло без ЧП. Так продолжалось с неделю — все нормально и спокойно. Успокоились. Снова выставляют по одному — и вновь пропадает часовой. Но командование почему-то не принимало мер, только посты снова усилили; может, решили, что и этот дезертировал? Прошло некоторое время — все тихо, снова стали ставить одного часового. Как-то один из них ходит вдоль охраняемого объек-та, на плече — винтовка с примкнутым штыком. Вокруг — тишина, все спо-койно. Так ходил он часа два, ноги устали. В очередной раз проходя мимо лавки, не удержался и присел на минуточку, благо, вокруг — никого, да и проверяющий нескоро придет. За одной минутой другая побежала, третья... Напала на него дремота, - сил нет сопротивляться, голова чуть не до колен склонилась, но винтовку крепко держит обеими руками. Вдруг что-то тяжелое свалилось на него. Короткий вскрик и аж винтовку из рук вырвало. Сам сол-дат с трудом удержался. Глядь, а на земле корчится в предсмертных судоро-гах капитан из их части.
Потоцкий замолчал, уставясь неподвижным взглядом на пол, и от это-го у майора мелькнула мысль : не был ли он тем часовым?, если так подробно (и с переживанием даже) рассказывает.
; Так что же, этот капитан убивал часовых? Он что — сумасшед-ший? - прервал молчание майор.
Потоцкий отвлекся от мыслей, вдруг налетевших на него, сказал ко-ротко:
; Так у мертвого не спросишь.
; Хорошо, спасибо за информацию. Можете быть свободны.
Когда ушел Потоцкий, майор всплеснул руками:
; Ну, уж я-то, по крайней мере, в своем офицерском составе уверен на сто процентов.
Вскоре слова его подтвердились. При более тщательном осмотре места происшествия был обнаружен под склоненным кустом осоки след не тигра, не диверсанта, а след, очевидно, местного охотника от самодельно шитого сапога из какой-то легкой, мягкой, но прочной звериной кожи.
Не медля прошлись по домам охотников с обыском и в одном из пер-вых — в доме Кима.
; Что ищете военные люди? - спокойно и невозмутимо спросил он.
Ему вкратце рассказали — шила в мешке не утаишь. С готовностью он принес свои охотничьи сапоги, даже предложил, надев их на ноги, проследо-вать к месту и наглядно сравнить с тем следом.
; Я не хочу и тени сомнения насчет меня, - сказал Ким, - заодно за-хватим и моего соседа Фун-да по пути.
Так они вдвоем пришли к месту происшествия. Следы, конечно, не совпали.
; Я рад за тебя, Фун-да, - сказал весело Ким, бегло, но внимательно осматриваясь кругом.
По их примеру приводили и других охотников, но след сапога особен-ной замысловатой кройки не был похож на след их обуви. На постах были выставлены засады на случай повторения инцидента.
На другой или третий день, вернее вечер, когда почти стемнело, в рас-положение части пришел кореец. Это был Фун-да, и вот что он рассказал.
Весомая улика.
Фун-да по давней привычке, начиная день, обходил соседей с пожела-нием доброго дня. В этот день, вернее утро, светило солнце, прогоняя уже надоевший муссон. Он отмахивался мириадами блеснувших брызг, остатками мороси, пытаясь закрыть солнце. Но оно настойчиво и неумолимо прожигало влажный туман, рассеивая его, и муссон отступил, ушел на материк, в тайгу, упал в болото.
Фун-да, радуясь солнечным лучам, постучал в калитку Кима, и пока шел хозяин открывать, он с удивлением слушал довольное хрюканье много-численных его свиней. «Чем же все-таки кормит их Ким? Пожалуй, во всем поселении нет таких откормленных хрюшек.» - подумал Фун-да, увидев в от-крывшуюся калитку свиней, купающихся в лужах, образовавшихся после муссона, прежде поприветствовав Кима. Тот, ответив на приветствие, словно отгадал мысли Фун-ды:
; Я же говорил тебе — воздухом кормлю; (и уже серьезнее) да они у меня все едят, что ни кинь, любую зверюшку. Ты ведь знаешь: я — удачливый охотник. Вот и сейчас собираюсь на охоту, так что извини, приходи в следу-ющий раз. - поспешил выпроводить Ким Фун-ду, словно спохватившись на полдороги к дому.
Он сказал это так резко, необычно даже для его характера, обычно спокойного, что Фун-да от неожиданности даже отступил в сторону, и нога его увязла в свежевскопанной земле.
; Ты, я смотрю, грядку копаешь, хотя время посадки уже ушло, вы-растет ли хоть что-нибудь? - сказал с удивлением Фун-да.
; У меня — вырастет. Я достал такие семена, что можно снимать два-три урожая в год, и теперь мои хрюшки будут всегда сыты.
Ким засмеялся, глядя на свинушек, и уже не обращал внимания на Фун-ду, как будто и не было его вовсе. Да и разговаривал с ним отрывисто и даже грубо.
Фун-да поспешил от этого негостеприимного дома, прощая мысленно хозяина: «Видно, не в урочный час пришел — Ким сегодня не в духе». Он оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на развивающееся хозяйство Кима (в душе он завидовал ему). Посмотрел на резвящихся в грязи свиней, на хозяй-ственные постройки, на дом. Тут раздался небольшой стук, и из-за крыльца на дорожку возле дома выскочил и встал кирзовый сапог. Очевидно, Ким решил просушить сапоги (из жадности) и выставил их там, где не было видно — за крыльцом — под начинающие припекать лучи солнца. Вот один сапог и сыг-рал.
«Зачем Киму кирзовые сапоги, - подумал Фун-да, закрывая калитку и еще не догадываясь, - всем известно, что отец Кима шил отличные сапоги из звериных шкур. Многие заказывали у него сапоги, и в их семействе никогда не носили кирзовых, а этот еще новый солдатский.» С пожеланием доброго утра Фун-да направился к другому соседнему дому, где его приняли более доброжелательно, и он забыл на время о своем соседе.
Вечером, перебирая в голове дела и события минувшего дня, он вспомнил, что командование части обратилось к населению с просьбой сооб-щить, если что-то известно о подозрительных лицах, или кто-то что-нибудь видел в связи с пропажей часовых. Поразмыслив, Фун-да пришел к выводу, что он ничего не может сообщить по этому делу, как вдруг пришло на память — сушащиеся на солнце сапоги, свежевскопанная земля — он тогда ретиро-вался еще ничего не подозревая, увидев растерянное и злое лицо Кима, шаг-нувшего в сторону, чтобы заслонить тот слетевший сапог.
«Неужели это сделал Ким?» - изумился он. Фун-да знал, что Ким об-ладал большой физической силой, отличался довольно резким характером, отчего никто из местных не пытался с ним шутить. «Да, - поразмыслив, сказал мысленно Фун-да, - если кто-то из нашего селения мог убить тех солдат, то никто, кроме Кима.» И он, несмотря на поздний час (а может это было и к лучшему), отправился в расположение части.
В ловушке. Звериный рык.
Командиру части, офицерам все стало понятно из улик, о которых рас-сказал Фун-да. Поблагодарили его за помощь и вскоре выработали план о поимке злодея. План этот был так рассчитан, чтобы никто не пострадал, и на то, что преступника, совершившего преступление, будет тянуть совершить его вторично.
Кима вели от самого дома. Для этой цели отобрали тех, кто занимался на гражданке охотой, преимущественно сибиряков, знающих особенности охоты в схожей местности — они являлись природными следопытами...
Когда стемнело Ким осторожно вышел из дома (прошла уже неделя после первого преступления и в условиях темноты, когда все вокруг засыпает, стало понятно на кого он охотится). В легкой охотничьей одежде, в почти не-весомой, но прочной обуви, сшитой его отцом по особой технологии (с широ-кой передней частью, отчего не оставлял почти следов) и которые он хранил в особом тайнике, Ким неслышно растворился в ночной темноте. Он не подо-зревал, что возле каждого поста была установлена толстая замаскированная стальная плита и подобия пугал установлены возле нее. За этой плитой часо-вые вели беседу в обычной своей манере, то есть вполголоса, зная, что вноч-ной тишине они будут услышаны преступником, если таковой объявится.
Ким приближался к одному из постов, успокоенный тем, что военные решили (и об этом решении узнали все в поселке), что и в этот раз часовых похищал тигр.
«Амба, ты и мертвый помогаешь мне», - думал Ким, завидев смутные очертания касок в ночной мгле, заслышав неясный говор часовых.
Рогатый месяц, свесившись вниз, был так тонок, что не мог хорошо освещать землю, но Киму этого и надо было. Как и в прошлый раз он не спе-шил стрелять, присев за куст, положив винтовку возле себя, прислушался, пы-таясь понять: о чем говорят солдаты.
Он напряг слух и даже забыл об осторожности — так был уверен в се-бе. Но то ли плита заглушала, то ли солдаты говорили очень тихо — не мог он разобрать слов, только отдельные, и никак не мог уловить смысл разгово-ра. Ким решил подкрасться поближе и приподнялся, чтобы сделать два-три шага, как вдруг почувствовал, как чья-то тень накрывает его, это что-то мох-натое, мягкое, но упругое падает сверху. На миг он замирает от мелькнувшей мысли: «Это дух Амбы. Он вернулся на землю, чтобы покарать меня? За что, за мою месть?»
И в первый раз, наверное, он запротивился, попытался вывернуться от его неотвратимого падения, выставив руки вверх. Но что это? Он вдруг пони-мает, что это не Амба, это — сетка. Она опутывает его и нет спасения, он не может уже дотянуться до винтовки, которую ловко выхватывают из-под него.
И тогда он закричал, наверное впервые в жизни так дико, по-звериному и даже сам не узнал своего голоса, и ему стало понятно, что дей-ствительно Амба был здесь — его дух вселился в него.
На следующий день обыскали дом Кима, разрыли «новую» грядку со сверхурожайными семенами — там нашли обмундирование солдат. А вот са-поги, новые еще, он пожалел и, просушив их, хотел продать — жадность под-вела его. Спросили, куда он дел тела солдат?
Ким, помолчав немного, взглянув на ясное небо, на сопки вдалеке, на лес, словно прощаясь с ними, ответил медленно:
; Хрюшки голодные были … я должен был их накормить, для них старался... Ах, как жалко мне вас, мои бедные свинушки.
Сказал, уже обращаясь не к офицеру, глядя помимо его, а к своим сви-ньям. И, может, впервые за долгие годы слеза выкатилась из его узких глаз ...
Солдатские письма
Первым делом солдат в свободное время пишет письма своим близким, друзьям и невестам, если таковые имеются. У всех троих друзей невест на гражданке не оказалось. Илья говорил, не особо открываясь, о какой-то не-разделенной любви: его девушка вышла замуж, а он пока оставался однолю-бом. Петр, увлекшись наукой, тоже не обращал внимания на девушек. Вита-лию нравилась одна симпатичная девушка на его малой родине, но по скром-ности не определил с ней отношения и теперь хотел бы их наладить письмен-но. Он с завистью смотрел, как сочиняют письма своим возлюбленным его друзья по службе.
