Письмо жене из Каира

Письмо жене из Каира

Здравствуй, милый друг, дорогая моя жёнушка! Извини, что пишу не сразу, ты же знаешь какой я несобранный.
Сегодня уже двадцать первый день как я в Африке, но работать мы начали фактически лишь несколько дней назад.
Я, конечно, уже по вас соскучился. Но терпеть готов и могу ещё долго. Почему-то особенно скучаю по сыну Ванюшке, аж до слёз. Обними его и дочку Машу, скажи им, что я их люблю и хочу видеть. Их фотографии я специально с собой не взял, чтобы не видеть их и чтобы тосковалось меньше. Передавай привет папе и тёте Рае. А также позвони сестре Татьяне – пусть передаст родителям, что у меня всё нормально.

Откровенно говоря, ненормально было с самого начала. Улетали с проблемами. У нас груз перепутали (как такое вообще возможно? но, похоже, в России может случиться что угодно). К нам в груз затесался не наш ящик. Пока туда-сюда выясняли, оказалось, что это гроб с каким-то высокопоставленным ливанским чиновником. Еле-еле отбоярились…
Ладно, взлетели…

Самолётик нам достался уникальный. Турбовентиляторный АН Бог знает, какой серии. Кажется, во времена Хрущёва с таких самолётов разбрасывали удобрения над полями. Он приспособлен для перевозки грузов, но не людей.
Устроились мы, человек восемь-девять, вместе с экипажем, в закутке, что рядом с пилотным отсеком. Сжались калачиком, как зародыши в материнском чреве и полетели с Богом (или Аллахом?) Туалета нет. Так что ежели приспичит (а летит эта чудо-машина аж целую вечность), то добро пожаловать в соседний отсек на свежий воздушок, где холод собачий как на Северном полюсе. Естественно, никому не хотелось справлять естественную нужду в таких условиях, так что мы это делали в какую-то закрытую крышкой посудину в родном отсеке.
Полёт над Каиром – зрелище увлекательное. Огромнейший город, под десять миллионов жителей. Сверху виден Нил. Родимый Нил, город юности, я рад снова встретить тебя!
Пролетели над пирамидами. Они сверху как маленькие бугорки смотрятся…
Приземлились. Вышли из самолёта. Ощущение – будто в духовке оказались. Я сразу молодость вспомнил и человеком себя почувствовал.
Прохождение таможни и весь этот геморрой описывать не буду. Это устно по возвращению. А, может, и забудется как несущественное.
Поселили нас в гостинице. Вполне нормальное обиталище. Я ко всему привычен – и колхозные койки Советского Союза протирал, и в пятизвёздочных мальтийских отелях бока отлёживал…

Напарник по работе, товарищ по гостиничному номеру, коего я зову «сожитель»,  попался вполне приемлемый. Предыдущая богатая разъездами жизнь, научила меня сживаться с кем угодно, хоть с чёртом. Да и сам я с годами стал более терпимым и терпеливым, неспросливым и нетребовательным. Сама знаешь, что могу переспать хоть на полу, даже если вокруг меня будет выступать военный ансамбль песни и пляски имени Александрова. Бери пример. А то ты перед телевизором носом клюёшь, а спать ляжешь – так мышиный шорох тебе заснуть не даёт… Не сердись, дорогая. Целую тебя.

* * *
Пишу два дня спустя. Чувствую себя хорошо, несмотря на жару. Вот только через пару дней по прилёте что-то со мной случилось. Возможно, подловил я какую-то бяку кишечную. (Не соблюдал гигиену? А ведь доктор рекомендовал перед приёмом пищи принимать для профилактики грамм 50 крепкого алкоголя). Или я всё-таки перегрелся? Пардон, понос зелёный и затрясло всего даже под двумя одеялами.  Провалялся двое суток в холодном поту… Но очухался.

Сейчас в норме. Хожу в спортивный зал. Растрясаю живот. Пыхчу и потею. По их дурацким обычаям тело нельзя обнажать даже в спортивном зале, так что я вынужден обливаться потом в синтетических штанах и такой же майке. Майка мокрая насквозь, но снимать не смей. Чего они боятся? Что я вызову у кого-нибудь гомосексуальные позывы?

