Нескучная жизнь молодого художника часть 2

Нескучная жизнь молодого художника
(часть 2)
          



           ...Народ, передохнув, возвращается к мольбертам. На лестничной площадке Нина и Пашка.
           — Паша, можешь объяснить, что нужно, чтобы живопись пошла? Бьюсь, так её и разэтак, бьюсь — но как-то всё не очень. А наброски — сам видел, нормально. Ты-то что чувствуешь, когда пишешь? — спрашивает Нина, выдыхая кольца дыма, одно симпатичнее другого, прямо парню в лицо.
           — Помнишь, мы писали одну и ту же постановку? — продолжает она, сверкая глазами. — У тебя цвет настоящий. А у меня не идёт — и точка. И нарисовано нормально, и композиция, вроде бы, ничего, но — не звучит!
           — Ну, как тебе объяснить, — отгоняя дым подальше, отвечает Пашка,— во мне что-то включается. Это похоже, может быть, на то, как самолёт преодолевает звуковой барьер. Раз! И ты уже в другой среде, в ином пространстве или качестве.
           — Не надо про самолёт, — девушка пробует закурить очередную сигарету, — давай о живописи.
           — Слушай, Нинок, кончай дымить, тут без противогаза не поговорить по-человечески, — Пашка пытается её остановить. — Или общаемся — или травись — по желанию, — ставит он её перед выбором. — Ты, наверное, заметила — я выхожу в «курилку» только словом перекинуться. Не курю, и совершенно не разделяю странное желание некоторых дышать дрянью. Мне кажется — если ты не в состоянии что-либо сделать без того, чтобы изводить себя всякой гадостью, — не только о сигаретах речь, кстати, — то цена тебе и твоей работе — грош в базарный день. Уж извини за сравнение, но это похоже на следующее: если у мужика что-то получилось, в постели, после приёма виагры — это не означает, что он перестал быть импотентом. Поняла?
           Отсмеявшись, она швыряет сигарету подальше:
           — Ладно. Уговорил.
           Пашка:
           — Ты попробуй писать одновременно на разных участках холста, как бы кусками, при этом удерживая целое в голове, и не жиденько, а полновесно «вляпывай» мазки. Не экономь на краске. Нужно не бояться подбирать необходимый цвет и смело ударять им в требуемом месте. Только и всего, наверное. Если не ошибёшься, то рано или поздно все пятна создадут вполне законченную картину. Да, имей в виду, что двумя-тремя кистями не обойтись — с десяток-полтора потребуется, а может и больше. Зато каждая будет играть свою гамму, и в целом должен получиться оркестр. Если с «дирижёром» всё в порядке, то и «музыка» будет на уровне. Ещё, к примеру, можно писать методом лессировок. Но, думаю, тебе пока рановато.
           — Хорошо, а если не угадаю с цветом, не попаду, то что тогда? Всё соскребать, переделывать? Краску жалко, она же дорогая.
           — Ну, с такими мыслями не живописи учиться, а кладовщиком работать. Ты же обеспеченный человек, причём здесь экономия?
           — А обеспеченные потому и живут в достатке, что знают цену деньгам, — настаивает на своём Нина.
           — Ещё раз услышу о деньгах — вообще о живописи со мной не заговаривай! Лучше сразу о погоде… Да и пора нам к «станку», народ уже трудится вовсю.
           Пашка порывается двинуться в студию. Она вдруг хватает его за руку:
           — А даму поцеловать — слабо?
           И указывает пальцем на щёку. При этом её глаза как-то по-особенному начинают искриться, сверкая из под чёлки вьющихся тёмных волос. Недолго думая, парень притягивает девушку к себе и осторожно целует в нежную душистую шею, в щёку, в губы. Поцелуй в губы получается затяжным, как прыжок с парашютом. У Пашки на секунду даже дыхание перехватывает. Внезапно он чувствует, как её язык проникает к нему в рот и пытается устроить там некий шурум-бурум, полный кавардак, то есть. От неожиданности Пашка на несколько мгновений забывает — где находится и что происходит. «Ого, а девчонка, оказывается, шалунья!» — приходит мысль. Но довольно быстро ориентируется в обстановке и понимает, что это не самый скучный способ единения живых существ, и что ещё пять минут назад он о ней не знал ровным счётом ничего, а теперь ему известно почти всё: и цвет глаз, когда их видишь совсем близко, и её удивительный запах, правда, с примесью сигаретного дыма, и даже вкус, как у ягоды…
           Нина действительно чем-то похожа на ягодку, которую не распробовать, не съесть — невозможно.