Илья, потерпев фиаско на собственном любовном фронте, пытался по-мочь в сочинениях писем своим сослуживцам. В этом отношении у него от-крылся талант и было непонятно, почему отказала девушка такому развитому общительному парню. Казалось, что лучше его трудно найти.
А все началось с того, что он помог товарищу (не мог видеть, как тот мучается) в составлении письма. Увидев как-то своего сослуживца, который корпел над письмом, грыз деревянный стержень пера, а с пера чернила кап-нули на листок — клякса. Солдат с досады рвет лист, берет новый, а слова не слагаются, не пишется письмо. И тут Илья с улыбкой спрашивает, намерева-ясь помочь:
; Кому пишешь? Девушке?
; Да. Только вот ерунда получается.
; Давай попробуем вместе, если хочешь, сочинять. Пиши после при-ветствия так: «Погода у нас стоит чудная, легкий морозец (зимой на острове температура доходит до …) застеклил лужи, посеребрил инеем деревья, и при малейшем дуновении ветерка иней осыпается, блестя на солнце. Глядя на се-ребряные кудри деревьев, я вспоминаю твои светлые волосы …» У нее свет-лые волосы?
; Ага, светлые.
; Тогда продолжай: «... твои чудные шелковые волосы, твои смею-щиеся глаза. Помнишь, когда мы встречали Новый год и катались с горы на санках ...» Я угадал — катались?
; Ага, катались.
; Итак: « … твои глаза, сверкающие, как ...» Какие у нее глаза? Зе-леные, говоришь? «... сверкающие, как изумруды, до сих пор светят в моем воображении. Твой образ, твои необыкновенные, сверкающие, как иней, на твоих ресницах, глаза я не могу забыть и с нетерпением жду нашей встречи.» Ну, как? Благоприятно подействуют эти строки на твою невесту? - спрашивает Илья солдата.
Солдат, быстро записывающий эти слова (и уже без кляксы), с улыб-кой кивает головой и выставляет большой палец.
; Ну, тогда продолжай в том же духе.
Илья подходит к Виталию и спрашивает:
; А ты почему не пишешь, или девушки на гражданке нет?
; Ну, как сказать? Как-то получилось, что до армии я практически ни с одной девушкой не дружил. Наверное, оттого, что их слишком много было в нашей деревне Коромыслово, и я не мог выбрать. Но теперь, вспоми-ная мою юность со стороны и издалека, вижу ясно, что одна девушка все же затронула мое сердце. Звать ее Тося.
; Ну, так и напиши … Тосе.
; Но как я напишу — мне не удалось даже поговорить с ней перед отъездом и никаких обязательств и заверений в дружбе, не говоря уже о люб-ви, не оговаривалось. Я даже не знаю - нравлюсь ли ей, и мое письмо не вызо-вет ли лишь насмешки.
; Ничего, если ты ей нравишься, ек-королек, она все отлично поймет и будет еще рада твоему письму. А если не нравишься ей, и в своем ответе она скажет об этом, ек-королек, то, по крайней мере, выяснишь ваши отношения и не будешь пребывать в неизвестности. Хочешь, помогу, ек-королек?
Виталий написал, но не торопился отсылать письмо со своей фотогра-фией, где он в солдатской форме, а за его спиной — экзотические растения. Но вскоре получил письмо от матери, в котором она сообщала печальную весть.
Мать писала, как они живут, зарабатывают непосильным трудом пу-стые иногда трудодни, о деревенских новостях и в конце письма сообщала, что их соседка — на другом посаде — Тося отравилась и умерла. Из ее пу-танных объяснений он понял одно: причиной смерти девушки стала неразде-ленная любовь к другому человеку.
Интендант
Она полюбила (да и многие девушки из их деревни страдали по нему) молодого, обаятельного, только что вернувшегося из Германии односельча-нина по имени Николай. Он щеголял в форме офицера, говорил, что в Герма-нии был на интендантской службе, и привез много трофейных, необычных для деревни вещей.
На гуляньях девушки ходили за ним гурьбой, просили рассказать о службе, о жизни в Германии, о людях и их обычаях. Девушек на деревне было много, а, вот, парней, вернувшихся с войны, - единицы. Почти никто из ушедших на войну не вернулся. Практически каждая семья познала горечь утраты на войне близкого человека, а одна из них лишилась и отца, и трех сыновей. Поэтому для девчат было радостно видеть живым своего односель-чанина, уцелевшим на жестокой войне, разговаривать с ним.
Одним из немногих вернувшихся в родную деревню Коромыслово был Анатолий Балдин — летчик-истребитель. За фронтовые подвиги он полу-чил высшую награду страны — звание Героя Советского Союза. Каждый од-носельчанин стремился лично поздороваться с ним, узнать как дела, услы-шать фронтовые рассказы. Деревенская молодежь гурьбой ходила за Анато-лием и просила вновь и вновь рассказать о его военных подвигах. Но вскоре он переехал в город.
Совсем не таким был Николай. Он не ходил в атаку, не сражался ге-ройски, как многие его сверстники, одним словом, это был интендант, прово-дящий военные годы на складах. Но по его рассказам (что это было – выдум-ка или происходило на самом деле – сейчас уже никто и е скажет) служба его была и опасна, и трудна.
Вот, летним теплым вечером Николай с важным видом опытного вояки рассказывает сгрудившимся вокруг него юношам и девушкам:
- Имущество, которое было под нашей ответственностью, было очень ценно для фашистов. Они не хотели дарить его нам, как трофей, и во что бы то ни стало, пытались вернуть его себе. Немцы направили для возврата этого имущества большие силы, и даже танки. Фрицы прорвали нашу оборону, и вот пять танков и с ними автоматчики появляются вблизи нашего расположе-ния. Что делать? – продолжает Николай с горящими глазами (такие же глаза и у слушателей) – под моим командованием двадцать солдат и старенькая соро-капятка, прошедшая всю войну (дело-то было в сорок четвертом). Бить из нее по «тиграм» - что горохом об стенку.
- А «тигр» - это что, танк, дядя Коля? – уточняет паренек младше «дя-ди Коли» лет на шесть.
- Да. Были у немцев еще «пантеры», но те - полегче. Так вот, бить, го-ворю, по «тигру» - все равно, что горохом о твердую бетонную стену. Но у нас выбора нет. Следуя долгу, мы геройски встали на защиту потом и кровью добытых нашими солдатами (по всем правилам войны) трофеев. Пальнули мы из пушки (остальные бойцы из винтовок автоматчиков уничтожают) и глазам своим не верим – загорелся один «тигр». Второй выстрел – еще один горит …
- Дядя Коля, в Шалаево (соседней деревне) вернувшийся недавно тан-кист рассказывал, что замучились они с этими «тиграми», - подал голос дру-гой паренек, - будто ни один снаряд не мог пробить броню этого танка, а толщиной эта броня семьдесят пять миллиметров.
- Правильно, – не теряется Николай, - не каждый снаряд, разве только бронебойный. А вот наша пушчонка – брала: оказалось, у нее прицел был сбит, и траектория полета изменилась. То есть наводчик нацеливается в смот-ровое окно танкиста или в гусеницы – пожалуй, самые слабые места танка, - а снаряд летит чуть выше и попадает в аккурат на топливные баки.
Парни слушают с горящими взорами и раскрытыми ртами, а девчата посмеиваются, прыскают в кулачки. Им не понятны технические тонкости ве-дения боя, а рассмешили их серьезные (в то же время оглупевшие) лица и рас-крытые от удивления рты парней.
Только одна из них неожиданно серьезно, может даже и для себя, зада-ет вопрос:
- А какие, Николай, трофеи Вы защищали?
Николай, не ожидавший такого вопроса, запнулся на полуслове. Мель-кнула мысль: «Это кто же такая? Симпатичная. Неужели Тося Марфина? Ведь когда уходил, угловатой девчонкой была». А вслух сказал, покручивая ус (отрастил для пущей важности):
- Трофей разный: от губной гармошки и произведений искусств до машин… Подробно я не имею права распространяться, но если хотите (обра-щается только к Тосе) посмотреть на трофеи, то приходите ко мне домой… Часть их мне выдали, как бы в награду.
Девчата переглянулись, им стало все понятно, а вот до парней еще не дошло.
- Так может, мы все вместе придем? – сказал один, а остальные, под-держивая его, закивали головами.
Но девушки зашикали на любопытного, а Николай, понимая, что намек у него вышел случайно, но был рад этому, сказал просто:
- Я бы с удовольствием, но все вместе – в следующий раз: в доме полы сгнили, надо менять. Сам боюсь ходить, аж треск стоит, когда вступаешь. Но Вы, я смотрю, – девушка легкая, тонкая, Вас мои гнилушки и не почувствуют.
Тося, не ожидавшая столь быстрого приглашения, не желающая уже упустить шанс подружиться с понравившимся ей человеком, пошла, не сомне-ваясь, с Николаем. Идя рядом с ним, у нее не было боязни – одной идти со взрослым уже мужчиной, она заметила только завистливые взгляды подруг.
Николай провел ее в избу, и Тося робко вступила на половицы, но они даже не скрипнули. «Слукавил, - подумалось ей, - это чтобы меня сюда приве-сти, а других отвадить, но ведь сама же напросилась».
А вслух сказала:
- Как же Вы, Николай Васильевич, по такому полу ходите, рискуете?
Этими словами она давала понять, что хоть и заметила обман, но ни в коей мере его предупреждению о «гнилости» полов не подвергает сомнению, верит ему. Николай ее словам не удивился, он понял их затаенный смысл – она верит ему и пойдет за ним куда угодно, и даже опешил сначала, видя та-кую прямоту. Искупляя эту небольшую вину, сказал честно и тоже прямо:
- С полами я, конечно, приврал, но больше – для остальных, а цель была, чтобы ты пришла сюда одна.
Но все же он смутился, увидев устремленный на него взгляд Тоси, словно спрашивающий его, требующий честности: он пригласил ее сюда по-тому, что хочет быть с ней наедине – она ему нравится – или из корыстных целей.
- Ты больше всех … приглянулась мне – сказал Николай, но, не вы-держав взгляда Тоси, все же отвел свои глаза.
Но это не насторожило Тосю, ей показалось, что он искренне говорит. «Неужто так понравилась ему» - подумала она, а его смущение отнесла к скромности.
Он действительно немного сконфузился и, пытаясь замять неудобный момент, решил показать то, из-за чего они пришли.
- Вот они – трофейные вещи, привезенные из Германии. Все – немец-кие, хотя, нет – есть и чешские.
