Сенька-гитарист Окончание рассказа

Сенька работал вместе со всеми. На время он даже забыл о своей проблеме. Беспокойство настигло его ближе к вечеру, когда закончились последние приготовления, а на траве под кустами раскинули скатерть, чтобы на ней поужинать. Сенька ощутил вдруг, как нехорошо засосало у него под ложечкой, а потом ёкнуло сердце, когда Генка торжественно раскупорил первую бутылку водки. Ну, с ним понятно, тому после ссоры с женой мечталось поскорее снять с себя стресс, бросить его под кустами на растерзание комарам да муравьям, а вот с Сенькой мог случиться сбой. Едва стали наливать по первому разу, Пётр Петрович сказал Сеньке:

- Исправить, конечно, уже ничего нельзя, но окончательно всё испортить ещё можно.

Это прозвучало как 529-е предупреждение китайской стороне, и Сенька вдруг обиделся, что начальник одёрнул его так при всех. Против своего желания, назло Петру Петровичу, он выпил первую порцию и не стал закусывать. Настроение его испортилось; он посидел отрешённо, затем снова налил водки, выпил и ушёл в палатку.

Спустя некоторое время, когда бывшие коллеги уже пели песни, Сенька-гитарист побренчал на гитаре, вполголоса спел пару песен собственного сочинения и вскоре заснул.

Ночью кто-то стал его тормошить, и Сенька не сразу понял, кому он потребовался.

- Пойдём, поиграешь на гитаре, - позвал незваный гость.

Не сразу, но Сенька согласился, взял гитару и пошёл в стан завтрашних соперников, сидевших у костра на другом берегу. Компания ему не понравилась сразу, потому что начали незнакомые люди с того, что налили Сеньке водки, пей, мол, а потом сыграешь на гитаре. На заказ он никогда не пел, а сейчас душа Сеньки спала непробудным сном. Он во второй раз за вечер обиделся. Водку выпил, кое-как спел песню, сказался больным и пошёл до своих.

На мосту водка вдруг ударила Сеньку в затылок, в нём проснулся талант, а душа воспротивилась возвращаться в душную палатку. Он тронул струну раз, другой, а потом громко, так, что вздрогнули сонные деревья на другом конце поляны, запел:

- Ой, при лужку, при лужке, // При широком поле, // При знакомом табуне // Конь гулял на воле.
Это была его любимая песня; он готов был её слушать дни и ночи напролёт, а сам пел впервые. Гитара в ночной тишине звучала громко, радостно, это вдохновляло певца на ещё более эмоциональный повтор двух последних строк первого куплета:

- При знакомом табуне // Конь гулял на воле.

- Долбаный Леонтьев! Тебе помочь, братан, или сам замолкнешь, пока я не встал? - высунулся из палатки Толька по прозвищу Братан.
Генка, наоборот, обрадовался гитаристу. Он не сразу увидел Сеньку, а когда, наконец, заметил, залюбовался и его статной фигурой на небольшом мосту, и заслушался голосом. Из палатки не вышел, лишь опёрся, лёжа, на согнутую в локте руку и предался наслаждению. Жена была далеко, ворчать некому; в небе светила яркая луна, на другом берегу горел костёр. И самозабвенно поющий Сенька! Сказка летней ночи!

- Красиво! - восхитился довольный Генка. - Проснулся талант, теперь наш соловей до утра не смолкнет. То-то будет ему завтра на орехи!

Из соседней палатки показался заспанный Юрка Перов.

- Кто в такую ночь поёт? Кто добрым людям спать не даёт? - проворчал миролюбиво. Прислушался, присмотрелся: - Понятно, Сенька арию выводит! А я подумал, магнитофон кто на всю катушку включил среди ночи.
Юрка пристроился рядом с Генкой:

- Посижу малость. Всё равно спать не даст.

- Да выключит кто-нибудь, наконец, это несносное радио?! Братан, ну, сколько можно орать?! - снова раздался недовольный крик из палатки.
Генка с Юркой разразились весёлым смехом.

- Ты гуляй, гуляй, мой конь, // Гуляй, наслаждайся, // Молодому казаку // Ты не попадайся!

Сенька-гитарист выдержал паузу, точно вслушивался в затухающие в лесу звуки, и с новой силой повторил:
- Молодому казаку // Ты не попадайся!

- Поймайте же, ради бога, ему коня! - орущий из палатки сопроводил фразу солёным словцом. - Это же только второй куплет, а их там немерено!

- Сейчас ещё один к нам присоединится! - сказал Генка. - Будет нам концерт «Новая волна». Как в Юрмале!

