Рассказ о Тихоне

     Шла война.
     Летом 1943 года готовилась широкомасштабная военная операция. Наша армия должна была нанести сокрушительный удар по немецким захватчикам на очень большом пространстве.
     На острие атаки взвода, в котором служил Тихон Прохоров, оказался маленький лесной хутор, не обозначенный на карте. К нему вела узкая тропинка через неглубокий овраг. По дну овражка протекал чистый ручей с очень холодной водой.
     Атака была жестокой, но скоротечной. Во время этого боя Тихона чем-то сильно шарахнуло по голове  и он упал без сознания.
     Сколько он был без памяти - не известно. Очнулся Тихон глубокой ночью от сильного озноба - его колотило всего, как зерно в зернодробилке. Немного успокоившись, Тихон стал ощупывать своё тело - всё было на месте и без повреждений, только голова  гудела, как колокол, да в ушах звенело. Своих документов, писем и других мелочей, необходимых солдату, в карманах он не обнаружил, оружия тоже не было. Тихон на фронте был давно и поэтому знал, что после боёв при первом же затишье проходят  трофейщики и собирают оружие и документы у погибших. Потом на основании собранных документов составляют списки безвозвратных потерь. Видимо Тихон был долго без сознания, если его посчитали мёртвым и забрали всё из карманов.
     С рассветом Тихон стал потихоньку осматривать место последнего боя. Война приучила всё делать с осторожностью: где ползком, где броском, опасаясь выстрела, он обследовал всё ближайшее пространство и, убедившись в безопасности,  стал стаскивать погибших солдат в одну воронку - их было одиннадцать. Тихон знал по опыту, что скоро должны появиться похоронщики и он решил им помочь, перетаскивая убитых в одно место, но он не знал, что наступательная операция нашей армии была настолько стремительной и успешной, что фронт далеко позади себя оставил это местечко и что похоронщики, не успевая подбирать погибших, обошли стороной этот, не указанный на карте, лесной хуторок.
      Уставший от тяжёлой работы, Тихон подошёл к ручью, чтобы напиться и умыться. "Это ж как тебя разнесло и разукрасило" – подумал и присвистнул он, когда увидел своё отражение в воде. Испугавшись собственного свиста, Тихон быстро присел и оглянулся - вокруг никого и полная тишина. Голова по-прежнему гудела, а лицо приобрело бесформенный вид и имело жёлто-фиолетовый цвет. Побрызгав на него холодной водой, Тихон побрёл к домам лесного хутора. По пути он увидел убитого немца, порылся в его подсумке, нашёл там несколько сигарет, самодельную зажигалку, с десяток сухарей и плитку шоколада. С ремня снял фляжку со шнапсом и нож. Забрав всё это богатство, Тихон стал не спеша осматривать дома и хозяйственные постройки. Домов в хуторе было десять, да пяток сарайчиков и навесов для сена. Строения не сильно пострадали от боевых действий, видимо война прошла мимо этих мест. Осматривая дома, Тихон всё примечал – где какой инструмент, где продукты, где какая одежда. В одном из домов он увидел девчушку – ползунка, которая совала себе в рот всё, что было вокруг.
- Вот это находка!  -  проговорил Тихон.
- Где ж твои папка с маманькой? – он внимательно осмотрел весь дом, никого.
- Ты наверное замёрзла и есть хочешь, как же тебя звать – величать?
Тихон сунул девчушке сухарик, укутал покрывалом и положил её себе на колени. Девчушка принялась энергично сосать хлебец. Насытившись и согревшись, она быстро заснула. Тихон  положил ребёнка на кровать. А сам продолжил осмотр строений. За дальним сараем Тихон обнаружил местных жителей – два старика и пять баб разного возраста – они были расстреляны немцами незадолго до атаки.  Вернувшись к ребёнку, Тихон проговорил:
- Нашёл я твою маманьку, а с нею и бабаньку, да не одну – нет у тебя больше никого. Одна ты осталась здесь из живых, одна живая душа.
Девочка спала, Тихон, немного помолчав, добавил:
- Раз ты одна живая душа, то назову я тебя Душенька. Будем мы с тобой здесь обживаться. Идти мне некуда. Ты сирота и я сирота.