Тося рассеянно поглядывала на вещи, деланно удивляясь. Больше смотрела на Николая, пытаясь распознать, каков он человек. Николай же увлекся, загорелся, рассказывая о вещах, об их происхождении, предназначе-нии. В глазах засверкали искорки, и лицо его стало еще симпатичнее.
Но вот он опомнился, продолжая рассказывать о вещах и о том, как трудно было их вывезти, внимательно посмотрел на девушку и, в свою оче-редь, заметил, что ее больше интересуют не вещи, а он сам. Он вспомнил от-чего-то своего знакомого, еще по службе, у которого была коронная фраза – «бери от жизни все». В голову пришло: «Почему бы не воспользоваться тем, что легко дается?»
Он втайне решил воспользоваться советом своего знакомого. Попы-тался усилить свое влияние на девушку, пренебрегая другим известным сове-том поэта: «чем меньше девушек мы любим, тем больше нравимся мы им». Стал исподволь восхвалять ее красоту: «Вчера смотрю – что это за стройная красивая девушка с пышными волосами пошла на колодец – извини, не узнал тебя». Словно раньше не замечал, и вдруг открылись глаза и удивились, и са-ми собой слова излились из души. Попытался говорить еще убедительнее:
- А я смотрю и поверить не могу, что это ты, Тося. Ведь сколько вре-мени ходил и не обращал внимания на тебя до сегодняшнего вечера. А сего-дня вдруг ясно увидел и сам себя спросил: кто же эта самая красивая девушка со светлыми волосами, чьи это ясные, сияющие волшебным светом глаза, чей это ангельский голосок? Это ты, Тося, или может «гений чистой красоты»?
Николай так увлекся, что не ожидал от себя таких высоких слов.
- Что-то Вы стихами заговорили, Николай Васильевич. Я – самая обыкновенная девушка и до «гения» мне далеко. Если же я Вам нравлюсь – вон как расхваливали – и желаете закрепить наши отношения, имеете на меня виды, то скажите прямо.
Николай замялся – он не ожидал таких откровенных слов, вызываю-щих такое же откровение. Несомненно, у девушки был прямой честный харак-тер и, имея привлекательную внешность, о такой можно было только мечтать.
Очевидно, она давно к нему приглядывалась в те летние вечера, когда вся молодежь деревни выходила на гулянья. И он молодой, красивый, имею-щий авторитет среди молодежи, как вернувшийся с фронта, и не простым сол-датом (те трофеи, которые он привез, почти не играли роли) – всем эти вызвал в девушке чувство.
Перебрав в уме других девушек деревни, он признал в Тосе лучшую кандидатуру для своей невесты. Но любил ли он ее в данный момент? Да, ему нравилась ее внешность, только любовью это называть было еще рано. И тут Николай слукавил – ему не хотелось упускать случая, когда он мог восполь-зоваться чувством этой милой девушки.
Мысленно он сказал: «Не беда, что сейчас нет любви, поближе узнаю, тогда полюблю». Вслух же сказал неожиданно для себя:
- Последнее время, выходя на гуляние, я стал замечать за собой, что среди всех девушек ищу глазами тебя. Чувство радости наполняет меня, если увижу среди них тебя. Ты как-то выделяешься, если даже стоишь позади дру-гих. Если же тебя нет, грущу и вечер не в радость. Так как ты считаешь: нра-вишься мне или нет?
Николай сам удивился, как складно сочинил то, чего не было. Может, это был порыв души, похожий на вспыхнувший от ветра огонь угасающего костра (ветер стихнет – огонь погаснет).
Да, это было всего лишь увлечение, но Тося приняла его слова за чи-стую монету и потянулась к нему, положила руки на плечи…
Отвергнутое чувство
С того вечера они стали неразлучны, и с тех пор никто уже не удив-лялся, завидев их вместе. Все женщины деревни умилялись, когда разговор заходил об этой паре и даже ставили в пример тем мужьям, которые вели себя в семье, как деспоты или пьянствовали при каждом удобном случае.
- Смотри, какая любовь, какие, наверное, ласковые слова Николай То-се говорит, - видишь, как она цветет. Не то, что ты – каждый день через пень-колоду словно запинаешься и кроме мата слов не знаешь – говорит жена сво-ему подвыпившему мужу.
Лысоватый мужичок небольшого роста, согнутый от работы и алкого-ля, отмахнулся:
- Любовь, говоришь… ну, да: сначала – душа в душу, а потом – из души в душу.
- Сейчас вот огрею за такие слова сковородкой – замахнулась, стояв-шая у печи строптивая жена.
Но, тем не менее, слова мужичка оказались пророческими. «Любовь» Николая продолжалась до тех пор, пока Тося не призналась ему, что ждет ре-бенка.
- Ты знаешь, - после минутного замешательства сказал Николай – нам еще рано думать о ребенке: я еще не устроился, а ты в колхозе зарабатываешь палочки трудодней, за которые привезут разве мешок муки или воз сена.
- Как рано думать, если он уже есть? Я же не могу сказать ему: «Ис-чезни».
- Найдутся человек, который поможет ему исчезнуть – стоял на своем Николай.
- Как ты мог сказать такое?! – отшатнулась Тося.
- Ничего дурного я не сказал. Пойми, не время ему появляться на свет, а когда встанем на ноги, тогда и будем думать о детях.
Николай вдруг предстал перед ней другим человеком: отвергать плод их любви – значит отвергать саму любовь. И любил ли он, если смог сказать такое?
- Если тебе не нужен наш ребенок, может и я не нужна? – спросила То-ся в сердцах.
Николай смутился от этих прямых слов, он и сам чувствовал, что охладел к ней, а тут еще такой ненужный ребенок. Но слова Тоси задели его душу, он попытался внутренне разобраться в своем чувстве, ведь было же та-кое сильное влечение в первое время их знакомства. Он «заглянул» в свою душу и не обнаружил там никаких чувств к Тосе, кроме даже какой-то ненави-сти, которая начинала возникать от одних только слов о ребенке.
После этого разговора он стал избегать Тоси, старался быть от нее по-дальше под предлогом устройства на работу, исчезал на несколько дней, из-бегал встреч с нею.
Тося видела, что препятствием к их сближению является ребенок, в то же время она безмерно любила Николая. Не имея сил побороть эту любовь, она обратилась за советом к матери – кто же может подсказать в непростой жизненной ситуации, как не мать?
Выслушав ее, мать Нина сказала:
- Дурочка. Надо было сначала думать, а потом дело делать. Ну, да ты не первая и не последняя, если ребеночек мешает счастью, то надо от него из-бавиться.
- Как? Я не пойду «славиться» к бабке повивальной, не хочу, чтобы вся деревня узнала.
- И не надо – успокоила мать – к бабке идти. Есть одно средство. Еще наши матери и их матери так делали: поешь мороженой капустки квашеной (дело было уже поздней осенью) и избавишься от бремени.
- А внутри я ничего не застужу?
- Говорю же, дурочка, издавна это повелось, и, слава Богу, все живы и здоровы были.
Как говорится: «Мать плохого не посоветует дитю», поэтому Тося со-гласилась, но все из желания снова сойтись с Николаем. А дети еще будут – дело молодое.
Так и сделали – выставили капусту на мороз, только когда шинковали, за неимением корыта деревянного они использовали широкую доску. Но не придали значения тому, что она крашеная, и осколки краски при шинковке попали в капусту.
Наелась Тося мороженой капусты и точно избавилась от плода, но вскоре почувствовала горечь во рту, словно во рту у нее гниль завелась, об-дало жаром температуры, выворачивало нутро, рвало, но организм не очи-стился и вскоре Тося умерла…
У Николая, как узнал он, заныло сердце – почувствовал вину свою, да уже поздно было. И словно в наказание ему не сложилась счастливо жизнь его – ни семьи, ни детей так и не нажил …
Увольнительная. Разговор у моря
- Так вот и не состоялась моя любовь, да и самой той, что могла мне ее подарить, уже нет – сказал Виталий с печалью Илье, поведав ему эту историю.
- Ты не переживай. Парень ты симпатичный, – успокаивал Илья друга – вон, сколько девушек, ек-королек, в армию письма шлют, познакомиться хо-тят – выбирай любую.
- Мне советуешь, а сам, я заметил, никому не пишешь. Парень ты весе-лый, общительный и нет девушки – удивительно.
- Видишь ли, я – однолюб (не похоже на мой характер?) и вот, так ока-залось, что несчастлив в любви. Моя девушка, которую люблю до сих пор, скажу откровенно, изменила мне – вышла замуж за другого (она немного старше меня). Я дал себе обет – не заводить знакомств с девушками, по край-ней мере, пока служу (видел, с каким интересом наши товарищи рассматрива-ли фотографии из писем, что девушки прислали?). Ну, а те слова, ек-королек, что я своей девушке заготовил, теперь своим товарищам передаю, а они в письмах отсылают своим невестам. А знаешь, ек-королек, ответные письма по содержанию не хуже, и я рад, что с моей помощью их чувства крепнут.
- Но ты и домой почти не пишешь.
- Не пишу из-за матери, вернее, отсылаю ей всего три слова, как по об-разцу: жив, здоров, служба проходит нормально.
- Почему так коротко?
- Видимо, пришло время рассказать нашу семейную грустную исто-рию.
- Сделай одолжение.
Видишь ли, мать взяла с меня слово, писать только эти слова и ничего лишнего. Все из-за отца, его арестовали в 1943 году…
Не люди жестокие - время
- Извини, он – враг народа?
Илья оглянулся, но никого не было – они прогуливались в свободное время у моря – и все же утишая свой голос продолжил:
- Забрали без суда и следствия, и до сей поры не знаем, жив ли? Знаем только, что на него донос парторг написал – сам нам признался. Мать до того напугалась, что умоляла меня слов лишних не писать, лишь как я говорил: жив, здоров, служу… Боится она, зная мой характер, что я напишу что-нибудь непозволительное, ек-королек, и меня, как отца, арестуют.
Он ненадолго замолчал, словно обдумывая с чего начать, обратив свой взгляд, как и Виталий, на море. Вода ласково лизала прибрежный песок, набегая неторопливо белыми гребешками волн. Вдали (что и привлекло вни-мание друзей) резвилась стая дельфинов, делая сальто (?) в воздухе, рассыпая вокруг брызги, сверкающие на солнце. Волны вблизи плавно качали студени-стых медуз, греющихся на мелководье. Погода была ясная, безветренная, но с восточной стороны небо начинало мутнеть, и друзья заметили это.
- Надеюсь, - сказал Виталий – надвигающийся муссон не успеет испор-тить нашу увольнительную. Но расскажи об отце. За что его забрали?
- Рассказ мой будет не длинным. Не длиннее той тучки, несущейся к нам на всех парах – пошутил Илья, но улыбка тут же погасла, лицо стало се-рьезным. Доверившись другу, он явно хотел облегчить душу.
