Под немцем... начало оккупации

Наши ушли в ночь на 11-е июля. Днём никак - небо во власти врага.
Утром деревню Гору Попову, уже покинутую нашими подразделениями, немцы подвергли воздушному налёту. Многие бы погибли среди горцев, если бы Степан загодя не изготовил крытый окоп. Вот в него-то и сбежалась при налёте мессеров и фоккевульфов почитай вся деревня. Притаились в степановом убежище и дрожали всем миром. А земля от ударов ходила ходуном - того и гляди засыпит песком, будет всем разом могила.
Долго враг утюжил, старательно - с немецкой тщательностью.
В какой-то момент в кромешной тьме подземелья людьми овладел животный страх оказаться похороненными заживо. Женщины выли и кричали в голос, ревели дети. И только Мотя-дурак, прибежавший со школярским портфелем, битком набитым разноцветными фантиками от конфет, всё прижимал к сердцу свою бесценную коллекцию, твердил: "Не отдам, не отдам, не отберёте, вот фигуску вам с масельцем! И немцу не отдам!"
Потом стихло. Полезли наверх... и увидели горящие дома. У соседки Мани ревела разбитая осколком бомбы корова. Кричали раненные овцы...
Степан, Наташа и Женюшка кинулись к горящему с шумом и треском большому дому своему  - жар стоял невыносимый, близко не подойти. Ничего не спасли. Только книжка осталась - та, что была у Степана в руке, евангелие, подаренное в апреле, на Пасху, старым батюшкой теребенским, протоиереем Михаилом Дубровским.
Соседка Аня предложила погорельцам свой сарай. Предлагала жить у неё в доме, пока всё не устроится, но Степан предпочёл сарай.
- Аня, если ты нам его отдаёшь, то я начну его перестраивать под избу.
- Ну как знаешь, хозяин. Сарай теперь ваш.
- У нас и инструментов никаких нет, - взгрустнул Женюшка.
- Даже ложки ни нной...  - вздохнула Наталья.
- Не брошу я вас... - пообещала Аня. - Топор есть лишний, вилы, грабли... Про пищу не беспокойтесь: что себе, то и вам. И одёжку найду. Глядишь и наладится... 
И пошли Николины в сарай - через дорогу от своего дома.
Ночь ночевали на сене. Сон не шёл. Чёрные мысли лезли в голову. Весь горизонт по кругу охвачен был зловещим багровым заревом. На запад от Горы догорала Опочка, на северо-востоке горел Пушкиногорский край... Горели Остров с Новоржевом... Сквозь прорехи в крыше глядели безразличные звёзды. Небо перестало быть красивым и радостным. Оно служило теперь врагу.
Наутро Аня принесла тёплый, из печи, ржаной каравай, кувшин с молоком.
Другая добрая душа - Маня Иваниха - пришла с горшком ячневой каши. Сказала, что в жисть не оставит своих дорогих соседей, чем сможет - будет помогать.
День быстро накалялся, суля палящий зной. В воздухе, звенящем от множества кровососущих летунов, висел резкий  запах гари. Над грудой развеваемой ветром золы высилась кирпичная печь с уходящей в ясное небо трубой. Уцелевшая каким-то чудом мурка, вытаращив жёлтые глаза, ходила вокруг печины в полном недоумении.
- Разберём на кирпичи, сложим новую, - наметил Степан. - А ты, Женюш, посочи, что осталось железного - топоры, молотки...
И взялись разбирать печку да рылись на пепелище, быстро став чумазыми.
Видно было с Горы, как пылят по большаку в направлении на Духново, на восток, тяжёлые закрытые тентами грузовики. Большак стонал и гудел от невиданной мощной техники. Параллельно дороге, сотрясая слабые избёнки, рвали стальными гусеницами землю угловатые с крестами на башенной броне  фашистские  танки.
Под вековую сень деревенской улицы, ставшей улицей печных труб, с гулким треском  на мотоциклах с колясками въехали фрицы. Солдаты в серо-зелёных плащах, в железных касках сидели на них по трое, на колясках укреплены пулемёты. Степану, бросившему в сторону захватчиков один только беглый взгляд, они представились мерзкими сатанинскими отродьями, стремительно вылетевшими из разверзшейся преисподней.
- Не пяльтесь на них, работайте, как работали, - подсказал глава семьи Наташе и Женюшке.
Сзади, сипя, вползал грузовик, полный солдат. Машина встала, фрицы высыпали на улицу...

 Заглядели враги нетронутый огнём дом Игнатовых скраю деревни. В доме оставалась  старуха. Стервозная баба решила развести немцев - собрала для них "гостинчик", а получшее - заначку - скоренько припрятала в погребок, да подальше. В рваном тряпье, а ля Плюшкин, старуха предстала перед нагрянувшей солдатнёй.
- Матка, дафай курку, яйко, мяско, млеко!
Старуха, притворно хомыляя, будто совсем уж немощна, пошла в чуланчик за продуктами, принесла тот самый "гостинчик", что был у неё заранее приготовлен.
Немцы не скрывали своего разочарования. Кричали бабе как глухой: "Нох, нох" (ещё, ещё). Но та разводила руками, мол нетути, родители вы мои, ни фигушеньки боле.
Но и того, что собрала, старухе было несказанно жаль. Так жаль, так жаль, что взялась старая ведьма нести всякую околесицу, впрочем весьма приятственным голосом, чтобы фрицы не заподозрили:
- Забирайте, гады, поганики ясныи! Чёрти б вас окорытили! Чтоб вам подавиться моим кормом, паразиты окаянные! Свалились на мою шею! Верницца красная армия, недалёк вшла"...
Немцы посмеивались, ведь старуха скрывала свою брань под натянутой улыбкой.
Старший, фельдфебель, к удивлению Игнатихи, отсчитал марки, бросил купюры на стол, сказал:
- Ты, мать, больше так не говори.
Игнатиха где стояла, там и села.
Фельдфебель подошёл к рамке с фотографиями, посмотрел, указал Игнатихе на фото её сына, снятого в милицейской форме.
- Это надо убрать.
И вышел.
Постояв в деревне часа два, загрузившись  провиантом, захватчики отчалили, влились под горой в беспрерывно движущийся поток военной техники.
Вечером выяснилось, что не повезло в  первый день оккупации одному из горцев - Моте-дурачку. Когда фрицы выворачивали на большак, Мотя выскочил из-за куста со своим шутейским "ружжом". На мотькиной головушке сидела пилотка с красной звездой. Мотя наставил на врага деревянное "ружжо", взялся "палить".  Кто-то из немцев разглядел стрелка. Раздался звук выстрела. Мотя упал, задрыгал ногами. Пуля пришлась в лицо. Грузовик затормозил. Солдаты высыпали на обочину, взялись осматривать дурацкое "ружжо",  смеялись...
Дурачка захоронили на другой день. Сердобольные бабы, оставив свои дела, снарядили кобылу, повезли упокойного на кладбище, в Старик. Гробом послужил длинный артиллерийский ящик, найденный в окопе. Ноги покойного, правда, торчали наружу...