    Ещё задолго до последнего боя Тихон знал, что его родную деревню на Смоленщине немцы сожгли дотла вместе с жителями – никого не осталось. Ещё Тихон знал, что его без документов арестуют сразу же, как только он выйдет из леса, и как дезертира или же вражеского диверсанта поставят к стенке и особо разбираться не будут. Не хотелось ему такой расправы над собой.  Тихий хутор пришёлся ему по душе и он решил остаться здесь.
     Пролетело несколько дней. За это время Тихон оттащил подальше в лес убитого немца, похоронил местных жителей и над их могилкой поставил крест с надписью: «Местные хуторяне, два старика и пять женщин».
     Когда Тихон прощался со своими сослуживцами, то долго всматривался в их лица. Это были, кроме одного, его ровесники – разница в два- три года не ощущалась.
      Сашка Степняк – весельчак, балагур, душа взвода.
      Григорий Мороз – задиристый малый.
      Ефим Хохлов и Мишка Мохначёв – два друга, везде вместе, их так и звали: два сапога – пара – Хохмач и Мохнач.
      Николка Трубных – бренчал на одной струне и нагонял тоску.
      Фёдор Старшинов – всё  время что-нибудь мастерил из любого подручного материала.
      Степан (фамилии его Тихон не запомнил) – спал почти постоянно и из-за этого прозвали его Сурок.
      Михаил Ракитин – самый старший во взводе по возрасту, ему было 35 лет.
      Егор Вдовин – вечно недовольный человек.
      Остап Кручина – здоровяк, троих на себе таскал.
      Клим Меньшиков – самый тихий простой парень, но по фамилии прозванный Князем.
      И хотя самому Тихону не было ещё и двадцати трёх лет, деревенская жизнь научила самостоятельно принимать решения и не бояться трудностей. Он недолго постоял над холмиком, смахнул набежавшую слезу и пошёл к хутору.
     В один из дней, когда Тихон занимался какой-то работой, к нему подошла худющая – кожа да кости – дивчина.
- Ты кто? Откуда здесь взялась? – спросил Тихон, но дивчина молчала и лишь неопределённо махала рукой, при этом в глазах её светился огонёк тоскливой радости.
- Как тебя звать-то?
 Дивчина начала руками показывать на деревья: она жестами как бы рвала фрукты и показывала себе на рот. Тихон догадался – она хочет есть, он сорвал несколько яблок и груш и протянул их ей. Дивчина радостно схватила грушу и прижала её к своей груди, жестами показывая то на грушу, то на себя.  Тихон понял:
 - Тебя зовут Груша? А можно я буду называть тебя Груня?
Она радостно заулыбалась довольная тем, что её правильно поняли и точно угадали её имя.
- Значит Груня, а меня зовут Тихон. Тихон Прохоров. Вот и познакомились. Сколько ж тебе лет, Груня? – она смело четыре раза разжала пальцы на своей руке.
- Двадцать?  А на вид и пятнадцати не дашь.
Щёки Груни зарделись, она слегка наклонила голову и отвела взгляд.
- А почему ты всё время молчишь? Ты не можешь говорить? А меня хоть слышишь? – Груня утвердительно кивнула головой.
- Что же это я тебя вопросами замучил? Ты, наверное, голодная.  Иди к ручью, приведи себя в порядок и поешь чего-нибудь,  да за Душенькой присмотри.
    Груня внутренним чувством ощутила здесь полную безопасность и тихое уединение, где она, наконец-то, за долгие скитания, сможет спокойно жить.
    Так и стали на хуторе жить Тихон, Душечка и Грушечка – так он ласково её
называл.