- Отец, - продолжил Илья – окончив лесной институт (откуда у него - городского человека – тяга к лесу?), попал по распределению, вернее, сам напросился, в Карелию в один из леспромхозов. Ну и семью за собой потя-нул, а жили мы тогда в Москве, мне было годика три. Родители мои – корен-ные москвичи, но все бросили и переехали в этот лесной край. Отцу, как мо-лодому специалисту с высшим образованием доверили руководство этим лес-промхозом. Он с удвоенной энергией и энтузиазмом запрягся и потащил к лучшим показателям труда отстающее до этого предприятие, добиваясь их внедрением новой техники и новых методов труда, улучшая в то же время быт своих работников.
Постепенно леспромхоз вышел на первое место в социалистическом соревновании среди предприятий лесной промышленности края. Богател лес-промхоз, и люди жили в достатке. В поселке построили больницу, магазины, клуб. Победителям соцсоревнований выплачивались денежные премии, и мно-гие могли позволить себе отдохнуть и поправить здоровье в домах отдыха и санаториях. (?)
Текучесть кадров, хоть и была низкой, исчезла совсем, и, наоборот, сюда стремились устроиться люди, желающие здесь работать. Росли нормы, но они выполнялись и даже перевыполнялись – люди знали, за что работают ударными методами.
Все шло хорошо, пока не грянула война. Молодых работников при-звали на фронт, но, не смотря на это, нормы увеличили и стало понятно, что выполнять их таким количеством работников невозможно (даже лошадей, что получше, забрали).
Парторг по фамилии Хоменко предложил собрать всех работников в клубе и агитировать их за повышение производительности труда, разъяснить им создавшееся положение, когда лозунг «Все для фронта, все для победы» нужно поставить непреложной целью, объяснив, что для победы необходим их самоотверженный труд.
Отец спросил парторга:
- Ты считаешь, что это вдохновит людей и увеличит их физические си-лы, как и производительность труда (ты знаешь нормы) в полтора раза?
- А ты что – сомневаешься? Да наш советский человек за Родину, для победы и не то сделает, себя не пожалеет.
- Согласен с тобой, но я не хотел, чтобы мои работники под конец дня падали от усталости.
- Но с нас требуют план, и мы для выполнения указаний сверху долж-ны настроить людей, иначе нам грош цена. Сам прекрасно знаешь: выполне-ние плана – любой ценой.
- Да там не думают, что мы загробим людей именно такой ценой – ска-зал неосторожно отец.
С парторгом они работали не первый год, и отец даже не думал, что парторг может поступиться им. Но видно он неверно представлял.
Парторг внимательно посмотрел на отца и сказал твердо:
- Эти указания дает нам партия, и мы, как коммунисты, не смотря ни на что должны их выполнить.
- Это мы – коммунисты, а среди работников едва ли двадцать процен-тов наберется, нужно всех принять в партию, тогда сознательность их возрас-тет.
- Это идея. Сознаюсь, что недостаточно вел агитацию для приема в члены партии. Сегодня же подниму этот вопрос на собрании. Ударный труд наших работников в военное время – это тоже бой, это трудовой фронт, а еще наши отцы, уходя на бой с белыми, просили принять их в партию большеви-ков. Думаю, многие откликнутся на мой призыв, осознают, какое сейчас время – время самоотверженного труда, чтобы отстоять свою Родину.
Они подходили к нашему дому, и, прощаясь, парторг сказал отцу, и голос его был убедительным:
- Я уверен, что народ поймет меня, отзовется на призыв, а тебе мой со-вет: уничтожь всякое зарождающееся в тебе сомнение насчет указаний партии. Помни слова Ленина о партии коммунистов, он называл ее умом честью и со-вестью нашего времени. Верь партии, ее указаниям и выполняй их беспреко-словно, она за тебя уже все решила.
У отца пронеслось в голове почему-то (мне потом мать говорила, а с ней он всегда был откровенен), а если партия скажет: «Прыгай в колодец», - что следовать ее указанию, но вслух, конечно, этого не сказал. Он сказал про-сто, чтобы закончить этот разговор, эти наставления парторга:
- Да я верю, что наша партия самая народная, и против него никогда не пойдет.
Хоменко посмотрел недоверчиво на отца, но ничего больше не сказал, и они попрощались.
Собрание
Зал в клубе до войны на собраниях и торжественных мероприятиях заполненный до отказа теперь чуть ли не наполовину был пуст – отсутствую-щие сражались на фронте. Сначала выступил отец, объяснил сложившуюся ситуацию и требования, предъявляемые к ним(?).
- Думайте, товарищи, как поставленную сверху задачу решить. Сможе-те ли осилить план в полторы нормы, - и неожиданно сорвалось – думать надо самим. Там, вверху, ставят задачи, но не спрашивают, каким образом мы справимся с ними.
Парторг, со злобой посмотрев на отца, схватился за голову, а в зале зашумели, загалдели, раздались реплики: «тяжело – не осилим», «не мочно», «от работы лошади дохнут». Парторг не вытерпел, взял слово. Хоменко стал бросать в зал зажигательные слова, призывал к сознательности, к советскому самосознанию, к стойкости для выполнения поставленных партией задач и призвал всех поголовно вступить в партию. Речь его была зажигательной, сказана с энтузиазмом, и для большего убеждения он выкрикнул несколько лозунгов.
После его выступления зал молчал некоторое время, словно перевари-вая сказанное. Наконец кто-то сказал не очень уверенно, не вставая с места:
- Раз партия велит – выполним, конечно, куда мы денемся.
Его поддержало несколько человек похожими по смыслу словами, но большая часть угрюмо молчала. Но вот встал человек в годах с проседью в бороде, но еще крепкий и сказал:
- Выполнить задание нашей любимой партии я лично могу только при одном условии (чтобы при этом сохранить трудоспособность и чтобы не снес-ли меня вскоре на погост): мне нужны в день бутылка водки и полкило сала. Тогда я смогу работать по двенадцать часов в день. Пойдете вы на это?
Зал загудел со всех сторон, слышались возгласы одобрения, словно все не решались высказать такую же мысль, пришедшую многим, а вот он – осмелился!
- Правильно, Клим!
- Только так сможем!
- Тогда и двенадцать часов одюжим!
- Подтверди, директор!
Отец встал, обвел глазами зал, почти всех он знал близко, часто вел беседы и на работе и на улице. Он видел, что они нашли решение, которое в другое - мирное – время никогда бы не одобрил, да и большинство не позво-ляло себе пьянку на работе. Отец понял, что находится сейчас между двух ог-ней: не выполнит план – жестокая кара его постигнет, а выполнит, разрешив водку, - тоже несдобровать. Он же хотел выполнить план и не только из-за указаний сверху, а действительно, чтобы леспромхоз внес хоть небольшую, но долю в общую победу. Он решился выбрать второе – согласиться на не-слыханное условие.
- Ваши условия принимаю. Придется, пока идет война, поработать по двенадцать часов.
Зал еще больше оживился, снова встал Клим и сказал уважительно (понял, какой груз ответственности взял на себя директор):
- Ты уж подтверди, товарищ директор, на бумажке, чтобы нам выда-вали положенное.
Парторг сильнее сжал голову, словно не хотел слышать, что здесь происходит и даже забыл о своем предложении – подавать заявление о приеме в партию (но еще и потому, что «пьяницам» не место в партии). После собра-ния ошарашенный Хоменко с округлившимися глазами хрипло сказал:
- Ты что же, дорогой, делаешь? Ведь ты же сейчас противозаконие ка-кое-то творил. Пьянству на работе потворствуешь, к царскому режиму воз-вращаешь, когда по двенадцать часов работали. За что же боролись? Я уж не говорю о твоих сомнениях к указаниям партии. Ведь за это не только поста, но и головы можно лишиться. Ты уж прости, но я молчать не буду – завтра же сообщу о твоих выкрутасах.
- Это твое право – ответил отец нисколько не смутясь – но пойми, что по-другому мы план не выполним. Сам же говорил - любой ценой.
- Но не такой…
Донос
И Хоменко уперся – написал донос и отнес его на почту, не повез сам в райцентр. Хоменко каждый день ждал людей в черных кожаных плащах, но они все не появлялись – неужели не отреагировали на сигнал, или письмо за-терялось на почте. Но принятое на собрании не совсем законное решение пре-творялось в жизнь, и плановые показатели заметно поднялись вверх.
Мужики, заряженные теперь не только энтузиазмом по отношению к работе – рьяно взялись перевыполнять план – даже одежда у иных не выдер-живала, лопалась по швам.
С гулом падали вековые деревья, тут же женщины (с завистью посмат-ривающие на мужчин – им «горючее» не выдавали) подбегали и быстро об-рубали ветви. А работник, раскрасневшийся, вспотевший, несмотря на мороз, уже подрубал следующее дерево. Только и было слышно:
- Поберегись!
- Пошла, милая!
- Клади направо!
- Кубов десять за час никак свалили!
План за месяц даже перевыполнили, директор ходил радостный, видя с каким энтузиазмом работают люди, не изнемогшие и за двенадцать часов. Он забыл бы и думать об угрозе парторга и не предвидел надвигающегося несча-стья, если бы Хоменко каждый день не напоминал о «вредительстве» с его стороны. Отец на это только отмахивался, он не придавал значения угрозам Хоменко.
А Хоменко стоял на своем, и каждый день высказывал директору, навязывал ему свое мнение:
- Опомнись, отмени незаконное решение, возвращающее к старым цар-ским порядкам. Это узаконивание пьянства, отмена восьмичасового рабочего дня уничтожают завоевание революции. Ты же коммунист – так не пятнай свое честное имя, это своего рода вредительство. Выполняя недозволенным спосо-бом план, мы извращаем сознание советского человека и рушим честь свою, как коммунистов.
Но отец стоял на своем, как солдат, нарушивший (?) приказ к отступ-лению, который лучше умрет в неравном бою, но не побежит.
Хоменко не выдержал – сам поехал в район, пригрозив во всеуслыша-ние разобраться с почтой.
- Ну, вот и все, – заключил Илья - органы безопасности сработали быстро, отца поздним вечером забрали и больше мы его не видели. В ту пору мне было лет тринадцать, чуть больше, и я отлично помню, как весело с энту-зиазмом работал народ, и среди возвращающихся с работы лесных работни-ков я не видел ни одного пьяного.
Илья немного помолчал, и суровое выражение лица его сгладилось. Он своим рассказом облегчил душу и по своей натуре, долго не унывающей, даже усмехнулся и продолжил:
- Шли работники навеселе, но никто не шатался, хотя как определить степень опьянения человека, ведь одному - бутылки мало, а другой – от стака-на поет. Ты знаешь, - и он снова усмехнулся – в одном дешевом привокзаль-ном ресторанчике видел надпись: «Пьяный – не тот, кто идет, шатается, а тот, кто в луже лежит, собака ему лицо лижет, а он «цыц» сказать не может». Но лично я пьянства не одобряю, да и многие у нас такого мнения, просто это была вынужденная мера.