Кормёжка тут сносная. Но не более того. Никаких соков и фруктов. Из овощей – только несколько ломтиков длинного парникового огурца и безвкусного помидора. С нашими овощами не сравнить. Короче, это не курорт. Но жить можно. Спиртного тут нет совсем. Даже пиво найти – проблема. По мусульманским законам пить нельзя. Но наших это, конечно, не останавливает. Мой сожитель пьёт беспробудно. Как начал ещё в московском аэропорту перед вылетом, так и продолжает ежедневно. Те запасы водки, которые я с собой взял, он давно изничтожил (за что я ему весьма благодарен). Где-то в городе он нашёл нужные ему точки, которые регулярно посещает, принося оттуда редкостную алкогольную бурду местного разлива. Надо отдать ему должное – несмотря на колоссальное количество выпиваемого, он ведёт себя почти нормально. Не агрессивен. Только становится излишне говорливым. Приходится его выслушивать. Здоровье у него (тьфу-тьфу) лошадиное, и все мои представления о человеческих возможностях выпить он перепутал.
Я не пью, и пить не хочется. Хочется мне другого. Ты хорошо меня знаешь, чтобы догадаться чего я хочу. Когда же у меня это будет? Меня и здесь ничто не интересует. Не хочу никаких музеев, никаких походов, никаких развлечений. Я хочу РАБОТЫ. Мой профессиональный английский здесь почти бесполезен. На улице никто на нём не говорит. В гостинице понимают с трудом, а порой вообще не понимают. На работе понимают плохо. А вещи приходится объяснять сложные. Наши специалисты изъясняются на диком русском. «Вон ту хреновину надо вон туда пришпандорить и всё будет тип-топ». Старший мастер Николай тремя матерными словами описывает любой технологический процесс. Наложи это на моё абсолютное невежество в технических вопросах, и ты поймёшь мои проблемы. Нужен арабский язык, на котором я здесь кое-как на работе и в быту объясняюсь. Кое-что вспомнил, кое-что подучил. Но серьёзно учить вряд ли буду. После изучения японского мой организм не примет никаких других языков. Мозг скажет: «Хватит меня насиловать!»
Я здесь ничего не купил, и покупать тут особо нечего. Цены не ниже, чем у нас, кроме, пожалуй, на обувь и кожу. Недорого серебро. Денег я потратил уже вроде бы немало, а ничего существенного не приобрёл.
Условия проживания не совсем такие, какие были обещаны. Попросишь воды в номер принести – принесут. Но предъявят счёт, который тебя не обрадует.

* * *
Вчера были на пирамидах. Эту достопримечательность я посетил уже во второй раз. Никогда не думал, что судьба забросит меня на эти загадочные сооружения, которые я когда-то только в учебниках истории видел. Вот и носит меня судьба по разным странам и никак не прибьёт к спокойной гавани… На пирамидах встретился мне старик англичанин (кого там только нет со всего мира, полно и новых русских…) Спрашивает меня – откуда я. Отвечаю, что из России. Говорит, что ни за что бы не подумал. Значит, даёт о себе знать пройденная у англичан школа, отточенное с ними произношение. За русского не принимает никто. Спасибо, босс! Thank you, Mr. Thompson!

Спрашиваю у англичанина – откуда. Отвечает, что из Лондона. Тут я вспомнил, как должен был несколько раз выезжать в Лондон. И каждый раз мне выезд зарубали. Всю свою карьеру ходил я по краю. Всё время кто-то меня пас, не давал ходу. Что такое для переводчика оставаться вне живого языка, не бывать в стране, где этот язык – средство живого общения? Это как пловцу всё время тренироваться в сухом зале….

Как там Грэй без меня поживает? Не голодает ли? Купи ему на рынке говяжью голову, попроси папу порубить. А то по возвращению не узнаю племенного кобеля-кавказца.
Я мог бы отсюда позвонить по телефону, но за это надо платить валютой из своего кармана. Дорого. Из России сюда тоже можно позвонить, но это станет ещё дороже. Поэтому воздержусь.
Слышала новость про нашего министра юстиции? До нас дошли российские газеты с фотографиями этого ответственного товарища без трусов с голыми девками в бане. Хороший министр. Не удивлён. Бывал я в этих сферах. Видел своими глазами.
Наша работа здесь – модернизация танка. Он старенький, ещё с евреями в семидневной войне воевал. Но железяка крепкая. Если кое-что в нём доработать, кое-чем оснастить, усилить броню и новую электронику поставить, то этот старичок себя ещё покажет. Не хуже новых дорогущих американских тележек будет. Дёшево и сердито.

