Бездна. Глава 7. Декабрьский снег

   Вспоминается порой Женьке её детство, обросшее болью, как одежда малыша, бегущего по репьям, незаживающими обидами, бесконечными унижениями, порками. Её первое воспоминание связано с холодным вьюжным зимним днем. Тогда мать  вместе с отчимом забирали её от бабушки, которая укутала нелюбимую внучку в клетчатую шаль и, обвязав  её крест-накрест, как делали все в деревне, сбагрила с рук. То ли дело старшая Тонькина дочь,Венка,(говорят родила её от Вовки Забегалина, да может, и врут, сама-то не сказала матери, как не таскала её за косы) послушная, умничка, учеба только не дается, колы и двойки, да кому она нужна учёба-то эта. Главное, сразу видно, девка вырастет складная, ладная, ласковая.А эта, почитай уж четыре года, а она всё молчит или сядет и смотрит на воробья какого или ворону и чей-то лепечет им. А то вот вчера на козу верхом влезла, ну Зорька ей и дала под жопу рогами. Слава богу, непутевая из тюрьмы вышла (так бабушка называла свою младшую дочь, Тоньку,которую от греха подальше и с глаз долой отправили работать в город на завод, а она там хахаля нашла и села с ним за укрывательство). Пусть сама своего немого колдыка и воспитывает. А Венка с ней останется.

   Женьку принесли в дом с земляным полом ( такой она видела впервые), с  какими-то серыми непростиранными занавесками, старой мебелью. В избе стояла вечная непроходящая вонь, было  темно, неуютно и очень страшно. Пожалуй, это слово «страшно» с тех пор поселилось в её душе и определяло, а может, и до сих пор определяет,  жизнь э странного существа, нелюдимого, ненужного. Это «страшно»  всегда мешало девочке поднять голову и посмотреть на облака, которые казались  настолько недосягаемыми, что она никогда не могла их разглядеть.
    её детство - это годы, покрытые этим страшно, как февральская земля настом. Чего же она боялась? Вы, вероятно, думаете,того, чего бояться маленькие дети: собак, мышей, чужих дядь и теть, тараканов и  темноты. Наверное, этого малышка боялась тоже. Но больше всего и всех она боялась матери. И никогда, вплоть до момента, когда её отправили в интернат, и они наконец-то расстались, не приходило ей в голову, что мать можно любить и что вообще можно любить, а матери могут обнимать своих детей, целовать, играть с ними, читать вместе.
 
   Её второе воспоминание  связано с потерей рубля. Тогда они жили уже в другой деревне, Кучки, в совхозной квартире, и у них даже был черно-белый телевизор, который, правда, плохо показывал, но девочка запомнила сказку,  увиденную однажды, когда матери не было дома.  Про черную курицу. Она успела посмотреть только маленький кусочек, где черную курицу -короля вели в цепях куда-то и рядом стоял мальчик Алеша. Вот и все.И так было жаль этого несчастного короля! Вот так и Женька, тоже всегда в цепях. Потом пришла мать.
 
    В тот злополучный вечер так случилось, что потерялся рубль. Обычный измятый бумажный рубль. Женька его не видела и, естественно, не брала. Она не знала, что делают с рублем. Матушка вдруг выяснила, что рубля нет. Как и когда он исчез - неизвестно было ни ей,ни дочери.
-Ты куда это, паскуда, рубль дела? Своровала?-орала мать,решившая, что рубль утащила её никудышная дочь.  Дальнейших вопросов не последовало. Они были излишни. Строгий судья вынес свой вердикт. Она порола Женьку шнуром, таскала за волосы, надорвала  ухо, так что выступила кровь. Девочке было очень больно, но она не пыталась защищаться, да и не знала, что это нужно. В воспоминаниях осталось только свирепое лицо матери. Осталось другое: ночью она долго не могла уснуть. Её представлялась картинка смерти, какую можно видеть на больших железных ящиках в деревне, и странное сочетание - «смертен иден». Откуда оно взялось, непонятно. Может быть,что-то уловилось из передач, которые смотрел отчим, но ужасный «смертен иден» жил  всегда рядом и часто представлялся. Она боялась это чудовище, как боялась матери,которая тоже олицетворяла, как минимум бабу ягу из сказки, что бабушка рассказывала сестре. О Джеке Лондоне она тогда не имела представления, как и о книгах вообще. Позже,  когда Женька научится читать, с книгами будет связан другой страх: как бы мать случайно их не нашла,поэтому прятать  нужно было очень тщательно, а читать только в ее отсутствие.
   В тот вечер, лежа рядом со «смертен иденом», девочка впервые осознала, что очень одинока и никому не нужна. Дети соседей никогда с ней не дружили: им запрещали родители, боялись, что они нахватаются от соседки вшей или еще чего, да и ни к чему дружить с дурными людьми. Поэтому ребятишки прокажённую обходили стороной, обзывали самыми грязными словами, закидывали камнями. Трудно ей было понять причину такой озлобленности, такой человеческой чёрствости, равнодушного цинизма. Да и кто же будет любить, если для родной матери она была страшной обузой, грузом, от которого она с лёгкостью бы избавилась, но жизнь не избавляла.  В душе Женьки постепенно зарождалось чувство протеста и другое, которому названия еще не было, оно появится позже и очень долго будет руководить её жизнью, пока однажды, спустя примерно пятнадцать лет,она не встретил женщину, которая впервые признает в ней человека и изменит  отношение к себе, к  миру, к людям. А пока чувство это, политое страхом, всходило, и поднимало голову, и набирало силы. На следующее утро рубль нашелся под диваном.

