Часть I. Глава 31. Сердце грецкого ореха

Лея поднялась раньше мамы: ей нужно было подготовиться к самому важному событию её жизни. Она распахнула шкаф и растеряно посмотрела на его внутренности, совершенно не представляя, в чём ходят подавать заявление приличные незамужние девушки.
«Мама тоже выходила замуж не молоденькой девочкой, но жизнь прожила хорошую, и папа её любил», – подумала Лея. Перед ней стаяла задача: выбрать такой наряд, чтобы понравиться жениху. И Лея его, наконец, выбрала: она достала из шкафа достаточно короткую чёрную юбочку, белый, модный, пушистый свитерок из ангорки, подаренный ещё папой. Потом достала сапоги на невысоких каблуках и полушубок из каракуля, тоже подаренный папой года три назад, на день рождения. Лея совсем не красилась, но это ей было и не нужно, поскольку природная красота была налицо: рыжие волосы, заплетённые в косу, чёрные ресницы, обрамляющие зелёные глаза, припухлые губы и немного длинноватый носик, который её совершенно не портил, а придавал некую пикантность. Всё это и стройная фигурка делали её почти красавицей! Почему я сказала «почти»? Потому что истинной красавицей женщину делает хороший мужчина рядом и материнство. Но у Леи всё это ещё впереди, как вы понимаете.

Нарядившись, она тихонько постучалась в комнату матери.
Ответа не последовала и Лея, приоткрыв дверь, заглянула туда. Сара Абрамовна крепко спала. Подойдя к кровати, Лея увидела раскрытую тетрадь, лежащую на тумбочке. Взяв в руки тетрадь, Лея стала её рассматривать и в этот момент Сара открыла глаза. Увидев в руках дочери заветную тетрадь, Сара подскочила с кровати и выхватила её из рук дочери.
– Доброе утро, мамочка! – радостно сказала Лея.
– Доця, ты мне скажи, кто тебя учил читать чужие тетради? И сколько сейчас времени, что ты тут стоишь в сапогах и шубе?
– Мамочка, сейчас за мной заедет Юра и мы поедем  подавать заявление.
– Что, в восемь утра? Где ты видела, чтобы ЗАГСы открывались в восемь часов утра?
Сара встала с постели, тетрадь засунула в сумку, накинула халат и внимательно оглядела дочь.
– Какая же ты у меня красавица! Какие красивые у тебя ножки, доця! Странно, в кого это они такие? – сказала Сара Абрамовна, вздохнув. – Может маме сходить с вами, а то на твоего Ганько нет вероятности, что он чего-нибудь не отчебучит. Он, всё же, немножечко больной на всю свою голову…
– Мамочка, он не больной! Ты просто к нему ещё не привыкла. Скажи, а можно Юра переедет к нам жить после свадьбы?
– И как ты себе это представляешь? Я и этот акадЭмик-стрелок на одной жилплощади? Ты таки решила угробить свою мать?
– Нет, что ты, как я могу тебя угробить! Юра обещал, что стрелять он больше не будет. Он помогать будет. У нас вон, кран течёт, дверки расшатаны на кухне, на балкон дверь не закрывается…
– Доця, я не уверена, что твой милиционЭр сможет починить кран. Ну да ладно, не для этого вы женитесь. Точно не надо с вами идти? Он будет знать, где поставить подпись?
– Не надо,  мамочка. Ты иди в кафе, тебе там нужно быть. Так папа завещал.
Через два часа товарищ Ганько забрал Лею, а Сара пошла в «Кабачок». На улице было морозно и очень красиво: снег искрился и скрипел под ногами, что вызвало у Сары ностальгию по молодости. Она вспомнила, как они с Яшей шли по зимней улице, светило зимнее солнце и снег точно также скрипел под ногами. Яша хромал и когда он опирался на здоровую ногу, скрип был сильнее.