           Их прерывает Александр. Он показывается в дальнем конце коридора и кричит:
           — Ольга Владимировна напоминает, что занятия ещё не закончились!
           Пашка убегает за Александром. Нина неторопливо бредёт следом.

          
                Глава 3

           Яркий солнечный день. Сегодня у всех пленэр. Городской пейзаж. Будущие художники, прихватив этюдники, разбредаются кто куда. Счастливые свободные люди. Не всем знакомо это чувство, когда весь мир — твой; бери его, пиши, живи в нём ярко!
           Пашка решает не искать неизвестно что неведомо где. Тут ведь главное, на его взгляд, не найти нечто заковыристое в пейзаже — да нарисовать или написать; а просто увидеть, почувствовать в самом обычном уголке то, что вызовет отклик в душе, в самом сердце.
           Созванивается с Ниной. После чего они отправляются бродить по историческому центру города. Пашка останавливает свой выбор на небольшом уютном дворике. Здесь — кусок неба над головой неровно очерчен ломанной линией крыш. Одни стены ярко освещены, другие в глубокой тени; сверкающие окна и тёмные парадные внизу. Всё на контрастах — вертикали и горизонтали, свет и тень. Как только они оказываются на этом месте, так сразу же появляется желание взяться за дело. Нина не против. Чуть позже к ним присоединяется Вячеслав, которому Пашка тоже обещал помочь.
           Странный он человек — занятия посещает нерегулярно, но всегда одет по последней моде. Что ищет Вячеслав в живописи? Ведь с первого взгляда понятно, что она для него не служит тем, чем является для многих пишущих и рисующих — образом жизни, да и просто — самой жизнью. «Возможно, — размышляет Пашка, — он бывает в тех кругах, где модно продемонстрировать что-то необычное. Например, прочесть свои стихи или показать написанную тобой картину. Но ведь её сначала нужно написать!»
           И сегодня Вячеслав одет как на вечеринку — дорогие брюки, качественная рубашка, тёмные очки. Не очень-то удобно в таком наряде возиться с красками — того и гляди замараешься. Тут, вероятно, не о живописи будешь думать, а только о том, как бы не испортить «прикид». Но объяснять приятелю эту простую истину Пашке не хочется — слишком элементарно.
           Редкие прохожие с интересом поглядывают на них. Главным художником в компании выглядит, конечно, Вячеслав. Нина — это девочка при нём, ну а Пашка — простой подмастерье. В старину, как известно, у каждого маститого художника всегда было несколько учеников, выполнявших самую простую и грязную работу — они растирали краски, грунтовали, натягивали холсты и тому подобное. Эти умения, безусловно, далеко не лишние. Впрочем, уже довольно давно краски продаются в готовом виде, как и холсты на подрамниках.
           Но тёмные очки — это совсем уж ни в какие ворота: цвета-то как различать? Пашка всё же не выдерживает:
           — Слава, ты читал где-нибудь, чтобы, к примеру, Репин или Васнецов в очках писали, солнцезащитных?
           — Солнце глаза слепит. Да и вообще — так круче, — слышится в ответ.
           Как говорится — без комментариев…
           По мнению Пашки, писать картину в тёмных очках — это то же самое, что пытаться пообедать, окунув голову в чан с едой или, допустим, попробовать управлять автомобилем из его багажника. И в том и в другом случае результат известен заранее. Как и со Славкой. Вряд ли у него получится что-либо путное! Но ведь он тоже просил содействия в живописи.
           За пояснениями, разговорами незаметно пролетают около трёх часов. Успевают они, правда, немного: писать — это одно, а общаться — другое. Пашке понятно, что Нина, кажется, во что-то вникает, а Славка — не факт. Хотя, судя по всему, он тоже хочет чему-то научиться. Но, похоже, до него так и не доходит, что нужно уметь тратить себя реально на это дело. А вопрос о том, во что облачиться в том или ином случае — не для обсуждения, в принципе. В лучшем случае, это подходящая тема беседы для женщин где-нибудь на распродаже. А чтобы мужская половина человечества на этом зацикливалась — просто смешно. Вероятно, подобное бывает в том случае, когда человек вообще не знает к чему себя приложить. И всё же ему хочется как-то выделиться. Вот некоторых и хватает лишь на этакие павлиньи танцы — распушил хвост, нацепил на себя что поярче и пошёл «зажигать». Несерьёзно и глупо.
           С того момента, как они пришли в этот дворик, произошли кое-какие перемены: солнце, проделав часть пути, переместило тени с одних стен на другие. Заниматься дальше живописью лишено смысла. А потому потихоньку все сворачиваются. Правда, этюды закончить не получается, что Пашку не особо радует. Вероятно, придётся заглянуть сюда ещё раз.
