Войкукка

Тарья потихоньку просыпалась. В голове вместо мыслей плыли облака блёклого летнего неба.

Каждое утро похоже на предыдущее. Хозяйка и дом в молчаливом согласии собирались спокойно провести ещё день. Губы женщины начали складываться в довольную улыбку, но кровать заскрипела, окончательно её разбудив.

«Сегодня должно чем-то отличиться… Пятьдесят лет. А, леший забери, сколько их. Не моё дело!» Резко отмахнув в сторону лоскутное одеяло, голая, как спала, вышла на задний двор.

Отсюда из-за пристроек коттеджа не видно упирающегося в залив мыса, лишь виднеется полоска ельника на противоположном берегу.
 
Постояла на крыльце, глубоко вдыхая настоянный на хвое прохладный воздух, а после, прижав ладонями груди, чтобы не тряслись, поскакала по сосновым кружкам в конец двора.

Встала под бочкой и, потянув вниз металлическую петлю, обрушила на себя холодный водопад… Вода на миг смягчила линии высокого сильного тела с широкими плечами.
 
Клацая зубами, стянула с верёвки махровое полотенце, с остервенением растёрлась и, укутавшись с головой во влажную ткань, вернулась в дом. Взбудораженная кровь покалывала кожу, но Тарья, натянув шерстяные носки, свободные вельветовые брюки и свитер с растянутым воротом, быстро согрелась.

Вдогонку утренним мыслям решительно села перед зеркалом у рукомойника. Из-под светлых бровей её пристально рассматривали зелёные с тяжёлыми веками глаза, отмечая неизменность отражения: ровно подрезанная пониже ушей соломенная, слегка припорошённая сухим снегом копна волос, высокие скулы, короткий нос, упрямый подбородок и молочная шея. Тонкая линия губ иронично изогнулась.
 
«Есть сезоны и дела. Сейчас лето, значит, – грядки, рыбалка, грибы-ягоды и камни. Всё просто».

Пока завтракала, следила за эмалированным кофейником на плитке и слушала «Юле»:
«… в мире. Переходим к региональным новостям. Вчера в районе Калло береговая охрана арестовала семейку Хикипяя, отца с двумя сыновьями (младший Юха-Пекка был совершенно мокрый) и их соседа. Все четверо рыбаков, по-видимому, находились под воздействием алкоголя или чего-то ещё. Они, махая руками в сторону залива и перебивая друг друга, возбуждённо кричали, что видели что-то. Что оно утащило мальца в воду. Мужчин отправили в амбулаторию для установления причин неадекватного поведения. Ждём продолжения этой анекдотической истории…».

«Ну да, пить надо меньше». Тарья выключила приёмник и вместе с одеялом, геологическим молотком, хлебом и термосом положила в рюкзак. Натянув куртку и прихватив ведро с мешанкой, вышла во двор. В сарае блеяла Ида – «Иду уже».

Сквозь щели крыши пробивались пыльные лучи. Птицы в ожидании корма, квохча и толкаясь, устроили переполох у корыта. В воздухе летали перья. Главную склочницу, толстую белую хохлатку петух прижал на пару секунд к земле и тем угомонил. Тарья одобрительно посмотрела на рыжего хозяина гарема и с удовольствием вдохнула кисловатый запах птичника. «Хорошо тут у вас, да мне пора отправляться».

Слева от входа в курятник у неё мастерская. На верстаке стояли готовые фигуры из окрашенного камня: гора Алладина, ослик и часть белки (не хватало передних лап и головы). Лежали инструменты и безымянные ждущие камни. Сегодня она поищет подходящие для белочки. Накинув резиновый круг на калитку, вышла со двора.

Отсюда, на гребне уклона, виднелся угол местной кирхи и два креста. С крайним она поздоровалась, там Микаэль. Он многому научил жену, в том числе делать фигуры из камней (подбирать нужные по форме и склеивать). Правда, сам не очень хорошо разбирался в цветах. У неё зверьки выходили как живые…

Семь лет назад Мика застудился в путине и умер от двустороннего воспаления лёгких. Салака тогда пёрла как сумасшедшая – больного не довезли в Пори вовремя… А за год до того Яни уплыл на пароме в Швецию за лучшей долей… Она вздохнула. С тех пор у неё ни мужа, ни сына.