Сара пришла в кафе и её встретила улыбающаяся Милочка с чистыми тарелками в руках.
– Доброе утро, Сара Абрамовна! – сказала Милочка.
– Чтобы совсем доброе, таки нет. Что на вас надето, разрешите спросить?
Милочка тоже была в короткой юбочке и в обтягивающей стройное, красивое, молодое тело битловке.
– Вам не нравится? – спросила Милочка Сару.
– Что тут может нравится, деточка? При таком почти интеллигентном лице, вы имеете тело падшей женщины. И что, Арик это видел? И он ничего не сказал?
– Сказал, что это очень красиво!
– Боже, у ребёнка испорченный вкус!
– Пани Сара, прекратите доставать Милу! – грозно сказал появившийся из кухни Арик. – У нас для вас новость.
– И что нового вы имеете мне сообщить? – спросила Сара чувствуя, как у неё подкашиваются ноги.
– У нас с Милочкой будет ребёнок, – сказал Арик.
Сара села на стул и посмотрела на сына.
– Что ты молчишь, мама? Ты понимаешь? Я буду отцом, а ты бабушкой!
Сара встала и направилась к выходу.
– Мама, ты куда?
– Саночка, давай я сейчас выйду, а потом снова войду. И как будто я ничего не слышала. И мы сядем, попьём чайку, подождём Лею… Ой, Готэню! Ты что такое творишь? Я сгорю со стыда, когда на свадьбе будет пузатая невеста!
– Сара Абрамовна, прекратите! – закричал Арик. Он впервые в жизни кричал на мать. – Это моя жизнь, и ты не имеешь права в неё вмешиваться!
– Значит, когда я тебя рожала, я имела права в неё вмешиваться. Когда ты болел скарлатиной, ветрянкой, и когда у тебя был аппендицит, я тоже имела право в неё вмешиваться. Когда меня вызывали в школу по случаю того, что ты и твой друг Митька разрисовали школьный туалет членами, я опять таки имела право вмешиваться. А сейчас что изменилось?
– Сейчас я вырос, мама. И я полюбил, понимаешь?

Милочка, стоявшая молча до этого момента, заплакала. Она плакала так горько, что Саре стало неловко. Внутри Сары шёл настоящий бой: с одной стороны ринга находилась аидише мама с её желанием уберечь мальчика от всяческих жизненных неудобств,  с  другой стороны стояло желание уступить, подойти, обнять эту несчастную девочку, прижать к себе и сказать ей по-матерински: «не плачь, дочка, всё будет хорошо!» Но она сидела, пригвождённая к стулу, и молчала. В глазах встала Галя Кацман с её мужем-подкаблучником, и желание назвать Милочку дочкой уступило натиску еврейской мамы, которая, порой, идёт как, чтобы закрыть телом своего ребёнка от надвигающейся, как ей кажется, беды.

И тут случилось то, Чего Сара Абрамовна не как не могла предугадать: плачущая Милочка вырвалась из объятий успокаивающего её Арика, сама подошла к Саре Абрамовне и, опустившись на колени, крепко обняла её ноги. Потом подняла своё заплаканное лицо, посмотрела на растерянную Сару и сказала, сквозь прорывающиеся рыданья:
– Если родится мальчик, мы назовём его Яшенькой…
И произошло чудо: этой девочке одной фразой таки удалось растопить ледяное сердце Сары Абрамовны! Пани Сара всхлипнула и прижала к себе Милочку. Так они и сидели, обнявшись, не произнося ни слова.
«Яшенька, Готэню, ты это слышал? Она – хорошая девочка! И, может быть, если родится ребёночек, они не захотят лишать его любящей бабушки и останутся здесь? Ну и пусть будет эта «адиётка» Галя с её мужем, пусть эта девочка уже принимает свой гиюр, раз она так хочет… Яша, Яша! Что ты наделал… Ты зачем ушёл, скажи мне? Ты не подержишь  на руках внука, не поздравишь своих детей, не порадуешься за нашу  осиротевшую семью… Ты приходишь ко мне во сне, тебя нет, потому что приведений не существует. Я взрослая женщина и не надо дурить мне голову, Яша…»
 
В зал вошла тётя Фира и, увидев этот рыдающий монумент, всплеснула руками. Появились Беня со Шмуликом и тоже застыли, боясь спугнуть такую редкую идиллию.

Когда все успокоились, Сара прошла на кухню: всё же был двойной праздник, а в сумке у неё лежал рецепт «Наполеона».
Раскрыв тетрадь, пробежав глазами по рецепту, Сара закрыла глаза. Это действо становилось для неё уже привычным ритуалом: включается душа и только после этого начинает работать тело.

Сарочка увидела маленькую комнату: эта была их первая с Яшей  комната в коммунальной квартире, куда Сара переехала к Яше, когда они ещё не были расписаны. Диван, накрытый стареньким покрывалом, коврик с оленями на стене, круглый половичок, лежащий на полу, связанный Яшиной мамой их обрезков ткани. Сара помнила, как Ханна разрезала оставшиеся от шитья кусочки ткани на ленточки по косой, потом эти ленточки сживались между собой и сматывались в большой, пёстрый, весёлый клубок. Крючок для вязания делался из зубной щётки: с обратной стороны выпиливался уголок и отпиливался конец с волосками. Потом всё это шлифовалось, и можно было вязать дорожки. Ханна пыталась и Сару обучить этому нехитрому делу, но у Сары ничего не получалось. Может, если бы Сара не была ко всему прочему, слишком ленивой, она бы, в конце концов, научилась плести эти чёртовы дорожки, но природная лень делала своё чёрное дело, и Сара слышала, как Ханна жаловалась своей подруге, когда та зашла по дороге с базара попить чайку: «Я не понимаю, как это я могла так ошибиться! Эта женщина не умеет абсолютно ничего. Она даже не умеет вязать дорожки! Вэйз мир, мой Яша будет вставать из постели на холодный пол! У него, не дай Бог, может начаться простатит! Как я могла так ошибиться?»