           Вячеслав, быстро собрав этюдник, прощается с ними. Его где-то ждут.
           Нина и Пашка неторопливо бредут по набережной Невы. Ласковое солнце, тёплый ветер. День понемногу клонится к вечеру. Пашка размышляет о том, что хорошо бы вообще никуда не уходить от этих стен, освещённых косыми лучами, крыш, деревьев. Бродить бы и бродить — до бесконечности…
           — Ну, что, девушка Нинель, каковы планы? Не заглянуть ли нам в ближайший парк и не съесть ли штучки по три мороженого, разного?
           — Можем пойти ко мне, — отвечает она. — Увидишь моё бунгало, мою берлогу. Уж папочка над ней потрудился! Кстати, все на даче… Чего-нибудь перекусим, а там видно будет.
           Её слова звучат так, что по коже Пашки, вдруг, словно муравьи гонки решают устроить в количестве несметном и сердце принимается стучать как во время забега на сто метров.
           Минут сорок полёта в метро — и они на месте. Да, действительно, всё на уровне — в классицизм антиквариата лихо вписываются элементы хай-тека и новодела; но со вкусом, без ряби в глазах. Потому не всегда замечаешь, когда из века девятнадцатого попадаешь в век нынешний.
           — Такой бы «чум» — да каждому жителю северных территорий, например, полуострова Таймыр или Чукотки! Думаю, они бы не отказались, — даёт положительную оценку жилищу Пашка.
           Нина довольна произведённым впечатлением. Быстро готовит чай и бутерброды.
           — Ну, рассказывай, как живёшь здесь, не заблудилась ли разок-другой в этих коридорах? Всегда ли в ту дверь попадаешь, в какую нужно? — спрашивает Пашка.
           — Скажешь тоже! Я тут с закрытыми глазами ориентируюсь. Спорим, сейчас и ты с закрытыми кое-что найдёшь? — отвечает она, одной рукой заслоняя парню глаза, а другой кладёт его руку себе на грудь.
           Тут мир для них опрокидывается и начинает вращаться, как в ярком хороводе. Точнее, они с Ниной оказываются на большом пушистом ковре. Только он, этот ковёр, является свидетелем их безумств и неумеренных фантазий. И лишь урывками Пашка замечает, как за окнами белая ночь сменяется несколько более светлым утром, неторопливо переходящим в день.
           В итоге они опаздывают на лекцию по истории искусств. И не без труда успевают на занятие академическим рисунком у Ольги Владимировны.
           Но чего стоит усидеть, не упасть с табурета и не уснуть, пытаясь изобразить в карандаше Вольтера, чей гипсовый бюст торжественно возвышается на высокой подставке! В его глазах читается некая укоризна — мол, что же это получается, молодой человек, вы рисовать пришли или время отбывать? Да, прав был известный ваятель, сказавший, что нужно уметь выбирать между одним и другим, если хочешь что-то оставить после себя. Настоящее. В искусстве. Да и в любом, заслуживающем того, деле.
           Пашку раскачивает, как в каюте океанского лайнера, идущего по бурному морю. Но, когда он припоминает все подробности общения с Ниной — её нежные руки, разговор за столом — друг напротив друга, глаза в глаза — ему становится ясно, что вряд ли найдётся сила, способная что-то изменить. Он вновь ощущает, как начинает бурлить кровь, в которой присутствует приличная доля адреналина и тестостерона. Находит её взглядом. Она тут же оборачивается, и они украдкой перемигиваются.
           Через месяц Нина приглашает Пашку знакомиться с родителями. Оказывается, главную скрипку у них в семье играет бабушка, которая тут же пытается устроить парню небольшой экзамен по части владения ножом и вилкой за столом, и не только ими. Пашка вежливо, но твёрдо отказывается участвовать в этом мероприятии, а заодно и в совместном отгадывании кроссворда. Уж очень явно читается желание устроить ему тестирование сразу по нескольким параметрам.
           Пашка не любит играть в подобные игры. Однажды, несколько лет назад, занимаясь в институте с совершенно другим, но не менее захватывающим профилем, он поклялся себе, что с экзаменами, которые ему не интересны, покончено раз и навсегда, и что отныне экзамены будет сдавать только самому себе. С тех пор Пашка свято соблюдает это обещание: жизнь не столь длинна, чтобы тратить её чёрт знает на что. Ему приходит в голову, что происходящее в доме Нины слишком напоминает сценку на базаре, где торгуют лошадьми — и зубы посмотрят обязательно, и как двигается, как ест. Нет уж, увольте.