Откровение
Но печаль не совсем оставила Илью, он с грустью сказал:
- Это было в начале 1943 года, и , скорее всего, отца отправили в штрафной батальон, на передовую. А мать моя, как я уже говорил, напугана до сих пор и боится, что и меня ждет та же участь. Вот по этому, по ее настоя-тельной просьбе, я регулярно посылаю ей письма, в которых лишь три слова: «Жив, здоров, служу». Эта отметина в моей судьбе отразилась и в первых стихах, помнишь: «…в душе печаль ношу …». Теперь ты знаешь, почему эти стихи были грустные.
Излив душу, он снова замолчал, молчал и Виталий, сопереживая ему. А на остров надвигался муссон, небо заволокла серая масса тумана. Он уже коснулся валунов в море, которые лежат, может, не одну сотню лет, делая их очертания невообразимыми, фантастическими. Туман в этот раз надвигался медленно, словно с неохотой, еще не моросил нудный дождь, и друзья не спешили вернуться в часть – не хотели потерять последние два часа увольни-тельной.
Прогуливаясь по высокому скалистому берегу и поглядывая на море, в котором уже не увидишь прыгающих дельфинов, они присели на поваленное дерево. Перед ними рос раскидистый куст кизильника, через который можно было видеть большую часть моря, а вот с моря их не было видно.
- Мне показалось или нет – сказал Виталий – что-то забурлило на воде, хотя море спокойное, может это дельфины возвращаются.
- Вряд ли при такой погоде они возобновят свои игры.
- Да, ты прав, скорее всего показалось.
Крушение
- В нашей деревне – теперь говорил Виталий – тоже без суда и след-ствия людей забирали, и они тоже пропали. Но там была действительно вина, просто не разобрались: кто – прав, кто – виноват. Вот послушай и рассуди: правомерно ли пострадали люди?
Недалеко от нашей деревни есть железнодорожная станция с таким же названием – Коромыслово. Там работали жители нашей деревни, и мастером у них был Анатолий Гладков, а бригадиром – Иван Алаичев.
Произошло это еще до войны.
Бригадир был очень дотошным в работе и к подчиненным относился требовательно, но к самому себе был еще более требователен. Влезал в любое дело, делая больше других, хотя, как бригадир, мог взвалить работу на дру-гих. Он часто отправлялся сам осматривать неисправность железнодорожных путей. Бывали случаи, что после прохождения тяжелого состава, на стыках рельс откалывался кусок металла, а это могло привести к аварии.
За поясом его шинели всегда был топор для всяких непредвиденных случаев. Вот, к примеру, однажды обнаружил он скол (а уже слышен шум приближающегося поезда) побежал в посадки, что растут возле путей, срубил дерево покрепче – молодую березку – быстро отесал клин и забил его в щель между рельсов. Только успел сделать – показался тяжелый товарный состав. Отбежал Иван и замиранием сердца следил, как колеса стучат на стыке, где он только что забил вставыш. «Уф, пронесло» - с облегчением и удовлетворени-ем думает он и сразу же бегом на станцию, собирать бригаду для замены рельса.
Участок, который они обслуживали, был одним из самых ответствен-ных с большим количеством «кривых», как они называли изгибы путей. По-этому бригадир и старался обследовать его самостоятельно, чтобы хорошо знать состояние участка. Зато был уверен и спокоен после своего обхода – со-весть была чиста.
Был в его бригаде молодой работник (была семья, дети). Большой, не-много неуклюжий и нерасторопный, словом – увалень, и к работе относился слишком спокойно, без особого энтузиазма, который требовался тогда от со-ветского человека. Работал всегда спокойно – иначе не мог, – и числился все-гда в отстающих. И Иван, и мастер Гладков пытались вселить в него этот са-мый энтузиазм: рассказывали о стахановском движении, о социалистическом соревновании, приводили других в пример. Но Витя (так его звали) себя пе-ределать не мог, если он начинал работать быстрее, у него все валилось из рук, и вместо помощи в бригаде происходила заминка.
Тогда руководство решило возложить на него ответственность, тем са-мым поднять его значение в бригаде - занять ответственный пост на трудовом фронте строительства социализма, - его назначили стрелочником. Работа стрелочника была под стать ему – неспешная: передвинуть вовремя (по сигна-лу) стрелки, содержать их в чистоте, зимой вычистить снег – и вся работа.
Целый год проработал Виктор стрелочником, и работа эта пришлась ему по душе, он понимал всю ответственность, возложенную на него, и ста-рался выполнить эту работу хорошо, всегда вовремя переводить стрелки (с обеих сторон станции). И бригадир Иван, и мастер Гладков, да и вся бригада с удовольствием видели, как старается Виктор, обметая стрелки летом и рас-чищая зимой. К тому же он взял на себя дополнительную обязанность: прохо-дя от стрелки к стрелке, осматривать пути и сообщать, если заметит неисправ-ность.
Все шло хорошо, но в тот злополучный день случилось в его семье не-счастье – заболел серьезно ребенок, а жену Виктора – колхозницу – отправ-ляли в составе полеводческой бригады на дальнее поле, и не могла она отпро-ситься у бригадира. Со слезами просила отпустить ее посидеть с больным ре-бенком, но бригадир суров:
- Пусть бабушки посидят с ребенком, ведь есть же они у вас.
- Есть, только они еще молодые – тоже работают.
- Наймите бабку-сиделку, а план мне выдай. Пора-то какая – страда, когда каждый человек на счету.
Ничего не поделаешь, а то ведь могли и меры за саботаж предпринять – на дворе был 1937 (или 1938) год.
- Витя, - попросила жена – улучи минутку, забеги домой (всего ведь сто шагов), попои Мишеньку отваром.
- Думаю, будет время зайти домой, – отвечал Витя – сегодня «окна» (закрытый отрезок пути для ремонта, когда поезда пускали по одному пути) не обещали, так что товарные в тупик ставить не будем, стрелку поставлю напрямую – тогда и улучу время.
Еще раз справившись в будке на переезде, где была связь, о том, что не будет «окна», Виктор с чистой совестью поставил стрелку на прямой путь (не в тупик). Для надежности (он знал, что стрелка с южной стороны отходи-ла) он закрепил стрелку, подперев деревянной рогулькой, опертой на камень. Для проверки качнул стрелку – она даже не дрогнула. Виктор успокоился, но все же прислушался – тишина, только птицы щебечут, махнул рукой будоч-нику – тот сложил оба флажка (красный и зеленый) крестом, что означало: со-став еще далеко.
С легким сердцем Виктор поспешил домой попоить ребенка отваром. Совсем плох мальчонка – не пьет, а захлебывается, мечется в бреду, не дается напоить его, измучился с ним отец. Прошло минут десять, а то и пятнадцать. Этак и поезд может подойти – чувство тревоги заползало в душу. Виктор прислушался – кажется, тихо – допоил Мишу, правда, половину расплескал, стал закутывать его плотнее одеялом и в это время уловил легкий шум. Что это? Неужели поезд? С какой стороны?
Он бережно поправил голову мальчика, ему показалось, что он ровнее стал дышать, и быстро выбежал на крыльцо. Шум усилился, теперь он знал с какой стороны идет поезд (с южной – там, где стрелка может отойти), тяжело идет – товарный.
Его охватило беспокойство, словно предчувствие чего-то непоправи-мого. Он побежал к стрелке, вытягивая шею, чтобы увидеть – на месте ли она. Еще издали ему показалось, что стрелка отошла (камень мог скатиться по наклонной насыпи). Виктор заторопился, он считал, что успевает, но из-за то-го, что смотрел прямо перед собой , а не под ноги, запнулся за что-то упруго-твердое (решив сократить расстояние, бежать напрямую, запнулся за корягу), вскочил тут же, но, очевидно, подвернул ногу и бежал уже не так шибко. Прикидывая расстояние между ним и стрелкой и между стрелкой и парово-зом, он с ужасом понял, что не успевает, и постарался бежать еще быстрее. Он смотрел только на приближающийся поезд и стрелку, но краешком глаза за-метил выбежавшего будочника, который отчаянно махал красным флажком выскочившему из-за «кривой» поезду, который шел почему-то быстрее обыч-ного. Заскрипели тормозные колодки, раздался резкий свист гудка паровоза, но инерция не позволяла уже быстро остановиться.
Виктор, пересиливая боль, бежал довольно быстро, как-то рывками, но поезд, несмотря на искрящиеся колодки, почти не сбавил скорость.
Будочник, отбежав от поезда, что-то кричал ему. Виктор даже разо-брал слово «в сторону», но более, кроме матерщины – ничего. Задавшись це-лью успеть добежать до стрелки и перевести ее, Виктор не обращал на будоч-ника никакого внимания.
Не добежал он совсем чуть-чуть. Поезд, двигающийся рывками от ра-ботающих на пределе тормозов, переехал стрелку и влетел в тупик, не рассчи-танный на такую длину поезда. Вагоны со страшным гулом и скрежетом наскакивали один на другой, передние вздыбились и, подпираемые последу-ющими, взгромоздились на крышу стоящего рядом пакгауза, их отбрасывало в стороны, разрывая сцепки.
Виктор погиб под завалом искореженных вагонов и цистерн, не успев отбежать в сторону.
Станцию потом долго восстанавливали. Нужно было восстанавливать некоторые здания, не говоря уже о ремонте путей и вагонов.
-Ну, а на следующий день – закончил эту историю Виталий - сложи-лась та же ситуация, что и с твоим отцом. Приехали суровые люди в кожан-ках, забрали и мастера, и бригадира – больше их на деревне не видели. Это было не просто крушение состава – крушение судеб, надежд, всей жизни.
Правда, после уже, во время войны, случилась чудесная встреча сына со своим отцом – Иваном Алаичевым. Встретились они на передовой перед боем. Отец был в составе штрафного батальона, который должен был начать наступление. Вот в этот-то предбоевой час, когда батальоны отца и сына ока-зались плечом к плечу, они и встретились.
Свидетелем этой необыкновенной последней встречи стал их земляк. Уже после войны, вернувшись в свою деревню, он рассказал, с какой радо-стью обнялись и общались отец с сыном, не расставаясь до самого боя. Боя, в котором оба погибли.
- Вот так закончилась эта печальная история – вздохнул Виталий.
Мистика. Призрак Гитлера?
А туман все наплывал, скрывая и самое море, и камни, лежащие на мелководье. Они приобретали самые фантастические формы.
Но друзья не уходили, хотя и понимали, конечно, что в такую погоду дельфины не покажутся, но дождя еще не было, да и просто не хотелось те-рять последний час увольнительной. Было хорошо просто посидеть у моря, слушая его шум, плеск морской волны о берег.
- Смотри, – вдруг сказал Илья – что это такое?
Внимательно вглядываясь в море, он показал на что-то рукой. Виталий тоже стал всматриваться. Солнце, еще не закрытое муссоном, бросило из-за горы Русской свой прощальный луч, который высветил какой-то большой темный силуэт, не похожий ни на один из камней.