    Третье Женькино воспоминание - самое страшное для неё теперешней. Ей было семь. Жили они  в совхозе «Победа» в небольшом деревянном домике, поросшем со всех сторон, кроме тропинки к сеням, крапивой и лопухом. По сторонам от нее ютились подорожники, пробивалась трава-мурава, как она тогда называла это растение и пышно разрасталась лебеда. Мать разбудила  девочку в четыре утра и приказала убраться в избе: вымыть пол, заправить койку и ушла. Женька стащила с кровати перьевые подушки, ватное одеяло. Надо было взбить пуховую перину, тяжелющую, которую и здоровой-то бабе тяжело тягать. Девочка всегда с ней мучилась, уговаривала ее быть полегче и поддаться, не капризничать. Она била ее по бокам, прыгала на ней, колотила ногами — все было тщетно: пышной и мягкой перина быть не хотела, хоть умри. Значит, надо попробовать её перевернуть, но и тут не получалось. Обессилев, девочка упала на кровать и заснула. Проснулась она от того, что её швырнули с кровати. Она, слетев, больно ударилась головой об пол, но подумать об этом не успела, потому что тут же получила ногой в спину, потом ещё, и ещё, и ещё. Валяясь по полу, она даже не успевала плакать. Наконец, мать устала. Схватила её за шиворот и потащила к двери.По пути она сдернула откуда-то верёвку, сделала петлю, привязала ее к алюминиевой ручке, расположенной на двери, как ни странно, очень высоко.
-Душись, - приказала мать. Девочка испуганно и недоумённо посмотрела на мать, не понимая, что надо делать и как. Та подсказала:
    -Надевай петлю на шею. Женька надела. Потом почувствовала резкий удар по ногам и повисла, успев почувствовать, страшную боль в горле. Очнулась она от того, что никак не могла  надышаться. Мать, почему-то неожиданно подобревшая, положила её на диван. Смысла произошедшего было трудно до конца осознать. Вернее, она вообще не осознавала и уж тем более  не думала, что мать поступает неправильно или жестоко. Ей было страшно и все.
С того дня в ребёнке что-то изменилось. Именно в тот день чувство, давно зревшее где-то в самых недрах души, поднялось на ноги и насторожилось, найдя выражение в слове: ненавижу. Душа неожиданно обогатилась, стала тревожнее и болезненнее вглядываться в чёрно-белый мир, населённый призраки, хватающими за горло и перекрывающими жизнь. Дом был обителью зла, в котором всегда надо быть настороже,чутко ловить движения преисподней. Часто, лежа в постели, Женька чувствовала, как проваливается в какую-то глубокую расщелину,и тьма хватает её за тонкие бледные руки, поднимается по груди, достигает горло и сдавливает его своими черными пальцами. Всю её сущность охватывал цепенящий страх. Во сне она часто летела в эту бездну, чудовищно раскрывшую свою пасть А мать она боялась и ненавидела, как ненавидят врага, отнявшего самое дорогое.

    Повезло её неожиданно спустя восемь лет. Однажды, в пятнадцать,  она сбежала из дома, и кто-то (возможно, председатель очередного колхоза, в котором жила семья) принял решение отправить девчонку в интернат. В восьмом классе, великому счастью Женьки и к  величайшему огорчению матери, она навсегда покинула родную маменьку. Навсегда. Интернат, место горя, слез, боли многих детей, был для неё спасительным раем, цветущим садом, колыбелью уходящего детства. Принцип-кто на новенького - для Женьки там не сработал. Она была физически сильна, быстра, ловка и зла. Попытки на первых порах устроить ей темную потерпели крах, еще несколько одиночных попыток поставить на место новенькую тоже не увенчались успехом. Её признали и зауважали.