Под ногами шуршала каменная крошка, тропа, полого поднимаясь параллельно береговой линии, вела знакомым путём. «Разве что-то изменилось?» – Тарья продолжала отстаивать свою безучастность в статичной жизни. «Вот он маяк. Пусть башня, увеличиваясь в размере, словно из земли вырастает, до неё не меньше трёх километров. И это всего лишь фокус. Время – такой же фокус. Так что путь и маяк на месте», – она упрямо тряхнула головой.

«Сейчас проведаю лейоне*, а после поищу подходящий материал у скал… Поработаю, и этот день, будь он неладен, пройдёт».

За бугром вид местности резко менялся. Позади внизу остались высокие сосны у домика с красной крышей и длинный каменный язык мыса, лакающий светлые прибрежные воды. Впереди, насколько хватало взора, игрушкой в руках завывающего безумца беспорядочно холмились и меняли очертания дюны.

Тарья шла к оврагу, под который упорно и безуспешно подкапывался утренний бриз. Холм над углублением зарос песчанкой и очертаниями напоминал крупного льва.

Лейоне лежал неподвижно, лишь дрожала кисточка хвоста да густую тёмную гриву трепал настырный упрямец. На его белом песчаном животе женщина, подложив под голову рюкзак, обычно отдыхала.

Низкое небо затянуло ватными облаками, но было тепло. Ветер тут же нашёл новую забаву и, тихо посвистывая, баюкал гостью. Однако та не стала ждать, когда хитрец засыплет ей глаза: села на пятки, достала хлеб и термос, собираясь закончить свой завтрак.
 
Медленно жуя и запивая домашний хлеб ароматами горячей африканской пустыни, наблюдала, как мягчеют простые цвета и линии привычного морского пейзажа.
Белое небо на противоположном берегу подчеркнула синяя линия леса, переходящая в расплавленную лазурь акватории. Там на приколе стояло несколько рыбачьих катеров и лодок. Ближе к берегу залив мелел, и бирюзовые волны надели пенные шапки. «Наверное, чтобы не раниться о выбеленные скелеты стволов».
 
Тарья тихо засмеялась и разом замерла. Её блуждающий взгляд наткнулся на фигуру человека. С несвойственным волнением в тревожном предчувствии она собрала рюкзак и, увязая в песке, направилась в ту сторону. Остановилась в паре метров, не решаясь приблизиться и заговорить.

На сером валуне, свесив босые ноги в облинявших джинсах-клёш, сутулясь сидел парень. Сквозь ветхую ткань бесцветной рубахи выпирали рёбра и острые лопатки. Льняные грязные кудри ветер смешал с прибрежным мусором в колтун.

Несколько томительных минут ничего не происходило. Затем незнакомец медленно повернулся, и женщина, чтобы не закричать, зажала рукой рот. На исхудавшем лице с хрящеватым носом и шрамом на голой верхней губе светлые прозрачные глаза её любви… разве что бородёнка реденькая отросла.

Прежде чем она упала, вспомнив про сто лет, человек спрыгнул в песок, подошёл и, заглянув в глаза, положил лёгкую мальчишечью руку ей на плечо…

Тарья и Юсси были неразлучны сколько помнили себя. Тогда в деревне жили три семьи, не считая викария, и пятеро детей. Две сестры и брат Йоханнес (Юсси) Ярвинены, Мика Мякеля и она, Тарья Нумми. Сестры приятеля и мальчик Мякеля старше лет на пять, и одногодки младшие с ними не водились.

Люди в деревне ласково называли их одуванчиком – войкукка. У девочки прямые волосы соломенного цвета, а у мальчика – льняные кудри.
 
В сосновом бору этот одуванчик проводил большую часть дня. Ребята собирали шишки на растопку и для поделок. Считали вслед за кукушкой. Подолгу, сидя на скользком от игл бугре, смотрели на ползущую баржу с древесиной, гадая, в какую страну она плывёт…

Мелькали годы, менялись занятия: летом – работа на ферме, в огородах, сенокосы, рыбалка, долгие велосипедные прогулки; осенью – школа, грибы-ягоды; зимой – корзины на продажу и катание на лыжах да санках; весной, затаившись в овраге, дети часами наблюдали гнездовья ласточек и стрижей…

Им было по пятнадцать, когда Юсси заплёл в косы Тарикки стебли осоки с дикими фиалками и назвал свою подругу русалкой, а она предложила себя. Мальчишка только посмеялся: «С русалкой – через сто лет, не раньше».

В тот год к ним приехал Урпо, собрал всех ребят у кирхи и каждому вручил пакетик с таблетками. Их следовало раздать в школе. За работу пообещал каждому голубенькую хрустящую бумажку с олимпийцем Пааво Нурми (десять марок) и добавить ещё по одной за новый заказ.
 