Это было какое-то мистическое явление, которое, возможно, создали сгустки тумана, скопившиеся возле одного из камней. Это могло показаться, пригрезиться одному, но и Виталий видел то же самое.
- Знаешь, здорово похоже на подводную лодку, но как могла она ока-заться здесь, или, может, пользуясь густым туманом, всплыла для какой-то цели? – промолвил Виталий.
- Это невероятно! Значит, и ты видишь то же самое. Я бы, пожалуй, не удивился этому, если бы не тот знак с правой стороны, видишь?
- Разглядеть сквозь туман трудно, но, если мне не изменяет зрение, это … фашистский крест?!
- Поздравляю. Мы здорово влипли – это же немецкая подводная лод-ка.
Они застыли в оцепенении, не сводя глаз с этого силуэта, который сни-зу лизали вечерние волны, а сверху облизывали клочья тумана. Объект напоминал фантастический, странный и необъяснимый «летучий голландец», появляющийся внезапно и исчезающий столь быстро, что зачастую матросы на корабле, мимо которого проносился этот фантом, не успевали осознать увиденное.
Отличие же было в том, что эта лодка (казалось, на ней нет людей) не исчезала в густеющем тумане, а, покачивалась на волнах, пытающихся стук-нуть чужака о камень или выбросить на мель. Увиденное навевало мысли о неуспокоенной душе давно умершего человека, призраком блуждающей во тьме.
Друзья не могли пошевелиться.
- Ущипни меня, а после я – тебя, – пошутил Илья невпопад, чтобы нарушить затянувшееся молчание – вспомни, что политрук на днях говорил …
На политзанятиях политрук – бывший фронтовик – рассказывал о за-гадочной смерти Гитлера и о группе, проводившей расследование, в котором он участвовал, словом, был в курсе. Так вот, он утверждал, что Гитлер, под-бросив нашим службам несколько трупов двойников, бежал из Германии на подводной лодке.
Слова Ильи прервал еле слышимый стук или скрип открываемого лю-ка, и они увидели еще более невероятное зрелище – из люка стала выдвигать-ся, словно на лифте, странная зловещая фигура. Она неподвижно вырастала из недр подлодки (руки – по швам, на голове – высокая фуражка), все удли-нялась и была похожа на джина, выпущенного из кувшина.
- Оh, mein Gott! – вырвалось у Ильи.
- Ты что, уже по-немецки ругаешься? – удивился Виталий.
- Да нет, я немецкий не знаю. Просто вспомнился почему-то один наш фильм о войне, где фрицы, ек-королек, убегая от наших, постоянно повторяли эту фразу.
Фигура, наконец, перестала расти, и друзья, обретшие речь, ожидали, что она резко вскинет прямую руку и над водой раздастся «Heil!» - это было так знакомо по документальным фильмам.
Но фигура (друзьям показалось, что она покрутила в разные стороны головой) вскоре снова стала опускаться, люк захлопнулся (или был похожий звук), и подлодка (друзьям показалось – бесшумно) исчезла.
Все это действие происходило не более трех-четырех минут, и друзья не знали, чему это приписать: разыгравшемуся воображению или туману, способствовавшему этому, или очевидному факту.
Как только «объект» исчез, друзья бросились в расположение части, чтобы сообщить об увиденном.
- Слушай, - на ходу спросил Виталий – может, нам все показалось, может, это был мираж.
- Мираж, насколько я знаю, бывает в ясную, жаркую погоду, напри-мер, в пустыне. А тут, этот туман, непонятные видения, и та фигура была уж очень неестественной. К тому же, не верится, что наши пограничники прогля-дели. А может, это их сторожевой катер был, а эта фигура фюрера, например, - поднимаемый флаг или что-то еще. И может, а, скорее всего, это так, туман сыграл с нами злую шутку.
- Да и изобразил ту фигуру очень похоже на Гитлера.
- На самом деле, такого не может быть, - говорил на бегу Илья, но спо-койно, не задыхаясь, натренировано – ну зачем, скажи, Гитлеру блуждать на подлодке по морям? Если он жив, то, скорее всего, осел где-нибудь подальше, например, в Южной Америке. Вот только не возьмет ли командование под сомнение наш доклад? В наше время за каждое слово нужно ответ держать - спросят строго.
- Но и молчать мы не можем. Доля вероятности, пусть и ничтожная, что это была немецкая подлодка, все же есть и за сокрытие этого нам точно не поздоровится, - развеял сомнения Виталий.
Таким образом, они решили доложить об увиденном, несмотря на возможные сомнение и недоверие их словам.
После того, как все предпринятые меры по розыску подлодки оказа-лись безуспешными, с ними провели беседу, но, видя честные глаза и одина-ковые показания (хотя с ними беседовали по отдельности), им все же поверили и не стали вызывать спецслужбу для расследования этого дела. За них, как ни странно, заступился политрук и, снимая с них несуществующую вину, дозво-ляя снова приступить к службе, сказал.
- До сих пор не разгадана тайна исчезновения Гитлера (а многие наши военные в этом уверены), и я хочу вам рассказать несколько подробнее об этом запутанном деле, так как в 1945 году я принимал участие в расследова-нии смерти Гитлера.
Друзья с удивлением и восхищением переглянулись, понимая, что им повезло иметь возможность видеть и разговаривать с человеком, посвящен-ных в одну из тайн великой войны.
- Завтра же на занятиях – сказал он – я расскажу более подробно о смерти или исчезновении Гитлера (оба случая не доказаны) – это уже не явля-ется секретом; и вы, и ваши товарищи имеете право знать об этом.
Тайна исчезновения
Политрук на занятиях политподготовки начал свой рассказ с боев на улицах Берлина, со взятия рейхстага прежде, чем подвел к созданию группы, в которую он входил, цель которой была – обнаружение и арест самого Гит-лера в его бункере. Подойдя к главному в этом рассказе, он сказал.
- Когда наша группа прибыла к месту нахождения Гитлера и его свиты – офицеров вермахта, - мы обнаружили весь штаб сдавшимся, никто не оказал сопротивления. Офицер вежливо провел нас во двор и показал покончивших с собой Гитлера, его жену Еву Браун и лежавшую рядом отравленную люби-мую собаку фюрера.
Мы забрали трупы, и наши медэксперты обследовали их, но, надо ска-зать, довольно торопливо: радость победы застилала им глаза, да и просто не хотелось возиться со злодеем. Цель достигнута: главный фашист, изрыгаю-щий смерть вокруг, мертв и не все ли равно, отчего он умер. Собаке – собачья смерть.
Но все же мы предприняли кое-какие меры. Разыскали личного докто-ра Гитлера, вернее, дантиста. По своей работе с челюстью Гитлера на протя-жении многих лет он подтвердил идентичность трупа. Мы не могли тогда знать, что у двойников Гитлера точно такие же леченые зубы. Мы собрали останки в специальные ящики, медики сделали все, чтобы они сохранились, и уже собирались отправить их в Москву. И вдруг, странный приказ: сжечь трупы. Приказы не обсуждаются, и приказ за подписью высокопоставленного лица был немедленно выполнен. Нам тогда и в голову не пришло, что приказ был подделан, и что агентура вермахта еще работает. В этом нам скоро при-шлось убедиться.
Но пока что задание наше было выполнено, и мы переключились на расследование самоубийства другого злодея – Геббельса. И тут обнаружива-ется второй трут Гитлера. Что это – он сам или его двойник? Труп – копия первого и, возможно, второго двойника. Тогда нам стал понятен хитроумный план (или игра) с этими двойниками, цель которой – запутать нас. Для чего? Чтобы настоящий Гитлер живой и довольный свободно покинул Германию.
Мы поняли свою ошибку, поняли, что кто-то ведет с нами сложную иг-ру, отвлекая, может быть, от чего-то важного.
Снова был призван личный дантист Гитлера для «повторного» опо-знания трупа (ему не сказали, что первый был сожжен). Он снова признал в этом - другом – трупе своего любимого хозяина. Он сказал, что отлично знает свою работу и еще подтверждает своего благодетеля по родинке на щеке. Ее он постоянно видел, делая свою работу.
Значит, нашелся превосходный дантист, который аналогично протези-ровал зубы, и родинку каким-то образом подсадили в нужном месте.
Следствие зашло в тупик, а вскоре выяснилось, что приказ был под-ложный (спрашивали свыше, почему не переправляем в Москву трупы) и только благодаря эйфории после победы и некоторой осторожности от непри-вычной тишины без взрывов и выстрелов нас, наверное, не расстреляли за ха-латность и неумение вовремя разгадать происки врага (все еще действующе-го), но, думаю, что за нашу группу заступился командир дивизии. После он дал об этом знать. Видите, я говорю с вами откровенно, ничего не скрывая.
А вскоре еще большие сомнения в смерти Гитлера зародил немецкий рабочий-коммунист. По его сообщению большая группа немцев прибыла в морской порт. Среди них рабочий порта заметил заслоняемого автоматчика-ми человека, похожего на Гитлера. Чтобы лучше его разглядеть (не из соб-ственной безопасности, а чтобы сообщить о местонахождении фюрера), рабо-чий успел взбежать по трапу незамеченным на борт пустого корабля. И это спасло его – всех остальных рабочих порта фашисты расстреляли.
…жалость к своей загубленной молодой на этой чужой и грешной зем-ле.
«Эти чужеземцы, захватившие родину его предков, эти гнусные за-хватчики должны понести кару, и его сабля, рукоять которой он сейчас сжи-мает в правой руке, готова каждое мгновение снести голову иноверца.
Рядом с Хакимо лежит провод, издающий слабое гудение, к нему вый-дут эти чужие солдаты, и тогда его сабля и сабля Сахе обрушатся на их голо-вы. К тому же отступать некуда – их небольшую лодку, на которой они шли от острова к острову только ночью, отнесло отливом; не выдержала привязь. Значит, это судьба – погибнуть за святое дело, ведь их направляет рука вели-кого Будды. Мы выполним священный завет и погибнем, ведь самурай нико-гда не сдается. Но погибнуть не зря, а забрать с собой побольше вражеских жизней…
Мысленно Хакимо находил оправдание в их присутствии на этом чу-жом для них острове, оправдывая это присутствие «высокими» целями. Ведь изречения Будды: (?)
Сахе, повернув к нему свое лицо, чуть шевелил губами, и создавалось ощущение, что он говорит с расстояния четыре-пять метров, но Хакимо от-лично понимал каждое слово, не столько слыша, сколько читая по губам (не-смотря на довольно густую темноту ночи).
«Что-то не идут чужеземные солдаты, неужели не обнаружили повре-ждение связи, спят что ли?»
Хакимо также повернув лицо к Сахе (в то же время вглядываясь боко-вым зрением в темноту) и также еле шевеля губами, ответил: «Сахе, если эти военные не идут к самураю, почему бы самураю не пойти к ним…» - он кив-нул на саблю.