    Затем была учеба на литфаке. Там и произошла встреча, так много изменившая в судьбе Женьки. Окончив интернат, она  вынуждена была пойти работать на завод, чтобы на что-то жить. И только через год поступила в пед. С утра училась, а во вторую смену управляла электромостовым краном.
    Был конец декабря. В цеху аврал. Смена заканчивалась в час ночи, но пришлось остаться  в третью. Рабочие не могли собрать  аппарат без крановщицы. Домой она вернулась под утро, легла на три часа поспать. Потом двигала будильник и проспала первую пару. На вторую опоздать было никак нельзя. Лекцию о поэзии модернизма читала Лариса Васильевна Полукарова. Под ее обаяние попадали практически все студенты. Можно сказать, что каждое ее слово, жест, любая фраза были проникнуты удивительной теплотой, легкой иронией и  умом. Это преподавательница была исключительно тактична, вежлива и отзывчива. Ее нельзя было не услышать. Пожалуй, её можно было назвать человеком культуры. Блестящее образование, соединенные с лучшими человеческими качествами и широтой души,  делали ее любимицей студентов.

    Женька взяла такси. Проехали пару километров. Вдруг водитель тормозит. И в него садится сама Полукарова. Та так и обмерла. Стыд и позор - опаздывать на пару. Ужас! Хоть бы сквозь землю провалиться!
-Прогуливаем?! - спросила, улыбаясь, Лариса Васильевна. Как вы понимаете,  ничего не оставалось, как пуститься в объяснения.
- А почему вы, Женя, и учитесь, и работаете? Пришлось опять объяснять. А еще Женька очень удивилась, что она знала, как её зовут. В общем, пятнадцать минут длились бесконечно долго: ехать пришлось как на иголках. Беседовать Женьке было и приятно, и неудобно. В другой бы ситуации вот так поговорить. А то ведь  -опаздывает! Пока ехали встал  вопрос о том, где Женька  училась.Та рассказала. Несмотря на всю неловкость ситуации,  было удивительно, что этот человек так просто  говорит с обычной студенткой.
Спустя несколько дней случай опять столкнул Женьку с Ларисой Васильевной. После пары она вышла из института. И тут её окликнули:
-Нам кажется по пути? Вы домой? - Идти до остановки было минут десять да еще на троллейбусе ехать вместе  минут двадцать. Разговор завязался. И говорили  только о Женьке: где живет, как, чем занимается, что читает, какие планы. Впервые в её жизни появился человек, который не просто вел беседу, а интересовался её жизнью,  личностью, и не просто человек, а человек с Большой буквы, ученый, литературовед. Было очень приятно слушать мягкий, выразительный голос, умную речь: слушала бы и слушала. Подъезжая к своей остановке Лариса Васильевна вдруг неожиданно предложила:
-А знаете что,Женя, приходите-ка ко мне в гости! - и дала адрес,-приходите в субботу,  у вас ведь выходной на работе, заходите после пар.

    Надо ли объяснять,  с какой радостью Женька шла к ней после второй пары в субботу, практически накануне нового года, в гости? Лариса Васильевна жила с мужем и сыном в обыкновенной двухкомнатной квартире, что очень её поразило . Почему-то думалось, что такие люди живут в шикарных домах. Хозяйка угощала гостью  самым вкусным обедом, осторожно, вероятно, боясь задеть за болезненную струну, задавала вопросы. Женька осмелилась спросить о ней, о ее семье. И разговор полился. Выяснилось, что в молодости с мужем они жили совсем бедно, впроголодь. А еще, при Женькиной попытке перейти к обсуждению философских вопросов мягко сказала, что не любит отвлеченных разговоров, и сказала об этом так легко и корректно, что той стало за себя неловко.  Разговор зашел о родителях. И хотя Женька старалась сказать о матери в общих чертах,  Лариса Васильевна почему-то сразу все вдруг  поняла и стала говорить о том, какой Женька сильный человек, какая молодец, что не все бы так смогли бы. А потом  узнав, что Лариса Васильевна работает  в музее в Тарханах,   заговорили о Лермонтове. Время шло, пора было и честь знать, но очень не хотелось покидать это гостеприимный дом и хозяйку, которая решила проводить свою студентку  и на прощание спросила,  пишет ли она стихи.
-Пишу
-Можете показать?
-Да, конечно. Спустя время, Женька услышит  суждения о своих шедеврах и сразу поймет, что пишу нелепицу, хотя стихи Лариса Васильевна будет хвалить

    Они стояли на остановке. Медленно падал снег и ложился на старенький Женькин полушубок. Подходил троллейбус, Лариса Васильевна стряхнула с её рукавов снег и на прощанье сказала:
-Вы должны научиться прощать, иначе боль и обиды убьют Вас. Это главное умение в нашей жизни. Простите и Вашу маму, отпустите обиды.
   
     Женька уехала. Потом, пока она училась,  часто общались с этим великим для неё человеком. Каждая  встреча с Ларисой Васильевной  редактировала траекторию её жизни.
     Троллейбус повернул. А душа запечатлела движение руки, стряхнувший снег с рукава, как будто эта рука стряхивала с  души груз детских обид и несчастий:
Все, что было со мной, не продать, не отнять.
Но вы нежной рукой снег стряхнули, как мать.