С того дня войкукка цвёл и разбрасывал семена не в одном месте, друзья перестали встречаться. Юсси замкнулся, стал раздражительным. Тарья слышала, что её любимый заделался дилером, два раза в месяц отвозил на острова дурь. Девушка плакала, но не могла никому довериться. Даже когда он бросил школу, а однажды – вовсе исчез.
 
Парня искали, но не нашли, и его родители со временем переехали в город выдавать дочек замуж… Она тоже вышла замуж за Мика Мякиля. Сосед окончил мореходку и отслужил в армии. Завиднее жениха на мысу всё равно не было…

Тарья очнулась и, будто со стороны, посмотрела на мужиковатую финку средних лет и молодого сутулого бродяжку. Те сидели лицом к морю. Прилив, подкрадываясь, заливал их ступни, но они не замечали. Ей никогда не доводилось видеть подобную пару обречённых на одиночество.
 
Человек, зажав в кулаке хлеб, скупо откусывал и долго жевал, затем делал шумный глоток из термоса и острый кадык на худой шее резко вздёргивался. Она стыдливо наблюдала, чувствуя, как за грудиной плавится здоровый кусок льда.

– Я – Тарья. Ты откуда?

Незнакомец неопределённо махнул в сторону залива.

– По всему видно, что идти тебе некуда… Пойдёшь со мной… Я ещё крепкая. Буду звать тебя Юсси, – дикая мысль родилась в голове и тут же сорвалась с языка.

Тарья неловко начала объяснять своё решение, мол, помоешься, поспишь, отдохнёшь… и ей не надо денег… но замолчала, прислушиваясь к рождавшейся в душе буре: «Никуда не отпущу!.. Теперь».

Он слушал, наклонив голову, и молча пошёл рядом.

Первые три недели эти двое почти не покидали кровать, и та пела на все лады. По дому и во дворе ходили нагими. Одежду парня она выстирала, починила и сложила на полке. Сама одевалась, когда ездила за продуктами, выводила козу и в фартуке готовила для Юсси толстые оладьи с мёдом…

Тот, прежний мальчик, бегал за ней, чтобы вытереть о платье сладкие пальцы, а она визжала и изворачивалась.
 
Своего постояльца Тарья привязывала ремешками к ножкам кровати и кормила сама, а после слизывала с губ и бороды потёкший мёд.

Он заинтересовался камнями, доделал белку, к лапам прикрепил жёлудь с рифлёной шляпкой. На рыбалку, за ягодами и грибами надевал одежду Мика. Тарья улыбалась, потому что на юноше всё висело, как на вешалке, и потому что никогда не была счастливее.
 
Их никто не тревожил. Отец мужа и родители Тарьи уже несколько лет жили в городском пансионате. По воскресеньям в пустой кирхе звонил колокол, и старый викарий молился о живущих и упокоившихся.

Гость понемногу привыкал. Вдруг начинал что-то рассказывать. Так, будто выполнял поручение. Какие-то обрывки воспоминаний, невероятно волновавшие Тарью. Женщина не смогла бы ответить почему. Просто замирала и пыталась представить, как всё происходило:

«… наш сухогруз пришёл в Лаутоку за сахаром (мы, северяне, мечтали о тропическом рае на Фиджи)… Я увидел дома из гнутой, рваной жести и палок, сотни метров извивающихся, как змеи, подъездных путей станции… Кишащий муравейник потных аборигенов: мужчин, женщин, детей – работников завода, снующих по трапам с тачками и бочками… Терпел душные влажные сутки нескончаемой работы.

У местных не было подходящих приспособлений, и наши краны оказались бесполезными. Через несколько дней привезли металлические поддоны с кольцами, и тогда дело пошло споро. Напряжение мы снимали гашишем, который отключал на несколько часов».

Позже, уже осенью, Тарья затащила Юсси с собой под бочку и окатила ледяной водой. Она смеялась, растирая парня полотенцем, а тот, едва шевеля посиневшими губами, рассказал про чудной, засыпанный чёрным вулканическим порошком, остров у берегов Марокко, на котором пресную воду вырабатывают сосны из облаков. То место больше всего походило на рай – безопасную материнскую утробу, где все безмятежны и радуются просто так. Правда, неподалёку в пустыне живёт ведьма Калима, она кидается в беспечных раскалённым песком.

«Его рассказы нас связывают», – вдруг догадалась Тарья.