    Время летело день за днём и порой так быстро, что Тихон не успевал засветло завершить ту или иную работу. А работы хватало. Надо было убирать следы военных действий, ремонтировать разбитое.  Тихон окончательно решил поселиться на хуторе, а для этого надо было проводить необходимые хозяйственные дела: заготовить дрова – благо лес рядом; убрать урожай и оформить запасы продуктов на зиму; надо было наловить зверушек и навялить мясо. Тихон каждый день с утра до вечера был чем-то занят.  Он много раз делал и переделывал ловушки – подсказать было некому, а своего опыта в таких делах оказалось маловато. Вот и трудился Тихон, не покладая рук, над очередной проблемой, пока  не получалось так как надо и как самому ему было удобно. Груня тоже не сидела без дела.  Она готовила что-то поесть для Тихона,  для себя и для Душеньки,  старалась делать заготовки на зиму, собирала грибы, ягоды и целебные травы. Надо было ещё и одежду подобрать и перешить для Тихона, для себя и особенно для Душеньки, которая привязалась к Груне и была всегда рядышком.
    Время летело быстро.  Тихая размеренная, хоть и в сплошных трудах, жизнь сделала своё дело.  Лицо Тихона приобрело нормальный вид и Груня украдкой любовалась им.  Стройное мускулистое тело Тихона тоже вызывало у неё восхищение. Сама Груня из худышки-замухрышки превратилась в настоящую красавицу: всё было при всём и было на что посмотреть. Однако Тихон заметил это преображение лишь глубокой осенью. Он стал подолгу задерживать взгляд на фигуре Грушеньки, от чего та смущалась, металась в разные стороны, пытаясь скрыться за какой-нибудь работой. Но однажды Тихон резко схватил её, сильно обнял, прижал к себе и горячо зашептал прямо в ухо:
- Будь моей. Будь моей женой. Ты хочешь быть Прохоровой? Будь Прохоровой.
Грушеньку бросило в жар, сердце сладостно встрепенулось. Она хотела сначала оттолкнуть Тихона, но потом вся обмякла и нежно, положив свои руки ему на плечи, прижала его голову к своей груди.
    Долгими зимними вечерами Тихон рассказывал Грушеньке о своей родной деревне, об игрищах среди молодёжи, о разных делах своих односельчан. Рассказывал и о себе, и о фронте, и о том, как он и где воевал.  Рассказал  и о последнем его бое возле этого хутора, и о том, что он без документов, и что идти ему некуда.   Убаюканная голосом Тихона,  Душенька быстро засыпала. А лицо Груни от рассказов то сияло и смеялось, то хмурилось и было печально, то наливалось гневом и злобой. Сама же Груня хотела многое рассказать Тихону и открыть свою душу, но не могла – она с рождения была немой.  Не могла Груня рассказать о том,  что родители ещё во младенчестве отдали её в детский дом,  где она пробыла долгих десять лет.  Потом её перевели в трудовую коммуну для глухонемых,  где она работала так же,  как и все её друзья по несчастью.  Не могла Груня рассказать и том,  как  немецкие самолёты разбомбили их коммуну под Гродно,  как почти все воспитанники погибли и лишь некоторые из них разбежались в разные стороны.  Как же она хотела выговориться – слёзы её просто душили от воспоминаний.  Не могла Груня сказать и том,  как спала в звериных норах, как в сожжённых деревнях она откапывала уцелевшие тряпки,  пытаясь всё найденное натянуть на себя, чтобы не замёрзнуть,  как видела людское горе и слышала бесконечный плач детей и стоны изувеченных,  как пьяные немецкие солдаты плясали на трупах убитых ими людей,  какие бесчинства творились на огромной территории.  Многое видела Груня,  но не могла ничего сказать.
    В трудах и заботах друг о друге незаметно пролетели зима, весна, да и лето было почти на исходе.
    В августе 1944 года Тихон вдруг услышал голоса людей, шедших по тропинке через овражек. Это была большая группа 10-15-летних мальчишек и девчонок в сопровождении трёх взрослых мужчин.  Увидев хутор, взрослые решили стать здесь лагерем, благо жильё, лес и вода были рядом.
    Тихон с опаской вышел к людям.  Сначала осторожно, но потом всё смелее и смелее он разговорился и выяснил, что дети эти из одного детского дома, что они там очень голодали и что взрослые решили их вывести в турпоход с целью найти подходящее местечко в лесу, стать там лагерем и подкормить детей дарами леса. В свою очередь Тихон сообщил о том, что хутор этот из десяти домов, что он с Грушенькой и Душенькой занимают один, а остальные свободны и можно в них разместить детей.