«Если эти солдаты спят, то пусть спят вечным сном» - произнеся эти слова, Сахе несколько мгновений остается неподвижным, но вот его глаза (ли-цо по-прежнему неподвижно) закатились, лицо обратилось вверх, казалось, молясь, он спрашивал совета у неба.
Но вот лицо его прояснилось, глаза открылись, и он поведал, что по-велело небо:
- Священный Будда дал свое согласие – эти чужеземные захватчики должны заснуть вечным сном.
- Ты разговаривал со священным Буддой?
Сахе, закрыв глаза, в знак согласия наклонил голову.
Хакимо с завистью посмотрел на него – ему еще ни разу не являлся священный Будда, сколько он ни взывал к небу, закрыв глаза и молитвенно сложив руки. Однако надо действовать, и оба самурая привстали, собираясь от дерева к дереву продвигаться в сторону части, чтобы исполнить завет бо-жества.
В это время голубая сорока, сидевшая на корейском клене, встрепену-лась о дремоты и, коротко протрещав, перелетела на другое дерево.
- Кто-то идет, сорока зря не затрещит, - Хакимо, снова ложась, потя-нул за рукав Сахе.
Тот покорно лег, и они напрягли слух и зрение. Но все оставалось спо-койным – ни силуэта человека видно не было, ни треска сухой ветки не слыш-но.
- Не зря же сорока забеспокоилась, - сказал снова Хакимо, после ко-роткого молчания.
- Но великий Будда приказал идти вперед и убить солдат-завоевателей, и мы обязаны этот приказ выполнить.
- Да, мы выполним его, но сделаем это осторожней. Один из нас пойдет вперед, второй – немного сзади, шагах в десяти. Если первого попытаются схватить, то второй придет на помощь и с быстротой молнии обрушится на врага.
Сахе снова хотел обратиться за советом к небу, но Хакимо жестом остановил его.
- Не стоит дважды беспокоить священного Будду, иначе он разгневает-ся, увидев нашу нерешительность.
Перешептываясь и с напряжением вглядываясь вперед, они и не дума-ли обернуться назад, не догадываясь, что там может кто-то находиться.
Прошло несколько мгновений, но Сахе молчал, поэтому Хакимо пред-ложил:
- Хорошо, я пойду первым.
Хакимо бесшумно перебежал к следующему дереву, взявшись левой рукой за ствол, в правой была обнаженная сабля. Вдруг кто-то схватил его свободную руку и с силой дернул так, что Хакимо оказался на земле. Это произошло в доли секунды, и поэтому, только оказавшись на земле, он успел взмахнуть саблей, но опустить ее не успел, кто-то перехватил его руку, резко вывернув так, что сабля упала, но звука соприкосновения с землей не было – значит, ее подхватили. У Хакимо сложилось впечатление, что его обезоружи-ли призраки. «Не может быть, чтобы это были русские солдаты» - подумал он. Ему вспомнились рассказы старшего поколения, разгромившую русскую эскадру в Порт-Артуре. Рассказывали, как они легко побежали, почти без со-противления.
Тут он услышал свист, и надежда на то, что это свист сабли Сахе, окрылила его, и он попытался разорвать веревки, которыми моментально опутали ему руки. Тогда он с трудом развернулся в сторону, откуда должен был выскочить Сахе, чтобы крикнуть ему подбадривающе: «Банзай». Но что это? Не может быть! Сахе ведут двое солдат, кажущиеся в темноте призрака-ми: лица их закрыты черным материалом, и светящихся глаз не увидеть.
Хакимо знал, что Сахе в бою не менее искусен, чем он, его трудно взять врасплох, так что же это за люди, солдаты, которые неслышно обошли их и, как детей, разоружили. Это – чудо-солдаты. Несмотря на всю гиблую для них ситуацию Хакимо цокнул языком. Таким образом, эти солдаты, пусть на время, сохранили молодые жизни Хакимо и Сахе (дальнейшая их судьба была неизвестна нашим друзьям), не дали им сделать хара-хири.
Последние дни в армии
Вот и пролетели, казалось бы, долгие семь лет (те, кто воевал, и до-служивали какое-то время с ними, демобилизовались раньше). Друзья на прощание прошлись по узкой прибрежной полосе Японского моря. Завтра они, перебравшись на материк, отправятся по железной дороге по домам.
- Я наверняка знаю, – обратился Илья к Петру – чем ты будешь зани-маться, возвратившись домой.
Петр засмеялся добродушно:
- За эти годы мы научились понимать друг друга без слов. Я угадал твою мысль: конечно отдам себя полностью ботанике, вернувшись в свой аль-ма матер, то есть институт. Я собрал здесь столько интересного материала, что хоть сейчас садись и пиши диссертацию, хотя это для меня еще рано. Но первым делом, возвратившись, поделюсь с отцом моими наблюдениями, опи-санием некоторых любопытных экземпляров, возможно, это новые виды, не известные науке.
- Ну да, как ты говорил на латыни, я даже запомнил некоторые назва-ния:
Петр засмеялся, поправляя друга
И после продолжил:
- Нет, друзья, я безмерно счастлив, что попросился сюда, на Дальний Восток, и что мне не отказали. Хоть и были опасные, неприятные моменты службы – помните того тигра-людоеда, того охотника-убийцу или заплывших к нам тех самураев, я благодарен судьбе, что побывал в этом дивном краю. Какая здесь природа!
Илья и Виталий, улыбнувшись, переглянулись понимающе – его, по-хоже, нет с нами.
Виталий напомнил:
- Из всех перечисленных тобою случаев ты не назвал нашу рискован-ную переправу по тонкому льду на первом годе службы. Тогда наши полу-торки неслись на максимальной скорости, двери были открыты, все были начеку.
- Да, - подхватил Илья – но приказ надо было выполнять, перевезти срочно оборудование, ведь когда мы еще грузились на материке, температура резко поднялась.
- Ничего, обошлось. Служба – есть служба, - засмеялся Петр.
- Ну, а твои, друг, первые шаги – какими они будут? – обратился Илья к Виталию.
- Скажу откровенно, от вас у меня нет секретов, хочу создать семью, и, первым делом, съезжу в Нерехту.
- Нерехту?
- Ты же знаешь, что я переписывался с девушкой, она живет в Нерехте. Я даже показывал тебе ее фотографию, на которой она выглядит очень симпа-тично. Пойду туда, чтобы убедиться не только в ее красоте, но и узнать, что она за человек. В дальнейшем собираюсь жить в деревне, но работать в горо-де, где работают многие мои односельчане. Там и дядя мой работает – дядя Паша. Он живет в нашем же доме, в другой половине (у нас дом – пятисте-нок). Так что вместе будем ходить на станцию к поезду.
Илья улыбнулся, согласно кивнул головой:
Это правильно, и насчет знакомства с той девушкой из Нерехты – тоже поддерживаю. В этом деле медлить нельзя, может это судьба твоя… А я, бра-тишки, собираюсь в лесной институт поступать – хочу продолжить дело от-ца…
Весна в том 1955 году на острове выдалась теплой, и они, прогулива-ясь в свой последний день на службе по набережной под ласковы солнцем, строили планы на будущее. Радостное волнение охватывало их в ожидании встреч с близкими и знакомыми, встреч, возможно, судьбоносных…
Снова ехали по железной дороге, но в этот раз не в теплушке, а в пас-сажирском поезде и не навстречу солнцу, а вслед ему. Снова летели птицы на север: журавли, гуси, утки, чайки и другие мелкие и крупные птицы, возвра-щающиеся с юга к своим родным местам. Так и они возвращались на родину, на свою малую родину…
После армии друзья переписывались и знали, что мечты каждого во-плотились в жизнь.
Так Петр, окончив институт, ездил в экспедиции, открывал новые виды растений и насекомых, написал диссертацию и впоследствии стал профессо-ром.
Илья окончил (заочно) лесной институт, работал в родном леспромхо-зе, и, через некоторое время, его назначили директором. Помня методы рабо-ты отца, он стал воплощать их в жизнь на своем предприятии.
А вот у Виталия исполнение первой мечты – найти хорошую невесту, чтобы создать крепкую семью – сразу не получилось.
Бесполезное хождение
По прибытии домой (радость встречи с матерью и сестрой невозможно описать) он должен был встать в районе на учет. Дорога в район напоминала букву «г», поэтому он решил сократить расстояние (более десяти километров) и пойти и пойти напрямую лесными дорожками и тропами. Иногда там про-езжали телеги, и иной возница мог согласиться подвезти, давая ногам путника отдых. Солдатская форма Виталия способствовала такому согласию – уважа-ли солдат. Придя в райвоенкомат, он предъявил свои документы, но ему ска-зали, что на справке из сельсовета нет печати, пришлось в этот же день воз-вращаться, ставить печать и снова топать в район. Уже вечерело, когда доку-менты все же оформили, и вчерашний солдат, а теперь самый что ни на есть гражданский человек, возвращался домой по той же дороге. В эту пору никто уж не ездил, и пришлось протопать пешком этот примелькавшийся за день путь (по этой же дороге шел на войну его дядя по материнской линии). На эти хождения он потратил целый день, и ноги вечером «гудели».
Памятуя совет Ильи – не медлить в выяснении отношений с предпола-гаемой невестой (представление о которой ему могли подсказать только пись-ма) – на следующий день, не жалея ног своих, Виталий отправился к ней. Из-за трудностей с транспортом – снова пешком, а путь в городок Нерехта – не близкий. На его окраине, а городок в ту пору представлял собою большую деревню, и отыскал он дом, в котором жила не виданая еще им невеста.
Звали ее Надя, и была она в тот час не одна – в избе сидел долговязый парень и по тому, как он вел себя (особенно с Надей), Виталий понял, что тот здесь на правах жениха. Отец ее, невзрачный с виду, невысокий, лысоватый, но с умными глазами, которые внимательно изучали Виталия, без обиняков поинтересовался: с какой целью тот пришел? Узнав, что его приход обуслов-лен письмами дочери, обратился к ней, не лукавя:
- Объясни, Надюша, как так получилось, что к тебе столько времени ходит нашенский Вовка, а ты письма призывные солдату пишешь? Я так по-нимаю, что письма эти с расчетом на будущее, на серьезные отношения. Ты что же думала – переписка эта просто так, от скуки, а ведь парень надежду имеет. И парень-то видный. Теперь у тебя только один выход: выбирай сразу и решительно, кто тебе больше люб. Взяв за руки и Виталия и Владимира, отец слегка подтолкнул их к дочери.
Надя немного растерялась, смутилась. То, что ей придется сегодня вы-бирать из двух женихов одного, явилось для нее полной неожиданностью. Она поняла свою ошибку, но нужно было отвечать на требование отца.