Сара увидела себя, сидящей во главе стола в красивом, сшитом Ханной свадебном платье. Сара надевала это платье на все праздники, потому что оно не было абсолютно белым: это был модный во все времена цвет шампанского. Сара увидела в углу комнаты маленькую, пахнущую лесом ёлочку: она сама украшала эту ёлку, старыми ёлочными шарами и кусочками ваты. А ещё на ёлке висели мандарины и конфеты. За столом больше никого не было: они праздновали свой первый Новый год вдвоём. Из кухни вышел Яша, и в его руках было большое круглое блюдо, на котором стоял торт.
«Вот он, «Напролеон», король  всех тортов!» – сказал Яша и поставил блюдо на стол. И Сарина рука потянулась за ножом, минуя тарелки с мясным салатом, селёдкой под шубой и тарелку с белыми грибами.
«Сара, торт едят после того, как пробьют Куранты! Это традиция!» – улыбаясь, сказал ей Яша.
«К чёрту традиции! У нас с тобой будут свои традиции, Яша. Какие захотим, такие и будут. И кто мне запретит съесть кусочек «Наполеона» перед уткой? После всей еды я не почувствую его вкуса!»
«В этом есть резон, Сара…» – сказал ей Яша и, взяв из её рук нож, отрезал жене кусок торта. Не кусочек, а именно кусок. В разрезе «Наполеон» был ещё красивее, чем снаружи: каждый из восьми слоёв был отделён прекрасным заварным кремом. Кое-где выступали грецкие орешки, которые Сара особенно любила: они придавали торту неповторимый, немного терпкий вкус. Сара взяла ложечку и погрузила в торт, отделяя острый конец от куска. Вот она кладёт кусочек в рот, но жевать его не спешит: нужно наладиться вкусом песочного, рассыпчатого, мягкого коржа, утопающего в запахе ванили. Медленно раскусывая кусочек торта, вернее, даже не раскусывая, а рассасывая его, Сара ощутила какое-то несказанное блаженство: в этом вкусе были все ароматы жизни: радость, зима, ёлка и муж, приготовивший этот чудесный стол. «У Яши настоящий талант!» – подумала Сара, раскусывая орешек, ставший мягким от крема. Яша тогда сказал, что орехи – это пища Бога, потому что в них есть всё, что нужно, чтобы человек стал счастливым.
«Как это?» – спросила Сара доедая кусок «Наполеона». Это только первый кусочек она ела медленно, смакуя его. Остальные просто летели в рот, как ракеты.
«Мама говорит, что орехи – абсолютно еврейская еда, потому что евреи всегда знали, что стоит съесть несколько грецких орехов, как усталость, которая накопилось в организме человека за день, вмиг улетучивается. А ещё она говорит, что грецкий орех не может испортить ни одного блюда и что дома всегда должна стоять банка с грецкими орехами. Когда я спросил, зачем она её держит, мама сказала, что они нужны для того, чтобы в доме рождались дети крепкие, как орех!»

Яша принёс из кухни грецкий орех и аккуратно, ножиком, раскрыл его.
«Смотри, Сара! Что ты видишь?»
«Это же сердце, Яша!» – сказала Сара и засмеялась.
«Потому что у всего есть сердце… Даже у грецкого ореха!»
«Яша, ну какой же ты крепыш? Ты столько болел в детстве, и потом твоя нога…»
«И всё же я выжил, Сара… А ведь я умирал во время эвакуации. И ногу мне мама вылечила именно грецкими орехами… Вернее, его листьями…»
Сара увидела госпиталь и маленького, умирающего мальчика,  у которого началась гангрена: осколок снаряда поранил ногу, когда они ехали на подводах и попали под бомбёжку. Она увидела женщину, умоляющего врача не отрезать ногу мальчику как она прикладывает промытые ореховые листья к ране, прибинтовывая их застиранными тряпочками. Женщина плакала, а потом молилась, глядя в потолок палаты, потом целовала мальчика в лоб, губами измеряя температуру.
  Послышался стук в дверь и Сара открыла глаза. Перед ней стояла счастливая Лея, за ней прятался не менее счастливый товарищ Ганько в ушанке и милицейской шинели.
– Мамочка, мы написали заявление! Юра берёт нашу фамилию! – торжественно произнесла Лея.
– Мазл тов, дети, – сказала Сара, одной рукой вытирая слёзы, ручьём бежавшие из её глаз и доставая из тумбочки банку с грецкими орехами…Она и понятия не имела, где именно стоит эта банка, но она уже знала, что после того, как распахивается  сердце, включается тело…

Продолжение: http://proza.ru/2022/01/05/1004