    Жизнь на хуторе закипела, лес наполнился детскими голосами. Под руководством Николая Серафимовича мальчишки быстро навели порядок в пустующих домах и на прилегающей территории. Захар Степанович организовал девчонок для сбора грибов, ягод, шишек и целебных трав.  А Иван Петрович с двумя пацанами занялся обустройством столовой или же, как он сам выразился, места коллективного пользования.  Они из-под навеса выгребли остатки сена и соорудили из подручного материала столы и скамейки.  Рядом  с навесом Иван Петрович сложил из камней подобие плиты и стал там готовить в большом котле кашу.  Дрова и воду ему подносили Колька Видов и Славка Старцев.  И если Колька был скромным, тихим и незаметным, то Славка, в противовес ему, был шустрый и разбитной парнишка.  Он с первых дней сразу же стал подбегать к Тихону с тем или иным вопросом.  Иван Петрович всецело был занят кухонным процессом, ведь накормить полсотни голодных ртов из скромного ассортимента продуктов – это надо было уметь и отдавать этому всё свободное время.
    Детдомовцы жили своей жизнью, но по вечерам Николай Серафимович в импровизированной столовой собирал всех вместе и начинал рассказывать о событиях в истории нашей родины, особенно выделяя доблесть, мужество и подвиги значимых исторических персонажей.  Ребятишки всегда слушали его, затаив дыхание, но по окончании беседы они наперебой обсуждали тему данного вечера.  Захар Степанович обучал подопечных грамоте и математике.  Тихон с Груней тоже приходили на эти посиделки, Груня даже пыталась азы грамоты освоить.  Много они узнали нового из рассказов Николая Серафимовича, узнали и о продолжающейся войне, и о зверствах фашистов, и о разорённых городах и сёлах, и о трудовом подвиге народа. В свою очередь Тихон рассказал о том, как он воевал, как оказался на этом хуторе, о расстрелянных стариках и женщинах, о погибших солдатах.  Рассказ Тихона сильно задел за живое Славку Старцева и он потом несколько  раз говорил об этом и с Тихоном и с Николаем Серафимовичем.
    Как то Николай Серафимович подошёл к Тихону и спросил:
- А как называется твой хутор и почему он не обозначен на карте?
- Не знаю – ответил Тихон – для меня это тоже загадка, ведь когда мы шли в атаку, то и не предполагали натолкнуться здесь на жильё.   
- А давай мы его назовём Тихон-хутор – предложил Николай Серафимович – нанесём на карту, ребятишкам скажем, что имя героя закреплено за этим населённым пунктом – вот обрадуются, особенно Славка.  А то он мне все уши прожужжал твоей историей.
Тихон промолчал из скромности, а Николай Серафимович достал из планшета карту этой местности, сверил по компасу направление, расстояние, внёс карандашом изменения и поставил значок с надписью “Тихон-хутор”.
    До поздней осени в лесу и на хуторе раздавался детский гомон. Детдомовцы слегка поправили своё здоровье на целебных травах, чуть порозовели их щёки от немудрёной, но постоянной пищи, голоса окрепли и радостно зазвенели.  Под руководством Николая Серафимовича детишки быстро навели порядок в местах своего пребывания, собрали свои пожитки и ушли по тропинке к своим зимним пенатам.
    Груня привыкла к шуму детворы, ведь она и сама была из многочисленной “семьи-коммуны”.  При прощании с детдомовцами у неё даже навернулись слёзы, но Тихон прижал её к себе и она быстро успокоилась. Груня ещё долго ходила потом в те дома, где жили девчонки, подолгу стояла там, вспоминала девочек и думала о чём-то своём.
    Зима и весна на хуторе прошли своим чередом.
    В конце мая 1945 года, когда Тихон был возле ручья и набирал воду в вёдра, то заметил приближающегося человека.
- День добрый – произнёс путник.
- Добрый – не спеша ответил Тихон.
- Что-то сторожишься ты, хозяин.  Аль людей давно не видел? Я ищу Тихон-хутор, не здесь ли?
- Он самый.