Незадолго до испытания, перед тем как уснуть, парень вернулся к первой истории:

«… На обратном пути мы стали в Шанхае. Матросы пошли к шлюхам. В ужасающей трущобе, в тесноте и мраке опиумного притона, среди вонючих, грязных тел я умер…» С того момента Тарья была невероятно оберегающей.

Их потревожили, когда снег уже не таял. Глубокой ночью жильцы дома под красной крышей мирно спали. В тёплом сумраке по гладким брёвнам потолка скользили отсветы пламени из печи… И почему бы не продолжаться такой благодати? Но нет, не на земле.
 
Сначала у входа посыпалась поленница – промороженное дерево звонко щёлкало и тарахтело. Заскрипел снег. Раздалось громкое ворчание, будто над самым ухом, сопел зверь. Он тёрся о стену, наваливался на неё, сотрясая. Тарья, обратившись в слух, похолодела. Юсси не проснулся.

Она не могла определить, сколько прошло времени, но наконец со склона раздался рёв уходящего медведя. Тогда женщина, едва переведя дух, стала одеваться. Взяла переломку и вышла во двор.

У поленницы было много следов, судя по отпечаткам, молодого самца. Здесь животное опорожнилось, и стояла вонь. Голодный и агрессивный, он придёт снова на отмеченное место.

Тарья лихорадочно прокручивала варианты спасения:

«Лесник и контора береговой охраны в соседней деревне. Идти туда опасно. Значит, Ида – единственный выход».

Рано, когда день даже не знал, что он народится, из потревоженного сарая хозяйка вывела изумлённую, упирающуюся козу. Отвела её на взлобок и привязала к металлической петле, вбитой между каменными плитами. Перепуганная и преданная коза падала на колени, трясла головой, тянула верёвку, пытаясь оборвать, и жалобно блеяла, когда неумолимая, незнакомая баба всё равно ушла.

Два раза выносила Иде поесть. Не хватало, чтобы та околела. И снова далеко в окрестностях раздавались вопли разочарования.

Но вот наверху всё стихло, Тарья с тоской подумала о замёрзшей Иде, она и сама уже ног не чуяла. Тут-то на бугор вышел косолапый. Вытянув верхнюю губу, не обращая внимания на заметавшуюся козу, легко вприпрыжку стал спускаться к дому.
Тарья прицелилась. «Ещё чуть-чуть. Перезарядить не успею. Вот. Сейчас». Прогремел выстрел. Зверь споткнулся и рухнул.

На онемевших ногах дохромала к нему. Козы нигде не видно, только обрывок верёвки.
Вокруг головы медведя расплывалась пурпурная корона. «Мне очень повезло, выстрел точный, пониже левого плеча… Но как я сюда попала?! Он же шёл прямо на меня». Тарья сжала глаза рукой и провела ладонью по лицу. Посмотрела на берег, там на приколе стоял катер.

Юсси в доме не нашла. В открытую дверь на порог намело снега, и хата выстыла. От калитки заднего двора к воде вели овальные следы снегоступов. Женщина надела такие же и прошла след в след. Белая пушистая кайма вокруг чёрной полыньи осталась нетронутой. «Отныне всё вместе», – Тарья не раздумывала.
***
– Батюшка, мы путешествуем, ищем тихое место и недорогой коттедж в аренду на месяц. Хотим отдохнуть и порыбачить. Нам посоветовали сюда. А с кем можно договориться? – два молодых парня с подругами обратились к викарию через забор.

– Да можно. Только в том доме давно никто не живёт, потому и дёшево. Приберётесь сами. Вся утварь и постель есть, разве что продукты и бензин завезёте. Да, лодка в сарае – пользуйтесь.

Через пару дней он спустился на огонёк к новым постояльцам. Молодёжь на свежем воздухе устроила барбекю. Тренькала гитара.

– Добрый вечер! – решил заглянуть к вам, спросить, как устроились, – викарий от калитки помахал в знак приветствия.

Гости, весело улыбаясь, хором ответили.

– Какое чудное место! Тишина и благодать. Может, расскажете о нём подробнее? – попросил гитарист.

– Оно и впрямь чудное. Но не от слова «прелестное», а от слова «чудо», – батюшка задумался, а когда увидел заблестевшие глаза, тихо засмеялся и согласился.

– В этом году мэрия приняла решение расширить туристическую базу в районе Мери-Пори. Наша деревня заняла приоритетное место. Здесь больше десяти лет человеческая нога не ступала, ну, кроме моей одной (он тихо рассмеялся) … Птицы, звери непуганые, ягодники, грибницы не порушенные. Даже вода в заливе слабосолёная. Хотят создать природную релаксирующую панораму с использованием видеосъёмки со спутника и 3D трансляторов. Этакий музей живой природы… М-да.