           Нина от Пашкиных манёвров не в восторге. Но она уже его знает. Немного…
           Ещё месяца через полтора выясняется, что Нина берёт академический отпуск на год, чтобы поработать в мастерской отца над одним из его проектов. Получает приглашение и Пашка. Условия простые — работать двадцать четыре часа в сутки только над замыслом отца. Необходимо разработать самостоятельно или по имеющимся наброскам рабочие чертежи нескольких видов ограждений, фонарей, декоративных элементов. Всё привязать к реальному окружению, как по художественному исполнению, так и по габаритам. В дальнейшем надлежит отслеживать их воплощение в материале. Материал — металл. Технология — художественная ковка. Плюс иные малые архитектурные формы.
           Задача, безусловно, интересная и даже захватывающая. Но не писать, не заниматься живописью целый год, а может и больше?! Извините.
           Пашка отказывается…
           Со временем, незаметно, отношения с Ниной блекнут, словно цветная бумага на солнце. И, постепенно, сходят на нет.
           Наконец, он окунается в привычную для себя жизнь, наполненную работой и живописью — до краёв. В делах и заботах незаметно заканчивается лето и пролетает осень.
           Однажды, ранним утром, Пашка обнаруживает, что уже выпал первый снег и всё вокруг выглядит чёрно-белым. Будто кто-то переключил в окружающем мире, как в компьютере, графический редактор на монохромный вариант. Свежесть и чистота, прохладные ветры и белесые дали становятся главной чертой пейзажа. Появляется желание жить по-другому, глубоко дышать уже почти зимним воздухом, что-то переосмыслить и переиначить — как в себе, так и в том, что его окружает. Он ощущает, как зовут эти чистые светлые дали окунуться них, и что готов ринуться туда — когда угодно и с кем угодно.



                Глава 4

           Суббота. Пашка не спеша идёт по Невскому проспекту к Дому книги. Неожиданно, напротив Казанского собора, у идущей навстречу девушки разрывается полиэтиленовый пакет и катятся во все стороны по свежему снегу яркие мячики апельсинов. Он тут же бросается помогать. Делает это с такой энергией, что от усердия сталкиваются они головами на виду у бредущей по своим делам толпы. Смеясь, заканчивают собирать разлетевшиеся фрукты.
           Пашка:
           — Извините, очень хотелось вам помочь. Вас как зовут?
           Девушка бросает короткий взгляд, улыбается. И, чуть шутливо:
           — Ничего, бывает. Светланой меня кличут.
           — А меня Пашкой, а ещё Павликом, Пахой. Как вам больше нравится. И я занимаюсь живописью.
           — О, мы почти коллеги. Моё главное увлечение — ландшафтный дизайн…
           Пашка:
           — А не продолжить ли нам прогулку вместе?
           Светлана:
           — Не против, вот только бы избавиться от еды, — она слегка встряхивает покупками. — Я тут недалеко у родственников уладилась, на время. Пройдёмся?
           Пашка помогает девушке донести продукты.
           Отделавшись от апельсинов и прочих покупок, они отправляются бродить по центру города: от станции метро вдоль канала Грибоедова к Михайловскому саду. Далее мимо Лебяжьей канавки, Летнего сада. Переходят Фонтанку, любуются на бывшую «Муху». После чего делают большой крюк и заглядывают ненадолго в магазин «Академкнига» на Литейном проспекте, затем направляются к цирку, от которого неторопливо бредут в сторону Дворцовой площади. Темы для беседы подыскивать не приходится: памятники архитектуры бесконечной чередой возникают то слева, то справа по ходу движения.
           Чуть подмёрзший снег весело похрустывает под ногами. Им кажется, что ноги сами несут неведомо куда по лучшему в мире городу. Молодость неудержимо рвётся наружу, не желая знать каких-либо границ и преград. Они с хохотом пытаются поймать открытыми ртами редкие крупные снежинки.
           Пашка предлагает:
           — Светка, хочешь, сыграем в игру, которую я бы назвал так: «Кто первым поймает десять штук этих великолепных образцов природной архитектуры, тот реализует своё заветное желание».
           Девушка на секунду задумывается:
           — Ты хочешь сказать, что кому-то удастся выиграть? Ну, согласна!
           Пашка с утроенной энергией бросается ловить снежинки, и раз пять ему удаётся опередить Светку в этом сугубо зимнем виде спорта, и все пять раз он её нежно целует. В щёчку.
           Девушка сначала пробует сопротивляться, оглядываясь по сторонам. Затем машет рукой:
           — А, ладно. Всё равно никто никого не знает.