- Мне говорили, что места здесь тихие, никого нет в округе, отдохнуть можно, по грибы сходить.
- Живи, коль человек хороший – проговорил Тихон.
- А ты знаешь-то, немца побили, сдох в своей берлоге. Победа, хозяин!
- Иди ты! – у Тихона спёрло дыхание, и он даже присел на бережок.
- Эка, брат, да ты, я вижу, ничего не знаешь о событиях в мире. Ну, ладно, приходи ко мне вечерком, потолкуем. Какую избу-то занять?
Тихон показал на дом, в котором он с Груней проживает и сказал, что все остальные пустуют и пусть путник выбирает себе любой.
    Фёдор – так представился вечером путник – был старше Тихона лет на пятнадцать, не высокого роста, коренастый, с коротко подстриженными волосами с проседью, с задорным огоньком в глазах и с хорошо подвешенным языком – он болтал без умолку обо всём. Говорил о войне, о победе, о героях, о трудовом подвиге народа, о природе, о разрушенных городах, о подъёме сельского хозяйства, обо всём на свете, но о себе не проронил ни слова. В любой теме он не замолкал до тех пор, пока его слушали Тихон с Груней. Фёдор прожил на хуторе больше двадцати дней и почти всё это время он проводил в лесу, бродил не спеша от одного дерева до другого, собирал какие-то веточки и корешки, долго их вертел в руках и рассматривал со всех сторон, а потом что-то записывал в свой блокнотик.  К концу его пребывания веточек набралось не мало, и почти все он забрал с собой вместе с блокнотом, из которого зачем-то вырвал несколько страниц и выбросил их.
    Снова Тихон с Груней и Душечкой остались одни. Они не знали радоваться ли победе или нет, не знали, что делать дальше – оставаться на хуторе или выходить “в люди”.
    Пролетел ещё месяц.  В один из дней июля на хуторе появились вооружённые люди в военной форме. Несколько дней пришлые грубо и бесцеремонно переворачивали содержимое домов в поисках чего-то запретного, нашли какие-то цифры на бумажках, посчитали их шифровкой, арестовали и избили Тихона, а затем увели с собой, обвинив его в шпионаже. Суд быстро, не разобравшись ни в чём, осудил Тихона на восемь лет и поехал он отбывать срок в далёкие лагеря.
    Осенью 1953 года Тихон Прохоров был освобождён. Куда ему было податься, он не знал. Проехав всю страну, Тихон побывал на пепелище своей родной деревни на Смоленщине – никто его там не ждал, да и деревни как таковой больше не существовало – некому было возродить жизнь, всё поросло бурьяном, кустарником да деревьями.  Побыв несколько дней в ближайшем городишке, Тихон решил вернуться на тот хутор, который приютил его в военное лихолетье.
    Долго Тихон искал знакомую тропинку, заросла она.  Цепкая память вела его через лесные заросли к Тихон-хутору. Но и здесь его никто не ждал. Покосились и посерели дома, трава кругом по пояс.  С грустью в глазах Тихон обошёл все постройки – ничего не напоминало о былой жизни.  Не много постояв в раздумьях, он засучил рукава и стал постепенно наводить везде порядок – жизнь продолжалась.
    Худо ли, бедно ли, но Тихон прожил на хуторе двенадцать лет, изредка выходя в райцентр, расположенный в 12 километрах от леса.  Там он делал необходимые покупки, иногда общался с солдатками, потерявших мужей на фронте, звал некоторых на хутор, но почему-то возвращался всегда один.  Во время редких визитов в райцентр Тихон всегда подходил к одной девочке, которая часто стояла у вокзала и ждала не вернувшегося с войны отца.  Звали её Машей. Тихон подходил к ней, молча садился рядом и, немного повздыхав, непременно спрашивал:
- Всё ждёшь?
- Жду, дядя Тихон.
- Сколь времени-то прошло. Поди и забыла уж как выглядит папаня?
- А я всё равно буду ждать. – Упрямо твердила Маша.
- Ну жди. Жди всем ветрам назло.
    Летом 1965 года к Тихону пожаловала целая делегация пионеров во главе с Машей, которая к тому времени уже выросла и стала пионервожатой в местной школе.  В руках её была газета “Красная звезда”.