Гости уже подумали, что старый священник забыл, о чём хотел рассказать. Но он, покачав головой, как бы договариваясь сам с собою, продолжил:

«Так вот, это прозаическое девственное место хранит удивительную неразгаданную тайну (романтичную и грустную, как водится). Меня она волнует по сей день.
До восьмидесятых здесь жили три крепкие семьи. Одиннадцать душ, не считая нас со старухой.
 
Мальчика из семьи Ярвиненов и девочку Нумми связывала невероятная дружба. Они и внешне напоминали единое целое – одуванчик (старик улыбнулся воспоминанию): соломенные волосы у неё и льняные кудри у него… Как вы можете догадаться, эта связь переросла в глубокое чувство.

Но случилось несчастье. Сюда завезли наркотики, и Юсси пошёл по наклонной. В семнадцать он пропал. А Тарья вышла замуж за односельчанина Микаэля и вскоре родила Яни. Семья Юсси покинула мыс. Сын Тарьи после армии с концами уплыл в Швецию, а через год по дороге в больницу умер муж от пневмонии.

Пароходство назначило вдове пенсию, но за короткое время на неё свалилось слишком много испытаний. Мы часто беседовали, однако это не помогло. Тарья призналась, что её счастье вместе с Юсси давно ушло с острова.
 
Женщину стало одолевать снохождение, и, чтобы не разбиться на скалах, она привязывала себя ремнями к кровати на ночь. Однажды, по-видимому, забыла …».

Он передохнул и продолжил:

«… В 2010-м случился ряд удивительных событий.
Тарье и Юсси, будь они живы, исполнилось бы по пятьдесят лет.
18 июня, как раз в её день рождения, по радио передали, что в районе маяка береговая охрана арестовала пьяных рыбаков, твердивших, что видели какое-то «существо», но им не поверили и история вскоре забылась. Где-то в октябре здесь появился медведь-шатун. Ему приглянулся пустовавший коттедж Мякиля. Приходил к нему не единожды, порушил поленницу, оставлял заметы. Помню, наш лесничий Рихард не мог взять в толк, зачем животное идёт к пустому дому на открытую местность. Однако это ему помогло завалить зверя.

Лесник оставил катер поблизости, а сам залёг за оградой дома. Он дождался. Бродяга вышел на блеянье козы. У Тарьи раньше была Ида, но объяснить откуда шёл звук в тот момент Рихард так и не смог. Он снял шатуна из штуцера точно в сердце.
Дом Тарьи открыли, надеясь найти какие-то ответы. Ничего особенного не обнаружили, лишь ножные ремни да на полке с одеждой мужскую пару… А давайте я покажу».

Священник прошёл в дом. Заинтригованная молодёжь поспешила следом.

– Та-а-к, где же они?.. Вы почему на полу спите? – невпопад обратился к гостям.

– А невозможно уснуть, кровать скрипит, видно сильно рассохлась, – улыбаясь, ответила девушка.

– Рассохлась, говорите… Ага, вот они.

Викарий снял с полки пакет и вынул аккуратно заштопанные джинсы и приталенную рубашку с длинными языками воротника – всё по моде семидесятых. Размер тинейджерский. От силы 44.

– Эта одежда не могла принадлежать мужу или сыну Тарьи: первый был крупным мужчиной, а второй родился намного позже хозяина вещей, – пояснил настоятель.

– Может, хозяйка хранила вещи своего мальчика? – предположила одна из гостей и тут же с сомнением покачала головой.

Когда все вышли на воздух и расселись у костра, старик продолжил рассказ, который, по-видимому, шёл к завершению – лицо рассказчика исказила печаль.
«… Они нашли следы снегоступов, оборвавшиеся у полыньи. Намётанный глаз лесничего отметил, что прошли двое. Снежные края у воды не были нарушены. Объяснений не нашлось… Мы унесём эту тайну в другой мир», – викарий утвердительно кивнул.
И добавил:

«Я слуга божий и верю в неисповедимые пути Господни. Также крепко верю в то, что здесь произошла чудесная история. Войкукке было дано прожить земную любовь».
Ребята поблагодарили старичка и проводили к дому. За оградой виднелись две могилы. Микаэль Мякиля 03.1955-12.2003гг, Тарья Мякиля – 06.1960-06.2005гг.

Войкукка – одуванчик (фин.)
Лейоне – лев (фин.)