- Как споймал казак коня, // Зауздал уздою, // Сунул шпоры под бока - // Конь летит стрелою.
Сенька был в угаре, он в этот вечер сам скакал на коне! Как же было ему хорошо!

Ему – хорошо, а Петру Петровичу плохо. Его начали мучить кошмары. И надо же, в ту самую минуту Сенька вдруг перешёл на горловое пение. Он обучился этому у алтайца-однокурсника и пел так ладно, что в училище не могли отличить, Сенька поёт или Ногон.

Снилось Петру Петровичу, будто стоит он на краю пропасти, а на него наступает большая отара. Овец много, они мечутся туда-сюда, а гонит их пастух, горловое пение которого разносится далеко по округе. От этого его пения некуда деться Петру Петровичу; ещё шаг, и он свалится в пропасть. Блеют овцы, лает овчарка. И донимает горловое пение, вот-вот оно сведёт Петра Петровича с ума. Ему жарко, душно, он вспотел, стараясь удержаться, не свалиться в пропасть. Пытается что-то крикнуть, но вдруг и сам переходит на горловое пение, начинает подпевать в унисон пастуху. Низкочастотное «жужжание» злит Петра Петровича, он взмахивает руками и летит в пропасть.

Протяжный крик донёсся из палатки Петра Петровича, а через секунду он бешено выскочил из неё. Мужики засмеялись, а всё ещё находившийся под впечатлением падения в пропасть начальник никак не мог успокоиться, метался перед палаткой. Он точно бы кинулся на Сеньку, если бы тот не вернулся к песне про казака:
- Пролегала прямо путь-дорожка, // Пролегала прямо, всё широка, // По чи-стому полю, // По чистому полю.

Отчаянный крик начальника разбудил всю команду, и только Ирина Ивановна не шелохнулась. Умаявшаяся у котелков с ухой, спала она крепким сном.

На поляне меж тем разгорался нешуточный спор. Сенькины коллеги пытались унять разъяренного начальника. Тот орал во весь голос, что Сенька теперь точно вернётся домой пешком, нога его больше не ступит в автобус, и вообще, он подаст на буйствующего парня в суд за то, что тот не дал выспаться перед ответственным мероприятием.

Пока спорили, Генка вылез из палатки, взял топор и принялся рубить привезённую из дома чурку.
-Гых-ы-х! - старался он крикнуть громко, чтобы привлечь внимание Сеньки в надежде, что тот, увидев Генку, вспомнит об уговоре немедленно заканчивать пение.

Или действительно тот заметил Генкин сигнал, или так совпало, только после очередного куплета Сенька-гитарист незаметно прошёл по-за палатками и улёгся у затухшего костра. Свернулся калачиком и заснул, обняв гитару.

Спорщики разошлись не скоро. Генка успокоил начальника тем, что вспомнил его обещание разрешить Сеньке спеть только одну песню. Но Сенька только одну и спел! А Юрка, защищая товарища, клятвенно пообещал: команда во славу таланта Сеньки-гитариста займёт первое место. Пётр Петрович затих, вернулся в палатку и до подъёма из неё не выходил.

Утром мужики наперебой смеялись, вспоминая Сенькин концерт и кошмарный сон начальника, чем и подлили масла в огонь. Пётр Петрович вновь напустился на Сеньку, который всё ещё спал на земле и чему-то счастливо улыбался.

- Ну, что вы так волнуетесь, Пётр Петрович? - сказала миролюбиво Ирина Ивановна. - Кому хотелось, тот спал. Я, например, ничего не слышала. А вы просто переволновались.

Не выходя их палатки, Иван Коромыслов включил диктофон с Сенькиным пением, и над лагерем понеслось:
- Как по этой по дорожке, // Как по этой, по широкой, // Стоял бел шатёрик, //

Стоял бел шатёрик.

Сенька-гитарист подхватился, вскочил с земли:
- Что?! Где?!

- Ты лети, лети, мой конь, // Лети, не споткнися, // Возле милкиных ворот // Ты остановися.
- Это же я пою?! - удивился Сенька. - Парни, я не хотел!

Мужики встретили это его признание радостными возгласами, а Генка рассказал Сеньке про желание команды непременно занять первое место. Сенька немного успокоился.

- Но не вышла красна девка, // Вышла её мати: / «Здрав-ствуй, здравствуй, милый зять, // Пожелайте в хату!» - неслось из палатки.
Сенька недоверчиво покосился:
- Ты смотри, что делается! Правда, я пою!