- Дядя Тихон,  – проговорила Маша – наша пионерская организация разыскивает героя, о котором здесь написано. Это не вы ли, случайно?
Притихшие ребятишки ждали ответа. Тихон посмотрел на них, пригласил всех за стол, накормил лесными дарами и лишь потом взял газету и прочитал статью.  Прочитал, притих, думая о прошлом и соображая, откуда “Красной звезде” известны мельчайшие подробности о его последнем бое на этом хуторе.   Он ещё раз взглянул на статью, на фамилию автора – Старцев.  И тут он всё вспомнил.
- Да, это правда. Статья написана про меня.  Только  я подвига не совершал, просто воевал, да и не один я был, вернее один я остался в живых, остальные погибли при освобождении этого хутора.  – На глазах у Тихона заблестели слёзы.
Пионеры загалдели на все голоса:
- А как это было?
- Тяжело ли на войне?
- А у вас орден есть?
- А не страшно ли было?
Маша угомонила ребятишек и попросила Тихона рассказать обо всём подробно. Он долго собирался с мыслями, а потом – с небольшими паузами – начал рассказывать обо всех событиях своей жизни. Говорил о своей деревне, полностью сожжённой немцами, об ожесточении солдат на фронте, о боли в сердце за истоптанную врагами землю, за загубленные жизни матерей, сестёр, детей. Тихон, часто замолкая, погружённый в страшные воспоминания, даже не заметил, что день подходит к вечеру.
- Дядя Тихон – проговорила Маша – уже поздно, детям нужно ещё вернуться в райцентр. Давайте мы придём к вам завтра и продолжим беседу или приходите к нам в школу, там будет гораздо больше слушателей.
- Ну что ж.  Пока стоит прекрасная погода – приходите ко мне, угощу чем-нибудь, да чаем на лесных травах побалую.  Ребятишкам нужно бывать в лесу и дышать чистым целебным воздухом.
    Маша приводила пионеров на хутор ещё несколько раз и каждый раз Тихон кормил ребят, угощал их чаем и рассказывал об ужасах войны и о своём последнем бое. Когда он подходил к событиям лета 1945 года, то замолкал и опускал голову – о лагерях не хотел говорить, а о Грушечке и Душечке ничего не знал. Не знал Тихон, что девочку определили в детдом.  Не знал, что после его ареста Груню, пытаясь заставить её заговорить, в буквальном смысле,  пытал следователь-садист, который кочергой повыбивал ей все зубы, а потом, чтобы скрыть следы своего насилия, едва живую девушку бросил ночью под проходящие танки. Ничего этого Тихон не знал, но постоянно жил надеждой, что Груня с Душечкой когда-нибудь объявятся, поэтому и не уходил он с хутора.
    Пионеры после знакомства с Тихоном написали в “Красную звезду”  отклик на статью Старцева с пометкой “герой нашёлся”. Старцев не заставил себя долго ждать и осенью приехал к Тихону, который обрадовался встрече. Они долго по вечерам сидели у костра и вспоминали осень 1944 года, когда Славка Старцев четырнадцатилетним пацаном с другими детдомовцами проживал здесь. Оказывается Славка ничего не забыл. Со временем стал корреспондентом “Красной звезды” и к юбилейной дате дня Победы написал статью о Прохорове Т. С., но перед этим он поднял архивы и нашёл запись о подвиге солдат, шедших в атаку на безымянный хутор в лесу.  В донесении было указанно, что всем павшим в том бою присвоены медали “За отвагу”. В списке значился и Прохоров Т. С. с пометкой “посмертно”.
    Боевую награду Тихон Семёнович Прохоров получал на площади райцентра при большом скоплении сельчан. Пионеры во главе с Машей торжественно отдали герою салют и спели несколько песен. Рядом с Машей был Славка – их вместе свела судьба одного человека.  Но самым трепетным моментом оказалась встреча Тихона с Душенькой. Евдокия Тихоновна Прохорова была приглашена на торжество всё тем же неугомонным Славкой. Слёзы радости катились по щекам Тихона.
                Николай Ключищев.