           Пашка:
           — Правильно. В большом городе всем на всех — ну ты сама понимаешь… Да и уговор у нас — а его нарушать нельзя, — он шутливо грозит ей пальцем.
           — Уговор есть уговор, — соглашается Светка.
           А снег всё падает и падает. Снежинки, неторопливо вращаясь, то медленно опускаются, как во сне, то зависают на одном месте, словно кто-то время от времени выключает земное притяжение. Настоящая зимняя сказка. Пашке кажется, что мир целиком и полностью — это снег и он со Светкой. От всего и вся укрывает их его полупрозрачная завеса. Они аккуратно ловят снежинки и, пока те не успели растаять, бережно передают друг другу из губ в губы; и опять, не обращая ни на кого внимания, застывают в длинном, головокружительном поцелуе…
           Несколько позже Светлана, слегка подпрыгивая на месте, произносит:
           — Ой, что-то я немного замёрзла и есть хочется.
           — Нет проблем. Предлагаю заглянуть в один из музеев. Там кафе есть, и, заодно, освежим возможно забытые впечатления или увидим что-то новое, — Пашка широким жестом указывает направление к ближайшему музею.
           Через пять минут они уже сдают в гардеробе верхнюю одежду и проходят в небольшое кафе, расположенное тут же, в подвальном этаже здания. Выбирают столик. Большие зелёные чашки наполнены душистым ароматным чаем. Светка согревает руки о чашку. Её глаза сверкают сквозь чёлку, не успевшую просохнуть после прогулки.
           Пашка предлагает начать чаепитие с нескольких глотков шампанского:
           — За удивительные случайности в жизни, нашу встречу и за то, чтобы всегда-всегда всё сбывалось! А ещё — за необычный снегопад, благодаря которому ты поскользнулась, считай на ровном месте, и разбросала чуть ли не по всему городу свои апельсины.
           Последний отрывок тоста Светка решает немного покритиковать:
           — Ах, по всему?
           — Хорошо, только по его историческому центру!
           — Ах, по всему центру?!
           — Нет-нет, только по Невскому проспекту, — подразнивает Пашка.
           — Ах, по Невскому…
           Не замечая ничего вокруг, они дурачатся от души.
           Наконец, бутерброды съедены, чай выпит.
           Пашка:
           — Ну что, о, Светлана, отправляемся знакомиться с тем, что выставлено в музее?
           — Пожалуй, теперь можно, — весело соглашается девушка.
           Они неторопливо покидают кафе.
           — Обожаю старые здания, — говорит чуть мечтательно Пашка. — Их ненадуманный уют, тёплый, чуть пыльный воздух, длинные коридоры, огромные залы, высоченные потолки. Здесь на тебя вдруг наваливается покой, тишина. И только старый паркет, который помнит всё и всех, кто когда-то пробежал, прошелестел, величественно прошествовал по нему, чуть поскрипывает под ногами… Представляешь, какие балы здесь устраивались?
           Пашка приглашает Светлану к танцу, и они недолго кружат в вальсе. Благо, посетителей почти нет. Смотрительница, улыбаясь, грозит им пальцем.
           Отдышавшись, продолжают перемещаться из зала в зал. Оглядев очередную экспозицию, поднимаются на следующий этаж. А затем, уже немного устав и слегка разомлев от выпитого и мягкого тепла, в котором оказались после длительной прогулки, направляются вниз… И, наугад войдя в одну из многочисленных дверей, которая, вероятно, случайно оказалась незапертой, неожиданно попадают на удивительно красивую лестницу, которая ведёт к давно закрытому старому парадному входу.
           Пашка высказывает предположение:
           — Возможно, существующий вход был прорублен в одну из многочисленных революций прямо в стене здания: в те времена рубили там и тогда, где и когда считали необходимым, не особо оглядываясь по сторонам.
           Взявшись за руки, они бредут вниз по забытой всеми лестнице. Судя по тому сколько на ней пыли, даже уборщица бывает здесь нечасто.
           — Немного грустно, глядя на неё, — говорит Светка о лестнице, прикасаясь к кованым листьям, стеблям, бутонам фантастических растений. — Никто не видит эти удивительные перила, поразительный полёт мастерства, с которым они были созданы, не чувствует дыхания души мастера. Сейчас так немногие могут. А ступени, ты посмотри, по ним же можно идти с завязанными глазами, и не упадёшь!
           Она, закрыв глаза, делает несколько шагов. И, попадает в объятия Пашки. Он опускается на ступеньку ниже. Теперь их головы на одном уровне — очень удобно целоваться…