В то же время, рассмотрев Виталия, его честное, открытое лицо и такие же, без хитринки, глаза, она могла сравнить его со своим кавалером, которого хорошо знала. Владимир в этот момент смотрел на нее вызывающе, даже нагло – так смотрят на свою собственность, вещь. Он возвышался над Витали-ем на полголовы, выпятив свою широкую грудь, пальцы его длинных муску-листых рук непроизвольно сжались в кулаки. Казалось, дай ему волю, и он схватит Виталия и вышвырнет его из избы.
Надя вспомнила, как начались их встречи. Однажды вечером на гуля-нии он решительно и довольно сильно сжал ее руку и буквально выдернул из группы девушек и, несмотря на ее сопротивление, повел за собой. Невольно она подчинилась его силе, зная, что ничего дурного он ей не сделает, но, мо-жет, она ему нравится, и Вова таким образом выражает свои чувства. Тем бо-лее, что выбирать особо ей не приходилось – парней в поселке было меньше, чем девушек. Вова же парень был видный, с характером. Надя невольно под-чинилась его желанию сблизиться.
Письмо по совету подруги она отправила в армию еще до того, как стала встречаться с Вовой и была удивлена, получив ответ. В письме была фо-тография парня с честным открытым лицом. И лишь она ответила и послала свою фотографию, тем самым давая надежду Виталию, как у нее закрутился роман с Вовой. Надя не решалась написать честное письмо с отказом Вита-лию. Глядя на его снимок, она чувствовала, что сердцем отдает предпочтение Виталию. В то же время, она не решалась отвергнуть ухаживания Вовы. Ви-талий далеко и неизвестно, приедет ли, а Вова – вот он, рядом, не отходит от нее. «Вот кривила душой, обнадеживала в письмах Виталия и не отвергала своего ухажера и докривилась – теперь стою перед жизненным выбором, кого предпочесть» - задумалась Надя.
Неожиданно, может, даже и для себя (сердце подсказало) Надя повер-нулась к Виталию и сказала коротко:
- Виталий больше нравится (хоть сейчас проявила честность).
Оба они (и Виталий, и Вова) не ожидали такого ответа – Виталий даже растерялся, а Вова, стоящий до этого с довольным лицом, полностью уверен-ный в своем успехе, после минутной паузы, взбешенный, почти кричал:
- Да как же это! Ты же вчера на мои поцелуи отвечала, а твое молчание я принимал за согласие, когда о будущей нашей жизни говорил. Сказывали мне, что ты – «перевертыш», да я не верил! – и, чуть не плюнув со злости на пол, выскочил из избы.
Все это время Виталий находился словно в оцепенении. Несомненно, внешне девушка ему нравилась. Ее большие голубые глаза, утонченные черты лица, густые льняные волосы, стройная фигура – все это не могло не привле-кать внимания. Про таких девушек говорили в то время: «Все при себе». Но ее поведение, ветреность чувств, где борются любовь и расчет смутили Виталия. Невольно, может, не отдавая себе отчета, она вела двойную игру, чего каждая честная девушка не позволит себе.
Нет, Надя ему не подходит. Если она сейчас так крутит своей судьбой, то будет ли верна ему в дальнейшем? Судя по характеру – нет. «Перевертыш» - вспомнились слова Вовы.
Ему пришел на память рассказ его товарища, Юры Курилова, кото-рый еще до армии встречался с одной симпатичной девушкой…
- Провожались – говорил он – была такая хорошая, ласковая, душев-ная, а на следующий день, при встрече, ни то, что разговаривать, смотреть не хочет. – Юра охарактеризовал свою девушку тем же словом. В дальнейшем они расстались.
«Тут немного другое, но что-то есть общее» - подумал Виталий, а вслух сказал:
- Ну, что же, мне пора – засветло надо до дома добраться. Спасибо Вам, отец, - он пожал отцу девушки руку – и Вам, Надя, спасибо («за хоро-ший урок» - подумал он). Обращаясь к девушке, он склонил немного голову, отдавая дань красоте ее.
- Постой, солдат, – остановил Виталия отец Нади – ты скажи, какие твои намерения относительно Надежды. Она, конечно, напутала, допустила ошибку, но все же честно выбрала тебя. Скажи откровенно и ты – возьмешь ее замуж (что тут темнить)? Ведь не зря же ты приходил.
- А об этом, отец, надо крепко подумать. Решиться на такой шаг… нет, мне надо подумать, послушать свое сердце, и, если Надя заполнила его, то оно – сердце мое – снова позовет меня сюда, и тогда уж я заберу у вас дочь.
- Согласен с тобой, солдат. В этом деле ошибиться легко, а потом всю жизнь промаешься. Хорошо, иди, но помни, люб ты нам пришелся, и мы с Надей будем тебя ждать. – При последних словах он посмотрел на дочь.
Надя, до этого молчавшая, сказала, нажимая на первое слово:
- До свидания, Виталий, – и опустила свои глаза, словно чувствуя свою вину.
Выйдя из дома, Виталий с облегчением вздохнул.
Дом этот был почти на краю поселка, и Виталий шел мимо огородов, в которых трудились мужчины и женщины: весной день год кормит.
Был теплый весенний день и от этого солнца. От распускающихся рас-тений, от привычной весенней работы людей на земле, от трелей птиц и даже от самого воздуха чувство радости наполняло его грудь. Эта радость выплес-нулась: он стал подсвистывать птицам – любил с ними вести «разговор». Вдруг услышал голос догоняющего его Вовы:
- Сейчас ты у меня, «щегол», дочирикаешься – довольно непочтитель-но сказал, хотя Виталий был немного старше его.
Виталий остановился, но не обернулся резко, так как знал, что может последовать неожиданный удар, но удара не последовало – Вова решил вы-яснить отношения на словах.
- Ты почему сразу не ушел, ведь видел, что я не просто так сидел возле Нади, не ушел и после того, как узнал о наших встречах.
Виталий медленно повернулся и ответил с достоинством:
- Но я тоже не просто пришел. В письмах своих она давала мне надеж-ду на встречу и возможность ближе узнать друг друга. Тем более, что она от-дала предпочтение мне, поэтому я тоже имею право.
- Сейчас я покажу тебе твое право так, что навсегда забудешь дорогу сюда.
Вова, сделав злое лицо, сжав кулаки, готов был обрушиться на Вита-лия.
«Сколько злобы в человеке – подумал спокойно Виталий, и это спо-койствие удивило и остановило Вову – в такой чудесный, радостный весенний день, когда душа поет, он показывает свое звериное нутро. И, как человек, он не справедлив, эгоист: ну, если выбор пал не на тебя, отойди в сторонку, не мешай».
Хоть Виталий почти разочаровался в Наде, но его задело, что на него сыплются угрозы, пытаются его прогнать и, вообще, унизить человеческое до-стоинство. Виталий не был слабаком, в армии он физически окреп (и нрав-ственно тоже), занимался спортом, в частности, штангой, и поэтому готов был дать отпор, защитить себя.
Однако помощь иногда приходит, откуда ее не ждешь. Один из мужи-ков, возившихся на огороде, пожилой, но еще крепкий, седоусый воткнул ло-пату в землю и направился к ним. Глядя на него, стали подтягиваться и дру-гие, выходя из огородов.
«Окружают, что ли?» - тревожно подумал Виталий.
К удивлению, мужики поддержали его, совсем незнакомого им солда-та. Седоусый сказал с угрозой Вове:
- Попробуй, тронь солдата: он Родину защищал, как мы когда-то. Сколько ты служил, сынок? – обратился он к Виталию.
- Семь лет.
- Семь лет! А ты, Вовка, вполовину меньше. Ты вон здесь по девкам шастал, а он в это время службу нелегкую нес и тебя, дурак, тоже защищал. Тебе не угрожать, а благодарить надо.
Другие поддержали седоусого.
- Ты, Володька, выкинь из головы мысли эти дурные.
- Не посмотрим, что у тебя руки длинные.
- Советский солдат нам всем мир отстоял – это заслуживает уважения.
Вова немного растерялся от таких нападок земляков, но это «воспита-ние» пошло ему на пользу, он понял, что был неправ. Седоусый же в под-тверждение слов угрожающе приподнял лопату. Тут Вовка и вовсе сник, рас-терянно опустил руки, исчезло злобное выражение лица.
- Да что вы, мужики, пусть идет себе с миром. В какой-то мере и он не прав. Вишь, хотел у нас невесту забрать. Я и высказал нелицеприятно. Ну да ладно, не сердись, солдат, давай мириться, - и первым протянул Виталию ру-ку.
Выглядел Володя в этот момент простым, добродушным парнем. Му-жиков этот жест тронул, они заулыбались и стали расходиться.
- Прощай, солдат. Зла не помни, но, откровенно говоря, если бы не твоя форма, намял бы я тебе бока, – сказал на прощанье Вова, делая ударение на первом слове.
Эти слова прозвучали по-доброму, без угрозы. Каким-то чутьем па-рень понял, что солдат больше не придет. Он сильно изменил свое отношение к Виталию, куда подевалась агрессия? Так, сытый кот лишь приоткрывает глаз на пробегающую мышь.
Виталий не злопамятен, он пожал протянутую руку и, не оборачива-ясь, пустился в обратный путь.
Придя домой, он ног не чуял, так намял, пришлось дня три дома си-деть, отпаривать их, пока отошли.
Через некоторое время Виталий узнал, что почти в соседней деревне (километрах в семи) в многочисленном семействе есть хорошая девушка. Она засиделась в невестах. Пошел вскоре туда. Девушку звали Вера. Чуть ли не с порога он объяснил цель своего визита. Родители были дома, здесь же была и Вера. Ее младшая сестра Зоя грелась на печи.
Отец Николай не удивился прямому вопросу: согласна ли Вера (Вита-лию хватило пяти минут определить, что «все при ней») пойти за него. В душе он был даже рад – ведь засиделась дочка.
Ну, что, Вера, пойдешь за него? – не скрывая радости спросил отец и добавил – парень видный и не мямля – будешь за ним, как за каменной сте-ной.
От неожиданности Вера растерялась: она уже не ждала, что кто-нибудь придет ее сватать (шел ей уже двадцать шестой год). Воцарилось молчание: Виталий ждал ответа, Вера не решалась что-то ответить. Выручила самая бойкая из сестер (а их было шестеро) – Зоя. Хоть она и была моложе Веры на четыре года, но «включила» зависть, крикнув с печи:
- Что молчишь, если не хочешь, тогда я за него пойду.
Вера испугалась упустить свое счастье (она сначала посчитала, что Ви-талий слишком красив для нее) и поспешно сказала:
- Хорошо, я – согласна.
Вскоре сыграли свадьбу. То, о чем мечтал Виталий (создать крепкую семью) – с годами свершилось. Армейские друзья не забывали его по проше-ствии лет, хоть изредка, но присылали письма.
Русский остров
© Copyright: Николаи Адмиралов, 2022
Свидетельство о публикации №222010301609
Свидетельство о публикации №222010301609
Рецензии