Через неделю мы выедем на испытания танка в пустыню. Будем стрелять. Стрельбы покажут результаты нашей работы. Надеюсь, что всё пройдёт нормально. В этом случае будет заключён контракт, который обеспечит работой наших специалистов, а наша фирма и казна получат приличные деньги. Как их будут тратить, это только Аллаху известно.
В пустыне предстоит провести месяца полтора-два. А там температура под 40 градусов. Хорошо, что я жару переношу легко. Сказывается закалка, полученная в молодости в Сахаре. Как я там я там выдержал целый год, в жаре, тоске и одиночестве, сам себе предоставленный? Год в Африке, потом год школьным учителем, три года по контракту с англичанами, два в армии и т.д. и т.п. Как-то незаметно к сорока годам подошёл. А работать по-настоящему так ещё и не начал. С тоской думаю о возвращении на родину в контору. Тюрьма за колючей проволокой. Угнетает чувство невостребованности и неиспользование моих знаний и умений. С этим свыкнуться никак не могу. Впрочем, ты всё это знаешь. Не буду петь старую песню.
Когда вернусь – не знаю. Скорее всего, в конце ноября, поближе к своему дню рождения (ты знаешь как я его не люблю, ибо каждый ДР – как напоминание о пролетающем времени и бесполезности моего существования).
Позвони на работу моему начальнику. Получи через него мою зарплату. Ведь вам жить как-то надо. И в библиотеку тоже позвони, продли срок возврата взятых мной книг.
Будь внимательна и за ребятами присматривай. Пусть Ванюшка читает и делает гимнастику. Пусть ложится спать вовремя, а не в полночь.

* * *
Сегодня суббота, 5 июля. Сегодня попробую отправить это письмо. Пока я отсутствовал, мне дома по почте наверняка пришли какие-то письма. Ты их собери, положи в шкаф. Я по приезду на них отвечу.
Откровенно говоря, домой хочется. А дома что делать? Опять в тюрьму ездить? Заколдованный круг. А годы летят… Посмотрел я на себя в видеофильме (наш оператор снимает нашу работу, фиксирует как мы с танком возимся). Какой-то лысый гнусавый мужичок с животиком. Мне он совсем не понравился.
Живём мы на окраине Каира, на территории военного городка. Это очень неудобно. Чтобы выбраться в город, нужно брать такси. Опять же за свой счёт. Кроме пирамид возили нас ещё в какой-то музей древностей. Смотрел я на камни, которым тысячи лет, и было мне скучно. Ничто меня не интересует, и ничего я не хочу. Хочу только работы, независимости, и не хочу нищеты. Как вспомню, как мы прошлый год перебивались, когда я без работы маялся и дома денег даже на еду не было – так дрожь берёт. Вот что значит жить на развалинах империи. Закругляюсь. Целую тебя и детей. Привет папе и тёте Рае. Скажи детям, что я по ним соскучился. Всего доброго.
Твой непутёвый муженёк.

P.S. Вкладываю в конверт листик эвкалипта. Тут их много растёт. Ещё есть фикусы, пальмы, кактусы. Мой египетский коллега, молодой танкист Мухаммед, вырезает из кактусов мякоть, меня угощает. Она сладкая, крыжовник напоминает. Над мастерскими летают большие птицы. Я спросил у Мухаммеда – что это? Eagles – ответил он. То есть, орлы. Я смотрю на Мухаммеда. Симпатичный парень, ловко забирающийся в танк через люк механика-водителя. Смотрю и думаю – выдержит ли наша броня в случае попадания в неё противотанковой ракеты? И что в этом случае произойдёт с Мухаммедом? Не останутся ли от него только кровавые ошмётки?

* * *
Вот такое письмо я когда-то написал и отправил жене.
Работа закончилась. Наш танк успешно прошёл испытания.
Я вернулся домой, продолжил работу в помещении засекреченного КБ, глубоко в лесу.
Однажды, прибыв на работу, на доске объявлений я увидел некролог. На сорок пятом году жизни скончался мой сожитель. Он был крепкий мужик. Но вино оказалось сильнее.